– Вы приказали мне явиться, миледи?

Сэр Дэвид остановился в дверях, и солнечный свет, проникавший к ней в комнату из солара, большой верхней залы, погас. Тем не менее Элисон закончила запись в расчетной книге, прежде чем заметить его присутствие.

– Да. – Она указала на скамью по другую сторону узкого стола. – Садитесь.

Его красная туника и темно-синяя котта пахли дымом от очага, он выглядел сытым и довольным. Дэвид с интересом оглядел крошечную, без окон комнату.

– Чем вы здесь занимаетесь?

– Проверяю счета, – устало отвечала она. – За этим я вас и позвала.

– Здесь холодно и темно, как в могиле. – Он похлопал рукой по кожаному мешочку, который принес с собой, перекинул ногу через скамью и устроился на жестком сиденье. Протискиваясь между массивным длинным столом и стеной, он заметил:

– И слишком тесно.

– Холод и темнота побуждают меня усердно трудиться и не затягивать дела, – пояснила она.

Откинувшись, он вытянул длинные ноги так, что ступни его уперлись в противоположную стену рядом с ней, и положил мешок на колени.

– У монахов и то бывают кельи получше.

Элисон не возразила. Еще бы ему так не показалось! Он спал в лучшей комнате для гостей, ел самые изысканные блюда и регулярно объезжал ее владения в поисках… неизвестно чего. С тех пор как он месяц назад поселился в замке, не было ни угроз, ни опасностей.

Он задел ее колено своим, и она опустила глаза. Его ноги загораживали ей выход, но это ее не смутило. С того самого утра в его спальне он больше не возвращался к своей нелепой мысли жениться на ней, и ей казалось, что он о ней забыл – только это было маловероятно. Скорее всего, их первый поцелуй внушил ему отвращение к ней.

Однако, судя по его поведению, это было не так. Он был вежлив, утонченно вежлив, воплощение лучших рыцарских качеств.

Открыв стоявшую на столе шкатулку с золотом, она отсчитала монеты и протянула ему.

– Ваше жалованье за второй месяц в надежде на будущие успехи.

Она передала ему нагревшееся в ее руках золото. Он любовно поиграл монетами, проводя пальцем по выпуклостям на их поверхности, потом посмотрел ей в глаза и улыбнулся:

– Каждое утро я с Эдгаром объезжаю ваши владения, но я не заметил ничего подозрительного. Это единственное, что я сделал. И больше ничего, ровным счетом ничего.

В его приятном голосе не было слышно нетерпения. На чисто выбритом подбородке проступила ямочка. Он только что еще раз вымылся. Этого зрелища ей удалось избежать, но результаты пришлись ей по вкусу. И вдруг она поняла, что он очень сердит.

Приглядевшись, она увидела, как напряглись мышцы на его лице, когда он сжал зубы, как появились складки между бровями, как в неестественной улыбке скривились губы.

Да, он был сердит, но почему?

– Вы много сделали, – мягко сказала она, пытаясь понять его. – Вы нашли место, где прятался лучник.

– Не я, миледи. – Он сложил монеты горкой на столе. – Это сделал одиннадцатилетний мальчик. Может, было бы больше толку, если бы я знал, что вам угрожает.

– Вздор. – Внутренне она поморщилась от нарочитой бодрости своего тона. – Вы сделали многое, ни о чем не зная. Какая польза была бы от того, что вам что-нибудь было бы известно?

– Это помогло бы мне выработать план нападения.

– Вы уже укрепили оборону замка.

– Да, и с таким успехом, что ваш таинственный враг ускользнул, не оставив и следа.

Она с изумлением поняла, что он жалуется на вынужденное безделье. Ей не приходило в голову, что бездеятельность раздражала его. Может, ему хотелось ответить на постоянное поддразнивание сэра Уолтера не одними только насмешками. Может, он уже решился покинуть ее, но этого она никак не могла позволить. Тоном, каким она обычно ободряла своих скучающих по родному дому питомцев, она сказала:

– Но ведь это то, что мне нужно. Благодаря вам Джордж Кроссу не грозит опасность.

Положив руки на стол, он широко раздвинул пальцы.

