Когда Люда показала матери на желтоватый брусок масла и сметану в литровой банке и сказала, что не купила, а принесла с работы, сначала Татьяна Ивановна решила — шутит дочка. Но по лицу поняла: не шутит. И тогда она почему-то шепотом спросила:

— Это как же, дочка?

И Люда рассказала, как было, ничего не утаивая. Матери она всегда и во всем доверяла. Если, бывало, и не сразу откроется, то через день-два, намучившись с тайной, все равно не выдержит и скажет.

— Выходит, к своим делам тебя приобщает эта Ольга хваленая? — с неодобрением вздохнула Татьяна Ивановна.

— Разве я хвалила? Не помню. Жалела, да. Жизнь у нее как-то нескладно сложилась. Ловчит, в нитку вся вытянулась.

— Жалеть тоже надо с выбором, — заметила Татьяна Ивановна. — А то пожалеешь да и простишь. А как тут прощать? Она же рот хочет тебе заткнуть. Сиди, мол, и не высовывайся — сама не лучше других. Так ведь получается?

Люда еще больше помрачнела. Подумав, сказала:

— Она все повторяет: ерунда эти комиссии — были, будут. А сама, мне показалось, перетрусила.

— Как это ерунда! Комиссия есть комиссия. Народный контроль. Бывает, не спорю, и в комиссию не тот человек попадет, но всех-то зачем обливать?.. Обожди, а сама ли Ольга это придумала?

Такое в голову Люде не приходило. Кто же еще? А вдруг?..

— Неужели заведующая, Маргарита Васильевна?

— Ох, дочка, темные у вас дела. Профсоюз, комсомольская организация есть?

— Что, мама, организация — четыре человека. Соберет Анька Денисова взносы — и вся работа. Уж несколько раз мне жаловалась, что дура она — согласилась еще на год остаться групоргом. «Надо, говорит, тебе, Белова, комсомольцами заниматься. Ты свободна, а у меня Васятка, два года всего исполнилось».

— Дела-а, — протянула Татьяна Ивановна. — Совсем было бы красиво: у комсомольского секретаря — в сумке продукты… Краденые.

— Так говоришь, будто это я их в сумку положила!.. Ох, Ольга, — в сердцах сказала Люда. — Как же не постыдилась! Неужели всех на один аршин меряет?

— Что же с ними будешь делать? — Татьяна Ивановна кивнула на стол с продуктами.

— С маслом, сметаной?.. — Люда поднялась и расстегнула пальто. — Что же еще, отнесу на работу.

И вечером, и утром, когда проснулась Люда, снова и снова вспоминала об этом неприятном и просто даже оскорбительном для нее случае. И всякий раз ничего лучшего не могла придумать, как прийти и молча, ни слова не говоря, поставить продукты в шкафчик, где Ольга держит свои вещи.

А потом Люда понемногу переключилась на иные заботы — к вечеру ожидала Виталия.

Но что значит «ждать»? Сидеть, накрутив волосы, и мечтать, с нетерпением поглядывать на улицу — не идет ли? Так Люда не могла. Волосы, конечно, накрутила еще с утра, в полдень расчесала щеткой-ежиком, неплохо получилось — золотистыми полукольцами волосы пышно и свободно спускались до плеч.

Потом вытерла пыль с мебели, а по углам комнаты еще и влажной тряпкой прошлась. Мама после обеда ушла в прачечную самообслуживания.

— Ты и без меня прекрасно управишься, — сказала она. — Чего ж буду время терять?

«Ясно, когда-то и стирать надо, — подумала Люда, — но, может, нарочно ушла, не хочет стеснять Виталия? Хотя не очень-то похоже, чтобы он стеснялся. Сразу освоился. Вообще как-то умеет, общительный, сам из деревни, а правильно мама сказала — на деревенского не похож».

