Где-то за городом, за темневшими (если посмотреть с Таниного двенадцатого этажа) лесами и еще за какими-то дальними далями, где Костя никогда еще не бывал, но обязательно побывает, где-то там, в северной или восточной стороне, уже крепко и надолго обосновалась зима. Первых своих разведчиков — холодные ветры, стаи снежинок — она посылала и сюда, в Танин и Костин город.

Пусть ветер, пусть летит в глаза снег. Разве плохо? Когда тебе только пятнадцать, когда все впереди, какое имеет значение — дождь ли, солнце ли, жара или мороз!

И они шли, куда несут ноги, говорили, шутили, улыбались, печалились. Да, вспоминалось не одно лишь хорошее, всякое ведь было.

Вот рассказала Таня об отчиме, как в день своего рождения назвала его «отцом». Две недели не говорила об этом. Что-то удерживало. А тут сказала. И о том даре, который преподнес ей Дмитрий Кириллович.

Действительно, интересно, и слушал Костя со вниманием. Но стало как-то не по себе. Не выдержал, осторожно спросил:

— Почему ты не сказала мне о дне рождения?

— Почему? А ты сам подумай. Вспомни.

Вспомнил. Не мог не вспомнить:

— Обещал, что сам узнаю, и не узнал?

— Молодец! Без наводящих вопросов обошлось. — Таня нашла в себе силы улыбнуться.

Костя покраснел. Не холодный ветер был причиной. В самом деле, как же это могло получиться?

— Тебе очень обидно?

— Было. Сейчас не очень. Я, кажется, немножко научилась прощать. Это ведь нелегко. Согласен?

— Я об этом как-то не думал.

— Так что считай: я все забыла.

— Тебе можно, — вздохнул Костя. — Мне вот нельзя.

— Ну, известная истина: на ошибках учатся.

— Да, — кивнул он. И добавил: — Надо только стараться быть хорошим учеником. Двоечник вряд ли научится… Таня, ты, пожалуйста, не сердись. Не знаю, как это получилось. Каждый день что-то случается…

— Костя, — с укором сказала Таня, — ну зачем ты унижаешься до объяснений! Сказал — я верю. Я, думаешь, не забываю? Все на свете! О концерте сейчас практически бабушка напомнила. Я тебе могу ужасную тайну открыть… Сказать?

— Что-то даже страшно, — улыбнулся Костя. — Может, не надо?

— Во мне, вот честное слово, — недостатков всяких, слабостей, пороков… ну… не знаю, вот как снежинок!

Костя снял с ее плеча малюсенькую снежинку.

— Какой симпатичный недостаток. Блестит. С лучиками… Ой, да уже и тает… Где же недостаток?

Таня смотрела на него и улыбалась:

— Может быть, тебе и какую-нибудь роль в пьесе сыграть? По-моему, хорошо получится.

— Таня, а я в театре больше года не был…

— Продолжай.

— Не сходим, а? В общем, я куплю билеты. Ты как?

— Я — за! Маму посмотрю. Говорят, неплохо играет… Костя, я что-то продрогла. Смотри, какое симпатичное кафе! Мое персональное — «Березка». Я угощаю, два рубля есть.

— Таня…

— Что, Таня? Ты в театр берешь билеты. А в своем кафе — я хозяйка! Бежим!

Правда: тепло, уютно, стволы декоративных березок к потолку тянутся.

— У нас раздеваются, молодые люди, — сказала тучная гардеробщица.

— Мы разденемся, — сказала Таня.

— Обождать придется. Все занято.

— Хорошо, мы постоим… — И вдруг Таня схватила Костю за руку. — Смотри, — встав на цыпочки, прошептала она, — Чинов. Видишь? С девушкой!

Как же Костя сразу не увидел? До столика, за которым сидели Олег и кудрявая девушка в коричневой кофте с блестками, — не больше трех метров. Олег сидел к ним почти спиной, и лица его не было видно. Но не узнать Олега невозможно. Тысячи раз видел его худощавую, чуть сутулую спину.

— Смотри какая! — комично улыбаясь, сказала Таня. — Фифа! Года на два старше… А коктейль пьет! Что губы, что соломинка. А глаза красивые.

Фифа вдруг со смехом выдернула соломинку из губ.

— Да ну тебя, глупый!

Что говорил Чинов, было не слышно. А девушка голоса почти не сдерживала:

— Ну сказала же, не пойду! Я смотрела этот фильм.

А он снова что-то настойчиво говорил ей.

— Ну нет и нет! Глупо! Наверно, и журнал уже кончился… Что? Как это не имеет значения? Зачем тогда в кино идти?

Он наклонился к ней ближе, что-то сказал, и девушка залилась смехом. Взмахнула рукой, и бокал ее с недопитым коктейлем опрокинулся.

И тут наконец они услышали голос Олега и увидели его испуганное лицо. Он вскочил, стал стряхивать со своих джинсов розоватую пену.

— Смотреть же надо! Черт знает!

Джинсы пострадали сильно. Он оттирал их бумажной салфеткой, тряс зачем-то ногой, и это было очень смешно.

— Ну что стоишь! — прикрикнул Олег. — Носовой платок, что ли, найди! Или… — Он обернулся к дверям, и Таня вдруг испугалась, что он увидит их.

— Идем, — потянула она Костю. — Идем отсюда.

Они выскочили из кафе, пробежали шагов двадцать, посмотрели друг на друга и залились хохотом.

Все еще смеясь, вспоминая подробности забавной сцены, они дошли до кинотеатра, куда так упорно приглашал свою кудрявую подругу Чинов. И Таня вдруг сникла, замолчала.

— Мне как-то сейчас не по себе стало, — сказала она. — Тебе не жалко его?

— Есть немного, — задумчиво кивнул Костя. — Не джинсов, конечно. Сам какой-то жалкий.

— Как ты считаешь, почему он перевелся в другую школу?

— Потому что струсил.

— Да. Самый легкий путь.

— По-моему, он всегда старался таким путем ходить.

— Костя, но мы-то рядом были.

— Ты напрасно так. Нельзя же отвечать за каждого.

— Нет, правда, мы же все были рядом. И видели.

— Ну, этого я тоже не понимаю! — Костя нахмурил брови. — У каждого человека есть голова. И каждый должен отвечать за свои поступки. Так можно любого жулика оправдать и всю вину взвалить на себя. Это же… ну, так нельзя, пойми.

— Конечно, ты прав, — закивала Таня. — Так мы где-нибудь выпьем коктейль? До визита к начальству еще полтора часа. Безобразие! В моем личном кафе какие-то типы идиотским образом переводят коктейль, обливают джинсы!..

— Пройдем дальше, — сказал Костя. — На Пирогова есть хорошее кафе.

— Точно! Держим путь на Пирогова!

Таня балагурила, но по глазам ее, по излишне веселому голосу Костя безошибочно чувствовал: думает об Олеге.

«Ну вот, — нисколько не осуждая ее, сказал про себя Костя, — накидала вопросов, теперь будем разбираться…»