Когда Джулия увидела по Си–эн–эн, как чеченские террористы–смертники захватили концертный зал на Дубровке, первым ее желанием было сорваться с места и тотчас лететь в Москву, не имея представления, как она сможет помочь несчастным заложникам. Главное — быть в этот страшный день рядом с соотечественниками и попробовать быть полезной.

Но Савелий все‑таки научил ее рассудительности. Прежде чем хватать телефонную трубку и заказывать билет в Москву, она взвесила все «за» и «против» и поняла, что реально вряд ли чем‑нибудь поможет захваченным в заложники.

Кроме всего прочего, интуиция подсказывала ей, что тот, кто стоял за убийцами Глаголичева, несмотря на заверения Костика, вряд ли окончательно успокоился и оставил ее в покое. Она и догадаться не могла, какую роль в том, что ее перестали преследовать, сыграли Савелий и Широши.

Нет, лететь пока никуда не следует. Она прежде всего должна думать о своем сыне, о своем удивительно талантливом и замечательном Савушке…

Время шло, и Джулия постепенно свыклась с мыслью, что опасность миновала. Иначе зачем она вдруг решила позвонить Константину Рокотову? Джулия надеялась, что ситуация в Москве могла измениться настолько, что ничто и никто не помешал бы ее приезду в Россию.

— Рад слышать тебя. — Голос Костика звучал суховато.

Джулия поняла, что ее звонок прозвучал для Костика не вовремя. Вероятно, он очень занят очередным расследованием, и ему явно не до нее с ее проблемами. Рокотов осознал, что невольно причинил подруге боль, и поторопился исправить ошибку.

Если хочешь развлечь женщину — поведай ей что- то интересное, что‑то такое, чего нет в ее повседневном, скучноватом существовании.

— Прости меня, дорогая… — Костик поторопился с извинениями. — Сейчас я занимаюсь таким сложным и запутанным делом, что иногда голова идет кругом.

Джулия не просила Костика рассказать о сути дела, он сделал это сам. Не вдаваясь в подробности, Рокотов рассказал о том, что по Москве прокатилась волна убийств известных ученых, в большинстве своем — людей пожилых и заслуженных.

Никто из этих людей в отличие от их молодых коллег не собирался покидать страну, которая дала им образование и доверила заниматься важнейшими научными исследованиями. Они продолжали работать скорее по привычке, чем за деньги. Потому что зарплата как была, так и осталась мизерной. Правда, сохранились многочисленные дипломы и награды, но при нынешнем отношении к ним они ничего не давали, оставаясь лишь свидетельством их прежних научных заслуг.

— Есть исключения. — Костик медлил, подбирая слова, понимая, что по телефону многого не скажешь, а поделиться с родным человеком (Джулию он считал родной) очень хотелось.

— Внимательно тебя слушаю, — серьезно проговорила Джулия.

— Я занимаюсь делом человека, который весьма преуспел в науке. Его заслуги оцениваются достаточно высоко, чтобы у него не было и мысли бросить страну и уехать. Тем не менее он внезапно погиб. Дело темное, грязное и осложняется массой посторонних деталей.

Джулия поняла, что сейчас все мысли Константина сосредоточены на том, чтобы отделить зерна от шелухи, и ему явно не до нее. Она не стала далее испытывать его терпение и распрощалась.

— И тебе всего самого–самого, — ответил Рокотов.

Повесив трубку, Джулия долго сидела в задумчивости. Вспоминалась Москва, покрытая снегом, с немытыми автомобилями, медленно ползущими по черному асфальту. Ей вдруг стало зябко, она передернула плечами и прошла в гостиную, где ярко пылал огонь в камине.

Прислуга знала, что вечера хозяйка проводит у камина, огонь в котором обязательно должен быть разведен к шести часам.

Джулия присела у огня, протянула руки к пламени и ощутила ладонями жар, исходивший от пылающих поленьев.

