Книга чрезвычайно выгодно отличается от множества издающихся сейчас сочинений, посвященных известным историческим личностям. В наше время развелось немало «исследователей», которые готовы писать о ком угодно, не имея при этом ни малейшего понятия о сути той деятельности, которой занимался объект их повествования. В отличие от них, Евгений Додолев лично знал Владислава Листьева, сотрудничал с программой «Взгляд», сам был инициатором множества успешных медийных проектов, общался с виднейшими деятелями горбачевской и ельцинской эпохи. Так что в его компетентности и умении интересно изложить известные ему факты читатель может не сомневаться. А еще – он очень смелый автор и не боится предавать гласности такие факты, которые другой попридержал бы для узкого круга друзей и близких.

Мои собственные отношения с телевидением можно назвать «романом без любви»: в последнее время я смотрел, главным образом, чемпионаты мира и Европы по футболу, «Суд времени», «Исторический процесс», да еще RussiaToday, а также новостные английские, испанские и латиноамериканские телеканалы.

В те времена, когда я считал себя политическим аналитиком, мне приходилось регулярно смотреть киселевские «Итоги», «Свободу слова» Савика Шустера, «Постскриптум» Алексея Пушкова, а также «25-й час» Ильи Колосова, в котором к тому же сам иногда выступал. Как говорится, иных уж нет, а те далече – они от меня, а я от них.

Когда-то в 1992—1997 гг. автор этих строк волею судьбы был главным редактором весьма известной в то время политической телевизионной программы и позднее принимал участие в различных телепроектах, таких, например, как съемка документального фильма «Три мгновения лета», посвященного тогдашнему герою авантюрных похождений Дмитрию Якубовскому. На моих глазах прошло «созревание» некоторых весьма известных сегодня телеперсонажей, иных «звезд» мне доводилось наблюдать с довольно близкого расстояния.

По собственному опыту смею утверждать, что ни одна профессия не деформирует человеческий облик столь быстро, столь кардинально и столь необратимо, как ремесло телеведущего. Мне доводилось встречать очень богатых бизнесменов, видных политиков, преуспевающих адвокатов, заслуженных общественных деятелей, которые, несмотря на известность и занимаемое положение, держались просто, порой даже были готовы в беседе наедине выслушать критические замечания в свой адрес, а на публике не были чужды самоиронии. Но то, что происходит с вполне вроде бы нормальным человеком буквально через несколько месяцев после регулярного появления на «голубом экране», не поддается разумному осмыслению. Откуда только берутся в таких объемах высокомерно-презрительное отношение к окружающим, зацикленность на «себе любимом», хамство, всезнайство и абсолютная категоричность!

Что способствует этому? На этот вопрос книга Евгения Додолева дает ответ. Прежде всего, конечно, это так называемая «всенародная любовь». Признаюсь: это чувство любви к телеведущим мне совершенно незнакомо и абсолютно непонятно. Может быть, потому, что очень многих из них я видел в реальном, житейском образе, столь мало похожим на экранный имидж. Да и потом, телеведущий, каким бы способным он ни был – в любом случае не изумляющий своей игрой актер, не виртуозный музыкант, не поражающий запредельной техникой футболист, наконец. Все-таки «телевидение» – это не искусство, скорее, ремесло. Что здесь так уж любить, чем восхищаться? Однажды я встретил такой термин: «звезда» «Дома-2». То есть, «звезда» тягомотного действа, по определению исключающего не то что «звездность», но даже хотя бы какие-то проблески таланта.

Однако среди широких народных масс это странное чувство любви к телеведущим, несомненно, присутствует, и притом в запредельных количествах. Чем вызвано оно – преснятиной и скукотой реальной жизни, отсутствием в ней ярких событий и сильных чувств, стремлением хотя бы на время забыться в какой-то иной виртуальной действительности – черт его знает, наверное, всем понемногу.

Не случайно среди любимых телеведущих попадаются персоны страхолюдные, с плохой дикцией, чудовищно необразованные, истеричные, чем-то напоминающие автопортрет Козьмы Пруткова:

Сколько таких у нас на телеэкране, «дрожащих в нервическом припадке»! И каждый из них находит себе многочисленных поклонников.

Второй фактор, способствующий «звездности» – это, конечно, деньги. Причем деньги по обывательским меркам – немыслимые. Что там какой-то миллион евро у подвергнутой всеобщему глумлению Ксении Собчак! На моих глазах телеведущие, еще недавно обитавшие вместе со всей семьей в скромной однокомнатной квартирке, переселялись в начале в роскошные многоэтажные апартаменты, а затем и в личные замки, где в специальных аквариумах содержались крокодилы и прочие экзотические животные.

Глядя на периодически упоминаемые в книге немыслимые суммы денег, кто-нибудь может подумать: стоит ли рисковать жизнью ради этих запредельных цифр, если и на существенно меньшее можно прекрасно жить, ни в чем себе не отказывая. Думать так – значит, совершенно не понимать психологию современной «элиты», в том числе и медийной. Деньги стали для нее не просто средством удовлетворения каких-то потребностей, пусть самых экзотических. Они стали для нее мерилом всех вещей, мерилом ее самой. Деньги и связанные с ними предметы запредельной роскоши, как написала Евгения Чирикова, это своего рода новый культ, которому наша элита поклоняется искренне и самозабвенно. Отсюда все эти дворцы и поместья на фоне нищих деревень и запущенных городов, огороженные трехметровыми заборами, часы стоимостью в миллион евро на руках чиновников, спортивные автомобили, которые просто не приспособлены для российских дорог. Листьев и его коллеги делали еще первые шаги в служении этому культу, иные пошли дальше.

Впрочем, здесь я уже впадаю в ошибку, характерную для многих рецензентов – начинаю пересказывать книгу. Но даже самый талантливый пересказ никоим образом не заменит личного знакомства с ней. Думаю, прочитать эту искреннюю и правдивую книгу необходимо каждому, кто хочет полнее осмыслить эпохи Горбачева и Ельцина, узнать поистине сенсационные факты.

Николай Гульбинский

«Взгляд» вошел в книгу рекордов Гиннеса – его аудитория превышала 200 миллионов зрителей, и этот рекорд непобиваем. Значит было что-то в том порыве… Я иногда пересматриваю старые выпуски передачи по каналу «Ностальгия» и поражаюсь, насколько они были непрофессиональными, наивными… но безмерно искренними.

Поначалу мне казалось, что работа над TVlution будет приятной мемуаристикой, а на деле оказалось, что люди, которые работали на этом проекте, сейчас настолько ненавидят друг друга, что придется поссориться со всеми. Точки зрения на одни те же факты и сюжеты, у разных участников оказались диаметрально противоположными.

Но я, как камикадзе, осознанно иду на риск конфликта, ибо испытываю ностальгическую симпатию ко всем героям и не могу никого предпочесть. Ведь не оговорился: все «взглядовцы» были людьми героическими. И, я бы даже сказал, бескорыстными. Что в нынешней системе координат – одно и то же. Они работали не за славу, не за деньги – а за идею. Не ведая, что являются пешками в чужой игре, что ими двигают кукловоды гораздо более опытные и смышленые.

И не встать по-умному над этим гордиевым узлом взаимных обид и запоздалого сведения счетов. «Кто не с нами, тот против нас». Так всегда было. И во «Взгляде» было так. И в несравненной «молодежке». И на нашем славном ТВ. И вообще на телевидении, в глобальном масштабе. Во всей могучей медиа-отрасли. Мировой. В мире, наконец. В истории. Таков каприз мироздания.

Киру Прошутинскую и ее супруга Анатолия Малкина величают родителями проекта. Они не в самых теплых отношениях с бывшими подопечными, которые должны, казалось бы, числить эту пару своими ТВ-крестными.

