Человека, впервые попавшего на интуристовский пляж Ялты, поражает многое, но прежде всего завсегдатаи.

За пластиковыми столиками у входа в бар кучкуются мальчики с завитыми волосами и томными взглядами. Они то и дело принимают позы фотомоделей из попсовых иллюстрированных журналов, и издали можно подумать, что это не люди, а ожившие манекены. Рядом, с выражением томительной скуки на лицах, выставив напоказ ноги с упругими ляжками, сидят девушки, стреляя глазами по сторонам.

Неподалеку режутся в карты кряжистые типы с золотыми цепями на бычьих шеях и синими татуировками на груди и руках. «Лица кавказской национальности» время от времени снуют от солярия к бару и обратно — и лица эти одни и те же: можно подумать, будто они отдыхают в интуристовском комплексе круглый год. Проходя мимо столиков, кавказцы кидают похотливые взгляды на полуобнаженные груди развязных девиц.

Короче говоря, интуристовский пляж — «Ярмарка тщеславия», «Похвальное слово глупости». «Спид–Инфо» и Уголовный кодекс в лицах.

Впрочем, в ту осень и голубых, и проституток, и татуированных типов, и кавказцев было немного: середина октября — не лучшее время для отдыxa на Южном берегу Крыма.

У бетонного парапета за шатким столиком белого пластика сидели трое: Савелий Говорков, Вероника Остроумова и Витас Мачюлис — тот самый Мачюлис, чье письмо читал в госпитале Андрей Воронов.

Глядя на Витю, армейского товарища Савелия и Андрея, вряд ли можно было поверить, что этот человек целых полтора года воевал в Афганистане; а воевал Витас в элитной мобгруппе погранвойск КГБ СССР, по сути, спецназовской части.

Ни ужасы войны, ни даже ранение (Мачюлис до сих пор носил в себе осколок гранаты) не отразились на характере «афганца». Честный, доверчивый, прямодушный и немного наивный, Витас с первого взгляда производил впечатление эдакого взрослого ребенка. Было в нем нечто неуловимо–располагающее: то ли прямой взгляд карих глаз, то ли своеобразное чувство юмора, то ли манера разговора — неторопливая, вдумчивая и по–прибалтийски основательная.

Впрочем, когда Витас выпивал (а случалось это не чаще двух–трех раз в году), от прямодушия и наивности не оставалось и следа. С налитыми кровью глазами бродил он по городу, сознательно задирая милиционеров и таксистов, так уж случилось, что Мачюлис люто ненавидел и тех, и других.

«Виктор, за что ты ментов не любишь, понятно, на то они и менты поганые, — говорили ему друзья, — но таксисты‑то при чем? Они‑то чем тебе насолили? Такие же люди, как все».

Афганский ветеран и сам не мог ответить на этот вопрос, и когда уже на трезвую голову ему рассказывали о его подвигах на стоянках такси, он лишь смущенно улыбался.

Воздух был напоен едва уловимым запахом водорослей, ракушек, свежей рыбы. Море наливалось васильковой синью, и солнце, щедро рассыпая яркие краски, радовало взгляд игрой полутонов на поверхности волн. В такие минуты человек, обласканный солнцем, овеянный свежим ветерком, ждет чего‑то необыкновенного и чудесного, что может в корне изменить его судьбу…

Ну что, нравится у нас? — щурясь на солнце, спросил Витас, переводя взгляд с Савелия на Веронику.

Очень. Тихо, спокойно. Никаких курортников. Такое впечатление, что весь город к нашим услугам, — кивнул Говорков. — Иногда очень хочется бросить все дела и пожить так, в тишине и спокойствии, несколько месяцев. Правда ведь, Ника?

Застенчиво улыбнувшись, девушка прислонила голову к плечу спутника: с тобой, мол, хоть на край света. Главное, чтобы ты, любимый, был рядом.

Вот и живите, радуйтесь, — резюмировал Мачюлис и, закурив, продолжил неторопливо: — Как‑нибудь со своими делами разберусь, свожу вас в Ливадийский дворец, в Учан–Су. А может, и в Бахчисарай смотаемся. Вы уж извините, что не могу гостей по высшему разряду принять, — продолжил он немного виновато, — но денег у меня теперь, честно говоря… — Витас вздохнул, — негусто.

