Прошла неделя с тех пор, как Лена высказала бабушке все, что накипело на сердце. С того дня между ними установились какие-то новые, странные отношения. Они словно избегали друг друга, говорили только о самом необходимом и почему-то боялись смотреть друг другу в глаза.

У бабушки было усталое, осунувшееся лицо, в глазах застыли тревога и ожидание. И Лена чего-то ждала. Ей было жалко бабушку, но подойти к ней и просить прощения Лена не хотела. Нет, она не чувствовала себя виноватой. Про себя решила так: раз уж заявила бабушке, что хочет быть такой, как все, то надо и доказывать это.

Прежде всего стала по утрам подметать в комнатах. Поливала цветы в горшках. Вытирала тряпкой пыль со старого кресла, книжного шкафа и пианино. Подшила ремешок у босоножки.

Все это она делала решительно, с вызовом — старалась подчеркнуть свою независимость.

Валентина Григорьевна незаметно наблюдала за ней. «Ну, попробуй, — думала она. — День, другой, третий… А потом тебе, дорогая, надоест». Но когда пришла Лукерья, пожилая молчаливая женщина (она стирала им белье и раз в неделю делала уборку), и Лена, надев передник и засучив рукава, принялась помогать ей, то Валентина Григорьевна была просто поражена. А та, раскрасневшаяся, с блестевшими глазами, терла щеткой пол, двигала вместе с Лукерьей тяжелую тахту и, совсем как обыкновенная девчонка, вытирала со лба пот.

После уборки Лена стала играть. Но вскоре пианино умолкло. Валентина Григорьевна осторожно выглянула из кухни. Так и есть: смотрит в окно. Конечно, стук молотков стал ее больше волновать, чем гаммы! «Да, милая, хотя тебе и надоели гаммы, но без них ты никогда не достигнешь мастерства. И очень плохо, что ты не желаешь слушать моих советов и обижаешься на меня, За что обижаешься? За то, что я оберегала тебя от волнений? От ненужной встречи с отцом? Когда вырастешь, поймешь меня. И оправдаешь… А пока ты должна заниматься, заниматься и выбросить из головы всякий вздор».

Валентина Григорьевна кашлянула. Потом еще раз, еще.

Лена слышала ее покашливание, но отойти от окна не захотела. Бабушка подождала немного и обиженно скрылась за дверью.

Так Лена «бунтовала» против бабушки. А на большее пока решиться не могла. Ведь для этого надо было выходить по утрам на зарядку, вместе со всеми возиться на площадке, носить, как Пенка, кирпичи и выкладывать ими клумбы. Или подметать длинной метелкой дорожку. Лене хотелось этого, ее тянуло во двор, но было как-то непривычно.

Однажды, выглянув на балкон, она увидела на нитке «телеграфа» малюсенькую, свернутую трубочкой бумажку. «Ты на меня сердишься? Да?» — прочитала Лена.

Сердится ли она? Конечно же, нет. Наоборот, все сказала бабушке, и хорошо. Так или иначе, но когда-нибудь должно было это случиться. Сколько времени можно таить в себе? Теперь легче стало.

Лена опять села за пианино, и Валентина Григорьевна, слушая чистые, медленные звуки «Подмосковных вечеров», успокоилась. «Она неглупая девочка, благоразумная. Она не станет меня огорчать». И только Валентина Григорьевна так подумала — стукнула крышка пианино и в дверях показалась Лена.

— Я… погуляю немного.

— Пожалуйста, — чуть настороженно сказала бабушка. — Может быть, пойдешь в кино?

— Не знаю… Что-то не хочется в кино…

— Возьми все-таки деньги.

— Спасибо, не надо.

Валентина Григорьевна послушала ее легкие шаги по лестнице и подошла к окну. Интересно, куда она пойдет? В парк или во двор? Ей не хотелось, чтобы внучка гуляла во дворе. Это повальное увлечение детей какой-то площадкой, эти бульдозеры, беготня, крики… Ни к чему все это Лене. Да и погода сегодня прекрасная. Погулять по парку — одно удовольствие.

