Зима словно нарочно дожидалась, когда будет сорван последний ноябрьский листок календаря. Если до этого и выпадал снежок, то лежал день-два. Потом вдруг налетал теплый, влажный ветер, и снег превращался в серую кашицу, таял. Во дворе становилось так неприятно, мокро, грязь так прилипала к подметкам, что ребята, занятые кладкой низеньких стен теплицы, старались ступать по разбросанным обломкам кирпича.

Зато с начала декабря зима полновластной хозяйкой вступила в свои права. Надежно и, кажется, надолго укутала землю белым, пушистым ковром, а чтобы бесшабашные мальчики не забывали надевать шапки, велела морозу больно щипать их за уши.

Стены теплицы закончили до морозов, а вот узкий и длинный ров для газовой трубы прорыть не успели. Но ребята решили — не отступать! Да и осталось каких-нибудь пятнадцать — двадцать метров. «Сделаем!» — объявила пионерская дружина. И делали! Долбили мерзлую землю кирками, лопатами — метр за метром продвигались вперед.

Больше часа работал Андрей. Вспотели под шапкой волосы, ныли плечи и спина, а он все бил и бил тяжелым ломом по твердой, словно камень, земле.

— Андрей! — подойдя к работавшим, строго сказал Леонид Данилович. — Я же тебе говорил — довольно! Ну-ка, марш отдыхать! — И, похлопав рукавицами, уже с улыбкой добавил: — Иди, иди, вон как замучился. Дай-ка ломик — погреюсь немножко…

Приятно отдохнуть после тяжелой работы! Андрей сидел в пионерской комнате и читал журнал «Техника — молодежи», когда музыка, передававшаяся по радио, смолкла и знакомый голос девочки-диктора объявил:

— А сейчас, ребята, послушайте очередной репортаж наших постоянных корреспондентов Нытика-Сомневалкина и Оптимистиковой. Репортаж из цикла «С магнитофоном по кружкам».

Андрей отложил журнал. Эти репортажи ребята слушали всегда с интересом.

— Итак, — бодрым голосом начала Оптимистикова, — куда же нам отправиться? Я думаю, начнем знакомство с нашего замечательного духового оркестра.

— Эге! — недовольно ответил Нытик-Сомневалкин. — Охота была тащиться на третий этаж! Тебе-то хорошо, а я магнитофон несу. А знаешь, сколько в нем весу? Десять пудов!

— Ничего, зато услышим чудесную музыку!

— Как же, услышим! Они, поди, еще и нот не выучили.

— Ты ошибся! Слышишь, какая доносится прелестная музыка!

— Вот так прелестная! Коровы в стаде и то лучше мычат.

— Приготовь магнитофон! — распорядилась Оптимистикова. — Мы не будем им мешать, а только приоткроем дверь и запишем эту волшебную мелодию.

По радио зазвучал вальс «Дунайские волны». «Это и Олег там дует в трубу», — засмеялся про себя Андрей.

— Ах! — воскликнула Оптимистикова. — Закрой скорее дверь! А то я до утра не смогу остановиться! Меня будто на крыльях несет эта музыка! Как прекрасно играют!..

— Ну, а теперь куда пойдем? — хмуро спросил ее компаньон. — В этот, что ли, кружок пойдем… Как его?.. Шью-порю?

— Ты все на свете перепутал! — сказала Оптимистикова. — Не «шью-порю», а «Комбинат красоты»! Ты бы видел, какие там шьют вещи! Бежим!

— Ишь, бежим! А магнитофон? Потащила бы сама эту махину! В ней — двадцать пудов!

— Ах, стоит ли такому геркулесу говорить о подобных пустяках!

В пионерской комнате засмеялись. Ребята знали, что Нытик-Сомневалкин — это Костя Шкуркин из седьмого «А» — худенький, слабосильный парнишка в очках.

— А вот и «Комбинат красоты»! — радостно сказала Оптимистикова. — Видишь, над дверью плакат?

— Ничего не вижу.

— Ах, еще не успели повесить. Ничего, скоро здесь будет висеть плакат: «Приходите сюда учиться!».

— Мучиться? Правильно! Тут помучаются с нашими неумешками.

— О, замолкни, неисправимый нытик! Известно ли тебе, что изумительные мастерицы этого замечательного комбината будут демонстрировать свои образцы одежды на школьном празднике юных швей?

— А на этот праздник можно прийти с подушкой?

— Зачем тебе подушка?

— Чтобы хорошенько выспаться!

