И все же, когда свернули со своей улицы в переулок направо (а в школу надо было идти прямо), то сердце у Кости словно бы чуточку уменьшилось и стало биться в груди часто и жалобно. Но это всего на минутку, не больше. Вскоре сердце успокоилось, вполне довольное своим хозяином. Костя улыбался и даже немножко пританцовывал на бегу (переулок шел под уклон, и бежать по нему было легче и приятней, чем идти шагом).

Они бежали, смеясь и размахивая портфелями, пинали на ходу бумажный стаканчик от мороженого, и солнце им радостно улыбалось с голубой высоты.

В школе еще не успел прозвучать звонок к первому уроку, а друзья уже подходили к реке. Вот она — голубая, как небо, блестящая и тихая, заросшая по берегам кустами тальника, длинные ветви которого уже закурчавились крохотными зелеными листочками.

Гринька, видимо, пользовался не совсем точными данными, говоря о любителях раннего купания. Взору ребят предстал лишь один такой любитель. Это был крупный, пегой масти бульдог, храбро кидавшийся в воду за изгрызенной палкой, которую его хозяин с размаху бросал с берега.

Выйдя на песок, четвероногий энтузиаст купания энергично стряхнул с шерсти воду, разлетевшуюся яркими брызгами, и, обратив к нежданным пришельцам страшную морду, свирепо оглядел их, словно предостерегая, что такое соседство ему не по душе.

Однако трое приятелей не дрогнули. Побросали на песок портфели, а Гринька, скинув с себя рубаху, даже радостно объявил:

— Собака — друг человека. Если буду тонуть, то этот красавчик в беде меня не оставит.

Хозяин бульдога — сутулый немолодой мужчина — взял из пасти собаки палку и проговорил, обращаясь к пришедшим:

— Вы бы, ребятки, поостереглись купаться. Вода еще очень холодная. Джек, правда же, вода холодная?

Джек дважды утвердительно пролаял и, следя за палкой в руке хозяина, весь напрягся, готовый снова стремглав лететь в воду.

— А ему все равно это нравится. Молодец, Джек! — одобрил Гринька и стащил с себя ботинки, носки. — Кость, — смеясь, сказал Гринька, — ты мне тоже кинь палку!

Костя и Симка не сводили с приятеля влюбленных глаз. Ну и дает! Ну и Гринька! Прямо как Юрий Никулин! Тоже бы в цирке ему выступать. А юный Никулин вдруг упал на все четыре конечности и, повизгивая, ждал команды.

Хохот душил Костю. Он без сил повалился на землю.

— Кидайте! — потребовал Гринька.

Костя пощупал вокруг — ничего на песке не нашел.

— Кидайте! — вопил новоявленный четвероногий «пес».

Тогда Костя стащил с ноги сандалию и с криком «Джек, вперед!» швырнул ее в голубую воду.

Бросил и перепугался: сандалия плюхнулась метрах в четырех от берега. Вся надежда на псов. Однако настоящий Джек и глазом не повел на всплеск воды, он продолжал смотреть на палку в руке хозяина. Ничто, другое в целом мире не имело для него никакого значения. А «Джек» в Гринькином образе что-то явно замешкался. Сунулся было в воду, уже и ноги до колен намочил, но тем дело и кончилось. Выскочил на берег и заплясал на месте.

— Брр! Как в холодильнике…

Между тем закон Архимеда, гласивший на сто сорок седьмой странице учебника «Физики» для шестого класса, что на тело, погруженное в жидкость, действует выталкивающая сила, равная весу вытесненной им жидкости, точно подтверждался на практике: сандалия, пересиливая противоборствующую ей силу вытесненной воды, медленно и неумолимо погружалась в темную жутковатую глубь.

Впрочем, не так уж и медленно. Через пять-шесть секунд расширяющиеся на воде круги растаяли, исчезли, а вместе с ними исчезла и сандалия тридцать седьмого размера, которую Костя второй сезон исправно носил на правой ноге.

— Ерунда! Достанем! Раз плюнуть! — уверенно пообещал Гринька. — Сейчас привыкну малость и нырну за шлепанцем. Куда денется?

— А вдруг рыбы съели? — со смехом сказал Симка.

