Увы, двигаться проще, чем пытаться опровергать это высказывание. И хотя рассуждения биохимика Азимова по поводу законов сохранения энергии импульса могут показаться не слишком последовательными с исторической точки зрения, и не слишком строго отшлифованными теоретически, все же чисто человеческое ощущение какой-то глубины за внешне простыми явлениями оно передает.

Кроме чудес есть и фокусы. Доверие к авторитетам не спасает от шарлатанов, а также тех, кто честно заблуждается, хотя отказ от авторитетов тоже мало помогает в необычных ситуациях. Потому что авторитеты и классические теории, как правило, правы, но нет правил без исключений, а точка роста той или иной теории относится обычно к исключениям. Чтобы там ни говорили про дилетантов, надо любить не столько интеллигентов, сколько интеллигентность в себе. Впрочем, надо ли это объяснять любителям Фантастики? Законы сохранения в механике всего лишь отражают некоторую локальную стабильность и однородность свойств пространства-времени, благодаря которой мы существуем, но которая нам кажется нередко невыносимо однообразной и скучной. А ведь именно наука обещает в ближайшее время прорыть кротовые дыры в пространственно-временном континууме куда-нибудь к динозаврам, для всех и реально. В общем, закон — не догма, а руководство к дальнейшему движению.

Теперь по поводу законов сохранения движения. Мы хотим, чтобы одновременно работали и весы, и вечный двигатель, но еще до Ньютона мастера механики сформулировали мудрое правило: «Фунт может уравновесить фунт, но фунт не может поднять фунт». За волосы себя из болота не вытащишь, и до Луны подбрасыванием магнитов на железном листе не доберешься. Трудно почувствовать органичность законов сохранения, а не их бухгалтерскую заданность, против чего всегда будет бунтовать человеческий разум. Но ведь именно детальное описание механики движения дельфинов выявляет парадоксальные детали (все расчеты дают неправдоподобно низкий коэффициент трения), на основании которых строится гипотеза об использовании дельфинами микролевитации при их стремительно-захватывающем движении по морским просторам.

 

Айзек Азимов

КОЕ-ЧТО ЗАДАРОМ

© Isaac Asimov. Something for Nothing.

F&SF, September 1991

Перевод Е. Демченко

Когда я был маленьким, я читал сказку об Аладдине и волшебной лампе и, подобно всем малышам, любящим книги, мечтал о ней. Я представлял, как найду старинную лампу в куче мусора (хотя не знал, как такая лампа могла выглядеть) и, потерев ее, вдруг увижу долгожданного джинна, готового исполнить каждое мое желание.

Единственный подвох — я не знал, чего пожелать. Аладдин мечтал пировать в замке на золотых блюдах, окруженный танцующими красавицами, и чтобы рабы опускали перед ним подносы, полные драгоценных камней. Но я, тем не менее, предчувствовал, что стоит мне показаться с чем-либо подобным — особенно в сопровождении танцующих красавиц — в таком благопристойном районе, как Бруклин, это непременно бы вызвало пересуды.

Итак, с высоты моих девяти лет я думал, что лучше всего попросить денег. Золотые монеты выглядели бы особенно потрясающе, но по здравому размышлению я решил, что лучше заполучить американские банкноты. Которые я тут же отдал бы отцу. (Мне и в голову не приходило, что я могу припрятать денег для себя.)

Какая сумма мне представлялась? Для моего юного воображения тысяча долларов была в сущности беспредельна. Я думал, как приятно иметь толстую пачку одно-пяти, десяти и двадцатидолларовых банкнот и отдать их отцу со словами: «Вот тысяча долларов, папа».

Но затем я представил, как мой отец побледнеет, глаза его вылезут из орбит, и он гневно воскликнет, не прикасаясь к деньгам: «Где ты взял эти деньги, Айзек?»

Все объяснения бесполезны. Он будет уверен в том, что я, в мои девять лет, каким-то образом придумал, как ограбить банк, и сдаст меня в полицию. Именно так поступают талмудические патриархи.