Покончив с полом, принялась за другую важную работу — готовить винегрет. Дело нетрудное: овощей полно, морковь и свеклу мама с утра отварила. Винегрет хорошо, но что-то и сладкое надо. Печенье с тертой лимонной корочкой? Или «хворост»?

«А может, в самом деле сочни? — невесело усмехнулась Люда. — Творог найдется, сметаны целый литр. Ворованной… Эх, Ольга, ну зачем ты, кто надоумил?..»

В конце концов решила долго не возиться — нажарить «хвороста». Давно с мамой не делали. Она приготовила тесто, соды добавила и все остальное, что еще с детства узнала от мамы и бабушки, что рекомендуется в поварской книге и о чем со вниманием слушала на лекциях в кулинарном училище.

Через час в стеклянном блюде с узорчатыми краями пышной горкой, как сентябрьские листья клена, золотились подсохшие вывернутые ушки «хвороста».

Полюбовалась Люда своей работой и взглянула на часы — скоро и Виталия встречать. Сказал: к шести придет. А если раньше надумает?..

Не мешкая, Люда надела белую «водолазку» и юбку, коричневую, в клетку, с разрезом на боку. Не с каким-нибудь длиннющим, до половины бедра, а с небольшим, скромным — чтоб не стесняло движений. Ну и по моде чтоб было.

Вовремя успела. И трех минут перед зеркалом не повертелась — дзинь-дзинь звоночек у дверей.

И снова Виталий появился с цветами. А в другой руке держал портфель-«дипломат» с блестящими замочками.

Не снимая кожаной кепки, он вопросительно показал глазами на дверь в комнату Татьяны Ивановны. Люда поняла, помотала головой, и Виталий, подав ей цветы, обнял освободившейся рукой и крепко, прохладными с улицы губами поцеловал.

Виталий никак не хотел ее отпускать. Все-таки Люда вырвалась и убежала с цветами в комнату. Виталий тем временем снял куртку, тщательно вытер о половик туфли, пригладил перед зеркалом волосы и даже слегка взбил их на затылке. Потом открыл «дипломат» и вынул оттуда целлофановый сверток.

Сначала Вадим зашел в комнату Люды и, расширив глаза, сказал:

— Грандиозно! Прелесть! А тахта! Какая тахта широкая…

— Будто не видел. Хочешь посмотреть мамину комбату? — чуть покраснев, торопливо сказала Люда.

— А можно?

Она распахнула дверь напротив.

— О-о! — протянул Виталий. — Отличная. Еще и балкон-лоджия. Во двор выходит.

И к уже знакомой кухне Виталий не остался равнодушен:

— Нам такое в общаге и не снится. Столовая королевы! А запахи! — Увидев на блюде аппетитно желтевший «хворост», втянул носом воздух. — Это кто же постарался?

Люда скромно хмыкнула и ткнула пальцем себя в грудь.

— М-м, — удивился Виталий, — а какие мы сами! Позвольте, вы марсианка?

И правда: посреди чистой кухни на зеленом линолеуме юная хозяйка квартиры, рельефно обтянутая гольфом, выглядела существом почти неземным — такими изображают художники-фантасты пришельцев из других миров.

В глазах у Виталия мелькнули бесенята, он раскинул руки, и Люда, чуть испугавшись, проговорила с поспешностью:

— Что у тебя в руке? — И добавила, засмеявшись: — Носишь, как драгоценную вазу!

— А, это? — будто очнувшись, сказал Виталий. — Подарок. Я же вчера домой ездил в деревню. Только недавно вернулся… Не хотел брать, а батя ни в какую — возьми и возьми. В подарок, мол.

— Да что там?

— Посмотри.

Люда взяла целлофановый пакет, достала тяжелый и мягкий на ощупь сверток.

— Смелей. Не взрывчатка.

Она развернула плотную бумагу и увидела длинный широкий кусок мяса с белой прослойкой сала.

Виталий причмокнул губами.