Однако Лена не оценила прелести погоды и не пошла гулять в парк. Предпочла выйти во двор.

Ребята были заняты делом. На волейбольной площадке вкапывали столбы. Трое мальчиков тянули по дорожке тяжелый каток. На штабеле досок девочки шили пилотки.

Стоя у подъезда, Лена только видела, что все чем-то заняты, на нее не обращают внимания, и от этого ей стало обидно. Вон и Саша стучит молотком и совсем не замечает ее. И, возможно, она ушла бы со двора и отправилась в парк, как советовала бабушка, но тут ее увидела Пенка и обрадованно крикнула:

— Лена! Иди к нам!

Значит, уже не сердится на нее? Вот хорошо!

— А мы пилотки кроим, — сказала Пенка. — И тебе можем скроить. Хочешь?

— Я не знаю, — Лена пожала плечами.

Но через пять минут она уже знала: голубая пилотка с эмблемой космического корабля ей просто необходима! Если через несколько дней все будут ходить в таких пилотках, то почему она должна быть исключением?

Лена побежала домой за материалом. К ее взволнованной просьбе Валентина Григорьевна отнеслась холодно: никакого голубого материала у нее нет, и пусть Лена не выдумывает ненужных, бестолковых занятий!

— Но, бабика, пилотка — очень нужная вещь! Особенно в жару. И не обязательно материал голубого цвета. И белый подойдет. Мы с девочками покрасим пилотки, накрахмалим, выгладим.

Как она просто говорит: покрасим, накрахмалим, выгладим! Будто всю жизнь занималась этим. И откуда такая горячность, азарт? Всегда отличалась спокойствием, уравновешенностью. А тут… Попробуй отказать — до слез обидится. Вздохнув, Валентина Григорьевна достала узел с тряпками.

Ура! Нашелся подходящий кусок. И даже не белый, а какой нужно — небесно-голубого цвета!

И снова Валентина Григорьевна не понимала: такой бурный восторг из-за куска сатина… «Надо ее оградить от этого влияния. Она очень увлекающаяся. Раньше я этого не замечала… Пожалуй, самая пора ехать к морю. Отложить все дела и поехать…»

На первом этаже Лена повстречалась с Пенкой. Та поднялась наверх.

— Ну-ка, покажи… Ой, какой чудесный! Идем ко мне. Сразу и выкроим…

Ни разу не была Лена в квартире соседей.

В Сашиной квартире все было просто и скромно. И все же Лена смотрела на эти обыкновенные вещи с волнением. Вот этажерка с книгами. Саша, конечно, все их перечитал. А вон, наверное, его портфель. Интересно, в какую школу Саша будет ходить?.. Катушка ниток на машине. Из этих ниток Саша сделал «телеграф»…

А Пенка тем временем расстелила на столе материал.

— Ой! Да здесь две пилотки выйдет!

Лена порозовела от смущения и быстро сказала:

— Если тебе нравится материал, то сделай и себе пилотку. Хорошо?

— А бабушка тебя не будет ругать? Она строгая…

— Нет-нет, не бойся… Ну, пожалуйста, сделай…

Сшить пилотки оказалось для Пенки пустяковым делом. Выкроила два одинаковых прямоугольника, прострочила на швейной машине, и пилотки готовы. Девочки тут же принялись перед зеркалом примерять их.

Пенка сдвинула пилотку набок. И Лена сдвинула. Пенка подмигнула. И Лена ответила тем же. И, очень довольные, девочки расхохотались.

Неожиданно в двери щелкнул замок, и появился Саша. Он до того удивился, увидев Лену, что вместо того, чтобы обрадоваться, зачем-то принялся вертеть на пальце ключ.

— Здравствуй, — сказал он тихо и все продолжал вертеть ключ.

