Ночью Олег увидел страшный сон. Будто открыл дверь, хочет выйти, а дорогу преградила сгорбленная старушка в платке, даже глаз не видно. Он испугался, хочет оттолкнуть ее, но не может, сил нет. А за ней, на лестничной площадке, тихим шагом ходят еще две старушки и зорко поглядывают на него. Совсем перепугался он, пытается вырваться, вскрикивает, стонет. И, видно, долго боролся — из спальной комнаты успел прибежать отец, трясет его за плечи и все спрашивает: «Олег, Олег, что с тобой?..»

Тут и открыл он глаза.

— Сон, что ли, приснился? — спросил отец.

— Да. Страшный…

— На другой бок повернись. Подушку опусти…

«Чего они хотели? — снова закрыв глаза, подумал Олег. — Квартиру ограбить? Меня убить? Шприцем кольнула бы, и хана…»

Минут двадцать не мог он заснуть. Ужасных старух вспоминал. А в школе даже с другом Курочкиным поделился. Но рассказывал уже с юмором.

— Какие-то неприятности у тебя будут, — забыв о том, что мог бы своим словам придать более звучную, поэтическую форму, на полном серьезе сказал Петя.

— Курочка, — поднял на него веселые, удивленные глаза Олег, — в приметы веришь? Ну, комсомолец!

— В приметы не верю. А сны — совсем другое. У меня и отец в сны верит.

— Тоже хорошо! С двумя-то дипломами!

— Есть научное объяснение. Например, страшный сон. Почему? Что-то гнетет человека, беспокоит. Вот и мерещится ночью всякая жуть. А потом сбывается. Ведь беспокоился до этого — значит, было от чего.

— Выходит, и у меня что-то было? Если по твоей науке.

— Это тебе лучше знать. Вспомни… А снились, говоришь, старушки?

— Целых три! — засмеялся Олег. — Всё как одна. И у каждой — шприц с иголочкой!

— Не из-за нее?.. — Петя незаметно показал глазами на стоявшую у окна Сорокину. — Чего-то взволнованная сегодня. По коридору ходила.

— Петушок, — подмигнул Олег, — тут все о’кей. Полный о’кей.

— Тогда не знаю, — неприязненно сказал Курочкин.

Но, кажется, Петино предсказание начинало сбываться. На большой перемене кто-то разнес слух: Эдика из 8-Б к директору таскали. Из-за желтых носков. Оказывается, носки-то ни из какой не Голландии, а из соседнего района. В сельском магазине валялись, уцененные, по пятьдесят копеек. И то никто не хотел брать. А какие-то ловкие ребята скупили их и стали здесь, в городе, по десятикратной цене сбывать. Будто фарцовый товар. И Эдик помогал им: в школе потихоньку показывал, будто и сам купил. Всего, мол, одну пару ухватил, денег больше не оказалось.

Олег, когда услышал про эту историю, то страшно взволновался. Не столько из-за того, что так глупо влетел на пятерку, — боялся: а вдруг и его в свидетели потянут? А он еще в школу приходил в этих носках, похвастать хотел. Одно утешало: не только он на тухлую наживку клюнул. И в других классах оказались потерпевшие.

Ну да ладно, чего не случается! Бывает. Вперед умней будет. А деньги… Что ж, деньги в тот раз и выпрашивать не пришлось — уже через минуту отец вытащил бумажник…

Попереживал Олег, сидя за своей партой у окна, а потом как-то и успокоился. Ерунда, обойдется. Вот весна за окном, это да! Не весна, а веснища! Прет со страшной силой. Еще погреет так с недельку, и почки начнут распускаться. А там и конец учебы недалеко. Каникулы. Отдых, река, белый, песок на пляже. Вечером — в парк. Танцы. Люба хорошо танцует… С такой кралей выйти в круг, о! — все от зависти лопнут.

Олег оторвал взгляд от окна, посмотрел на сидевшую впереди Любу. Верно: какая-то она сегодня не такая. В коридоре увидела его, покраснела, глаза — в сторону. Наверно, получила на почте. И, наверно, «расшифровала». Олег с усмешкой вспомнил это ее выражение, когда стояли у парикмахерской. Вот теперь да, расшифровала. По-настоящему. Поняла, что он за, человек. Еще бы, кто из ребят на такое способен — конфеты по почте! А письмо! Целый час сочинял. Бревном надо быть, полной идиоткой, чтобы не оценить. Нет, девчонка она — это надо честно признать — совсем не глупая. Оценит, перестанет наконец капризничать… Может быть, в кино попробовать пригласить ее сегодня? Кино — это хорошо. Кто только придумал, спасибо! Некоторые придут в кино и на экран не смотрят. Чего им экран! Сидят, обнимаются, даже целуются.

Точно, надо проявить инициативу. Сама может. И не подойти. Надо бы письмо все-таки подписать. Побоялся, что не ей первой в руки попадет… Ничего, если даже и не расшифровала еще — можно будет помочь.

Едва прозвучал звонок с пятого урока, Олег взял застегнутый портфель, прошел к последней парте, где еще продолжал сидеть Курочкин, и тихонько сказал ему:

— Сегодня со мной не ходи. Усек?

— Что… с ней? — заморгал Петя и снова, как в коридоре, посмотрел на Любу, на полукольца ее каштановых волос, покрывавших плечи.

— Усек правильно. Салют! До завтра!

Олег уже был на противоположном углу Ломоносовской, когда в школьной двери показалась синяя с белой опушкой куртка Любы Сорокиной. Олег подождал минуту, чтобы удостовериться, туда ли она идет, куда и должна, прошел еще немного вперед и, поднявшись на три ступеньки, скрылся за дверью сберегательной кассы. Дверь была до половины стеклянная, и он хорошо видел вторую сторону улицы.