Вспоминает Прошутинская: – Мы с Толей в некоторой степени даже завидовали ребятам: им везло, а нам все давалось тяжелее. Мы понимали, что, может, в чем-то талантливее, но везение оказалось на их стороне… Но мы подготовили только два первых выпуска «Взгляда», а потом нам предложили… встать в очередь с другими редакторами. Мы были люди гордые, и предпочли уйти.– Первый выпуск передачи…– …был ужасен! Нас с Малкиным во время «Орбиты» (прямого эфира, идущего на Дальний Восток – Е.Д .), отодвинули в сторонку и когда программа закончилась, все собрались в студии, чтобы отметить дебют. Помню, слово попросил Листьев и сказал, что счастлив встрече с настоящими профессионалами, обращаясь к… выпускающему Володе Мукусеву. Мы с Малкиным испытали шок. Вечером я пришла домой, а мама мне: «Кирочка, ощущение, будто это не ты с Толей делала». Однако следующий выпуск прошел чудесно. Думаю, это и было рождением «Взгляда». Мы создали форму, потом за «Взгляд» взялись Эдуард Сагалаев и Толя Лысенко.– Многие из прикоснувшихся к кухне «Взгляда» становились потом известными.– Ну, например, Андрюша Разбаш работал монтажером в «Останкино». Для программы «Мир и молодежь» нам время от времени требовались переводчики, чтобы обрабатывать западных компаний. И вот Разбаш, монтируя очередной выпуск, пробросил между делом: «Что-то не совсем точный перевод дают». Оказалось, что у него за плечами спецшкола. С подачи Малкина Андрей стал переводить сюжеты. Потом был режиссером, а позднее заменил Листьева в кресле ведущего шоу «Час пик».Итак, авторы, значащиеся в титрах первых выпусков «Взгляда» – Кира Прошутинская и ее муж Анатолий Малкин. В те годы Лысенко предложил им вернуться из литдрамы Центрального Телевидения СССР в молодежную редакцию и придумать форму для новой программы. И они ее придумали. Идею журналистской семьи, состоящей из нескольких молодых людей – ведущих и отца-резонера, отвечающего на вопросы телезрителей, с радостью поддержали все. Отца, правда, так и не нашли, а первыми ведущими стали Любимов, Захаров, Вакуловский и Листьев. Так началась звездная эра «Взгляда». Создателей же, не слишком настойчиво отстаивавших свои права на родившееся в рубашке чадо, постепенно почему-то стали забывать. Кира Александровна вспоминает:«Было довольно много неприятных моментов. Тогда еще была сильная цензура, поэтому материалы кромсали: не прошла беседа с Джуной; прекрасный материал Влада Листьева о Виталии Коротиче тоже не пустили в эфир потому, что в нем были цитаты из того, что он писал еще, не став большим демократом и перестройщиком. Были еще некие неприятные превосходящие моменты из-за которых стало трудно работать. Мы постепенно остались не у дел. Я и Малкин не стали поднимать по этому поводу шум, хотя боль до сих пор осталась.Когда Александр Пономарев – главный редактор молодежной редакции – предложил мне возглавить отдел публицистики, ситуация, которая там сложилась, была близка к критической. Прекрасные талантливые люди, а я знала их давно, не имели возможности реализовать себя. И исправить положение нам помогло общее дело – «Пресс-клуб». 29 сентября 1989 года мы впервые вышли в эфир и каждый, кто работал в редакции показал свой сюжет. Во «Взгляде» мы делали ставку только на несколько звезд, а в новой программе дали возможность проявить себя всем. Как нам кажется, это стало для нас удачей.Есть несколько психологических типов творчества: одним необходимо горячее дыхание в спину, другим нравится просто спокойно заниматься своим делом, не оглядываясь со страхом по сторонам. Если я буду завидовать, сверять себя с кем-то, не смогу работать. Мне не свойственен дух профессиональной конкуренции, но ревность есть… А вот Сашу Любимова жалко: он писал прекрасные тексты, и вообще чрезвычайно одарен как комментатор, а ушел в «начальники» в самом расцвете творческих сил».

Ведущие «Взгляда». Пришли сперва на кастинг Олег Вакуловский, Влад «Лист» Листьев, Александр «Люби» Любимов. Их подтянул Андрей Шипилов, ранее работавший с ними на Иновещании. А вот Дмитрий «Гурвинек» Захаров появился через несколько дней. Олег же сошел с дистанции. Сошел, просто разочаровавшись в проекте и не поверив в его перспективу.

Хотя был достаточно активным во втором выпуске программы (9 октября 1987). После дебюта ребят обвинили в «имитации прямого эфира», причем коллеги-газетчики отмечали, что ведущие новой передачи (называлась «АСБ-4») «симулировали умело».

Вакуловский, подученный Анатолием Малкиным, после того как Листьев вволю постебался над публикациями, посвященными дебюту, обратил внимание зрителей на гигантский циферблат с секундомером в студии и попросил сверить часы. В презумпции того, что никакая записанная трансляция не может синхронить столь точно, секунда в секунду. Журики-скептики были посрамлены.

Контроль за прямым эфиром происходил замысловато. Например, у пятничного «Взгляда» были по средам «тракты». Это как бы репетиции, во время которых в целом обозначалась структура выпуска и проговаривались комменты ведущих к сюжетам (большинство которых к среде были еще на стадии монтажа и начальство знало о них лишь по лаконичным письменным заявкам, далеко не всегда отражавшим зашифрованный посыл ТВ-фронды).

Предполагалось, что тракты осматривались по внутренней сети кем-нибудь и зампредов. Они же пасли и т. н. «орбитные» эфиры (четыре повтора через систему «Орбита» по разным часовым поясам СССР). После просмотра дальневосточной версии делались купюры и часто – не информируя ведущих – сибирские версии выпускались в кастрированном варианте. Там ведь действительно просто имитировался прямой эфир, как это делается ныне в России. Естественно, на трактах никто из ведущих не отвязывался, приберегая козыри для московского прямоэфирного варианта, ходы которого если и согласовывались, то лишь с «Лысым», аккуратно информировавшим, как выяснилось позднее (мне Мукусев Володя рассказал), кураторов с Лубянки. Впрочем, удавалось и Лысенко водить за нос. Он ненавидел такого рода притопы, но виду, помню, не показывал, чтобы не ломать имидж добродушнегоо» дедушки».

* * *

В «молодежке» работали над прикидом: сразу было решено, что ведущие нового ночного шоу будут отличаться от дикторов и по одежке тоже. Стилистов как профессии не существовало на ЦТ СССР. В основном тут импровизировали продвинутые молодые режиссеры – Иван Демидов и остальные (роль выпускающих была быстро сведена к нулю после того как один из них, Мукусев сам сел в кресло ведущего). Так к седой голове Политковского «приросла» знаменитая кепка, купленная на самом деле, как он мне говорил, для жены – Анны Политковской. А красавчик Саша Любимов закатывал рукава студенческой толстовки с перестроечной символикой.

Уже позже, с образованием ВИDа «взглядовцы», обретя звездный статус, перестали внимать сержантским демидовским установкам. И зря. У Вани со вкусом все в порядке. И опыта в достатке.

* * *

Анатолий Лысенко рассказывал Ирине Панченко: «Первый раз «Взгляд» хотели закрыть из-за сюжета об английской бабушке. Приехала к нам эта бабушка, художница по фарфору, которая решила свое 80-летие отпраздновать в России. У нее такая традиция была – отмечать свои юбилеи в каких-то экзотических странах.

Мы решили, что она на нашей «взглядовской» кухне приготовит чисто английский завтрак – яичницу с ветчиной, шампиньонами и помидорами. Это сейчас с шампиньонами проблем нет, а тогда…

Но кое-как достали полбанки грибов из «Березки», кусочек ветчины – время было талонное. Завтрак юбилярша приготовила… И тут началось! мы наслушались: «Что вы делаете! когда вся страна голодает, у вас какая-то английская грымза жарит ветчину и убеждает, что они там каждое утро так едят!»

* * *

В конце 1987 года руководство проектом отказалось от оригинальной идеи с тройкой ведущих. Эфиры отныне стали чаще вести парами, в различных комбинациях: Листьев + Любимов, Любимов + Захаров, Захаров + Листьев.

Анатолий Лысенко пояснил, что переход на тандемную систему ведения был вызван чисто техническими причинами: «Ребята сначала все делали втроем. Это было прекрасно, но громоздко. Они начинали уже загибаться где-то на пятой, на седьмой передаче».

Хотя спустя четыре года, последний эфир, трехчасовой спец-выпуск 23 августа 1991 года провели «на троих» Листьев/Любимов/Политковский.

* * *

Мукусев вспоминал, как для «еженедельной информационно-музыкально-публицистической развлекательной программой для молодежи» был объявлен конкурс на лучшее название: «нас просто завалили письмами – назовите «Ночной экспресс», «Телескоп»… и наконец, «Взгляд». Мы были против – как же так, четыре согласных подряд! И вот, пока все обсуждали и ругались, главный редактор «молодежки» и «крестный отец» новой программы Эдуард Сагалаев вызвал к себе режиссера Игоря Иванова и, несмотря на наши вопли, просто заказал ему заставку с названием».

На каждом этапе нужна было чья-то воля. Чье-то решение. Чей-то поступок.

* * *

Стас Ползиков в одном из интервью вспоминал: «Помнится, на первых передачах частенько лежал под камерой на подсказках. Это сейчас они все знаменитые академики, а тогда был просто цирк с конями… но был и драйв и озорно-серьезное начало во всем. Существовала общая концепция, которую формировали все сотрудники «молодежки», и на самом деле мы были людьми увлеченными, энергичными, готовыми в ту пору изменить мир.

Вскоре ребята окрепли, стали великими, начали подхалтуривать где-то по клубам, зарабатывая рассказами о том, как они придумывали «Взгляд». На самом деле, не они его придумали. На первых передачах они просто участвовали в дискуссиях. Вся динамика программы, ее задумка, костяк лежали на Сагалаеве, выпускающих и, естественно, на Лысенко. Но ребята взорвали стереотипы «ящика» и спустя пару – тройку лет программа уже по праву стала авторской, с фирменной печатью Влада, Саши и Димы».