Удивительное дело: дрова в Нью–Йорке — большой дефицит. Нет, досок и брусьев много, их можно заказать в любой конторе, торгующей древесиной. Но вот настоящие дрова — круглые чурбачки с неровно присохшей корой — приходилось выписывать из лесной глухомани на канадской границе. Пока дровишки добирались до Нью–Йорка, они становились поистине золотыми. Но Джулия была готова заплатить за удовольствие ощутить аромат сырого леса: прели, увядшей листвы и еще какого‑то странного запаха, напоминающего сушеные грибы.

Она смотрела на огонь, и ее постепенно охватывало тоскливое чувство своей ненужности.

Савушка подрастал, — в нем уже начала проявляться та мужская самостоятельность, которую матери поначалу принимают за непослушание и очень обижаются. Однако с этим придется смириться: сын рос в отца. Это должно было бы радовать Джулию, но вместо этого причиняло ей большую боль. Она с горечью осознавала, что однажды наступит день, когда Савушка станет совсем взрослым и выпорхнет из гнезда и она останется совсем одна. Эти мысли мучили Джулию, заставляли грезить о совсем уж нереальных вещах. Лишь сильная боль заставила ее ойкнуть и отдернуть руки от огня.

Она смотрела на покрасневшие ладони и решала, что необходимо предпринять, чтобы не сойти с ума. Требовалось что‑то радикальное, что‑то решительное.

Вот было бы здорово, если бы она оказалась в Москве и нашла там Костика Рокотова! Он дал бы ей задание, и она занялась бы вместе с ним расследованием таинственных убийств ученых. Но Константин так далеко…

Далеко ли? Десять часов — и она в Москве. А там… Мысль заработала четко, когда мозг выбрал правильное направление.

Заказ билета на Москву, завершение текущих дел в Нью–Йорке и оформление документов заняли не более двух суток. Дом она могла смело доверить своему «маленькому интернационалу», как она называла небольшой, но дружный коллектив, обитавший под крышей ее дома.

Савушкина няня Холидей Полли, горничная–немка Амалия и неф Билли — шофер и телохранитель Джулии, — на них она вполне могла положиться во время своего отсутствия.

Холидей Полли, или Полечка, поражала своей добротой и заботливостью, которой хватило бы на десяток Савушек.

В горничной Амалии сочетались бережливость, граничащая с мелочностью, и умение тратить хозяйкины деньги с такой расчетливостью, что это вызывало зависть всех знакомых Джулии, неоднократно пытавшихся переманить к себе Амалию. Немка отказывалась, ругаясь по–немецки длинно и замысловато. Дородная и внушительная, редко улыбающаяся, бесконечно преданная, белокурая Амалия сменила не один дом, но лишь здесь, у Джулии, обрела, как она выражалась со швабским акцентом, «настоящий семья».

Что касается здоровенного Билли, так тот вообще был готов свернуть шею любому, кто сунется к Джулии или ее сыночку, которого водитель–негр просто обожал.

Приняв окончательное решение отправиться в Москву, Джулия не совсем четко представляла себе, зачем она это делает. Пожалуй, решила она, надо бы сначала предложить свою помощь Костику в его расследовании, а дальше жизнь сама укажет правильное направление.

«Главное в любом сражении — ввязаться в драку», — говаривал Наполеон.

Недавно Джулия перечитала переписку Наполеона с Жозефиной и сейчас находилась под большим впечатлением от книги.

Итак, Джулия подчинилась первому душевному порыву: отправиться в Москву. Постепенно порыв отходил на второй план и уступал голосу рассудка. Рассудок подсказал, что надо бы что‑то выяснить здесь, в Америке, прежде чем сломя голову кидаться в Москву. Следовательно, надо найти человека, который мог бы рассказать о той среде, в которой жили убитые.

Такой человек был: Владимир Васильевич Пегасов, главный редактор русскоязычной газеты «Русская душа», издающейся на Брайтон–Бич. Господин Пегасов знал всех, все знали господина Пегасова. Он водил дружбу с мафией, бродягами, полицией, ростовщиками, профессиональными боксерами и наемниками. Его газета пользовалась настолько большой популярностью, что среди ее подписчиков были даже государственные организации Америки, черпавшие с ее страниц ценные сведения о настроениях в русскоязычной общине США.