Кстати, а чем ты теперь занимаешься? — осторожно поинтересовался Савелий, памятуя о своем желании поддержать старого товарища материально.

Мачюлис смутился.

Ну, как тебе сказать… Всем понемножку. Не работаю, а так, подрабатываю. Верчусь, одним словом. Ты ведь сам представляешь, что такое Ялта. Город, который обслуживает приезжих. Эдакий город–лакей. Удалось за сезон денег заработать, считай, есть на что весь год жить. Не удалось, значит, не на что и жить будет. Так и живем — от сезона к сезону. А сезоны с каждым годом все хуже. Ялтинцы часто грустно шутят: мол, почему мы не медведи? Засыпали бы на зиму лапу сосать, — с грустью закончил Витас.

Говорков осторожно взглянул на Веронику — та прекрасно поняла его взгляд.

Витя, я у тебя это вот почему спрашиваю… — Бешеный откашлялся. — В Москве две недели назад лотерея проводилась, специально для воинов–интернационалистов. Мы с Андрюшей по билетику купили, а потом подумали, не взять ли и на тебя? Честно говоря, долго не думали, а взяли и для тебя билетик. И представляешь, выигрыш!

У тебя или у Андрюши? — поинтересовался Мачюлис, довольный, что хоть кому‑то из его друзей повезло.

Ты не поверишь — именно у тебя! — воскликнул Савелий. — Мы с Андрюшей смотрим и глазам своим не верим: в наших номерах пусто, а в твоем — самый крупный выигрыш!

Да–а? — недоверчиво переспросил Виктор.

Да мы и сами не поверили, как ты теперь. Пошли в оргкомитет, справились: говорят, все совпало, пусть ваш друг приезжает, забирает деньги. Шестьдесят миллионов рублей, — немного смущаясь собственной лжи, сообщил Говорков. — Так что от всей души поздравляю!

Витя выглядел обескураженно — то ли потому, что такая фантастическая сумма не укладывалась в голове афганского ветерана, то ли потому, что подозревал пусть и дружеский, но подлог.

А на билетик хоть можно посмотреть? — спросил он, пристально глядя на товарища.

Понимаешь, какое дело: там ведь погашения выигрышей в течение месяца. Телефона твоего у нас не было. Вот мы с Андреем на твое имя счет в сберкассе открыли и деньги туда перевели. Если есть желание, съезди, забери, — закончил Говорков, легонько подталкивая под столом ногой ступню Вероники: мол, выручай, а то не поверит!

Савушка, когда счет открывал, никак твое отчество вспомнить не мог, — Вероника улыбнулась так искренне, что все сомнения Вити исчезли сами собой, — то ли Анастасович, то ли Антонасович…

Анастасовичем был Микоян, — вздохнул Мачюлис, видимо, уже привыкший, что его отчество всегда безбожно перевирается. — А я — Антонасович. Литовский вариант славянского имени Антон. А вообще, странно немного…

Что?

Ну, все это: лотерея, деньги…

Чем ты недоволен! — воскликнул Савелий. — Другой бы, наоборот, радовался.

Да что ты! Спасибо вам, ребята, — засмущался Витас. Несомненно, он понял, что своим недоверием способен лишь обидеть и Говоркова, и его девушку, и заочно — Андрея Воронова: ему счастье привалило, а он еще и кочевряжится.

Савелию и Веронике потребовалось немало усилий, чтобы убедить Мачюлиса в том, что он действительно выиграл. Недоверие, возникшее поначалу, понемногу развеялось, и спустя минут десять до Витаса наконец дошло, что он стал очень богатым человеком, по ялтинским меркам разумеется.

Только давайте так: деньги делим поровну, — с горячностью предложил Мачюлис и бескомпромиссно добавил, заметив, что Савелий хочет возразить: — Нет, только так, и слушать ничего не хочу. Билетик тот лотерейный кто покупал? Вы с Андреем. Поэтому было бы справедливо, чтобы каждый получил по двадцать миллионов.

Так ведь мы и на свою долю покупали, — вывернулся Бешеный. — Нам не повезло, зато тебе повезло: все честно! С чем тебя и поздравляем. Нет, Витек, никакого дележа, мы так не договаривались. Поедешь в Москву, получишь. Или хочешь, напиши на меня доверенность, я с твоего счета сниму, привезу. Да ладно, хватит об этом. — Поняв, что разговор о «выигрыше» несколько затянулся, Говорков решил сменить тему: — Послушай, а какие у вас тут в городе новости?

