Маринеско родился в Одессе, на побережье Черного моря. Мать его была украинкой, а отец — румыном. Отец Маринеско служил в морском флоте Румынии. Во время Балканских войн он совершил побег из Констанцы, после того как его приговорили к смерти за участие в мятеже.

К самым ранним воспоминаниям юного Маринеско относится один из февральских дней 1920 года. В тот день семилетний мальчик помчался к берегу моря, чтобы увидеть бегство «интервентов» и «белых» из Одессы. В период Гражданской войны, последовавшей за Октябрьской революцией, порт сменил нескольких хозяев, недолго его занимали даже британские и французские войска.

Перед Первой мировой войной Одесса была не только одним из красивейших городов царской России, но и важным портом и крупным промышленным центром. Дворцы аристократов с видом на море, широкие бульвары, обсаженные акациями, строгий вид площадей, элегантный университет — все это делало Одессу похожей на один из французских городов.

Отец Маринеско, изменивший свою румынскую фамилию Маринеску, жил в бедном квартале, окруженном портовыми сооружениями, молами и сухими доками. Его соседями были русские, украинцы, армяне, турки, греки, болгары, цыгане и евреи. Все они называли свой город «Одесса-мама» и гордились тем, что являются одесситами.

Гражданская война и советский режим положили конец роскоши и личному благополучию одесситов. Оккупированный «интервентами» порт пришел в запустение. Его обитателями теперь стали портовые крысы и голодные кошки. Есть было почти нечего, и численность населения города сократилась до ста тысяч человек, готовых искать свое счастье вместе с большевиками.

Маринеско, который взрослел в эти судьбоносные годы, проводил время с дворовой шпаной, дрался за каждый кусок хлеба и болтался среди воров, жуликов и спекулянтов. Вместо учебы в школе он подрабатывал сторожем, отгоняя воробьев от садовых участков, раскинутых вдоль побережья. В спокойной воде в районе порта ловил скумбрию и других небольших рыб.

Первыми деньгами, которые он увидел и, возможно, даже украл, были «лимоны» — желтая советская банкнота стоимостью в один миллион рублей. Такой страшной была инфляция после бегства Белой армии. Маринеско тащил все, что попадалось ему под руку, в том числе газеты и спички, обшаривал одесский «Привоз», ставший прибежищем для блатных — сборища воров.

Когда беспорядки прекратились, и Одесса начала привыкать к новой жизни с коммунистами, вновь появились торговые и гражданские корабли под странными чужеземными флагами и с разноцветными трубами. Они следовали в порт мимо Воронцовского маяка. Маринеско нашел новый способ зарабатывать деньги: он нырял за монетами, которые бросали в море пассажиры круизных пароходов.

Но даже серая жизнь под советским господством не могла поколебать славу Одессы — города, где жители с искрометным юмором и беспечностью радовались жизни во всех ее проявлениях. Маринеско рос в атмосфере анекдотов, песен, историй и проклятий. Его жизненное кредо сформировалось на привозе, и он часто повторял: «Кто хочет есть, тот должен знать, как можно продать рукава от жилетки».

В 1928 году Маринеско завершил обучение в школе. Ему было почти пятнадцать лет, но он едва умел писать и читать. Как настоящий одессит, он говорил на странном диалекте с латинскими корнями, славянскими приставками и некоторыми еврейскими окончаниями слов. Когда он говорил по-русски, то зачастую неправильно ставил ударение и спрягал глаголы. Язык и стиль сделали его уже в те годы «оригиналом».

На одном из торговых судов Маринеско нашел работу корабельного юнги. Он заинтересовал солидного чиновника, и через год его отправили в одесский мореходный техникум. Маринеско стал боцманом на маленьком пароходе «Черное море», плававшем от Одессы до Батуми с заходом в небольшие порты.

Прорыв в карьере наступил, когда он храбро спас команду торпедного катера, терпевшего бедствие в бурю в районе Скадовска. На Черноморском флоте этот случай быстро стал широко известным, и в 1935 году Маринеско получил приказ перейти в военно-морской флот для обучения на штурмана. Год спустя его перевели на подводные лодки, где он и нашел свое истинное призвание.