Джулия вспомнила, как генерал Джеймс со смехом рассказывал ей, что Государственный департамент США составляет свои сводки о состоянии дел в России, в частности, на основании материалов, собранных В. В. Пегасовым и его бандой шустрых журналистов, которые, как тараканы, проникали куда угодно.

Количество русских в Америке росло, росли тиражи «Русской души», Пегасов открывал представительства газеты по всем Соединенным Штатам, и даже на его исторической родине, в России, их было целых два — в Москве и Владивостоке.

Пегасов был не прочь иногда облить грязью своего противника. При этом он не стеснялся ни в средствах, ни в способах очернения противника. Случалось так, что после публикации его материалов то тут, то там люди кончали с собой, понимая, что на их карьере в Штатах поставлен жирный крест.

Джулию познакомили с Пегасовым на одном из приемов, организованных Лигой свободной прессы. Джулия не любила шумных сборищ, но, чтобы развеяться, посещала те вечеринки, где не ожидала встретить много знакомых лиц. Так уж случилось, что в тот день она и Пегасов оказались единственными русскими на приеме, чем не замедлил воспользоваться «голубой» Эмми, который и познакомил их, справедливо решив, что двум русским найдется, о чем поболтать.

Джулия и Пегасов действительно говорили тогда много и ни о чем — так, как умеют это делать только русские на любом празднике, тем более за границей.

Сегодня настал день возобновить знакомство. Джулия откопала среди бумаг на журнальном столике экземпляр «Русской души», нашла телефон редакции и позвонила.

Господин Пегасов был очень рад ее звонку. О чем прямо и сказал. Вероятно, он был немного нетрезв, но журналисту, тем более русскому и тем более находящемуся вдали от родины, это простительно. Джулия попросила о встрече, и ее просьба была немедленно удовлетворена. Договорились повидаться в «Кафе–Сентрал», знаменитом местечке, где еще Брюс Уиллис, ныне суперзвезда Голливуда, когда‑то вкалывал простым барменом–вышибалой, пока его не пригласили сниматься в массовке.

Шофер Билли подвез Джулию прямо к «Кафе–Сентрал». Она без труда нашла Пегасова. Он был во всех отношениях огромным человеком. Внушительная копна спутанных седых волос, баскетбольный рост, необъятный живот и просто громоподобный голос, про который говорят: от него люстры звенят и хрусталь лопается. И действительно, когда господин Пегасов смеялся, в окнах дрожали стекла, в люстрах звенели подвески, а с полок за спинами бармена падали бутылки.

— Садись‑ка, милая, рядом да выпей со мной. — Судя по красным глазам Пегасова, пил он давно и много.

Но Джулия знала, что пьянство никак не отражалось на работоспособности этого могучего человека.

От приглашения выпить Джулия вежливо отказалась, ограничившись чашечкой капуччино и малиновым пирожком «цветок Манхэттена».

Пегасов хмыкнул, обозрев эту, как он сказал, «девчачью еду», тут же заказал двести пятьдесят «Столичной» и тарелку жареных куриных крылышек «буффало». Щедро плеснув в стакан водки, он шумно влил жидкость в себя; казалось, что водка просто проскользнула прямо в желудок безо всяких глотков. Пегасов издал смачный звук губами и тут же захрустел жареными крылышками, которые поглощал вместе с костями, перемалывая их могучими челюстями.

— Если вы не возражаете, — осторожно начала Джулия, — то я хотела бы получить кое–какую информацию самого общего характера о положении русских ученых.

— О тех русских, которые здесь живут, или о тех, кто на нашей с вами родине прозябает? — тут же уточнил Пегасов.

— Желательно про тех и других.

Пегасов вытер губы, вытащил пачку папирос «Беломор» и прикурил от спички.