По крайней мере, Бог приказал Аврааму принести в жертву своего сына, отправив его в пустыню, и он сразу повиновался. Его сына, спасенного в последний момент, тоже звали Исаак.

Но я чувствовал, что подобного случая не представится, и перестал искать лампу Аладдина в мусорных ящиках.

Затем я повзрослел и, мало-помалу, приобрел то, что больше всего напоминает лампу Аладдина в реальности. Это называется «деньги».

В то время я пытался так распорядиться своим имуществом, чтобы правительство, когда я миную великий небесный процессор, получив причитающуюся ему долю, оставило несколько пенни моей жене и детям. Это очень трудная задача.

Моя дорогая, горячо меня любящая жена Дженет, заметив мои мучения, сказала недавно: «Почему ты так переживаешь за человечество? Почему бы тебе не потратить какие-то деньги на себя? У тебя есть еда, крыша над головой, одежда, прекрасная квартира, все необходимое для работы, но, тем не менее, ты настолько одержим, что не можешь обойтись без какой-то непонятной глупой роскоши. Но уж если дело обстоит так, ты, в конце концов, можешь себе это позволить».

«О, прекрасная мысль», — сказал я. И через шестьдесят лет я вернулся к вопросу, что бы я хотел иметь по волшебству джинна. После долгих размышлений я пришел к прежнему заключению: «Дженнет, я не знаю, чего пожелать». «Ты безнадежен», — уже в который раз повторила она.

Но человечеству в целом есть что пожелать. И, если возможно, задаром, чтобы свалилось с неба по волшебству джинна.

В течение всей своей истории человечество испытывало нетерпимость к законам природы и старалось найти помощь извне. Оно обращалось с молитвами к богам и демонам, ангелам и сказочным феям.

И сегодня миллионы людей в Америке страстно обращаются к Богу в надежде, что он нарушит законы природы в результате их усердных молитв.

Тем не менее, если мы не ограничимся простыми наблюдениями над природой, мы придем к противоположному заключению. Мир далек от того, чтобы получить что-то из ничего, и более того, мы получаем ничто из нечто. Все живущее в конце концов умирает. Множество вещей, в том числе и трупы, распадаются от времени. Движение медленно и неуклонно останавливается, независимо от того движение ли это живого существа или неодушевленного предмета.

Подобные наблюдения заставили ранних философов и их последователей, вплоть до XVI века, считать, что и сама планета подвержена увяданию, разложению и медленному распаду. Удивительно, что она до сих пор не разрушилась, но европейские философы, по крайней мере, ожидают, что день Страшного суда уже близок, и всеобщий упадок предвещает этот день.

(Небесные же тела, несомненно, не подвергаются разрушению и изменению и продолжают вращаться вечно.) Их светила не гаснут, как земные костры. Их движение не замедляется. Аристотель (384–322 гг. до н. э.) считал, что земля и небо созданы из совершенно разных материй и подчиняются разным законам природы.

Только в XVI веке ученые были в состоянии определить, что и Земля и вся вселенная подчиняются одним и тем же законам природы. Но в то время они еще не могли объяснить, что все сущее на Земле в некоторой степени не подвержено разрушению. Есть такие особенности материи, которые так же вечны и неизменны, как на Земле, так и на небе.

(В XVIII веке, если я не ошибаюсь, ученые обнаружили, что все тем не менее, подвержено увяданию и распаду, и не только на Земле, но и в каждой частице вселенной. Это разрушение, тем не менее, по форме более трудноуловимо, чем думали древние.)

Возьмем, к примеру, бильярдные шары. Я уверен, что в бильярд играли задолго до того, как Исаак Ньютон (1642–1727 гг.) в 1687 году открыл закон движения. В бильярд многие искусно играют и сегодня, при этом не имея представления, как формулируются законы движения. Тем не менее, они знают, как движутся бильярдные шары, что происходит, когда они сталкиваются друг с другом или с бортиком бильярдного стола.

