Своим друзьям, которых у него было немного, Арнольд Критский, миллиардер и кандидат в Президенты России, с гордостью заявлял:
Я — человек масштабный. Я не могу довольствоваться малым. Мне подавай простор, волю, много народу, много вещей самого лучшего качества.
Все это стоит больших денег, Арноша, — осторожно говорили собеседники, выпивая за его счет. — Хватит ли у тебя капитала на удовлетворение твоих широких запросов?
Насчет запросов Арноши друзья Критского были совершенно правы. Запросы господина Критского были какими‑то ненормальными, даже с точки зрения весьма обеспеченного человека из среды новых русских.
Если Арнольд выезжал осматривать недавно прикупленный завод фосфатных удобрений, то его сопровождали не меньше двадцати человек личной охраны, собственный повар–филиппинец, псарь со сворой борзых в отдельном фургоне, пять секретарей, две стенографистки, диетолог, врач–окулист, портной с помощниками и еще несметное количество непонятного люда, которых он называл «холопами».
Особая гордость Арнольда — белый конь. Его возили в отдельном лошадином трейлере в сопровождении трех конюхов, злых, как кабаны в период случки. Они ни на шаг не подпускали к драгоценному коню даже детей и жену Критского, не говоря о прочей мелкой сошке, что роилась вокруг Арнольда и его громадных капиталов.
Конь нужен был Критскому для особого представления. При подъезде к очередному городу, в котором промышленность, местная власть и горожане принадлежали Арнольду, Критский менял кожаное сиденье «лимузина» на роскошное английское седло, пошитое лучшими шорниками английского города Бирмингема. С помощью конюхов Арнольд, проклиная выдуманный им самим ритуал, взбирался на коня и в таком виде, гордо помахивая рукой изумленным горожанам, въезжал в город.
Арноша, что ты при этом ощущаешь? — интересовались приятели, выпивая с ним в ресторане «Царская охота».
Я чувствую себя Наполеоном, Александром Македонским и Юлием Цезарем одновременно, — гордо отвечал Арнольд.
Вот видишь, я прав, — шептал один из приятелей на ухо другому, — он свихнулся. У него даже не раздвоение, а растроение, или, храни меня боже, расчетверение личности!
Каким бы идиотом ни казался Арнольд Критский со стороны, все окружающие были отлично осведомлены о том, что с ним лучше не связываться и над новыми привычками не следует смеяться.
Пытались тут некоторые смеяться, — зловеще поблескивая дорогими зубами, говорил Арнольд, — да теперь их косточки в подмосковных лесах под кудрявыми деревьями белеют.
В делах Критский был на удивление безжалостен, жесток и бездушен. Любого противника, попадавшегося ему на пути, он давил беспощадно. Случалось, находились отважные люди, пытавшиеся ему противостоять, но жили такие храбрецы недолго, моментально проваливаясь в неизвестность. Даже тел не находили. Критский умел прятать концы в воду.
Сегодняшнее утро Арнольда Критского мало чем отличалось от всех прочих. Разве что одним: он позволил фоторепортерам иллюстрированного журнала «Семь дней в неделю» сделать цветной репортаж о его доме и семье. А также милостиво согласился дать короткое интервью о том, как зарождалась финансовопромышленная империя, которую миллиардер не без юмора именовал «Арнольд Критский без партнеров».
Арноша не делится не потому, что не хочет, — откровенничал его знакомый, — он просто не знает, что такое «делиться». То ли у него это от рождения, то ли он заразился каким‑то особым вирусом в середине девяностых, когда пачками отправляли на тот свет неугодных ему бизнесменов и противившихся его воле директоров предприятий.
Арнольд приоткрыл глаза, убедился, что в комнате полумрак, солнце не пробивается сквозь плотно задернутые шторы. И лишь тогда открыл глаза полностью и слез с постели.
Он всегда спал один, в роскошной спальне, на пятом этаже бывшего доходного дома на Малой Бронной. Жену и детей Критский держал в одном из своих загородных особняков, в окружении взвода охраны и частных учителей. Он считал, что семья нужна, но не каждый день.
Ему стоило целого состояния выселить из этого очаровательного старинного дома семьи бывшего руководства телеканала НТВ. Как они ни упирались, но не смогли устоять перед гигантской суммой отступных, предложенной Критским. Теперь Арнольд являлся единоличным собственником целого этажа и подумывал о приобретении всего дома. Мешал находившийся на втором этаже музей какого‑то писателя, которого все вокруг считали классиком, но имя которого ничего не говорило Критскому, не любившему тратить время на такое пустое занятие, как чтение художественной литературы.
— Поскольку я человек занятой, — говаривал Критский, — из всех искусств для меня важнейшим является секс.
Секс занимал большое место в жизни Арнольда. Секс он обожал и был готов предаваться половым утехам в любое время дня и ночи: в кабинете, на конюшне и даже в ресторане, откуда приказывал выставить прочих посетителей, чтобы не мешали «вставить» очередной длинноногой девице из эскорт–услуг прямо на столе, сбросив на пол пятисотдолларового омара под соусом из черной икры.
Зевая во весь рот, Арнольд встал, сунул ноги в услужливо подставленные тапочки и принял на плечи роскошный халат из набивного шелка. Арнольду прислуживал дворецкий, за огромные деньги выписанный из Англии. До Критского дворецкий Джеймс прислуживал герцогу Сент–Кларку, человеку высочайшей культуры. Но Критский предложил Джеймсу в десять раз больше фунтов стерлингов, и Джеймс терпеливо сносил первобытные грубости богатого «нью рашен».
Критский вышел из спальни и едва не упал, споткнувшись о фотоштатив.
Что за херня тут творится? — Критский в гневе был несдержан на слово.