Сидевшая за соседним столиком парочка американцев недовольно поморщилась, быстро расплатилась и тут же исчезла из зала.

Пегасов с наслаждением выпустил им вслед струю тяжелого табачного дыма.

— Надо пользоваться шансом. Поговаривают, скоро нью–йоркская мэрия запретит курить везде, кроме своего собственного домашнего сортира. Вот паразиты! — ругнулся он, потом, спохватившись, повернулся к Джулии. — Извини, милая, отвлекся. Так вот, тебя я плохо знаю, но даже то, что я о тебе слышал, заставляет меня думать, что тебе все это надо для хорошего дела. Поэтому навостри уши и слушай внимательно, что тебе расскажет журналист дядя Пегасов.

И он поведал действительно интересные вещи.

Джулия и не предполагала, что так называемая проблема утечки мозгов стоит настолько остро для России.

— Еще год–другой — и русской научной мысли наступит каюк, — без всякого злорадства, даже с грустью сообщил Пегасов.

— Почему?

— А просто некому будет эти мысли думать! Только за прошлый год из России выехали сто тысяч специалистов в самых разных областях знаний. Остальные выехать не могут лишь потому, что или никому их устаревшие знания не нужны, или сами ученые такие старые, что никаких перспектив за рубежом у них нет. — Он покачал головой.

— А как же те двое русских физиков, которые получили Нобелевскую премию? — с недоумением поинтересовалась Джулия.

Пегасов с сожалением посмотрел на собеседницу.

— Ты имеешь в виду Гинзбурга и Абрикосова? Про первого ничего не скажу: я его плохо знаю — он засекречен с головы до ног. А вот Абрикосова знаю хорошо: он имеет второе гражданство — американское. Тот еще россиянин… — В голосе журналиста явно прозвучала ирония.

По словам Пегасова, за последние десять — двенадцать лет из России выехали практически все ученые, которые мало–мальски представляли интерес для западной науки. Дело дошло до того, что теперь стоит под вопросом само существование фундаментальной науки в России.

— Это все потому, что учить есть кого, а вот учить некому, — пояснил Пегасов, отхлебнув водки из стакана. — Разбежались все учителя по заграницам, подальше от русской безденежной тоски и пофигизма…

Он рассказал о том, что в иных американских университетах русских профессоров больше, чем преподавателей из других стран. В лифте университета штата Калифорния Пегасов видел бумажку, написанную по–русски крупными буквами и прилепленную к стенке скотчем:

«Ребята! Говорите по–английски, не пугайте американцев!»

— Но эти люди — русские в последнем поколении, потому что их дети уже не очень охотно говорят на языке предков. Причина банальна, — с болью говорил Пегасов. — На кой изучать язык страны, которая скоро станет такой пустой, что впору чукотскому олигарху и губернатору Долоновичу, который купил известную футбольную команду, сделать из нее одно большое футбольное поле…

Он грустно продолжил:

— Пока мне удается сохранить интерес к России и русскому языку здесь, в Америке. Тиражи газеты растут, на доходы не жалуюсь. Но все это до поры до времени… Все, кто смог, уже из России сделали ноги. А здесь теперь нам на пятки китайцы наступают. Настырный народец.

— А что вы думаете о серии убийств ученых в Москве? — осторожно поинтересовалась Джулия.

Пегасов ответил не сразу. Он прикрыл лицо большущей ладонью и внимательно посмотрел на Джулию сквозь щелку между пальцев. Словно изучал и думал: «Отвечать — не отвечать?»

— Я не знаю, на кой вам это нужно и почему вы интересуетесь всеми этими скорбными делами.

Пегасов произносил каждое слово осторожно, словно тщательно взвешивал, прежде чем открыть рот.

Джулия не торопила и внимательно слушала, мило оперевшись на левую руку.

