В Москве немало мест, где движение не прекращается ни на минуту, где не гаснет по ночам электричество, где жизнь течет по своим законам. Международный аэропорт «Шереметьево-2» — одно из них. Приземляются и взлетают авиалайнеры, торопятся пассажиры, волнуются встречающие и провожающие, а многократно усиленный динамиками голос диспетчера, объявляя о рейсах, то и дело перекрывает людское многоголосье. И названия далеких городов — Пекин, Калькутта, Гонолулу, Сидней — заставляют сильнее биться сердца тех, кто ни разу там не был.

В тот погожий апрельский вечер жизнь в шереметьевском аэропорту шла как обычно. Бесконечная круговерть толпы, крики, шорохи, всплески смеха, обрывки музыки и официальный бархатистый женский голос, то и дело объявляющий об отлете и посадке.

Бесшумно открывались и закрывались стеклянные двери аэровокзала, впуская и выпуская бесконечные потоки пассажиров, и никто из них не обращал внимания на невысокого светловолосого мужчину, стоявшего неподалеку от главного входа.

На первый взгляд, во внешности этого человека не было ничего примечательного. Черная куртка, коротко стриженные волосы, сеть глубоких морщинок вокруг голубых глаз. Однако рельефный шрам на щеке косвенно свидетельствовал о перенесенных испытаниях и невзгодах, а пронзительный, тяжелый взгляд говорил о несокрушимой воле и мощной внутренней энергии.

Звали этого человека Савелий Кузьмич Говорков, но так уж сложилось, что куда чаще его называли не по фамилии и не по имени и отчеству. Тридцатый, Рэкс, Бешеный — только это обилие прозвищ и имен наводило на мысль о редкой насыщенности биографии.

Так оно и было.

Судьба ниспослала Говоркову немало злоключений. В шестьдесят восьмом, когда Савелию еще не исполнилось и трех лет, он лишился родителей и был отправлен в детский дом. Потом рабочее общежитие, армейский спецназ, Афганистан в составе войск ВДВ, несколько ранений — немало людей его поколения прошли через подобную школу. И дальнейшая жизнь не раз ставила Говоркова перед новыми испытаниями: несправедливое обвинение, из‑за которого бывший «афганец» очутился в зоне строгого режима, дерзкий побег из- за колючей проволоки, запоздалая реабилитация.

Вскоре Бешеный, на этот раз по собственной воле, опять отправился в Афганистан, где был тяжело ранен и попал в плен в бессознательном состоянии. Собрав остатки сил, он захватил вертолет и совершил дерзкий побег. Ранение было тяжелым, и он наверняка бы погиб, но… тогда Рэкса, как называли себя в Афганистане воздушные десантники, спасли тибетские монахи, и он, пройдя Посвящение и вернувшись в Россию, вновь окунулся в борьбу со злом и несправедливостью.

К счастью, в борьбе этой Бешеный был не одинок: его надежными союзниками стали генерал госбезопасности Константин Иванович Богомолов и друг детства Андрей Воронов, ставший названым братом Савелия.

Суровый путь бойца–одиночки не ожесточил сердце Говоркова, и однажды он встретил свою любовь… Вероника Остроумова была лет на десять моложе его, но именно это невольно делало их отношения особенно нежными и трепетными.

Вероника была из артистической семьи. Ее отец, закончив медицинский институт, неожиданно открыл в себе талант артиста разговорного жанра и целиком посвятил себя сцене. Мать была талантливой балериной. Вероника пошла по ее стопам — закончила балетное училище при Большом театре, и педагоги прочили ей лавры легендарной Улановой. Вероятно, так и было бы, но однажды, когда труппа гастролировала на Кавказе, произошло несчастье: автобус, в котором артисты ехали на выступление, свалился с обрыва и несколько раз перевернулся. К счастью, все остались живы, но для многих сценическая карьера была закончена. Среди этих неудачников оказалась и Вероника.