– Уж не этими ли руками я это сделал?

– Одним своим присутствием.

Он сжал руки в кулаки и постучал по столу.

– Вы меня считаете дураком?

– О нет! – Она накрыла своей ладонью его руку, надеясь успокоить его этим легким прикосновением. – Вы очень неглупы. Я знаю, вам кажется, что вас используют почем зря, но угроза и в самом деле существовала. Сейчас ее нет, но боюсь, что это ненадолго.

Дэвид пристально смотрел на ее руку, лежащую поверх его руки, и в его взгляде мелькнуло что-то, похожее на… Ей показалось, что ему это неприятно. Она сделала движение, чтобы убрать руку, но он стремительно вырвал свою руку и, прижав ее ладонь к столу, слегка улыбнулся:

– Мне нравится быть сверху.

Элисон попыталась выдернуть руку, но Дэвид прижал ее сильнее. Не больно, но твердо. Ее рука утонула под его ладонью, виднелись только кончики длинных пальцев. Мозоли царапали ей кожу, простое соприкосновение их рук становилось источником чувственного удовольствия. Ей и раньше случалось это испытывать, когда он помогал ей сесть на скамью за столом или брал у нее из рук хлеб. Но это были лишь краткие мгновенья, а теперь он не отпускал ее руку, и она ждала… ждала, сама не зная чего.

– Когда я появился здесь, сэр Уолтер заявил, что не нуждается в моей помощи, и похоже, он прав. – Наклонившись вперед, он повернул ее руку ладонью вверх.

Откуда-то поблизости раздался писк. Элисон взглянула на пол, ожидая увидеть мышь, но на полу ничего не было. Но тут Дэвид начал водить по ее ладони кончиками пальцев, и она забыла обо всем. Хотя его прикосновение было необычным, никто не назвал бы его чересчур интимным. Никто, кроме такой, как она, стареющей девственницы, у которой оно вызывало дрожь.

– Если сэр Уолтер вам так сказал, он не тот человек, каким я его считала.

– Большинство людей не такие, какими мы их представляем, – согласился он.

У нее были такие длинные пальцы, что иногда они казались ей уродливыми. Он медленно гладил каждый из них по отдельности. Чтобы скрыть смущение, она торопливо заговорила:

– Люди становятся такими, какие они есть, под влиянием обстоятельств и своего положения, так что разумная женщина всегда знает, чего ожидать и как с ними обходиться.

Движение его руки прекратилось. Он пристально всматривался ей в лицо:

– Если бы это было так, все злодеи, все короли и все рыцари были бы одинаковы. – Его насмешливый проницательный взгляд смутил ее. Уж не постиг ли он в своей бурной жизни что-то ей недоступное? Нет, не может быть. Она жила соответственно своим убеждениям и была довольна жизнью. У него не было оснований подорвать ее уверенность в себе.

Ее молчание длилось так долго, что Дэвид вопросительно приподнял бровь:

– Почему некоторые, кто был рожден в бедности, так в ней и пребывают, а другие преодолевают обстоятельства своего рождения и добиваются большего?

Уж не говорит ли он о себе? Разве он не преодолел обстоятельства своего рождения и не поднялся выше? А раз он смог это осуществить, возможно ли, чтобы она снизошла с высоты своего положения? Ей показалось, что от этого разговора комната стала еще теснее. От его слов и от того, что он продолжал держать ее руку, как священный сосуд.

– А как же все эти волнения? – спросил он.

Она поняла, что он говорит не о политических событиях. Она наблюдала за ним весь этот месяц, и каждый день он восставал против заведенного уклада ее жизни. Каждый день он говорил с простыми людьми. Он ободрял и очаровывал их, и после одного только месяца его влияние уже начинало сказываться. Даже Точи, старый садовник, стал увереннее отвечать на ее вопросы. Впрочем, она ничего не имела против.; В ее владениях никто не знал о растениях больше, чем он, так почему бы ему и не гордиться, показывая ей молодые посевы?

– А как же смех?