— Но вам лично я выскажу свое мнение, — после небольшой паузы продолжил собеседник. — Мне кажется, что причины всех этих смертей банальны и просты. Все это — дело рук тех паразитов, которые в огромном количестве появились на теле матушки России после всех этих перестроек. Наркоманы, воры, хулиганье… Им все равно, у кого деньги отобрать, чтобы «закинуться» дозой героина.

Со слов Пегасова получалось, что общее число преступлений в Москве таково, что среди прочих пострадавших обязательно должны были оказаться и люди из мира ученых.

— А почему бы и нет? — Голос подвыпившего Пегасова гремел под сводами «Кафе–Сентрал» и заставлял оборачиваться барменов. — Три–четыре тысячи убитых в Москве ежегодно! Неудивительно, что среди них окажутся два–три профессора и пяток докторов наук.

На прощание Пегасов поведал Джулии интересную историю. Наклонившись поближе к ее уху, журналист шепотом рассказал:

— Жил такой английский писатель Честертон. У него был рассказ под названием «Сломанная шпага» о том, как во время давней войны генерал убил майора, который обвинил генерала в предательстве. Что было чистейшей правдой, к слову. Чтобы отвести от себя подозрения, генерал вернулся в лагерь, поднял войска и повел их в безрассудную, бессмысленную атаку. Бит–ва произошла на том месте, где лежал труп майора. Погибло много людей. Среди трупов затерялось и тело несчастного майора. Поначалу никто и не догадывался, что он погиб не в битве, а еще до ее начала.

Пегасов допил остатки водки, внимательно посмотрел на пустой стакан и закончил, с грустной улыбкой глядя на Джулию:

— Генерал правильно решил: камень лучше всего спрятать на берегу реки, среди гальки. Кто станет разбираться, какой смертью умер майор, если кругом горы мертвецов? Вы поняли меня?

Джулия отлично поняла, что имел в виду умудренный жизненным опытом Пегасов. Среди погибших ученых запросто мог оказаться тот, чья смерть носила далеко не случайный характер. Вероятно, это и есть та самая проблема, над которой сейчас корпит Константин Рокотов. Что‑то в глубине души Джулии подсказывало ей, что она может оказаться полезной в его расследовании.

И кто знает… А вдруг Савелий все‑таки жив и тоже где‑то там, в Москве?

Разум отказывался верить в то, что такая встреча может состояться, но душа рвалась туда, где оба они были так счастливы когда‑то…

Москва встретила Джулию дождем и известием об очередном теракте на одном из стадионов. Пока добирались до Тверского бульвара, в гостиницу «Восток — Запад», где Джулия заранее забронировала номер, радио в такси сообщало о жертвах, количестве взрывчатки в тротиловом эквиваленте, о том, что «круг подозреваемых сужается». Высшее милицейское начальство, как обычно, брало дело «под особый личный контроль» и считало раскрытие преступления «делом своей чести».

Услышав последнее, таксист, полный дядька лет пятидесяти, не выдержал:

— Все клянутся честью, что раскроют, кто теракты организовал! — Водила сплюнул в окно. — Да раз по горячим следам ни фига не раскрыли, значит, либо не знают, где искать, либо чести у ментов совсем не осталось!

Джулия молчала. Она смотрела в окно и удивлялась переменам, произошедшим в самом большом российском городе за время ее отсутствия. Сразу отметила, как похорошел город. Построили огромное количество красивых зданий, улучшились дороги. Появились шикарные дорожные развязки, которым могли позавидовать и иностранцы. Нет, не верна народная мудрость, что «один в поле не воин»! Стоило город возглавить Лужкову, как Москва стала меняться в лучшую сторону прямо на глазах. Кажется, в конце года очередные выборы. Уверена, что все москвичи отдадут свой голос именно за него. Ее мысли отвлеклись, когда она увидела специфических девушек, мелькающих за окном машины.

Вдоль трассы, от аэропорта «Шереметьево» до самого города, то тут, то там кучковались стайки проституток. Девчонки жались друг к дружке, мокли под дождем, не решаясь спрятаться под деревьями, опасаясь грозной «бригадирши». «Мамка» вертелась тут же неподалеку, вступая в деловые переговоры с клиентами, осматривавшими трясущихся от холода девиц, выстроившихся перед машинами.