Это несчастье едва не сломило девушку. Ее воли хватило только на многочисленные операции и реабилитацию, но, когда врачи вынесли вердикт, что о профессиональном балете ей придется забыть навсегда, она впала в депрессию. Трудно сказать, чем бы все закончилось, если бы на ее пути не встретился Савелий. Их встреча была странной и неожиданной. Однажды Вероника более чем когда‑либо почувствовала себя совершенно опустошенной и никому не нужной. Не в силах терпеть эти муки, она пришла в ресторан на Кутузовском проспекте, заплатила официанту, чтобы тот никого к ней не подсаживал, и стала потихоньку накачиваться красным вином.

В тот день у Савелия была конспиративная встреча с человеком генерала Богомолова, и назначена она была как раз в этом ресторане. Придя, как всегда, чуть раньше, чтобы осмотреться, Савелий сразу же обратил внимание на странную посетительницу, одиноко сидевшую за столиком. Тонкие красивые черты лица, элегантное платье, изящная фигурка — все это никак не сочеталось с тем, как она поглощала алкоголь, уставившись в одну точку перед собой. Савелий сразу понял, что у девушки какое‑то горе. Может быть, она похоронила кого‑нибудь? Он уже хотел подойти к ней и предложить свою помощь, но в этот момент пришел тот, с кем у него была встреча, которая затянулась более чем на час.

Разговор был очень серьезным, и Савелию пришлось полностью сосредоточиться на нем. Когда все вопросы были обсуждены и связной Богомолова удалился, Савелий машинально взглянул в сторону столика странной посетительницы. Девушка все еще была там, и на столике стояла очередная бутылка вина. Савелий понял, что стоит ей допить эту бутылку, и она вряд ли усидит на стуле. В этот момент оркестр заиграл очень симпатичный блюз и к девушке подошел какой‑то изрядно подвыпивший мужчина лет сорока. Когда она отказалась с ним танцевать, он не отошел, а стал еще назойливее.

Савелий быстро подошел и тихо сказал:

Мужик, ты что пристаешь к моей девушке?

К твоей? А почему она твоя? — угрожающе произнес приставала.

Он был едва ли не на голову выше Савелия и килограммов на тридцать потяжелее. Видно, это добавляло ему уверенности и наглости.

Была твоя, станет моя! — прорычал он прямо в лицо Савелию.

Это вряд ли, — с жалостью вздохнул Савелий и чуть заметно ткнул его в солнечное сплетение.

Мужик хотел что‑то сказать, но поперхнулся на полуслове и застыл с открытым ртом.

Ну вот, сердце нужно лечить, а не пить и не приставать к молодым девушкам, — проговорил Савелий, потом подхватил нахала под руку и отвел за столик, где сидели его собутыльники. — Вашему приятелю плохо: отвезли бы его к врачу, — сказал он.

А что с ним? — пьяно икнул один из них Сердце, — коротко ответил Савелий.

Сердце — это плохо, — безразлично констатировал тот, затем потянулся к бутылке. — Нужно выпить…

Савелий махнул рукой и вернулся к девушке.

Спасибо, — тихо проговорила она, когда Савелий сел напротив нее.

Не за что. Мне кажется, что вам уже хватит пить.

Скорее всего, вы правы, — бесстрастно согласилась она и вновь потянулась к бутылке, однако Савелий мягко накрыл ее руку своей.

Пойдемте отсюда, — дружелюбно сказал он.

Куда, к вам в постель? — зло усмехнулась та.

А вы хотите? — улыбнулся Савелий.

В его голосе было столько доброты и участия, что она вдруг подняла на него глаза и несколько секунд смотрела не мигая. Ей вдруг стало так стыдно и жалко себя, что в глазах появились слезы.

Ничего‑то вы не знаете, — с надрывом бросила она.

Расскажите, узнаю.

Зачем это вам?

Чтобы помочь.

Помочь? Мне?

Конечно.

Но почему?

Потому что вам нужна помощь.

И вдруг Веронике захотелось выплеснуть из себя всю боль, которая скопилась внутри, поделиться с этим незнакомцем, который чем‑то притягивал ее, заставлял себе поверить. Она говорила и говорила, а Савелий ни разу не прервал ее горестный рассказ и внимательно слушал, А когда она закончила и с вызовом взглянула ему в глаза, сказал:

Да, согласен, к вам пришло горе, и вам сейчас очень и очень трудно. Кажется, все неожиданно рухнуло — все ваши мечты, чаяния, и как дальше жить, вы не представляете.

