Три совершенно одинаковых джипа «Ниссан–Пэтрол» с тонированными стеклами, тяжело переваливаясь в разъезженной колее слякотной деревенской улицы, остановились перед небольшим, но аккуратным домиком. По всему было видно, что в доме этом живет настоящий хозяин: тусклым серебром отливала новенькая цинковая крыша, резные наличники окон покрыты свежей краской, а забор, хотя и невысокий, стоял ровно, а не кособочился, как в соседних дворах.

Дверца головного джипа медленно открылась, и из салона вылез коротко стриженный атлет с кроваво–красным шрамом на подбородке и густо татуированными пальцами. Следом вышел еще один пассажир — невысокий, кряжистый, с неприятно бегающими кабаньими глазками.

Видимо, прибывшие почему‑то стеснялись зайти в дом без приглашения, и потому, подойдя к калитке, остановились в нерешительности.

Ну что, Силантий, — легонько подтолкнул атлет кряжистого соседа, — сами к нему зайдем, типа первыми… Или как?

Да не знаю, Вист, неудобно как‑то. Давай обождем, пока дядя Леша сам выйдет.

Прокурор не ошибся, когда говорил старому авторитету о будущих визитерах: в тот день к Алексею Николаевичу Найденко действительно прибыли лидеры коньковской и очаковской бригад, не только чтобы воздать должное ушедшему на покой пахану, но прежде всего «развести рамсы», то есть разрешить проблему с сабуровскими беспредельщиками.

И коньковский авторитет Вист, и очаковский Силантий вели себя непривычно тихо: удивительно, но они, обычно такие наглые, самоуверенные и вальяжные, топтались теперь перед калиткой скромного деревенского домика, не зная, что делать — ожидать появления уважаемого хозяина или все‑таки пройти во двор первыми.

Впрочем, ждать пришлось недолго: спустя несколько минут на пороге появился Алексей Николаевич Найденко.

Здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие, — доброжелательно улыбнулся он. — Что же вы стоите? Милости прошу к нашему шалашу.

Вист выразительно посмотрел на задние джипы, в которых сидели «быки» — телохранители, и сделал знак рукой: мол, сидите и ждите, сколько надо.

Через несколько минут и он, и Силантий стояли в небольшой уютной комнате, удивленно осматривая обстановку.

Никогда бы не подумал, что такой уважаемый человек, как ты, живет как монах. — В голосе коньковского Виста звучало неподдельное удивление. — Что ты такой скромный, дядь Леш? Вон теперь в «хатах» на Матроске да Бутырке куда лучше живут!

А мне лучше и не надо, — улыбнулся хозяин, осматривая загодя накрытый стол. — Мне и так хорошо.

Дядя Леша! — Силантий осторожно потрогал корпус настенных ходиков, будто это был музейный экспонат. — Теперь ведь не брежневские времена, пацаны могут не понять! Что, не можешь себе какой‑нибудь скромный коттеджик построить, этажа так на три? Если с капустой проблемы какие, дак мы завсегда готовы отстегнуть сколько надо.

А сколько, говоришь, такой скромный коттеджик стоит? — чуть склонив голову набок, улыбнулся старик.

Ну… Если совсем близко к Москве — может на два лимона баксов потянуть. А так, средний, чтобы жить не было стыдно, — косарей четыреста—пятьсот.

Да за такие бабки, как говорится, можно на зонах подкупить всех ментов, чтобы те повыпускали всех кентов. — Сделав приглашающий жест: мол, прошу за стол, Коттон продолжил, но уже серьезно: — Поверь, Силантий, я‑то жизнь хорошо знаю и потому скажу тебе: глупости все это — коттеджи, «кадиллаки» навороченные да казино новомодные. Дешевка и мишура. Настоящему человеку для счастья совсем не это нужно. — Неожиданно ему пришло в голову, что гости никогда не поймут его, и он огорченно вздохнул, потом махнул рукой, словно жестом сказал: «Зачем это я все говорю вам? Захотите, собственными мозгами дойдете до этого, а не дойдете, вам же хуже». — Ладно, давайте закусите с дороги чем Бог послал…

Гости степенно расселись, а хозяин дома, разлив спиртное по стопочкам, произнес классический тост, обычный в криминальной среде:

Ну что, давайте за тех пацанов, что теперь парятся у «хозяина». Чтобы им жилось там веселей да срок проходил быстрей.

Давайте!

Выпили, закусили, налили еще по одной. Коттон, как и все старики, ел немного, все больше смотрел на гостей, словно пытаясь по выражению лиц прочесть их мысли. Силантий и Вист молчали, почему‑то оттягивая начало такой важной беседы, ради которой они и приехали.

Тогда Коттон решил начать разговор первым, но не в лоб, а как бы издалека.

