Вновь Аркадий Федорович вспомнил о Вавилоне, когда заглянул на свой родной «двухтысячный». Соскучился по металлу. Хороша матушка природа, дали речные, лес зеленый, а будто не хватает чего-то. Привычка. Столько лет возле металла, возле огня. И так потянуло взглянуть (хотя бы на часок) — как там на стане, какие новости?

Учетчица Шурочка увидела его, засветилась радостью:

— Аркадий Федорович, уже на смену?

И он обрадовался. Подмигнул:

— Четыре денечка еще. Законные. Пока отпускник… Ну, дела-то какие? Расскажите, Шурочка.

— Работаем, Аркадий Федорович. План даем. Еще и сверх: того немножко…

Но не дали поговорить. Один подошел — хлопнул по плечу, другой руку протянул. И начальник смены Нил Павлович, похоже, накрепко забыл о «некоторых трениях» со старшим вальцовщиком, руку пожал, справился о здоровье, как отдыхается.

Между прочим Аркадий Федорович сказал, улыбаясь (сейчас ему всем хотелось улыбаться):

— Своих орлов собираюсь привести на экскурсию. Пусть понюхают, как металл пахнет. Не прогонишь, Нил Павлович?

Начальник смены тоже ответил весело, в тон:

— Пополнению всегда рады. Да если еще твоей, Киселевской закваски!

Походил Аркадий Федорович по стану, подышал родным воздухом — и словно легче стало. Вот работают же парни (и как работают!), хлеб свой нелегкий честно зарабатывают, а тот ловчит, черт знает на какие выдумки пускается! Снотворные таблетки, письма…

Вернулся Аркадий Федорович домой, Костю и Гриньку увидел. Особой конструкции блесну какую-то из жести мастерит. С утра на рыбалку собираются. Посидел с ними Аркадий Федорович, совет дал. А потом посмотрел на часы.

— Гриша, потолковать с тобой хотел… Костя, ты извини, пойди на кухню, напильником пока опили здесь для устойчивости — центр тяжести вы неправильно рассчитали, а я с Гриней поговорю.

Костя удивленно усмехнулся, но спорить не стал, забрал блесну, трехгранный напильник и пошел на кухню.

— О чем поговорить, дядя Аркадий? — настороженно спросил Гринька.

— Ты можешь устроить мне свидание со своим Вавилоном? Как зовут-то его, кстати, по-настоящему?

— Владислав.

— Поглядеть на него хочу… Да ты не пугайся! — улыбнулся Аркадий Федорович. — Разделывать его не собираюсь. Про жизнь хочу поговорить. Что за человек? Как хлеб собирается добывать? Можешь свидание устроить?

Гринька понял, что никаких страшных и опасных намерений дядя Аркадий предпринимать не собирается.

— Сюда, что ли, его пригласить? — нерешительно спросил он.

— А может быть, лучше на нейтральной территории? Просто по улице пройтись или посидеть на лавочке.

— А когда?

— Такие вещи, наверно, откладывать не следует, — сказал Аркадий Федорович, вспомнив слова Ларисы Васильевны, когда-то приглашавшей его зайти в школу. — Время не позднее — начало шестого… Сходим сейчас? Постучи, вызови его…

От остановки автобуса до его прежней старой квартиры было минут пять ходу. «Как же он встретит меня? — подходя к знакомому двору, с беспокойством думал Гринька. — Предателем тогда назвал. А вдруг и разговаривать не станет, дверь захлопнет?.. Не захлопнет. Он осторожный. «Спокойной ночи» пожелал. Захочет же узнать, зачем я пришел… А может, и дома нет его?..»

Вавилон был дома. Лежал на тахте лицом вверх, пускал к потолку сизые струи дыма. Щелкал зажигалкой. Щелчок — огонек, щелчок — огонек… Все это обозначало крайне плохое настроение сына, и Алла Игнатьевна проходила мимо приоткрытой двери на цыпочках.

Услышав короткий звонок, Вавилон оставил в покое зажигалку и прислушался. Чей-то голос… В дверь просунулась голова матери в золотистых кудряшках.

