– Надумала присоединиться к нашему книжному клубу? – заулыбалась библиотекарь Виктория Филипповна, по-домашнему уютная женщина лет пятидесяти. – Иди, подойди к Анечке, они только начали.

Я сказала, что как-нибудь в другой раз, и отправилась бродить между стеллажами.

Книжный клуб удачно расположился рядом с моим любимым разделом – «Мифологией», и я могла наблюдать через просвет между полками.

Они сидели полукругом возле незажженного белого камина. Камином уже давно не пользовались, но он все равно создавал атмосферу.

Плечистый великан Глеб молча, внимательно слушал, раскачиваясь на стуле. У него были большие ладони и массивная голова с пышной копной светлых кудрей. Стул то вставал на дыбы, то с металлическим стуком опускался на ковер.

Рядом с Глебом Анечка казалась крошечной. Ее короткие, выкрашенные в черный цвет волосы стояли торчком, а сережки в виде зеленых перьев почти касались плеч. На ней были черные туфли на шпильке – наверное, она отчаянно хотела казаться выше.

Напротив в позе мыслителя сидел худосочный и безнадежно сутулый парень. Видимо, Стас. Под растянутой серой кофтой вдоль спины жутковато, как у стегозавра, выпирали позвонки. Лицо его не показалось мне красивым – острый подбородок и наэлектризованные темные волосы делали его похожим на Винсента из мультика Тима Бертона. На шее, чуть ниже уха, была свежая татуировка: плавные линии, словно нанесенные перьевой ручкой, чернели на бледной, слегка покрасневшей коже. Ворон с раскрытым клювом сидел на тонкой голой ветке, склоненной к сильно выступавшей ключице. Когда Стас расправлял плечи, черная птица как будто вышагивала по ветке.

Девушку с длинными каштановыми волосами я тоже уже встречала в библиотеке, только не знала, как ее зовут. Ее твердый, не терпящий возражений голос совсем не подходил красивому нежному лицу. В готических романах такие девушки в одиночестве бродят по вересковым пустошам. Она громко и яростно спорила со Стасом.

Я стояла, заслоненная книжным шкафом, и слушала.

– Да при чем тут этические нормы?! Кто их определяет? Каждый должен сам выбирать, жить или умереть. Это со стороны легко рассуждать, а ты представь, что у тебя ужасная неизлечимая болезнь или врожденное уродство! Это не жизнь, а сплошные страдания. Жестоко заставлять человека так жить. Усыпляют ведь животных, чтобы не мучились!

– Ну, во-первых, Яна, существует клятва Гиппократа, которая элементарно запрещает врачу убивать пациента, даже если его очень попросят, – сказал Стас. Голос у него был приятный, но не без сарказма. – Врачи должны спасать жизни, а не отнимать. Все проблемы человечества начинаются тогда, когда государство законодательно обязывает одних людей убивать других.

– Никого убивать не надо. Больные могут сами сделать себе инъекцию! Доктор Кеворкян специально для этого изобрел прибор!

– А что, отличная профессия – доктор Смерть, – отозвался Стас. – Кандидаты будут в очередь выстраиваться – медики какие-нибудь неудавшиеся, патологоанатомы, некроманты всякие, потенциальные маньяки. Убивать – это тебе не лечить. Есть же в тюрьмах офицеры, которые приводят в исполнение смертную казнь. Еще и неплохо зарабатывают, наверное.

– Всегда б-были палачи, – вставил Глеб.

Голос его, густой и сильный, как будто вздрогнул от страха. Не верилось, что обладатель таких плеч – впору валуны таскать! – может заикаться.

– И неплохая лазейка для убийц, – усмехнулся Стас. – Вот возьмем любого больного человека. У него как у всех – семья, друзья, враги. Может, какой-то бизнес или квартира, счет в банке, да хоть коллекция монет, не суть. Всегда найдется кто-то, кто не прочь все это прикарманить. Даже если у нашего пациента ничего за душой нет, кто-нибудь обязательно пожелает ему смерти. Согласитесь, в девяноста девяти случаях из ста больной человек – обуза для родственников.

– А представляешь, каково больному осознавать, что он для всех обуза? – сказала Анечка.

– У человека должна быть возможность уйти с достоинством и не мучить ни себя, ни других! – заявила Яна.

– Ну вот легализуют эвтаназию, и где гарантия, что этим не воспользуются предприимчивые родственники, друзья и прочие доброжелатели? Что стоит заставить слабого, накачанного лекарствами человека подписать бумажку типа «умру по собственному желанию»? Короче, не надо давать людям лишнюю возможность проявить свою подлую натуру.