А что, разве не так?

У нас в роте служил один парень, который уже в детстве стал лауреатом международного конкурса пианистов. Валико часами мог говорить о музыке, рассказывать о своих мечтах, о том, как он прославит своим творчеством нашу страну. Он был твердо уверен, что именно так все и будет, но… — Савелий вздохнул, — судьба распорядилась иначе: осколком гранаты ему оторвало кисть, а второй осколок лишил его глаза. Пару лет назад я ездил к нему в гости. Валико преподает в Тбилисской консерватории, и один из его учеников уже ездил на международный конкурс и вошел в тройку сильнейших. Вы бы слышали, как он самозабвенно рассказывает о своих учениках, о своих планах, мечтах…

Это случилось в Афганистане? — тихо спросила девушка.

Да.

Мой знакомый не вернулся оттуда. — Она вздохнула. — Меня Вероникой зовут.

А меня Савелий, вот и познакомились.

Я не нарушаю ваших планов?

Никаких планов у меня сегодня не было, кроме этой встречи, — заверил он.

Уведите меня отсюда, — неожиданно сказала девушка.

Куда? — хитро прищурился Савелий.

А куда хотите, — в тон ему ответила Вероника.

В таком случае — на природу, — решительно произнес Савелий.

Расплатившись за себя и за девушку, Савелий помог ей подняться и, придерживая под локоть, повел к выходу. Он повез ее в Сокольники, и весь вечер они гуляли по парку, рассказывая друг другу о своей жизни. Им было так хорошо вдвоем, что они не заметили, как прогуляли до трех часов ночи. Алкоголь выветрился из нее полностью, и, когда Савелий предложил отвезти девушку домой, она упрямо заявила, что ей хотелось бы взглянуть на его квартиру. После недолгих колебаний Савелий согласился. Когда они приехали к нему, он уложил ее на свою кровать, а сам устроился на раскладушке. Крайняя усталость и тяжкие переживания сморили девушку, и она мгновенно заснула, едва коснувшись головой подушки.

Когда Вероника проснулась, она ощутила себя совершенно обновленной, уверенной и сильной. Савелий еще спал, и она, порывшись в холодильнике, соорудила нехитрый, но вкусный завтрак. Потом подошла к спящему Савелию и несколько минут рассматривала его, словно пытаясь понять, почему этот парень, которого она знала всего лишь несколько часов, неожиданно стал для нее таким близким и родным. Ничего путного в голову не пришло, и Вероника разбудила его легким прикосновением руки.

С добрым утром, Савушка, — нежно сказала она.

С добрым утром, Ника, — улыбнулся он.

Почему Ника?

Не нравится?

Очень нравится: меня так папа называет. Спасибо тебе.

За что?

Ты сам не знаешь, за что?

За то, что не воспользовался твоим состоянием и не овладел тобой?

Вот за это я как раз тебя не благодарю, — шутливо нахмурилась девушка. — Хотя и оценила по достоинству твой жест.

У нас еще все впереди.

Надеюсь. Вставай быстрее, а то завтрак совсем остынет.

Интересная мысль. — Савелий быстро вскочил с раскладушки.

Это тоже в Афганистане? — спросила Вероника, заметив шрам на животе.

Бандитская пуля, — отмахнулся с улыбкой Савелий.

Встреча с Савелием помогла Веронике справиться со своим горем, обрести уверенность в себе. Она вспомнила о своем детском увлечении и всерьез занялась рисованием. Ее картины оказались талантливыми, и вскоре она была приглашена в Америку в одну из престижнейших галерей Нью–Йорка.

Именно ее и ожидал в тот апрельский день Говорков, стоя у стеклянной коробки шереметьевского аэровокзала.

