Масса простых людей стекалась отовсюду на Карусельную площадь. Весть о взятии замка разнеслась по всему Парижу. Многие видели утром клубы дыма, поднимавшиеся над Тюильри, с тревогой ждали, чем все это кончится. Каждому не терпелось взглянуть на место сражения, на дворец, в котором бесславно закончилось царствование Людовика XVI. Но это было не простое любопытство. Граждане предместий и окраин беспокоились о своих близких: у многих отцы, мужья, сыновья, братья дрались на этих камнях и, быть может, обагрили их своей кровью. Они бродили по площади, по двору, по аллеям сада, шли в замок, где значительная часть граждан уже побывала во время грандиозной манифестации 20 июня.
Жан и Пьер увидели на Королевском дворе потемневший, закопченный фасад павильона часов с выбоинами от снарядов и ядер, дымящиеся обугленные развалины казарм швейцарцев. Под ногами хрустело разбитое стекло, вылетевшее из окон при обстреле дворца. Лежали убитые в синих и красных мундирах, в одежде санкюлотов. Валялись треуголки, шляпы, фригийские колпаки…
Они подошли к подъезду. Из замка выходили национальные гвардейцы, участвовавшие в захвате Тюильри. У них были возбужденные, выпачканные сажей лица. Солдаты громко разговаривали и смеялись.
— Доминик! — заорал Пьер.
Чернокожий гвардеец остановился. Заметив друзей, закричал:
— Жан, Пьер! Какой день! Какой замечательный день! Замок наш! Победа! Победа!..
И в два прыжка очутился перед ребятами. От него пахло дымом, кисловато-едким порохом и потом. На лбу запеклась кровь.
— Доминик, ты ранен?
— Пустяки. Царапина…
— Ты не видел моего отца?
— Видел, но в самом начале, когда мы вбежали сюда, во двор. Досталось нам, ох как досталось… Враги стреляли не только спереди — из окон замка, но и сзади — из бараков, где засели швейцарцы. Мы могли все погибнуть… И тогда гражданин Симон, твой отец, Жан, крикнул: «Ребята! Скорей хватайте возле этих пушек зарядные картузы, кидайте их в окна бараков и стреляйте туда!..»
— Какие еще картузы? — спросил Пьер.
— Это небольшие мешки с порохом для пушек. Ну вот… Побежал я, схватил два мешка, вернулся к своим, стою и не знаю, что делать… Растерялся… А Симон кричит: «Доминик! Чего ждешь? Бросай картузы в окна! Не то пуля попадет в них, и тебя разнесет на куски!..» Я опомнился и швырнул эти самые картузы. Товарищи мои начали тут же стрелять… Раздался взрыв, стены барака опрокинулись, крыша слетела, огонь, пожар, дым, крики… Бой продолжался. Потом мы ворвались в замок. Но моего друга Симона я больше не видел…
— Ты герой, Доминик! — сказал Пьер. — Взорвал казарму! Но если бы пуля попала в этот… как его… зарядный картуз? Ведь от тебя бы осталось мокрое место…
— Я об этом тогда не думал.
У входа в замок толпился народ. Многим хотелось побывать в нем. Теперь это никому не возбранялось. Каждый желающий мог войти во дворец, осмотреть залы, заглянуть в комнаты короля и членов его семьи и даже посидеть на широкой кровати, скрытой занавесками алькова, где недавно еще видел тревожные сны монарх, любивший весело и беззаботно провести время. Заядлый охотник, убивший на своем веку великое множество фазанов, уток, куропаток, зайцев… До последнего дня своего царствования Людовик XVI и Мария-Антуанетта жили в привычной для них роскоши. Гардероб королевы-модницы, питавшей неумеренную страсть к туалетам, насчитывал сотни пышных парадных платьев из шелка, парчи, муслина, тафты, лионского газа… В шкатулках хранились драгоценности — украшения из бриллиантов, изумрудов, сапфиров, ожерелья из белых и черных жемчужин… Семью Бурбонов обслуживал целый легион слуг: горничные, камердинеры, метрдотели, повара, ламповщики, мальчики для мелких услуг, которым полагалось, например, нести скамеечки для ног королевы… А также — парикмахеры, портные, кружевницы, прачки… Врачи, хирурги, аптекари… И еще — учителя танцев, музыканты, играющие на клавесине, скрипке, арфе… И конечно, целый штат придворных. И капелланы, священники, духовники…
И теперь, в одно жаркое летнее утро, Людовик и его жена, близкие сразу лишились всего этого. Раз и навсегда. Все великолепие королевского двора, придворной жизни растаяло, как мираж…
— Расступитесь, граждане! Расступитесь! — прокричал национальный гвардеец, спускаясь по ступенькам.
За ним понуро брели несколько простолюдинов. Сзади шел солдат с обнаженной саблей.
В одном из задержанных Жан узнал Плешивого. Вот где оказался бродяга из шайки Шольяка!
— Что это за люди? — спросила женщина в старом, вылинявшем платье. — Неужто они защищали короля?
Солдат, шедший впереди, остановился и сказал, обращаясь не только к этой женщине, но и ко всем стоявшим вокруг гражданам:
— Нет, эти люди не защищали короля… Но они совершили мерзкий поступок — пытались украсть золотые жетоны и серебряные кубки… Они проникли во дворец вместе с народом, вместе с честными патриотами и занялись своим гнусным ремеслом. Они опозорили бы нас всех, если бы их не схватили на месте преступления…
— Вот канальи! Наши мужья сражались, умирали, а эти потом являются и начинают грабить! Судя по их лицам — это мошенники и пройдохи, каких еще свет не видывал! Охраняйте их! Как бы не разбежались…
— Не разбегутся! — успокоил гражданку гвардеец. — Мы ведем воров на Вандомскую площадь. Пощады им не будет!
— Хотелось бы знать, — сказал Пьер, — что делает теперь король? Я ему не завидую. Думаю, скверно он себя чувствует… Послушайте, что я сочинил…
И Танкрэ стал громко декламировать, чуть нараспев:
— Ай да Пьер! — поощрил поэта Доминик. — Какая складная песенка! Неужто, друг мой, ты сам придумал?
— Конечно, дядюшка Доминик. Для меня это сущий пустяк…
— Как это — «на троне»… «Капет в короне»… Ну-ка, повтори еще раз. Мне очень понравилась твоя песенка!
И Пьер не без удовольствия прочитал, а вернее, пропел свои незамысловатые куплеты.
Солнце стояло в зените. В замкнутом дворе, обнесенном стеной, дым еще не рассеялся, висел тяжелым облаком. Негр и его юные друзья вышли из ворот на площадь.