– Что-то ты невысокого мнения о людях, – процедила Яна.

– А ты меня сегодня что-то недолюбливаешь, – засмеялся Стас. – Но ты права, все люди, о которых я высокого мнения, уже умерли.

– Приятно слышать, – хмыкнула Анечка.

– Да ладно, вы же понимаете, о чем я. Воннегут хорошо придумал – побыть репортером с того света. Я бы тоже не отказался. Жаль только, нет загробного интервью с Фрейдом, я бы с ним обязательно поболтал. Кстати, Ян, ты будешь рада узнать, что Фрейд умер от эвтаназии. У него шестнадцать лет был рак гортани.

Яна захлебнулась торжеством:

– Вот! Даже твой любимый Фрейд!

– Да, я и сам от него не ожидал. Старик столько сил бросил на то, чтобы сбежать от фашистов в Англию. Как будто еще пожить собирался. А через год на́ тебе – эвтаназия. Как знать, может, он тоже кому-то помешал?

– Ну ладно, хватит на сегодня эвтаназии, – вмешалась Анечка. – Она в тексте только для того, чтобы Воннегут мог увидеться со всеми интересующими его покойниками.

– Мои фавориты – Азимов, Гитлер и убийца Мартина Лютера Кинга, – объявил Стас.

– А м-мой – с-с-старик, который у-умер, с-спасая собаку, – поделился Глеб.

Предложения давались ему с трудом, слова то и дело разрывались надвое. Было в его речи что-то неестественное, механическое, словно неисправный робот пытался объяснить что-то важное. И как остальные сдерживались, чтобы не закончить за него фразу?

– Я тут ц-цитату сфоткал.

Он нашел в телефоне фотографию, помешкал и передал телефон Стасу, чтобы тот прочитал:

– «Каково это – умереть за шнауцера по кличке Тедди? Уж точно лучше, чем ни за что ни про что оставить свои кишки в джунглях Вьетнама». Что правда, то правда! – засмеялся Стас.

Я тоже усмехнулась этой дерзкой и невеселой мысли.

Словно почувствовав мое присутствие, Стас внимательно посмотрел на шкаф. Я присела, чтобы меня не заметили. Потрясающе нелепая ситуация: прячусь за шкафом от тех, с кем мне было бы по-настоящему интересно, – не часто все-таки распирает от желания подойти к незнакомым людям и поговорить о жизни и смерти.

Но нет, я не дам приступам снова меня опозорить. Ничего, у нас с бабушкой дома свой книжный клуб. И вообще, разговоры о книгах – это ведь очень личное, тут нужно доверие, потому что иногда говоришь о персонаже и вдруг понимаешь, что на самом деле говоришь о себе.

Громкое обсуждение прервалось, когда в холле послышались голоса: по крутой винтовой лестнице осторожно спускались ученики школы компьютерной грамотности.

– Ну что, дамы и господа, в следующий раз у нас «Лотерея» Ширли Джексон, – сказал Стас и продемонстрировал клочок бумаги с названием рассказа.

Глеб попрощался и поспешил к дедушке. Яна и Анечка ушли. Стас что-то искал в своем безразмерном рюкзаке.

Только я на цыпочках вышла из своего укрытия, как Стас резко обернулся и прижег меня взглядом. Глаза у него были светло-серые. Не знаю отчего, но светлые глаза всегда заставляют меня испытывать беспокойство.

Я замерла в проходе. Мы стояли совсем близко, но будто в разных концах читального зала. Видимо, я не ошиблась: книжный клуб – это закрытое общество.

– Извините, я тут книгу искала… – пробормотала я.

– Не нашли?

Я что-то промычала и беспомощно оглядела стеллаж.

– Мифология, – покивал Стас. Мне показалось, или в его голосе послышалось одобрение? – А «Страну аистов» читали? – спросил он чуть приветливее и снял с полки книгу.

На черной обложке поблескивали бронзовые доспехи с пугающей темнотой вместо рыцарского лица; название извивалось золотистыми готическими буквами.

– Это легенды Восточной Пруссии. Стóящая штука, много нового узнаёшь о родных местах.

– Спасибо. Правда, я тут скорее турист – к бабушке приехала. Но я давно собиралась что-нибудь про Восточную Пруссию почитать. Спасибо!

– Да не за что. – Он сдержанно улыбнулся и зашагал к выходу.