Ну чо, щас старшому на «ручник» звякну, и двинем…

Рядом с тяжелым неповоротливым джипом «Ниссан–Пэтрол» стояли четверо: две кожаные куртки, зеленый кашемировый пиджак и строгий деловой костюм. Предложение позвонить на сотовый последовало от делового костюма. Сплюнув под ноги, он извлек из кармана телефон и, набрав номер, произнес:

Это я… Ага, уже на месте… Да?.. Чего?.. Мгм, ясненько! Как скажешь, не кошмарить — так не кошмарить. Культурно так перетрем — и весь базар… Ага… Давай, и тебе того же.

Спрятав телефон в карман, мужчина выразительно кивнул спутникам:

Старшой говорит, чтоб культурненько было. Нам велено не наезжать, а только прощупать… Пока только прощупать. А пробивка — она и в Африке пробивка.

Припарковав машину, четверка двинулась к высокому ультрасовременному зданию из стекла и бетона — коричневые стеклопакеты весело блестели под весенним солнцем. На позолоченной табличке у входной двери значилось: АВИА- МАРКЕТИНВЕСТБАНК.

«Деловой костюм», метнув короткий оценивающий взгляд на видеокамеры наружного наблюдения рядом с табличкой, изобразил на липе выражение сдержанной доброжелательности и с силой вдавил кнопку переговорного устройства. Видеокамера медленно повернулась на консоли, в радужно–черном глазке объектива отразились лица визитеров, и из динамика переговорного устройства донесся металлический голос:

Вы к кому?

Сергей Анатольевич у себя? — официально вежливо осведомился звонивший.

Кто его спрашивает?

Гаврила Коньковский. Ваш шеф уже в курсах. Ждет.

Визитеров пропустили сразу же: видимо, в офисе их действительно ожидали.

Ярко освещенные коридоры, мягкие бобрики ковровых дорожек, бесшумный скоростной лифт, еще один коридор — и дорогая, баксов за пятьсот, табличка на дверях мореного дуба гласила:

ИЛЬИНСКИЙ СЕРГЕЙ АНАТОЛЬЕВИЧ — УПРАВЛЯЮЩИЙ АВИАМАРКЕТИНВЕСТ- БАНКА.

«Кашемировый пиджак», не постучавшись, округлым плечом нажал на дверь, и они вошли в приемную.

Вы к кому, молодые люди? — Длинноногая секретарша с внешностью фотомодели, отложив косметический наборчик, дежурно улыбнулась вошедшим.

Да к нему, — ответил «деловой костюм», на этот раз куда более развязно.

Простите, как о вас доложить? — Рука с наманикюренными ногтями привычно потянулась к телефонной трубке.

А на хрена докладывать? Мы еще вчера ему стрелку кинули, — небрежно бросил «деловой костюм», однако, поймав недоуменный взгляд секретутки, снизошел до объяснения: — Да коньковские мы, коньковские.

Спустя минуту странные посетители Авиамаркетинвестбанка сидели за столом управляющего — плотного моложавого мужчины с короткой стрижкой и несоразмерно большой, круглой, как бильярдный шар, головой. Несмотря на очевидную значимость собственной должности в банке, управляющий старался не встречаться с посетителями взглядом — в его глазах сквозила затравленность насмерть перепуганного животного.

Коньковские начали первыми. Говорил в основном «деловой костюм», «кашемировый пиджак», то и дело поправляя на бычьей шее массивную цепь червонного золота, нехорошо и многозначительно щурился, а двое в кожаных куртках, сунув руки в карманы, бесцеремонно разглядывали висевший на стене цветной портрет толстой голой бабы — подлинник Рубенса.

Сергей Анатольевич, — «деловой костюм» вытянул под столом ноги, — вы тут недавно со своим банком нарисовались, и так уж вышло, что па нашей территории…

Управляющий вздохнул облегченно: человек, несомненно, опытный, он понял, что это не бандитский наезд, а всего лишь знакомство.

Да, Авиамаркетинвестбанк появился в столице сравнительно недавно и вскоре, как и следовало ожидать, попал в поле зрения криминалитета. Такое теперь в России время: куда ни плюнь — попадешь или в крутого, или в бригадного, или в подрядного, или в приблатненного, или, что того хуже, замусоренного.