Когда бильярдный шар ударяется о край стола, он отскакивает, двигаясь с первоначальной скоростью в противоположном направлении, в зависимости от угла толчка. (В действительности он теряет скорость из-за трения между шаром, поверхностью и бортиком стола, но потеря скорости очень мала и мы ее не замечаем.) Таким же образом, два бильярдных шара, двигающиеся с равной сторостью, сталкиваются в центре стола, отскакивают и разлетаются в разные стороны с той же самой скоростью, с которой стремились друг к другу. Подобные наблюдения показывают, что скорость движения бильярдных шаров не уменьшается, если не принимать во внимание трение. Мы могли бы сказать, что скорость сохраняется и в то же время не сохраняется. Но это правомерно только при определенных условиях, когда все бильярдные шары имеют равную массу.

Представим себе два бильярдных шара, один из которых имеет большую массу, стремящиеся друг к другу с равной скоростью. Оба шара отскочат друг от друга, но более легкий будет двигаться быстрее, чем более массивный, и если скорости после столкновения будут суммированы, окажется, что они не будут равняться сумме скоростей до столкновения. Скорость не сохраняется.

Английский математик Джон Уоллис (1616–1703 гг.) в 1668 году заметил, что мерой движения является не только быстрота движения или, точнее, «скорость» (v), но масса, умноженная на скорость (mv). Этот результат он назвал «движение» или по-латински «momentum».

Измерения показывают, что количество движения (в современной физике — импульс) сохраняется. Независимо от того, как бильярдные шары (или что-то другое) ударяются и отскакивают, количество движения после столкновения точно такое же, как до него (опять при условии, что мы не принимаем во внимание трение).

И, тем не менее, все не так просто, как кажется на первый взгляд. Бильярдные шары совершенно упруги и почти ничего не теряют во время столкновения и отскока. А теперь представьте, что вы имеете два бильярдных шара, стремящихся друг к другу и в момент столкновения превратившихся в глиняные. Теперь мы имеем совершенно неупругое столкновение. Глина деформируется, шары слипаются и не отскакивают друг от друга. Действительно, они остаются совершенно неподвижными. Оба шара имели движение, когда стремились друг к другу, и теперь, когда они находятся в состоянии покоя, движение отсутствует, Что же произошло, ведь количество движения должно сохраняться?

Скорость — «векторная величина». Это значит, что она характеризуется не только быстротой движения, но и направлением. В сущности, «быстрота движения» является мерой движения в определенном направлении. Если мы указываем направление «быстроты движения», то она становится «скоростью». Так как движение — это несколько скоростей одновременно, оно также векторная величина, и направление движения так же должно быть учтено. Обычно принимают движение в определенном направлении, как положительную величину (+mv), а движение в противоположном направлении, как отрицательную величину (-mv).

Если два предмета с равной массой движутся навстречу друг Другу с равной скоростью, подвергаются неупругому столкновению, слипаются и становятся неподвижными, мы имеем пример, когда +mv суммируется с — mv и равняется нулю. Количество движения при этом сохраняется.

Если до столкновения один предмет движется немного быстрее, чем другой, затем они слипаются и двигаются по направлению предмета, имевшего большую скорость, с быстротой, достаточной для сохранения суммы количества движения; если два предмета частично упруги и отскакивают, но с меньшей быстротой, чем до столкновения, сумма количества движения по-прежнему неизменна.

Если два предмета сталкиваются под углом, они отскакивают друг от друга под углом. Если движение каждого предмета измерено с помощью «векторного анализа» до и после столкновения, и движение каждого предмета приобрело положительный и отрицательный компонент, то в результате движение сохраняется.

Представьте себе объект, находящийся в полном покое с движением равным нулю. Вдруг он взрывается, и части его летят во всех направлениях. Каждая часть имеет движение не равное нулю, но если движения всех частей суммировать век-торно, то окажется, что сумма движения равна нулю.

Сохраняется не количество движения каждой части системы, а количество движения самой системы.

Когда мы говорим о сохранении любого вещества, мы должны иметь в виду «закрытую систему», такую, где вещество не проникает внутрь извне и не вытекает наружу.

Давайте представим бильярдные шары, двигающиеся по безграничной поверхности, сталкивающиеся и отскакивающие, а затем представим эту же поверхность, как закрытую систему, и не будем принимать во внимание трение.

