Лена устроилась на работу в компанию, продававшую двери. Пришлось сменить сферу деятельности, чтобы выжить. Деньги еще оставались, но даже при минимальных тратах их хватило бы на месяц. Нужны были хоть какие-то доходы. У меня с работой по-прежнему не клеилось. Я начал стажировку в одном из книжных магазинов Воронежа. Нельзя было присесть ни на минуту. Это дико напрягало. К тому же за сотрудниками постоянно через камеры следило руководство. Мне это не нравилось, я не люблю, когда за мной следят. Но я был готов идти на эти небольшие жертвы, понимал их неизбежность.

Но Лену решили перевести в Тамбов, где у компании функционировали два магазина. Недавно начальство по-тихому уволило нечистого на руку старшего менеджера и как раз искало человека, который мог бы заменить его. Местные продавцы из Воронежа наотрез отказывались ехать туда, практически всех держала семья, жилье и масса факторов помельче. Лена же подходила идеально — иностранка, не привязана к жилью. У меня нормальной работы не было, поэтому мне вообще было все равно, куда ехать. Предложили неплохие условия — оклад и деньги на квартиру. Мы все еще жили на даче Ромы, надвигалась осень, купаться на улице уже было холодно. Для нас предложенные условия были спасением.

Она уехала в Тамбов раньше меня. Я остался еще на несколько дней. Рома продал дачу и попросил помочь перевезти хранившийся на даче скарб. Отвыкший от физической работы, я сорвал себе спину. У меня начала болеть поясница, живот и прочее. Тогда я не придал этому значения, думая, что всего лишь растянул мышцы, так уже бывало. Но последствия были куда плачевнее. Однако я о них еще не подозревал.

Через несколько дней я приехал в Тамбов. На дворе была середина августа. Еще стояла жара. О том, как горячо сейчас было в Луганске, я мог только догадываться. Связи с родителями не было, у них не работал ни интернет, ни мобильная сеть. В моменты, когда я об этом задумывался, на меня накатывала волна… я даже не знаю чего… безнадеги. Выходя на улицу, я видел продолжающуюся жизнь в мирных городах, жизнь без войны. Наверное, так и должно быть. Где-то убийства и смерть, а где-то заполненные торговые центры, висящие над головой кредиты и бессмысленные жизненные неурядицы. Покинув родной город, я не мог думать ни о чем другом, кроме разгоревшейся в считанные недели войны. Я чувствовал ее лапы, затягивающие в этот водоворот. Лена изо всех сил абстрагировалась и мы старались даже не обсуждать все случившееся. Поэтому мне пришлось остаться наедине со своими мрачными мыслями.

Квартира на улице Агапкина, в которую мы въехали, была абсолютно новая. Новостройку недавно сдали в эксплуатацию. Наше жилище было обставлено новой недорогой мебелью, имелся большой балкон с красивым видом на улицу. Впервые за два месяца мы оказались в хороших жилищных условиях, с горячей водой и мягкой постелью. Мне почудилось, что нам очень повезло. Но лишь на мгновение.

С утра и до позднего вечера Лена вникала в дела двух магазинов, проводила инвентаризацию, исправляла косяки от предыдущего старшего менеджера. Работы — выше крыши. Требовалось набрать новый персонал, молодых и энергичных продажников с горящими глазами и подвешенным языком, создать команду. Фронт деятельности — широчайший.

В первый день, как я приехал, мы занялись любовью. У меня выходило не очень умело из-за постоянно присутствовавшей боли, поразившей спину и живот. Но, с горем пополам, я справился. Я надеялся, что вскоре все пройдет. Но не тут-то было.

Я решил помочь Лене с одним поручением — нужно было доставить одну дверь покупателям. С веселым белорусом Сергеем мы поднимали ее на какой-то космический этаж. Космический потому, что лифт не работал, а дверь оказалась чрезвычайно тяжелой. Мои боли в животе стали сильней. И даже по прошествии нескольких дней не желали утихать. Я плохо спал, ворочался. Депрессивное состояние усиливало страдания. В больницу обращаться, по-честному, было некогда, да и опасения были по поводу бумажной волокиты с нами, непрошеными гостями, с невнятным статусом. Этого уж мы в Воронеже нахлебались досыта.

Привычным моим времяпрепровождением стало просматривание сводок с Донбасса и чтение аналитических материалов. В двадцатых числах августа началось наступление ополченцев.

«Ополчение перешло в наступление

События развиваются со стремительной скоростью. Гуманитарный конвой России прибыл в Луганск. За ночь он должен разгрузиться. Помощь населению доставлена. Украинские и западные политики взвыли от негодования.

Но главная новость — сторонники ЛНР и ДНР перешли в наступление. Причем достаточно масштабное. Казалось, Луганск вот-вот падет под натиском украинской армии. Но этого не случилось. В городе большие разрушения, но он выстоял. Постоянно поступали сообщения, что силовики заняли часть областного центра, водрузили государственные флаги и отчитались об успехе перед начальством. Но что получается в итоге? Из Луганска ополчение выдвинулось на север в Счастье, где находится один из главных форпостов украинской армии. Также по сообщениям окружены Лутугино и село Белое, повстанцы контролируют Георгиевку, а также Красный Яр. Идут бои за Новосветловку, в районе Хрящеватого и Станицы Луганской. Донецкие ополченцы взяли под контроль населенные пункты Ясиноватая, Иловайск, Пески.

Бои на Луганщине и Донетчине идут по всем направлениям. С чего бы это такие успехи? Причем накануне Дня независимости Украины, к которому киевские власти планировали взять и Луганск, и огромный Донецк, это выглядит плевком в лицо действующему украинскому режиму. Вероятно, в высоких кабинетах приняли решение касательно Донбасса. Контрнаступление ополченцев ясно дает это понять. И самое интересное, что это происходит на фоне предстоящей встречи Путина и Порошенко в Минске. Остальные выводы делайте сами.