Маринеско был прирожденным подводником. Детство, проведенное на улице, сделало его изобретательным, и он мог выкрутиться из любой сложной ситуации, не теряя хладнокровия. Кроме того, в нем открылся талант руководителя. Маринеско быстро понял, что только на маленьком корабле он получит свободу действий и сможет проявить себя на флоте. Службу на подводной лодке он выбрал в самый подходящий момент: для новых субмарин требовались экипажи. Обучение было трудным и суровым, но ему оно доставляло удовольствие. Маринеско стал комсомольцем, членом молодежной коммунистической организации и большим почитателем Сталина. Обнаружил он также склонность к выпивке и к женщинам.

После девяти месяцев обучения его назначили штурманом на ПЛ «Щ-306» («Пикша»), которая за год до этого вступила в строй. Спустя шесть месяцев его вновь посадили за парту для завершения курса командирской подготовки, а летом 1937 года он, наконец, стал командиром подводной лодки «М-96».

В тот год были проведены сталинские чистки, нанесшие значительный ущерб и советскому военно-морскому флоту. Маринеско старался вести себя незаметно и сконцентрировался на том, чтобы сделать свою лодку лучшей на флоте.

Подводная лодка «М-96», которая сошла со стапелей незадолго до его назначения командиром, являлась модификацией устаревших лодок типа «М», действовавших исключительно в прибрежной полосе. Водоизмещение субмарины составляло лишь 250 тонн, а длина равнялась 45 метрам. На поверхности воды ее скорость не превышала четырнадцати узлов, а под водой — три узла. Максимальная глубина погружения 80 метров. Экипаж состоял из восемнадцати человек. Лодка была тесной, имела только одно 45-миллиметровое орудие и два торпедных аппарата, но для рискового юного офицера она стала идеальной командирской школой.

В Военно-морском архиве в Гатчине, в сорока восьми километрах южнее Санкт-Петербурга, есть папка о «М-96», в которой зафиксировано, что в течение двух лет лодка считалась лучшей на Балтийском флоте. На ней был установлен рекорд скорости погружения — 19,5 секунд, в то время как по нормативам полагалось это делать за 28 секунд. В 1940 году Маринеско и его экипаж получили золотые часы в знак признания заслуг. Теперь они были готовы к войне.

За долгие годы войны Маринеско, как и все остальные русские командиры подводных лодок на Балтике, не раз был введен в заблуждение не по своей вине, и о доложенных им успехах имеются противоречивые сведения.

Один из советских авторов, капитан первого ранга Владимир Дмитриев, сообщает в своей книге «Атакуют подводники», что «М-96» под командованием Маринеско потопила в 1942 году судно водоизмещением 7000 тонн и сумела при этом увернуться от 20 глубинных бомб, сброшенных на нее сторожевыми кораблями. Официальные советские источники за этот период признают потопление лодкой Маринеско только одного корабля, водоизмещением 1850 тонн.

В 1943 году Маринеско стал командиром большой подводной лодки «С-13». Это была лодка, сконструированная немцами, — продукт заключенного перед войной секретного договора между Гитлером и Сталиным. Маринеско повезло, что он покинул «Пикшу» и «М-96»: обе лодки позднее налетели на мины и затонули вместе с экипажами.

Маринеско потопил один корабль в Померанской бухте. Немецкий военный историк, профессор Ровер считает этот факт «незначительным», так как потопленный «Зигфрид» являлся 563-тонным морским буксиром. Русские источники утверждают, что водоизмещение «Зигфрида» было 5000 тонн. По данным русских, Маринеско стрелял тремя торпедами из подводного положения с расстояния в тысячу метров. Они не попали в цель, так как капитан «Зигфрида» смог уклониться от отчетливо различимых «угрей», то есть торпед.

Маринеско был в ярости, как свидетельствуют члены его экипажа. Он снова выстрелил и вновь промахнулся. Так как времени на перезарядку торпед не было, он всплыл на поверхность и открыл огонь из 100-миллиметрового орудия. Экипаж сухогруза ответил огнем из пулеметов. В конце концов, снаряды с подводной лодки разбили мостик «Зигфрида», и он затонул.