Ну, какие новости теперь на Москве? — закуривая «беломорину», вкрадчиво поинтересовался старый вор.

Да все то же, — вяло поморщился Силантий.

А что — то же?

Дербаним потихоньку жирных клопов, с миру, как говорится, по нитке…

И что, успешно дербаните? — пуская в потолок колечко дыма, хмыкнул Коттон.

Да по–всякому бывает. Мы за бизнеснюгами гоняемся, мусора — за нами.

Мы тут тебе, дядя Леша, позвонили, чтобы совета попросить об одном деле, как говорится, глаза в глаза перетереть, — не выдержав, начал Вист.

Как дальше клопов дербанить, это вы и без меня знаете, — равнодушно передернул плечами Алексей Николаевич. — Я ведь не из этих, не из новых. А вору, как вы знаете, бригаду иметь нельзя: настоящий вор всегда одиночка.

Да не о том мы. Ты о таких гондонах — сабуровских — слышал когда‑нибудь?

Приходилось, — неопределенно ответил Коттон.

И что скажешь?

Лично я ни с кем из них незнаком, но то, что приходилось слышать, меня не радует, совсем не радует. Беспределыцики они, вот что я вам скажу. — И брезгливо повторил по складам: — Бес–пре–дель–щи–ки!

Во–во, — с воодушевлением вставил Силантий, зашелестев целлофаном сигаретной пачки, — именно беспределыцики. Да ладно, пусть лучше Вист расскажет.

Коньковский авторитет был краток. Видимо, этот ключевой момент беседы Вист не единожды отрабатывал перед встречей. Выходило, что сабуровские не имели никаких представлений не только о «понятиях» (которых, кстати говоря, и очаковские, и коньковские никогда не придерживались), но и об элементарной порядочности. Вист говорил зло, увлекаясь своим недовольством и определяя их как наглых, зарвавшихся, неуправляемых отморозков–беспределыциков, — ничего святого для сабуровских не было и нет.

Сперва они на наших бизнесменов начали внаглую наезжать, — цедил Вист, царапая вилкой тарелку, — мол, раньше коньковским двадцать пять процентов отстегивали, а теперь нам будете. Мы сабуровским стрелку и кинули. А они приехали на трех «девятках» и наших пацанов безо всяких базаров из «Калашниковых» в мелкое крошево порубили. Ну, ясно, теперь одно осталось — война, вот и решили завалить этих блядей напрочь.

И войну вы, как я понял, проиграли, — вставил Коттон.

Откуда ты знаешь, дядь Леш?

Иначе бы ты ко мне не приехал. А если бы и приехал, то без Силантия. Очаковские, как я помню, всегда вашими врагами были или я не то говорю?

Вист чуть заметно смутился.

Ну да… было… Сам понимаешь, братва — народ горячий. Всякое случается. Так вот мы сейчас и решили… — коньковский с показной доброжелательностью взглянул на очаковского авторитета, — решили с пацанами типа мир заключить. Чтобы этих гондонов штопаных перешмалять к чертовой матери.

И опять у вас ничего не получилось, — проницательно улыбнулся пахан и, выждав небольшую паузу, на тот случай, если собеседники поинтересуются, откуда это ему известно, пояснил: — Потому что на этот раз вы приехали ко мне вдвоем. Как говорится, союзниками.

Потому мы к тебе, дядя Леша, и приехали, что хотим твоего совета попросить, — вмешался в беседу Силантий.

Коттон улыбнулся, словно заранее знал, что ему скажут.

Ну, спасибо, конечно, что не забываете меня, старика, — откашлявшись, начал он. — А за то, что словом моим интересуетесь, — отдельное спасибо. Нынче такая молодежь пошла, что влияй на нее, не влияй — бесполезно: хоть ссы в глаза — Божья роса! Скажу я вам свои мысли на этот счет, а уж воспользуетесь вы моим советом или нет — дело ваше. Если послушаетесь — спасибо: значит, дошли мои слова до мозгов, а нет, тоже в обиде не буду. Вольному — воля, спасенному — рай. У каждого из нас своя жизнь: вы не сможете прожить мою, а мне не дано прожить вашу. — Поднявшись из‑за стола, старик подошел к окну, поправляя кисейную занавесочку. — Так вот, слушайте мой совет: год назад и вы, очаковские пацаны, — Алексей Николаевич кивнул в сторону Силантия, — и вы, — он кивнул в сторону Виста, — обвиняли друг друга в самых страшных грехах. И обзывали друг друга точно так же, как и теперь сабуровских: «неуправляемые», «отмороженные», «беспределыцики». Как вы сейчас скажете? Вы отвечали тогда за свой базар?

Отвечали, — набычившись, процедил Вист.

Так когда это было, — вставил Силантий. — Сколько воды утекло!