В Славянске армия Украины укрепляет свои позиции и готовится к противостоянию. О настроениях говорит и тот факт, что в Мариуполе (там находится проукраинская администрация Донецкой области) готовятся к эвакуации этой самой администрации в Днепропетровск. По слухам, в Днепропетровской области уже роют окопы.

Время покажет, как будет развиваться ситуация. Не возникает сомнений, что противостояние затянется надолго. Но интересен другой вопрос: на каких именно территориях? Сейчас же одна из главных задач — остановить гуманитарную катастрофу в Луганске и предотвратить ее в Донецке. Если контрнаступление повстанцев будет успешным (а это станет ясно в ближайшие несколько дней), то сделать это удастся и блокада будет снята».

Я продолжал внимательно следить за происходящим, заполняя сводками все свои дни.

«Ключевые бои на Донбассе

Вторая половина дня, 23 августа. Ополченцы продолжают проводить масштабную контратаку по многим направлениям. Кто-то скажет, что это агония умирающего донбасского зверя. Но если посмотреть на опыт предыдущих боев, котлов и зачисток, то становится ясно, что повстанцы действуют куда осмотрительней ввиду того, что располагают ограниченным запасом людских ресурсов и бронетехники. Поэтому версия о том, что это отчаянная попытка мятежников переломить ситуацию не выдерживает критики. Это методичное отвоевывание своих позиций.

Итак. Батальон «Призрак» полевого командира Алексея Мозгового атаковал Северодонецк с целью выбить украинские войска. Кстати, сегодня там был, а может и оставался во время атаки, одиозный депутат Верховной Рады Олег Ляшко, намеревавшийся снести памятник Ленину. По прогнозам, в ближайшее время конгломерация «Лисичанск — Северодонецк — Рубежное» может перейти в руки ополчения, так как там небольшой гарнизон военных, которые, по имеющейся информации, сейчас в панике.

Украинская армия начала наступление из Лутугино, которое располагается к югу от Луганска, но была остановлена силами сторонников Луганской Народной Республики. Разведывательно-диверсионные группы Новороссии обошли Волнухино и нанесли удар по Лутугино.

На Углегорск была предпринята массированная атака ополчения. Петровку, что к северу от занимаемого украинской армией города Счастье, без боя взяли повстанцы. Трасса между Новоайдаром и Счастьем перекрыта. Установлен блокпост, который укрепляют и готовят для отражения атак. Фактически Счастье взяли в «клещи». Идет противостояние в Станице Луганской и Новосветловке.

Ситуация в Донецкой области не менее сложная и боевая. Около шести тысяч солдат, подчиняющихся киевским властям, и огромное количество военной техники идут в Иловайск. Тяжелые бои. В пригородах Донецка тоже неспокойно, обстрелы Красногоровки и Марьинки.

С Азовского моря атакован КПП «Обрыв» (ополчение закрепилось там), находящийся рядом с Мариуполем. Не зря же проукраинские власти начали готовиться к эвакуации в Днепропетровскую область.

Ополчение продолжает зачищать противников в районе Саур-Могилы, где у украинских военных топливо и боеприпасы на исходе, а также нанесло удары по блокпостам в районе Амвросиевки.

На лицо — эскалация конфликта, жестокие и массовые бои по всему Донбассу. Не возникает сомнений, что сторонники республик получили подкрепление: захваченные трофеи в Южном котле и непрекращающийся поток российских добровольцев, а также гуманитарная помощь. Тактика партизанской войны, деятельность ДРГ позволила проводить более-менее успешные атаки и рейды в тылу украинской армии. Идет перелом ситуации.

Судя по масштабному подкреплению военным Украины, на данном этапе одной из ключевых битв в Донецкой области будет бой за Иловайск. В Луганской — действия повстанцев в городах Лутугино (к югу от областного центра) и Счастье (к северу от областного центра). От исхода этих боев будут зависеть действия ополченцев и развитие контрнаступления».

Удивительно, как после трех-четырех месяцев тяжелых боев и бесконечных обстрелов, ополчению удалось взять инициативу в свои руки и начать наступление по всему фронту.

«Три дня контрнаступления

В субботу началось контрнаступление ополченцев ДНР и ЛНР. Три дня они успешно атакуют, оттесняя украинскую армию. Не буду перечислять все населенные пункты, где идут бои, все это можно почитать в сводках. Основные направления ударов — Мариуполь, Дебальцево в Донецкой области, Иловайский котел; Лутугино, Лисичанск и Северодонецк в Луганской. Также бои шли под Краматорском. Это стратегически важные населенные пункты для контроля над территорией и коммуникациями.

Наступление повстанцев продолжается. Удивительно, но оно не выдохлось. И скорее всего, пока что и не выдохнется. Интересно, что после почти четырех месяцев боев ополченцы пошли в наступление. И не просто отдельными группами, а целыми войсковыми соединениями, что дало желаемый результат. Как сказал премьер ДНР, ополчения больше нет, а есть армия республики. Как видим, достаточно боеспособная.

Вспомнился случай из истории насчет оборонительной тактики. В гражданскую войну, в 1918 году Сталин руководил обороной Царицына. Белая армия наступала. Сталин и Ворошилов решили построить свою оборону следующим образом: в месте предполагаемого главного удара они сосредоточили все силы, в особенности — артиллерию, оставив фланги практически открытыми. Но этот ход оправдал себя, наступающие белые были стерты мощными ударами многочисленной сосредоточенной артиллерии. В итоге главный «кулак» атакующих был уничтожен. Впоследствии, Иосиф Виссарионович часто применял подобный прием, даже в Великой Отечественной войне.

Посмотрим, как будет действовать армия и батальоны нацгвардии. Говорят, что из Мариуполя уже эвакуированы все органы самоуправления — милиция, прокуратура, администрация. В городе паника.