«Взорвали». Потом стали взрывать их…

* * *

Компания (как кооператив) была создана с подачи Саши Горожанкина. «Гаража» привел в компанию Андрей Разбаш вместе со Светланой Поповой. Они работали в МИДе, а стали трудится в ВИDе. Не то, чтобы долго Сашу упрашивали. Перспективу он узрел. Текст Разбаша примерно был такой: «Мы умеем снимать да монтировать. Надо, чтобы кто-то это смог продавать». Директором компании стала Попова, а коммерческим Горожанкин. Саша в 15 лет ушел из дома и жизнь знал лучше, чем мальчики-мажоры. И хотя он окончил Московский радиотехнический техникум (1983) и Московский институт связи (1988), Саня отлично понимал в бизнесе. От природы, полагаю.

Скоро застиранные рубашки ведущие «Взгляда» сменили на белоснежные сорочки. Позабыли они про общественный транспорт. Потом, как в случае с Разбашом, дошло и до самолетов. Когда Лист и Люби научились зарабатывать на приглашенных политиках, необходимость в коммерческом наставнике отпала и решением ВИDовского Совета Горожанкин был сориентирован на музвещание. Продюсировал «МузОБОЗ» и «ПОСТмузыкальные новости». Придумал вместе с Ваней Демидовым газету «МузОБОЗ», которую я позднее у них увел, переименовав в «Музыкальную правду» (Эдик Лимонов в одной из своих книг назвал ее «изданием для людей с мозгами кошки»).

Впрочем, коммерция комммерцией, но не это было главным. Не ради $$$ все затевалась, а драки ради и свободы. «Гараж» по природе = настоящий воитель, защитник отважный и преданный соратник, он был с ребятами и в трудные времена. Кстати, в том рижском ресторане, где в мае 1991 бутылкой раскроили голову его тезки Любимова, Саша (вместе в Ваней Демидовым) сидел за тем же столом. Они пришли туда после не самого удачного полуподпольного эфира, когда подпалили студию и «Люби» вещал в прямой эфир, задыхаясь от ядовитого дыма. Ночью у гостиничных номеров всей троицы (Демидов/Горожанкин/Любимов) дежурили автоматчики. Утром их этапировали в Москву.

Но все это случилось позже, а тогда Александр-Викторович Горожанкин выступил с актуальной инициативой создания коммерческой структуры. Его необъяснимое обаяние столь чарующе, что ему ведущие дружно предложили стать дольщиком в компании, а директору Поповой – почему то нет.

Саша Любимов и выступавший с ним в рабочем тандеме Иван Демидов подрубились на эту идею сразу. Политковский тоже почти не колебался. Листьев думал недели три-четыре. А вот Захаров… отказался без раздумий.

Последнему эту ставят в заслугу, акцентируя его нежелание играть в коммерцию. Однако я хотел бы напомнить контекст захаровского несогласия. Дмитрий только-только вернулся из командировки в провинцию, в которой за четыре дня заработал $35 тысяч (могу ошибиться в точном количестве дней и/или тысяч, но это не суть). И посыл, зашифрованный в отказе, по моему сугубо субъективному, естественно, разумению, был следующий: пока вы тут, ребята, суетитесь, что-то затеваете псевдокапиталистическое, я рублю реальное бабло. Потому что по тем раскладам это невообразимый гонорар был, стоимость нескольких квартир или заводика скромного. Огромные деньги. Зарплата в сотню баксов была тогда в медийке завидной и почти что сказочной. За ведение «Взгляда» звезды получали 40 рублей, то есть $10 (по черному курсу).

В ЗАО «Телекомпания «ВИД» акционерами стали Любимов Александр Михайлович 17.14%; Разбаш Андрей Леонидович 17.14%; Демидов Иван Иванович 16.43%; Горожанкин Алескандр Викторович 16.43%; Политковский Александр Владимирович 16.43%; Листьев, Владислав Николаевич 16.43% (после его гибели доля была распределена между вдовой Назимовой Альбиной Владимировной 13.57% и сыном Листьевым Александром Владиславовичем 2.86%).

Поздее (об этом ниже рассказ «Политка») акционеров заставили свои акции фактически слить. Демидов к тому времени уже рулил на Шестом канале (МНВК) и не очень заморачивался, остальных обрабатывал Разбаш. В результате все (кроме Любимова) оказались без акций.

Известный ТВ-менеджер Сергей Ломакин, формальный руководитель культовой программы «Взгляд», которая, по мнению многих демагогов, была инструментом развала Страны, рулил позднее «Страной» (была такая ТВ-компания). Он вместе с Олегом Попцовым взял телеинтервью у Ельцина (тогда стремительно продиравшегося в российскую власть) и пророческой оказалась фраза, сказанная ведущему сразу после эфира тогда еще только майором Александром Коржаковым:

– Ну, Ломакин, пожалеешь ты об этом интервью.

Знаю совершенно определенно: на протяжении последующих лет делалось все, чтобы Ломакин жалел. Удушить, может быть, и не удушили, но «кислород перекрывали» постоянно и повсеместно». Про ведущих «Взгляда» сказано: «Одного, безвременно и трагически ушедшего, судьба сделала воплощенной легендой национального ТВ, другого превратила в преуспевающего и самодостаточного телемагната, кого-то выкинула в телевизионное никуда, кого-то, потрепав и побросав из стороны в сторону, вроде бы оставила в покое…». С Ломакиным поговорили про самое начало. Его версия.

– Вот как вспоминает Лысенко: «у передачи было три начала. Первое – это принципиальное решение, что нужно сделать ночную эфирную информационно-развлекательную молодежную программу, чтобы молодежь перестала слушать враждебные радиоголоса. Второе – «загашник»: в столе главного редактора молодежной редакции был такой переходящий ящик, куда складывалось все заявки, которые не пошли в дело; среди этих заявок Эдик Сагалаев нашел проект программы «У нас на кухне после одиннадцати». Мы с Кирой Прошутинской в 1972-м или 75-м хотели делать такую передачу, вроде кухни (тогда же кухня была основной культурно-идеологической жизни страны), где собирается молодежь. Хозяева – молодые журналисты, хранят в холодильнике кинопленку, к ним приходят гости, ну такой молодежный пивной огонек. Тогда это не пошло, сочли, что слишком легкомысленно. Теперь пригодилось. И третье начало – когда мы собрались после моего утверждения руководителем программы. Стас Ползиков, Сережа Ломакин, Андрюша Шипилов и я встретились около пивнушки то ли в Парке Культуры, то ли в Сокольниках, и просидели там часа три-четыре, обсуждая, как может выглядеть будущая передача». Сергей, расскажи мне свою версию рождения «Взгляда».

– На одном из заседаний ЦК КПСС с подачи КГБ СССР обсудили предложение о создании молодежной развлекательной программы. Сагалаев был по этому поводу у Яковлева, который тогда в Политбюро курировал идеологию. Вопрос был задан в лоб: «А позволено ли новой передаче будет выходить за рамки газеты «Правда»? Ответ был типа «Ну, это мы посмотрим». Очень расплывчато. Ясно было одно – надо сделать нечто абсолютно нетипичное и интересное молодежи.

И вот в погожий майский денек 1987 года мы впятером: Толя Лысенко, два выпускающих редактора (Андрей Шипилов, Стасик Ползиков), режиссер Игорь Иванов и я – пошли на ВДНХ. И там, в какой-то затрапезной такой кафешке между выпивкой и закуской стали жонглировать идеями. Со стороны это выглядело так себе: подвыпившие мужчины размахивают руками… И нам намекнули, что надо бы валить. Прихватив с собой водки-пива, мы пошли на берег останкинского пруда, где продолжили сакраментальный «мозговой штурм». Придумали, что студия будет оформлена, как съемная квартира четверых молодых людей, где есть кухня, гостиная, стоит мебель и аппаратура, что-то вроде того, что много позже (с 22 сентября 1994 по 6 мая 2004. – Е.Д .) было реализовано на американском телеканале NBC в сериале Friends, в нашем прокате известном как «Друзья» (и, добавлю, С 2008 по 2012 на Первом канале «Прожекторпэрисхилтон». – Е.Д .).

Было решено, что в квартире этой будут как бы жить четверо холостяков. Придумали им условные роли: один – вдумчивый «знайка», другой – разбитной «аналитик», третий – плейбой с улыбкой до ушей, ну и четвертый – этакий комиссар Наваро.

– И Шипилов пригласил своих знакомых с Иновещания, которые были совсем не на «ты» с телевидением.

– Да, бытует такая трактовка. Однако я всегда считал: ребята – профессиональные журналисты, и они ими были, работая на Иновещании. Хотя всего один был журналистом по образованию – Листьев. Между прочим, увести их из Иновещания было довольно сложно. Их не хотели отдавать – Анатолий Лысенко улаживал эту проблему. И так сразу сформирован был некий расклад по образам.