Фоторепортеры из журнала «Семь дней в неделю». — К Критскому подскочил секретарь Аркадий, молодой человек, по жеманным повадкам которого сразу можно было сделать вывод о его сексуальной ориентации. — Вы им позволили сделать репортаж, вот они…
Ладно, — Критский лениво махнул рукой. — Пусть снимают. Пусть народ знает, что ничто человеческое Арнольду Критскому не чуждо, что я такой же, как все: ем, сплю, трахаюсь и много–много работаю.
Аркадий подобострастно хохотнул. Арнольд потрепал по щеке Аркадия, погладил подбежавшую к хозяину борзую суку по кличке Санька и прошел в столовую. Умываться, принимать душ и чистить зубы Арнольд начинал только после еды. Поесть он любил, и плита у него на кухне никогда не остывала.
Под столовую была переделана бывшая княжеская библиотека. Когда‑то стены, уходившие высоко под потолок, были заставлены рядами книжных полок с томами, подаренными князю Азовскому самой царицей Екатериной Великой. Теперь стены были покрыты веселенькими обоями из китайского шелка: сиреневого в мелкий цветочек, переливавшегося всеми цветами радуги под вспышками фотокамер.
Тут и там расставлены огромные китайские вазы, бронзовые статуи, диковинные деревянные фигурки неведомых азиатских богов. На стенах в продуманном беспорядке были развешаны палисандровые маски духов африканских племен, картины французских импрессионистов, офорты немецких графиков, гобелены из дворцов венецианских дожей. Собранные вместе, эти не стыковавшиеся один с другим предметы искусства производили впечатление склада награбленного имущества.
Критский уселся за стол. Джеймс надел ему на шею салфетку из тонкого льна, и начался завтрак.
Критский ел много, с аппетитом, одновременно отвечая на вопросы очкастой молоденькой журналистки Варвары. Арнольд предложил девушке присоединиться к завтраку, но Варвара, онемев при виде этого кулинарного праздника, осмелилась лишь попросить чашечку чаю и печенье. Ей было не по себе от варварской роскоши.
Ну, что там у вас за вопросы? — набив рот семгой, поинтересовался Арнольд. — Как всегда: откуда у вас, дорогой товарищ Критский, так много денег и не хотите ли мне немного подарить «за так»?
Арнольд громко заржал, семга едва не вывалилась. Услужливый Джеймс вовремя подставил тарелочку и спас скатерть из фламандских кружев, сплетенных двести лет назад.
Варвара уставилась в блокнот, щеки ее горели. Но работа есть работа.
Расскажите, господин Критский, с чего вы начинали ваш бизнес? — произнесла Варвара и покраснела еще гуще.
Вам разве не дали текст моей официальной биографии? — Критский заулыбался. — Эй, Аркадий!
Секретарь вырос за спиной Критского и замер, ожидая приказаний и мелко виляя бедрами.
Живо снабдить прессу всеми нужными материалами, чтобы опубликовали в точности так, как в них написано, — отдал распоряжение Критский. Повернувшись к Варваре, пояснил: — Там все написано правильно, можно хоть сейчас в журнал текст давать. И вам работы меньше.
Мы обязательно так и поступим, — заверила его Варвара, — но хотелось бы, чтобы вы сами что‑то рассказали. Так сказать, личные моменты, то да се…
Я‑то расскажу, но окончательный текст интервью вы должны утвердить у моего секретаря, — жестко заявил Критский. — Аркадий, проследи. Не люблю, знаете ли, всяких там неожиданностей.
Арнольд пододвинул к себе суфле с сыром, бросил в рот кусочек и только после этого произнес, задумчиво глядя на вазу с печеными фаршированными яблоками:
— Как тяжело иногда вспомнить те давние времена, если б вы только знали! Голодное детство. Штаны, которые донашивал за старшими братьями, холодные зимние ночи у остывшего радиатора парового отопления… Да, у меня было трудное, я бы даже сказал — отчаянно тяжелое детство.
Миллиардер одной рукой прикрыл глаза, а другой отломил себе очередной кусочек нежного суфле.
В школе надо мной смеялись, обзывали «жиденком голопузым». И были правы, между прочим. По национальности я действительно во многом еврей. Да и пузо, честно говоря, частенько нечем было прикрыть. И не потому, что одежонка была рваненькой. А потому, что незачем прикрывать пузо, в котором ничего с утра не было!
Арнольд отвлекся на мгновение. Джеймс подал паштет из зайца с остреньким соусом бордолез. Критский принюхался, состроил недовольную гримасу. Понятливый Джеймс тут же заменил бордолез на более мягкий соус бешамель.
Арнольд довольно улыбнулся и продолжил:
— Свои первые деньги я заработал, почти как Буратино. В те далекие времена советское государство заботилось о нас, детях. Не то что сейчас! Тогда в маленькие городки, вроде того, в котором обитала моя семья, даром привозили много учебников. Так много, что оставались лишние. Я забирал в библиотеке избыток учебников по математике и русскому языку и отвозил в Москву, набив книгами свой простой брезентовый рюкзак. В Москве, у магазина «Педагогическая книга», который находится в нынешнем Камергерском переулке, если не ошибаюсь, я продавал книги по собственной цене. С вырученными деньгами шел к гостинице «Метрополь» и приобретал там у интуристов джинсы, дефицитные пластинки и косметику. Возвращался домой с товаром и перепродавал.
Критский задумался, постукивая вилочкой о скатерть. Джеймс замер, ожидая приказаний. Арнольд улыбался, вспоминая славные времена фарцовки.
Я служил, можно сказать, культурным звеном между большим городом и всей остальной страной. Я нес культуру в массы, снабжал народ материалом для размышлений.
Это джинсы — материал для размышлений? — не сумев удержаться от ехидства, спросила Варвара.
Арнольд не понял юмора, он наслаждался апельсиновым муссом:
— Нет, материал, из которого пошиты джинсы, назывался «голубой деним». Но когда человек платил мне двести рублей за пару иноземных штанов и надевал их, он становился вроде как другим, особым человеком. Человеком, приобщившимся к цивилизации.