Вниманию встречающих, — донеслось из репродуктора. — Самолет «Боинг-747» авиакомпании «Пан Америкэн», совершающий рейс Нью–Йорк — Рейкьявик — Москва, задерживается по метеоусловиям. Повторяю: самолет «Боинг-747» авиакомпании «Пан Америкэн»…

Задерживается по метеоусловиям, — растерянно пробормотал Савелий и, тяжело вздохнув, двинулся внутрь здания.

Ждать и догонять, как известно, хуже всего. Но сейчас Говорков был готов поклясться, что ждать куда тяжелей и томительней. Он не видел возлюбленную несколько месяцев и теперь многое бы отдал за то, чтобы ускорить встречу хотя бы на минуту.

Савелий пошел в зал ожидания и, отыскав свободное место, уселся перед телевизором. Вот уже несколько часов кряду он ощущал в себе естественную нервозность, и теперь, с объявлением о задержке нью–йоркского рейса, она лишь обострилась. Впрочем, разум справедливо подсказывал: волнуйся, не волнуйся — самолет от этого быстрей не приземлится. Чтобы скоротать время, лучше всего попытаться отвлечься, заняв себя чем‑нибудь посторонним. Тем более что включенный телевизор как раз давал такую возможность.

Под гулкую электронную мелодию пронесся лошадиный табун заставки российских «Вестей», и дикторша, официально улыбнувшись с экрана, произнесла:

Добрый вечер. Сначала коротко о главных событиях дня. Сегодня в Кремле состоялось расширенное заседание Совета безопасности. Как и ожидалось, первым вопросом в повестке дня стояла борьба с организованной преступностью. Выступавшие констатировали, что деятельность мафиозных группировок в России, и особенно в Москве, в последнее время значительно активизировалась.

Неожиданно камера дала общий план вестибюля перед залом заседаний, и Савелий с некоторым удивлением заметил мелькнувшего в кадре генерала Богомолова. Это выглядело более чем странно: по роду своей деятельности Константин Иванович прежде никогда не занимался бандитизмом как таковым. Но уже через мгновение лицо генерала госбезопасности наплывом заслонила чья‑то голова. Старомодные очки в легкой золотой оправе, тонкие бескровные губы, доброжелательное интеллигентное лицо…

Как ни странно, но обладатель золотых очков почему‑то сразу не понравился Савелию — то ли ощупывающим взглядом, то ли манерой смотреть в объектив, ироничной и чуточку надменной.

К сожалению, — продолжала дикторша с едва заметным нажимом, — силовые структуры еще не выработали единой концепции борьбы с криминальными сообществами. Участники расширенного заседания Совета безопасности были вынуждены признать, что в ближайшее время рост как уличной, так и организованной преступности вряд ли удастся остановить по объективным причинам. Этому способствует и разобщенность действий правоохранительных органов, и, как признали сами участники заседания, коррупция, пронизавшая общество до самого верха. А теперь переходим к другим новостям. Как уже сообщалось, вчера вечером в подъезде собственного дома был застрелен председатель правления акционерного банка «Содружество».

На экране появилось изображение окровавленного трупа, но Савелий уже не смотрел в телевизор: как ни странно, привычно–официозное сообщение об очередном заседании в Кремле дало импульс для собственных размышлений. Кто‑кто, а Говорков прекрасно понимал цену формулировки «в ближайшее время остановить рост преступности вряд ли удастся»: кровь и страдания невинных жертв, искалеченные судьбы, оставшиеся вдовами жены, дети–сироты. Еще в бытность свою на зоне Бешеный прекрасно изучил психологию российского бандита–беспредельщика: безжалостный к слабым, трусливый до подобострастия с сильными. По мнению Савелия, общаться с этими шакалами можно лишь на одном языке — языке силы. Но государство, допустившее невиданное самопроизводство мафиозных структур, почему‑то все реже и реже разговаривало с ними таким образом.

Слова «мафия», «бандиты», «организованные преступные группировки» на все лады склонялись десятками телеканалов, радиостанций, газет и журналов. Авторитетам, большим и малым, посвящались книги, о них снимались фильмы, слагались песни, и образ бритого татуированного атлета с пудовыми кулаками давно уже вытеснил из массового сознания комсомольцев–добровольцев да героев–стахановцев.