Дикий капитализм по–русски означает тотальный, всеобъемлющий беспредел. Беспредельничают менты, беспредельничает так называемая братва, а Лубянка давно уже подмяла под себя до четверти московских финансовых структур. В России недостаточно быть умным, удачливым и богатым. Надо иметь еще или «крышу» в лице отмороженных бандитов, или подкармливать милицию — иначе ничего не добьешься. Или налогами задавят, или аудиторов натравят, или за решетку кинут, или, что совсем хреново, покрошат в собственной машине из АКСов купленные киллерюги.

Вновь организованный банк, разумеется, свое прикрытие уже имел: небольшую, но очень мобильную преступную группировку, известную в Москве как очаковская.

…И потому нам просто хочется узнать: за вами кто‑нибудь есть? — завершил «деловой костюм», придавив собеседника тяжелым взглядом.

Управляющий сглотнул некстати набежавшую слюну — острый кадык заходил над узлом трехсотдолларового галстука.

Вы хотите выяснить, кому платим?

Вот–вот, — вставил «кашемировый пиджак». — Кому отстегиваете за крышу?

Деньги за охранные услуги мы перечисляем фирме «Арнольд», это в Очаково. — При воспоминании об очаковских хозяин кабинета невольно поморщился: эти ублюдки всегда относились к нему с показным пренебрежением, называя за глаза не иначе как «коммерсюга жирный».

Понятненько, — ощерился «деловой костюм». — И как — нормальненько у вас с ними все получается? Никаких непоняток?

В смысле? — насторожился управляющий.

Ну, проблемы там какие‑нибудь. — «Деловой костюм» вяло пошевелил пальцами.

Проблемы, конечно, были, и немалые. С первых же недель своей «деятельности» очаковские повели себя нагло: заставили подшефный банк перевести несколько десятков тысяч долларов своему бизнесмену, а когда банкир выяснил, что кредит невозвратный, и попытался протестовать, поставили его на «понятия» и потребовали неустойку в пять штук баксов «за неуважительное отношение к братве».

Но не рассказывать же об этом бандитам, тем более что они пришли только для того, чтобы прощупать!

Нет проблем, — ответил управляющий, скривившись, словно от зубной боли.

Вот и хорошо, — неожиданно улыбнулся «деловой костюм» и, пружинисто поднявшись из‑за стола, протянул руку на прощание: — Ну что, Сергей Анатольевич, извините за беспокойство, успехов и процветания вам и вашему банку. Всего наилучшего!

Минут через пять «четверка» сидела в просторном салоне джипа. Рыжее мартовское солнце сильно припекало, слепило глаза, но непроницаемо–черные тонированные стекла бандитской машины не пропускали лучи в салон, отбрасывая их озорными солнечными зайчиками во влажный весенний воздух.

Ну чо, пацаны, скажете? — Неторопливо закурив, сидевший за рулем «деловой костюм» обвел троицу пристальным взглядом.

А чо говорить, Гаврила? — скривился «кашемировый пиджак». — Очаковские, бля, наших бизнесменов конкретно кидают, а мы с ихними за ручку, как с нормальными…

И чего теперь? — Тот, кого «кашемировый пиджак» назвал Гаврилой, стряхнул в окно сигаретный пепел.

Да и так видно, что этого банкира на «кабанчика» растят. — Под «кабанчиком» бандиты обычно подразумевают бизнесмена, которому сперва дают спокойно работать, а затем рвут на части. — Ну, еще год, от силы полтора, и раздербанят этот Авиамаркетинвестбанк. Тьфу, бля, язык сломать можно!

Так чего, Буба, щас дербануть предлагаешь?

А то! Тут весь вопрос в том, кто первый дербанет — мы или очаковские. Или еще кто‑нибудь себе эту тему найдет.

Переговоры были недолгими, но результативными. Вот уже несколько недель две организованные преступные группировки стояли на грани открытой войны: недавно очаковские внаглую наехали на подконтрольные коньковским фирмы.

«Мы — пацаны, а то — барыги, мы их раздербанили, а лавье по–честному слили на общак, — ответили очаковские на стрелке, назначенной им возмущенными коньковскими. — Что взято, то свято…»

Коньковские справедливо сочли такой ход откровенным беспределом и ответили пробивкой «чужого» банка.