Она притворялась, что не замечает, как он передразнивает высокопарную манеру сэра Уолтера. Она винила сэра Уолтера в гибели своей кошки и в попытке похищения Эдлин не меньше, чем себя. Она винила его в том, что он не выполнил свой долг. Она винила себя потому, что ответственность за безопасность замка лежала в конечном счете на ней, а она не заметила, каким самодовольным и даже дерзким стал сэр Уолтер.

Карие глаза Дэвида блеснули, и улыбка появилась у него на губах.

– А как же мечты?

– Мечты?

– Да, мечты. – Подняв ее руку, Дэвид поднес ее к губам, как будто стараясь передать смысл своих слов не только словами, но и прикосновением. – Мечты – это музыка, под которую рождаются картины будущего.

Она прекрасно знала, что это ерунда.

– Мечты – пустая трата времени, – сказала она твердо.

– Я начал мечтать раньше, чем познал истину. – В его взгляде промелькнула жалость к ней. – Я был всего лишь младший сын, у которого не было ничего, кроме щита и меча. Я выиграл Луи на своем первом турнире во Франции, и с тех пор с прошлым было покончено. Я думал только о будущем, стараясь представить себе то место, где осуществятся мои мечты.

Если она когда-нибудь и мечтала о своем суженом, им должен был бы быть Дэвид. В нем воплотилось все, что составляло ее идеал мужчины.

– Это место – Рэдклифф, и теперь я мечтаю о том дне, когда он станет таким же процветающим, как Джордж Кросс.

Но ведь она не какая-нибудь глупая девчонка, непонимающая, что ей нужно. Она – госпожа замка Джордж Кросс.

– Я никогда не мечтаю.

– Не мечтаете? Но если у вас нет мечты, откуда же вам знать, что она сбывается?

Он печально покачал головой и положил кожаный мешок на край стола.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Она и правда не понимала. На мечты тратится драгоценное время. Они были порождениями праздного недисциплинированного ума.

– Вы даже не позволяете себе дать волю своему воображению? – Каким-то образом он завладел другой ее рукой. – Мне, наверно, не следовало скупиться на поцелуи. Я еще не встречал женщины, которой они так были бы нужны.

Он встал, и она отшатнулась, как будто в его движении было что-то угрожающее. Никакой угрозы в нем не было, но у нее было такое чувство, словно она слышала что-то давно ей известное, чему она раньше упорно отказывалась придавать значение.

Он побуждал ее выйти за пределы смолоду усвоенных понятий, а ей этого не хотелось. Она желала остаться под защитой своих предубеждений. Но, когда он наклонился к ней, она почувствовала, что ее захлестывают волны искушения.

– Не бойся, – положив руки ей на плечи, он коснулся губами ее лба. – Это не причинит тебе вреда.

Да неужели? Это было просто смешно. Он увлекал ее в бездну и думал, что это ей не повредит! Она испытывала мучительную боль, у нее захватывало дух, а он всего лишь только поднял ее на ноги и обнял. Край стола врезался ей в бедра и ему, вероятно, тоже. Ей пришлось наклониться, спина ее неестественно изогнулась, лицом она прижималась к его груди. Более неудобное положение трудно было себе представить, но Элисон почему-то не шевельнулась. Одной рукой он ласкал ей шею, а другой гладил по спине круговыми движениями, как это делала Филиппа, успокаивая ребенка. С чего он взял, что она нуждалась в успокоении? Она была так спокойна и благоразумна все утро. И все же от этого поглаживания ей захотелось прижаться головой к его груди и закрыть глаза. С глубоким вздохом она так и сделала.

– Вот так-то лучше, – прошептал он. Он начал медленно и ритмично покачивать ее. Ключи у нее на поясе гремели, задевая за стол, и край стола впивался ей в бедра, но она терпела. Движение успокаивало ее, и она знала, что, если что-нибудь скажет, он остановится. Может быть, так ей и следовало поступить.

Когда она попыталась изменить положение, он сразу же заметил:

– В чем дело? – Он понял, что ее беспокоило. – Ты бы мне раньше сказала.

Она отступила к стене:

– Ничего. Просто я чувствовала… мне казалось… что ты делаешь?

Глупый вопрос. Он перепрыгнул через стол.