В этом месте Критский выдержал торжественную паузу и закончил:
— В этих джинсах рождалась перестройка. — Заметив, что Варвара фыркнула, Критский поспешил поправить самого себя: — Ну, в переносном смысле, конечно.
И что же вы делали с деньгами, которые выручали за «культурный обмен»? — полюбопытствовала Варвара.
Высочайшее искусство коммерции состоит в том, — веско произнес Арнольд, — чтобы заставить деньги самим заниматься собой. Деньги должны сами себя делать.
А что же тогда делать вам? — растерянно улыбнулась Варвара.
Мне? — изумился Арнольд. — Как это что? Кушать зайца под соусом бешамель! Не желаете попробовать?
Варвара отрицательно покачала головой и продолжила выполнять редакционное задание:
— Так как же все‑таки вы стали тем, кто вы сейчас есть: миллиардером, владельцем фабрик, заводов, газет и этих, как их…
Пароходов! Знаю, знаю, — отмахнулся Арнольд. — В детстве почитывал я эти стишки про мистера Твистера–Фигистера. Вместо того чтобы шататься по городским гостиницам, набитым неграми, ему надо было выехать в ленинградскую дачную зону. Там такие, знаете ли, дворцы стояли, что закачаешься! Нынешние новоделы — это тьфу, сараи! При всех режимах богатый человек жил достойно, и никто ему не мог помешать. Правда, во время войны очень много стреляли. Артиллерия едва не разрушила загородный дом моих родителей. Чудом не погибла коллекция старинного хрусталя и фарфора, осколки мин повредили картины Марка Шагала и Рубенса…
Вы же говорили, что родились в бедной семье! — не сдержалась Варвара.
Арнольд пожевал губами, отведал зайца и бросил на Варвару кислый взгляд.
Я так говорил? Значит, так и запишите. А загородный дом… Ну, напишите, что это был вроде как пансионат для бедных детей и их родителей. И вообще: хватит об этом!
Хорошо, — согласилась Варвара, черкнув в блокнотике. Итак, грянула перестройка. Что же случилось с вами?
Лицо Арнольда расплылось от удовольствия. Было заметно, что эта тема ему нравится.
Я занимался тем, чем способный, умный человек должен заниматься в смутные времена. Я разбил копилку, в которой лежали средства, накопленные от продажи учебников, жевательной резинки и джинсов. Купил билет в Москву, приехал на Ленинградский вокзал и тут же открыл кооператив, который занимался научными инновациями.
Простите, чем занимался? — не поняла Варвара.
Проще говоря, — растолковал Арнольд, — я договорился с одной зарубежной фирмой, у директора которой когда‑то покупал джинсы. Этот добрый мистер дал мне список интересующей его научно–технической информации. По научным институтам я собрал бедствующих и оборванных ученых, занимающихся соответствующими проблемами. Я уговаривал их прокатиться за чужой счет за рубеж и там славно потрудиться. Как правило, им там так нравилось, что никто домой уже не возвращался.
Это называется «утечка мозгов», — уточнила Варвара.
Арнольд отмахнулся:
— Да как хотите называйте. Я помог людям начать новую жизнь и сам заработал. А дальше — пошло–поехало. Я скупал ваучеры, учреждал чековые инвестиционные фонды, приобретал предприятия. Вот, в принципе, и все…
Варвара поняла, что пора собираться. Фотографы тоже закончили работу и укладывали оборудование в кофры.
Арнольд жевал саварен с клубникой, но не ощущал изысканного вкуса этого замечательного блюда. Он думал совсем о другом.
Если бы не человек, которого в узком кругу называют Икс, не было бы не только миллиардера Критского, но даже нищего Арноши, который, напрягая генетическую память, играл бы сейчас на скрипке мелодию «Хава нагила» в подземном переходе у Курского вокзала.
Икс сделал из него человека, дал ему самое важное — первоначальный капитал и нужную информацию. Эта журналисточка в очках не знает, что для того, чтобы преуспеть, мало какого‑нибудь задрипанного кооператива. Нужны сотни миллионов рублей и долларов, а еще — информация, которая стоит еще больше.
Друзья и знакомые Арнольда, посмеиваясь над его чудачествами, не догадывались, что он жил по закону: «Каждый день может оказаться последним». Поэтому он торопился взять от жизни все что можно.
Арнольд ненавидел человека по имени Икс и одновременно боялся его так, как боится маленький мальчик злого буку. Одно воспоминание об Иксе вгоняло Арнольда в холодный пот, вызывало дрожь в коленках и доводило до нервной икоты, которая терзала его сутками кряду.
И последнее… — донесся до ушей Арнольда робкий голосок журналистки Варвары.
Критский недовольно отложил десертную вилочку и принял из рук верного Джеймса салфетку.
Ну, что там еще? — Наступал рабочий день, Арнольд входил в роль властного хозяина. — Покороче…
Нашим читателям будет интересно знать о том необыкновенном компьютерном мониторе, что вы установили в своем доме…
Миллиардер заулыбался, словно услышал добрую весть. Его дурное настроение мигом улетучилось. Так случалось всегда, стоило заговорить о новой игрушке Арнольда. Эта игрушка была особенного свойства.
Так и быть, покажу. — Отдуваясь, Арнольд вылез из‑за стола, вытер губы рукавом халата, а салфетку бросил на скатерть. — Берите ваших фотомастеров и пошли. Надо спуститься на цокольный этаж.
Арнольд купил подвал одновременно с приобретением пятого этажа, но очень долго там шли ремонтные работы. Львиную долю времени съели многочисленные согласования с московскими властями. Критский непременно желал углубить и расширить подвал, однако мешали многочисленные коммуникации, всякие там кабели и трубы. Многие кабели были секретного характера, и ФСБ ни в какую не желало переносить свои каналы связи в сторону, подчиняясь прихоти какого‑то миллиардера, будь он хоть трижды Критский.