Симке чего не смеяться! Оба его ботинка на ногах, целехоньки.

Пожилой мужчина укоризненно покачал головой:

— Баловство до чего доводит. Вы из какой школы?

— Из двадцать третьей, — Гринька, не моргнув, назвал номер школы, где учился раньше. — Мы, дяденька, уроки уже отсидели, а теперь пришли закалять свое здоровье.

— Не вздумай нырять. Застудишься. И глубоко здесь. Не достанешь.

— Как же я домой пойду? — заволновался Костя.

— А вы своему Джеку скажите, — посоветовал Симка. — Пусть он нырнет и достанет.

— Тут, ребятки, и Джек не поможет. Бесполезно…

— А вот посмотрим, бесполезно или нет! — И еще не затихло эхо, отраженное противоположным берегом, белое Гринькино тело рассекло гладкую поверхность воды.

Это был отчаянный, смелый бросок. Только не хватило Гриньки до конца — как поплавок, который заглотила и тут же выплюнула рыба, вылетел он наверх и, поднимая фонтаны брызг, шумно поплыл обратно. Выскочив на берег, Гринька стремглав обежал весь песчаный пляжик, потом подпрыгнул на высоту, равную результату не менее второго спортивного разряда, и радостно закричал:

— Братцы! Водичка! Блеск!

Но Костя уже понял, что надежды на спасение сандалии нет.

Костя не жаловался, не хныкал (никто, собственно, не виноват — сам бросил), он сидел на песке и обреченно вздыхал.

— Ну, чего нюни распустил! — крикнул неунывающий Гринька. — Раздевайся, загорай, а я побегаю, обсохну и домой смотаюсь. У тебя тридцать седьмой размер? У меня — тоже. Такую принесу обувку — спать в ней будешь ложиться!

Хозяин бульдога лишь покачал головой, видно, подумал: «Бедовые ребята. Такие не пропадут».

А Гринька, как резвый жеребенок, все носился по пляжу, подпрыгивал, даже на руках пытался ходить. Глядя на него, и Костя чуть повеселел, разделся до трусов и тоже ходил на руках. У него даже лучше получалось. А у Симки не получалось — то на спину валился, то плюхался на живот.

Дурачились ребята, шумели, боролись. Плавки тем временем на Гриньке высохли, он натянул штаны, рубаху.

— Не скучайте! Будут тебе, Кисель, скороходы!

Убежал Гринька, через минуту степенной походкой вместе со своим четвероногим другом удалился сутулый гражданин, и Костя с Симкой остались одни. И сразу стало как-то скучно, тревожно, а тут и белесая туча вдруг надвинулась на солнце, повеяло прохладой, сыростью, как бы напомнив, что до лета еще далеко. Ребятишки оделись, молча сидели на песке.

— Возьмет и не придет вовсе, — глядя на помрачневший, пустынный берег, сказал Костя.

— Не такой Гринька. Обещал, значит, придет… И портфель тут.

— А мать? Почему, скажет, не в школе?

— Мать? Будто он боится ее. — Симка вздохнул, вспомнив о своей матери. Уже два с лишним года прошло, как они вместе с сестрой и отцом стояли у вырытой могилы и мохнатые снежинки тихо падали на желтое, исхудавшее лицо матери.

— А если не налезут? — Костя беспокоился о своем.

Симка не ответил.

— Кость, — обронил он через минуту, — ты маму свою жалеешь?

Костя пожал плечами. Не готовый к такому вопросу, не нашелся, что и ответить.

— В общем, конечно… Мать ведь.

— Маму положили в больницу в декабре, — задумчиво глядя перед собой, сказал Сима, — а я перед этим блюдо разбил. Его маме давно подарили, еще на свадьбу. Она все спрашивала — кто разбил. А я не признался… Так она и не знает…

Симка лег на спину (песок еще хранил приятное тепло) и долго глядел вверх, пока солнце вновь не сверкнуло в глаза.

— Сим, а если отец узнает, что ты два дня в школу не ходил?

Качнув длинными волосами (в школе уже два раза предупреждали, чтобы постригся), Симка скривил губы:

— Ну и что! Отец не заругается. У него только шесть классов образование. В селе плотником был и в городе. Доволен. Не всем в институт идти. Восемь классов кончу — в ПТУ поступлю. На крановщика. Без института проживу.

