Держа наготове охотничье ружье, Зубей, крадучись, кустарником пробирается вперед. Андрей, сжимая в руке пистолет, бесшумно идет за ним. Ноги вязнут в песке. Зубей неожиданно замирает. Сквозь листья кустарника Андрей видит: из-за песчаного бархана показалось несколько верблюдов. По бокам у них свешиваются большие ящики. Андрей знает: в ящиках — дорогие коллекции старинных марок. Рядом с караваном на низкорослых конях следует охрана — индейцы. Они по пояс голые, лица раскрашены. У каждого поперек седла — карабин…

Такой сон снился Андрею. И как раз в тот момент, когда Зубей прицелился из ружья, в здании общежития интерната разнесся призывный звук горна, запевшего утреннюю побудку.

Андрей не проснулся. Он увидел, как один из индейцев воинственно затрубил в походный рог. Подняв карабины и пришпорив коней, индейцы помчались прямо на них. Зубей выстрелил. Андрей, целясь в скачущие фигурки, одну за другой посылал пули. Индейцы в панике повернули обратно. «Ура!» — закричал Андрей и бросился вперед.

И вдруг громкий голос разбудил его:

— Ой и молодцы же вы спать!

Андрей открыл глаза. В дверях стояла Раиса Павловна и, смеясь, говорила:

— Уж я стучала, стучала, хотя бы кто-нибудь поднял голову.

— Почему? — сказал из угла Дима Расторгуев. — Я не спал.

— Ну, мальчики, пора вставать. Семь часов!

Когда воспитательница ушла, Митяй сердито подбил кулаком подушку и проворчал:

— Порядочки! Вставать в такую рань. — Он зевнул и закрыл глаза.

Андрей тоже попробовал уснуть. Эх, такой сон не дали досмотреть! Что же дальше было? Но где там было досматривать сон! Заворочались, пружинами заскрипели. А зевали так, что хрустели челюсти. Однако подниматься не спешили.

В спальню снова заглянула Раиса Павловна. Она потребовала, чтобы все немедленно вставали. Ведь надо помыться, одеться, потом будет зарядка, завтрак, торжественная линейка.

Ничего не поделаешь, пришлось вставать. Сидя на кровати и почесывая взлохмаченную голову, Митяй недовольно спросил:

— Это каждый день так будут поднимать?

— А ты думал — пожалеют! — зло ответил Андрей и посмотрел на дверь. — Ходит, как жандарм: «Давай! Скорей!»

Зарядку делали на широком спортивном плацу перед общежитием. Низкое, негреющее солнце, пробиваясь сквозь листву, будто забрызгало ровный плац желтой краской. Было прохладно, неуютно. Пока выстраивались по классам и выполняли всякие команды: налево, направо, разомкнись (а попробуй-ка растолкуй, особенно малышам, эту премудрость с первого раза!), прошло немало времени, и Андрей совсем замерз.

После зарядки отправились завтракать в столовую. Тут девочкам из их класса пришлось побегать: разносить порции каши, молоко в стаканах, раздавать ложки.

Митяй сказал:

— Хорошо, что хоть только девчонок заставляют дежурить здесь.

— Как бы не так, — возразил Андрей, посматривая на Светлану, сидевшую за соседним столом. — Вон у ашек, видишь, ребята как носятся. Девчонкам прислуживают.

— Да-а, жизнь… — вздохнул Митяй.

Торжественная линейка и в самом деле была торжественной. Перед длинной шеренгой учеников, выстроившихся в виде буквы «П», стоял покрытый красной материей стол. Там расположились директор школы, завуч и еще какие-то люди.

Первым выступал директор Сергей Иванович. И хотя он говорил об известных вещах — что сегодня большой праздник для ребят и педагогов, что в школу пришло новое пополнение, — но слушать его было интересно. Высокий, чернобровый, еще молодой, он говорил быстро, горячо. «Командир! — с одобрением подумал о нем Андрей. — Говорит, как шашкой рубает!»

Зато очень уж не понравилось Андрею выступление старшего воспитателя Леонида Даниловича Кузовкина. Лет сорока, в черном отглаженном костюме, с карандашом в руке, он начал так:

— Обратите внимание на новичков. Вот хотя бы седьмой «Б». Взгляните на мальчиков. Отличаются они от мальчиков из седьмого «А»? Отличаются. Всем выданы воротнички. А пришиты они у новичков? Не пришиты…

По мнению Андрея, Дима Расторгуев мог бы возразить старшему воспитателю: ведь у него подшит воротничок. Но Дима скромно промолчал.