– Политковский говорил: «Они – такие мальчики-мажоры, у них до этого была совсем другая жизнь. А мы с Володей Мукусевым – стопроцентные журналисты. Здесь сразу возник некий антагонизм: их стали пытаться обеспечивать какой-то журналистской базой, а они очень слабые были все. Детский сад в самом прямом смысле слова». Александр Любимов рассказывал Олегу Кашину, что «в штат молодежной редакции его долго не принимали («Кравченко не брал меня на работу, как утверждают, потому что он лично меня не любил – слишком развязный, слишком американизированный»). И еще: гонорары во «Взгляде» были мизерные – от 3 до 7 рублей за эфир, а на Иновещании, «мальчики» получали от 250 до 500 рублей (в месяц). Так что не все просто было. И, кстати, Прошутинская говорила, что Листьев сначала им с Малкиным не показался. Какими ты ребят увидел?

– Дима Захаров: носик-пуговкой, круглые глазки – идеально подошел на роль «знайки». Такой, многочитающий, очень серьезный; я ему всегда говорил: «Дима, ты не улыбайся, тебе очень идет, когда ты серьезен». Хотя улыбка у него была трогательно-детской, очень непосредственной и милой. Он еще в институте занимался темой отношений США – СССР и увлекался историей, так и остался серьезным, никогда не улыбающимся «знайкой».

Сашка Любимов – абсолютный playboy, умеющий вворачивать словечки на разных иноземных языках. Он выпускник престижного института Международных отношений со знанием английского и датского языков.

Влад Листьев подходил на роль разгильдяя. Он без сомнения, был шоуменом, это у него от природы заложено.

На роль комиссара Наваро рассматривался Олег Вакуловский, но он после первых двух-трех эфиров исчез.

По замыслу этот квартет должен был принимать своих гостей в этой квартире-студии, комментировать репортажи и в прямом эфире транслировать новости с телетайпов. То, что они раньше работали на радиовещании была, считаю, их главная ценность: они были свободны от стереотипов телеведущих. Даже их ляпы в эфире выглядели очень симпатично. Ну и манера ведения была совершенно необычной для советских ТВ-канонов, притом что работать они могли сутками.

Для меня до сих пор остается загадкой, как эти симпатичные мальчики из обеспеченных семей сумели найти ту верную ноту, которая привлекла к ним простых людей. При этом никто из них не корректировал стиль поведения или язык общения. Саша Любимов сохранял образ этакого диск-жокея с молодежной дискотеки, а Влад Листьев, со своими пышными усами, сводившими с ума женщин…

По «Взгляду» написаны десятки научных работ и защищены диссертации. Но я не знаю до сих пор, какие в них озвучены причины столь высокой и продолжительной ее популярности. Но полагаю, что главная заключалась в освещении самых острых и злободневных проблем того времени и откровенной искренности, с которой о них рассказывалось. Только сегодня мы поняли по-настоящему, что в то время для нас не было закрытых тем. Как это ни странно, мы почти всегда выходили из любых конфликтов победителями, во всяком случае – непобежденными. Складывалось ощущение, что мы лидировали, опережали время, бежали даже впереди паровоза; ведь сперва подразумевалось, что в студию будут приходить журналисты-международники, опытные «мастодонты»: Фарид Сейфуль-Мулюков, Игорь Фесуненко, Владимир Цветов. Так и было. Но они «давили» и авторитетом, и «советским» своим багажом. То есть роль «мальчиков» поначалу сводилась к банальному задаванию почтительных вопросов, а политобозреватели величественно вещали.

Налет наивного школярства надо было решительно убирать. Это понимали и Эдик Сагалаев, и Толя Лысенко. А может, кто-то и сверху понимал. Поэтому в начале 1988 года решили разбавить тройку ведущих и, главное, кардинально политизировать контент. Сагалаев сказал: «Давайте пахать, вглубь». То есть, например, не просто декларировать, что у нас, мол, негожая армия, а объяснять зрителям – почему она такая. Задача ставилась конкретно – сделать передачу резче и серьезней.

И тогда я сел в эфир, в кресло ведущего. Так же, как и выпускающий программы Володя Мукусев. Кстати, у Мукусева тоже был образ – образ бескомпромиссного революционера.

А наш репортер Александр Политковский стал не просто еще одним ведущим, но и «нашим человеком на улице» – специализировался на экстриме и журналистских расследованиях а-ля Гиляровский. И Саша, я считаю, отчасти потерял свой имидж, став ведущим, потому что он был совершенно великолепен именно как репортер. Работающий «в поле».

– Он в одном из интервью говорил: «На последнем съезде комсомола была демонстрация мод, а мы как раз только что с женой с Аней купили очень модный финский плащ, с поясом, и вот мы сделали такую картинку – дефилирует на подиуме, вихляя задом человек в плаще, вдруг вылетает микрофон, человек его ловит, а это оказываюсь я. И Лысенко говорит: вот этот человек и будет у нас репортером-пронырой, народной совестью. Я вместе с кооператорами шил из индийского нижнего белья женские платья, спортивные шапочки, «варил» джинсы: пытался способствовать развитию кооперативного движения. С «молодежки» за мной закрепился образ борца за правду, я каждый год ездил в Чернобыль, залезал в четвертый реактор и рассказывал правду, я ездил на Камчатку и рассказывал правду. Что касается журналистики, то здесь было много побед, и был огромный простор для профессионального полета, которого сейчас нет. Когда я начинал свой репортаж, стоя на голове, это позволяло мне искать новую точку акцептуации (так это называлось), открывало передо мной новые возможности в телевизионной журналистике. Мы переворачивали камеру и получалось, что я, стоя на голове, вел свой репортаж».

– И вот, стало быть, мы все дружно рубили с плеча: направо и налево. Рубили, иной раз не замечая, что порой совершаем рейд по собственным тылам. И все же даже сегодня я убежден, что многое из того, что делалось на телевидении в тот золотой век, было абсолютно оправдано. Именно «Взгляд» первым заговорил о безопасности атомных станций, о страшной дедовщине в армии, о пропадающих в афганском плену солдатах, о многих других запретных темах. Я помню, какой шум вызвало предложение Марка Захарова захоронить тело Ленина. А потом, вспомни, некоторые политики сделали себе на этом политический капитал. Кстати, многие из них получили известность именно благодаря участию во «Взгляде»: Михаил Бочаров, Павел Бунич, Аркадий Вольский, Гавриил Попов, Галина Старовойтова, Борис Немцов, Анатолий Собчак, Сергей Станкевич, Юрий Афанасьев, Тельман Гдлян, Владимир Лукин и многие другие.

Согласись, «Взгляд» воспитал целую плеяду звезд. Эта программа стала школой для Александра Бархатова, Ивана Демидова, Валерия Комиссарова. Именно из «молодежки» вышли Андрей Кнышев, Александр Масляков, Игорь Угольников, Константин Эрнст.

И вот тогда, после перестановок в линейке ведущих рейтинг «Взгляда» взметнулся вверх, как пионерские костры. Пожар мы раздули основательный. И ребята это почувствовали. А публика восхищалась нами: вот они, оракулы, смельчаки, революционеры. Что творят! О чем рассуждают! Значит, можно об этом не только на кухнях говорить? Значит, что-то действительно в стране меняется?

N.B. Считаю необходимым заметить, что с этой трактовкой не все согласны. Многие полагали, что новых ведущих ввели в проект, чтобы сбить накал передачи, а не из-за того, что якобы рейтинг падал. Саша Любимов в документальном телефильме «ТВ – времена перемен» говорил:

«Итак, «Взгляд» начинался осенью 1987-го как молодежная программа, а уже к февралю 1988-го стал программой настолько неудобной, что пришлось поменять ведущих (мы с Владиком Листьевым и Димой Захаровым оказались не у дел) и снизить остроту политических высказываний в программе. Когда нас вернули в эфир в июне 1988-го, «Взгляд», по сути, бросил открытый вызов коммунистической системе. Программу неоднократно закрывали, в эфир не выходило бесчисленное количество сюжетов, но мы продолжали бороться по принципу «вода камень точит». Каждую пятницу «Взгляд» был в эфире, а по характеру сюжетов, попавших в эфир, и тональности ведущих можно было измерять температуру «свободы» в дискуссиях, которые, очевидно, шли на самом верху партийной номенклатуры. Каждый раз мы пытались поставить в эфир что-то, чего было нельзя неделей ранее. И таким образом условный уровень свободы и откровенности высказываний неуклонно рос от пятницы к пятнице. И каждый раз тактика борьбы менялась. Я помню острый момент, когда приехал из Тбилиси в апреле 1989-го года после разгона там демонстрации. В столкновениях с военными погибли люди. Показ моего репортажа запретили. И потому, что он был слишком острый, и потому, что неделей ранее в программе был поставлен рекорд свободомыслия – впервые публично обсуждалась возможность перезахоронения Ленина. Мы собрались и с руководством редакции прикидывали варианты сценария, чтобы все-таки выдать в эфир сюжет про то, что в тот момент волновало всю страну, но при этом не дать закрыть «Взгляд». Потому что решительно можно топнуть ногой один раз, и тебя закроют. Но в тот момент было какое-то интуитивное ощущение, что можно блефовать. Шел Пленум ЦК КПСС, в многочисленных выступлениях партийных руководителей нас упоминали прямо и косвенно, но всегда в негативном ключе, а Михаил Горбачев молчал, он не комментировал эти прямые атаки на нас. И Эдуард Сагалаев принял отчаянный, но решительный шаг. Сюжет о столкновениях в Тбилиси вышел в эфир. Это было очень дерзко, но, видимо, именно поэтому создало ощущение у многих наших критиков, что «Взгляд» пользуется политической поддержкой на самом верху. И никаких последствий не было. Михаил Горбачев пытался балансировать между консервативным крылом Политбюро во главе с Егором Лигачевым и либеральным во главе с Александром Яковлевым. Ситуация менялась постоянно, но инструкций о «количестве свободы» партийным функционерам никто сверху не давал. Политическая борьба внизу шла по своим законам – в ход шли любые средства: подлоги, аресты, статьи в газете «Правда», приезды руководителей Политбюро в Останкино, вызовы «на ковер» на Старую площадь… Однажды на меня даже сфабриковали уголовное дело об изнасиловании двух несовершеннолетних девушек.