Но бильярдный стол — это предмет, имеющий бортик. Представим себе бильярдный шар, ударяющихся прямо о бортик стола и, отскочивши, двигающийся по своему следу с той же скоростью, которую он имел до столкновения. В этом случае (+mv) превращается в (-mv) и, казалось бы, количество движения не сохраняется.

Но это не так, потому что бильярдный стол сам является частью системы, и когда бильярдный шар ударяется о бортик и отскакивает, стол так же отскакивает в противоположном направлении. Более того, бильярдный стол прикреплен (силой трения и, возможно, чем-то еще) к Земле, то есть отскакивает целая планета.

Так как Земля имеет массу в тысячи триллионов раз больше, чем бильярдный шар, планета вращается со скоростью в тысячи триллионов раз меньшей, чем бильярдный шар — и эта скорость практически неизмерима, но она существует. Люди об этом обычно не задумываются. Нам не приходит в голову, что Земля реагирует на движение бильярдных шаров.

Возможно, что первой мыслью того, кто об этом услышит (я постоянно об этом думаю), будет мысль о том, что если множество бильярдных шаров отскочат в одном направлении, движение Земли в космосе будет постепенно подвергаться воздействию.

Бильярдный шар ударяется о край стола и отскакивает. После этого мы останавливаем его рукой, скажем так. Это мгновенно изменяет его движение, и движение Земли так же изменяется. Бильярдный шар может претерпевать все виды движения, столкновений и отскоков, и Земля будет неотвратимо следовать за ним. Наконец бильярдный шар, который изначально был неподвижен, опять станет неподвижным и приобретет изначальное нулевое движение. То же самое произойдет и с Землей.

Сюда же можно отнести движение пушечных ядер, взрывы атомных бомб, сход снежных лавин, нарастание и таяние полярных льдов и тому подобное. В целом, движение Земли в течение долгого времени не может измениться, несмотря на разнообразные влияния внутри Земли, то есть ее движение продолжается с волшебным постоянством, испытывая при этом толчки и влияния извне.

Закон Уоллиса о сохранении количества движения был первым из величайших законов сохранения, и в течение почти трех с половиной веков напряженных исследований не было замечено ни одного исключения.

Законы сохранения, несомненно, являются просто обобщениями, которые имеют собственную сущность. Всегда остается вероятность того, что при определенных неожиданных обстоятельствах, они могут быть нарушены. Тем не менее подобные обстоятельства еще никогда не были замечены в связи с законом сохранения движения, и вы не встретите ни одного ученого, рискнувшего поверить, что закон сохранения движения может быть нарушен.

Подобный закон сохранения движения существует относительно предметов, которые вращаются, а не двигаются по прямой. Вращающиеся объекты демонстрируют «закон сохранения момента углового движения».

Угловое движение также векторная величина и может существовать в других противоположных направлениях, по часовой стрелке и против. Два предмета, вращающиеся в противоположных направлениях, могут зацепиться, и вращение полностью остановится. Опять же, предмет с нулевым угловым движением при взрыве может распасться на кусочки, каждый из которых будет вращаться, но все угловые моменты, если их приплюсовать, будут равны нулю.

Простое и угловое движение настолько похожи в некоторых параметрах, что уместно подумать о превращении одного в другое. Оказывается, это невозможно. Эти два явления существуют независимо друг от друга.

Может показаться, что это не так. По крайней мере, если лошадь тянет повозку и сообщает ей движение, колеса начинают вращаться так, что тяга создает угловое движение. Так же быстрое вращение мотора автомобиля вызывает вращение колес, которые, в свою очередь, заставляют машину двигаться по прямой с большой скоростью.

Это, тем не менее, результат сил трения. Лошадь, тянущая повозку, толкает ее против движения Земли, которая производит равное движение в противоположном направлении. Вращение колес означает, что угловое движение Земли эквивалентно изменилось в противоположном направлении.