«Где же милиция?» — подумала Джулия.

И тут же она увидела бело–голубую машину ДПС с проблесковыми маячками. Менты забились в теплую машину и оттуда лениво наблюдали за тем, как клиенты придирчиво отбирают девиц. Клиенты и милиция не обращали друг на друга никакого внимания.

Удивленная Джулия тихо присвистнула. Тренированное ухо водителя услышало свист. Он бросил взгляд за окно, все понял и широко улыбнулся.

— Видать, давненько вы в наших краях не бывали! Раньше проститутки тусовались напротив здания Государственной Думы. Разве что вместе с депутатами госу–дарственных решений не принимали. Потом Лужков их выпер на Ленинградское шоссе, затем — на Котельническую набережную. Теперь вот тут околачиваются.

— А куда смотрит милиция?

— У них тут все повязаны, — весело объяснил водила. — Разве что иногда СОБР нагрянет с проверкой. Но это только если какую‑то шлюху убитую нашли и разыскивают ее подруг. Или сама девица клиенту горло пилочкой для ногтей открыла. И такое бывает. Подумай сама: заработки у них не ахти — все «мамка» забирает. А что остается — едва хватает девчонкам на покупку теплых трусиков. Чтобы, значит, орудие труда не замерзло зимой. Ого! Как накликал! Вот и СОБР!

Водитель понял, что Джулию заинтересовали картинки местных нравов. Заметив, как роскошно одета пассажирка да какие у нее богатые перстенечки с бриллиантами, водила, надеясь на щедрые чаевые, притормозил. Он хотел, чтобы Джулия рассмотрела в деталях все происходящее.

Завидев стремительно приближающийся автобус «ПАЗ», «мамка» заорала так, что у Джулии едва уши не заложило. Девчонки отчаянно завизжали и, толкаясь и отпихивая друг друга на бегу, помчались к ближайшим кустам. Они бежали, ломая каблучки, падая на мокрую траву, пачкая свою небогатую одежонку и пища то‑то невнятное.

Автобус начал притормаживать, из него на ходу выпрыгивали огромные мужики в пятнистых комбинезонах, толстых бронежилетах и черных масках, сквозь прорези которых сверкали озверевшие глаза. Мужики рассыпались в цепь и принялись сгонять в кучу тех девиц, кто отстал и не успел скрыться в придорожных зарослях. Пойманные отчаянно лупили кулачками по бронежилетам и плакали, размазывая тушь по щекам. Собровцы, не обращая внимания на их страдания, хватали сразу по две девицы под мышки и тащили к автобусу.

Джулии стало противно, и она прерывисто вздохнула. Водила инстинктивно понял, что цирк закончен, и вдарил по газам.

Когда они отъехали, Джулия спросила:

— А как вы относитесь к Лужкову?

— Как можно относиться к человеку, который очень многое делает для людей? — рассудительно спросил водитель и сам ответил: — Его все любят — и старый и малый. Вон моя дочка, Юлька… Ей и пяти еще нет, а как только увидит в телевизоре Лужкова, тут же визжит: «Смотри, папка, смотри, Юрия Лужкова показывают!» И радуется так, словно родного человека увидела… Что ни говори, а Лужок дело свое знает, единственный из руководителей городов, кто о своих жителях думает… Настоящий хозяин! Да если бы каждый чиновник России относился к своей работе так же, как наш мэр, то наша страна быстро обогнала бы Америку во всем! А как о пенсионерах радеет! Мои родители еще живы, и на Лужка они Богу молятся!

— Голосовать за него будете? — провокационно спросила Джулия.

— Странная вы девушка… — Он бросил на нее нахмуренный взгляд. — За кого еще голосовать, коли не за Лужкова?

— Думаете, изберут?

— Ну вы… право! — Видно, он с трудом удержался, чтобы не ругнуться.