— А это не мелочь, — продолжал Кузовкин. — В воспитании все важно. Большая культура человека, начинается с мелочей…

Выступление его затянулось минут на десять. Вообще он правильно говорил, но многие ребята из седьмого «Б» обиделись. Выходило, что именно они — самые некультурные и отсталые люди.

Затем выступали шефы — представители завода «Сельмаш». Они сказали, что будут очень рады, если на станках, которые завод передал интернату и помог установить в школьной мастерской, ребята научатся хорошо работать и полюбят труд. Вслед за этим из картонных ящиков были торжественно извлечены телевизор и магнитофон. Это тоже — подарок завода. Шефам дружно аплодировали.

В заключение директор объявил в приказе благодарность ученикам, помогавшим строить общежитие. Они сэкономили для интерната две тысячи рублей. В приказе перечислялись фамилии отличившихся. Среди них директор назвал и Светлану Пащенко. Строителям тоже аплодировали. И Андрей хлопал в ладоши, но не очень сильно. Две тысячи! Что-то сомнительно…

Об успехах молодых строителей извещал и плакат в вестибюле школы. Строем, класс за классом, шли воспитанники через вестибюль школы, и каждый видел этот плакат. И все-таки Андрея брало сомнение: неужели и правда наработали на две тысячи. Прибавили, наверно. Ну, потолкались там, помазали немного, а уж расписали: патриоты! Герои труда!.. Но раздумывать об этом было некогда. Раиса Павловна командовала:

— Живо, живо, ребятки! За мной!

Раиса Павловна поднималась по лестнице впереди Андрея. Тук-тук! — стучат-спешат ее каблучки. А он нисколечко не торопится. Шагает себе через две ступеньки: раз, два. И как ни спешит воспитательница — вот-вот наступит ей на пятки. Это смешило Андрея.

Их класс помещался на третьем этаже. Раиса Павловна подождала, когда все подойдут к дверям, и широко распахнула их:

— Входите!

Андрей заглянул в класс и от удивления раскрыл рот. Парты, выстроившиеся в три ряда, сверкали белой краской. Кажется, что особенного — белые парты или черные? Но это было настолько непривычно, что все стояли пораженные. Раиса Павловна рассмеялась:

— Испугались! Ну, занимайте места. У кого слабое зрение, садитесь поближе.

Кто-то спросил:

— А почему они белые?

Возле блестящих, как угольки, глаз воспитательницы опять рассыпались веселые лучики:

— Чтобы с грязными руками не садились. А разве не нравится? Светло, бело.

И верно: в классе было светло, как на улице в ясный день. Зеленоватые стены, белый потолок, белые парты, два больших окна. Первым пришел в себя Митяй.

— Последнюю парту у окна не занимать! — предупредил он. — Понятно? Порядочек!

Это его любимое словцо «порядочек!», которое Митяй произносил бодрым и страшно деловым тоном, вызвало веселое оживление. Ребята кинулись занимать парты.

Митяй молодец! Выбрал лучшее место. Никто не мешает, подальше от учителя, а главное — окно рядом. Любуйся сколько душе угодно. Не без опаски усевшись на белую скамейку, Митяй провел пальцем по глянцевитой поверхности парты и с уважением сказал:

— Как молочко. Раиса Павловна! А если чернилами капнешь?

— Не бойся. Из интерната не исключим. — И с лукавой улыбкой добавила: — Принесешь мыло, водичку. Отмоешь.

— Нет-нет! — в панике замахал Митяй руками и под общий смех смиренно, печально произнес: — Уж: лучше не буду капать.

К соседней парте подошла та самая сахарная девочка, которая, беря в руки вилку, смешно оттопыривала мизинчик. Чуть прищурив голубые глаза, она жеманно спросила, обращаясь к Андрею:

— Надеюсь, не будешь возражать, если я сяду за эту парту?

Андрей пожал плечами: какое его дело, он партами не распоряжается. Но сахарная девочка не смутилась:

— Меня зовут Соня. А тебя — Андрей. Я уже знаю.

— Не Андрей, а Король, — вмешался Митяй.

— Король? Ах, как интересно! Хорошо, я буду звать тебя Королем. Можно?

Андрей снова пожал плечами.

Назначив девочек с передней парты на сегодня дежурными, Раиса Павловна предупредила, что после уроков состоится классное собрание.