Да какие в Ялте могут быть новости, — вздохнул Мачюлис. — Сезон закончен, почти все вымерло. И никому мы по большому счету не нужны.

Так уж и никому! — удивилась Вероника.

Хотя… Знаешь, тут на днях один американский бизнесмен нарисовался. Страшно богатый, хочет в наш город деньги вложить. Сделать из Ялты крымскую Ниццу, ни больше ни меньше. В «Крымской правде» про него писали, интервью сам читал: мол, у меня в Крыму прабабушка жила, ностальгия замучила, надо помочь бывшей родине материально. Даже удивительно как‑то, что, другого применения своим миллионам найти не мог?

Вот как? — Брови Савелия удивленно поползли вверх.

Все местное начальство перед ним на цырлах бегает, менты лебезят, перед этим гусем заморским двери открывают, даже черный «Зил» — «членовоз» выделили. Может, видел в городе?

Помнишь, Савушка, когда мы с тобой неподалеку от фуникулера в такси садились? — напомнила девушка. — Я еще спросила, что это за странная антикварная машина? Вроде «кадиллака» пятидесятых годов.

Да, помню, — медленно ответил Бешеный — теперь голос его прозвучал чуть настороженно. — А что это за бизнесмен такой? Откуда он? Как фамилия?

Я же говорю: сам вроде бы русский, а фамилия, кажется, Морозов. Или Морозофф, точно не помню.

Бешеный прищурился и внимательно, не мигая, взглянул на Виктора; такой взгляд обычно бывает у человека, которым овладели нехорошие предчувствия.

А каков он из себя, этот Морозофф? — спросил он. — Можешь его описать?

Мачюлис, бывший в мобгруппе погранвойск разведчиком, всегда отличался завидной наблюдательностью, и потому портрет «американского бизнесмена» вышел в его рассказе точным и обстоятельным.

А зачем он тебе? — завершив повествование, недоуменно спросил Витас.

Да так просто…

Слушай, Савка, какая же я свинья неблагодарная! — На лице Мачюлиса появилась виноватая улыбка. — Я же теперь такой богатый. И все благодаря вам. Так что с меня причитается. — И он, поднявшись, с решительным видом направился в сторону бара, походя выгребая из карманов брюк мелочь.

Бешеный догнал приятеля и, тронув его за плечо, произнес:

Постой. Хочешь посидеть, давай лучше вечерком. Да, и еще: на этого Морозоффа хоть разок можно взглянуть?..

Без проблем, — пожал плечами Витас, но задавать вопросов не стал: он знал, что Савелий сам расскажет, если решит, что это необходимо.

В тот вечер кафе на первом этаже гостиницы «Ореанда» было почти пустым. В углу скучало несколько кавказцев. Потягивая кофе, они то и дело бросали жаркие взгляды на компанию молоденьких девиц: развязные движения, нарочито громкий смех и грубый макияж последних не оставляли сомнения относительно их древнейшей из профессий.

Негромко играла музыка, и весьма упитанные официантки, стоя у полукруглой стойки, перебрасывались с барменом ленивыми репликами.

Ну что, сюда? — Пройдя по алой ковровой дорожке, Савелий указал взглядом на столик.

Давай, — предупредительно пропустив Веронику вперед, Витас опустился на стул. — Только договоримся сразу: я пить не буду.

Почему? — не понял Говорков. — Так давно не виделись, все‑таки не грех было бы отметить такое событие.

Мачюлис вздохнул.

Да и сам считаю, что не грех. Я так понимаю: мне надо или пить, или не пить. Я как выпью, потом ничего не помню. Вон друзья рассказывали: в прошлый раз, в мае, когда с приятелями День погранвойск отмечали, выпил литр водки и пошел в ночной клуб «Три семерки» куролесить, приключений себе искать. Захожу, а охранник клуба мне и заявляет: ты, мол, курточку сними. Какой‑то сопляк, на десять лет моложе, мне тыкает! Ну, мне это и не понравилось. А курточку‑то все‑таки я снял, но не на вешалку повесил, а на его голову, постучал по его тыкве кулаком прямо через куртку, надел ее на себя, а сам, значит, наверх двинулся. Выпил граммов сто или триста, может, четыреста, не помню уже, спускаюсь, а сержант тот по–прежнему без сознания валяется. Потом, правда, в опорный пункт забрали, но спасло афганское удостоверение: увидели, решили выпустить. Так что выпей лучше ты и за себя, и за меня, а я уж соком обойдусь. Просто не хочу вам праздник портить, — закончил он.