– Так будет лучше, – нежно сказал он.

«Откуда ему это известно?» – подумала она. Между стеной, скамьей и столом им едва было где поместиться. Дэвид стоял так близко к ней, что ей пришлось откинуть назад голову, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Мы друг другу не подходим, – прошептала Элисон.

– Подходим. Лучше, чем ты думаешь, любимая.

– Я сейчас упаду.

– Держись за меня. – Он поцеловал ее еще раз.

Ей страстно захотелось обхватить его руками за талию.

– Так нельзя.

– В мечтах все можно. – Его горячие губы медленно скользили по ее подбородку и шее.

Ей оставалось только ухватиться за него или шагнуть назад и наткнуться на скамью. Она ухватилась за него. Ради сохранения собственного достоинства, разумеется. И еще потому, что от него веяло жаром, как от огня, который согревал ее до самых костей.

Дэвид слегка повернул ее голову и поцеловал в шею возле уха. От его дыхания и прикосновения его губ у Элисон по спине пробежала дрожь.

– Тебе холодно? – заботливо прошептал он.

– Нет, – отвечала она, почему-то тоже шепотом. Неожиданно она пожалела, что не закрыла дверь. Почему так получалось, что они всегда целовались у всех на виду?

– Тебе уже давно холодно.

Она не понимала, о чем он говорит. Он взглянул в ее изумленное лицо.

– Доверяешь ли ты мне настолько, чтобы закрыть глаза?

Доверяет ли она ему?

– Ты мне достаточно доверяешь, чтобы поручить охрану твоих владений, – напомнил он ей. – Разве ты ошиблась во мне?

Элисон закрыла глаза. Рассмеявшись, он снова поцеловал ее в губы. Она не могла понять, почему ей нравилось, когда Дэвид смеялся. Ведь он смеялся над ней! Но в этой насмешке не было жестокости, и он смеялся над ней не чаще, чем над собой. Поцелуй стал глубже. Элисон не замечала ничего, кроме того, как нежно он обходится с ней – как медленны были его движения, как часто он отпускал ее, чтобы дать ей отдышаться и успокоиться.

Их первый поцелуй был горячим и жадным. Этот же приносил ей умиротворение. Ей было досадно от того, что она как будто и впрямь нуждалась в утешении и успокоении, и от того, что ей доставляла удовольствие его близость. Но женщина, однажды испытавшая опьяняющую страсть, не могла не желать испытать ее вновь.

Высвободив руки, она прижала ладони к его лицу и держала их до тех пор, пока он не открыл глаза.

– Ты не так это делаешь.

– Тебе, конечно, лучше знать, – мягко усмехнулся он.

– Я знаю больше, чем ты думаешь. – Она изумилась собственной храбрости. Откуда ей было что-нибудь знать?

Но он кивнул:

– Конечно, ты лучше знаешь, что доставляет тебе удовольствие.

– Женщинам нравится… – она подумала, – разное.

– А тебе что нравится?

Такие вопросы задает искуситель в своих коварных целях. Чтобы узнать, что ей нравится, необходимо испробовать это разное, а кто мог дать ей такую возможность в Джордж Кроссе, кроме Дэвида?

Ей бы следовало призадуматься, вспомнить, что он делал это ради своей безумной цели – жениться на ней, чтобы завладеть ее двенадцатью мешками с шерстью и всем остальным. Но всего лишь несколько минут назад Элисон была убеждена, что Дэвид забыл все это, что чувства его – подлинные, что удовольствие, испытываемое ею, – неподдельное и что ее влечение к нему сейчас – тоже настоящее.

Слишком много вопросов и никаких ответов.

О чем он думает, спрашивала она себя, глядя на него, и в то же время сама недоумевала, какое ей до этого дело.

Его руки обхватили ее теснее, и он коротко вздохнул:

– Сдержанность при этом излишня.

Думая, что Дэвид говорит о ней, Элисон хотела убедить его в обратном. Но руки его опустились ниже, и он крепко прижал ее к себе. Она со своей стороны теснее прильнула к нему, желая усилить ощущение близости. По золотистым вспышкам в его глазах она поняла, что и он испытывает при этом наслаждение.

