Утром, не дожидаясь прихода Сережки и Толика, провели самое тщательное обследование места происшествии. Оно прояснило немало любопытных подробностей:

а) граната представляла собой бумажный пакет от сахарного песка, что удостоверялось фиолетовыми буквами с обозначенной ценой: «1 кг. 78 коп»;

б) по всей вероятности, бумажный пакет разорвался в момент удара о землю;

в) граната была начинена пылевидной смесью из печной сажи, золы и горчичного порошка;

г) падение гранаты произошло в неполных двух шагах от лежавших;

д) бросавший гранату находился в шестнадцати шагах. Об этом говорит сильно примятая трава с четким углублением от каблука;

е) дальность полета увесистой гранаты свидетельствует о том, что бросавший был человеком физически сильным, а точность попадания совершенно ясно доказывает: он хорошо знал, куда метать свой снаряд.

О многом рассказал бумажный пакет, припудривший черной сажей траву. Лишь одно оставалось загадкой: кто же был этот бросавший?

— Витькина работа, — уверенно сказал Егорка, осторожно завертывая в газету «вещественные улики» — разорванный пакет с остатком черной, вонючей смеси.

Присев на корточки, Наташа ощупала след от вдавленного каблука, задумчиво поцокала языком:

— А Витька в кедах ходит. Синие кеды, еще новые. А шнурки белые.

— Ну и что? — спросил Егорка.

— След острый. Как от ботинка.

— Думаешь, ботинок у него нет? В школу один раз даже на высоких каблуках приперся. Все ребята ходили смотреть.

— А что учителя?

— Да уж что-нибудь сказали. Больше не приходил.

— И у нас в школе не разрешают, — заметил Владик.

— Ты вот на Витьку говоришь, — сказала Наташа. — Но разве докинул бы он пакет?

— Запросто! — сказал Егорка. — Витька в их классе самый сильный. Баскетбольный мяч, знаешь ведь, — тяжелый, а он его тоже метров с десяти пуляет. Сам видел.

— И как? — подняла Наташа глаза на брата.

— Что как?

— Попадает?

— Как выйдет. Может и зашвырнуть.

Наташа поднялась и, покачивая юбочкой, ступая осторожно, чтоб не запачкать сажей красные босоножки, подошла к Владику, встретилась с его настороженным взглядом и вдруг звонко, неудержимо залилась смехом. Выговорила сквозь смех:

— Представляю… лежите, приготовились… а тут… бемц!.. Бомба!

Вчера вечером, увидев черное лицо Владика, Егорка и сам не выдержал — захлебнулся нервным, каким-то утробным хохотом. Но то сам. Да еще в такую минуту. Тогда и очуметь можно было, заикой стать. А ей-то чего смешно? Сейчас.

— Сама перестанешь, — сердито сказал Егорка, — или помочь?

— Не злись, — обернулась к нему Наташа. — Как одеяло постирать, так меня просил.

— Обойдусь!

Напрасно, конечно, Егорка кипятился. И спорить нечего: эта вчерашняя история — почище любого анекдота. Облапошил их Витька. Ох, облапошил! Выследил, подстерег, гранату начинил, все рассчитал. Сейчас со своим Петром, наверно, со смеху помирают. Если только в самом деле это Витька. Но как узнать точно? Вот и улики собрал, и след нашел. А толку? Собака? А где возьмешь ее? И что она сможет? У Витьки — своя собака, Рекс, как тигр, злющий. Лая да рыка на весь поселок будет. Тем и кончится… Эх, сюда бы тех знатоков, которые следствие ведут по телевизору! Они бы уж точно раскопали.

Горько жалел командир, что мысль об арканной петле пришла ему в голову вчера так поздно. Может, сейчас бы и не гадал, не мучился. Или просто зажечь бы фонарик. Бы да кабы! Разве мог он знать…

Граната, брошенная неизвестным лицом, почему-то ни у кого не вызывала ни гнева, ни даже простого осуждения. Егорка уже досадовал про себя: надо было бы утаить эту неприятную историю. А как утаить? Если бы с ним одним это произошло — тогда легче. К тому же одеяло оказалось все испачканное, черное. И самим где-то отмываться надо было. А без мыла и пробовать нечего. Да ночью, в темноте.

В общем, анекдот получился. Еще хорошо, что соседи на улице не знают. А то и со двора не выйдешь.

И главное, неизвестно — кому физиономию за это бить. Витьке с Петькой? Но ведь доказать надо.

На следующий день видели эту двоицу. Пошли к магазину, мороженое купить. Сидят, неразлучные, на заборчике, лижут эскимо, довольны, улыбаются. Егорка сразу посмотрел на Витькины ноги. Точно: кеды синие, шнурки белые. Глазастая Наташка!

Хотелось Егорке, ах, до чего же хотелось, зуд в ладонях почувствовал, ноги просились — подойти к ним и без никаких объяснений, угроз поднять руку и… нет, не ударить по нахальным, противным лицам, а просто легонько и вдруг подтолкнуть их назад, чтобы с заборчика — кверху ногами, кувырком. А там видно будет — драка так драка. Но вспомнил Егорка отца и только вздохнул, прошел мимо, к киоску, пестревшему всяким мелким товаром за квадратами чистых стекол.

Купив пять порций эскимо и небрежно сунув в карман сдачу, он развернул запотевшую бумажку, лизнул мороженое и все-таки не удержался — обернулся к сидевшим на заборчике:

— Ну, чего лыбитесь?

— Погода хорошая, — радушно сказал Витька.

— И комары не кусаются, — в тон ему добавил Петро.

— Командир, — Витька обсосал палочку и метко забросил ее в урну, — отчего же все — пешком? Хвастал: телегу сделаем. Когда же представление увидим?

Как-то сразу, ладно Егорка и ответить не нашелся. Зато сестричка его за словом в карман не полезла:

— Уже билеты купил? Не беспокойтесь: не пропадут билеты. Увидите.

Все с удивлением посмотрели на девчонку. Особенно Толик и Владик. Улыбается. В глазах — веселые искорки. Коса с белым пышным бантом перекинута на грудь. Как-то не похоже, что собирается она идти в милицию.

— Владик, — сказала Наташа, — брось, пожалуйста, и мою бумажку в урну.