Короче, пацаны, решено: кидаем им за окружной дорогой стрелу, приезжаем и валим всех на хер, — заявил напоследок Гаврила. — А после…

Силовое решение, по бандитской логике, не было лишено оснований. После недавних отстрелов нескольких лидеров конкурирующей группировки и повальных арестов низовых исполнителей, так называемых «быков», очаковские переживали не лучшие времена. В результате массового завала среди последних неминуемо начался бы полный раздрыг: гибель пацанов, как правило, усиливает внутренние раздоры в любой бригаде. И если коньковские победили, и это самое главное, многие солидные фирмы, в том числе и этот банк, автоматически перешли бы под их контроль.

Игра стоила риска, и Гаврила настаивал на войне.

— Короче, так и скажем старшому: пробили, мол, выяснили, кто за этим банком стоит, есть смысл кинуть стрелу и завалить очаковских на хрен. — Гаврила завел двигатель, и джип, выкатив с места парковки, медленно двинулся по неширокой московской улочке.

Стрелка, или деловая встреча, в жизни российского бандита явление такое же обычное, как и перечисление «дани» подшефным бизнесменом или снятие свидетельских показаний милицейским следователем. Стрелка может назначаться по любому важному или не очень важному поводу. Стрелу кидают, чтобы разрешить некую проблему, возникшую между группировками, выяснить, не мухлюет ли тот или иной бизнесмен, кандидат на раздербан, то есть на отбор всех его средств. На стрелке решаются вопросы войны и мира, совместного наезда на фирмы и банки, раздела и передела сфер влияния, заключаются и разрываются временные союзы.

Подобные встречи все чаще и чаще заканчиваются тотальным взаимоистреблением договаривающихся сторон.

А потому, отправляясь на встречу с представителями другой бригады, можно ожидать чего угодно: от приятных известий и дружеских бесед до пули в живот.

Стрелки очаковским назначили сразу же после пробивки нового банка: по мнению коньковских, лучшим местом для нее была пустынная местность за кольцевой автодорогой, неподалеку от Можайского шоссе. Шиферные крыши сельских домиков слева от дороги, глубокие торфяные карьеры, заполненные зеленой застоявшейся водой, справа, ковш заржавленного экскаватора, похожего на доисторическое чудовище, редкие придорожные заросли, лужи в разъезженных колеях, ртутно блестящие под пасмурным небом, — все это навевало уныние и тоску. Зато тут, всего лишь в нескольких десятках километров от столицы, стояла тишина и можно было не опасаться свидетелей.

Солнце уже клонилось к закату, когда на обочине неширокой асфальтовой дороги остановилось несколько навороченных тачек: серебристый «бьюик», темно–синий «мерс» и неброский серый «пежо». Следом за кавалькадой дорогих машин тормознул белый «рафик» с кроваво- красной надписью по всему борту: «Скорая медицинская помощь». Это были машины очаковских. Дверца «мерса» открылась, и из‑за руля вылез невысокий мужчина с болезненно–бледным лицом, видимо «бригадир», о чем свидетельствовала золотая цепь на его шее. Осмотревшись по сторонам, он подошел к «рафику» и открыл заднюю дверцу. В этой карете «скорой помощи» приехали не врачи да санитары в белых халатах, а крепко сбитые молодые парни в камуфляже, вооруженные короткоствольными «Калашниковыми» и помповыми ружьями.

Так, пацаны, — бросил бригадир, поднимаясь в салон, — базарить, как положено, буду я. Верняк, коньковские сперва права начнут качать, возникать, а потом, глядишь, и стволы достанут. Так что откатите на километр, стойте и слушайте — в случае чего мы вас по рации вызовем.

На то мы и «скорая помощь», — ухмыльнулся один из бандитов.

Закрыв дверцу микроавтобуса, «бледный» двинулся к «бьюику» и, наклонившись к водительскому месту, еще раз проинструктировал сидевших в машине. Затем подошел к «пежо».

Порядок? — спросил он.

Нормалек, — послышалось из салона.

Ничего, не бздимо, прорвемся, — успокоил бригадир своих «быков» и, закурив на ходу, направился к «мерседесу». Уселся за руль, извлек из‑под сиденья новомодный спецназовский израильский «узи», по–хозяйски взвесил в руке и, сняв с предохранителя, сунул стволом вниз в спортивную сумку, стоявшую на соседнем сиденье. Затем осторожно приподнял правую ногу и, подвернув широкую штанину, еще раз проверил свой «Макаров», скотчем прикрепленный к ноге.

