По ночам Иван Петрович спал плохо. Известно — крепко спится тому, кто набегается, хорошо на работе потрудится. Тогда всему телу, каждой жилочке, мускулу отдых требуется. А какой бегун да работник Иван Петрович! День лежит, ночь лежит. Вот и одолевает его бессонница.

Но пуще всего отгоняют сон мысли. И радости в тех мыслях — с наперсток не наберешь. Днем еще бодрится, разговаривает, ребят потешает, виду старается не подать, что трудно ему, ну и — газета, телевизор. Можно жить! А долгой ночью один на один остается, в тягучей тишине, с ее случайными и редкими звуками, шорохами, один на один с невеселыми мыслями.

На другой кровати чутко спит жена. Удивительно, до чего чутко спит. Стоит ему вздохнуть погромче или скрипнет под ним панцирная сетка — Нина Михайловна уже голову с подушки поднимает. Послушает немного и, если поймет, что он не спит, спросит тихо:

— Ваня, что-то нужно тебе?

Не раз он просил жену:

— Ложись в другой комнате. Ведь не сон у тебя, а морока. Тебе же вставать рано, бежать на работу.

Нина Михайловна подойдет, губы его сожмет пальцами.

— Ванюша, хватит. Лишаю слова. — И добавит серьезно: — В другой-то комнате, за стенкой, и вовсе спать не буду. Как не поймешь?

— Вконец ты со мной изведешься, — вздохнет Иван Петрович.

— Выступающий! Регламент! — опять пошутит Нина Михайловна. Она понимает — не шутить нельзя. Только так ей и удается держаться, не впасть в отчаяние. Да и ему тоже.

Обычно лишь под утро, когда рассвет немного отжимает от бледного окна с перекрестием рамы темноту комнаты, лишь тогда на полтора-два часа забывается он крепким сном.

Хорошие часы. Иван Петрович ожидает их с надеждой. В это время его посещают сны. Всякие они бывают, но больше отчего-то приятные, радостные. Часто видит себя молодым и здоровым. То за рулем сидит, под колеса бежит дорога, лошади пасутся на лугах. То вместе с женой идут по лесу, грибы собирают. И такой приметит под елкой боровик, что сердце замрет.

А сегодня он увидел розовый сон. Все было почему-то окрашено розовым. Или это ему потом уже причудилось, когда проснулся. Розовая трава, розовая вода в озере. Будто он еще парень, только из армии вернулся, а Нина еще не жена его, а невеста. Идут будто они по берегу озера, взявшись за руки, и говорят, говорят о чем-то. А потом на лодке Кирюшин откуда-то появился Василь. И такой тоже нарядный, в розовой рубахе, шелковым шнуром подпоясан, с гармошкой. И зовет он Нину в лодку, чтобы к нему садилась. И весело что-то играет на гармошке. Да все подмигивает: иди сюда.

А Нина рукой отмахивается: не хочу, мол. И к нему, Ване, прижимается, шепчет: «Ванюша, любимый».

От этих слов Иван Петрович и пробудился. Солнце уже взошло, в комнате было розово, празднично. Может, потому сразу и весь сон окрасился в памяти розовым цветом?

Жена спала, положив руку под румяную щеку, чуть-чуть приоткрыв рот, и столько было в этом девчоночьего, родного, что в душе его поднялась все затопляющая волна нежности.

Да разве тридцать пять ей? Разве вместе прожили они уже полтора десятка лет? Разве случилось с ним страшное несчастье? А вдруг совсем легко откинет сейчас одеяло и встанет на ноги? И так ему захотелось этого, так поверилось! Он напряг на бедре мускул, вдохнул в грудь побольше воздуха и… тут же осознал, ощутил, что это было лишь порывом его воли, давней привычки нога даже не дрогнула, оставалась неподвижной, неподвластной ему.

Нет, жизнь не перехитришь. Это бывает только в сказках. Он скован болезнью. Нине — тридцать пять. И каштановые кудри ее серебром посеклись. Даже отсюда видно. Не мудрено — столько навалилось на ее плечи. Но терпит, держится. А нужно ли терпеть? Ей же всего тридцать пять. Разве это много? Волосы подкрасит, будут как прежде. Вполне за молодую сойдет. Так имеет ли он право мешать ей, ломать ее жизнь? Сотни раз задавал он себе эти вопросы. Где выход?

Иван Петрович отвел глаза от лица жены. Стало еще более тоскливо и одиноко.