В голосе Витаса звучало такое притягательное простодушие, что Вероника не смогла сдержать улыбки.

Неужели даже ста граммов не можешь выпить? — спросила она.

Да и сто, и пятьсот, и тысячу могу… Только я потом за себя не ручаюсь, — вздохнул Мачюлис и выразительно взглянул на какого- то серенького субъекта с булыжными глазами и по–уставному короткой стрижкой. — А вон и наш участковый, — Витас брезгливо поморщился, — редкая гнида, если честно.

Бешеный не зря предложил провести этот вечер в кафе «Ореанды». Как сообщил Витас еще на интуристовском пляже, «американский бизнесмен Морозофф» часто появлялся в этой гостинице, где вроде бы даже снимал апартаменты.

Из огромных окон кафе прекрасно просматривалась асфальтированная площадка перед зданием, и «Зил» — «членовоз», появись он тут, сразу бы обратил на себя внимание.

Ну что, за встречу? — предложил Витас.

И стопочки Савелия и Вероники сошлись с мелодичным звуком. Мачюлис поднял свой стакан с соком и тоже присоединился к ним.

Так непривычно видеть мужчину, пьющего за встречу только сок, — улыбнулась девушка.

Но ведь кто‑то из нас должен быть трезвым! Извините, но, может быть, следующий тост за Андрюшу выпьем? Жаль, что его сейчас с нами нет.

Его из госпиталя лишь к концу года выпишут, — вздохнул Говорков, ставя уже пустую стопочку на место. — Он тебя тоже часто вспоминает. Кабул, Тулукан, помнишь?

Хотел бы забыть, да не получается, — чуть заметно помрачнел Витя. — Жена мне часто говорит: бывает, по ночам кричу, и все не по–русски. На фарси, видимо.

Да, Афган нам еще долго будет сниться, — согласился Савелий.

Неожиданно со стороны улицы обозначилось движение. Савелий, сидевший ближе к окну, отдернул портьеру и увидел, как к зданию гостиницы медленно подкатывает огромный представительский «Зил» — черный, как зимбабвийский негр, и неповоротливый, как океанский лайнер в устье реки.

А вот и мистер Морозофф приехал, — перехватив взгляд соседа, прокомментировал Витас. — Сейчас из машины выйдет, и ты сможешь его рассмотреть.

Савелий чувствовал, что нечто должно произойти, но то, что он увидел, заставило его вздрогнуть.

Дверца «членовоза» медленно открылась, и оттуда вышел невысокий пожилой господин явно заграничного экстерьера. Серебряная проседь густой шевелюры, хищное волевое лицо, характерный поворот головы, размеренность движений, неторопливость походки — все было до боли знакомо Савелию.

Сомнений не было: «мистер Морозофф» оказался не кем иным, как Аркадием Сергеевичем Рассказовым.

Вскоре из машины вышел и Красавчик–Стив — видимо, он выполнял роль водителя «Зила».

Интересно, для чего это бывший генерал КГБ появился в Ялте?

Для чего бы он ни появился, но вряд ли с добрыми намерениями.

Бешеный знал: от этого умного, властного и жестокого человека можно ожидать только лишь зла, мерзости и преступления. Несомненно, истинные цели Аркадия Сергеевича были далеки от тех, что он декларировал. И его вымышленная фамилия косвенно подтверждала это предположение.

Говорков пружинисто поднялся, едва не опрокинув стол.

Так, Витя, где у вас междугородный переговорный пункт? — спросил он, продолжая внимательно следить за «мистером Морозоффым».

Вон там, в вестибюле, где швейцар сидит, — указал Мачюлис в сторону стеклянной двери, предусмотрительно извлекая из кармана горсть жетонов.

Савушка, что‑то случилось? — взволнованно спросила Вероника, не понимая причин столь резкой перемены настроения возлюбленного.

