На столе, застеленном прозрачной клеенкой, стояли шесть чашек, сахарница с молочной помадкой, блюдо с румяными, еще теплыми пирожками и ваза, полная красной, крупной и до того аппетитной черешни, что у Гриньки, старавшегося не глядеть на ягоды, несколько раз набегала во рту слюна.

Наконец Лидия Ивановна принесла из кухни чайник и пригласила садиться за стол.

Гринька, из чувства протеста не пожелавший есть дома колбасу, купленную на деньги своего усатого квартиранта, устроился возле блюда с пирожками и подумал: «Настоящий пир!»

А вот Аркадий Федорович, праздничный и нарядный, в голубой рубахе, оглядев стол и сидевших ребятишек, все это определил иным словом — «совещание». Так и сказал:

— Начнем первое совещание.

Если бы все совещания так проходили! Жуешь себе пирог с луковой начинкой, чай попиваешь, помадку прикусываешь. А в вазе черешня своего часу дожидается.

Прежде всего Аркадий Федорович выяснил: отпускают ли Симу в поход его домашние. Симка, только что отправивший в рот кусок пирожка и помадку, радостно закивал:

— Ага, отпускают!.. — И, прожевав, добавил: — Папа родом из села Подгорного. Будете, говорит, у Студеного ручья мост переходить, посмотри на камень. Отовсюду, говорит, видно его. Он у того камня от немцев отстреливался. Расскажешь, говорит, как там сейчас.

— У Подгорного?.. — Аркадий Федорович разложил перед собой карту и стал смотреть в нее. — Да, будем у Подгорного, двенадцатого числа. И река тут. Насчет камня, правда, сказать ничего не могу… Но если говорят, есть такой камень — увидим… А ты, Гриша, не сказал своей маме?

— В поездке она. И потом, — Гринька поставил чашку на блюдечко, — не идти в поход мне теперь нельзя.

Костя и Симка с удивлением переглянулись. Пойми его! Утром уверял, что не знает, пойдет ли, а теперь — нельзя не идти!

— Чего смотрите? — хитро прищурился Гринька. — Я же самого главного не сказал: Лариса Васильевна поручила мне гербарии собирать. Не мне, то есть, а всем нам.

Тут, пожалуй, больше ребят удивился Аркадий Федорович. А когда выслушал Гринькин рассказ, только развел руками:

— Что за человек, а! Будто каждому крылья дарит! Ну, — добавил он, — если Лариса Васильевна еще и научный доклад поручила вам делать, то заниматься надо будет всерьез. А другие поручения давайте распределим так: за костры будет отвечать Гриша. Согласен?

— Дело нетрудное.

— Не скажи. Следить, чтобы спички всегда были сухие. И растопку иметь в запасе. О дровах, естественно, заботиться. И самое главное — полное соблюдение безопасности. У леса нет страшней врага, чем пожар. А мы приходим в лес, как… Доскажи, дочка.

— Как друзья! — звонко отчеканила Леночка.

«Значит, все-таки берут ее», — недовольно подумал Гринька.

— Что Симе поручим? Вести дневник наблюдений природы. Хотя гербарии и общее поручение, но, как говорится: у семи нянек дитя без глазу. Персонально отвечает за это Сима. Он же несет магнитофон. Запела где-то птица, закуковала кукушка — чтобы в любой момент был готов к записи.

Симка от удовольствия расцвел пунцовым цветом. Лучшего поручения себе он бы и сам не придумал.

— Теперь Костя. — Аркадий Федорович посмотрел на сына. — Ты будешь следить за сохранностью продуктов. Промокшая соль или сахар не лучшие продукты. В общем, завхоз.

— Я в целлофановые мешочки все заверну, — пообещала Лидия Ивановна.

«Всегда так: если я сын, то можно валить на меня самое неинтересное», — огорчился про себя Костя, но вслух об этом не сказал. Впрочем, еще одна обязанность, которую отец возложил на него, несколько подняла его настроение.