И Лена смутилась. Почему-то боялась посмотреть на него. «Хотя бы не молчал, — думала она, — говорил бы что-нибудь». И Саша будто услышал ее. Спрятал ключ и заговорил. А потом и смеяться начал, и расхваливать их пилотки, уверяя, что настоящие испанцы меньше похожи на испанцев, чем они. Девочки хохотали, но стоило Саше вдруг спросить: «Ты почему в анкете ничего не написала?», — Лена смутилась сильнее прежнего, что-то невнятно пробормотала и поспешила уйти.

А дома она обозвала себя глупой девчонкой и решила, что Саша на нее обиделся. И тогда ей стало грустно, и она опять играла «Подмосковные вечера». А когда за окном начали сгущаться тени и высокие облака, легкие, словно пушинки, загорелись золотистыми огоньками от ушедшего за горизонт солнца, Лена взяла пилотку и подумала, что было бы красиво вышить на ней такой же вот золотистый, как эти облачка, космический корабль.

Она разыскала шелковые нитки и нарисовала на пилотке корабль — каким его изображают в журналах и газетах.

Долго трудилась Лена. Давно погасли и пропали облачка, в окнах уже горел свет, а она все сидела над вышивкой. Зато корабль получился чудесный.

А когда примерила пилотку перед зеркалом, на душе у нее сделалось удивительно хорошо. Она посмотрела на часы и быстро разделась. «Завтра рано вставать», — подумала просто и спокойно, как о давно решенном.

С первым звуком горна она поднялась, надела платье, голубую пилотку и только тут увидела лицо бабушки — напряженное, встревоженное. У Лены что-то подкатило к горлу, она стремительно подошла к бабушке и горячо сказала:

— Ну, бабика! Не надо смотреть так. Я ничего плохого не делаю. Просто хочу пойти на зарядку. Слышишь — горн? Он зовет. Я хочу вместе со всеми… Ну, пожалуйста, не переживай. Не надо. — Чтобы не расплакаться, она бегом побежала к двери.

Мальчики и девочки уже выстраивались в шеренги. Лена подошла и встала с краю.

— О! — сказал кто-то из ребят. — Будет дождь. Лена пришла.

— Отставить разговоры! — сказал Гриша. — Начинаем первое упражнение…

За те десять минут, пока делали зарядку, Лена не раз ловила на себе одобрительный взгляд Саши.

После зарядки Лена подошла к нему.

— Ты куда-то собрался?

— На рынок. Мама велела купить молодой картошки… А ты?

— Я?.. — Она подумала и сказала, удивляясь своей храбрости: — И я пойду на рынок. Можно?

Саша ничего не сказал, лишь тихонько кивнул. И это Лене понравилось. Она почувствовала себя легко и просто.

Он не спрашивал ни о бабушке, ни об анкете. Шли, говорили о площадке, о пустяках, обо всем, что приходило в голову. На тротуаре их тени шагали рядом — большая и поменьше. Саша показал на тени рукой.

— Ты и я.

Лена засмеялась и, сама не зная почему, стала рассказывать, что из-за секретной анкеты, которую бабушка нашла в почтовом ящике, вышла целая история.

— Но я не жалею. Случилось, и хорошо. Бабушка хочет сделать из меня какую-то необыкновенную пианистку и считает, если я возьму в руки иголку или щетку, то сразу сделаюсь самым обыкновенным человеком.

— А ты какой хочешь быть?

— Как все. Видишь, на зарядку пришла, пилотку надела, даже ракету вышила… — Помолчав, она печально продолжала: — Бабушка очень любит меня, но многого не понимает. И поступает неправильно… Она ненавидит моего отца… Помнишь, ты тогда сказал, что у меня какая-то тайна? Я могу сказать. Мой отец живет в Днепропетровске, откуда вы приехали. Только я никогда не видела его… И маму не видела. Моя мама умерла, когда я только родилась. Бабушка считает, что во всем виноват отец… Но мне кажется, он не виноват… Я этого еще никому-никому не рассказывала…

Она умолкла. И Саша, взволнованный ее сбивчивым рассказом, ничего не говорил. Он понимал: спрашивать ни о чем не надо.