Ничего, ничего… Потом объясню.

Савелий сгреб жетоны, но двинулся не в вестибюль, а к полукруглому бару. Облокотился на стойку, подозвал бармена, потребовал меню. Он делал вид, будто бы изучает содержимое красной папочки, но, стоя к стеклянной двери вполоборота, то и дело бросал косые взгляды в сторону вестибюля. Идти к телефону не было смысла: столкнуться с Рассказовым или Красавчиком–Стивом нос к носу совершенно не входило в планы Бешеного.

В стеклянных прямоугольниках дверей мелькнули знакомые фигуры Аркадия Сергеевича и его верного помощника, и спустя минут пять, когда те скрылись из виду, Савелий, провожаемый недоуменными взглядами Вити и Вероники, двинулся в вестибюль к телефонам.

Удивительно, но с Константином Ивановичем Богомоловым он соединился сразу.

Алло, — негромко произнес Говорков, прикрывая ладонью трубку и оглядываясь по сторонам, — Константин Иванович?

А, Савелий, — донеслось сквозь шумы, — рад тебя слышать! Как отдыхается? Ты из Ялты звонишь?

Из Ялты.

Как погода? Тепло, небось? Еще купаются? — В голосе Богомолова звучало редкое благодушие.

Я только что видел Рассказова, — не обращая внимания на вопросы, чуть понизив голос, произнес Бешеный.

Что? — изумленно воскликнул генерал.

Я только что видел Рассказова и Стива. — Голос Бешеного звучал приглушенно.

Не может быть! Как, там, в Ялте? — не поверил Богомолов.

Да, в гостинице «Ореанда». Он прибыл сюда под видом американского бизнесмена, некоего мистера Морозоффа. Якобы чтобы помочь городу инвестициями. С ним тут все носятся, как с писаной торбой. Его тут принимают за капиталиста, желающего вложить деньги в обедневший курорт.

Я понял, — кратко ответил Константин Иванович. От былого благодушия не осталось и следа. Сделав непродолжительную паузу, Богомолов продолжил сухо и собранно: — Так, Савелий, завтра же езжай в Симферополь, в аэропорт. Первым же рейсом мы вышлем к тебе человека, который передаст тебе подробные инструкции. Сам понимаешь — не по телефону. А пока продолжай наблюдение.

Понимаю, — кивнул Бешеный так, словно бы телефонный собеседник находился не за тысячу километров, а стоял рядом, в вестибюле. — А как я узнаю человека, которого вы отправите в Симферополь?

Ты его отлично знаешь: это мой помощник — Рокотов Михаил Никифорович.

Отлично!

Будь поосторожнее, приятель, не спугни эту мразь!

Обижаете, товарищ генерал.

Поездка в Симферополь прошла без приключений. Московский самолет приземлился вовремя, и уже спустя полчаса Говорков встретился с посланцем Константина Ивановича.

Здравствуй, сержант! — Полковнику явно было приятно видеть Говоркова.

Здравствуйте, Михаил Никифорович, — крепко пожимая руку, ответил Савелий. — Как сын?

А что ему сделается: учится быть офицером, — коротко ответил Рокотов, потом сказал: — Константин Иванович велел передать вот это. — Полковник протянул Бешеному небольшой атташе–кейс.

А на словах?

На словах только одно слово: «Удачи!». Все инструкции там, в кейсе. — Рокотов был краток и явно спешил. — Извини, сержант, но у меня действительно мало времени. Этим же самолетом я должен вернуться в Москву.

И что, даже на море не успеете?

К сожалению, — развел тот руками.

Ну что ж, остается только сказать спасибо и от души пожелать вам мягкой посадки в Москве. Привет передавайте. — Пожав на прощание полковнику руку, Савелий двинулся к стоянке такси.

Говорков изучил содержимое кейса в машине по дороге в Ялту. Первое, что бросилось в глаза, — россыпь микроскопических черных коробочек совершенно непонятного свойства и портативный радиопередатчик.

Тут же была инструкция, объясняющая назначение и того, и другого.

Константин Иванович писал следующее:

Извини, дорогой Савелий, но отдых придется отложить до лучших времен. Оставайся в Ялте. Наблюдая за Рассказовым, ни в коем случае не выдавай своего присутствия. То, что этот человек прибыл в Крым не для вложения в курорты капиталов, совершенно очевидно. Мы еще не знаем, что он задумал. Это предстоит узнать тебе.