— Ах ты, лентяй! Бери лучше магнитофон! Я открываю дверь! Обрати внимание, как все увлечены работой! Как стучат машинки! А взгляни, какие чудесные вещи создаются руками мастериц! Приготовь магнитофон! Сейчас мы пригласим выступить одну из них. Вот, будьте добры, не можете ли вы на секунду оторваться от работы и сказать нашим радиослушателям несколько слов?

— Я охотно скажу, — услышал Андрей голос Светланы. — В нашем кружке занимается тридцать восемь человек. Мы шьем платья, халаты, рубашки, передники, нарукавники. После зимних каникул состоится демонстрация наших изделий. Мы, конечно, готовимся к ней и, конечно, волнуемся. Но я думаю, краснеть нам не придется.

— О, благодарю вас! — сказала Оптимистикова. — Мы желаем вам большого, громадного, космического успеха!

— Уф! Все, — отдуваясь, проговорил Нытик-Сомневалкин.

— Как все! Разве ты не желаешь взглянуть на будущих Щепкиных и Улановых? Мчимся туда!

— Не жела-а-аю!

— Ну, Нытик, ну, Сомневалкин, ну, миленький! Скорее! Мы можем опоздать!.. Вот, так и есть — никого. Сцена пуста. Ой, кто-то сидит. Смотри, лохматый, как настоящий режиссер… Скажите пожалуйста, вы не имеете отношения к драматическому коллективу?

— Я главный режиссер! Что вам угодно? Это было сказано таким важным тоном, что и сама Оптимистикова стушевалась.

— Вы бы не могли сказать, как идут дела с новой пьесой? Скоро ребята смогут увидеть ее?

— Премьера готова — следите за афишами!

Все, кто был в пионерской комнате, хохотали. Старшая пионервожатая даже вытирала платочком глаза.

Действительно, на другой день в вестибюле школы появилась громадная, раскрашенная афиша. Она извещала о том, что завтра состоится премьера спектакля «Приключения Чиполлино» по сказке итальянского поэта Джанни Родари.

К назначенному часу актовый зал был набит до отказа. Хотя Андрей и строил дом для кума Тыквы, место ему досталось в последнем ряду. После третьего звонка свет в зале потух, и спектакль начался.

По сцене ходили и разговаривали ребята, наряженные тыквой, виноградом, помидором, горошком. Все сидящие в зале без труда узнавали в них своих товарищей. Они видели, что дом, в который, кряхтя, влезал толстый кум Тыква, совсем не настоящий дом. И знали, что синьор Помидор, топавший ногами и кричавший на кума Тыкву, никакой не синьор, а восьмиклассник Витя Боков — очень безобидный и добрый человек. А злая графиня Вишня — девочка Настя из седьмого «А». Но уж такова сила искусства: видели это ребята, знали, а как, однако, волновались и сочувствовали попавшим в беду Тыкве, Груше и мастеру Винограду! Как ненавидели графиню Вишню! Они от души смеялись над глупыми и трусливыми бароном Апельсином и герцогом Мандарином. А как гордились смелым и находчивым Чиполлино!

На этом спектакле случилось то, чего Андрей никак не ожидал. Сонечка, собиравшаяся затмить остальных артистов, провалилась. Мальчик Вишенка, которого она играла, не был похож на самого себя. Когда он, прищурив глаза, говорил надменным голосом: «Здравствуйте, синьоры! Я не имею чести быть знакомым с вами…», то к этому красивенькому мальчику с пышным воротником и книгой в руке никто не испытывал симпатии. И не верилось, что он — сирота, хороший и добрый. Соня держалась натянуто, делала и говорила все так, будто любовалась собой и ни на минуту не забывала, что находится на сцене.

А Гусева, кажется, и не думала, как она выглядит со сцены, С листьями землянички на голове, в передничке, с подносом в руках, она, точно ветер, носилась туда и сюда, торопливо сыпала свои «Слушаюсь!», «Сию минутку!» и до того нравилась ребятам, что никто не замечал ни ее большого рта, ни торчавших ушей. По общему признанию, Гусева играла лучше всех.

Сонечка после спектакля дня три ни с кем не разговаривала. И лишь потом как-то сказала Андрею безразличным голосом:

— Говорят, я неважно сыграла. Возможно. Но та роль была совсем не для меня. Я сделала глупость, что согласилась на нее. И вообще ухожу из кружка. Да и руководитель такой. Я с ним не сработаюсь.