Раз в московском кабаке сидели (ели, ели). Гришка Лавренев туда попал. А когда по пьянке окосели, Он нас в Фергану завербовал. Припев: Края — далекие, поля — широкие, Там, где от солнца дохнут рысаки. Без вин, без курева — житья культурного… За что забрал, начальник? Отпусти! Нас в вагон товарный посадили (или, или), Пожелав счастливого пути. Документами нас всех снабдили, А потом сказали нам «прости» Припев. Через день прикончили мы водку (одку, одку), Кончился и спирт, и самогон. И тогда вливать мы стали в глотку Политуру и одеколон. Припев. Мы по назначению поспели (еле, еле), Пьяные мы к месту побрели. Только зря тогда мы пропотели. Ничего тогда мы не нашли. Припев. Год прошел, и кончилась работа (ота, ота). А мы еще не начали сезон. И каких-то новых обормотов На путях товарный ждет вагон. Припев: Края — далекие, поля — широкие, Там, где от солнца дохнут рысаки. Без вин, без курева житья культурного… За что забрал, начальник? Отпусти!

На дальнем юге в городе Стамбуле, В столице Турции Али-Баба живет. Танцует румбу в баре ресторана, А с ним танцует румбу весь народ. Припев: Али-Баба! Смотри, какая баба! Она танцует, ворует, Смеется и поет. Когда же полночь в баре наступает, И все вповалку пьяные лежат. Али-Баба сосисками рыгает, И по-турецки пьяные кричат: Припев. Но как-то вдруг Али-Баба скончался И вскоре был на кладбище зарыт, И весь Стамбул от горя содрогался, Но все же был он водкою обмыт. Припев. На минаретах всё муэдзины лают, И солнце льет свой черноморский душ. Али-Бабу пропойцы поминают, Валяясь среди мутных желтых луж. Припев: Али-Баба! Смотри, какая баба! Она танцует, ворует, Смеется и поет.

На Дерибасовской открылася пивная. Там собиралася компания блатная. Там были девочки Маруся, Роза, Рая И ихний спутник Васька Шмаровоз. Тот Васька был вполне приличный, милый мальчик, Который ездил побираться в город Нальчик И возвращался на машине марки Форда, И шил костюмы элегантно, как у лорда. Походкой ровною под коммивояжера Являлся каждый вечер сам король моншера. Махнув оркестру повелительно рукою, Он говорил: «Одно свиное отбивное!» Но вот вошла в пивную Роза Молдаванка, Прекрасная, как тая древняя вакханка, И с ней вошел ее всегдавишний попутчик И спутник жизни Васька Шмаровоз. Держась за тохес, словно ручку у трамвая, Он говорил: «О моя Роза дорогая! Я вас прошу, нет — я вас просто умоляю Сплясать со мной мое прощальное танго». Но тут Арончик пригласил ее на танец, Он был для нас тогда почти что иностранец. Он пригласил ее галантерейно очень И посмотрел на Шмаровоза между прочим. Красотка Роза танцевать с ним не хотела, Она и с Ваською достаточно вспотела. Но улыбнулася в ответ красотка Роза, И закраснелась морда Васьки Шмаровоза. И он сказал в изысканной манере: «Я б вам советовал пришвартоваться к Мэри, Чтоб мне в дальнейшем не обидеть вашу маму», И отошел, надвинув белую панаму. Услышал реплику маркер известный, Моня, О чей хребет сломали кий в кафе «Бонтоне», — Побочный сын мадам Олешкер, тети Песи, — Известной бандерши в красавице Одессе. Он подошел к нему походкой пеликана, Достав визитку из жилетного кармана: «Я б вам советовал, как говорят поэты, Сберечь на память о себе свои портреты». Но тот Арончик был натурой очень пылкой И врезал Моничку по кумполу бутылкой. Официанту засадил он в тохес вилкой, И началось тогда салонное танго. На Аргентину это было не похоже. Вдвоем с приятелем мы получили тоже. И из пивной нас выбросили разом И с шишкою, и с фонарем под глазом. Когда мы все уже лежали на панели, Арончик все-таки дополз до Розы с Мэри. И он сказал, от страсти пламенея: «Ах, Роза, или вы не будете моею! Я увезу тебя в мой город, у Батуми. Ты будешь кушать там кишмиш, рахат-лукуми. Я, как цыпленка, тебя с шиком разодену, А ночь придет — я сам до ниточки раздену. Я, как собака, стеречь буду твое тело, Чтоб даже вошка укусить тебя не смела. А чтоб к тебе не привилась зараза, Я в баню буду в год водить тебя два раза. Я все богатство дам и прелести за это, А то ты ходишь, извиняюсь, без браслета, Без комбине, без фильдекосовых чулочек И, как я только что заметил, без порточек» Давно закрылась эта славная пивная. Не собирается компания блатная. И где х вы девочки Маруся, Роза, Рая? И где ваш спутник Васька Шмаровоз?