Без всякого уважения к ее особе и положению он поднял ее на руки. Скинув на пол счетную книгу, Дэвид опустил ее на стол. Когда она попыталась протестовать, он поцеловал ее, на этот раз по-настоящему. Его язык оказался у нее во рту. Когда он убрал его, она попыталась заговорить, тогда он повторил поцелуй еще и еще раз, пока она не поняла.

Дэвид не хотел ее слушать. Он хотел ее целовать. Она лежала, вытянувшись во всю длину стола, голова ее упиралась в доски.

– Теперь тебе не вырваться, – сказал он с удовлетворением в голосе.

Элисон была уверена, что она все еще хозяйка положения. В конце концов, стоило ей только крикнуть, тут же бы сбежалась прислуга. Жесткая поверхность стола терла ей спину, но, наклонившись над ней, Дэвид удерживал ее в этом положении. Он целовал ее, прижимаясь к ней губами, зубами, языком. Ноги ее задвигались, ключи у пояса зазвенели. Чтобы успокоить ее, он лег с ней рядом и прижал к себе. Его нога оказалась между ее ног, а рука гладила ее бедро поблизости от того места, которое ей бы хотелось, чтобы он гладил.

Его несообразительность рассердила ее – ведь он был все-таки опытнее; она прервала поцелуй, схватила его руку и опустила ее туда, где ей хотелось ее ощущать.

– Здесь! – сказала она с раздражением. – Я что, все сама должна делать?

Он улыбнулся. Это была не его обычная приятная веселая улыбка, а скорее волчий оскал – злого серого волка, который вот-вот съест наивную маленькую девочку.

Но что было хуже всего, эта улыбка вызвала у нее восторг и содрогание одновременно.

– Дэвид?

– Ты – мое наслаждение.

Она хотела ответить, но он прижал ладонь к заветному месту, потом отпустил, затем снова прижал. Она обхватила его за плечи и выгнулась, чтобы оказаться еще ближе к нему.

Грудь ее распирало, дыхание ускорилось. Она закрыла глаза, открыла и снова закрыла. Он легко поцеловал ее в губы и прошептал:

– Кто это сейчас с тобой?

Она стиснула руки.

Он убрал свою:

– Кто?

– Дэвид!

– Правильно. – Он снова поцеловал ее, подавив стон. – Клянусь всеми святыми, ты самая сладкая и жаркая, как кипящий мед.

Свободной рукой он скинул с нее платок. Она услышала, как он сказал «Хвала небу!», но эти слова для нее ничего не значили. Элисон понимала только язык его тела. Прикосновение его груди, его ноги, его рука в ее волосах – все это усиливало в ней ощущение внутренней борьбы. Что-то в ней рвалось наружу. Что-то запретное. Что-то дикое и необузданное. Она сражалась не на жизнь, а на смерть с условностями и приличиями, и полем битвы было ее тело.

И хуже всего было то, что она сама была на стороне этой темной силы. Она хотела дать ей свободу, но не могла.

Должно быть, он ощутил эту борьбу, потому что прошептал: «Девственница». Убрав руку, Дэвид переместил туда свое тело. Он бы раздавил ее о доски стола, если бы, опираясь на колени и локти, не касался ее только там, где ей хотелось. В тех частях, которые, соединившись, могли бы образовать целое. Ей стоило большого усилия поднять веки, чтобы взглянуть на него, и она пожалела, что сделала это.

Он выглядел обуянным страстью. Покрасневшее лицо исказила гримаса. Чуть шевеля губами, он хрипло прошептал:

– Ты – моя мечта.

И она ни одной минуты не сомневалась, что он говорит не о ее землях.

Одежда мешала ей. На нем тоже было надето слишком много. Владей она руками, она бы и нитки на нем не оставила. Элисон могла думать только об этой темной страсти, которую Дэвид пробудил в ней. Она беспокойно заметалась и потянула рукой за прядь собственных волос, пытаясь найти в этом облегчение.