— Рыбалка — тоже твоя забота… Остается скоробежка Леночка. — Аркадий Федорович смешно загнул ее косички вверх. — Тут, кстати, насколько я улавливаю, кое-кто сомневается: сможет ли девятилетняя девочка участвовать в походе? Даю справку: сто метров она пробегает за четырнадцать секунд. Час тому назад проверял. Между прочим, это неплохой спортивный результат. Кроме того, она будет выполнять и свои обязанности. Во-первых, — начальник похода загнул на руке палец, — вести общий дневник…

— Да, я уже приготовила! — Леночка вскочила и показала толстую тетрадь. — И заголовок написала. Видите: «Поход по нашей области». А здесь вот все ваши фамилии. И как зовут.

— Во-вторых, — Аркадий Федорович загнул другой палец, — ей поручается следить за качеством пищи.

— Да! Я уже обед сегодня с мамой варила. Суп и кашу. И эти пирожки вместе делали. Правда, вкусные?

— В-третьих, аптечка и поддержание должного санитарного состояния — тоже ее обязанность.

— Глядите! — И Леночка показала на рукаве платья белую повязку с красным крестиком. — Я и в классе ответственная за чистоту.

Гринька, испугался: неужели дядя Аркадий и четвертый палец загнет? Нет, кажется, все. Вот это да — малявка! Самый-то главный и необходимый человек, выходит, она.

— Принимаем Леночку в наше мужское сообщество? — спросил начальник похода.

— Боюсь, — застегивая пуговицу на воротнике рубашки, потешно вздохнул Гринька. — Трудно нам придется.

Посмеялись и принялись за черешню. Это Лидия Ивановна подвинула вазу на середину стола и скомандовала:

— Чтобы через пять минут управились!

Когда ягод в вазе оставалось на донышке, Аркадий Федорович хлопнул себя по лбу:

— О себе же забыл! У меня обязанности такие: общее руководство и палатка… Возвращаемся двадцать первого. Накануне проводим весь день у Белого озера. Прекрасное место. Лес, ягоды, купание. Это в пятнадцати километрах от города. Последний ночлег, а утром автобусом приезжаем домой… Итак, — начальник похода посмотрел на часы, — с черешней справились, все вопросы решили, а время уже немалое, скоро девять. Но, ребята, помните: сборы сборами, а занятия в школе продолжаются. Не забывайте об уроках.

— Какие сейчас уроки! — сказал Костя. — Время только отсиживаем. Никто и не слушает.

— Это что, правда? — посмотрел Аркадий Федорович на жену.

— Беда с ними, — сокрушенно подтвердила та. — Лето. Все устали. Об отдыхе думают… Но ничего, ничего, — вспомнив о своем учительском долге, сказала Лидия Ивановна. — Досидим. Доучимся. Не первый раз. Каждый год так.

Выйдя от Кости, двое будущих участников похода направились домой.

— Как интересно у них! — сказал Симка. — А черешня вкусная! Тебе понравилась?

— Ничего… Ну мы с тобой поднавалились!

— Сама сказала, чтобы в пять минут управились. Мы и… управились. — Симка засмеялся и преданно взглянул на приятеля. — Мне что-то и расставаться не хочется. Идем к тебе? Посидим еще, поговорим.

— Нет, — быстро ответил Гринька. — Ко мне нельзя. — И тут же ругнул себя: «Сказанул тоже!» — Полы мать покрасила. Потому и нельзя, — добавил он, чтобы Симка чего-нибудь не подумал.

— Тогда идем ко мне?

«И то лучше, — решил Гринька. — Глаза бы не смотрели на этого усатика. Может, спать ляжет, когда вернусь…»

Дверь им открыла Зойка.

— Не поздно с визитами? — Она стояла в дверях, подняв растопыренные пальцы с красными ногтями, точно хотела вцепиться ими в непрошеного гостя.