Что ж, у каждого времени свои герои. Но если верить тому же телевидению, тем же газетам и журналам, на борьбу с этой самой мафией были брошены и МВД, и ФСБ, и РУОП, и прочие структуры с трех- и четырех буквенными аббревиатурами. Однако достаточно было выйти в центр Москвы или пролистать любую газету, чтобы понять, кому в действительности принадлежит власть в столице, а значит, и во всей России.

Навороченные бронированные лимузины, сопровождаемые бригадами вооруженных бойцов, криминальные понятия «наезд» и «крыша» прочно вошли в лексикон даже высших государственных чиновников.

Лидеры российского бандитизма, не таясь, в открытую выступают по телевидению — в отличие от бойцов ОМОНа и СОБРа, которые чувствуют себя уверенней, если лица их скрыты под черными масками. Наверное, пройдет еще несколько лет, и российская политика и экономика окажутся в прямой зависимости от интересов преступных кланов, а вместо Конституции будет принят свод пресловутых «понятий».

Размышления Говоркова прервало очередное объявление:

— Вниманию встречающих! Произвел посадку самолет «Боинг-747» авиакомпании «Пан Америкэн», совершавший рейс Нью–Йорк — Рейкьявик — Москва.

Наконец‑то!..

Савелий, пружинисто поднявшись со своего места, заторопился в сторону пассажирского терминала: какими бы серьезными ни выглядели недавние его размышления, теперь Бешеному было не до них.

Веронику он заметил еще издали — казалось, девушка ничуть не изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз. Та же точеная фигурка, те же гладко причесанные иссиня–черные волосы с небольшим пучком на затылке.

Ника!

Савушка!

Расталкивая пассажиров, девушка бросилась вперед, повиснув на шее любимого, и, отвернувшись, чтобы Савелий не видел ее слез, прошептала:

Извини, мы немного опоздали. Ты, наверное, волновался.

Говорков ласково провел ладонью по ее влажной щеке.

Я вижу, ты волновалась еще больше. Все в порядке? Как выставка?

Отлично: три моих работы купили! — с гордостью сообщила она и счастливо улыбнулась. — Но самое главное, мы уже вместе, правда? — Вероника улыбалась кротко и счастливо.

Что же мы тут стоим?! Вещи в багаже есть?

Нет, они придут отдельно: мой менеджер привезет.

Так, уже и своим менеджером обзавелась, — недоверчиво заметил Савелий.

В Америке без этого нельзя: неправильно поймут, — смутилась девушка.

Да шучу я, — успокоил ее Савелий. — Пошли на такси! Давай это мне. — Легко подхватив небольшой чемоданчик, Савелий двинулся вперед, прокладывая дорогу в толпе. Вероника пошла следом.

На стоянке такси Говорков боковым зрением зафиксировал двух ребят невыразительной внешности; обменявшись быстрыми взглядами, молодые люди двинулись наперерез девушке. Обернувшись, Савелий заметил, как один из них, словно невзначай толкнув Веронику, тут же рассыпался в извинениях, а другой, уже стоявший за ее спиной, аккуратно перерезал ремешок ее сумочки.

В мгновение ока Бешеный подскочил к негодяям. Короткий взмах руки, и кулак Савелия впечатался в нижнюю челюсть вора. Удар получился сильным, точным, болезненным, и противник сразу же повалился навзничь, на его губах запузырились густые розоватые слюни. Следующий удар свалил его подельника.

Пронзительно тонко вскрикнула Вероника, и между Савелием и толпой мгновенно образовалось нечто вроде полосы отчуждения.

К месту происшествия уже трусил тщедушный милиционер. Бесцветная, как недопеченный блин, физиономия, показная важность движений и абсолютное сознание того, что он, товарищ лейтенант, тут, в Шереметьеве, — главное действующее лицо.

Милиционер строгим взглядом окинул Савелия. Потом глаза его обнаружили на бетонных плитах окровавленного парня, затем второго.

Он сумочку пытался срезать. — Подняв за шиворот вора, Говорков подтолкнул его к милиционеру.

Ваши документы, — голосом автоответчика произнес тот.

Мои? — не поверил Говорков.