— Волик, мальчик тебя спрашивает. Выйдешь?

— Какой еще мальчик?

— По-моему, он раньше жил здесь…

Вавилон резко поднялся, бросил на тахту зажигалку.

— Вот как! — хмыкнул хозяин, увидев перед собой Гриньку. — Интересно! Любопытно! Это что, по роже пришел получить? Могу такой должок уплатить!

— Тебя один человек хочет видеть, — не поднимая глаз, сказал Гринька.

— Кто?

— Выйди, увидишь.

— Загадки загадываешь. Обучился!..

Аркадий Федорович стоял у подъезда, поглядывал на лестницу.

— Ну здравствуй! — сказал он появившемуся в дверях Вавилону.

— А… Это вы?.. — по голосу узнал тот Гринькиного защитника.

— Тогда-то не рассмотрел тебя, темно было. — Аркадий Федорович с любопытством оглядел высокую, худощавую фигуру парня.

Полушутливый тон чуть успокоил Вавилона. А когда собеседник протянул руку и представился, он тоже назвал себя:

— Владислав.

— Гриша, спасибо, — сказал Аркадий Федорович. — Иди гуляй. — И, проводив взглядом побежавшего к знакомым ребятишкам Гриньку, без обиняков начал: — Формально я должен был бы поставить в известность органы милиции о том, что произошло двадцатого июня. Но я не сделал этого.

— Еще раз спасибо.

— Как знать, нужно ли за это благодарить.

— Не понял. — Узкое лицо Вавилона напряглось.

— Может быть, твою болезнь иначе не вылечить.

Вавилона так и подмывало ответить дерзостью: «Разве я болен?» Или: «Вы такой опытный психолог?» Но сдержался. Этот человек представлял для него опасность. Зачем же обострять отношения?

— Не работаешь? — спросил Аркадий Федорович.

— Устраиваюсь.

— Не секрет — куда?

— Пока… все в тумане. Еще не решил.

— С долгом расплатился?

И об этом знает! Много, видать, наболтал ему Гринька. Лезут, копаются! Какого черта! Но опять сдержался. Уклончиво сказал, явно не желая вдаваться в подробности:

— Понемножку выкрутился.

Аркадий Федорович с досадой подумал, что об этом спрашивать ему не следовало.

— Владислав, послушай: не хочу из тебя душу тянуть, просто скажу, по-рабочему — кончай эту волынку. Иди в наш цех. Не пожалеешь.

— Это куда же?

— Стан «2000».

— Подсобником?

— Сразу в операторы захотел? Учеником поработаешь. Приглядишься. Не все сразу…

— Спасибо. Мне, Аркадий Федорович… Простите, я правильно вас назвал?.. Мне, Аркадий Федорович, это не подходит. Слышал о вашем цехе. Хвалят. Но не по мне. Огонь, сталь, грохот, масло… Это работа для людей крепкой закалки. Для настоящих людей.

— Чистенькой, значит, ищешь?

— Слаб. Как и многие в этом мире. Все человеки.

— Ты не баптист? Или… просто юродивый?

— Я же вас не оскорблял.

«Да ведь ты весь рабочий класс оскорбил!» — хотелось сказать Аркадию Федоровичу. Только и он сдержался. Для чего пришел? Нотации читать? Такому бесполезно.

— А ты не подумал, Владислав, почему я к тебе пришел?

Тот покривился:

— Наверно, из-за чувства высокого долга. Вы же передовик. У вас орден.

Его тон не оставлял сомнений: этот почти еще мальчишка, не хлебнувший настоящей жизни, просто издевается над ним. Аркадий Федорович сцепил за спиной руки. И, понимая, что каждую секунду может сорваться, наговорить, хотя и справедливых, но злых и горячих слов, он достал из кармана записную книжку и быстро написал номер своего телефона.

— Возьми, Владислав. Сейчас разговора у нас не получится. Подумай. — Не простившись, Аркадий Федорович пошел к остановке.

«Все-таки психанул. Сдали нервы. Воспитатель! Наставник! — Вавилон сплюнул. — Лезут в душу!..»