Этого Митьку Звонарёва я и в грош не ставила. В доме напротив живёт. Тоже на четвёртом этаже. И окон у них столько, как у нас, — три. Естественно, и балкон почти такой же. Хорошо, хоть в разных классах учились. Он — в 6-м «в», а мой 6-й — под буквой «а».

Зато с солнышком Митьке повезло. Оно с раннего утра заливает его окна, а в наши заглядывает после обеда.

В последнее время (особенно с началом каникул) Митька по утрам берёт зеркало и направляет луч солнца на двустворчатое окно моей комнаты. Яркое пятно освещает и кровать, где я сплю, и стены с зелёными завитками на обоях. В дневное время солнце обычно добиралось по стене только до фотографии в рамке, на которой мама, я и отец стоим на фоне высоких гор. Это когда мы были на Кавказе, еще до чеченских войн. Лучи едва касались рамки, потом начинали шевелиться, блекли и через минуту-две пропадали вовсе, потому что путь им преграждал тополь, он рос слева от окна.

А Митькин солнечный зайчик совсем иначе освещал снимок. На нём всё-всё становилось видно. Тогда отец жил с нами, он часто улыбался и любил сажать меня на плечи. Я и на фотографии сидела так же — ноги свесила ему на грудь, на белую майку с буквами, а руками обняла шею.

Как давно это было! Мне ещё трёх лет не исполнилось. Тогда называла его папой.

Смотреть на старую фотографию, высвеченную дрожащим зайчиком, было неприятно и обидно. Словно и Митька становился свидетелем моей тайной боли. Я вскакивала с кровати и задёргивала на окне штору. Хотелось даже погрозить кулаком. «Придурок! — обзывала я Звонарёва. — Делать больше нечего!»

Два дня назад в передней зазвонил телефон. Я в это время стояла на коленках и пылесосила под кроватью. Звонок едва расслышала, наш трудяга «Буран», хотя и старенький, чиненный, но воет и рычит, как стая голодных волков. Быстренько выключила мотор и поспешила в переднюю. Не успела сказать «алё!», как в трубке раздалось:

— Телек смотришь?

Я удивилась: по голосу не поняла, кто говорит, а ответить не успела — послышался щелчок. Значит, всё, разговор, трубку положили.

Хлопать глазами было некогда. Подсела к телевизору. Накопился экран. Сначала ничего не разобрала — какие-то горы, пики, расщелины. А потом человечка разглядела. Маленькая-маленькая фигурка, в руках — длинный шест. Осторожно переступает ногами. Тут и голос диктора пояснил: высота четыре тысячи футов, внизу — пропасть, скалы, утёсы. У меня защемило в груди. А когда диктор тревожным голосом сообщил, что канат начинает раскачиваться, я, кажется, и дышать перестала, не отрывая глаз, до тех пор, пока безумный смельчак дошёл до конца длинного натянутого каната и ухватил-за твёрдую опору. Я с огромным облегчением выдохнула.

Следом за этой передачей что-то другое стали показывать, музыкальное, и я выключила телевизор. С минуту сидела с закрытыми глазами, будто всё ещё видела крохотного человечка, который тихонько двигался над ужасающей бездной. Неожиданно, не размыкая век, я ощутила, что в комнате прибавилось света.

Так и было: стену с фотографией освещало солнце.

Стрелки на часах показывали начало одиннадцатого, я давно проснулась, позавтракала, успела пропылесосить кухню и почти всю комнату, и сердиться на Митьку почему-то не захотелось, пусть себе развлекается, если некуда девать время. Если только одно и может — на чужие окна пускать зайчики.

Я снова собралась включить пылесос, но тут во второй раз напомнил о себе телефон.

Теперь узнала голос — Митька. Да и как не узнать, если первым делом он спросил:

— Как моё солнышко у тебя поживает?

— Спасибо, — сказала я, не совсем представляя, что же ответить на такие слова.

— Видела передачу, как по канату он шёл, между горами?

— Видела. Ох, у меня чуть сердце не оборвалось.

— Да-а-а, — длинно вздохнул Митька. — Вот это парень!

— А может, где-нибудь внизу сетка была натянута?

— Не было никакой сетки. И парашюта не было. Он же объяснил, который вёл передачу. Там, в бездне, — скалы, трещины, провалы. Жуть…

— Ой, не надо. — Мне снова стало страшно, и я перевела разговор на другое: — Лучше скажи, откуда знаешь номер моего телефона?

— В справочнике напечатано: «Рогозин П. И.» Улица совпадает. Дом одиннадцать. Это твой отец?

Я нахмурилась и чуть было не опустила на рычаг трубку.

— Ты в моё окошко больше не свети.

От моего голоса Митька, похоже, сник.

— Почему? — помолчав, спросил он. — Разве плохо, когда солнышко в комнате? По-моему, наоборот.