На Дерибасовской открылася пивная. Там собиралася компания блатная. Там были девочки Тамара, Роза, Рая И гвоздь Одессы — Костя Шмаровоз. Он заходил туда с воздушным поцелуем. И говорил красотке Розе: «Потанцуем И фраерам мы, здесь сидящим, растолкуем, Что есть в Одессе салонное танго». Красотка Роза танцевать с ним не хотела: Она до этого достаточно вспотела В объятьях толстого и пьяного джентльмена, И ей не нужно было больше ничего. Но Костя Шмаровоз был парень пылкий И засадил он ей по кумполу бутылкой, Пижону врезал он сходу в яйцы вилкой, И понеслось кровавое танго. А на танго оно нисколько не похоже: Вдвоем с приятелем мы получили тоже, Еще прохожему заехали по роже. На этом кончилось салонное танго. Итак, открылася фартовая пивная, А в ней накрылась вся компания блатная. Сгорели девочки Тамара, Роза, Рая И гвоздь Одессы — Костя Шмаровоз.

Слышно щелканье пробок от пива. От табачного дыма — туман. И весь вечер в пивной так красиво С бубенцами играет баян. В понедельник проснулся с похмелья, Стало пропитых денег мне жаль. Стало жаль, что пропил в воскресенье  Память жёнкину — черную шаль. А во вторник пошел на работу И случайно десятку нашел. Через эту прокляту находку Я не помню, домой как пришел. Что же делать мне, бедному, в среду? Положить надо пьянству конец. Но товарищ пришел, и к обеду Я по новой напился, подлец. А в четверг — поминание жёнки. Чтоб по-людски ее помянуть, Продал брюки — купил самогонки И напился, чтоб легче уснуть. А на пятницу был удивившись, Сколько выпито было вина! Ах, зачем я, с утра похмелившись, Выпил горькую чару до дна! А в субботу прогонят с работы, Потому что неделю был пьян, А раз так — так напьюсь и в субботу И от горя калоши продам. Слышно щелканье пробок от пива, От табачного дыма — туман. И весь вечер в пивной так красиво С бубенцами играет баян.

Ты едешь пьяная и очень бледная По темным улицам совсем одна. И смутно помнишь ты ту скуку медную И штору синюю окна. А на диване — подушки алые. Духи «Дорсе», коньяк «Мартель». Глаза янтарные, всегда усталые, Распухших губ любовный хмель. Пришлось узнать тебе жизнь тротуарную. И быть любовницей — не знать кого. И только хмель один, такой коварный, Все разрешает, для чего. А ведь когда-то была счастливою, В любви и верности клялась. Теперь больною, совсем разбитою К себе домой она плелась. Пусть муж обманутый и равнодушный Жену неверную в столовой ждет. Любовник знает: она послушная, Молясь и плача, опять придет. Но ваг муж молится в своей каморочке. Она, любимая, уж не живет. Любовник сумрачный поймет не скоро, Что больше нет ее. И не придет.