Пришлось пойти на хитрость. Арнольд уговорил геологов составить новый план района так, что его подвал оказался в «зоне проседания». Тут уж все заинтересованные стороны поторопились перенести свои коммуникации и оставили Арнольда наедине с его подвалом.
Теперь здесь находился великолепный компьютерный центр, в котором работали полсотни специалистов высочайшего класса.
Без компьютера в наше время — не жить, — болтал Арнольд в лифте. — Будь у меня такие компьютеры двадцать лет назад — я бы стал первым Президентом СССР, и оставался им до сих пор. И никакой перестройки бы не понадобилось.
Варвара и фотографы согласно кивали, не желая возражать сильному человеку.
Оказавшись в подвале, Критский тут же потащил журналистов прямо в «Главный зал». Бесшумно распахнулись блестящие металлические двери — и вся компания оказалась в огромном помещении, где было мало света. Навстречу Критскому выбежал человек в белом халате. Двумя руками, в полупоклоне, подхватил и пожал протянутую Критским ладонь, вытянул из кармана пульт дистанционного управления и нажал на кнопку. Света в зале заметно прибавилось.
Варвара и фотокоры не сдержали восторженного восклицания. Еще бы! Прямо перед ними, во всю ширину стены, стоял огромный экран компьютерного монитора. Он был выключен, но и в таком состоянии производил ошеломляющее впечатление.
Размер экрана по диагонали — двенадцать метров, — с гордостью заметил Критский. — Вы такого еще нигде не видели. Разве что есть еще один — в Агентстве национальной безопасности США. Эти шпионы и я заказывали чудо техники в одной фирме.
А можно включить? — робко поинтересовалась Варвара.
Ну конечно, девочка моя. — Критский бросил внимательный взгляд на Варвару и решил, что ее грудь достойна того, чтобы ее хозяйку пригласили на ужин в шикарный загородный ресторан. — Да будет свет!
Человек в белом халате защелкал клавишами. Экран вспыхнул матово–белым светом, по нему побежали цифры и буквы. Затем высветилось одно–единственное слово: «Приказывай!»
Моя придумка! — с гордостью сообщил Критский. — В сказке про волшебную лампу Аладдина есть джинн. Так он, как выскочит из лампы, тут же кричит: «Приказывай!»
Как всегда, последние новости? — вежливо поинтересовался человек в халате, держа палец на кнопке пульта.
Давай! — решительно потребовал Арнольд.
На экране высветился список самых последних новостей. Человек в халате управлял курсором, пользуясь все тем же пультом. На месте строчек появлялись фотографии, телеролики, карты государств, какие‑то схемы, а также — показатели котировок акций со всех бирж мира.
Человек в халате явно взялся произвести впечатление на журналистов. Фотокоры извлекли камеры и усердно отщелкивали кадр за кадром. При этом человек в халате внимательно следил, чтобы они ненароком не засняли то, что не предназначено для глаз читателей сугубо развлекательного журнала.
Так продолжалось некоторое время, и глаза присутствующих порядком устали от мелькания на громадном экране.
Стой!
Тишину зала прорезал истеричный вопль Критского.
Присутствующие вздрогнули и разом обернулись. У одного из фоторепортеров из рук вывалилась камера. которую он успел подхватить около самого пола. Человек в белом халате от неожиданности нажал на кнопку пульта. Изображение на мониторе замелькало с утроенной скоростью.
Стой, твою мать! — орал Критский, прыгая, как одержимый. — Верни назад, кому говорю! Живьем зарою, тварь научная!
Картинки на экране монитора замелькали в обратном порядке.
Здесь! — крикнул Арнольд. Было заметно, что его пробил пот, несмотря на то, что в помещении было прохладно: кондиционеры поддерживали нужный для техники температурный режим. — Стой! Дай увеличение! Звук дай! И картинку!
В нижней части монитора пошла новостная лента, в правом верхнем углу появилось лицо диктора, слева — изображение Колизея и еще каких‑то римских древностей.
Диктор — живая дамочка в кокетливом пиджачке, похожем на мужской, — оживленно говорила, время от времени делая большие глаза, чтобы подчеркнуть важность известия:
…неожиданное решение Папского совета по контактам и сотрудничеству с православными епархиями. Известно, что в течение длительного времени, не менее двухсот—трехсот лет, в распоряжении Ватикана находилась икона, которую в России почитают как чудотворную икону Софийской Божией Матери. Окружение Папы Римского либо не желало рассказывать, при каких обстоятельствах икона очутилась в Риме, либо для самих католических прелатов это является загадкой…
Арнольд Критский стоял ни жив ни мертв, ловя каждое слово. Окружающим осталось лишь хранить молчание и недоуменно переглядываться.
Ватикан неоднократно предлагал вернуть икону русской епархии Православной церкви, но на своих условиях. Главное из этих условий: не чинить препятствия процессу расширения деятельности католической церкви на территории России. Эти требования неизменно отклонялись православными владыками. И вот теперь, кажется, судьба иконы решается окончательно…
На Критского было больно смотреть. Его била мелкая дрожь, пот лился ручьями, лицо побледнело, нос заострился.
Диктор бодро продолжала:
— По личному решению Папы икона будет выставлена на благотворительном аукционе, который состоится в Риме. Дата будет объявлена особо. Средства, вырученные от продажи иконы, пойдут, как заявлено в пресс–релизе Папского управления, «на оказание помощи бедным православным приходам, находящимся на территории католических государств».
Диктор пропала с экрана.
Наступившую тишину прорезал треск. Это Арнольд Критский рванул на себе душивший его воротничок сорочки.
Всех уволю! — выпучив глаза и размахивая руками, орал Критский. — Подставили меня! Кто меня подставил? Сожгу живьем!
Сотрудники офиса господина Арнольда Критского старались спрятаться подальше от гнева хозяина. Больше всего повезло тем, кто сумел изобрести благовидный предлог, чтобы смыться из конторы. Остальные дрожали, уткнувшись в бумаги и изображая деловую активность.