Локтем она задела за лежавший на краю стола мешок и отчетливо услышала мяуканье и царапанье когтей. Оба пытались не обращать на это внимания, но таинственное существо в мешке пришло в исступление. Они подняли головы и взглянули на мешок. От раздражения Элисон чуть было не сорвалась на крик:

– Что там такое?

Он положил руку на мешок и этим, казалось, успокоил пленника. Со вздохом облегчения Дэвид спросил:

– Ты хочешь сейчас об этом узнать?

– Нет, но я… нет, – Элисон снова жадно обняла его за плечи. – Потом.

Но, несмотря на ее явный призыв, Дэвид не поцеловал ее. Он поднял голову:

– Послушай.

В зале раздались шаги, и она вдруг вспомнила, что просила сэра Уолтера прийти для разговора с Дэвидом. Она считала необходимым объединить их для пользы дела и по женскому легкомыслию обо всем забыла.

– Пресвятая дева! – Элисон сделала попытку соскользнуть со стола; Дэвид не мешал ей. Схватив платок, она старалась заправить под него волосы. Дэвид попытался ей помочь, но не успел. Когда сэр Уолтер показался в дверях, они оставались на столе, как застигнутые врасплох любовники.

Они бы ими и стали, если бы сэр Уолтер не помешал.

Глубоко вздохнув, Элисон решила, что сумеет справиться с создавшейся ситуацией. Она бывала и в худших положениях. Она села, приняла свое обычное спокойное выражение и снова стала госпожой Джордж Кросса, недоступной осуждению.

И тут вдруг Дэвид громко сказал:

– Блоха вас уже больше не беспокоит?

Элисон застыла от ужаса. Он с ума сошел!

Дэвид встал на колени на столе и, ловко заправив под платок рассыпавшиеся пряди, удовлетворенно кивнул:

– Теперь все в порядке.

Повернувшись к сэру Уолтеру, он серьезно сказал:

– Я помог ей поймать блоху. – Он слез со стола на скамью с выражением ангельской невинности на лице.

Из мешка снова раздалось мяуканье, но на сей раз Элисон не обратила на это никакого внимания. Блоха? На ней в жизни не было ни одного насекомого, а сейчас она, стало быть, набралась их у себя в замке? Она не могла этому поверить.

Сэр Уолтер тоже не поверил. Он наблюдал за ними с каменным лицом. Без сомнения, он подумал, что она насмехается над ним или, что еще хуже, дала волю своим грешным страстям.

А разве не так?

Она взглянула на Дэвида и поняла, что можно злиться на человека и одновременно питать к нему вожделение. Что бы он ни сказал, Элисон жалела, что не приказала заковать сэра Уолтера в темницу, пока она не вкусила полностью это непонятное пылкое наслаждение, которое испытала в объятиях Дэвида.

Сэр Уолтер откашлялся. Элисон по-прежнему сидела на столе в своей рабочей комнате, в сбившемся платье, с воспаленными от поцелуев губами, и оба мужчины смотрели на нее, чтобы не смотреть друг на друга.

Еще в ранней юности она поняла, что румянец вредит властному выражению лица, и приучилась игнорировать ощущения, вызывавшие у нее краску на лице. Но на этот раз они ей не повиновались, и она покраснела так, что ей показалось, будто комната залилась ярким светом.

Элисон неуклюже слезла со стола. Ключи зазвенели, и этот веселый жизнерадостный звук еще более усилил в ней чувство унижения.

Сев на скамью, она наклонилась, чтобы поднять счетную книгу, и обнаружила, что у нее дрожат руки. Поспешно положив книгу на стол, она скрестила их, чтобы скрыть волнение.

– Сэр Уолтер, объясните, пожалуйста, сэру Дэвиду, что вы от него хотели.

Сэр Уолтер отвесил небрежный поклон.

– Вам и сэру Дэвиду лучше обсудить это между собой. Вы явно превосходно понимаете друг друга.

Он вышел, стуча сапогами, и каждый шаг его раздавался все громче по мере того, как он удалялся, пока не пересек зал и за ним не захлопнулась дверь.

Тогда Элисон повернулась в Дэвиду:

– Зачем вы это сказали?

– Что?

– «Блоха вас больше не беспокоит?» – передразнила она. – Вы думаете, он глуп? У меня нет блох. Вы нас этим выдали.