По неписаному кодексу чести, пресловутым «понятиям», на стрелку категорически запрещается брать стволы и записывающие устройства.

Записывать пацанов независимо от их ранга в криминальной иерархии — значит проявлять к ним неуважение. Кроме того, любая запись может попасть в руки МУРа, РУОПа или, что похуже, 6–го отдела ФСБ. Оружие — последний аргумент в беседе, и уж если на стрелке оказываются стволы, мирный поначалу разговор чаще всего завершается завалом.

Честь честью, понятия понятиями, но оба правила постоянно и повсеместно нарушаются от Москвы до самых до окраин: научно–технический прогресс дает возможность тайком записывать разговоры, находясь даже в нескольких километрах от места события, да и стволы, состоящие на вооружении организованных преступных группировок, пригодны не только для стрельбы в тирах.

Уже давно никого не удивляет, когда беседа между бандитами из конкурирующих группировок переходит в стрельбу.

Бригадир очаковских посмотрел на часы — было семнадцать тридцать восемь. Коньковские запаздывали: они должны были появиться ровно в половине шестого вечера. Не появись конкуренты вовсе, это значило бы, что они признали себя проигравшими. Но ведь кинули стрелу они, да и разговор предстоял нешуточный. Стало быть, мысля здраво, конкуренты не могли не подъехать, и старшой, покосившись на спортивную сумку, из которой торчала рукоять пистолета–пулемета, в который уже раз принялся прокручивать в голове предстоящую беседу.

Все произошло именно так, как и предвидел хозяин синего «мерседеса». Коньковские появились на трех машинах — одинаковых светло–бежевых «девятках». Невысокий жилистый мужчина в деловом костюме, выйдя из салона головной, сразу же направился к «мерсу». Он выглядел подчеркнуто доброжелательным, да и первые слова его свидетельствовали о миролюбии.

Привет тебе, братуха. — Щурясь против солнца, один бандит протянул руку другому: при появлении коллеги тот вышел из машины. — Ты тут старший?

Ну, я, — бросил очаковский, изучающе и не очень дружелюбно глядя на подошедшего.

А как твое погоняло?

Хиля, — наклонил голову тот, отвечая коротким, волевым пожатием. — Слыхал когда‑нибудь?

Приходилось, приходилось. А меня Гаврилой зовут. Не знаешь про меня?

И мне приходилось о тебе слышать, братишка. — Выражение лица Хили в одночасье сделалось очень серьезным. — Ты у нашего лоха позавчера в офисе был. В Авиамаркетинвестбанке. Было такое?

Упоминание о банке, который недавно пробивался коньковскими, прозвучало не случайно — это был ключевой момент, завязка беседы. Хиля давал понять, что ему уже известно о визите конкурентов к подшефному бизнесмену и что речь пойдет о сферах влияния. Бригадир очаковских слегка улыбался с видом человека, уверенного в собственном превосходстве.

Оба бандита отошли на несколько десятков метров от «мерседеса». Со стороны казалось, что это дружески беседуют не видевшие друг друга несколько месяцев старые приятели.

Но это только так казалось.

Бандиты из конкурирующих группировок, сидевшие в машинах, не сводили со своих старших глаз. Те стояли лицом друг к другу, энергично жестикулируя: видимо, разговор становился все более и более серьезным. Неожиданно в самый, казалось, неподходящий момент Хиля наклонился, чтобы завязать шнурок на ботинке, и собеседник не придал этому значения.

А зря.

Внезапно очаковский пружинисто выпрямился и быстро шагнул в сторону — в его руке тускло блеснул вороненый пистолет. На пустынном шоссе гулко прозвучал выстрел, и Гаврила навзничь свалился на грязный асфальт.

Это стало сигналом к взаимному истреблению. Первыми открыли автоматный огонь из серебристого «бьюика», и лобовое стекло головной «девятки» мелким дождем осыпалось внутрь салона. Но из второй машины коньковских по «бьюику» сразу же шуганули из нескольких помповых ружей, и спустя мгновение обманчивая подмосковная тишина наполнилась звуками автоматных очередей и одиночных выстрелов.

Противники явно не жалели патронов. Треск «Калашниковых» и уханье винчестеров заглушали звон разбиваемых автомобильных стекол. Скрежет металла, крики раненых — все это слилось в один леденящий душу звук.