Офис Критского находился на Цветном бульваре — в одном из самых престижных мест Москвы, напротив здания цирка. Когда Критскому предложили этот вариант, он решил, что соседство с цирком — даже забавно. Раз в год, в день рождения его любимого комика Юрия Никулина, Арнольд выгонял весь личный состав своей конторы из помещения и приказывал собраться вокруг бронзовой статуи популярного циркача. Здесь Арнольд произносил проникновенную речь в память артиста и возлагал цветы к ногам клоуна. При этом он старался изобразить на лице печальное выражение, чтобы операторы всех телеканалов смогли запечатлеть его грусть.
Никто толком не знал, чем занимается офис Критского. Он сам построил работу так, что каждый сотрудник контролировал свой участок работы, не догадываясь, чем занимается сосед.
Залог успеха — тайна вклада, — приговаривал Арнольд.
С подчиненными он был беспощаден. Его боялись, как ядовитую змею «черная мамба», но терпели. При всех своих недостатках, Критский никогда не скупился на оклады и премии. Лучшие менеджеры Европы и Америки выстраивались в очередь, когда открывалась вакансия в его конторе.
Каким бы отвратительным ни был характер Арнольда, сегодня Критский превзошел самого себя. От его криков дрожали колонны, поддерживавшие хрупкие стеклянные перекрытия. Секретарь Аркадий попытался было сунуться в кабинет хозяина, но выбежал с плачем, прикрывая глаз, под которым красовался огромный синяк. Дрожащего Аркадия отпаивали валерьянкой, а он все причитал, прижимая к глазу кружевной платочек:
—Ничего не понимаю! Ведь он всегда такой милый, мой Арнольд, а сегодня…
Что случилось? В чем дело? — по офису ползли слухи, один другого страшнее.
Рядовым сотрудникам так и не удалось выведать истинные причины отвратительного настроения господина Критского.
Прошел час после его появления в офисе. Критский успокоился настолько, что вызвал к себе Аркадия. Исподлобья глядя на подбитый глаз секретаря, миллиардер не сдержал злорадной улыбки. Ему всегда доставляло удовольствие видеть тех, кому хуже, чем ему. Это веселило и внушало оптимизм. Значит, дела его не так плохи.
Аркадий преданно уставился на хозяина, раскрыв блокнот.
Собирай совещание, педрила ты мой! — благодушно прогудел Критский.
Аркадий подобострастно хихикнул.
Критский продолжал:
— Вызови начальника службы безопасности. Вызови командира моего спецназа.
Критский задумался. Аркадий решил, что можно идти, и попятился к выходу. Арнольд поднял голову:
— Стой! Еще вызови Малюту Сибирского.
Аркадий вздрогнул так, что едва не выронил блокнот. Критский добавил:
— И скажи Малюте, что я приказал явиться ему одному. А то взял уголовную манеру: таскает за собой всю свою банду, пугает моих подчиненных фиксами да татуировками с церковными куполами. Ну, с богом, Аркаша! Надо дело поворачивать в свою сторону.
Не прошло и часа, как в кабинете Критского собралась странная компания.
Помимо неизменного Аркадия, который был посвящен во все дела босса, здесь находились еще трое.
Начальник службы безопасности компании Критского — человек с абсолютно не запоминающейся внешностью, перешедший на службу к Арнольду из ФСБ.
Тот, кого Критский назвал «командиром спецназа», оказался огромного роста детиной, с глупыми глазами и глубоко вдавленным носом. Он сидел очень прямо и не знал, куда деть длинные руки, похожие на лопаты для уборки снега. Огромный детина явно привык к обстановке спортзала, а не шикарных контор.
Третий. Малюта, коренастый тип с хитрой кошачьей физиономией, на которой было написано уголовное прошлое, всем своим видом показывал, что ему, человеку в законе, тошно сидеть в компании мелких людишек. Но стоило Арнольду бросить на него строгий взгляд, и Малюта съежился. Какой‑то странной, магической властью над людьми обладал Критский.
Я собрал вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, — сообщил Критский, поигрывая желваками. — Мы облажались так, что впору увольняться и ехать за город — пчел разводить.
Я боюсь пчел, босс — заявил Малюта. — Они жалятся больно, падлы! Да и скучно в деревне…
Заткнись! — рявкнул Арнольд. Прикажу — так ты в деревне золотарем работать будешь, дерьмо из сортиров выгребать!
Начальник службы безопасности и командир спецназа заулыбались.
А вы что лыбитесь? — крикнул Критский. — Сами хороши! Я вам что приказывал сделать?
Подчиненные враз умолкли и уставились в пол. Арнольд ткнул пальцем в начальника службы безопасности.
Начнем с тебя. Говори, что сделано?
С отсутствующим выражением лица начальник службы безопасности отчеканил:
— Как и было приказано — собрал информацию об антикваре Ангулесе и его окружении. Пробил по всем каналам. Ничего компрометирующего не нашлось. Чист оказался господин Грегор Ангулес.
Такого не бывает, — не поверил Арнольд.
Он не замаран в финансовых аферах, — перечислял начальник службы безопасности. — Все его контакты с зарубежными коллекционерами и музеями носили абсолютно легальный характер. Не за что было прицепиться, чтобы приписать ему криминал. Либо он гений преступного мира и ловко прятал концы в воду, либо действительно честный человек, и его чучело надо выставить в музее.
Так, а дальше?
Ну, затем я передал собранное досье ему. — Начальник службы безопасности указал на Аркадия.
— Знаю, — отмахнулся Арнольд. — Аркадий, досье ушло по правильному адресу?
— Точно так! — Преданный Аркадий резво вскочил. — Я решил не доверять экстренной доставке корреспонденции и лично отвез досье в Рим. Там ко мне явился человек, представился, что он от вас, и забрал досье. Вот и все… Но вы же знаете!
Знаю, знаю, — буркнул Арнольд. — Просто решил прогнать весь процесс по новой. А вдруг где‑то прокол?