Солдаты то и дело попадают в котлы, где их методично расстреливают орудиями ополченцы. Можно спрогнозировать одно: пока украинские военные не проведут перегруппировку сил и не выработают новую тактику (оборонительную, потому что наступательную инициативу они потеряли), они будут отступать, теряя населенные пункты один за другим, и нести неоправданно большие потери».

Догадки, конечно, были. Я прочел материал известного блоггера и политолога, в котором речь шла о помощи ополченцам. Прямой помощи. Так мне стало известно о том, что подул так называемый «Северный ветер». Появилась уверенность, что родители живы.

* * *

В заботах прошел остаток августа, начался сентябрь. Я просматривал объявления, но не находил подходящих вакансий. Даже начал жалеть о выбранной профессии. Журналисты никогда и никуда не требуются, везде своих хватает. А чужестранцы не нужны тем более. Конечно, Луганск не так уж далеко — семь сотен километров, но другая страна. Теперь уже самопровозглашенная и еще не признанная. Но речь не о том. Я составил резюме и отправил его во все СМИ, электронную почту которых сумел найти. Шансов было откровенно мало. Тамбов небольшой город и найти работу в этой сфере можно даже не рассчитывать. Огромный минус в том, что я — иностранный гражданин.

Вечерами гуляли и изучали окрестности. Мне очень понравился север города, в котором мы временно осели, весь заполненный многоэтажными новостройками. В Луганске новое жилье давно уже почти не строили, а здесь в сжатые сроки появлялись целые кварталы. Мне нравилось. Как наглядное доказательство того, что тут кипит жизнь, есть люди. Это обнадеживало. В считанные дни я уже хорошо изучил этот район с прямыми длинными улицами, ведущими в центр и прочь из города. Однажды, гуляя еще по малознакомому Тамбову, мы с Леной сели на автобус №1. Мы знали, что он привезет нас практически к дому. Но сели мы не на той остановке и поехали в противоположную сторону, на юг города.

Боли продолжали меня беспокоить. И несмотря ни на что, они только усиливались. Ломила поясница. Я попросил Лену сделать массаж. Она хорошо меня потерла. Однако эффект оказался прямо противоположный.

Поздней ночью 13 сентября я проснулся от накатывающей боли. Я наконец осознал, что болят почки. Как мне в голову раньше это не пришло! Болезненно хотелось в туалет. Я набрал в бутылку горячей воды и приложил к паху. Не отпускало. Разбудил Лену, не проявившую должного врачебного энтузиазма. Ну ладно, с каждого по возможностям. Ее сонная мордочка была крайне недовольной, однако она отрицала это.

— Вызывай скорую, — бросил ей. Я начал набирать в ванную горячую воду.

— Сильно болит? Может не надо скорую, может пройдет?

— Вызывай!

Я неплохо знал свой организм. Понимал, что дело — дрянь. Сел в горячую воду, которая еще толком даже не набралась. Лена дозвонилась и вызвала врачей.

— Сказали, скоро приедут.

Неожиданно на меня накатила сильная волна кромешной боли. Тело напряглось, словно от электрического разряда. Невидимая рука прошла сквозь мою спину и со всей силы сдавила почки. Некоторые говорят, что в жизни все надо попробовать. Я почти согласен, поэтому любителям проверять себя и мир на прочность настоятельно рекомендую попробовать почечную колику в острой фазе. Начались мои муки. Точней не скажешь. Я вылез из ванной, оделся и вышел на балкон. Фонари своим теплом согревали свежий асфальт, покоящийся между новыми многоэтажками. Машины не ездили, четыре часа утра, тишина и покой. Гармонию нарушало лишь то, что кто-то пытался вырвать мне внутренности. Я ждал скорую. Ну где же вы, девчонки, короткие юбчонки?

Медики приехали через двадцать минут, которые для меня показались навязчивой и неприятной жвачкой. Бывает так, время становится невкусной жевательной резинкой. В квартиру зашел молодой врач с невозмутимым, непроницаемым лицом. «Гробовщик, — подумал я. — Все, хана мне». Он спрашивал о прописке, регистрации, страховке и прочем, сразу достал кипу бумаг, ручку и начал заполнять.

— Вы не спешите, — простонал я, корчась на кровати в позе эмбриона.

Он юмора не понял, буркнул что-то в ответ. Из волшебного чемоданчика хладнокровный последователь Гиппократа достал ампулу и шприц, вколол мне в вену обезболивающее. Я немного успокоился, рассчитывая, что оно подействует. Каким же глупцом я был. Прошло более десяти минут, но легче не становилось.

— Собирайтесь, поедем в больницу.

— Сейчас, схожу в туалет.

В паху неимоверно жгло, будто злые шутники насыпали красного перца в штаны. И тогда я увидел бурую, почти черную жидкость.

— Это от лекарства моча окрасилась? — поинтересовался я, выйдя из уборной.

— Что? А, нет, это кровь идет.

После этого я в принципе уже ничего хорошего не ждал. Надел шлепки и налегке вышел вслед за врачами. Я забыл, что за окнами уютного дома холодное осеннее утро, совсем не желавшее облегчить мои страдания. Я надеялся, что больница находится рядом. В машине скорой помощи меня начало трясти — и от холода, и от боли. Ехали долго. Привезли меня в городскую больницу №2. Начали оформлять, обследовал дежурный врач. Между тем, с начала моих мучений прошло более часа. Я все надеялся, что страдания мои утихнут. Однако почки по-прежнему находились во власти невидимой руки, беспощадно сжимавшей их. Определили меня в одну из палат на третьем этаже.

Я не заходил в нее, чтобы не будить других людей. Удобно устроился на мягкой скамейке в коридоре, но о сне не было и речи. Утомленный мозг умолял об отдыхе, но почечная колика злобно хохотала в ответ. Я попросил у медсестры обезболивающего. Сделали укол, прошло время. Легче не стало. Я попросил еще, но получил отказ — нельзя колоть его слишком часто.