Это же правда: зачем он, кому такой нужен? Может, только вот ребятишкам. Пожалуй. Слушают, советуются, ждут помощи. Выходит, что нужен. У них свои проблемы. И надо их решать. Да, ребятишкам нужен…

— Ваня, — донеслось с кровати напротив, где лежала Нина Михайловна. Вот ведь какая, ни вздохнул, кажется, ни кашлянул — она уже проснулась. — Ваня, почему не спишь? Плохо?

— Да нет, выспался, наверно, — отозвался он. — Видишь, утро. А ты спи, спи, тебе еще рано.

— Сон, Ваня, видела. Будто сено с тобой ходили косить на луга. Сено для коровы. Отчего такое приснится? Никогда мы не держали корову… А косили так ладно. Ты впереди идешь, а я следом. И все боюсь отстать. Хороший сон.

— А я видел сон розовый, — неожиданно для себя сказал Иван Петрович. Просто ему вдруг захотелось передать радость, какую недавно сам пережил. — На озере с тобой гуляли. Еще до нашей свадьбы. Идем по берегу, а ты вся розовая и такая красивая…

— Смотри, как интересно, — совсем проснулась Нина Михайловна и села на кровати. — А дальше что было?

«Сказать о Кирюшине, — подумал он, — или не надо? Хотя что тут такого, это же сон». И рассказал жене, как в лодке вдруг появился Василь Кирюшин в нарядной рубахе, с гармошкой и все уговаривал ее идти к нему.

— А я чего?

— Да вот не захотела почему-то. Со мной осталась, — проговорил он и даже смутился. — Тоже, видишь, приснится всякое… Неизвестно что.

— Ванюш, это почему же — неизвестно что? — с укором посмотрела на мужа Нина Михайловна. — Ведь так же и было на самом деле. Все так. Помнишь, в клуб пришли тогда, а Василий, видно для храбрости, выпил. Пригласил меня на вальс-бостон и буквально как ультиматум мне: «Выходи за меня замуж. Лучше все равно не найдешь. И любить крепче никто не будет». Видишь, какой богатый аванс выдал! А я что в ответ? «Люблю другого, Васенька». И нисколечко даже не раздумывала. Сразу отрезала. Вот так, Ванюша, было. Правильный твой сон.

Иван Петрович вздохнул.

— Вздыхаешь? Ты что, жалеешь о том? Думаешь, лучше бы нашел?

В ней столько было насмешливого негодования, так метались по плечам волны густых волос, что Иван Петрович невольно заулыбался.

— Хорошая ты, — сказал он.

— Вот уже дельные слова. Еще что-нибудь добавишь?

— Ты красивая.

— Приятно слышать. Но ты, Ваня, не так говоришь. Надо так сказать: «Ты красивая у меня».

Снова какой-то вздох почудился Нине Михайловне.

— Да, да, Ваня. Я у тебя красивая. У тебя. Понял? — Она быстро подошла к кровати мужа, поцеловала его и строго добавила: — Дурной мой! Глупый! Не выдумывай ничего. Все равно люблю тебя. И еще новость сообщу: через месяц меня обещают послать в командировку во Львов. Упросила. По тем же вопросам качества. Там действительно есть что перенять. И обязательно зайду в военный госпиталь. Слышала: там очень интересный хирург есть. Обязательно добьюсь встречи, покажу твои рентгеновские снимки… Еще раз попробуем.

— Все надеешься? Веришь?

— А ты? — Нина Михайловна погрозила пальцем.

— Все, Нинусь, все! — притворно испугался он. — Сдаюсь. Раз ты веришь, значит, и я… Знаешь, о чем хочу попросить тебя?.. Только не удивляйся.

— Ну, попробую.

— Нина, увидишь на заводе Кирюшина, попроси, чтобы пришел ко мне.

— Василий Степанович? — все-таки удивилась она. — Зачем же он тебе понадобился?

— Да вот, приснился, вспомнил.

— А без шуток?

— Без шуток это выглядит не очень весело. Сынок у него, Витька. Совсем разболтался малый. Чуть не война у него с нашими.

— Слышала. Это же с ним Егор дрался?

— Вот поговорить бы с Василием надо. Самое время. Натаха в милицию грозится пойти. Но, может, милицию-то пока вмешивать не надо. Мы тут совет с ребятами держали. Думали.

— Ладно, Ваня, передам Кирюшину твою просьбу. Только, ради бога, прошлое не вспоминайте. Что было, как говорится, то прошло… Дай-ка, Вань, подушку тебе поправлю…