После этого ко мне явилась дамочка, — тихо произнес начальник службы охраны, — и я передал ей пакет. Там были копии ключей от дома Ангулеса, план самого дома.
Я еще приказывал кое‑что передать на словах, — напомнил Арнольд.
Я и передал, — все с тем же отсутствующим видом сказал главный охранник. — Я сказал, что приказано обойтись без трупов.
Так ведь не обошлось! — вышел из себя Критский. — И добро бы один–два жмурика! А ведь вы мертвяками пол–Москвы завалили!
А все на нас наговариваете, — процедил сквозь зубы Малюта. — Дескать, блатные, грязно работаем… Интеллигенция! Сами чисто сработать не можете, а туда же… Книжек начитались, вот и палите во все стороны, как на войне!
А ты пока помолчи! — окрысился Критский. — И до тебя очередь дойдет… Послушаем‑ка лучше моего бойца.
Боец «карманного спецназа» Арнольда Критского напряженно смотрел на босса. Ни одной мысли на лице бойца не отражалось. Критский внимательно посмотрел на него и разочарованно махнул рукой.
С тобой все ясно. Что я вам приказал?
Боец забасил:
— После того как в доме Ангулеса кто‑то замочил троих, мы должны были найти вдову и взять у нее документы, которые муж ее привез из Лондона.
— Ну, взяли?
Боец понурил голову:
— Не совсем…
Это как «не совсем»? — вкрадчиво спросил Арнольд. — Она дала тебе их почитать, а ты, дурень, не запомнил наизусть, потому что думаешь своей огромной задницей?
Детина ответил, старательно избегая взгляда, Критского:
— Эта чертова баба тачку водит, как гребаный Шумахер! Четверо моих людей загнулись на дороге, пока за ней гонялись. Думали, у банка ее возьмем. Так ведь нет — ушла, стерва…
И вы, значит, чтобы развеяться, прикончили ее домработницу? — закончил Арнольд.
He–а, она сама на нас прыгнула, — отнекивался детина. — Вот один из моих воинов от неожиданности ее и того… Зато мы нашли подружку вдовы. И там организовали засаду по всем правилам.
А на кой вы хозяев дома запытали до смерти? — Критский был вне себя. — Они бы вам и так все рассказали! Зачем вы им бритвой ногти срезали?
Это все Копченый, — промычал детина. — У него после Чечни крышу совсем сорвало. Вот и полосовал людей почем зря… Отмучился, братан…
Надо было им просто пером перед глазками помахать, — заявил Малюта. — Тогда эти мозгляки вам бы все сразу выложили. Эх вы, профи долбаные!
Заткнись! — проревел Критский и обернулся к бойцу. — Так, что дальше было?
А дальше — мы дожидались, когда жена, то есть вдова Ангулеса приедет. Нам повезло — она с собой документы привезла.
Это ты называешь повезло?! — Критский бросил на стол сложенную вчетверо карту. — Что за хрень вы мне привезли? Начитались Стивенсона, «Остров сокровищ»…
Да там люди появились… — еще тише произнес боец. — Жаль, меня там не было, а то бы я сам разобрался. Ну, наших пацанов они положили, а мой заместитель успел только эту бумагу схватить и смыться, пока и его не шлепнули. Вот такое дело было, босс.
Это не дело, — устало произнес Критский и потер виски. — Это полная помойка.
Он указал на карту.
Вашу добычу можно порвать на квадраты и повесить на гвоздик в сортире. Ни черта не понятно, что это за карта и к чему она. Без документов, которые находятся в папке, мы ничего не узнаем. И вот еще что.
По тону Критского собравшиеся поняли, что он собирается произнести что‑то важное.
Я дал вам задание отыскать документы, потому что задницей чую: покойный Ангулес подложил мне огромную жирную свинью. Ватикан, судя по всему, прознал, что мы с бумагами облажались. Вот святые католические отцы и заторопились. Хотят побыстрее от иконы избавиться. Если иконка действительно «фальшак», тогда я их беспокойство понимаю.
И цель‑то какую благородную придумали, — подзадоривал хозяина Аркадий. — Благотворительный аукцион в пользу православных приходов! Чисто иезуитский приемчик…
Это точно, — согласился Арнольд. — Поступим так. Казнить я вас сразу не буду. Дам шанс реабилитироваться в моих глазах. Через час я улетаю в Рим. Надо спасать икону. Любым способом, но выкуплю ее из римского плена. Иначе на моей избирательной кампании можно поставить большой могильный крест. А вы…
Присутствующие навострили уши.
Каждому оставлю задание. Ты, Малюта, — Критский брезгливо посмотрел на Малюту, который беззаботно чистил ногти пилочкой, — соберешь своих бандюков. Поставь раком всю Москву, но найди мне эту веселую вдову, чего бы это ни стоило! Ты, — Арнольд перевел взгляд на личного спецназовца, — позаботишься о том, чтобы вдовушку взяли без шума и орудийного салюта. Лично отвечаешь! Ты, — Арнольд указал на начальника службы безопасности, — хоть всех спецов ФСБ купи, но разберись, что сия карта значит и почему покойный Ангулес ею так дорожил.
Арнольд встал.
Аркадий, полетишь со мной. А вы, — он обвел тяжелым взглядом притихших подчиненных, — знаете, что я с вами сотворю, если задание не будет выполнено. За работу, лишенцы!
В аэропорту Домодедово собралась толпа журналистов. Прессу и телевидение весьма интересовала фигура Арнольда Критского. Как‑никак — олигарх, да еще и кандидат в Президенты России. Кроме того, интерес к личности Критского искусственно подогревался заказными материалами и размещением дорогостоящей рекламы, которую организовывал все тот же преданный Аркадий.
Вот и сейчас, выскочив из машины раньше шефа, Аркадий скрылся в здании аэропорта. Он должен был проследить, чтобы собрались все приглашенные журналисты и чтобы для них накрыли богатый стол в зале для VIP–гостей. Российская пресса всегда была не прочь хорошо выпить и закусить, и Арнольд прекрасно знал эту ее слабость.
