Виктории было все равно, что подумают люди. Ей просто хотелось остаться одной. Разумеется, ничего из этого не получилось. Рауль догнал ее до того, как она вышла из главного холла. Когда они поднимались по лестнице, он поддержал ее, положив руку на ягодицы, и вошел в спальню, следуя по пятам. Закрыв за собой дверь, он повернул ключ в замке.

Амайя давно приготовила комнату ко сну: постелила постельное белье на софу, разложила ночную сорочку Виктории, разожгла камин. Но каждый раз она вносила что-нибудь новенькое: то появлялась ваза с цветами, то розовые лепестки плавали в теплой воде для умывания.

Сегодня Амайя зажгла по всей комнате свечи, в теплом свете которых даже Рауль казался человеком все понимающим и сочувствующим.

Она не могла этого вынести.

Схватив ночную сорочку и одеяло, Виктория бросилась в гардеробную, переоделась в темноте и, завернувшись в одеяло, вернулась в спальню. Рауль стоял на том самом месте, где она его оставила. Ждал.

Расстроенная и сердитая, она взглянула ему в лицо, желая, чтобы он ушел, готовая, если потребуется, бороться с ним.

Но он удивил ее.

— Извини за то, что так поступил с письмом твоей матери. — Он протянул ей руку. — Когда революция закончится, ты сможешь отослать его.

Ну, нет. Ему не удастся так просто ее уговорить. И она не имеет намерения к нему прикасаться.

— Когда закончится ваша революция, я поеду и увижусь с ней.

— Да, конечно, ты так и сделаешь, — сказал он и опустил руку. Потом подошел к окну. — Ты близка со своей матушкой?

— Совсем нет, — сказала Виктория, сама не зная зачем признаваясь в этом. Возможно, потому, что он впервые доверился ей? Она добавила: — Не думаю, что она когда-нибудь беспокоится обо мне, но все же я ей пишу… потому что она моя мать.

— Ты путешествуешь по миру, твоя мать не беспокоится о тебе?

Он нахмурился.

Виктория прилегла на софу.

— Я ее первый ребенок. После смерти отца ей приходилось с трудом зарабатывать на жизнь, и мы чуть не оказались в богадельне.

— Это было бы смертным приговором для вас обеих.

— Все верно. Потом она вышла замуж за отчима.

Виктория натянула на себя одеяло до самого подбородка и подумала, что не следовало бы вообще начинать этот разговор, а уж если начала, то надо прекратить его немедленно. Младшая сестра Рауля Белл кое о чем догадывалась, но Виктория никогда никому не рассказывала правду о семье и своей матери. И теперь, начав говорить, она, кажется, не могла остановиться.

— Отчим женился на ней, чтобы иметь хозяйку в доме, которая ухаживала бы за его детьми от первого брака. Так что у меня имеются еще восемь сводных и единоутробных младших сестер и братьев.

— Значит, твоей матушке приходится делить свое внимание между вами всеми. — Рауль подошел к ней и уселся на пол рядом с софой. — И все же она твоя мать.

Она повернула голову и взглянула на него.

Рауль смотрел на нее с нежностью, волосы, словно черный шелк, ниспадали до плеч. Он был так красив, что у нее защемило сердце.

— А вы любили свою мать? — спросила она.

— Она любила меня, — просто ответил он.

— Моя мама тоже меня любит. Я не хотела, чтобы у тебя сложилось впечатление, будто она меня не любит. Но я была ребенком неблагодарным. Хотела получить больше, чем мне положено по праву. Поэтому ей приходилось разрываться между мной и отчимом.

— Тебе приходилось быть сильной.

— Всего настолько, насколько это было необходимо, — поправила его Виктория.

Наконец он сделал свой ход. Этого хода она ожидала весь вечер. Он медленно улегся на софу рядом с ней, так что она оказалась между спинкой софы и его телом. Она затаила дыхание, но дальнейших ходов не последовало, если не считать того, что он заключил ее в свои объятия… Расслабившись, Виктория прижалась к нему и положила голову ему на грудь. Он держал ее в объятиях до тех пор, пока она не уснула.

Рауль вернулся в замок во второй половине дня. Едва он вошел в дверь, как Томпсон поспешил к нему навстречу:

— Устали, сэр?

— Длинный был день, — сказал Рауль и потер шею. — Но он принес хорошую прибыль и был во многом успешным.

— Вьенто выиграл скачку?

Рауль кивнул с удовлетворенным видом:

— Когда у нас две лошади за две недели вошли в число победителей, Морикадия привлекла внимание всех коннозаводчиков мира. А совершив две продажи на общую сумму более шестнадцати тысяч английских фунтов, я привлек особое внимание Жан-Пьера.

— Значит, все идет действительно так, как надо, сэр? — спросил Томпсон.