Нас запрещали много раз, окончательно запретили в декабре 1990-го года, когда вице-президентом страны был избран Г.Янаев. Министр иностранных дел Э.Шеварднадзе сделал заявление, что в стране грядет военный переворот и подал в отставку. Я был тогда руководителем программы, и мы решили, что не можем выйти в эфир без разговора об этом заявлении. Леонид Кравченко – руководитель телевидения в те годы – совершенно определенно мне сказал, что в таком случае программу закроют. Так и получилось, но не стало для нас неожиданностью. Тогда была очень холодная зима, и, несмотря на мороз, собрался митинг в нашу поддержку – где-то шестьсот тысяч человек на Манежной площади. Сейчас такое даже представить невозможно. Потом мы делали программу «Взгляд из подполья», которую показывали уже тогда существовавшие небольшие кабельные студии, телевидение Прибалтийских республик, один раз наша программа даже была в эфире Ленинградского телевидения. Ну а в августе 1991-го мы вышли из Белого дома после его трехдневной осады, торжественно закрыли Радиостанцию Белого Дома, которая работала в круглосуточном режиме во время путча, и вернулись на телевидение».

Возвращаюсь к нашей беседе с Ломакиным, с вопросом о руководстве проектом. Сергей рассказывает:

– Вообще-то непосредственно руководил нами Толя Лысенко. В сюжетах и темах «Взгляда» на 80 процентов заложены его идеи.

Во времена руководства Гостелерадио Сергеем Лапиным существовало негласное положение не ставить на руководящие должности евреев. То есть работать – работайте, ребята, но руководить – ни-ни. Многим талантливым людям приходилось приспосабливаться. Анатолий Григорьевич же никогда не скрывал свой пятый пункт в анкете, даже в самые жесткие годы. Я до сих пор считаю его хрестоматийным представителем нашей интеллигенции. Последний из могикан.

Хотя Толя закончил институт инженеров транспорта, но встал у истоков КВН и на телевидении, как говорится, зубы съел. Можно было бы назвать его немодным нынче словом энциклопедист. Столь же обширны и его связи. При этом из всех телевизионных людей я не знаю более порядочного человека. Честный профессионал. Потрясающий энциклопедист. Как он успевал перечитывать такое количество книг, я поражаюсь до сих пор. И абсолютный альтруист. Когда он возглавил ВГТРК, через него миллионы бюджетных долларов проходили…

– Ну, как ты знаешь, на Российском канале в ту пору хозяйничал Олег Попцов, который этими потоками не без пользы для себя управлял…

– Ну это да. Это правда. Однако, согласись, это не Толина тема. Он просто супер-профессионал. Я его считаю своим учителем: он привил мне любовь к телевидению.

– Но ты ведь не был его любимчиком…

– Нет: Толя был очарован Сашкой Любимовым. Папа-разведчик, мама-актриса… Несовместимое сочетание. Кстати, Саша, единственный из нас, кто озадачился организацией десятилетия «Взгляда» в 1997 году. Хотя забавно, что завершил все долларовый аукцион, который вел Леонид Якубович; среди лотов были черные очки Демидова, фирменная жилетка Андрея Разбаша, «бабочка», одолженный по легенде Листьевым Якубовичу. Который и озвучил: «Легендарная куртка, в которой Политковский вел «Взгляд». Стартовая цена – один доллар!». Один. Доллар.

– Согласись, на двадцатилетие программы вышла странная история с вручением «ТЭФИ» по случаю юбилея: Любимов был единственным (!!!) из награжденных ведущих. А из 31 приглашенного Владимиром Познером – 25 в программе не работали… Мукуев высказался по этому поводу: «Ну, красивая идея наградить «Взгляд» к 20-летию. Потому что нет других передач, которые бы умерли, а о них вот еще помнят. Это было, конечно, приятно. Но каково же было изумление огромного количества людей и прежде всего мое, когда я увидел эту церемонию по телевизору, а там вовсе не было фамилии Мукусев! Там не назвали даже Сашу Политковского – человека, который создал тогда принцип нового телевизионного репортажа. Это не было, конечно же, чем-то новым в истории журналистики. Но на телевидении проникновения Саши в криминальные либо в полукриминальные сообщества – это было впервые. Тогда техника нам помогала совсем немного, потому что камеры были громоздкие, их нельзя было спрятать, а вот радиомикрофоны уже у нас появились. Мы были первые, кто использовал радиомикрофоны для того, чтобы проникнуть к жуликам. Никто не предполагал, что там может оказаться журналист. То, что сделал Саша, – это фактически была настоящая школа!

А во время церемонии на сцене оказалось 30 человек, большинство из которых были в то время водителями, администраторами, а то и просто людьми, которые, как и автор этого учебника, где-то что-то о «Взгляде» слышали.

Был там и еще один человек, который имел отношение к «Взгляду», – это Слава Флярковский, мой ученик и тоже, в общем, друг. Мы встретились с ним после всей этой истории, и я ему сказал: «Тебе не стыдно?» Он мне ответил: «Да кто это «ТЭФИ» смотрит?»

И что я должен был сказать? Что это стыдно? Мы потеряли такое нормальное человеческое качество, как брезгливость. Как можно было оказаться на сцене с людьми, которые так нагло и так некрасиво в каких-то странных своих целях устроили все это? Или мы не знаем, что такое Медиа-союз и кто его возглавляет? Бог с ним, с этим… Меня удивили еще и академики. Так называемые телевизионные академики, которые мне звонили вместе с сотнями других людей и извинялись: «Володя, мы выходили в этот момент из зала и мы не знали, что так произошло». Когда позвонил один, я еще это понимал. Но когда их позвонил десяток, и все они «выходили», я понял, что это более серьезная штука, чем просто какая-то межтусовочная, межтелевизионная неприличность. Это не просто непорядочно и глупо. Это гнусно и омерзительно! Эдуард Сагалаев в списке даже не упоминался! Познер выбирает для награждения персонажей весьма опосредованных: осветителей, звукорежиссеров, администраторов. Возглавляет всю эту компанию Саша Любимов, который тоже, если по совести, никак не может считать передачу своей непосредственной заслугой. За четыре года существования программы он не сделал ни одного журналистского материала. Дима Захаров что-то делал, Влад брал интервью, был «подставкой под микрофон», но все же что-то делал. «Взгляд» – это сюжеты и гости в прямом эфире. Вот на чем основывалась популярность «Взгляда». Плюс музыка, и уж потом, на 38-м месте – ведущие. Нам с Сашкой Политковским было легко, потому что мы были не просто ведущими, мы были авторами программы, то есть мы 90, а то и все 100 процентов материалов делали сами». Вот так Володя отреагировал тогда.

– Ну да, мне было очень обидно и неприятно, что в 2007 году никого из ведущих и основателей программы не пригласили на церемонию вручения и даже не назвали там. Ни Володю, ни Политковского, ни Диму Захарова, ни Толю Лысенко. Правда, забыли даже «родителей» передачи: Киру Прошутинскую и Толю Малкина. Проигнорировали и режиссеров (Ивана Демидова, Татьяну Дмитракову), и главных художников, и операторов. Думаю, что все, как обычно, лепилось в спешке – и там просто забыли тех, кто на самом деле основал «Взгляд».

– Почему ты ушел из «Взгляда»? Лысенко говорил мне, что это было совершенно неожиданно, ты даже не поставил его в известность.

– Толя – деликатный человек… И мне кажется, что он очень аккуратно, тонко уходит от главной проблемы: почему я ушел. А я в какой-то момент почувствовал некое нежелание моего присутствия во «Взгляде» и не скрывал от коллег своего видения ситуации: «Взгляд» начинает выдыхаться. Площадка была вытоптана нами полностью, ресурс выработан.

– Однако два снятия «Взгляда» с эфира, в 1990 и 1991 годах, конечно, вновь вынесли его на пик популярности. Но был некоторый стрем, и ты как бы не пожелал работать на опасном участке?