Пропою сейчас вам про бутылку, Про бутылку с огненной водой. Выпьешь ту бутылку — будто по затылку Кто-то примочил тебя ногой. Припев: С бутылки вина не болит голова, А болит у того, кто не пьет ничего. Вот стоят бутылочки на полках, В магазине молча ждут гостей. А ханыги, словно злые волки, Смотрят на них с окон и дверей. Припев. В каждой есть бутылочке мгновенье. В каждой рюмке собственная жизнь. В каждой из бутылок — преступленье. Выпил — так с свободою простись. Припев. Хорошо к бутылочке прижаться. Еще лучше с белой головой. Выпьешь три глоточка — схватишь три годочка. Сразу жизнь становится иной. Припев. Уж давно бутылочки я не пил За тюремной каменной стеной. А в душе зияет шлак и пепел, Он меня не греет уж давно. Припев. Я пропел сейчас вам про бутылку, Про бутылку с огненной водой. Выпьешь ту бутылку — будто по затылку Кто-то примочил тебя ногой. Припев: С бутылки вина не болит голова, А болит у того, кто не пьет ничего.

В пещере каменной нашли бутылку водки. И бык зажаренный валялся рядом с ней. Мало!.. В пещере каменной нашли канистру водки Баран зажаренный валялся рядом с ней. Мало!.. В пещере каменной нашли цистерну водки. И гусь зажаренный валялся рядом с ней. Мало!.. В пещере каменной нашли источник водки. И хвост селедочный валялся рядом с ним. Хватит!

Ночь тьмой окутала бульвары и парки Москвы, А из Сокольников пьяненький тащишься ты. Денег нет. Мыслей нет. Машины уносятся вдаль. И, как всегда, со мной пьяненькая печаль. Вот ты и пьяненький, идешь по бульвару один. Эх, закурить тебе какой-нибудь даст гражданин. Мимо проносятся, огнями сверкая, такси. Милая девушка видит чудесные сны. Денег не водится в карманах расклешенных брюк. А жить так хочется без всяких забот или мук. Денег нет. Мыслей нет. Машины уносятся вдаль. И, как всегда, со мной пьяненькая печаль.

Сын поварихи и лекальщика — Я в детстве был примерным мальчиком. Послушным сыном и отличником Гордилась дружная семья. Но мне, непьющему тогда еще, Попались пьющие товарищи. На вечеринках в их компаниях Пропала молодость моя. Припев: Увяли розы, умчались грезы, И над землею день угрюмый встает. Проходят годы, но нет исходу, И мать-старушка слезы горькие льет. А я всё дозы увеличивал, Пил и простую, и «столичную», И в дни обычные, и в праздники Вином я жизнь свою губил. И хоть имел я представление, Что это есть мое падение, Но на работу стал прогуливать И похмеляться полюбил. Припев. Сын поварихи и лекальщика — Я в детстве был примерным мальчиком. Послушным сыном и отличником Гордилась дружная семья. Но мне, непьющему тогда еще, Попались пьющие товарищи. На вечеринках в их компаниях Пропала молодость моя. Припев: Увяли розы, умчались грезы, И над землею день угрюмый встает. Проходят годы, но нет исходу, И мать-старушка слезы горькие льет.

В одной хавире повезло блатному Ваньке — Удачно он проворотил скачок. Он снял пивную в самом центре Молдаванки. Туда сходился весь блатной народ. Припев: Алешка жарил на баяне, Шумел, гремел посудою шалман. В дыму табачном, словно бы в тумане, — Там танцевал одесский уркаган. На это дело он потратил тысяч триста, Купил закуски, пива, водки и вина. На остальные деньги нанял баяниста, Чтоб танцевала одесская шпана. Припев. Как главный штырь он занял место у прилавка И заправлял молочной этой кухней блюд. На кухне шпарила его подруга Клавка. Официантом был Арошка Вундергут. Припев. Там собирались фармазонщики и воры, Туда ворованные вещи волокли. Вино лилось рекой. Шпана играла в карты. Такую там малину развели. Припев. Устал Иван-блатной крутить свое кадило. Поставил верный самогонный аппарат. Однако эта установка подкузьмила, И он пошел работать прямо в комбинат. Припев: Алешка жарил на баяне, Шумел, гремел посудою шалман. В дыму табачном, словно бы в тумане, — Там танцевал одесский уркаган.

