Быстрые свидания, судя по всему, занятие ужасно утомительное – мама так устаёт, что спит потом до одиннадцати, а мы с Женькой сами соображаем себе завтрак. В итоге у нас чай и бутерброды с сыром.

– А тёте Насте хватит? – волнуется Женька.

Сыра и правда негусто, но я режу весь и раскладываю так, чтобы маме ничего не досталось.

– Она не будет, – говорю.

Всё равно у неё после этих свиданий аппетита нет. Выпьет кофе с молоком, вот и сыта.

Утро такое же солнечное и весеннее, как и вчера. Только настроение уже не то. Мы жуём бутерброды и прихлёбываем чай. Решаем, что, прежде чем Женька пойдёт домой, прогуляемся в парке, ещё немного зарядимся солнечной энергией.

С прогулки я возвращаюсь в унынии. Женька сегодня не задерживается: они с мамой везут Юлю к ветеринару. Жалко, что из-за аллергии я не могу поехать с ними, ужас до чего неохота сидеть дома.

После свиданий мама меня как будто не замечает. Она вся в себе. В кухне ещё держится аромат кофе, а мама уже в ванной – лежит в пене, читает журнал и делает всякие маски.

«У меня сегодня спа-процедуры» – так она говорит.

Пока она там плещется, я успеваю сделать домашку на понедельник и вторник, написать рецензию на «Коралину» Нила Геймана и прочитать несколько глав «Истории с кладбищем». Это я готовлю большой пост про жутковатые сказки Геймана.

– А Женя уже ушла? – заглядывает мама. Она в халате, на голове – тюрбан из розового полотенца.

– Угу. Они сегодня к ветеринару.

– А, понятно. А ты чего такая смурная?

– Я не смурная, – объясняю я, не отрываясь от книги.

Мама присаживается на край кровати и пытается пощекотать мне пятку. Я поджимаю ноги. Мне сейчас совершенно не до того, но маме, похоже, больше нечем заняться. И она начинает рассказывать про своего нового парня Славу.

Слава. Противное какое-то имя, скользкое. И, по-моему, слишком детское для взрослого человека. Вот как Никита. Сложно представить, что какого-нибудь взрослого и серьёзного дядечку зовут просто Никитой.

– С ним так интересно! Он вегетарианец, занимается йогой, несколько раз был в Индии и владеет службой доставки полезных продуктов, называется «Эвкалипт». Мы с девочками с работы пару раз оттуда заказывали. Представляешь, какое совпадение?

– Да уж, невероятно!

Мама показывает мне смазанную фотографию на телефоне. У Славы длинное, какое-то прямоугольное лицо, блондинистые вихры и глупая полуулыбка.

– Вот видишь, не зря сходила, – гордится мама. – Кстати, я ему про тебя много рассказывала, и он очень хочет с тобой познакомиться. Приглашает нас в своё любимое вегетарианское кафе на Патриарших.

– А он знает, что ты не вегетарианка? – уточняю.

– Это я пока не вегетарианка. Вообще-то, я уже давно подумываю отказаться от мяса, я же и так только рыбу и птицу ем, а мясо – о-очень редко, вот даже не вспомню, когда в последний раз.

– А борщ в холодильнике? – напоминаю я.

– Ну это же для вас с Женей! Я-то его не буду, – отмахивается мама.

– Понятно, – хмыкаю я.

Мама тот ещё хамелеон! На этих быстрых свиданиях ей кто только не попадается, и на каждого обязательно нужно произвести впечатление. Если она вдруг кому-то из «женихов» не приглянулась, то всю неделю ходит обиженная, словно ей нанесли страшное оскорбление. Некоторые мамы помешаны на диетах или, там, рукоделии, а моя – на том, чтобы всем вокруг нравиться. Вот и прикидывается: то она джаз любит, то футбол, то индийскую кухню, то современное искусство – лишь бы внимание обратили.

– Значит, ты у нас теперь вегетарианка, – вздыхаю я с укоризной.

– А что тут такого? Я же люблю овощи, и фасоль люблю, и тофу. Я, между прочим, человек, открытый к новым идеям и новому опыту. И вообще, хватит мать критиковать! Что ж такое!

– Ладно, только я в кафе не пойду.

– Почему?

– Потому что я не вегетарианка.

Мама смотрит на меня сердито. Я вижу, как у неё в глазах созревает недовольство.

– Очень зря, – сухо говорит она наконец и поднимается.

Я возвращаюсь к «Истории с кладбищем», где главного героя, сироту, вырастили привидения. Какая-никакая, а всё-таки семья.

