После пятого урока все ребята из 6 «А» и 6 «В» разошлись по домам, а Костя и Гринька остались в школе. Сначала минут пятнадцать торчали в туалете, пока в дверях не появилась техничка Степановна со щеткой и ведром в руках. Она весьма подозрительно посмотрела на ребятишек, сидевших на подоконнике.

— Опять дымы пускаете? Курцы сопливые!

— Мы не курили, — сказал Костя.

— Чего ж торчите здесь?

— Уходим, уходим. — Гринька взял портфель и спрыгнул с подоконника. — Посидеть нельзя!

— И нельзя! — погрузив щетку с намотанной тряпкой в ведро, отрезала Степановна. — Кончились уроки — марш домой! Если не дежурные…

Вышли в коридор. Огляделись.

— Гоняют, гоняют! — проворчал Гринька. — Идем на первый этаж, к спортзалу.

Спустились к спортивному залу. Портфели поставили к стенке. Стоят, посматривают с тревогой по сторонам. А что поделаешь? Шестой урок, некоторые старшие классы еще занимаются. И биологический кабинет пока не свободен — девятиклассники там сидят. Можно было бы этот час по улице побродить, но тогда из школы надо выходить. А как потом возвращаться? Увидит кто-нибудь из учителей, зачем, спросят, что забыли? Нет, лучше в школе переждать.

Всегда так: когда ничего не ждешь, время незаметно бежит. А тут — тянется, тянется, будто учебный год. И двери зала, как назло, закрыты. Сейчас побегали бы, на турнике покрутились, через коня попрыгали. Занимайтесь спортом, говорят, занимайтесь, а сами — двери на замок. Стой теперь как дурачок, оглядывайся!

— А ловко я от Симки отделался! — в который раз вспомнил Костя. — После уроков даже не посмотрел на меня. Обиделся.

— Велика важность!

— И я говорю: хорошо, что обиделся. Не мешает…

Наконец прозвенел долгожданный звонок.

Они взяли портфели и стали прохаживаться по коридору — будто тоже домой идти собираются. Голоса в раздевалке скоро умолкли, перестала хлопать входная дверь.

Остался кто-нибудь в школе? С минуту они напряженно вслушивались в тишину. Где-то наверху еще ходят. Ведро звякнуло. Вода зашумела. Не иначе как Степановна уборку заканчивает.

— Ждать будем? — шепотом спросил Костя.

— А чего ждать? — отрывисто отозвался Гринька. — Поглядим, где она…

Осторожно ступая по лестнице, поднялись на второй этаж. В коридоре никого не было. Опять звякнуло ведро. Наверху.

Гринька без слов потянул приятеля за руку. Костя не считал себя трусливым человеком, но сердце его, как говорят в таких случаях, и правда куда-то в пятки опустилось. Их неслышные шаги почему-то отдавались невероятным шумом. Или это кровь гудит в ушах? Костя увидел, что медный ключ в руке Гриньки никак не попадет в щелочку замка. Тоже трусит. Как ни странно, это немного успокоило Костю. Если уж сам Гринька боится, то, значит, все нормально, и нечего стыдиться своего страха.

Но вдруг Костя весь напрягся. Ему почудилось, будто в конце коридора, на лестнице, кто-то есть. Весь обратившись в слух, он несколько секунд вглядывался туда. Ерунда какая-то. Померещилось. «А трусоват все же я, — обидно подумал о себе. — Гринька вон замок уже открыл, зашел». Костя юркнул в приоткрытую дверь, и Гринька тотчас притворил ее и собачку на замке опустил.

— Никаким ключом с той стороны теперь не откроешь! — облегченно выдохнул он. — Порядок!

Может быть, еще и перед Костей Гринька рисовался, но держался он здесь свободно и смело, как настоящий хозяин этого просторного биологического кабинета, где в правом углу, будто из страшной сказки, стоял желтоватый человеческий скелет, а у стенки возвышались три шкафа, и там, за стеклами, виднелись какие-то приборы, чучела птиц, зверюшек, а главное, таинственно и волнующе чернели лаком и сияли никелированными деталями чудесные микроскопы.

— Ну, как моя лаборатория? Подходяще? — весело сказал Гринька. Сказал хотя и не в полный голос, но и не каким-нибудь жалким шепотом.

— Здоровски! — восхитился Костя. В кабинет биологии ему и раньше случалось заглядывать, но сейчас, когда с Гринькой они оказались тут вдвоем, без ребят, без учительницы, в полной тишине, при закрытых дверях, — все здесь вдруг приобрело особый, значительный смысл.

— А это какая птица? — подходя к первому шкафу, спросил Костя.

— Глухарь. Тут же написано.

— Ага, правильно.

— Еще бы неправильно! Я и без надписей всех птиц знаю. Это рябчик. Это тетерев.

— А это? — Костя показал на темную птицу со светлыми крапинками на грудке. Надписи на подставке чучела не было.