На свете жил монах веселый, Любил он водку и вино. Но не любил он труд тяжелый, И к девкам лазил он в окно. Швырял деньгами он с размаха. Он много пил, много гулял. Но если спросите монаха, Он неизменно повторял: — Так я ж не пью! — Врешь, пьешь! — Ей-богу, нет! — Врешь, пьешь! Так наливай бокал полнее. Монахи тоже пьют вино Оно на радость им дано. Вино, шипучее вино, — Оно на радость нам дано. Но вот пришла и смерть лихая… Монах ничуть не огорчен, И, в путь-дорожку собираясь, Берет с собой пол-литра он. Монах стучится в двери рая. Апостол Петр ему в ответ: Куда ты лезешь, рожа испитая? Здесь проходимцам места нет! — Так я ж не пью! — Врешь, пьешь! — Ей-богу, нет! — Врешь, пьешь! Так наливай бокал полнее. Монахи тоже пьют вино Оно на радость им дано. Вино, шипучее вино Оно на радость нам дано.

Так собирайтесь же, брюнеты и блондины! А Мендель Рыжий будет речь свою держать. У нашей Сонечки сегодня именины, И вся Одесса должна об этом знать. Припев: Тарара-рач, тач-тач, тарара-рара, (2 раза) Одесса-мама первернулась, гоп-ца-ца. В дверях раздался звоночек очень длинный. Дверь отворилась — перед нею мент стоял. А это значит, что у Соньки именины, И сам легавый ей подарочек прислал. Припев. Вот подвалили гости в погребочек винный. А ну-ка, дядя, наливай-ка нам вина! А это значит, что у Соньки именины, И вся Одесса об этом знать должна. Припев. А ну-ка, Сонечка, взбивай свою перину, Ложись скорее на скрипучую кровать. Ведь у тебя сегодня именины, И я пришел тебя поцеловать. Припев.

Эх, кабы в Африку! Хотя бы в тропики. Там, где слоны и антилопы гну, Где готтентотики метают дротики, Хотя и любят они мир, а не войну. Я б жил с бушменами, жил с готтентотами, Не знал бы горя и не ведал бы забот. И не закусывал бы водку шпротами И людоедом стал бы ровно через год. Припев: Вау-ва! Все к чертям! Осточертело шататься по блядям! Встретить бы нам Людоедочку из племени ням-ням! Вау-ва! Все к чертям! Была бы водка, а закуски хватит нам, Вмазать бы нам С людоедочкой из племени ням-ням! Там все веселые, танцуют голые. Там поклоняются деревьям и кустам. Там крокодильчики шныряют в Нильчике, И прячется в ветвях орангутанг. Там под бананами да ананасами Я бы костер тропический разжег, И с людоедочкой — красоткой Эллочкой — Сплясал священный танец бути или рок. Припев: Вау-ва! Все к чертям! Осточертело шататься по блядям! Встретить бы нам Людоедочку из племени ням-ням! Вау-ва! Все к чертям! Была бы водка, а закуски хватит нам, Вмазать бы нам С людоедочкой из племени ням-ням!

Был нам отдан приказ Лететь в Корею. Это значит — на смерть Послали нас.    Бокал шампанского и джаз    Нам скрасят беды —    Вот один только путь,    Вот один только путь    Нам до победы. Так проходит вся жизнь В сплошном дурмане, В сигаретном дыму, В угаре пьяном.    Тоскует пьяный саксофон,    Рыдают скрипки,    В сигаретном дыму,    В сигаретном дыму    Плывут улыбки. Кокаин и вино Вас погубили, Никогда никого Мы не любили.    Есть только этот пьяный бред    И сакса звуки,    И в табачном дыму,    И в табачном дыму    Нас манят руки. Так проходит вся жизнь В сплошном дурмане, В сигаретном дыму, В угаре пьяном.    Тоскуй же, сакс, скорби, тромбон,    И плачьте, трубы!    Смерть нас тянет к себе,    Смерть нас тянет к себе,    И тянет грубо. Был нам отдан приказ Лететь в Корею. Это значит — на смерть Послали нас.    Уж лучше сразу пулю в лоб —    И крышка.    Но ведь смерть не страшна,    Но ведь смерть не страшна —    В ней передышка.