– К сожалению, как это ни обидно, но такого сплоченного коллектива единомышленников, как это представлялось зрителям, у нас даже близко не было. Были, напротив, жестко конкурирующие группы, которые не очень тепло относились друг к другу. Конфликтовали. Я ощущал настороженность со стороны других по отношению ко мне. И антагонизм с непосредственным начальством. Мы, увы, никогда не были друзьями.

NB. Да, не могу не согласится с коллегой. Теперь я понимаю, что заблуждался, воспринимая коллектив как некое целое. Впрочем, я и не был штатным сотрудником: мы с Артемом Боровиком трудились в «Совершенно секретно» Юлиана Семенова и вели передачи время от времени, нерегулярно и нечасто. Предположу, что именно из-за латентных конфликтов в команде Сагалаев рассматривал возможность выхода «Взгляда» дважды в неделю: по традиционным пятницам и… по вторникам. Мне об этом рассказала Лариса Кривцова. Она в конце 80-х приехала в Москву из Ярославля и Эдуард-Михалыч намеревался привлечь ее к работе над вторничными выпусками. Однако идея не прокатила на уровне ЦК КПСС и Лариса стала корреспондентом «Подмосковья» (то есть вместо Молодежной редакции попала в Московскую).

– Сергей, а тебе тогда, в 1990-м, в голову не приходило податься во власть? – Мне предлагали, естественно. Как и нам всем. Но я отказался. К сожалению. Мне казалось, что эфирная работа полезнее. Я недооценил депутатский потенциал – наивный был. Позднее Егор предлагал, через «Демвыбор». Но я уже сломлен был отношением власти ко мне в начале 90-х.– Вы с Гайдаром познакомилсь в эпоху «Взгляда»?– Мы с Егором вместе учились. На одном факультете (экономический МГУ – Е.Д .). Знали друг друга, но контакт начал складываться после 1993 года. Он ведь тоже был одинок. Как и все в команде Ельцина – союз настороженных одиночек… Тогда Алексей Головков с помощью Бурбулиса сумел убедить Ельцина привлечь «младореформаторов». И расклад был такой: «Пустим их, пусть они обосрутся». Ельцину нужен был быстрый результат: перевернуть страну, сломать «совок» любой ценой. Но разве можно за год-два изменить менталитет народа? Свердловская команда Ельцина – люди с определенными, так скажем, взглядами, а младореформаторы были революционерами, но никогда – ни-ког-да – не были демократами. Так что не очень я во всю эту историю верил, а потому и желания участвовать в выборах не испытывал никогда. – Но выборы ведь были «взглядовской» темой…– Естественно. Помню в 1989 году готовились выборы в народные депутаты СССР, и по московскому избирательному округу был выдвинут Борис Ельцин. Его соперником был Евгений Браков, тогдашний директор ЗИЛа. Власть была, само собой, на стороне Бракова: Ельцин был на тот момент в жесткой оппозиции. Как и принято, на московском телеканале прошли теледебаты, и расклад был явно несимметричным: Бракову зрители задавали вопросы «с подачей», а его оппоненту достаточно неприятные. На следующий день мне позвонил шеф ельцинского штаба Михаил Полторанин и попросил подъехать. Я знал его и раньше как главного редактора «Московской правды» (с 1987—1991 гг. – секретарь правления Союза журналистов СССР, 1990—1992 гг. – министр печати и информации Российской Федерации, 1992 г. – одновременно заместитель Председателя Правительства Российской Федерации – Е.Д .). Не как человека из окружения Ельцина, а как смелого редактора. И неординарно мыслящего журналиста, публикующего бунтарские материалы. И Полторанин ознакомил меня с документами, которые тянули на сенсацию: людей, задававших каверзные вопросы Борис-Николаичу, в природе не существовало. Во всяком случае, по заявленным координатам: среди адресов не было ни одного реального – все сплошь прачечные, булочные, химчистки. Так себе эти ребята подготовились. Полторанин объездил все эти адреса, все это засняли на камеру. Скандал, короче. Ну мы и решили пригласить его в студию «Взгляда». Он честно предупредил: «Учтите, это может довольно печально, особенно для тебя, Сережа, кончиться. Потому что ты – штатный работник ЦТ». Программа, как помнишь, делалась в двух вариантах. Сперва днем в пятницу шел прямой эфир на Дальний Восток (в Москве это было обеденное время, а там – полночь). Потом «чукотский» вариант эфирили в других часовых поясах (на Сибирь и Урал). А вечером все снова собирались в студии и делали московский выпуск, как правило, ударный. Так вот, на «Орбиту» мы мирно поговорили с Полтораниным про демократию, бла-бла-бла, а вот на Москву отыграли всю историю с подставными звонками в полный рост. В субботу утром на парковке «Останкино» было зарегистрировано рекордное число «членовозов», черных бронированных лимузинов, возивших членов ЦК КПСС. Члены Политбюро слетелись на спецпросмотр нашего выпуска в кабинете ТВ-руководства, а возглавляли тогда «Останкино» Председатель Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию Александр Аксенов (сменивший Тихона Киселева) и его первый зам Владимир Попов. Приехали в тот день Лев Зайков, Николай Слюньков и Вадим Медведев (как секретарь по идеологии).И программа, которую мы вели тогда с Артемом Боровиком, была названа антисоветской: «Ярко выраженная антисоветская программа, сделанная в провокационном стиле». Тогда казалось, что это финал карьеры. По итогам разборок, созвали «останкинское» партбюро. Со свойственной ему самоиронией наш шеф Анатолий Григорьвич Лысенко, отправляясь туда сказал: «Ну что ж, пи…ц жиденку… меня, наверное, выгонят…».Но как-то обошлось. Хотя свой первый инсульт он тогда и заработал. А в воскресенье по всей стране прошли манифестации в поддержку Ельцина. И в понедельник мне было сказано, что я отстраняюсь на три месяца от эфира, и дело мое выносится на объединенное заседание коллегии парткома. В эфире я появился лишь через четыре месяца: французская телекомпания «АТ-2» обратилась с предложением записать в студии «Взгляд» программу из Москвы в прямом эфире. Синдром абсолютного наива.– Насколько помню, ты дважды брал интервью у Ельцина.– Один раз – еще когда работал во «Взгляде», и это интервью запретили, оно не пошло в эфир.– Приведу цитату: «Телевизионный цензор, впрочем, был не только внутренним – даже уже в более свободные годы расцвета перестройки. В 1988 году журнал «Огонек» опубликовал статью кинорежиссера Эльдара Рязанова «Почему в годы гласности я ушел с телевидения». Рязанов жаловался на то, что из его документального фильма о Владимире Высоцком без объяснения причин вырезали стихотворение «Мой черный человек в костюме сером». О цензуре вспоминает и Лысенко: «Когда начальство вмешивалось и просило снять какой-нибудь сюжет, который уже вышел на «Орбиту», мы иногда соглашались, а сами в выпуске для европейской части страны ставили новый сюжет, еще более скандальный с точки зрения начальства. Это была очень хитрая борьба, со своей специфической стратегией и тактикой». Одной из жертв этой борьбы весной 1988 года стал и Александр Любимов – после публикации статьи Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами» в Политбюро обострилась борьба между секретарями ЦК КПСС Александром Яковлевым и Егором Лигачевым, и во «Взгляде» поменяли ведущих – вместо Любимова/Листьева/Захарова программу стали вести Мукусев и Ломакин, выглядевшие более умеренными». Это к слову о цензуре и трактовке. Ну, а второе интервью с Ельциным?– А второй опыт (на этот раз в режиме прямой трансляции) оказался весьма неудачным для моей профессиональной судьбы. В 1991-м году я ему уже как Председателю Верховного Совета РСФСР задавал по-»взглядовски» жесткие вопросы, и он был явно не в восторге и на многие не смог ответить. Так я оказался в «черном» списке. Ведь всегда кто-то должен быть в «черном» списке, а кто-то – в «розовом». У нас в стране по-другому быть не может…Борис Николаевич всем интервьюерам потом твердил, что вот, мол, Сережа Медведев правильные вопросы задает, «а вот у вас есть другой Сережа, так он плохо, очень плохо интервью берет». Я работал потом во «Времени» диктором в паре c Галей Зименковой. И с Татьяной Веденеевой, и с Еленой Коваленко. Поразительно, какими сосредоточенными и серьезными девчонки были до эфира и какими веселыми становились после. Мы так хохотали… Но после того, как я был провозглашен «врагом демократии» – мне было не до смеха.

Вскоре после августовского путча меня стали планомерно «сливать» из всех редакций. Доходило до смешного: как придет новый начальник – первым делом меня увольняет. На самом деле в СССР, при Горбачеве свободы на ТВ было больше…

– Да, я помню, что, когда я сам сел в кресло ведущего, меня больше всего поразило именно отсутствие явного контроля. Это было головокружительно. Ведь даже в профсреде ходили нелепые слухи о том, что эфир как бы не вполне прямой и идет с задержкой в какие-то там две минуты, а кабели якобы проложены на Лубянку и Старую площадь.