Все потихоньку просыпались, шли умываться, болтать, курить, приходила новая смена, лечащие врачи. Я решился зайти в палату. Вещи я не брал с собой, поэтому в прикроватную тумбочку даже класть нечего было. Пытаться уснуть смысла не было. Я просто лежал и стонал. Мои соседи по палате заметно напряглись, вид мучающегося человека не предрасполагал к хорошему утру. Медсестра поставила мне капельницу. Раствор медленно капал по трубке. Несколько часов непрерывной и острой боли совершенно лишили меня сил.

Капельница также не принесла облегчения. Меня тошнило и рвало. При колике это довольно обычное состояние.

— Надо много пить и ходить, чтобы вышел камень, — посоветовали медсестры.

Я вышел из палаты и бродил по коридору, пытаясь отвлечься от боли. Получалось откровенно плохо. Не было ничего, что действительно могло бы заставить меня хотя бы ненадолго забыть об острых неприятных ощущениях. Была суббота, поэтому я не мог сделать ни УЗИ, ни сдать анализы, так как работать все начнет только с понедельника.

Я шаркал своими старыми потрепанными тапками по холодным больничным лабиринтам и переулкам, перекресткам и проспектам, придумывая себе новые комбинации пути. Голова уже практически ничего не соображала, я был изможден. Крутились бессвязные обрывки мыслей, фраз и слов из песен. Прошел в южное крыло и встал у окна. Внизу стройным тесным рядом росли высокие и еще зеленые деревья, которые скрывали за собой сквер. Я поразился тому, что этот вид очень похож на Луганск. Определенно, такой пейзаж должен быть в моем родном городе. С тех пор эта картина стала для меня своеобразным порталом домой. Я будто смотрел отсюда на свой город. Казалось, он находится как раз за этими деревьями и, чтобы попасть в него, нужно сделать всего пару шагов. Дело в том, что Тамбов и Луганск совсем не похожи. Первый старше, в нем сохранилась атмосфера, напоминающая о помещиках и крестьянах. Луганск же заполнен заводами и яркими образчиками советской архитектуры, действительно старые усадьбы почти исчезли. Города разительно непохожие друг на друга. Поэтому увидев картину, напоминающую о Луганске, я очень удивился. Позже я подходил к этому окну, чтобы подумать и насладиться пейзажем.

Неожиданно, ближе к вечеру, я перестал чувствовать боль и, наконец-то, смог связно и не через силу говорить. Познакомился со своими соседями. В основном, ими оказались люди пожилого возраста, отставные и действующие военные. Особенно выделялся среди них добродушный старичок, если не ошибаюсь, служивший в военно-воздушных силах. Заметно было, что к нему относятся с уважением. Лежал в палате и прапорщик. Я его сразу невзлюбил. Во-первых, он очень много говорил. Во-вторых, о тех вещах, в которых, зачастую, не разбирался. Мне казалось, что когда он открывал рот, то в его голове еще даже мысли не было, а язык уже начинал молоть.

Есть захотелось чудовищно. Позвали на ужин.

— У тебя нет своей посуды? — спросила буфетчица.

— Нет, — отвечаю.

— Ну, пусть родственники привезут.

«Ага, — думаю. — Лена допоздна работает, в больницу ее не пустят. Прием только до восьми. А никого другого у меня здесь и нет».

— Некому привезти. У меня в Тамбове нет никого.

После ужина я размышлял над трудной ситуацией, в которой оказался. На меня накатила волна отчаяния. Один в чужом городе, в больнице, мучимый ужасными болями. В кармане всего двадцать рублей. Мне стало стыдно, непонятно перед кем. Я ведь даже лекарств или воды себе не смогу купить. Этих денег хватило бы только на проезд.

Я вспоминал своих родителей. Я не слышал их голоса более двух месяцев. До меня иногда доходили обрывки информации о них, мама пострадала от снаряда. Я надеялся, что они живы. Даже не подозревал, что пока я был здесь в больнице, они переживали одни из самых страшных событий в своей жизни. Я тоже переживал не самый легкий период. Откровенно, я был в тупике, уперся головой в стену. И ничего за ней не видел. Это было какое-то новое ощущение того, что у тебя нет будущего. После школы — университет, после вуза — работа, семья. Это так, в общих чертах. А после больницы — что? Ноль информации. Как выйти из сложившегося положения? Где взять денег? Как вылечиться? Когда пройдет эта проклятая боль? Впереди просто снежная стена. Я не строил планов. Я сильно устал.

С раннего утра сильная боль вернулась. Первые два дня она была невыносимой. Мне кажется, что случись такое в Луганске, я не так остро переживал бы все это. В Тамбове к физическим страданиям примешивались еще и моральные. Нервы мои к этому моменту были значительно расшатаны. Безнадега приветливо скалила клыки. Даже свойственное мне чувство юмора сейчас было попросту неуместно.

Санитарка, умело орудующая шваброй по полу, люто наорала на меня за то, что я прошел по помытому. Ломаемый несносной болью и обстоятельствами человек, я удержал себя в руках, чтобы не разбить ей голову. Чертово воспитание. Скажи спасибо моим родителям, тварь. Моя мама тоже работает в больнице, и тоже санитаркой. Я просто не мог себе представить, чтобы она вела себя подобным образом.

Надо сказать, что персонал в больнице вообще отличался прибабахнутостью. Большинство из них были неимоверно злыми. Будто недолюбили их в детстве и личная жизнь не сложилась. Глядя на их лица, мне казалось, что я попал не в храм целителей, а в застенки гестапо. Сразу вспомнился «Репортаж с петлей на шее» Юлиуса Фучика. Таких людей надо ограждать от нормального общества. Конечно, повстречал я и добрых медсестер. Например, Оля. Очень жизнерадостная и простая женщина. К тому же, тезка моей мамы. Она всегда утешала и хорошо ставила уколы. Медсестра Лена оказалась родом из Луганска, она приехала в Тамбов много лет назад, вышла здесь замуж. Спрашивала меня о происходящем там. Я рассказал то, что знал.