Скоро показалась Люба. Шла она как-то странно, то торопливо шагала, словно кого-то выглядывала, то почти останавливалась, смотрела назад.

Разгадывать эти загадки Олегу было просто некогда. Хорошо что идет одна.

Увидев Олега, торопливо переходившего улицу, Люба замерла, взяла портфель двумя руками. На Олега смотрела растерянно и будто немного испуганно.

— Это ты… — сдавленным голосом сказала она. — А я смотрела. Искала тебя. Думала, ушел…

— Нет, я здесь, — певуче, с ожидающей улыбкой произнес Олег. И добавил: — Искала?.. Ну вот, нашла.

Люба быстро и тревожно оглянулась, расстегнула замочек портфеля. Еще быстрее она протянула бумажный сверток:

— Возьми!

Повернулась и пошла. Едва не побежала. Незастегнутый портфель ее перекосился, открыв зеленые обертки учебников.

А то, что держал в руке Олег, было завернуто в обыкновенную газету. Однако перевязано бечевкой. С крепким узлом. И думать нечего: в секунду не развяжешь.

Но зачем здесь? Разве у него не хватит терпения? Наоборот, даже интересно. Интересно вычислить ее. Так сказать, психологический практикум. Олег спрятал твердый на ощупь сверток в портфель и зашагал к дому.

Итак, что это может быть? Учитывая все же не очень богатую фантазию Любы, вероятнее всего предположить, что ответила она тем же — купила коробку конфет. Стоимость вычислить потруднее. Впрочем, купила, видимо, то, что смогла достать. Вряд ли лучше, чем он. Значит, дешевле. «Все-таки и это вычислил», — не без гордости подумал Олег. А другие варианты? Ремень с широкой пряжкой?.. Пары две носков? Воспоминание о носках на минуту омрачило его настроение. «Надо же так влипнуть! Ну я ему скажу, ловкачу Эдику! За такие штучки физиономию надо раскрашивать. Хотя тут ребята и без меня постараются!.. А-а, — вдруг осенило Олега, — подтяжки мне достала! Как раз в галантерейном магазине только что были. Я проморгал, а Любочка… Ну молодец, спасибо! О подтяжках даже шестиклассники сейчас мечтают».

Однако вновь сомнение взяло: для подтяжек сверток, кажется, тяжеловат… А не спиннинг ли?.. Нет, там коробка другой формы… И, уже входя в подъезд, твердо остановился на первоначальном варианте — конфеты.

И Олег не ошибся. Перерезав в двух местах бечевку, развернул газету и… увидел точно такую же коробку, какую неделю назад сам послал по почте. Неужели?.. Развязал шелковую ленту, поднял крышку — так и есть: и конфеты те же самые. Только двух рядков не хватает, вместо них — свернутый листок бумаги. Олег поспешно развернул его. На большом листе сверху — несколько строчек. Написаны крупным Любиным почерком:

«Любовь — это радость. Это огромное, такое светлое, даже святое. Когда любят, творят добро. А ты, Чинов, будто в игрушки играешь. И какое добро от тебя? Только зло. Прости, что несколько конфет не хватает. Съела по ошибке.

Л. Сорокина».

Олег скривил губы. С минуту стоял, стиснув зубы и прикрыв веки. Два раза с большим перерывом вздохнул и опустился на стул. Ему стало очень жалко себя. Страшный ночной сон, неприятность с идиотскими носками, а теперь… Ну зачем она так? Какое же от него зло? От всего сердца подарил. Уплатил четыре рубля семьдесят пять копеек… Нет, это она сама злая. Сама неблагодарная. Глупая. Примитивная. Никакой культуры. Пользуется тем, что красивая. Думает, ей все позволено!..

Олег взял листок, хотел смять, порвать, но… не стал рвать, снова перечитал, несколько раз вздохнул, спрятал листок в карман и прошел в ванную комнату. Открутил кран с теплой водой, умылся. Причесав волосы, долго рассматривал себя в длинной полоске зеркала.

«Ну чем не нравлюсь ей? Лицо интересное, смугловатое. Лоб, если отвести волосы, высокий, взгляд твердый и умный. Все признаки человека с развитым интеллектом. А она? Ведь действительно, интеллекта — нуль. Примитивнейшее существо. А смотрите, какие, слова! Какая нравственность! Совсем же недавно прямо противоположное говорила. Удивительная, потрясающая беспринципность! Да от нее всякого зла в сто раз больше!..»

Но как ни растравлял себя Олег, какие унизительные эпитеты ни подыскивал для Сорокиной — было ему плохо, муторно. Даже не пошел на кухню — взять из холодильника суп и поставить на газовую плиту. Лег на диван и, может, уснул бы (ночью все-таки недоспал), но в эту минуту на столе зазвонил телефон.

Звонил Петя Курочкин.

— Чем занимаешься, товарищ Чинов? — спросил он.

Голос одновременно веселый, бодряческий и настороженный. «Не следил ли за мной?» — тотчас подумал Олег.

— Занимаюсь, чем надо, — сдержанно ответил он.

— А как наши дела?

— Какие дела?

— Ну… ты же с ней собирался идти.

— Ты что, — зло спросил Олег, — шпионил? Ну, не тяни, признавайся! Шпионил?

— Знаешь… — медленно выговорил Курочкин, — за такие слова… И не собирался, очень надо! Я в спортклуб заходил.

— Ладно, — снизил голос Олег. — А всякие глупые вопросы задавать нечего!

— А чего я такого…

— Того! Где, с кем был — какое твое дело?

— Ведь сам сказал… в классе.

— Ну сказал. И что? Ну, встретились. Дальше? В кино были. Еще что? Целовались. Достаточно?.. Ну и до свидания!

Олег бросил на рычаг трубку.