Все будет происходить совершенно иначе, если не будет трения. Представьте себе неподвижную машину на совершенно гладкой поверхности льда. Вы включите мотор, колеса начнут вращаться, но машина не сдвинется с места. Это невозможно, если нет трения. Точно так же и лошадь не сдвинет повозку, если ее копыта будут бесполезно скользить по льду.

В таком случае, возможно ли движение при полном отсутствии трения?

Конечно, да. Объект, находящийся в открытом космосе, при взрыве разлетается на части, двигающиеся во всех направлениях и вращающиеся также во всех направлениях. Сумма движения после взрыва, тем не менее, будет той же, что и до взрыва; и это так же верно для углового движения.

Но, предположим, у вас нет желания лететь во всех направлениях сразу, а вы имеете летательный аппарат, который должен двигаться в космосе в определенном направлении, и вы хотите, чтобы он стартовал, находясь в неподвижном состоянии. В этом случае, как считает Ньютон, есть только один путь: заставить часть механизма двигаться в одном направлении, чтобы оставшаяся часть двигалась в противоположном желаемом направлении. Только так можно добиться, чтобы механизм сохранял движение.

Вообразите себя в больших санях, находящихся на скользкой льдине, и у вас в санях есть груда кирпичей. Если вы бросите кирпич в направлении противоположном тому, в котором вы бы хотели двигаться, сани в тот же момент двинутся в желаемом направлении. При отсутствии трения скорость саней будет неограниченной. Если вы будете продолжать бросать кирпичи в том же направлении, сани будут набирать скорость с каждым броском и, в конце концов, начнут двигаться очень быстро. То же самое происходит в космосе. Горючее, сгорая в космическом корабле, выделяет раскаленный газ, который под давлением бьет струей в одном направлении, заставляя космический корабль двигаться в противоположном.

Когда американский физик Роберт Хачингс Годарт (1882–1945 гг.) пытался запустить в атмосферу маленькие ракеты на спиртовом топливе, желая достичь Луны, он подвергся резкой критике в передовой статье в «The New York Times». В этой статье, ставшей знаменитой, говорилось, как глупо со стороны Годар да не знать того, что хорошо известно каждому старшекласснику: движение невозможно, если не от чего отталкиваться.

Автор статьи признавал огромное значение сил трения, но, увы, он, очевидно, не был знаком с законом сохранения движения, то есть с третьим законом Ньютона.

Принцип ракеты, заключающийся в том, что одну часть системы необходимо заставить двигаться в одном направлении, чтобы другая могла двигаться в противоположном, казался тогда неэкономичным. Космический корабль должен иметь на борту огромное количество горючего, чтобы лететь, и казалось естественным подумать о каких-то иных способах.

Возможно ли каким-либо образом обратить угловое движение в простое движение? Что произойдет, если попытаться заставить колесо вращаться в космическом корабле и преобразовать это вращательное движение в движение космического корабля по прямой. Использование вращения колеса в космическом корабле казалось гораздо эффективнее, чем трата многих тонн бьющего струей горючего.

В 1960-х годах джентльмен по фамилии Дин (я не знаю его полного имени) претендовал на изобретение схемы, в которой угловое движение преобразовывалось, по крайней мере частично, в обычное движение. Если бы ему удалось привести его колесную конструкцию во вращательное движение, она бы, при правильной ориентации, стала двигаться вверх. Ему удалось доказать это с помощью весов. Вес системы уменьшался при вращении колеса, так как она имела тенденцию подниматься вверх. В некотором смысле это мог быть эффект антигравитации, который бы выводил космические корабли в открытый космос более эффективно, чем принцип ракеты.

Это явление привлекло внимание писателей, работающих в области научного вымысла, в том числе и известного редактора журнала «Analog» У. Кэмпбела Дж., который увлекался областью пограничных исследований и, в частности, «конструкцией Дина». Он поверил в нее и всячески способствовал публикации материала.

В вопросах науки я жесткий консерватор, и для меня преобразование углового движения в обычное примерно то же самое, что поиски лампы Аладдина в мусорном ящике. Я не могу поверить, что «конструкция Дина» представляет интерес, и в этом меня поддерживают многие писатели-фантасты, имеющие научную подготовку.