— В общем-то правильно: в магазине такого не купишь — тепленькое, парное.

— Зачем это? — помрачнев, спросила Люда.

— Мясо зачем? — Отбивные. В суп хорошо. На котлеты. Да ты лучше меня знаешь.

Она вздохнула так тяжело, что Виталий вдруг растерялся.

— Обожди, не врубился. Я что, не имею права это подарить? — хмуря лоб, спросил он. — Не вижу логики. Цветы дарить, значит, могу, а кусок мяса неэстетично?.. И не я же подарил — отец. К нему даже из соседних деревень приходят: «Иван Данилыч, придави хряка». Ну и благодарят. Лучший кусок мяса себе отрезает. Законно. Уж сколько лет занимается этим. Лучший мастер. Так разделает тушу — загляденье!

А Люда слушала и будто не понимала.

— Ну, Виталий, Виталий, — вдруг снова повторила с досадой, — зачем?

Тут Виталию было бы самое время еще больше возмутиться, но не успел. Люда подошла к холодильнику, решительно распахнула дверцу и достала банку со сметаной, масло. Молча положила все на стол рядом с куском мяса.

Еще утром она ломала голову: не рассказать ли Виталию про Ольгины «дары»? Но так и не решила, нужно говорить или не нужно. А теперь само собой получилось.

— Для чего эта выставка? — пожал плечами Виталий.

— А вот послушай, что вчера было…

Рассказывала Люда не так подробно, как матери, но через несколько минут Виталий уже смог разобрать, что к чему.

— А я все равно не могу взять в толк, — немного с обидой сказал он, — какое имеет отношение мясо к этим, как ты выразилась, «дарам»?

— Я не сказала, что имеет отношение, — неуверенно проговорила Люда. — Но как-то все же…

— Что «все же»? Мясо отец честно заработал. Своим трудом. Умением или мастерством, как хочешь назови. Ты ведь с этим не можешь не согласиться? Ведь не можешь? — повторил Виталий.

— Да, согласна, — кивнула Люда. — Это работа. За нее платят.

— Ну, слава богу, молодец! Разобралась в основах экономики. — Виталий обнял ее. — Ты у меня умница. Давай положим мясо в холодильник и будем считать, что никаких недоразумений не было. Согласна?

— А это? — Люда показала на банку со сметаной.

— Что это?

— Тоже положить?

— Места в холодильнике хватит?

— Места много…

— А, вот ты о чем… — сказал Виталий. — Ну не положишь, допустим. Что, здесь, на столе, останется? А если испортится?.. Ведь может испортиться… Ну, а чего сама-то хочешь? — уже с нетерпением сказал он. — Честно, я как-то не могу врубиться. Давай рассуждать спокойно…

— А я, Витя, не могу спокойно, — проглотив комок в горле, сказала она. — Не могу. Вчера места себе не находила. Утром опять думаю, думаю об этой несчастной сметане. Хоть в мусоропровод ее выбросить. И масло туда же… Хотя глупо, конечно…

— Вот, — закивал Виталий, — точно сказала. Никому ничего этим не докажешь.

— Да, — устало согласилась Люда, — не докажешь… Я хотела с тобой посоветоваться — как мне поступить?

— Как поступить… — с выражением философского удивления повторил Виталий. — А как в таких случаях поступают другие?

— В каких случаях?

— Ну… в аналогичных.

— По-разному, — подумав, ответила Люда. — У кого какая совесть. Так, наверно… Может, взять эту сметану, масло и отнести на работу?

— И кому отдашь? Что скажешь?

— Ничего не скажу. Просто отдам Ольге или поставлю ей в шкафчик.

— А разве это ее продукты? — сказал Виталий.

— Нет, конечно… — Люда бессильно опустила руки. Ничего не поймешь… Но Ольга же мне подсунула.