— Это… — Гринька нахмурил брови. — Это — трясогузка.

— И не знаешь! — хихикнул Костя. — Обыкновенный скворец. Разве не узнал? Весной прилетают. В парке полно их, даже на газонах.

— Если знаешь, так зачем спрашиваешь! — оборвал Гринька.

— Проверить тебя хотел.

— Ты зачем сюда пришел? Проверяльщик! Лучше доставай своего дохлого червяка. Сейчас микроскоп принесу.

«Научный объект», найденный у беседки под камнем, и в самом деле не подавал признаков жизни. Костя и на ладони держал потускневшего червяка, и дул на него — все было бесполезно.

— А говорил: силища у него! Окочурился червячок. — Гринька вынул из кармана спичечный коробок. — Вот моя мушка живет-здравствует!

Но плохо жила муха. Жужжать давно перестала, возможно, и летать она была уже не в состоянии. Однако Гринька рисковать не стал. Держал синюю пленницу за крыло и раздумывал, с чего и как начать исследование.

— Значит, нам требуется какую раскрыть ее тайну — отчего ходит по потолку и не падает?

— Угу, — приставив вытаращенный глаз к окуляру микроскопа, подтвердил Костя. — Я лично думаю, что клеем каким-нибудь у нее лапки смазаны.

— Сейчас узнаем, раскроем тайну… — Гринька пожевал губами. — Ладно, — решился он, — пусть пострадает за науку — пожертвует нам свою лапу.

— Точно, — поддакнул Костя, — наука требует жертв. Что там навозная муха! Вон сколько птиц погубили, тряпками набили… Клади лапу сюда, на стеклышко. Кажется, навел на резкость.

— Дай-ка проверю. — Гринька с трудом оттеснил «сотрудника по научным изысканиям» от микроскопа и сам припал глазом к окуляру. — Это навел называется! Надо зайчик от зеркала поймать…

Но что-то не получалось у Гриньки. И так поворачивал вогнутое зеркальце, и этак, и колесико с насечкой крутил — мушиная лапка темнела нечетким, расплывчатым пятном.

— Испорченный микроскоп, — объявил Гринька. — Другой возьму. А этот — что надо! — через минуту радостно и громко воскликнул он, видимо, совсем забыв, где находится. — Посмотри, Кисель, в мой!

И верно: вторая оторванная мушиная лапка, лежавшая на узком стеклышке, отчетливо топорщилась в окуляре острыми и длинными волосками. Костя поворотом колесика отвел стеклышко чуть в сторону и увидел, что мохнатая лапка заканчивается словно бы крючочком каким-то. Он и сказал об этом вслух. И еще добавил, что этими крючочками муха, наверно, и цепляется за потолок.

Такой вывод «коллеги» лишь насмешил Гриньку. Вновь оттеснил Костю от микроскопа.

— Придумаешь тоже! Цепляются! Что там, нитки на потолке натянуты или паутина…

Мнения исследователей разошлись. Гринька доказывал, что это вообще никакие не крючочки, а простые волоски и цепляться ими муха не может. Костя настаивать на своем не посчитал нужным — снова принялся отлаживать микроскоп. И отладил наконец, хорошо стало видно. Ну не мастер ли! Гринька не смог, а он отладил!

После мушиных лапок приятели изучали зеленоватые крылья бабочки, огромный мушиный глаз. Гринька все приговаривал в восторге: «Ах, хороший у меня микроскопчик! Чудесный, микроскопчик!» А потом замолчал. Костя даже удивился его молчанию. Поднял голову.

— Слушай, Кисель, — сказал Гринька. — Мысль у меня великая…

— Ну.

— Слушай: разве это порядок — столько здесь микроскопов, а стоят без дела?

— Почему без дела? Приходят ученики, смотрят.

— Раз в месяц смотрят.

— Значит, так надо.

— Надо! А каникулы начнутся — все лето без толку будут стоять здесь…

Костя насторожился:

— Для чего это говоришь?

Ответил Гринька не сразу.

— Кисель, — глухо произнес он, — давай возьмем себе один?

— Ты что! Разве можно!

— Их же здесь вон сколько! И никто не узнает. А может, и вовсе не хватятся… Эх, положить вот сюда. Как раз влезет. — Гринька вытащил из своего портфеля учебники.

Костя сорвался с места, бледный и решительный.

— Не смей! — И так посмотрел на приятеля! Тот криво усмехнулся:

— Да я только примерить… Перепугался. Сыночек мамин… Всего бы на лето и взял-то. Чего ему здесь в шкафу зазря пылиться? А первого сентября принес бы. Порядок. За лето, может, какое-нибудь важное открытие сделал бы для науки…

Больше Гринька ничего не успел сказать — послышался тихий стук в дверь. Ребята оцепенели, со страхом повернули головы к выходу. Стук — тихий и настойчивый — повторился. И тотчас сдавленный голос прозвучал из-за дверей:

— Гриня, Костя. Это я — Симка. Откройте скорей. Скорей!

