Утром Толик вооружился щеткой на длинной палке — решил подмести в комнатах.

Пенка и Вадик варили на кухне яйца.

Саша вынес на балкон табуретку, молоток, гвозди, специальную ногу с железным языком и принялся ладить набойку на стоптавшемся каблуке своего ботинка.

Этой работы ему хватило на пятнадцать минут. Что бы еще сделать? А, он давно, еще в Днепропетровске, мечтал сколотить специальный ящик для рыбалки. Чтобы и раскладной скамеечкой ящик служил и имел отделения для снастей.

Колдуя над ящиком, Саша так увлекся, что не сразу заметил на соседнем балконе Лену. Накручивая на палец золотистую косу, она с любопытством наблюдала, как он ловко орудует молотком.

— А-а, Лена! — увидев ее, улыбнулся Саша. — Доброе утро! То есть уже не утро… А ты чего так нарядилась?

Лена оглядела свое белое капроновое платье. Оно было совсем новое и очень нравилось ей. Она слегка смутилась.

— Вовсе не нарядилась. Просто мы с бабушкой принесли платье из магазина, и я надела.

— А я подумал, праздник у тебя, именины, — сказал Саша и, довольный тем, что ящик, кажется, получится на славу, что балкон заливает солнце, что снова видит эту нарядную и немного странную девочку, он весело шлепнул молотком по шляпке гвоздя. — А я вот хозяйственными делами занялся. Даже ботинки себе починил.

Саша засмеялся и взглянул на красные босоножки Лены.

— Могу и тебе подбить.

Лена смотрела на него во все глаза.

— Серьезно. Снимай. Пара гвоздиков не помешает. Трах, бах — и все будет готово!

«Нет, он, наверно, смеется надо мной», — подумала Лена. Ее губы и коричневая родинка на подбородке дрогнули, она опустила глаза и скрылась за дверью.

Саша с недоумением почесал гвоздем в затылке, подождал с минуту — не покажется ли она вновь. «Странная…»

Только Саша закончил мастерить ящик, как услышал внизу голос Василька: «Скорей!» Саша посмотрел во двор. С улицы, от ворот, размахивая газетами, во весь дух бежали Василек и Лешка. Саша сразу догадался, в чем дело. Кинувшись в переднюю, открыл дверь.

По лестнице, прыгая через три ступеньки, несся Василек.

— Напечатали! — увидев Сашу, закричал он и потряс пачкой газет. — На двадцать копеек купил! Пусть все читают!

Их заметка была напечатана на внутренней полосе. Она помещалась среди других материалов, где рассказывалось о всяких дворах. Когда ребята прочитали эти заметки и узнали, какие интересные дела творятся в других местах, то решили не медля идти к управдому. Теперь-то он, конечно, сразу найдет и доски, и столбы, и машину.

По дороге захватили с собой Володьку-философа и еще трех мальчишек, развлекавшихся тем, что жалили друг друга крапивой — кто самый выносливый.

Ввалившись шумной ватагой в домоуправление, ребята направились к кабинету Ретюнского. Белокурая Маргарита, листавшая журнал мод, только успела крикнуть:

— Куда? Зачем?

Не останавливаясь, Василек сказал:

— У нас важное дело!

Василек положил газету на стол перед управдомом и сказал:

— Вот, почитайте.

Сдвинув брови, Ретюнский принялся читать заметку, обведенную ребятами красным карандашом.

«Пришло лето. Настала самая интересная пора для ребят. Только не для всех. Мы живем в доме № 16 по Степной улице. Двор у нас большой, да толку мало. Всюду — грязь, ямы, развалины. Ни спортивной площадки, ни турника, даже песка малышам — нет. Нам обидно на это смотреть, потому что мы хотим отдыхать интересно и с пользой. Конечно, мы бы и сами что-нибудь могли сделать, но наш управляющий домами товарищ Ретюнский, вместо того чтобы помочь, только ругает нас, кричит, отбирает футбольные мячи и гонит со двора.

Дорогая редакция! Напечатайте наше письмо — пусть товарищу Ретюнскому станет стыдно».

Ребята, застывшие перед столом управдома, впились глазами в хмурое лицо Ретюнского. Интересно, что скажет? Ага, испугался. Молчит. Теперь по-другому заговорит.

Между тем Ретюнский внимательно перечитал все подписи и еще сильнее насупил брови. Сжав кулаки, положил их, будто два булыжника, перед собой на газету.

— Та-ак… — сказал зловещим голосом. У Василька по спине забегали мурашки. — Та-ак, — повторил управдом. — Жаловаться решили. Кляузничать! — Он медленно поднялся из-за стола. Ребята попятились. И Саше сделалось страшно. Но он поборол страх и сказал:

— Мы не кляузничаем, а просим помощи. Вон в других городах в каждом дворе площадки оборудуют. А чем мы хуже? И пожалуйста, не пугайте. А не поможете — опять станем критиковать.

— Критиковать?! — Гром Громыч сделал шаг вперед. — Кого? Меня? Козявки! Инфузории! Да вас на свете не было, когда я город этот строил!.. У меня повышенное давление, гипертония! Тьфу! Дьявол вас побери! Уже разволновался. В могилу сведете.

Ретюнский плюхнулся на стул и начал вытирать носовым платком лоб, шею.

— Значит, не дадите нам столбы, доски и лопаты? — обождав немного, угрюмо спросил Лешка.

— С ума сошли! Откуда? Из каких фондов? Нет и нет! И обещать не стану. Мало у меня своих забот, так еще о вас голова должна болеть! Идите, идите! Освободите кабинет!

Ребята понуро двинулись к выходу.

Когда унылые ребячьи голоса стихли, на пороге кабинета появился старенький бухгалтер. Увидев на столе Ретюнского газету с обведенной заметкой, Илья Семенович поправил на носу пенсне и взял газету.

Ретюнский смотрел через окно во двор. Там было пусто. Лишь стояла девочка в белых трусиках и лизала мороженое да купались в пыли воробьи. Поникшие листья тополей и чахлых акаций были серы. Вторую неделю палило солнце. Последний дождь прошел еще в начале месяца. Управдом расстегнул ворот рубахи.

— Ну, что скажешь? — опросил он.

Илья Семенович перевернул страницу, посмотрел, как называется газета. Красными буквами было написано: «Пионерская правда». Он достал сигарету и закурил.

— Между прочим, написали все верно, — медленно и задумчиво проговорил он.

Ретюнский покосился на него, но промолчал. Снова взял и развернул газету. Увидел в заметке свою фамилию, проворчал:

— В гроб они меня загонят…