— А ты уверена, что Ольга смолчит? — спросил Виталий. Он притянул Люду к себе, отвел со лба завиток волос и с ноткой ласковой иронии добавил: — Люда, маленькая моя, наивная девочка. Да если кому-то станет известно, что ты принесла эти продукты… я точно говорю: Ольга первая утопит тебя. Такую сцену разыграет, что ты сама и окажешься главной виновницей.

— Витя, — жалобно сказала Люда, — но что-то ведь надо делать…

— Я знаю, что, — Виталий взял со стола мясо, положил его в морозилку, а потом, по-хозяйски поплотней расставив на полках бутылки, банки, пачку творога, кастрюлю с винегретом, пристроил там же и банку со сметаной, масло.

Люда молча и с покорностью смотрела на Виталия. И когда он закрыл холодильник, даже попыталась улыбнуться:

— Будто и нет ничего.

— Вот и я предлагаю… — Виталий обернулся к ней и, как хирург, закончивший сложную операцию, отряхнул только что вымытые руки. — Предлагаю считать, что ничего нет и не было. А наперед будь умней и осторожней. Гляди, что тебе в сумку кладут. Не будешь глядеть — пропадешь, такой лапши на уши навесят!.. А вообще, Людочка, раз пошла работать в эту систему — надо быть ко всему готовой. Тут такой лес темный — без поллитры не разберешься. А потому как я непьющий, то мне и разбираться нет смысла. Мартышкин труд! Да и тебе голову забивать не надо. О чем толковать — сфера обслуживания, общественное питание!

Люда протестующе подняла плечи.

— Считаешь, что в этой сфере одни жулики?

— Да что ты, что ты! — с комическим ужасом замахал руками Виталий. — В каких грехах обвиняешь меня! Вовсе так не считаю.

— А мне показалось…

— Людочка! Марсианочка! — Виталий наконец дал себе волю — подхватил ее на руки, прошелся по кухне. — Ничего тебе не могло показаться! Одного лишь хорошего тебе желаю. И себе тоже. Нам обоим. Понимаешь? Чтобы нам хорошо было. И чтобы ты меня любила…

И снова Виталий целовал ее, а Люда, смеясь и отбивясь, вырывалась из его рук.

— А где же Татьяна Ивановна? — спросил Виталий.

— В прачечную ушла, — Люда соскочила на пол, принялась одергивать юбку, гольф. — Ну, ты невозможный!

— В прачечную? — будто очень удивившись, переспросил Виталий. — Так мы одни? Совсем одни? Как на острове? И вместо того чтобы пользоваться свободой, целый час спорим из-за копеечной сметаны! Позор! Людочка, я же диск принес! Да какой — заграница визжит и стонет!

Виталий метнулся в переднюю и тут же возвратился с квадратным, ярко раскрашенным пакетом.

— Сильвия Вортан, французская, звезда! У тебя проиграть есть на чем?

— А как же! — поддаваясь его настроению, сказала Люда. — Идем!

У себя в комнате она сняла со шкафа проигрыватель и поставила его на письменный стол.

Виталий отстегнул замочки, поднял крышку.

— М-да, система не ультра-си, топором срублено… Он хоть крутится?

— Прекрасно работает! — Люда чуть обиделась. — Мне мама в прошлом году купила на день рождения. Новый.

— Ну, если новый — другое дело! — поспешил загладить свою промашку Виталий.

Он вынул из пакета пластинку, поставил ее на место, еще с минуту поколдовал ручками управления, иголкой, включил кнопку и, едва раздались первые вкрадчивые удары метронома, весь напружинился, принял борцовскую позу, словно намеревался вступить в нелегкую и опасную схватку. Но вот будто издалека на четкие удары метронома накатилась волна беспокойных, чавкающих звуков, подмяла их, проглотила, заполнила собой комнату, и Виталий выбросил руку вперед, в сторону, выбросил другую, изогнулся, вскинул голову. В музыке, в хриплом голосе вступившей певицы было что-то зазывное, толкающее, и Люда тоже вскинула руки, качнула бедрами, рывком головы разметала волосы.

