На себя взглянуть издалека. На себя сегодняшнего, вдруг Призрачность блокадного пайка Вспомнить полукружиями губ. На себя взглянуть со стороны И услышать сердцем позывной Вечно нестареюшей страны — Детства, опалённого войной. На себя взглянуть из той ночи — В комнате с зашторенным окном Ты обогревался у свечи С мыслями о хлебе об одном. Помолчать у каменной плиты, У которой меркнет белый свет. Чистым снегом – белые цветы. Чёрной тенью – даль блокадных лет.

Холоден камень… Осенняя тишь Может ли ранить? Время, куда ты так быстро летишь. Мучая память? Город, припавший к плечу моему — Друг и товарищ. Вижу его распростёртым в дыму Жадных пожарищ. Слышу отчётливо в сердце своём Стук метронома. Общая доля – крещенье огнём Отчего дома. Как через щель смотровую в броне Вижу дороги. Город единственный, вечен во мне Голос тревоги. Нас укрывает от снайперских пуль Дней уходящих Памяти вечный и строгий патруль В дне настоящем.

Горят Бадаевские склады… Теперь яснее с каждым днём: И жизнь, и смерть в кольце блокады Легли меж хлебом и огнём. Вполнеба зарево. Гуляет Огня и дыма грозный смерч. Гудит неистово и знает: Где он прошёл – всё прах и смерть. Его не рвись утихомирить. Не подходи к нему, не тронь! Он – Властелин, в его крови ведь Вселенский буйствует Огонь. Всё злей безжалостные вспышки Неукротимого огня… На крыши, чердаки и вышки Дежурить на исходе дня Выходит, небо наблюдая, Ещё без горечи утрат. Готовность к бою обретая. Притихший строго Ленинград.

Я пройду у разбитого дома По остывшим осколкам снаряда. По листам обгоревшего тома. Вдоль безрядья гостиного ряда… Вот он, памятный тот переулок — Горы наледи в снежных сугробах. Метроном насторожённо гулок И на саночках – тело без гроба. В этом городе храмов и рынков, Площадей и квартир коммунальных Дар последний – простая простынка И заряд на шурфах погребальных.

Когда приказ поднимет нас По громкой связи, и тотчас Взревут моторы — Поймём без слов, что где-то зло С огнём и дымом подползло — и разговоры Отставим в сторону – и в путь, И вновь стучит тревога в грудь И в сердце – пламя; Сирен несдержанный язык Уже срывается на крик, И – пыль за нами. Ещё спокойны до поры Багры, стволы и топоры — Но скоро, скоро Стуча, скрежеща и звеня Проникнут в логово огня Сквозь все запоры. Моих друзей суровый вид Без слов о многом говорит: Они видали. Какой ценой кончают бой В огонь летящие с тобой Не за медали.

Слог высокий подобен курантам. Но, предвидя улыбку косую. Проведу я к пожарным гидрантам. Словно деву, поэму босую. Там сигналом к извечной надежде В добровольном и тягостном бденьи Шум воды слышу снова, как прежде. Разбивающейся при паденьи. Это – дерзкий, решительный вызов. Под напором из стендера [1] бьющий, В хрупких сводах хрустальных карнизов Нити жизни пропасть не дающий. Не дойдут ослабевшие ноги До реки, где кипящая прорубь. До угла бы дойти без подмоги. Да назад ещё столько – попробуй. Ты – спаситель мой, стендер пожарный. Часовой, не меняющий позы. Ты один на округу, пожалуй. Работящ и в такие морозы. Подозрительно что-то затишье От налёта живём до обстрела. Одинокий, упорно стоишь ты Безбоязненно, гордо и смело. Я к тебе подхожу осторожно — Сколько, падая здесь, не вставало! Без воды мне уйти невозможно. Лишь бы сил возвратиться достало. Сколько нам предстоит испытаний В леденящих оковах блокады? Бродит смерть, очумев от скитаний. Людям – выстоять, вытерпеть надо.

Вчера, послушные приказу, К домам, охваченным огнём. Не подбегали мы ни разу В горящем городе своём. Чернея окнами пустыми. Дома корили нас с тобой: Другие шли в дымы густые. Шли в пекло, жертвуя собой. Нас укорять отыщет повод Не представляющий беды: Что значит, если в лютый голод Хлебозаводы без воды. Когда коптилка еле светит. Ни кошки в доме, хоть убей… Сто двадцать пять… Но граммы эти Получим мы из отрубей: Во тьме притихшему заводу Найдём – обязаны найти! — Для продолженья жизни воду. Иного нет у нас пути. Давно пожар привычен глазу. Но мы сражение с огнём Отложим, чтобы по приказу Хлеб выпекали завтра днём.

Когда привычным взглядом Окинешь мир вокруг И дом знакомый с садом Увидишь внове вдруг. Заметишь украшений Убористую вязь Уловишь разрушений И возрождений связь. Наверное, однажды Поймёшь, что муравей. Карабкаясь отважно. Ждёт помощи твоей, И на деревьях птахи Глядят с надеждой вниз… Но ты им – о рубахе Предложишь свой каприс: О той, что ближе к телу — Родному, твоему, А потому и делу Ты верен одному: Оно – твоя забота. Бальзам от маеты, А что там гибнет кто-то Так это ведь не ты; Ты – сам себе начальник, И маклер, и купец, Болтающий молчальник, Гуляющий скопец. Но если воедино Таких, как ты, собрать — Светильник Аладдина Задует ваша рать. Померкнет светоч веры Куда, зачем плывём В метаньях ноосферы Меж хлебом и огнём…

Всё сказано… И сказано – не всё, А многое из сказанного – ложно. Истории слепое колесо Иным путём направить невозможно. И чья вина, и объясненья чьи Зачтутся там, в неведомых приделах. Где прошлых жизней тонкие лучи — Немое эхо помыслов и дела? И там лучом когда-нибудь и я Кружиться буду в сумрачной воронке. А тайный смысл земного бытия За гулом жизни спрячется в сторонке.

Сердцем отойти давно бы надо От блокадной стужи и тоски. Только слово хлёсткое «блокада» Вновь сжимает сердце как тиски. Сколько в жизни новых впечатлений Впору всё прошедшее забыть, В толчее средь новых поколений Постараться современным быть. Но опять идём, не зная броду. Мы – своих невольники преград: Горожанин рвётся к огороду. Каждой грядке, как находке, рад. И блокадным горожанам старым Памятнее той поры слова. Что всего с одной восьмой гектара Хватит овощей семье сполна.