Приходит время обеда, и я крадусь на кухню, чтобы что-нибудь перехватить, посмотрю по ситуации.

На плите греется борщ. От запаха у меня подводит живот. Стол уже накрыт. Только я хватаю кусок хлеба, как откуда ни возьмись появляется мама. Она переоделась, высушила волосы.

– Не кусочничай, давай сядем и поедим нормально.

Мы садимся есть нормально. Чтобы доказать мне, какая она теперь вегетарианка, мама демонстративно не кладёт себе мяса.

– Бульон-то всё равно мясной.

– Не всё сразу, – ничуть не смущается мама. – Рим тоже не за один день построили. Вот что ты постоянно меня критикуешь?

Я молча жую. Маму это раздражает. Не то, что я жую, а то, что молча. Она кладёт ложку и говорит:

– Слушай, Жень, ну прости, что мне одной тяжело. Иногда я уже с этим со всем не справляюсь. Мне же тоже хочется, чтобы меня кто-то пожалел, поддержал, понимаешь? Позаботился. Да вот хоть бы в кафе пригласил! Я же не виновата, что Востриков уехал.

Я продолжаю жевать. Это я уже много раз слышала. Востриков – это папа. Мама называет его только так, по фамилии. Из её уст это звучит как что-то гадкое и противное. Как «слизняк», например, или «кишечный грипп». Она даже немного морщится и кривит губы, когда произносит «Востриков».

Как только они развелись, мама тут же снова стала Касаткиной, и я заодно. Но я тогда ничего не решала, маленькая была. Иногда я примеряю на себя папину фамилию – Евгения Дмитриевна Вострикова, Женя Вострикова. Мне нравится! Весело звучит, задорно, шустро. Это вроде и я, и не я. Это какая-то другая Женя, новая, интересная. Она живёт в одном из параллельных миров, где видится с папой каждый день.

– Ну что ты опять молчишь? – расстраивается мама. – То говоришь-говоришь, то вдруг язык проглотишь…

Когда мама грустнеет, мне её вроде жалко, но я ничего не могу с собой поделать и всё равно говорю какую-нибудь колкость. Вот и сейчас тоже.

– Там все такие были, как этот Слава? Получше никого не нашлось?

Мама напрягается. Видимо, он ей очень понравился. Это плохо.

– Что значит «такие»?

– Ну такие, нелепые.

Мама качает головой и принимается за еду.

– Ну всё, остановись.

Но я только начала. Я ещё много чего могу сказать!

– А что такого? Он же правда нелепый! У него даже лицо странное! Он что, по-твоему, симпатичный?

– Да при чём тут симпатичный или нет?

– Вот папа действительно симпатичный.

– Ну и что? Господи боже! Да пусть хоть красавец писаный, мы-то ему не нужны!

Пусть только попробует сказать, что папа мне чужой. А Славка не чужой, что ли? Почему ей обязательно искать кого-то на папино место? Пусть лучше будет прочерк. Неужели мы без Славки ну никак не проживём?

– Вострикову мы не нужны, ему вообще никто не нужен, – повторяет она, чтобы я хорошенько это запомнила. – Ты зря его идеализируешь. Если бы ты знала…

– В том-то и дело, что я ничего не знаю! – срываюсь я. – Ты мне ничего не рассказываешь! Про какого-то Славку рассказываешь, а про родного отца – нет!

– Я не рассказываю, потому что не хочу говорить о нём плохо. А хорошего в нём не так много, как тебе кажется. Ну да, симпатичный… Весёлый, общительный, не дурак. Но совершенно безалаберный! Рассеянный, ненадёжный, страшный эгоист! У него всегда на первом месте друзья и развлечения, а семья – где-то там, в конце списка! Вот это ты хочешь послушать?

Я сижу насупившись и вожу ложкой в тарелке. Варёная капуста. Терпеть её не могу.

Мама продолжает:

– И слава богу, что он уехал! Намучились бы сейчас. Он и первую семью бросил, ты не думай. Да-да, у него до меня была жена. И сын, Филипп. Хорошенький такой мальчишка. Востриков его как-то раз приводил знакомиться, но первая жена узнала и устроила скандал. Больше Востриков с сыном не виделся. И, я тебе честно скажу, не то чтобы очень тосковал. Ну что ты так смотришь? Да, вот такой он, Востриков наш. И нечего удивляться.

Но я смотрю большими глазами не поэтому. Я потрясена другим: она сказала, у меня есть брат? Ведь получается, Филипп – мой старший брат! Мой. Старший. Брат.