— Дело, Митенька, не в этом… — «Вот дура, — подумала про себя, — зачем-то сказала «Митенька!»

А он сразу повеселел:

— Всё понятно: солнце спать мешает.

— Ошибся. Может, ещё раньше тебя встаю.

— Ровно в шесть! И делаешь зарядку. Могу одолжить пластинку. Долгоиграющая. Аэробика. Музыка — ух, и на стуле не усидишь!

Я улыбнулась:

— Ладно, Митя, солнышко так солнышко. Разрешаю — свети.

— А хочешь, отросток лимона подарю? Вот кто любит свет! Утром, значит, от моего зеркала покормится, а днём у вас своего солнца хватает.

Разговаривать с Митькой было интересно.

— А ты подумал, какая жизнь у тебя начнётся?

— Хорошая жизнь.

— Совсем прекрасная! Вскакиваешь чуть свет, хватаешь своё зеркало и…

— …навожу зайчик на твой лимон!

— Вот-вот! Пять минут держишь, десять. А дальше? До самого обеда держать? Так, что ли, Звонарёв?

— Это верно, — тотчас согласился Митька, какой-то моторчик надо приделать. Или пружину. Чтобы и зеркало чуть-чуть поворачивалось… Придётся покумекать.

— Ошибаешься, Рогозина, не так. Зеркало у меня с бечёвкой, на гвозде закреплено. Не дрогнет.

— Ха-ха! Пойдёшь досыпать, а зайчик через минуту убежит. — Я решила блеснуть познаниями в небесной механике. — Ведь Земля-то вертится, и солнце всё время изменяет своё положение. Понимаешь?

— Это верно, — тотчас согласился Митька. — Да… Значит, какой-то моторчик надо приделать. Или пружинку. Чтоб и зеркало чуть-чуть поворачивалось… Придется покумекать.

— Что ж, Митя, кумекай, соображай. А я «Буран» пойду включать. Комнату и переднюю ещё надо пропылесосить.

— Анют, — сказал он, — а если чего придумаю, можно снова тебе позвонить?

— Ладно, — милостиво разрешила я и про себя подивилась, какой жалобный сделался у него голос.

Митька позвонил через два часа. А я, между прочим, ждала звонка. Даже заготовила первую фразу: «Поздравляю с великим изобретением!»

Эти бодрые слова и проговорила, подняв трубку.

Звонарёв был в ударе. Он обрадовался:

— Не великое, а гениальное! У бабушки выпросил верёвку. Новенькая, с бумажкой: «Пятьдесят метров»! До твоего балкона хватит.

— До моего балкона? — переспросила я. — А что, собираешься залезть на мой балкон? Ты же хотел зеркало поворачивать.

— Зеркало — это потом. Другое придумал. Такое!.. Все ахнут. Обалдеют.

— А чего особенного! — засмеялся отчаянный Митька. — В руках держу длинный шест. Для балансировки. Нормально.

— Сумасшедший! Тот фокусник, может, пять лет тренировался. И не мечтай. Никакой верёвки на своём балконе привязывать не собираюсь. Ничего себе, гениально придумал!

— Эх, не понимаешь…

— И понимать не хочу. Чтобы свалился на моих глазах?! Руки, ноги переломал?! Нет уж!

— Аня… Слышишь, Ань? — просительно сказал Митька. — Можно, на пять минут забегу к тебе?

— Ко мне?.. Ладно, — согласилась я. — Только верёвку свою оставь дома. Приходи. Подъезд знаешь. А квартира — 51.

Я положила трубку и посмотрела в зеркало. Оно висело тут же, в передней. Почему-то подумала, что три дня не мыла голову. А ведь собиралась помыть как раз сегодня. Уже не успею… Я пропустила пальцы сквозь свои длинные волосы. Может быть, косу заплести? Белый бант… Нет, лучше голубой. Не зря считается: блондинкам — голубое. Стоп! Да что это я, в самом деле? Он, похоже, с ума сошёл, а я — бант! Глупости! Спасибо, что в квартире чисто. Чуть не целый час пылесосила.

Я прошла в комнату, к окну с балконом, и тут же на дорожке, возле клёна, увидела Митьку. Спешит. А в руке?.. Так и есть, моток верёвки. Всё-таки взял! Ну, Митька! Ну, заяц, артист-фокусник! Я откинула волосы за спину и прошла в переднюю — встречать гостя…

А через три дня на раскидистом клёне приколотое кнопками висело красочное объявление:

Смертельный номер!!!

Канатоходец над бездной!

Приглашаем всех, у кого железные нервы.

Только один раз. Завтра, в субботу, в 12–00.

Вход бесплатный.