— У меня там живут мама и брат, — говорила она. — Я никак не могу с ними связаться. Ничего не знаю об их судьбе.

— Хотите, я попробую что-то узнать. У меня там остались знакомые.

В следующую свою смену она дала мне их адрес, а я скинул его на мобильный товарищу, у которого знакомый мог узнать о судьбе родственников.

На исходе второго дня моего пребывания в больнице, жуткие боли снова поутихли. В последующие дни они возвращались, но были уже не такими безумно нестерпимыми. Первые два дня оказались самыми сложными и болезненными. В понедельник сделали УЗИ, которое показало, что в почках много песка, но крупных камней нет.

— Почему же болит так сильно тогда? — спрашивал я у врача.

— А так часто и бывает. Мелкие песчинки причиняют большие неудобства.

Обследование показало, что ничего сверхсерьезного и архисложного у меня нет. Просто песок. Какая-то особо недолюбленая, как и некоторые медсестры, песчинка решила покинуть почку и попутешествовать по моему организму, чтобы вырваться наружу. Острые мучения прекратились, потому что крупица сместилась и продвинулась дальше. Но мне было по-прежнему нехорошо. Я толком ничего не мог есть, меня тошнило. Организм переживал не лучшие свои моменты. На меня накатывали волны отчаяния. И, как ни странно, больше всего беспокоило отсутствие денег.

Я заметил, что некоторые пациенты выходят не только на улицу, но и уходят домой. Официально они, конечно, не имели права этого делать. Но сотрудники отделения закрывали на это глаза. Им, по большому счету, было совсем плевать. Мне нужны были деньги. Я краем уха слышал, что в управлении социального развития оказывают переселенцам адресную помощь. Позвонил Лене, она по интернету узнала адрес, а я спросил у соседей по палате, как туда проехать. Ничего не говоря медсестрам, покинул территорию больницы и на автобусе добрался до улицы Московской. Пришлось долго идти пешком. Дорога мне показалась особенно тяжелой и бесконечной из-за остававшихся болей, спазмы мучили живот и ногу. По левую руку величественно возвышался храм, устремив разноцветную карамель куполов к небу. Он поражал красотой и ухоженностью. Как позже узнал, я проходил мимо Тамбовского Вознесенского женского монастыря. Миновал областную больницу, попутно спрашивая местных, куда мне идти. Повернул налево. Меня встретила узкая и короткая улица, по которой почти не ездили машины.

И тут я увидел свою маму. Мне навстречу шла девушка, в белом халате. Наверное, работала медсестрой и мчалась в больницу. Она была копией моей мамы в молодости. Я не мог отвести от ее лица взгляда, смотрел, как завороженный. На долю секунды я поверил, что это и есть мама. Я замедлил шаг, девушка шла ко мне навстречу. Мне безумно захотелось остановить ее и обнять, рассказать ей все, кто я, откуда, как она похожа на Олю. Наверняка, ее так же и звали… Но она прошла мимо, а я почувствовал горечь внутри: жива ли моя мама? И сразу же начал гнать прочь депрессивные мысли.

В управлении мне попалась неимоверно внимательная и доброжелательная немолодая женщина.

— Вы можете оформить себе адресную помощь. Оставьте свое заявление. Его рассмотрят, наш сотрудник придет к вам домой, по месту временной регистрации, посмотрит на условия, в которых вы живете и примет решение о назначении материальной помощи, — рассказала она.

— Вы понимаете, у меня сейчас денег нет ни копейки. Я на последние сюда из больницы приехал.

Как ни странно, она прониклась моей ситуацией. По лицу стало понятно, что разволновалась.

— Ой, а как же вам помочь?

— Мне сейчас бы какие-то деньги получить, если вы уж оказываете такую помощь. Тысячу хотя бы, а лучше две.

— Вообще, у нас так не принято, выдавать деньги сразу, но может получиться. Так, давайте напишем обращение на имя нашего начальника.

И вместе мы составили обращение, в котором я просил ввиду тяжелого материального положения выдать мне тысячу рублей на продукты, проезд и прочие необходимые траты. Удивительно, но я действительно получил тысячу рублей. Собственно, это и все, чем помогли официальные власти за все время нашего пребывания в России. Дальше тратили мы — пошлины, тонны ксерокопий, километры дорог. Но все это было потом. А сейчас я поблагодарил добрую женщину и отправился назад в больницу.

Теперь я мог купить нормальной воды, врачи сказали много пить и двигаться, и что-нибудь вкусного перекусить. Я шел к остановке и у меня из головы не выходила девушка, так похожая на маму. Наверняка, эта встреча что-то значила. Надеюсь, знак был хороший.

К середине недели мне стало немного легче в физическом плане. Я тогда решил ходить по набережной, мимо усадьбы Асеевых. Она меня впечатлила. Дома таких красивых усадеб не было. Река поблескивала, разбрасывала сверкающие отражения желтых лучей. Деревца сбрасывали листья, словно балласт. Те щедро укрывали еще зеленую, но уже тусклую траву, добавляли багровые, красные и темно-желтые тона. Ели сохраняли свежесть своих иголок. Проходя по липовой аллее, я вспомнил сладкий запах этих деревьев во время цветения. Ноги болели, мне хотелось присесть на лавочку, бережно скрываемую кустарниками и насладиться тишиной, свежим воздухом и видом спокойной реки. Я все равно продолжал свой пусть, осматривая кафе и достопримечательности. Утки и голуби сновали туда-сюда в поисках пропитания. Несколько уточек красиво приводнились на зеленоватую гладь Цны. Детвора под присмотром взрослых весело бегала или с заботой кормила птиц. Часто встречались беременные девушки и мамы с колясками. Троица молодых мам посмотрела на меня, потом все захихикали. «Эх, девки, в былые времена мы бы с вами зажгли!» — пошутил я у себя в голове в надежде, что юмор поможет и боль утихнет. Она — долгая и изнуряющая, никуда не исчезающая, давила на спину, ноги, ребра, не говоря о животе.