Гаврила, не получивший даже царапины (спас бронежилет, предусмотрительно надетый под костюм), быстро отполз в придорожный кювет и, достав из кармана несколько лимонок, одну за другой швырнул их в сторону «пежо» — через миг асфальт содрогнулся от взрыва, над автомобилем взметнулся огромный ярко–рыжий столб пламени, и машина, подпрыгнув, неуклюже перевернулась набок. От горящего «пежо» шел нестерпимый жар, и жуткие крики горящих заживо очаковских заставили содрогнуться даже их недругов.

Тем временем уцелевшие коньковские, покинув исковерканные пулями «девятки», заняли огневую позицию в придорожном кювете — немногочисленные оставшиеся в живых противники переместились по другую сторону дороги, найдя укрытие за ржавым экскаватором.

Перестрелка приобретала затяжной позиционный характер. Небольшой открытый участок между кюветом и экскаватором простреливался отлично. Шквальный огонь с обеих сторон не позволял кому‑либо высунуться из укрытий даже на мгновение, и казалось, ничто не сможет перевесить чашу весов в ту или иную сторону.

Неожиданно на дорогу выкатил невесть откуда взявшийся «рафик» с кроваво–красной надписью «Скорая помощь». Приняв чуть правей, в сторону кювета, машина остановилась — появление микроавтобуса стало столь неожиданным для коньковских, что они на минуту замешкались, перестав стрелять.

Задняя дверца «рафика» медленно приподнялась, и из салона полыхнул огненный смерч. Стреляли в двух направлениях — по оставленным «девяткам» и по кювету: последний прекрасно простреливался вдоль, и это не оставляло коньковским никаких шансов.

Стрельба закончилась столь же внезапно, сколь началась, и над асфальтом, усеянным блестящими гильзами и густо политым кровью, воцарилась тяжелая, гнетущая тишина.

Победа очаковских была полной и безоговорочной, из коньковских, видимо, не спасся никто.

Но спустя минуту кровавая разборка в районе Можайского шоссе получила неожиданное продолжение.

Едва смолкли последние выстрелы, вдали на пустынном шоссе появилось несколько джипов — машины неслись прямо к месту недавнего сражения. Кавалькада внедорожников, обвешанных «кенгурятниками», фарами и лебедками, остановилась у догорающего «пежо», дверцы всех машин резко и синхронно открылись, и из автомобилей посыпались высокие, плечистые мужчины — в темно–зеленом камуфляже, черных вязаных шапочках «ночь», с короткоствольными «Калашниковыми» в руках.

В джипах прибыли бойцы СОБРа — специального отряда быстрого реагирования, обычно привлекаемого столичным РУОПом для подобных акций.

— Спокойно, братва, — послышался из динамика угрожающий голос, многократным эхом прокатившийся по пустому шоссе. — Мы из регионального управления по борьбе с организованной преступностью! Стволы на землю, руки за головы!

Поднаторевшие в подобных задержаниях сотрудники, безошибочно определив старшого, подбежали к истекавшему кровью Хиле и, заломив ему руки за спину, повалили на землю, безжалостно впечатывая лицом в жирную весеннюю грязь.

Тот не сопротивлялся.

На следующий день «Московский комсомолец», отличающийся завидной оперативностью, вышел с броской шапкой: БОЛЬШАЯ КРИМИНАЛЬНАЯ ВОЙНА!

В статье, помещенной на первой полосе, сообщалось:

Вчера за Московской кольцевой автодорогой, в районе Можайского шоссе, разгорелось настоящее гангстерское сражение. По данным РУОПа, это была вооруженная разборка между двумя крупными московскими организованными преступными группировками — очаковской и коньковской. Как нам сообщили на Шаболовке, в пресс–центре регионального управления по борьбе с организованной преступностью, за последние три месяца это крупнейшее вооруженное столкновение между противоборствующими бригадами столичного криминалитета. В качестве аргументов выяснявшие между собой отношения бандиты использовали автоматическое оружие, помповые ружья и противопехотные гранаты. На месте происшествия было обнаружено несколько сотен стреляных гильз и шесть изуродованных автомобилей, четыре из которых числились в розыске.

Обе стороны понесли серьезные потери. Со стороны очаковской группировки — шестеро убитых и трое тяжело раненных, со стороны коньковской — десять убитых. Сотрудники РУОПа, прекратившие этот вооруженный беспредел, не пострадали…