– Простите, миледи. Я полагал, что вы желали, чтобы он оставался в неведении о…

Он не договорил, и Элисон спросила ледяным тоном:

– О чем?

– О нашем более близком знакомстве.

Его тактичный ответ взбесил ее, и впервые за многие годы она выпалила, не подумав:

– Я здесь госпожа. Что бы я ни сделала, мне все можно.

– Вот как? – удивленно произнес он.

Ей хотелось спрятаться от стыда. Какое высокомерие! Когда еще ей случалось проявлять такую надменность? Но увидев, как Дэвид подавил улыбку, извинение застыло у нее на устах:

– Никогда больше не пытайтесь меня выгораживать. Вам этого не суметь, – резко сказала Элисон.

Следы улыбки исчезли, и Дэвид в свою очередь огрызнулся:

– Мужчине тоже нужно время, чтобы прийти в себя, миледи. Однажды я уже показал сэру Уолтеру свои возможности. Сомневаюсь, чтобы у него возникло желание увидеть их снова.

Когда она поняла его, краска вновь выступила у нее на лице. Она хотела спросить, удалось ли ему быстро прийти в себя и если нет, то что бы это значило. Но, не желая обнаруживать свою неопытность, она только спросила:

– Так как же? Вы этим займетесь?

– Чем?

– Тем, чего желает сэр Уолтер.

Прислонившись к стене, Дэвид скрестил руки на груди и пристально посмотрел на нее.

– Откуда у вас это?

– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Но она все прекрасно понимала.

Он тем не менее счел нужным объяснить:

– Это искусство делать вид, как будто ничего не произошло, когда произошло почти все, что только могло произойти между мужчиной и женщиной.

– На этом столе, вы хотите сказать?

– Самое сладостное блюдо, каким я когда-либо наслаждался.

– Мы были одеты. – Ей хотелось, чтобы все было по-другому, чтобы это было всего лишь минутное помрачение рассудка.

– Я бы мог обладать вами, одетой или раздетой, – перебил он. – У меня не было заранее намеченного плана, у меня вообще никаких планов не было. Не забудьте об этом, когда станете вспоминать, как нам было хорошо вместе, бессердечная владычица моего сердца!

Что она могла ему ответить? Ей были знакомы только учтивые формы обращения. Элисон не умела спорить, потому что никто ни разу не спорил с ней. Она никогда не владела искусством словесного поединка. В особенности ей была чужда откровенность влюбленной женщины, потому что никто никогда не добивался ее любви. Ей хотелось верить, что Дэвид искренне желал ее, ей было необходимо понять себя и то, что породило в ней эту неистовую страсть.

Дэвид подождал, пока Элисон в какой-то степени овладела собой, и потом с усмешкой спросил:

– Что было угодно от меня достопочтенному сэру Уолтеру?

Чтобы не встретиться с ним взглядом, она стала вертеть в руках счетную книгу:

– Так как у вас много свободного времени, он предложил, чтобы вы занялись обучением наших сквайров. Они вас очень уважают и были бы благодарны вам за ваши наставления.

Теперь выжидала Элисон, и когда он не ответил, подняла на него глаза.

– Вы будете обучать сквайров?

– Нет!

Его негодование изумило ее. От неожиданности она снова уронила книгу на пол.

– Я – сэр Дэвид Рэдклифф. Я – легендарный рыцарь. Я не занимаюсь обучением простых сквайров.

Элисон поджала губы. Никто не осмеливался бросить вызов ее высокомерию. Она была уверена, что в своей гордости ей нет равных. Но сэр Дэвид так не думал. Величайший воин Англии не нуждался в поклонении. Но в каком-то смысле он был скромным человеком, а скромные люди не отказываются обучать обожающих их юнцов, следящих за каждым их движением и ловящих каждое их слово как перл мудрости.

– Вам нравится обучать Эдгара.

– Он еще ребенок. – Забывшись, Дэвид почесал себе живот. – Он еще многого не знает.

– А если они уже знают многое, вы не хотите заниматься с ними.

– Хью уже взрослый. Он сражается лучше, чем… Он скоро станет рыцарем.