Сомнений не было: за дверью — Симка. Но как, почему?!

— Что делать? — разомкнул побелевшие губы Гринька.

— Слышите? Скорей откройте.

Гринька торопливо засунул книжки в портфель, схватил микроскоп и бегом отнес в шкаф. Водворил на место и второй. Костя же сидел как парализованный. Неужели Симка все-таки выследил его, перехитрил? Но что ему сейчас нужно? Может, какая-то опасность им грозит?..

— Открою! — злым шепотом произнес Гринька. — Ух, и набью ему рожу! И тебе стоит!

Симка, перепуганный не меньше своих неверных друзей, проскользнул в дверь и одним духом выпалил:

— Степановна застукала вас! Сам видел. Сначала под дверью стояла слушала, а потом чуть не бегом вниз побежала. Наверно, в милицию звонить, а может…

— Надо уходить! — не дослушав, сказал Гринька. — Кисель, чего расселся? Быстро! — Он схватил портфель, и в тот же момент в коридоре раздались голоса, торопливые шаги. Ясно: путь к отступлению отрезан.

Настежь распахнулась дверь.

— Вот они, разбойники! — Техничка, стоя на пороге и загораживая выход, словно автоматом, указывала рукой на сжавшихся в страхе ребят. — Трое их тут, Лариса Васильевна. Как билогичка наказывала мне поглядывать после уроков за кабинетом, так я и сделала. Будто чуяла билогичка: раз ключ, говорит, пропал — могут и гости объявиться. Вот они — гости. Им бы только что своровать!

— Обождите, Степановна. — В кабинет вошла завуч Лариса Васильевна — еще молодая, белозубая, с пышными русыми волосами. — Ну, друзья мои, объясните, как сюда попали? Чем занимаетесь?

Самым смелым оказался Гринька. И самым находчивым:

— Это я недавно нашел у дверей ключ.

— Почему же ты не принес его в учительскую?

Гринька помялся, виновато вздохнул:

— Я птиц очень люблю. Изучаю их. И скелет человека хотел посмотреть. А в этот биологический кабинет нас пока не пускают. Шестой класс. Тогда вот мы и пришли сюда. Интересно же самим, все посмотреть.

— Что ж, Швырев (видно, завуч уже знала Гриньку, даром что тот всего две четверти проучился в их школе), должна заметить: объяснил ты довольно убедительно. Учтем, запишем тебя в зоокружок.

— Его-то, разбойника! — всплеснула руками техничка. — Да что же вы, Лариса Васильевна, верите им? Это ж чистые разбойники, хулиганы! Этих вот двоих час назад из туалета выставила. Папиросы курили.

— Никаких папирос мы не курили! — Гринька почувствовал себя уверенней.

— Да, мы не курили, честное пионерское, не курили, — чуть приободрившись, вставил слово и Костя.

— Хорошо, разберемся, — сказала Лариса Васильевна. — А сейчас покажите свои дневники.

Это ничего приятного уже не предвещало. С большой неохотой ребята стали расстегивать портфели. И Симке пришлось доставать дневник. Не станешь же объяснять, что он здесь совсем ни при чем.

Завуч полистала дневники, посмотрела отметки и росписи родителей.

— Твоя мама завтра может в школу прийти? — спросила она у Гриньки.

Смотрела Лариса Васильевна не строго, внимательно, голоса не повышала, и Гриньке, поначалу вравшему напропалую, стало как-то не по себе. Но что оставалось ему делать? Не хотел он все-таки, чтобы мать явилась в школу. И он продолжал сочинять.

— Не может она прийти, — вздохнув, сказал Гринька. — Ее четыре дня теперь не будет. Только сегодня уехала. Она проводником работает на поезде. — Гринька объяснял обстоятельно, по порядку. Только сроки нарочно путал: именно, завтра мать должна была вернуться из поездки.

— А у тебя? — обратилась завуч к Симке.

Симка закусил губы. Да, попал, как кур во щи!

— Мама у нас умерла. А отец не видит. Инвалид.

— Ах, помню, помню, — кивнула Лариса Васильевна. — Калачев.

Костиному дневнику, с жирной кляксой на обложке, с двойками и несколькими замечаниями учителей, написанными красными чернилами, завуч уделила особое внимание. Больше того, выписала себе на листочек номера телефонов, указанных на первой страничке дневника, домашний телефон и заводской отца.

— Папа дома? Не в отпуске, не в командировке?

— Дома, — обреченно покачал головой Костя.

— А сейчас идите домой, — возвращая дневники, сказала Лариса Васильевна и даже улыбнулась на прощание белозубо и весело.

Может быть, самую-самую малость потеплело у Кости на душе от ее улыбки. Впереди — он понимал это совершенно ясно — его ждали серьезные неприятности.