Флорентийский профессор Франческо Иццо, вице-президент ассоциации «Друзья Леонардо Шаши», писал мне: «Встреча с Вами, переводчицей Шаши, его «Дня совы», «Египетской хартии», самиздатского «Исчезновения Майораны» для меня значит многое. Узнать, что Вы были знакомы с Шашей лично, тем паче. А ваш подарок – московская антология произведений Шаши с послесловием Цецилии Кин (с которой я был знаком) – меня растрогал. Кстати, вы с Цецилией дружили? Было бы необычайно интересно, если бы Вы описали ваш с ней воображаемый диалог о Шаше. Попробуйте, очень Вас прошу».

Я отвечала:

$$$«Дорогой друг! Вы просите меня сочинить диалог с Цецилией Кин о Шаше. К сожалению, это немыслимо. Мы, конечно, были знакомы, но Цецилия меня невзлюбила. За что, не знаю. Однажды – дело было в начале семидесятых – она позвонила мне с просьбой порекомендовать ей учителя итальянского языка. Я относилась к ней трепетно, знала, как трагически сложилась её жизнь – муж, журналист Виктор Кин, бывший советский корреспондент в Италии, расстрелян, её долгие годы мытарили в Гулаге, единственный сын погиб на войне – и естественно было с моей стороны предложить, на дружеских началах, свои услуги. Цецилия не отказалась, но и не согласилась. На этом контакт оборвался.

Время от времени до меня доходили её высказывания на мой счёт, злющие-презлющие. Я огорчалась, но выяснять отношения не стала.

Объяснение могло быть только одно, абсурдное, ибо идеологическое, а именно то, что Цецилия оставалась твердокаменной коммунисткой и в лагере, и после, в то время как я была отпетой инакомыслящей.

Знаете, что она ответила «королю итальянской журналистики», обожаемому ею Индро Монтанелли на его совет переехать жить в Милан? (Он обещал ей всяческую помощь). Она сказала: «Нет, я коммунистка!». Теперь Вы понимаете, дорогой профессор, почему Ваш заманчивый план насчёт воображаемого обмена мнениями двух шашисток, при всей моей любви к Шаше, неосуществим.»