Передаю подслушивающие устройства и приемник для получения сигнала. Попытайся установить «жучки» везде, где Рассказов может появиться. Пользоваться этим оборудованием несложно — почитай инструкцию.

Информируй меня каждый вечер, время связи — с 20–00 до 20–30 по местному времени. Будь осторожен.

Всего наилучшего.

Богомолов.

Перечитав еще раз послание генерала, Говорков попросил таксиста подъехать не к гостинице «Ялта», где они остановились с Вероникой, а в тихий и неприметный переулок Киевский. Там, в типовой пятиэтажке, жил Витас Мачюлис.

Виктор, ты можешь мне помочь? — едва поздоровавшись, спросил Савелий.

Что за вопрос, — обезоруживающе улыбнулся Мачюлис; этот человек вообще отличался завидной отзывчивостью и всегда был готов помочь друзьям в трудную минуту. — В чем я могу тебе помочь?

Только давай договоримся сразу: ты ни о чем не будешь меня спрашивать, я тебе сам потом все объясню. Но не теперь, договорились?

Еще вчера, — с улыбкой ответил Витас.

Поставив кейс на стол, Бешеный щелкнул золочеными замочками, достал одну из многочисленных коробочек и спросил:

Знаешь, что это?

Нет, — честно признался Витас.

Подслушивающие устройства. Иначе говоря, «жучки». Их надо установить везде, где только может появиться этот самый «мистер Морозофф». Ты ведь местный, всех знаешь. Тебе это будет проще.

Мачюлис внимательно осмотрел «жучок», взвесил его на ладони.

Без проблем! А для чего тебе это нужно, мне знать совершенно неинтересно, — подмигнул Витас. — Но один вопрос все‑таки есть.

Спрашивай.

Как скоро я должен это сделать?

Чем раньше, тем лучше, — признался Савелий.

Витас наморщил лоб и задумался.

Ну, в «Ореанде» у меня приятель сантехником работает. У него ключи от всех номеров. Так что проникнуть в апартаменты этого американца — не проблема. Он там вроде бы постоянно не живет — в последнее время «мистер Морозофф» обитает на какой‑то правительственной даче. Но туда, как ты понимаешь, я попасть не смогу.

А в машину? — коротко спросил Говорков.

Не знаю. Я ведь не автомобильный взломщик, никогда этим не занимался. Ладно, ты мне все это оставь и отправляйся к своей девушке в гостиницу, она заждалась, небось. А вечером я тебе позвоню. Договорились?

Мачюлис позвонил сразу же после ужина, и по тону приятеля Бешеный понял, что все у него получилось.

И, конечно же, не ошибся.

Привет, это я. Все в порядке, — послышался из трубки неторопливый голос Витаса. — Нашпиговал его гостиничный номер, как хозяйка кусок мяса чесноком. Один — в салоне под тумбочкой, другой — в ванной, третий — в прихожей, четвертый — в спальне.

Не найдут?

Что ты! Я их так запрятал, что ни американец, ни горничная ни за что не заметят.

Ну спасибо, удружил, — облегченно вздохнул Бешеный. — Честно говоря, я и не думал, что все у тебя так гладко выйдет.

Обижаешь, — ответил Витас, — как ни крути, а в Афгане я все‑таки разведчиком был. И, как говорят, неплохим.

Ладно, не хвастайся, — заметил Савелий. — А вообще‑то спасибо огромное, с меня причитается.

Это с меня причитается, — возразил Витас.

Разберемся, пока. — Савелий положил трубку и повернулся к Веронике. — Извини, милая, но сегодня вечером нам не придется пойти в ресторан, — виновато сказал он.

Милый, я все прекрасно понимаю. — Она приложила палец к его губам. — Я найду чем заняться: пойду на набережную и попишу немного.

Вот и отлично! — облегченно сказал Савелий: он‑то ждал одних упреков.

Тем же вечером Говорков, вооружившись приемником, занял позицию неподалеку от гостиницы. Но черный «Зил» так и не появился. Проторчав на лавке до часу ночи, Савелий решил, что ждать дольше бессмысленно, и отправился в гостиницу.