Но ничто не могло остановить Кэмпбела. Он был уверен, что ученые склонны усложнять научные направления до такой степени, что становятся слепы ко всему, что нарушает их укоренившиеся предрассудки.

Конечно, нельзя сказать, что Джон был совсем неправ. Известно, что ученые иногда отказываются принять нечто на их взгляд бесполезное, несмотря на всю очевидность, только потому, что это не соответствует их представлениям.

И все же остерегайтесь заблуждений. Ученые иногда ослеплены предрассудками к новому и бесполезному, не чувствуя, что исследования на границе наук могут быть истинными, хотя бы потому, что они это отрицают. В большинстве случаев, когда уважаемые ученые отвергают что-то, как нарушение законов природы, это действительно является нарушением и к этому относятся нетерпимо.

Фактически из «конструкции Дина» ничего не получилось.

Теперь мы подошли к проблеме трения и движения. Представьте себе бильярдный шар на поверхности стола, к которому прикоснулись кием так осторожно, что он едва сдвинулся с места. Тем не менее вы придали ему небольшое движение. Бильярдный шар сможет продвинуться только на несколько дюймов, замедляя свое движение и остановится в результате сил трения. Что же происходит с движением в этом случае?

Правильный ответ на этот вопрос можно дать, зная природу нагревания. В XVII веке нагревание воспринимали, как тончайшие флюиды (подобным образом мы представляем себе электрический ток). Различные предметы содержат различное количество флюидов, которые могут переходить из одного места в другое, подобно любым флюидам.

В 1798 году, Бенджемин Томпсон, граф Румфорд (1753–1814 гг.) — тори выслали его из Соединенных Штатов — сверлил пистолет для нужд выборов в Баварии. Он заметил, что во время этого процесса выделяется большое количество тепла. Пистолет и сверлильный инструмент имели изначально комнатную температуру. Тепла, выделившегося во время сверления, было достаточно для закипания воды, и чем дольше продолжалось сверление, тем больше кипела вода.

Румфорду стало ясно, что теплота выделяется в результате сверления, и он предположил, что трение сверла о металл пистолета приводит крошечные частицы обоих в быстрое движение и теплота является выражением этого движения.

В то время выводы Румфорда не были приняты во внимание, но через несколько лет все изменилось. В последующие десять лет британский химик Джон Далтон (1766–1844 гг.) выдвинул убедительную атомную теорию и химики признали, что материя состоит из мельчайших атомов.

Именно атомы приходят в движение в результате трения, а движение атомов может быть представлено, как теплота.

В 1840-х годах английский ученый Джеймс Прескот Джоуль (1818–1889 гг.), глубоко изучил явление теплоты (к этой теме я вернусь в следующем месяце), и предложения Румфорда стали казаться все более и более разумными.

В 1860-х годах британский физик Джеймс Кларк Максвелл (1831–1879 гг.) и австрийский физик Людвиг Больцман (1844–1906 гг.), независимо друг от друга описали математически движение атомов внутри вещества и показали, что понятие случайного движения атомов, как выражение теплоты («кинетическая теория»), было совершенно оправдано.

Это объясняет влияние трения на движение. Когда предмет движется по поверхности, нулевое трение невозможно. Всегда существуют неровности на поверхности предмета и поверхности, по которой он движется. Они задевают друг за друга и делают усилия, чтобы преодолеть их. Каждое такое задевание уменьшает скорость движущегося объекта и таким образом уменьшает движение.

Это происходит очень быстро, если кирпич скользит по грубому деревянному полу, и очень медленно, если отполированный металлический предмет скользит по льду. Тем не менее, в конце концов, скорость и движение упадут до нуля.

Но движение не исчезнет. Оно перейдет в атомы, составляющие поверхность движущегося тела и поверхности, по которой оно движется.

Законы сохранения переходного движения и углового движения фундаментальны. Но существует другой закон, который большинство людей считают даже более значительным и, пожалуй, самым основным законом природы. Это закон сохранения энергии, который ставит лампу Аладдина окончательно вне закона. Я вернусь к этой теме в следующем месяце.