Что за хор певал у «Яра»! Он недаром знаменит. Соколовская гитара До сих пор в ушах звенит. Как цыгане соберутся Веселой, шумною гурьбой, Под «Венгерочку» пройдутся, И пойдет там пир горой. Кто цыган любил безмерно, Тот уж в рай не попадет, И душа его, наверно, В час роковой в аду споет. Ты не езди, милый, к «Яру», Денег зря не пропивай, А купи себе гитару, День и ночь на ней играй! Что за время нынче стало — Ни богатых, ни кого… Не залучишь, как бывало, Пару сотен ни с кого.

Заявились к тетушке Мы на день рождения — Жареное, пареное, Разные варения… Тетушка, как водится, Каждый год рождается, Вся родня у тетушки Выпить собирается. Припев: Улица, улица, Улица широкая, До чего ж ты, улица, Стала кривобокая! Шли сначала рюмочки, А потом стаканчики, А потом в глазах моих Заплясали зайчики Я обнял жену свою За широку талию, А потом за ножку взял Тетушку Наталию. Припев. А как дядька драться стал, Замахнулся палкою, А потом, не помню я, Кто мне врезал скалкою. Тут все завертелося, Тут все закружилося, И уже не помню я, Что со мной случилося. Припев. Утром встал я раньше всех, Морда вся раскрашена, Фонари навешаны — Стала очень страшная. Весь пиджак изодранный, На нем жир от курицы… Один туфель на столе, А другой на улице. Припев: Улица, улица, Улица широкая, До чего ж ты, улица, Стала кривобокая!

Коперник целый век трудился, Чтоб доказать Земли вращенье. Чудак, зачем он не напился? — Тогда бы не было сомненья.          Так наливай, брат, наливай          И все до капли выпивай!          Вино, вино, вино, вино —          Оно на радость нам дано! Исак Ньютон всю жизнь трудился, Чтоб доказать тел притяженье. Чудак, зачем он не влюбился? Тогда бы не было сомненья.          Так наливай сосед соседке,          Соседка тоже пьет вино,          Непьющие соседки редки —          Они повывелись давно! Колумб Америку открыл, Страну для нас совсем чужую. Чудак, зачем он не открыл На нашей улице пивную?          Так наливай, брат, наливай          И все до капли выпивай!          Вино, вино, вино, вино —          Оно на радость нам дано!

Однажды морем я плыла На корабле одном, Погода чудная была, Вдруг разыгрался шторм. Припев: Ай-ай-ай-ай! В глазах туман, Кружится голова… Едва стою я на ногах, Но я ведь не пьяна. А капитан приветлив был — В каюту пригласил, Налил шампанского бокал И выпить предложил. Припев. Бокал я выпила до дна, В каюте прилегла, И то, что с детства берегла, Ему я отдала. Припев. А через год родился сын, Морской волны буян. Но кто же в этом виноват? Конечно, капитан. Припев. С тех пор прошло немало лет, Как морем я плыла, Но как увижу пароход — Кружится голова. Припев. Умейте жить? Умейте пить! И все от жизни брать! Ведь все равно когда-нибудь Придется умирать! Припев: Ай-ай-ай-ай! В глазах туман, Кружится голова. Едва стою я на ногах… И все же я пьяна.

Какой проказник все же этот ветер! Зачем его пускают в Ленинград? Вот мы идем, и нас слегка качает. И в этом только ветер виноват. Не пью я пиво и не пью вино, А водка для меня — ну просто яд! И если я опять сижу в пивной, Так в этом только ветер виноват. А в общежитьи пить не разрешают, И женщин приводить нам не велят. И если утром выйдет блядь какая, Так в этом только ветер виноват. От общежития до института Пивточки выстроились в ряд. И если мы опять немножко пьяны, Так в этом только ветер виноват. А гастроном заманчиво мигает «Зайди скорее в гости, милый брат». И если мы опять полбанки взяли, Так в этом только ветер виноват. Два раза в год экзамены бывают, Но это пусть заботит деканат. И если мы экзамены завалим, Так в этом только ветер виноват.