– Ну, «Взгляд» в конце концов и закрыли… И нас все время пытались направлять, но свобода слова просто обрушилась на нас в период «гласности», и какой-то там совсем свирепой цензуры не было. К тому же уже эфирились «Прожектор перестройки» и молчановская «До и после полуночи».

– Но Владимир Молчанов выходил раз в месяц, а не еженедельно, и там никогда не было настолько жестких заяв, как во «Взгляде».

– Нам повезло. Удачей для нас было само время – нахрапистое такое.

– Кроме того, «Взгляд» эксплуатировал закономерный интерес публики к социальному року…

– …И показал массовой публике лучшие команды: ДДТ, «Наутилус Помпилиус», «Кино». Это была настоящая гражданская поэзия, и мы пробили этой музыкой брешь в цензурной стене. Параллельно с нами и с нашей помощью на музыкальные площадки страны прорывались подпольные музыканты. На т. н. «большой» планерке в Останкино один из музыкальных редакторов однажды сказал: «Огромное спасибо «Взгляду» за то, что он открыл стране советский рок». Бутусов, Цой, Шевчук – это литература неравнодушных людей. Именно литература, просто текстами это не назову. И их помнят и слушают по сию пору. Будет ли кого-нибудь через 20 лет интересовать сегодняшняя эстрада? Сомневаюсь. Тогда музыка делала революцию…

– Но не только этим силен был «Взгляд».

– Ну да, мы первыми подняли вопрос о наших военнопленных в Афганистане. Помню, Саша Бархатов поехал в Пакистан и показал крупным планом этих ребят, еле передвигающих ноги. Программа «Время» этот сюжет не дала, а «Взгляд» дал. Мы же занимались «афганскими» инвалидами.

«Взгляд» также открыл тему безопасности атомных электростанций. Начальство болезненно отреагировало на наш репортаж про строящуюся Воронежскую АЭС: еще про Чернобыль не забыли… Помню, мы проникали через все кордоны. Запредельными, партизанскими, недоступными способами. Залезли в воронку-фундамент атомного реактора, показали, как все это выглядит, пальцами крошили бракованный бетон. После эфира в Воронеже начались демонстрации.

Именно в моем эфире режиссер «Ленкома» Марк Захаров впервые сказал о необходимости захоронения Владимира Ильича Ленина. Грандиозный был скандал.

– Да. Позволю себе мега-цитату: «Формальным поводом для отставки председателя Гостелерадио СССР Александра Аксенова стало выступление режиссера Марка Захарова во «Взгляде» – Захаров призывал похоронить Ленина, а эта тема по меркам 1989 года еще считалась табуированной. На место Аксенова пришел Михаил Ненашев, который в конце семидесятых был главным редактором газеты «Советская Россия» и пользовался уважением фрондирующей интеллигенции. Ненашев говорит, что «пришел не подавлять, а в какой-то мере унять телевидение», но это ему уже не удалось. По мнению Ненашева, всеми переменами, которые произошли в конце восьмидесятых, страна обязана именно телевидению: «Получилось так, что коммунистическая партия перестала быть партией политической. Она стала административным органом и утратила многие свои политические качества. И телевидение во многом заменило партию, прежде всего в ее политической работе. Партия не смогла объяснить ни одной из существовавших тогда проблем, и эту роль пришлось брать на себя телевидению».

– Да, мы поднимали темы, которые становились катализаторами общественной мысли. Но мы не думали о разрушении Системы. Мы просто хотели, чтобы люди знали, что происходит. Это была неповторимая эпоха публицистической романтики. Эпоха прорывов. А вот с менталитетом сегодняшних молодых людей такой прорыв вряд ли осуществим. Ну не получилось бы сделать такую «революционную» программу. Не поперло бы… Особенно с ведущими в районе тридцати. Нет. Мы были воспитаны советской системой – альтруистами, не знавшими тему денег. Для меня «Взгляд» был периодом бешеного конвейера в контексте абсолютной бескорыстности. Идиотский наив.

Возглавлял Молодежную редакцию Гостелерадио СССР Эдуард Сагалаев. Потом его сменил Александр Пономарев. А собственно программой руководил Анатолий Лысенко. Я же, возглавляя отдел, был просто его заместителем. В обойме у нас было трое выпускающих, и каждый из этих редакторов готовил «свой» выпуск. А власть нас действительно не любила, и дискуссии с ней не получалось. Не ходили они к нам, боялись прямого эфира. Один раз всего Горбачев пришел в студию. Но не в эфир. Так, «на экскурсию». Произнес ряд дежурных фраз. «Нужна мера», то да се. А Сагалаев, который был «экскурсоводом» в тот день, вскоре после горбачевского визита пошел на повышение, возглавив информационное вещание.

– «Взгляд» был закрыт в конце 1990-го. И вышел в эфир 23 августа следующего года. Это был спецвыпуск программы, посвященный августовскому путчу. А через два дня в последнем выпуске «Взгляда» Горбачев передал в эфир кассету с обращением к советскому народу, сделанным на даче в Форосе, где находился в изоляции… «Смешно, не правда ли смешно» (© Высоцкий). Да… Из трех упомянутых тобой выпускающих самым сильным был Владимир Мукусев?

– Так случилось, что Володя Мукусев сразу после назначения выпускающим редактором отбыл в командировку, в Афганистан. И увидели мы его только через два-три месяца. Хотя впрягся он сразу. Но весь нервный период «закладки фундамента» прошел без него.

* * *

Я не думаю, что Сергей стал бы кремлевским журналистом, живи он в эпоху Большого Друга Советских Физкультурников. Я не уверен, что журналист Ломакин кого-то предал и был нечестен со зрителями «Взгляда» и «Времени». Я не стал бы величать его (как многие в начале 90-х) «придворным репортером режима». Быть преданным – не значит быть предателем. Я не могу умолчать о его репортерском таланте. Он очевиден хотя бы в силу внешних данных Ломакина. (Быть телегеничным и блондинисто-привлекательным для ведущего ЦТ – уже залог успеха). Я не рискну, «рассказывая» Ломакина, не заметить: своя позиция и умение грамотно излагать (пусть и не всегда свои) тезисы – это то, чем отнюдь не все члены нашего славного Союза журналистов могут похвастаться. Не все. Даже из тех, кому довелось порепортерить за стенами Кремля.

Александр Любимов: «Где-то осенью 87-го, когда только начался «Взгляд», поехал я на съемки – там было несколько постановочных моментов, и мне предложили, чтобы со мной поехал режиссер. Я согласился. И когда подошел к 17-му подъезду за камерой, то увидел среди отъезжающих машин и людей, в этой сутолоке невероятно энергичного человека, который и оказался режиссером Андреем. Меня сразу поразили его энергия, его концентрация на том, чтобы ничего не забыть – сложный свет, звук, пленки и т. д. По дороге мы разговорились. Я узнал, что он обожает Леннона, – и он сразу спел куплетик из Rocky Raccoon (на самом деле это песня Пола Маккартни – Е.Д .). Я узнал, что он специалист по космосу, но как-то прибился к творчеству, потому что «устал от железа». Я узнал, что он обожает все, что люблю я, – набор советского джентльмена из Pink Floyd, Хемингуэя-Фицджеральда-Сэлинджера и «Театра на Таганке». С первого раза Разбаш меня ослепил. А потом было 20 лет новых профессиональных и человеческих открытий… В годы, когда наше телевидение еще было советским и чрезвычайно нищим, помню, Разбаш изобрел способ производства кадра с тележки. Были мы в Стокгольме на какой-то молодежной конференции, и очень хотелось снять это действо неординарно. Чтобы камера двигалась плавно, огибая разные препятствия. Разбаш думал буквально несколько минут, потом подошел к местному скейтбордеру, одолжил у него борд, взял камеру на плечо, встал на борд, а меня поставил в качестве дольщика, то есть плавно его подталкивать, чтобы он ехал по выбранному маршруту ровно и мог одновременно снимать. Так Разбаш изобрел телевизионную тележку… На 40-летие мы решили сделать ему подарок. Пошли в ресторан, а пока ели-пили, подкатили к ресторану белый «Мерседес». Тогда это было немыслимо круто – я, например, ездил на вазовской «шестерке». Ключи мы вручили ему прямо после ужина. Разбаш был потрясен: обнимал машину руками и поливал шампанским. Устроил и нам невероятный праздник. Уехал домой счастливый и беззаботный. Но наутро «Мерседес» угнали – прямо из-под окон».

* * *

Альбина Назимова: «Андрей вообще не концентрировался на деньгах – это не его формат, как говорят на телевидении. Что касается нашей семьи, то в какой-то момент я взяла решение финансовых вопросов на себя. Я всегда была более обеспеченным человеком – сначала потому что у него было много расходов на детей, а в последние годы и доходы мои стали выше, чем у него. Ему хватало денег на то, чтобы жить, обеспечивать своих детей. Мы вели совместное хозяйство, но счета в банках были разные, мы были финансово независимыми друг от друга людьми. Полностью. К тому же Андрей много тратил на разнообразные увлечения. Он мечтал кататься на самых разных машинах – и он на них катался. Летал на всем, что летает, – на дельтапланах, на разных самолетах. Ему это было в удовольствие, и он ни в чем себе не отказывал».