Часами я бродил по набережной, бессмысленно и грустно, слушал невеселые песни, мечтал получить весточку из дома, услышать голос родителей. Жизнь и высшие силы распорядились так, что на этом этапе я получал только безразмерную боль — физическую и психологическую. Я искал источники энергии — в окружающих пейзажах, в людских примерах. Искал, чтобы не сломаться под тяжестью накативших проблем.

В это время часто думал об одном из своих любимых писателей — земляке Владиславе Титове. Это был сильный физически и духовно человек, шахтер, рисковавший каждый день своей жизнью. Странно так получается, что наступают моменты, когда опасность не просто маячит вдалеке, а уже подошла и трогает тебя за плечо. И приходится делать выбор. Титов его сделал — и лишился рук, при этом сохранив десятки жизней своих товарищей, предотвратил взрыв в шахте. Тяжелая судьба, но он смог найти себя после трагедии. Стал писать о пережитом. Так появилась знаменитая повесть «Всем смертям назло». Без слез ее невозможно читать. Я поражался тому, откуда в людях берется столько духа, столько веры в будущее. Я, наверное, не такой. Еще один из моментов, над которым я долго размышлял: он жил во времена Советского Союза и, кажется, государство о людях заботилось больше, чем в современном мире. Даже человек без рук мог стать писателем и издавать свои произведения. Какая судьба постигла бы Титова в наше время? Нашел бы он новое место в жизни? Я уверен, что нашел бы. Ведь дело не в государственном строе, а в самом человеке. Несломленном человеке.

Я решил, что могу отлучиться из больницы и переночевать дома. Я очень соскучился по Лене, хотел увидеть ее голубые глаза и почувствовать родной запах тела. Вместо лица у меня была каменная маска, я затруднялся показывать эмоции из-за нехватки сил. Будучи энергичным по своей натуре, я никогда не чувствовал усталость в глобальном масштабе. Теперь же это чувство заволокло меня в свой кокон. Песок в почках впитал все мои жизненные силы и эмоции, оставив лишь страдания.

Упал на мягкую кровать в квартире и немного отдохнул, Лена еще была на работе. Принял душ, и почувствовал себя обновленным. Боль, конечно, не прошла, но вода, как мне кажется, имеет целебные свойства для души и тела. Недаром говорят, что все мы вышли из океана, да и люди состоят на восемьдесят процентов из жидкости.

По возвращении моей возлюбленной, мы устроились на кровати посмотреть фильм и уснули в объятиях. Ночью проснулся от сильной боли. Да сколько можно! Начало первого. Мне нужен обезболивающий укол. Проблема заключалась в том, что после девяти вечера пациентов в больницу не пускали. Но я решил рискнуть, на месте в таком состоянии усидеть не мог. На такси добрался до больницы и, поругавшись с охранником, вернулся в палату. Никто из медсестер меня не хватился. Тишь да благодать.

Остаток ночи прошел муторно. Я ворочался в попытках лечь так, чтобы меньше чувствовать неприятную жгучую боль. В последующие дни я снова погрузился в свою внутреннюю борьбу против недуга, оптимизировав все силы, всю энергию подобно роботу. Прогуливался по больничному двору. Черное отчаяние меня приобняло и лизнуло в щеку. Опять я остался наедине с проблемами.

И тогда я решил зайти в часовню святителя Луки. В ней никого не было, кроме матушки, так я ее впоследствии называл. В церквях часто испытываю необъяснимое ощущение, возвышенное и твердое, монументальное, великое. Есть в этих местах своя энергия, совершенно особая для православного и русского человека. Я присел на лавочку. На моих глазах непроизвольно появились слезы. Пожилая женщина спросила меня, что случилось. И я рассказал ей, кто я, откуда и в какой ситуации оказался. Она говорила со мной, поведала о себе, своем жизненном пути. Несмотря на то, что матушке было около 70 лет, выглядела она довольно бодро. Мы долго разговаривали. Я наконец-то получил то, чего мне так не хватало все эти дни — общение и поддержку. И даже непрекращающаяся боль сама собой отступила на второй план.

— Мы часто молимся за Украину, за Луганск и Донецк. Прихожане молятся за мир, нам не безразлично происходящее у вас. Люди очень переживают, кто-то сам оттуда, у других родственники. В голове не укладывается. Мы молимся за мир на Донбассе. Вся Россия молится за вас.

Летом и в начале осени о нашей войне говорили все. Если выразиться журналистским сленгом — топовая тема. Потом она пошла на спад — стали меньше показывать по телевизору. А раз не показывают, то и беспокоят уже совсем другие проблемы. Только нас, жителей Донбасса, эта тема будет, как глубоко застрявший осколок, постоянно беспокоить, независимо от того, показывают войну по телевизору или нет.

Бабушка дала мне печенья и книгу, в которой люди рассказывали о том, как им помог Господь. Я с интересом читал истории в палате, удивлялся тому, что даже за выздоровление от простуды люди благодарили Бога. Наверное, так и надо. Гораздо сложнее поблагодарить Создателя за скорби и испытания, которые выпадают на нашу долю. Впервые эта мысль пришла мне в голову.

— Что ты там про исцеление душ читаешь? — сказал прапорщик, любивший вмешиваться в каждый разговор или действие. — Лучше бы почитал «Мертвые души» Тургенева.

Я искренне рассмеялся, ситуация была абсурдной: прапорщик указывает журналисту, о чем ему читать. Да еще и неправильно.

— «Мертвые души» написал Гоголь, — поправил его я. — Какая тебе разница, что я читаю.

— А вот хамить не надо.

У меня создалось ощущение, что прапорщик действовал заодно с моей почечной коликой и песком.