— Да шучу я, шучу! — весело рассмеялась Джулия.

— Ну и шутки у вас, мадамочка… — покачал головой водитель.

— Я знаю, что это его последний срок. А потом придется подыскивать новую кандидатуру…

— Придет время, тогда и будем думать, как сделать, чтобы Лужок остался на Москве, — серьезно ответил водитель на ее не заданный вопрос.

— Так по закону он и так идет на этот срок в порядке исключения, — подначила Джулия.

— Значит, закон поменяем! — уверенно заявил мужчина.

Джулия отметила, с какой нежностью и уважением этот простой россиянин говорит о «главном начальнике» города, ласково и нежно называя его — Лужок…

Гостиница «Восток — Запад» — тихое и уютное заведение с хорошей репутацией, расположенное в самом центре Москвы, но так незаметно и так ловко, что постояльцу кажется, будто он находится далеко за городом. Ни один звук большого города не проникал в номер Джулии. Переодевшись в любимый полосатый халатик, она позвонила по местному телефону в бюро обслуживания. Там нисколько не удивились, выслушав заказ.

Примерно через час в номер Джулии постучали. Она открыла, и симпатичный парнишка в коротенькой синей курточке с позолоченными пуговицами вкатил в комнату столик на колесиках. Наверху стояли кофейник, крохотная чашечка и тарелочка, на которой пирамидкой были сложены покрытые глазурью сердечки обожаемого Джулией «берлинского печенья». Внизу стопкой громоздились пачки газет.

— Как вы и просили, — сообщил юноша, услужливо улыбаясь, — главные московские газеты за последние два месяца.

Получив мелочь «на чай», юноша мгновенно исчез. Джулия перетащила газеты на кровать, забралась с ногами под одеяло и принялась листать газеты, не забывая попивать ароматный кофе и поглощать одно за другим вкуснейшие печенинки.

Среди описания многочисленных московских ужасов внимательный взгляд Джулии отыскивал сообщения о преступлениях, связанных с именами видных ученых. Стопка газет уменьшалась, записи в ее блокноте на глазах росли. Постепенно вырисовывалась ужасающая картина.

Цвет российской науки действительно вымирал на глазах. Точнее, его безжалостно истребляли. Трудно было отыскать во всем этом систему. Скорее всего, никакой системы и не было, и большинство ученых мужей пали жертвами уличных негодяев, охотников за легкой добычей.

Джулия решила побывать на местах преступлений. Она вспомнила те сладкие времена, когда она и Савелий проводили вместе целые дни и ночи напролет.

Савелий учил ее искусству проникать в глубь про–исшедшего, отделять важное от второстепенного и силой одного только разума раздвигать границы пространства. Как сейчас пригодились бы умение Савелия, его великий талант!

Но Савелий исчез в неизвестности и никакие усилия воли не помогли Джулии узнать, где он, что с ним и не может ли она силой своих возможностей помочь любимому. В его смерть сердце просто отказывалось верить.

Оставалось одно: начинать с малого, с расследования цепочки этих странных убийств. А затем… Интуиция подсказывала Джулии, что она на правильном пути.

* * *

«Движение — самое главное, движение — это все. Только если движешься, цель становится ближе, — постоянно говорил Савелий. — Только в движении живешь сам и даешь жить другим. Движение сокращает расстояния. Самые немыслимые цели покоряются тебе, если только ты беспокоен, если не сидишь на месте, если под держиваешь в себе жажду движения».

Джулия откинулась на мягкие подушки дивана. Воспоминания о Савелии заставили ее глубоко и часто дышать. Ей очень хотелось, чтобы он был рядом. Там, внизу своего прекрасного тела, она почувствовала знакомое томящее ощущение и застонала. Перед глазами возникло милое, родное лицо Савелия. Ей на секунду показалось, что это не видение, а явь. И что любимый не погиб, не сгинул в мрачном холоде могилы, а лежит рядом с ней. Ощущение было таким явственным, что ей показалось, будто ЕГО руки прикасаются к ее телу.