— Смотря какая работа, — заметил Костя. — У меня отец — старший вальцовщик на стане. Рабочий считается. А кончил вечерний институт. Техника сложная. Что-то все изобретает.

— Изобретать — дело интересное, — согласился Симка. — Я бы тоже хотел изобретать. Если бы Гринька не побежал за обувкой, я бы обязательно достал твоего «утопленника».

— В воду полез бы?

— Ничего не полез…

— Знаю, — догадался Костя, — крючком подцепить.

— Факт.

— А где же крючок возьмешь?

— Глаза слепые. Бегаешь рядом, а не видишь. Вон проволока валяется возле куста.

— Что же ты сразу не сказал? — Костя вскочил на ноги.

— Зачем? Гринька ведь принесет…

Но Костя притащил проволоку, согнул конец крючком… А что дальше? Закидывать как есть? Длины не хватит.

— Ну, изобретатель, — почесывая затылок, сказал Костя. — Выкладывай свои новые идеи.

— Веревка нужна, — ничего более оригинального не придумал Симка.

— Эдисон! — воскликнул Костя. — Раз такой глазастый — пошарь по кустам, бережком пробегай.

— Так и найдешь! Веревка не проволока.

— Ох и ленивый ты, Симка! Не выйдет из тебя Циолковского!

— Ничего не ленивый! Я люблю работать. Если для дела. А так какая охота? И Гринька скоро придет.

— И Ньютон из тебя не получится, и Кулибин!

Допек все же Костя Симку — отправил на поиски. А сам опять, прищурив глаз, уставился на крючок. И придумал. Несколько раз перегнув проволоку, обломил ее и сделал еще крючок. А потом — еще два. Сложил все четыре вместе и крепко скрутил их прямые концы. А когда развел крюки в стороны, настоящий краб получился. Теперь бы веревку!.. Где же там «следопыт» застрял?

— Си-ма! Не нашел?

— Нету нигде! — донеслось из дальних кустов.

И снова Костю осенила мысль.

— Иди сюда! Есть веревка…

Действительно, чем не веревка гибкий прут тальника? А палку на удилище найти не трудно.

Через несколько минут орудие лова было изготовлено. Красотой оно не отличалось, однако для дела, по мнению изобретателя, вполне годилось.

Кривая палка, на которой был привязан прут с «крабом» на конце, оказалась мала. Чтобы достать до места, куда погрузилась сандалия, Косте пришлось чуть ли не по самые трусики заходить в воду.

Только тут он по-настоящему оценил Гринькин самоотверженный поступок. Надо же было решиться нырнуть в такой холодильник! И полминуты не прошло, как Костя выскочил на берег. Ноги чуть судорогой не свело. А что за эти секунды выловишь? Три раза всего и забросил. Ничего.

— Ты полезешь? — спросил Костя.

— Пустое дело, — сморщился Симка. — Ты вроде и ловил-то не на том месте. Надо в сторону метра на два.

— Да я же здесь вот сидел, — показал Костя на песок. Но все было перемято, затоптано. — А может, и правда, не здесь?

— Надо было отметку сделать, — наставительно сказал Симка.

— Вот и сделал бы, если такой догадливый!

— А зачем мне? Твоя сандалия.

— А тебе, значит, наплевать, если я босиком по городу пойду?

— Ничего не наплевать.

— Нет, наплевать! И что дома мне влетит — тебе наплевать! — Костя до того разнервничался, что, не глядя, снова побрел в воду. Он забрасывал «краба» наугад — и левей, и правей, и прямо перед собой. И был момент, когда сердце его радостно дрогнуло — он вдруг ощутил волнующую тяжесть на противоположном конце своей нехитрой снасти. Но радость — увы! — оказалась недолгой: с проволочного крючка свисала змеистая плеть черных прошлогодних водорослей.

И когда ноги совсем закоченели, за спиной у Кости раздался насмешливый голос Гриньки:

— Ловись, рыбка, большая и малая!

Костя выбросил снасть на берег.

— И правильно! — сказал Гринька. — Во, какие скороходы! Надевай и радуйся!