В эти дни у Лены прошел юбилей. Кроме поздравления по телефону, я не мог ей ничего дать. Тридцатилетие она встречала в одиночестве. Я винил в этом себя.

К концу недели мне полегчало. Я меньше просил обезболивающих уколов, постоянно пил воду, старался чаще ходить, много читал. В больнице книги становятся лучшими друзьями и неотъемлемым элементом досуга. За шесть дней я прочел три или четыре книги, и был доволен собой.

Именно перед выпиской я впервые за несколько месяцев услышал голос мамы, она смогла мне дозвониться.

— С нами все хорошо, — рассказывала она вполне спокойно. — У папы тут такое было…

— Что случилось?

— Да так, по телефону нельзя рассказывать. Потом, приедешь или мы в гости приедем — расскажем.

Я интуитивно догадался, в чем было дело.

— Понятно, — говорю. — Но все нормально, все живы и здоровы?

— Да, все хорошо.

— А я вот в больнице лежу, почечная колика у меня была. Но уже легче. Камней не нашли.

Услышать родной голос после всех смертоносных обстрелов, узнать о том, что родители живы и с ними все в порядке — эти ощущения не передать. Я знал, что у кого-то совсем не радостные новости, кто-то не дождется своих любимых, потеряет их навсегда. И неизвестно, каким было их прощание, последние сказанные друг другу слова. Как писал Владимир Семенович: «И отплакали те, кто дождались. Недождавшиеся — отревели».

Меня выписали. Я без сожаления ушел из отделения от злобных медсестер и из палаты, где я практически ни с кем не общался. Зашел в часовню, сказал матушке, что у меня дела немного пошли на лад. Она была рада за меня и пригласила приходить на службы.

Первые два дня я пребывал в странном состоянии — у меня болел весь организм. Я списал все на медикаменты и обезболивающее. На руках еще виднелись точки от многочисленных уколов в вену, даже появился небольшой шрам. Чувствовал я себя стариком — не мог поднять ничего тяжелого, быстро ходить и много чего еще.

Лена пропадала на работе. Вскоре наконец-то получила первую зарплату. Взял денег и купил лекарств. Я чувствовал свою бесполезность. Находиться без работы для меня — мука. Труд я всегда ставил во главе жизни человека. Мне надо было заниматься любимым делом, жизненно необходимо для исцеления. Но сейчас я боялся сделать лишнее движение, боялся возвращения тех невыносимых болей.

Я выходил на прогулки, еще сильнее подчеркивающие мое одиночество. Шел по улице Рылеева по направлению к центру. Район остановки «Арженка» тоже показался мне очень похожим на Луганск. На востоке города у нас есть точно такие же дома. Мой путь лежал мимо торговых центров, больших стоянок, полузаброшенных гигантских заводов, больницы, к которой был приписан, одиноких многоэтажек и длинных жилых комплексов, перекрестков и храмов. На дворе было пасмурно и зябко, срывался дождик, мокрый асфальт отсвечивал свет фар и фонарей. Я шел и шел, не обращая внимания на прохожих, а только на красивые здания, мемориальные таблички, памятники культуры. Мне было неловко перед людьми, все бегали по своим делам, суетились, решали проблемы, спешили домой к семье. А мне некуда было спешить. Они не должны были узнать, что я шатаюсь без дела. Я не смог бы это объяснить.

Моя Лена занималась поиском новых работников, их обучением, проверяла документы, накладные, проводила инвентаризацию, принимала товар. Ей не до скуки. А я… я бродил по земле.

Устроился в местную газету. Взяли сначала на полставки, мол, испытательный срок. Список моих дел практически не увеличился — я ходил на мероприятия от силы один раз в неделю. Скука и безденежье также оставались по правую руку от меня. Однажды гимназию посетила делегация из Франции. И даже целый мэр какого-то французского городка присутствовал. Мне хотелось высказать ему все, ведь это с попустительства Европы, где Франция играет не последнюю роль, у нас началась война. И не только у нас. Это Европа, подчиняясь сюзерену, манила Украину безвизовым режимом и соглашением об ассоциации. Эх, Европа, когда-то ты была сильна, ты правила миром, выигрывала войны и сама диктовала условия. А сейчас? Сейчас у вас чистые улицы, высокие зарплаты, повсюду толерантность и равноправие, но… вы никто.

От работы в газете я получил не то, что мне обещали. Я поверил словам редактора, а в итоге не получил ничего, зарабатываемых денег хватало только на лекарства. Всю осень я перебивался случайными заработками, написал несколько материалов в воронежскую газету, главный редактор которой — очень порядочный человек, он перечислял мне небольшие гонорары. В октябре несколько тысяч рублей переслала бабушка.

Холода здесь наступали рано. Еще до декабря срывался снежок. Мы купили теплое одеяло и нашим родным удалось передать какие-то теплые вещи из Луганска. Все это время я жалел об одном — нельзя мне выпивать. Алкоголь вреден для организма и, в частности, для почек. Учитывая то, что они постоянно ныли. Мне жутко хотелось напиться, как в университетские времена, чтобы немного расслабиться, чтобы мозг наутро был ясным, несмотря на похмелье, чтобы мысли не путались. Но нельзя. Я сознательно ограничивал себя в этом. Понимал, что могу увлечься, погрузиться в пучину к зеленому змию. И, самое страшное, все в одиночестве. Во времена обучения в вузе мы не ограничивали себя в распитии алкоголя, но тогда и смысл в этом другой был. А сейчас пить, чтобы забыть и отпустить проблемы, — путь к погибели. Голову надо было сохранять ясной.

В отношениях с Леной все складывалось не безоблачно. Изо всех сил я должен был сделать рывок. Требовалось выбраться из болота, в котором я застрял, нужно обеспечивать свою семью. Но боли удерживали меня в своей власти. Я понимал, что нужно Лене, но на тот момент не мог ей предложить ничего, кроме песка из почек. Мне казалось, что вот-вот появится шанс найти нормальную работу. Но удача не улыбалась мне. И отношения все больше заходили в тупик.