— У нас дело важное! — бесцеремонно отстранив сестру, сказал Симка и наморщил нос. — Опять лаком своим навоняла. Видел, — кивнул он товарищу, — в восьмом классе, а ногти красит.

— Ты еще будешь указывать! — Зойка шлепнула его ладонью по затылку. — Свою-то гриву сколько времени стричь не хотел! И я к тому же почти самостоятельный человек. В училище поступаю, государственную стипендию получать буду.

— Сима, — послышался из кухни голос, — ты с кем пришел?

— Пап, это Гриня Швырев, друг мой. — Чувствовалось, Симке приятно было произносить «друг мой». — Мы к тебе, пап…

Дядя Саша сидел на табуретке и круглым ножичком с зубчиками чистил картофель. Делал он это легко и проворно, и было очень странно видеть, что голова его с густой проседью повернута в сторону.

— Пап, — сказал Симка, — а мы в Подгорном двенадцатого числа будем. Как там разыскать тот камень?

Нож с зубчиками замер в быстрых руках слепого.

— Будете, значит? Это хорошо. Какое оно теперь, село, взглянуть бы. Ты, Сима, все примечай. Расскажешь потом… А камень — как его не увидеть! У самого берега стоял. Да и сейчас там же. Куда денется? Если так прикинуть… тонн сорок будет. Один такой. Другие против него, как цыплята против курицы.

— Пап, ты за этим камнем и лежал, когда немцы подползали?

— За этим, сынок. — Дядя Саша опустил в ведро с нечищеным картофелем нож с деревянной ручкой и ровно, как неживые, положил на острые колени руки.

— И мама с тобой была?

— Была Настя.

— Пап, ты расскажи.

— Так говорил я тебе.

— А ты еще раз. Интересно. Значит, мама была вместе с тобой за этим камнем?

— Была. А как же. Я и в село-то пришел из-за Насти. В лес хотел увести ее. Боялся, что в Германию Настю заберут. Хватали тогда молоденьких. На работу отправляли.

— А сам ты в лесу был?

— Скот там хоронили. Чтобы врагу не попал. Как стал немец подходить к селу, скот решили в леса угнать. И я пошел. Рана, из-за которой по чистой списали, тогда уже поджила. — Дядя Саша потрогал затылок, нащупал бугорок. — Вот сюда осколок мины шарахнул меня. Под Барановичами дело было, в самом начале войны. Вечером ранило. Всю ночь пролежал. Утром как мертвяка подобрали. А в селе, видишь, выдюжал. Голова вот только лет пять сильно болела. А так ничего. И ходил шибко, и сила в руки вернулась. Вот, значит, и надумал я спасать Настю. Переплыл ночью в лодке через реку, пробрался в село. Уговаривать Настю не пришлось, сама видела — вот-вот заберут ее. И пошли тихонько к реке. Через луг. Тут и напоролись на немецкий пост. Обидно: у самой реки уже были. И лодка там была спрятана. Вот и пришлось занять у камня оборону. Пришлось…

— Но вы же отбились от немцев?

— Отбились, сынок.

— Так ведь хорошо, что отбились!

Дядя Саша вздохнул.

— Ну чего ты, — наседал Симка, — ведь отбились!

— Ранило Настю…

— Но это же бой. И тебя могли ранить, даже убить.

— Могли, — печально согласился дядя Саша. — Могли. — И больше он ничего не сказал. Нащупал в ведре нож и снова принялся чистить картофелину.

Симка дал приятелю знак: пошли, мол. В комнате он помолчал, насупившись, и сказал:

— Слова больше не вытянешь… Так-то он любит рассказывать, как воевал, как скот сохранили. А про этот бой у камня, когда маму ранило, не хочет говорить.

— Вспоминать, наверно, тяжело, — заметил Гринька. — А ты все равно что полицай: давай говори! Так и хотел тебя стукнуть… Слушай, а ловко он эту картошку — жик, жик! Я и то не смог бы так.

— Научился, — проговорил Симка. — Третий год чистит… Как мама умерла.