О главном деле (о верёвке) мы позаботились ещё накануне. Сделать это было не очень трудно. Я смотала с катушки синюю нитку, ту самую, которой недавно зашивала Серёжину майку, и конец её с грузиком свесила до земли. А Митька со своего балкона спустил длинную-предлинную рыболовную жилку. Нам повезло — клён рос немного в стороне, да и тополь, вымахавший аж до седьмого этажа, не был помехой. Внизу Митька связал концы в узел, и я снова намотала нитку на катушку. Так наши балконы и соединила прямая, как лучик, прозрачная жилка.

Верёвку тянули уже в темноте. И без света прекрасно управились. Жилку я наматывала до тех пор, пока не приползла наконец и сама верёвка. Я обрадовалась и быстренько набрала Митькин номер телефона.

— Великий канатоходец, — доложила торжественным голосом, — трасса готова!

— Ай да мы! — счастливо засмеялся Митька. — Бегу вывешивать объявление!..

Не только нам с Митькой удалось посмотреть удивительную передачу о бесстрашном канатоходце. В нашем большом дворе жило немало других мальчишек и девчонок. И поэтому то невероятное объявление, которое появилось на дереве, вызвало огромный интерес. Я даже испугалась и была уже не рада — вдруг из нашей затеи ничего не получится? Ведь все, конечно, догадались: раз между моим и балконом Звонарёва появилась верёвка (а её было видно отовсюду), значит, кто-то из нас — замечательный смельчак. Я всё же не была уверена, что и обо мне можно так подумать. Однако подумали. Несколько человек звонили. А Юлечка прямо ошарашила меня:

— Я знала, я чувствовала: ты просто необыкновенная девочка! Помнишь, с Сержиком, когда майку порвал? Он не успел в себя прийти, а ты тут как тут — уже с иголкой и ниткой. Я заметила: Сержик теперь та-а-к на тебя смотрит… Неужели не побоишься идти по тросу?

— Юлечка, не расспрашивай. Сама всё увидишь.

— Понимаю, понимаю, тебе же надо настроиться. Ну, Анюта, ты даёшь! Тогда желаю удачи. От всего сердца желаю.

Я поправила перед зеркалом пышный голубой бант в косе и пожала плечами. Сержик? Смотрит по-особенному? Ну и ну… Хотя разве поймёшь мальчишек? Я набрала Митькин телефон:

— Мить, если будешь мне звонить, дождись семи гудков. Раньше трубку не стану поднимать. Надоело. Представляешь, решили, что это я собираюсь шагать по верёвке!

— И мне звонят. Всякие советы дают: вниз чтобы не смотрел и шест чтобы подлинней… Полчаса осталось. У тебя всё готово? Волнуешься?

— Конечно. Только ведь главный герой — ты. Надел красные штаны?

— И рубашку.

— Вижу, тоже волнуешься. Возьми себя в руки. Всё будет — о’кей!..

И вот настала решающая минута. Я вышла на балкон. Внизу стояло много народа — зрители. Послышались хлопки. Дружней, громче. Оттого, что дальний балкон девятиэтажного дома, к которому уходила верёвка, был ещё пуст, я поняла: эти аплодисменты относятся ко мне. Пришлось широко улыбнуться, раскланяться, даже развела руками, словно благодарила за тёплый приём.

Но тут захлопали ещё громче, и все повернулись в другую сторону. На противоположном балконе, у самой верёвки, вровень с перилами, наверное на стуле, стоял канатоходец Митька Звонарёв. В красных штанах и красной рубахе. В руках, точно за середину, он держал шест.

Кто-то на весь двор закричал:

— Митюха! Давай!

— Вся Европа смотрит! — закричал другой.

Я до боли в пальцах сжала леску. Замерла. Ждала. И когда Митька, вдруг опустив шест и спрыгнув со стула, присел за жёлтым щитом балкона, я тут же потянула леску на себя. На том, Митькином балконе, неожиданно появился настоящий канатоходец. Ростом вчетверо меньше, но одет был во всё красное, и в руках, поперёк каната, держал шест. Правда, шагал он странновато, словно бы пританцовывал на ходу. То одной ногой взбрыкивал, а другая тащилась, как неживая, то ноги взлетали вместе. Но всё же он двигался, не падал. Уже метра три или четыре прошёл. Кто-то засвистел. А кто-то захлопал. Аплодисменты смельчаку на канате больше понравились. Он вдруг торопливо и часто засеменил ножками, да так похоже на живого человечка, что стоявшие внизу захохотали, дружно захлопали.

А я совсем приспособилась: левой рукой тяну леску, а правой одновременно подёргиваю её. Отлично выходило. Да, не напрасно два дня просидели мы с Митькой — руки и ноги из фанеры выпиливали, центр тяжести определяли, на проволоку насаживали. Я красный костюм сшила.

Звонарёв на своём балконе больше не прятался за жёлтым щитом. Помогал мне — тоже подёргивал леску.

Наш весёлый удалец добрался до середины пути. Весь двор аплодировал нам — канатоходцу, Митьке, ну и мне, конечно.