Вот он дотрагивается до ее лица, шеи, груди, живота и… По телу Джулии пробежала легкая дрожь. Напряглась каждая клеточка в ожидании дальнейших прикосновений… Перехватило дыхание…

— Еще, милый, еще! — выкрикнула Джулия.

Она чувствовала, как тяжелая рука скользнула вниз, а вторая рука задержалась на мгновенно набухших сосках. Джулия выгнула спину, подставляя себя волшебному прикосновению. Ей хотелось задержать это чувство, пусть оно длится дольше, целую вечность.

Вот рука скользнула еще ниже, и Джулия в буквальном смысле слова окаменела. Ее «девочка» стала влажной и нечувствительной ни к чему другому, кроме этой руки, руки любимого Савелия.

— Да, да, да–а-а! — простонала Джулия, извергаясь потоком любовного нектара.

Некоторое время она лежала неподвижно, не в силах пошевелиться. Казалось, все свои силы женщина отдала своему любимому.

— Боже, как же я давно не испытывала ЭТОГО, — шептала Джулия. — Милый, если бы ты знал, как мне тебя не хватает… Не хватает твоих нежных рук, твоих синих глаз, твоего удивительного запаха, который невозможно спутать ни с каким другим запахом, запаха сильного человека! Не знаю, как я живу без тебя, милый! — По ее щекам потекли слезы.

Резкий звонок заставил Джулию вздрогнуть. Она с недоумением посмотрела на правую руку, которую сжимала между ног. Джулия умиротворенно улыбнулась, сладко потянулась и недовольно взглянула на телефон, который вырвал ее из сладких грез.

— Как же ты не вовремя! — процедила недовольно Джулия.

Однако телефон трезвонил не переставая. Джулия нехотя поднялась с дивана, и листы газет слетели на пол. Она нервно подхватила трубку.

— Слушаю!

— Здравствуй, дорогая! Какой добрый, милый голос, несмотря на недовольные нотки! — Константин Рокотов тоже не скрывал своего удовольствия от того, что слышит Джулию. — А чем это ты там занимаешься? Я не вовремя? Как говорится, не успела чемоданы распаковать, а уже вся в делах?

— Да нет… так, женские причуды… — сдержанно ответила Джулия.

Она не умела сочинять небылицы. Да и не рассказывать же Костику, хоть он и родной человек, о том, что с ней творилось минуту назад.

— Бросай все, каким бы важным это ни было. — Константин позволил себе покомандовать на правах хозяина. — Я заказал столик в «Царской охоте».

— И на кого мы там будем охотиться?

— На вальдшнепов под брусничным соусом, на медвежий окорок с солеными груздями. Можем устроить рыбалку и поймать малосольного осетра с расстегаями.

Константин старался казаться веселым, и ему это неплохо удавалось, хотя особого повода для веселья у него не было. Дело «генетиков» продвигалось с трудом. Константину казалось, что он в тупике, из которого выхода нет. Поэтому Рокотов несказанно обрадовался приезду Джулии.

— Ты даже представить не можешь, как я рад видеть тебя! — искренне воскликнул Константин.

— Честно признаться, я тоже! — улыбнулась Джулия. — Ты один из немногих людей, с кем я могу обо всем говорить без купюр и недомолвок.

— В том числе и о Савелии? — осторожно спросил Рокотов–младший.

— В первую очередь о Савелии, — прямо ответила Джулия.

И в очередной раз Константин отметил ее завидную интуицию: ему тоже не терпелось поговорить о Савелии, которого ему так не хватает и в помощи которого он так нуждается.

— Очень здорово! — сказал Константин, с трудом отвлекаясь от своих мыслей. — Кроме того, приезд гостя — отличный повод отвлечься и вспомнить, что на земле существует масса интересных вещей, кроме засад, изуродованных трупов и холодных подъездов, в которых надо отыскивать затоптанные соседями улики.