Несомненно, Маринеско было приятно, когда его называли героем, потопившим два вражеских корабля. И, действительно, он был сделан из того же материала, что и советские герои. Маринеско был «новым советским человеком». Не только потому, что умел принимать ответственные решения и отличался высоким чувством долга. Он обладал редким даром руководителя, что позволяло ему сохранять авторитет командира и за дружеским столом. Он был также членом коммунистической партии — этой чести удостаивался далеко не каждый.

А на кителе он носил орден Ленина и орден Красного Знамени. Хотя они значили меньше, чем высшая награда — «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, но ценились очень высоко.

В конце 1944 года «С-13» стояла в доке у плавбазы «Смольный» в Турку, в самом старинном городе Финляндии, который в то время подчинялся советской администрации. Лодка была снабжена топливом и продовольствием. Экипаж получил приказ Сталина о начале активных действий на Балтике, и на 2 января 1945 года был назначен выход лодки в море для участия в новом наступлении, которое должно было заставить немцев покинуть прибрежные районы Балтийского моря и Восточную Пруссию.

Подводная лодка и ее экипаж находились в полной готовности. Лишь Маринеско отсутствовал на свою беду. Позади у него был трехдневный загул. Позднее он вспоминал, что выпил несметное количество понтикки — финской водки, которую гнали из картошки. В сравнении с ней русская водка была нежной, как материнское молоко. Он также наслаждался женским обществом, однако никак не мог вспомнить, сколько было дам и где он с ними встречался.

Маринеско не вернулся на лодку в назначенное время. На его поиски выслали патруль. Лишь 3 января, после того как в бане выгнал из себя вместе с потом алкоголь, он вернулся на базу. Его положение было на редкость щекотливым, поскольку советские офицеры, находясь за границей, обычно никуда не отлучались. А теперь это случилось в стране, которая всего несколько месяцев назад была вражеской территорией. Компетентные органы особенно встревожились: они боялись, как бы их соотечественник не перебежал на сторону противника и не стал шпионом. Эта легкомысленная выходка в Турку имела чрезвычайно негативные последствия для карьеры Маринеско. Вначале, казалось, он отделается строгим выговором от своего начальника, 43-летнего капитана 1-го ранга Александра Евстафьевича Орла. Это был подводник довоенной закалки, использовавший любую возможность для выхода своих лодок в море: О нем все говорили, как о справедливом и трезвомыслящем командире, который следил за тем, чтобы боевая подготовка не подменялась политическими занятиями.

Орел понял Маринеско и терпеливо выслушал все, что в состоянии был вспомнить загулявший капитан о трех лихих днях. Он был убежден, что поведение подводника не имело ничего общего с предательством, что это была попойка в истинно русских традициях. Так как ему были нужны все его подчиненные для выполнения приказа Сталина: «Выжать из флота самое лучшее», он решил ограничиться выговором своему нерадивому подчиненному и как можно быстрее выйти в море.

Однако Орел не учел, что НКВД и представитель политорганов капитан 2-го ранга Жамкочьян проводили собственное расследование. Они подвергли Маринеско безжалостному перекрестному допросу, затем предложили передать его дело в военный трибунал, а самого подводника — арестовать и направить в Кронштадт.

Не было ничего удивительного в том, что «ищейки» не поверили Маринеско. Достаточно вспомнить, каким было отношение царского правительства, да и коммунистического политического руководства к людям, служившим на флоте. Так было с экипажем крейсера «Аврора», с первого выстрела которого началась Октябрьская революция, так было с матросами, поднявшими в Кронштадте мятеж против коммунистов. Так было и с Маринеско, которого «обрабатывали» секретные службы, пытаясь шантажом вырвать из него нужное им признание.

Он упорно твердил, что не помнит, где находились бордели и как звали женщин, с которыми он спал. Все остальное он признал: и то, что покинул базу без разрешения, напился и загулял с финками, и то, что не явился в назначенное время на службу.

У Маринеско не было Другого выбора. Его склонности были слишком хорошо известны, и он добровольно признался во всех грехах, которые мог совершить моряк, сойдя на берег. Но он пришел в ярость, когда компетентные органы обвинили его в предательстве. Разгорелись страсти, и Жамкочьян устроил Маринеско разгон, обвинив его, члена партии, в отсутствии патриотизма и потере чувства ответственности.