Ваши, ваши. И ваши тоже. — Лейтенант обернулся к девушке.

Савелий достал паспорт. Вероника, ничего не понимая, протянула свой.

Только что прилетела, у меня в сумочке деньги, паспорт, кредитные карточки. —Beроника нервно мяла конец срезанного ремешка сумочки. — Вот мой билет.

Что, хулиганим? — К удивлению Бешеного, шереметьевский мент сразу же встал на сторону воров.

В смысле?

Грубое нарушение общественного порядка, выражающееся в явном неуважении к обществу, — коряво сформулировал милицейский лейтенант, и по глазам его Бешеный сразу понял, что виноватым в этой истории будет именно он: вне сомнения, этот мент состоял у воров на содержании.

Да ведь они хотели сумочку украсть! — возмутился Савелий, демонстрируя обрезанный ремешок. — Вон свидетелей опросите!

Товарищ милиционер, я рядом стояла и все видела. — Бойкая пожилая женщина уже проталкивалась сквозь толпу к стражу порядка. — Вон тот тип эту девушку толкнул, внимание отвлекал, а вот этот сзади встал и ножиком — вжик. Я сама в милиции работаю, в паспортном столе, законы знаю, если хотите, могу свидетелем быть.

Судя по всему, эта неожиданная свидетельница явно не входила в планы сотрудника милиции. И потому, промямлив что‑то невнятное и вернув паспорта, товарищ лейтенант взял под руки пришедших в себя воришек, явно намереваясь увести их с места происшествия.

А как же… — только и смог произнести пораженный Савелий.

Сейчас в отделении разберемся, протокол составим, — даже не оборачиваясь, буркнул лейтенант.

Говорков понимал: этот продажный мент теперь поведет воров не в отделение, а в медпункт. И составление протокола останется вряд ли выполненным обещанием: какой еще протокол без потерпевших и свидетелей?

Но спорить, а тем более качать права по понятным причинам не приходилось.

Настроение было испорчено, и Савелий, со вздохом взяв Вероникин чемодан, двинулся к желтой «Волге» с таксистскими шашечками.

Ладно, пусть это будет нашей самой большой неприятностью, — насилу улыбнулся он, пропуская в салон машины девушку.

Почти всю дорогу до Москвы Бешеный молчал. Девушка интуитивно ощущала несправедливость происшедшего, и вопрос ее прозвучал более чем естественно.

Савушка, а почему этот полицейский, то есть милиционер, отпустил преступников? — наконец спросила Вероника, но по глазам возлюбленного тут же поняла, что зря напомнила ему о недавнем происшествии.

Потому что он — московский мусор, а не нью–йоркский коп, — ответил Говорков.

В Соединенных Штатах такое считается серьезным преступлением, — после непродолжительной паузы произнесла девушка. — Посягательство на чужую собственность.

Ты посмотри, всего‑то ничего пожила в Штатах, а уже говоришь как настоящая американка. Ты, видно, забыла, что в России подобное в порядке вещей, — в сердцах бросил Савелий.

Ты прав, милый: я словно в другой мир окунулась. Как же нам еще далеко до нормальной цивилизации.

Думаю, что и в Америке преступников не меньше, — ревниво заметил Савелий и невольно подумал: «Если такая откровенная коррупция на низовом уровне, что же тогда творится на самом верху?»

Несомненно, этот лейтенант получает от всех шереметьевских воров часть их прибыли и наверняка отстегивает какой‑то процент своему начальству, те — еще выше, и еще, и еще. Кто же стоит на самом верху? Где сходятся все нити?

Видимо, такое положение дел и есть те самые «объективные причины», по которым, если верить популярной телепрограмме, рост преступности не может быть остановлен.

Пасмурность возлюбленного невольно передалась девушке, с виноватым видом взглянув на Савелия, она перешла к другим темам: о том, как принимали американцы ее картины, о своей встрече с мэром Нью–Йорка, к последним американским новостям.

Говорков кивал, поддакивал, иногда даже задавал вопросы, механически отвечая. Но осадок от происшедшего начисто отравил радость такой долгожданной встречи…