Год назад, — бесстрастно напомнил Найденко, — или около того. Однако слушайте дальше: появилась новая бригада, решила отвоевать на Москве свое место под солнцем. Бригада оказалась более наглой, более жестокой, короче, сильней, чем ваши. Вот вы и попытались взять ее с наскоку. Сейчас не конец семидесятых, когда шпанку можно было нахрапом взять. Сегодня у любого ссыкуна под клифтом волына болтается. А то и «Калашников». А сабуровские, как я понял, явно не ссыкуны: их не запугаешь и на арапа не возьмешь. Умные, жестокие, расчетливые. Короче, ничего у вас не вышло, и объединились вы не потому, что действительно, мира захотели, а потому, что жизнь заставила. И опять ничего не получилось. Я правильно излагаю?

Вист неожиданно смело взглянул на старого жулика, стоявшего к нему вполоборота, словно захотел что‑то возразить, и старик, почувствовав это, тут же обернулся к коньковскому. Коттон смотрел на авторитета пристально, не мигая; взгляд старого вора был угрюм, тяжел и давил, точно бетонная плита. Взгляд этот выдерживали далеко не все — под ним опускали глаза и заматерелые блатные, большую часть жизни проведшие за колючей проволокой, и опытные, поседевшие на службе менты, и прокурорские следователи, и даже коллеги–воры.

Я что‑то не по теме базарю? — вкрадчиво поинтересовался Коттон.

Да нет… нет, — заметно смутился Вист. — Все путем, дядь Леш: ты все правильно говоришь. Просто мы теперь хотели бы узнать, что дальше‑то делать?

Старик сделал паузу, пряча свое неудовольствие, пожевал тонкими фиолетовыми губами.

Что дальше, что дальше… Об этом раньше надо было думать. Короче, вопросы, как у классика: «кто виноват?» и «что делать?» Так вот, пацаны, начну с первого: виноваты вы сами.

Мы?! — едва не хором воскликнули оба криминальных гостя. — Чем?

Все преступления мира совершаются в иллюзорной надежде на безнаказанность, — с печалью в голосе продолжил Коттон тоном школьного учителя, втолковывающего бездарным ученикам прописные истины. — Один раз по беспределу сыграли, второй, третий. Ничего, вроде сошло. Понравилось. А дальше и вообще жить так стали. Не правы вы, пацаны, в самом главном — в том, что выпустили из бутылки джинна беспредела. Вспомните ту историю с авиамаркетинвестбанком, когда вы друг дружку из автоматов за московской кольцевой валили? Вспомнили, а? Так вот, отморозки, вроде сабуровских не родятся на пустом месте. Понимаете теперь мою мысль?

Да ясно, дядя Леша, мы сами понимаем, что тогда, в натуре, были не правы, — согласился Силантий. — Но прошлого ведь не вернешь! Теперь, теперь‑то что делать?

Подскажи, Коттон, — поддержал его Вист.

Есть один выход, — неожиданно улыбнулся старый вор. — Если ты не можешь победить врага, надо заключить с ним мир. Почему бы коньковским и очаковским не влиться в сабуровскую бригаду и не зажить вместе?

Так ведь ты только что согласился, что они — отмороженные негодяи! — напомнил Вист.

Все верно. Отмороженные. Негодяи, — кивнул Коттон. — Кому сейчас легко? Так что больше я вам ничего не могу посоветовать… — Он сделал выразительную паузу, затем тихо проговорил: — Есть, конечно, еще один выход.

Какой?

Продолжить войну. Точней, не войну — бойню.

Ты что, предлагаешь дальше нам воевать? — не понял туповатый Вист.

А что, я за! — оживился Силантий.

А о людях своих подумал? — неожиданно зло прикрикнул Коттон. — У них ведь тоже отцы–матери, сестры–братья есть. Или только у тебя одного?

Но ведь и старшие сабуровских тоже не заговоренные, — осторожно вставил Силантий. — Завалить их грамотно — и всех делов‑то.

Да и ты, как я понимаю, тоже вроде не заговоренный. Вальнуть могут и тебя. И уж тогда не понадобятся тебе ни джипы, ни Багамы, ни коттеджи за два лимона баксов. А будешь ты, дорогой, пасти шалман на Хованском кладбище в скромном таком коттедже с жилплощадью два на полтора. Не знаю, пацаны, не знаю. — Тяжело опустившись за стол, Найденко вновь разлил спиртное по стопочкам. — Вы меняете порядки, порядки меняют вас. Вы спросили моего слова, я сказал его. А уж как там у вас дальше получится… Думайте сами.

Посидев для порядка еще с полчаса, гости поблагодарили хозяина дома за гостеприимство и ушли. А Коттон еще пару часов размышлял о том, как же мельчает уголовный мир: ни чести, ни совести, ни понятий.