Капитан 1-го ранга Орел не стал удовлетворять требование Жамкочьяна о безотлагательной передаче дела в военный трибунал. Он направил командиру бригады подводных лодок капитану 1-го ранга Верховскому рапорт, в котором заявил, что не станет прибегать к чрезвычайным мерам, ослабляющим боеспособность его дивизиона. Кроме того, он отверг любую мысль о том, что Маринеско мог быть завербован германской, британской, американской, финской или какой-либо другой разведкой.

Офицеры и матросы «С-13» во главе с другом Маринеско, старшим помощником Львом Ефременковым, капитан-лейтенантом, награжденным Орденом Красного Знамени, приняли свое решение. Собравшись на борту субмарины (что вызвало у секретных служб неприятные воспоминания о Кронштадтском мятеже 1921 года), они решили направить Орлу ходатайство с просьбой вернуть их капитана обратно на лодку. Основную часть прошения, принятую единогласно, составил Ефременков. В ней говорилось, что фашисты до сих пор еще не разбиты, и в патетической форме, которая была в то время определяющей в России, заявлялось: «Родина, услышь нас! Мы клянемся тебе, что будем мстить самым беспощадным образом за пролитую кровь, страдания, горе и слезы наших отцов, матерей и детей. Мы клянемся, что будем неустанно днем и ночью искать и уничтожать вражеские корабли. Мы клянемся на должной высоте поддерживать священные боевые традиции балтийских моряков».

Все это было хорошо и правильно, но своим поведением команда вызвала к себе нежелательный интерес. Капитан 1-го ранга Орел не хотел верить, что инцидент приведет к мятежу на одной из лучших подводных лодок флота. Вместе с тем он опасался, что парни, которые на своей лодке добились выдающихся успехов, могут совершить какую-нибудь глупость, если Маринеско отдадут под суд. Эти суровые, грубые ребята были такими же бесстрашными, как и их командир. Орел знал, что НКВД будет действовать оперативно и безжалостно, если ситуация обострится и экипаж откажется выйти в море без своего командира. Кроме того, не исключено, что и его ждет военный трибунал, если делу дадут надлежащий ход.

Орел вызвал к себе Маринеско и Ефременкова и приказал им незамедлительно выйти в море. Хотя ему и удалось убрать их из Турку и спасти от обвинений Жамкочьяна, он не хотел, чтобы они считали инцидент исчерпанным. Орел приказал им выйти в район южнее Ханко и до 11 января ждать дальнейших распоряжений. К этому времени он должен был получить ответ из Кронштадта, будет ли Маринеско привлечен к суду или нет. Если все уладится, они отправятся в Данцигскую бухту и устроят там веселую жизнь немцам, но только не ему, здесь, в Турку.

Контр-адмирал Николай Смирнов, член Военного совета Балтийского флота, узнав про инцидент, вылетел из Ленинграда в Хельсинки, чтобы на месте разобраться в случившемся. Он вспоминает в своих мемуарах: «Некоторые политработники предостерегали нас и говорили, что там произошли очень неприятные вещи, и поэтому мы должны быть особенно бдительными. Враг все еще сохраняет активность и пытается разложить наши вооруженные силы. Боевой дух и решимость наших подводников уничтожать врага произвели на меня большое впечатление. Никто не хотел оставаться в порту. Этому способствовала и окружающая обстановка. Противник должен был быть разбит».

Таким образом, Маринеско на некоторое время оказался в безопасности. Однако, несомненно, если бы не было приказа Сталина об использовании подводных лодок для тотальной войны в районе немецких транспортных коммуникаций (и в этой связи каждая субмарина ценилась на вес золота), то он находился бы уже на пути в Сибирь или случилось бы что похуже. Вместо этого 11 января Маринеско вывел свою лодку из порта Ханко.

Но он уже был под колпаком. Особый отдел НКВД Кронштадтской военно-морской базы завел дело на Александра Маринеско, кавалера орденов Ленина и Красного Знамени. Несмотря на то, что он был героем войны, его взяли на заметку. Благодаря своему экипажу, Орлу и нехватке командиров подводных лодок, в «архипелаг ГУЛАГ» он попал не сразу. Но в том, что он угодит туда в назначенный срок, не было сомнений.