— Ну! — подступая к ней, крикнул Виталий. — Как, марсианочка, хорошо?

— Хорошо! — кивнула она. — Очень хорошо! — И зачастила на месте, взмахивая руками и чуть приседая, так что из-под клетчатой юбки с маленьким боковым разрезом то и дело смугло округлялись колени.

— Так надо жить! — крикнул Виталий, резким ударом дробя челюсть невидимого противника.

— Так надо! — снова мотнула Люда волосами.

— Мы современные! — пристукнул высокими каблуками Виталий.

— Да! — отозвалась Люда.

— Мы раскованные!

— Да! — И плечом, грудью пошла на него.

— Долой комплексы!

— Долой!

— Любовь — самое великое!

— Самое!

— И прекрасное!

— Прекрасное!

— Любимая, моя! — Виталий схватил ее в объятия. — Марсианочка!

Люде показалось — он задушит ее.

— Мама! — в испуге отшатнулась она.

Сама не могла понять — то ли за шумом музыки и голоса певицы почудилось, будто стукнула дверь, то ли что-то подсказало ей крикнуть это самое первое близкое слово. Виталий заглушил звук, а Люда встала у двери, прислушалась.

— Ну, обманщица! Я тебе! — пригрозил Виталий. — Нет же никого.

— Значит, показалось. — Люда открыла дверь. Правда — никого.

Виталий снова включил громкость и шагнул ей навстречу.

— Марсианочка!

— Нет, хватит, хватит! — замотала головой Люда. Посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась: — На кого похожа! Красная… А если мама придет — что подумает!

— А что можно подумать? Мы же свободные, современные, счастливые! — Вадим схватил ее руку и этой упирающейся ее рукой разлохматил свои волосы. Потом расстегнул ворот рубашки. — Современные, молодые, раскомплексованные!

Ну как было сердиться! Как не рассмеяться! Милый, забавный фантазер! И горячий притом! Даже слишком горячий… Люда выключила проигрыватель.

— Мама ведь действительно каждую минуту может прийти. В два часа ушла. Пора уже возвращаться.

Люда расчесала перед зеркалом волосы, и, набравшись смелости, игриво спросила:

— А тебя причесать?

Виталий с готовностью уселся на стул и подставил разлохмаченную голову.

— Только… пожалуйста, не обнимай, — попросила Люда.

— Но почему такая немилость?

— Ну не надо.

— Тебе неприятно?

— Ну… все тебе надо знать! Вот сиди и не двигайся! — с нарочитой строгостью приказала Люда. — Ой, слышишь?.. — вдруг насторожилась она. — Я же говорила — мама пришла.

Из комнаты. Виталий вышел причесанный, в застегнутой рубашке.

— Добрый вечер, Татьяна Ивановна! — приветлива сказал он.

— Добрый вечер, Виталий. Давно пришли?

— Всего с полчасика, мама, — опередила его Люда. — Музыку немножко послушали. А как твои дела? Все успела?

— Все, все, — кивнула Татьяна Ивановна и добавила: — Людочка, помоги мне… Виталий, простите, оставим вас на минутку.

— Пожалуйста. Конечно.

Люда вошла вслед за матерью в комнату, и Татьяна Ивановна шепотом сказала:

— Уходила, забыла предупредить — Виталию ничего не рассказывай.

— О чем?

— О вчерашнем. Незачем знать ему. Вот стираю сейчас, и все из головы не выходит. И не придумаю — что делать?

— Мама, не надо, — поморщившись, шепнула Люда. — Ничего такого страшного, может, и нет. Обойдется. А Виталию я сказала.

— Сказала?

— Так лучше, мама. Он все понимает… Да, знаешь, его отец прислал в подарок мяса. Такое хорошее! Свежее. Я в морозилку положила.