Не успел он войти в VIP–зал, как на него тут же набросились десятки человек с блокнотами, диктофонами и микрофонами. В глазах рябило от фотовспышек; операторы всех ведущих телеканалов сражались за место поближе к Критскому.
Скажите, в чем основное отличие вашей предвыборной программы от программ других кандидатов? — Первой успела задать вопрос тощенькая рыжая девица.
Арнольд Критский постарался принять задумчивый и философский вид. Решив, что это удалось, он раскрыл рот:
— Главное отличие в том, что я стремлюсь заботиться о народе, а не о мифическом существе под названием «государство». Что такое государство? Кто его видел? Вы его видели? Никто не видел. Народ, мы — вот кто государство. Дать народу все, что он хочет! Обеспечить народу достойную жизнь! Защитить народ от посягательств наших местных террористов и глобальных сил зла. В этом я вижу свою главную задачу на посту Президента этой страны.
Кто такие эти «глобальные силы зла»? — поинтересовался ведущий центрального телеканала.
Критский недовольно пожевал губами. До чего занудной бывает пресса! Что поделаешь, надо ответить.
Это — силы, которым не по нраву независимый курс России во внешней и внутренней политике, — гладко начал Критский, как Аркадий учил его. — Это те, кто хотели бы лишить нас главного — нашей самобытности, нашего права называться Великой Россией, а не колонией Америки!
Как вы думаете, удастся ли установить национальное и религиозное согласие в стране? — Некто в черных очках ткнул диктофон под нос Критскому.
А вы кто по национальности? — поинтересовался разозленный Критский, которому надоели глупые вопросы.
Я? — стушевался журналист. — Ну, я — армянин…
А я — еврей! — гордо ответил Критский. — Вот видите: ни один русский нам не мешает свободно общаться на территории России. Это и есть национальное согласие. Так и запишите.
А какова цель вашего визита в Рим?
Собственно, только ради этого вопроса Критский собрал журналистов. Он принял величественную позу, высоко подняв голову. Роста он был немалого, и его внушительная поза заставила всех притихнуть.
Все знают, что я сердцем болею за историко- культурное достояние России, — печально начал Критский. — Мне больно видеть, как уплывают за рубеж наши художественные сокровища. Я немало приложил усилий, чтобы вернуть хотя бы часть из них. А сегодня моя цель вернуть на родину чудотворную икону Софийской Божией Матери, священный символ русского народа!
Критский сделал многозначительную паузу, набрал побольше воздуха и закончил:
— Я продал все активы своей компании. Я продал все личное имущество. Я собрал настолько внушительную сумму денег, что теперь буду выступать на ватиканских торгах как главный покупатель.
Арнольд благоразумно умолчал о том, что Икс открыл для него неограниченный кредит, поэтому сума нищего Арнольду Критскому ну никак не грозила.
Пусть я истрачу до копейки все и пойду по миру, но священная реликвия вернется на родину и сотворит еще немало чудес, — заливался соловьем Арнольд. — Пусть я обеднею, буду голодать и умру в ночлежке, но я буду счастлив, когда люди будут приходить поклониться священной иконе, целовать ее и говорить: «Спасибо тебе, Арнольд Критский!»
Кто‑то в толпе отчаянно захлопал в ладоши, кажется, Аркадий. Толпа подхватила аплодисменты, и Критский скрылся в накопителе для пассажиров под восторженные овации журналистов. Перед тем как войти в самолет, Критский озабоченно поинтересовался у Аркадия:
— Ты постарался насчет водки и закуски для этих писак?
— Обижаете, босс! — пропищал Аркадий.
— Пусть жрут!
И с этими словами господин Критский ступил на борт самолета авиакомпании «Ал Италия».
В Риме Критский с Аркадием расположились в шикарных номерах гостиницы «Марк Аврелий». Арнольду нравилась обстановка, выдержанная в стиле упадка Римской империй, с огромным количеством позолоты, мрамора, дорогих парчовых гардин. Здесь даже обслуживающий персонал был наряжен в белоснежные тоги римских граждан. В дверях каждого гостя встречали девушки с оливковыми ветвями и вешали ему на шею пальмовый венок. Особо ценным гостям, из числа тех, кто останавливался в самом дорогом номере, водружали на голову золотой лавровый веночек.
Критский с удовольствием принял золотой венец на голову. Аркадию достался пальмовый венок, но он и этим был доволен. Он обожал Рим за другое: здесь находились лучшие гей–клубы Европы.
В номере Критского поджидал не совсем приятный сюрприз. Стоило ему перешагнуть порог огромного десятикомнатного «люкса», как посыльный тут же принес конверт. Аркадий ознакомился с содержимым и слегка побледнел.
Что там еще? — лениво поинтересовался Арнольд, плеснув себе в большой стакан дорогого сицилийского вина.
Они пришли, — выдавил Аркадий.
Стакан в руке Арнольда дрогнул, и несколько капель пролилось на марокканский узорчатый ковер.
Скажи им, пусть заходят, — ответил Арнольд, бросился в кресло и одним мощным глотком осушил высокий стакан.
Дверь распахнулась, и в номер прошла занятная процессия.
Высокий монах в длинной рясе и с надвинутым на лицо капюшоном толкал перед собой инвалидное кресло. В кресле скрючился человечек, чей возраст угадать было невозможно. Ему можно было дать и пятьдесят, и сто лет. По правую руку от него стояла молодая женщина среднего роста, с яркими полными губами и глазами с поволокой. При виде такой неземной красоты другой бы обрадовался, но Критского обуял тихий ужас. Он отлично знал цену этой смертельно опасной красоты.
Здравствуйте, господин Критский, — мелодичным голоском, ласково пришепетывая, произнесла женщина. — Я думаю, что нам нет нужды представляться, но этикет этого требует. Меня зовут сестра Казимира. Имя этого монаха — Франц. Нашего духовного лидера, его преосвященство кардинала Гаспара, вы, разумеется, узнали.