 

Айзек Азимов

ПРОЩАЙТЕ… ПРОЩАЙТЕ…

© Isaac Asimov. Farewell — farewell

F&SF, August 1992

Перевод Е. Демченко

Всем моим благосклонным читателям, относившимся ко мне с любовью более тридцати лет, я должен сказать «прощайте».

Я написал триста девяноста девять очерков для журнала «Fantasy & Science Fiction». Это очерки были написаны с огромным удовольствием, так как я всегда имел возможность говорить то, что хотел. С ужасом я обнаружил, что четырехсотый очерк мне завершить не удастся.

Моим желанием всегда было умереть за работой, уткнувшись носом в клавиши пишущей машинки. Но не все в жизни происходит так, как хочешь.

К счастью, ни в ад, ни в рай я не верю, и поэтому смерть не вызывает у меня чувства страха, тем не менее, она ужасает мою жену Дженет, дочь Робин, редакторов Дженифер Брел, Шейлу Вильямс и Эда Фермана. Все они будут несчастны, если со мной что-нибудь случится.

Я поговорил с каждым из них в отдельности, пытаясь убедить их принять мою смерть, когда она придет, по возможности спокойно. Итак, прощайте, моя дорогая жена Дженет, любимая дочь Робин и все редакторы и издатели, относившиеся ко мне гораздо лучше, чем я того заслуживал.

Прощайте и вы, мои благосклонные читатели. Вы всегда были добры и поддерживали во мне интерес к чудесам науки, давая возможность писать мои очерки. Итак, прощайте.

6 апреля 1992 года. Айзек Азимов умер прошлой ночью. Телефон не умолкал ни на минуту радио и газеты интересовались моим откликом. В общем-го, все вопросы и ответы можно было предугадать заранее, кроме одного. Женщина из «Detroit Free Press» спросила «Было бы что-нибудь, чем не интересовался доктор Азимов?»

Я вспомнил только об одном. Он, казалось, не очень интересовался собаками, по крайней мере, двумя моими. Однажды мы уговорили его и Дженет приехать в Коннектикут, разумеется, собаки его полюбили, и он относился к ними благожелательно, в промежутках между шутками на вечеринке с коктейлями и воодушевляющей речью на окружном благотворительном базаре.

Его литературная работа в области научного вымысла началась в 1940-х годах, в «Astounding» Джона Кэмпбелла, а его карьера «толкователя науки» — вот здесь, в ноябрьском номере 1958 года. Он был мечтой редактора — за тридцать четыре года ни разу не затянул работу до последнего срока, не говоря о том, чтобы пропустить его. За исключением того, что он имел смутное представление о том, где ставятся запятые, его проза почти не нуждалась в редактировании и была ясной и стремительной как горный поток. Айзек Азимов был также и мечтой издателя. Однажды я почувствовал себя в некотором роде виноватым, назначив ему весьма незначительную прибавку в зарплате, и он написал мне: «Я пишу мои статьи из любви, а не за деньги, и я писал бы их с таким же удовольствием без всякого гонорара. Если я не напечатаюсь в каком-то из номеров, ни один читатель, вероятно, не будет удручен больше, чем я сам. Хотя, возможно, мне и не придется огорчаться, потому что до тех пор, пока существует «Fantasy & Science Fiction», единственной причиной, по которой я могу пропустить номер, будет смерть, или еще что-то в этом роде.»

Какое было у него главное качество? — спрашивают журналист. Должно быть, его заразительный энтузиазм, его любовь к работе, удовольствие от «объяснений» науки. В последние годы Айзек стал раздражаться, отвечая на пустые вопросы читателей, но большую часть своей жизни он отвечал на каждый вопрос и иногда посылал мне копии ответов. В 1966 году молодой человек поинтересовался, в чем заключается цель жизни и что Айзек думает по этому поводу. Айзек ответил так. «Что касается цели жизни изначально ее может и не быть. По крайней мере, вселенная будет все так же существовать, если не будет жизни. И тем не менее, пока мы живы, мы можем создать эту цель — получая удовольствие от познания Вселенной и нашего места в ней, помогая другим познать это чувство»