– Это я для него купила доспехи в Ланкастере. Я хочу ему помочь, но…

Элисон кинула ему приманку в надежде, что он ее проглотит.

Дэвид презрительно усмехнулся на ее хитрость, но приманку все-таки проглотил.

– А в чем дело?

– Он прекрасно владеет мечом, с любой лошадью в конюшне сладит, в обращении с копьем и булавой ему нет равных, но он отказывается пускать в ход нож.

– Почему?

– Он говорит, что благородные рыцари не дерутся ножами.

– Я полагаю, что вы захотите, чтобы я обучал Эндрю и Дженнингса тоже?

– Я надеялась…

– А чем будет заниматься сэр Уолтер, если я возьму на себя его обязанности?

– Я полагала, что он станет вам помогать.

– Почему вы думали, что он на это согласится?

– Он сам это предложил.

Дэвид задумался.

– Почему? – удивленно спросил он.

– Он говорит, что с тех пор, как вы здесь, вы совсем не практиковались и что, быть может, это даст вам возможность сочетать приятное с полезным.

Дэвид фыркнул, и она впервые усомнилась в искренности побуждений сэра Уолтера. Ей казалось, что его просто раздражала бездеятельность Дэвида. А может быть, у него были другие соображения? Какие? Ей бы не хотелось идти на поводу у сэра Уолтера.

Дэвид ущипнул себя за переносицу.

– А почему бы и нет? По крайней мере, ваши расходы как-то окупятся. Ведь в этом все дело, так?

Его недовольство было ей приятно. Она уже забыла о его тепле и нежности и помнила только о своем прежнем к нему недоброжелательстве, о роскошной жизни, которую он вел за ее счет, о том, на сколько меньше получали за труды Другие ее работники. Но Элисон тут же вспомнила, как он сам был недоволен своим бездействием, и снова это ее озадачило.

– Мне бы доставило большое удовольствие, если бы вы, во всяком случае…

Кожаный мешок зашевелился, и оттуда опять послышалось мяуканье.

– Да что такое в этом мешке?

– В мешке? – Элисон почувствовала, что Дэвид снова начинает злиться. Но он сдержался и стал развязывать мешок.

Оттуда высунулся черный котенок и, моргая, стал осматриваться по сторонам. Элисон отпрянула.

– Это только котенок, – успокоил ее Дэвид.

– Я вижу, – отвечала она раздраженно.

– Вы ведете себя так, словно это волк, готовый вас сожрать. – Взяв котенка в руки, он почесал ему шейку и поднес его к ее лицу. – Славный, правда?

Она отшатнулась.

– Зачем он у вас?

– Чтобы подарить вам. Эдгар сказал, что вашу кошку убили…

– Нет, нет, – Элисон резко отмахнулась. – Мне не нужна другая кошка.

– Я думал, вы любите кошек. – Дэвид положил котенка на стол.

– Люблю. – Крошечное существо подбежало к краю стола и смотрело вниз. – На своем месте.

– То есть в конюшне?

«Он сломает себе что-нибудь, если спрыгнет», – подумала она и оттолкнула его от края.

– Да.

– Мне с трудом удалось спасти его из-под копыт Луи.

Котенок снова оказался на краю, и она снова его оттолкнула.

– Я понимаю почему.

– Почему я спас его? Да, он очень хорошенький.

– Нет, почему он оказался под копытами Луи. По глупости. Он вздохнул.

– Если он не нужен вам, опустите его на пол. Он, вероятно, выживет среди других кошек и собак, и все же жизнь у него будет лучше, чем в конюшне.

Котенок медленно подошел к одной из зажженных свечей. Тут до нее дошло, что Дэвид тоже медленно отодвигается, только в направлении двери.

– Подождите! Заберите его. Куда вы? – задала она наконец единственно важный вопрос.

– Учить ваших сквайров. – Он снова взглянул на дверь. – Могу я надеяться, что ваш посланный отвезет золото в Рэдклифф?

– Да, разумеется, но котенок…

– Благослови вас Бог, миледи. – Он исчез за дверью, а золото и котенок так и остались на столе.