Рауль, не ответив, задумался. Вчера вечером за ужином он был свидетелем сцены, разыгравшейся между Просперо и Викторией. Тогда Просперо дерзко разговаривал с Викторией, после чего она сбежала из-за стола. Ему вспомнилось ее признание в том, что она не была близка с матерью. Еще неделю назад она бы ни за что не рассказала ему о таких глубоко личных подробностях своей жизни. Но теперь они, видимо, стали близки. Она ему доверяет.

Рауль нахмурился.

Он намеревался соблазнить Викторию, а не завязывать с ней романтические отношения, не влюбляться… Ему предстояло обеспечить победу революции. На любовь у него не было времени.

— Сэр… — окликнул его Томпсон, озадаченный затянувшимся молчанием Рауля.

— Пока я продолжаю появляться в игорных домах и водолечебных заведениях, мне удается отвлекать на себя внимание Жан-Пьера, — сказал Рауль, положив руку на плечо Томпсона. — Тогда он не замечает ни шпионов, которых я разместил в отелях и во дворце, ни звуков выстрелов в самых отдаленных частях леса.

— Надеюсь, вы правы, сэр.

— Осталось уже недолго, Томпсон. Мы уже почти готовы, — сказал Рауль, поднимаясь по лестнице.

— Сэр! — воскликнул Томпсон. Беспокойство в его голосе заставило Рауля остановиться. — Мисс Кардифф просила меня не говорить вам о классе, который вы дали ей для обучения, но прошла уже неделя, а положение так и не изменилось в лучшую сторону.

— У нее проблемы? — Раулю с трудом в это верилось.

— С вашего позволения, я сдержу свое обещание и не скажу вам. Лучше я покажу это вам, — сказал Томпсон и жестом пригласил Рауля следовать за ним.

Они подошли к входу в главный холл и остановились за стеной, откуда были слышны голоса — множество голосов, разговаривающих по-морикадийски. Потом послышался голос Виктории:

— Я пока еще не понимаю всего, что вы говорите на своем языке, но я подозреваю, что вы это знаете.

Ей ответил Просперо:

— Вы должны поскорее научиться. Мы же все знаем английский язык. Нам пришлось выучить его, чтобы обслуживать туристов, которые приезжают сюда и считают нас невежественными людьми.

— Мне жаль, что английские туристы считают вас невежественными людьми. Это глупо с их стороны. Но это не устраняет необходимость научиться правилам поведения, которые удовлетворяли бы людей любой национальности, — сказала в ответ Виктория.

Просперо расхохотался:

— У нас свои правила поведения. Они нас вполне устраивают.

Выглянув из-за угла, Рауль окинул взглядом главный холл. То, как сидели, стояли, разговаривали и смеялись его люди, было похоже на сборище стаи волков, наметивших жертву для убийства. И этой жертвой была Виктория. Она тоже это знала, но стояла перед ними, расправив плечи, не отступая и не сдаваясь, а упорно продолжая выполнять задачу, которую он перед ней поставил.

— Она вообще ничему не смогла их научить? — спросил Рауль, повернувшись к Томпсону.

— Сначала все ополчились против нее.

— Потому что она нагрубила Просперо?

— Никто не любит изменений. А поскольку изменениям все равно предстоит произойти, проще всего обвинить во всем мисс Кардифф.

— А как насчет женщин? Почему они ее не поддержали? Почему ее не поддержала Хейда?

Томпсон замялся.

— Потому что у нее здесь нет власти. По правде говоря… мне кажется, что проблему эту создали прежде всего женщины.

— Женщины?! За что же женщины могли невзлюбить Викторию? Тем более после того, как вчера вечером она выступала в защиту их прав?

— Они ее презирают. Презирают ее, потому что — извините, сэр, но я лишь повторяю то, что случайно услышал: «Она ничтожество, а не женщина».

Рауль почувствовал себя так, словно оказался в незнакомых лесных дебрях, где его подстерегают всяческие опасности.

— Почему они так говорят?

— Она спит в вашей спальне, но вы ее не хотите, — смущаясь сказал Томпсон.

— Что-о?

— Им известно, что между вами ничего нет.

В другое время Рауль посмеялся бы над словами Томпсона, но сейчас ему было не до смеха.

— Откуда им это известно?

— Люди судят об этом по вашему настроению.

— При чем здесь мое настроение? — удивился Рауль.

— Они знают… То есть они считают, что если мисс Кардифф будет доставлять вам радость, у вас улучшится настроение.

— Боже милосердный, да они просто сборище сплетников! — воскликнул Рауль. — Мисс Кардифф просила, чтобы ты не говорил мне о возникших у нее проблемах?

— Именно так. Она сказала, что либо заставит их уважать себя, либо нет, но сделает это сама. Я думаю, что гордость не позволит ей попросить у вас помощи.

Рауль взъерошил пятерней волосы и крепко задумался.

— В таком случае я пока не стану вмешиваться. Откровенно говоря, Томпсон, я поддержу мисс Кардифф в любой борьбе, — сказал он, направляясь к черной лестнице. Возле двери он оглянулся: — Я имею в виду любую борьбу, в которой я не являюсь ее противником.