Еще когда выписывался в конце осени, у меня не возникало сомнений — я попаду сюда снова. Мои страхи подтвердились. Спустя четыре месяца мне снова пришлось ехать в больницу №2. В конце января в один из вечеров снова случился приступ почечной колики. На этот раз болела правая почка. Неприятные ощущения были сильными, но не такими кошмарными, как в первый раз. Поэтому скорую помощь я решил не вызывать, а просто вызвал такси, чтобы отправиться на другой конец города.

Таксист — представитель одного из кавказских народов — очень был похож на Аль Пачино. Глаза его светились грустью, как и у знаменитого актера.

— Я не наркоман, — предупредил его, потому что вид мой был потрепанный, меня трясло, я согнувшись сидел в кресле авто. — Просто почки болят.

— А, у меня тоже камни были, — начал рассказывать он. — Это в армии произошло. Меня командир заставил выпить глюкозы, он сказал, что все выйдет. И действительно, помогло. Мой тебе совет — пей глюкозу и ешь много арбузов. И никогда у тебя не будет проблем с почками.

И снова передо мной предстали ставшие такими родными больничные стены отделения, холодный пол и длинные темные коридоры. После оформления и укола, я отправился в свою палату. Верней, это было пространство перед палатой с тремя кроватями. Я поселился на одной из них, оказавшейся самой скрипучей. Пришлось перетаскивать вещи в другой шкафчик и ложиться на другую койку. Утром познакомился с обитателями палаты, которые оказались намного приветливей и дружелюбней предыдущих моих соседей. Или мне так показалось из-за более терпимого самочувствия. Во всяком случае, я общался с ними, шутил и чувствовал себя комфортно. Я уже не надеялся завести здесь друзей, как в первый раз, но, по крайней мере, мог узнать новых и интересных людей.

Впрочем, ничего особо интересного все равно не происходило. Снова такие же тянущиеся дни, книги — наконец-то добил сагу о ведьмаке Геральте. Выходил гулять на набережную. Теперь она была совсем другая — не зеленая и яркая, а заснеженная и холодная. Я, кажется, впервые увидел, что реки замерзают. Это было в новинку. Дети катались по хрустящему льду без страха провалиться. Неимоверно круто. Все дело в том, что зимние виды спорта в Луганске не развиты, а здесь — настоящий культ. Интересно.

Я мало ел, меня постоянно мутило. За десять дней пребывания в больнице я очень похудел. Превращался в доходягу, сил не хватало. Однако все не так печально и тяжело, как в первый раз. Я уже был готов к боли, привык ее чувствовать и научился жить с ней.

— У вас камней нет, но очень много уратов. Пейте мочегонное, — советовали врачи.

Что же, отсутствие камней меня несказанно радовало.

— Как мне надоела моя, — сетовал один военный в отставке. — Звонит постоянно, носится, хочет приехать. Я говорю, чтобы не суетилась. Надоела уже.

— Я бы не отказался от того, чтобы ко мне пришли родители. Цените такую заботливую жену, — сказал я. — Ко мне, например, в Тамбове и прийти-то некому. У меня никого здесь нет. Жена на работе, а родители и друзья в других городах. А вы сами отвергаете заботу близких.

Из окон четвертого этажа я опять смотрел на полюбившийся сквер. Он тоже изменился, стал более прозрачным, укрывший землю снег хорошо подчеркивал темные стволы деревьев, листья давно покоились на земле, а хвойные иголки стойко качались на пронизывающем тамбовском ветру. Этот маленький парк стал одним из тех мест, где находится моя душа и куда возвращаются мои мысли.

Я встретил медсестру Лену, вышедшую на дежурство.

— О, ты снова здесь? — сказала она. — Не везет что-то тебе.

— Ага, — бодро ответил я. — Я помнил о вашей просьбе. Пытался узнать информацию о ваших родных. Только знакомые мои так ничего и не ответили.

— Да? Ну, ничего. С братом и мамой все хорошо, они живы-здоровы. Мы с ними потом сумели созвониться. К себе звали.

Я за нее искренне обрадовался. Я прекрасно понимал, какие чувства она испытывала и как переживала.

Потом мои больничные дни закончились. Продолжал работать на полставки в газете, изредка ходил на мероприятия. Побывал на открытии парка «Дружба», где прошла лыжная гонка. Была неимоверная холодина, ног я не чувствовал. Знал, что замершие ноги — это шаг к очередному возвращению в больничные палаты, это новые почечные колики. Но жизнь не оставила мне выбора. Всегда приходится чем-то жертвовать.

Со временем мои старые зимние ботинки прохудились. Сразу оба. Подошва оторвалась по всей длине внутренней стороны стопы — от пальцев и до пятки. И вот я иду по улице Магистральной на мероприятие — пчеловоды Тамбовской области передавали партию меда жителям Донбасса. Иду, а в мои ботинки затекает вся слякоть, я чувствую холод внутри, теплые носки напитались влагой, подтаявшее болото находится не только снаружи, но и внутри моей обуви. Я почувствовал себя законченным бедняком. В прохудившихся ботинках я проходил более трех недель, пока не удалось купить на распродаже новые.

Состояние здоровья оставляло желать лучшего. Боли уменьшились и стали не постоянными, а периодическими только к концу мая, когда город вовсю цвел. Цна выбралась из-подо льда и начала свой бег, в парках зазвучала музыка, прогуливались парочки. Весна — возрождение всего сущего. И людей тоже. Я рассчитывал, что с приходом тепла моя депрессия, мои тяжелые раздумья испарятся. Действительно, все стало казаться не таким безнадежным. Даже с работой и деньгами стало чуть получше — удавалось подрабатывать.

Пребывание в больнице натолкнуло меня на мысль или даже правило о том, что боль проходит. Рано или поздно, но она проходит. Если ты еще жив.