В голову Критскому пришла неуместная мысль: «Почему все духовные лидеры физически ущербны: скрюченные старцы в инвалидных колясках? Неужели, чтобы стать высокодуховным, нужно непременно потерять здоровье?»
Не будем тратить время зря, — на неплохом русском языке произнес кардинал Гаспар. — Мы знаем, зачем вы здесь, господин Критский.
А я знаю, зачем вы здесь, — пробормотал Арнольд, наливая себе еще вина. Гостям он не предлагал.
А вот и ошибаетесь, — сухо заметил кардинал и поерзал в неудобном кресле. — Наш священный орден, орден иезуитов, давно и настойчиво решает проблему расширения нашего влияния на Востоке, в том числе в России. В вашей стране все еще сильны позиции православной церкви, которая упорно противится неизбежному — приходу католицизма на Русь.
Ну, наших патриархов понять можно… — начал было Арнольд, но был грубо прерван.
Ватикан настойчиво предлагал российскому правительству принять от него безвозмездный дар — священную реликвию–икону, — трескуче вещал кардинал–иезуит. — Понятное дело, в обмен на свободу рук в католизации России.
Зачем же так откровенно? — Критский был недоволен тем, что его грубо прервали.
Орден иезуитов действует тайно, но говорим мы откровенно. — Кардинал Гаспар поднял крючковатый палец. — И я напомню вам наш договор: икона в обмен на ваше содействие нам. Икона должна была помочь вам получить голоса православных жителей России на грядущих президентских выборах в России. А что получилось?
А что получилось? — эхом откликнулся Арнольд.
А получилось то, что ты не сдержал данное тобою. Слово! — злобно прошипела сестра Казимира. Не выдержав, выругалась: — Пся крев!
И тут же перекрестилась, поцеловав крест, висевший на ее прекрасной груди.
Критский побагровел:
— Ваше преосвященство, держите‑ка на привязи вашу антисемитскую сучку! Это она таким образом хочет снять с себя вину! Разве мы договаривались, что она, приехав в Россию, примется истреблять местное население, мочить людей налево и направо? Шлюха поляцкая!
Ах ты порхатый… — взвыла сестра Казимира и двинулась на Критского.
Кардинал цыкнул на обоих, и они замолчали.
Критский гневно сопел, сестра Казимира сверкала глазами, как дикая кошка, сжимая маленькие кулачки.
Кардинал что‑то сказал монаху Францу. Тот извлек из‑под рясы пузырек, накапал из него в серебряный стаканчик. Кардинал единым духом выпил лекарство, и лицо старика порозовело.
Продолжим, — предложил он окрепшим голосом. — Итак, документы Ангулеса не найдены. Мы даже не знаем, что в них содержится. Мы не знаем, является ли икона, находящаяся в папской канцелярии, подлинной. Если вдруг всплывут документы Ангулеса, доказывающие, что икона поддельная — разразится грандиозный скандал. Авторитет католической церкви, и лично его святейшества Папы, будет подорван в глазах всего христианского мира.
И придется забыть о планах пана Критского стать Президентом России, — ехидно бросила Казимира.
Истинно так, — согласился кардинал Гаспар. — Надо срочно принимать меры.
Вот потому‑то вы, католические торгаши, и решили побыстрее скинуть иконку? — иронично поинтересовался Критский, — Чтобы, значит, снять с себя ответственность? Если икону продать, то и денежки выручите, и от позора избавитесь если тот, кто ее приобретет, обнаружит, что икона не настоящая, вы ведь всегда можете заявить, что он сам ее и подменил. Прав мой Аркадий: чисто иезуитский план!
Это — очень хороший план, — веско изрек кардинал Гаспар. — Но он сработает только в том случае, если вы, господин Критский, станете владельцем иконы. Тогда, какая бы она ни была — настоящая или ненастоящая — она всегда останется самой настоящей. Ведь не в ваших интересах объявлять икону фальшивой?
Не в моих, — согласился Критский. — А что, если ее перекупит кто‑то другой? Такой поворот событий нельзя отрицать.
Этого не случится, — обнадежил кардинал Гаспар Критского. — Сестра Казимира посвятит вас в детали нашего плана. Итак, господа, сестра: Ite, missa est.
Все произошедшее на следующий день было разыграно по нотам, как хорошо отрепетированный католический хорал.
Вечером, по дороге в аукционный зал, лимузин Критского остановился на виа Венето, пережидая встречный поток машин римлян, спешивших с работы домой. Рядом с лимузином резко притормозил спортивный мотоцикл. Мотоциклист, затянутый в черный кожаный комбинезон, постучал в окно машины. Стекло опустилось, за ним появилось взволнованное лицо Арнольда Критского. Мотоциклист расстегнул молнию на груди и вытащил листок бумаги. Из‑под шлема выбилась длинная прядь волос, и Критский понял, что это сама сестра Казимира так лихо раскатывает по Риму на крутом байке.
Казимира умчалась в темноту, Критский поднял стекло. Прочитав записку, он молча передал ее Аркадию, а тот в свою очередь отдал приказание водителю.
Если бы кто‑нибудь сейчас следил за передвижением Критского по Риму, то он немало удивился бы тому, что его роскошный экипаж направился не в сторону здания благотворительного общества «Благодать сиротки», а в противоположную сторону.
А еще через полчаса роскошная публика, собравшаяся на благотворительном балу, с немалым разочарованием узнала, что из списка предметов, которые будут выставлены на распродаже в пользу православных приходов, изъят главный лот: чудотворная икона Софийской Божией Матери. Присутствующим сообщили, что торги перенесены во дворец одного из папских нунциев.
Десятки великолепных машин устремились по названному адресу, но прибыли к окончанию торгов.
Кардинал Гаспар сдержал слово.
Арнольд Критский стал‑таки обладателем чудотворной иконы.