После его смерти в одном из таблоидов под заголовком «Кому достанутся $75 000 000 Разбаша?» было напечатано «Однажды на заседании совета директоров телекомпании «ВИD» в 1992 году достал из кармана пистолет и сообщил присутствующим, что сейчас жестокое время. Время разбашей». Ну что сказать… Хамская реплика, провокационный титул. Он действительно продемонстрировал своим товарищам оружие; это был совершенно мальчишеский поступок без всякого элемента угрозы (состоявший в том же совете Саша Горожанкин действительно, напомню, одно время рассекал по Москве с обрезом на штурманском сиденье, но он то и коммуникал с бандитами по бизнесу, прикрывая коллег-творюг). Что касается миллионов… Ну не бедствовал Андрей-Леонидыч, нет. Но! Таких денег не нажил. Хотя возможности у него были. Да, по сравнению, допустим, со своим соратниками Мукусевым и Политковским, Разбаш был просто ох какой «богача», однако Листьева он не заказывал, из бюджета деньги не уводил, в махинациях замешан не был. Жил широко и безбедно, как многие на нашем ТВ. Честнее некоторых.

* * *

После убийства Листьева вдова дала интервью «Комсомольской правде»:

«Моя жизнь изменилась радикально. Я ушла из Музея народов Востока, где семь лет реставрировала станковую живопись. Правда, к тому времени я уже преподавала в Художественном училище имени 1905 года, которое сама когда-то закончила. А чуть позже стала работать арт-директором в телекомпании ВИD. У меня там роль административная, стилеобразующая.

Я никогда не собиралась эту квартиру продавать На Новокузнецкой теперь – голые стены. Всю мебель я перевезла в подмосковный дом, где мы с Владом собирались жить постоянно… По поводу нашей свадьбы с Андреем Разбашем было столько глупостей напечатано! Видимо, кто-то захотел меня пристроить. Из жалости… Я могу сказать только одно: после Влада я не выходила замуж и не собираюсь выходить».

Но… 15 декабря она и Андрей отправились в Венецию, на honey moon (свадебное путешествие). В компании с Александром Любимовым. Но не имеет это никакого значения, в конце концов. Семейные расклады настолько тонкая материя, что даже близкие родственники не всегда могут разобраться что к чему, а уж влезать со стороны с досужим морализаторством и вовсе дело недостойное.

* * *

Сейчас – ложноножка. Так я называю повествования о персонажах, не имеющих прямого отношения к предмету рассказа, но создающие необходимый контекст. В данном случает речь о Ксении Мишоновой. К ней ушел Андрей Разбаш, расставшись с Альбиной. Не готов никого осуждать.

В 1994 году Разбаш познакомился с Ксенией, которая спустя ровно 10 лет стала его гражданской супругой (она уже была разведена и жила с дочерью Зоей). Ксения работала в программе Листьева «Час пик» и была единственной из команды, кто не ушел к Парфенову на проект «Герой дня» после гибели Влада: ее попросил остаться Разбаш. В том же году они стали кумовьями: подруга Ксении, сотрудница компании ВИD Майя крестилась в Троице-Сергиевой лавре вместе в Татьяной, тогдашней спутницей Разбаша.

В 2005 году Разбаш расстался с Альбиной. Расторгли брак в июне следующего года. И несколько недель спустя (23 июля 2006 года) Разбаш скоропостижно скончался от сердечного приступа.

Альбина Назимова: «Развод – это полностью мой выбор. Причины накапливались в течение последних трех лет нашей жизни, а поводом стало появление сына. Мое внимание полностью переключилось на него, и на двоих меня уже не хватало. Андрей не хотел разводиться ни одной секунды, очень сильно переживал, но у меня есть свое представление о том, какой должна быть моя жизнь с мужчиной – в ней должна быть радость друг от друга. Пока она была, мы были вместе, это длилось первые семь лет. Но в какой-то момент мне стало этой радости мало, и мы разъехались».

* * *

Умер он на руках у Мишоновой. Девушка вспоминала: «Мы приехали на Спиридоновку вечером после дня рождения его папы. Андрею стало совсем плохо. Померили давление – около 200. Сбили таблетками до 160 на 100, вызвали «скорую». А надо сказать, что Андрей ко всему относился очень серьезно и профессионально. И к медицине тоже. К нам приехала не просто «скорая», а «неотложка» из ОАО «Медицина» – это платная клиника со своими стационаром, «скорой помощью», вызов стоит около 5000 тысяч рублей. Андрей пожаловался врачам на сильную боль в груди – будто кол вбили. Он говорил, что у него сильно болит нижняя челюсть, отдает все в шею, позвоночник, очень тяжело дышать, сильная мышечная боль в руках, как будто перетренировался. Боль была настолько сильной, что болеутоляющее, которое ему вкололи, не помогало. Ему сделали еще несколько уколов. Снотворное тоже не действовало, и ему сделали повторный укол… Они сказали: «Мы бы вас отвезли, но что толку – это у вас нервное. Сходите завтра к невропатологу». Спросили: «150 на 100 – это как для вас, нормальное давление?» Он говорит: «Бывало и больше». И «скорая» уехала. После того, как ему сделали несколько болеутоляющих и успокаивающих уколов, он уснул. Не сразу. Когда «скорая» уехала, я массировала ему спину, где у него болело, бутылку с теплой водой приложила. Он свитер надел, попросил у меня еще шерстяной шарф на грудь. Потом говорит: «Полегче стало». И заснул. А ночью случился еще один приступ – я видела, как он уходил. Я снова вызвала «скорую», но они только констатировали смерть. Он так и не проснулся – умер во сне… Я не медик, но потом я посмотрела справочники – все эти боли говорят о том, что это были признаки стенокардии и предынфарктного состояния… Андрюша вправе был рассчитывать, что приедут профессиональные люди. Ему не повезло с доктором. Он схалтурил. Только цена слишком высокая – жизнь Андрея! Я не знаю, был ли у него шанс выжить, но если бы они правильно поставили диагноз, то думаю, такой шанс был бы… Мне очень жалко, что нам было отведено так мало времени. Но у нас была любимая фраза из его любимого фильма «Пятый элемент»: «Время не важно, важна жизнь!». Да, у нас с ним было мало времени, но главное, что судьба подарила нам пусть короткую, но такую счастливую жизнь. Он меня налюбил, нацеловал на долгие годы вперед. Наговорил столько хороших слов, комплиментов, надарил столько цветов, что мне этого хватит на всю оставшуюся жизнь».

* * *

Нюанс. Я считаю, что изменой считается, только когда человек в душе изменил. У меня есть пара знакомая, они трижды женаты. Со студенческой поры знаю обоих. Он гуляка такой был, красавец осетин, устоять девушки не могли, и он не отказывался. Она закрывала на все это глаза. Они развелись, когда она нашла письмо. Когда она поняла, что у него отношения, и ему пишет другая женщина, и пишет такие слова… Я даже не знаю, был ли что-то у него с этой женщиной, которая написала ему. Супруга это расценила как измену, и они развелись. Здесь по-разному все смотрят. Вот беседовал (в качестве журналиста) с Александром Ширвиндтом. Роскошный, великолепный, потрясающий мужчина. Ему почти 80, но это нечто. Он с 57-го года женат на Наталье. Вот это, я считаю, человек не изменил, хотя и уверен, что, будучи востребованным артистом, красавцем, не устоял, наверное: легко предположить, что у него неоднократно бывали пересыпы с разными девушками. Но! Я считаю, что он не изменил своей жене, потому что остался с ней. Я считаю, что когда мужики сливают жен первого призыва, меняют на молодых, вот это жесткая измена, которая должна социумом осуждаться. Нормой медицинской как раз является, когда мужчины спят со многими женщинами. Нормой социальной у нас, в христиано-иудейской системе ценностей, является сожительство с одной женщиной. Но никогда, ни в XIX веке, ни раньше нормой не было со стороны мужчин хранить верность повенчанной супруге. Я не к тому, хорошо это или плохо. Я просто озвучиваю факт.

Короче. Не знаком я с Мишоновой. Единственное что знаю про нее, почерпнул из интервью Феликсу Медведеву («Мир новостей») Галины Каланидзе, супруги Валерия Каландадзе, который заведовал литературно-драматическим вещанием Центрального телевидения. Вот с небольшими сокращениями воспроизведу беседу «Как Золушка попала в элиту»:

* * *

«Однажды мой сын Вадим познакомился с девочкой Леной. Довольно быстро у них сложились близкие отношения. И он привел ее в нашу квартиру – представить маме свою будущую жену. Лена пришла не одна, а с подругой Ксенией. Обе они из подмосковного Сергиева Посада, обе мечтали стать журналистками и поступали тогда на журфак МГУ.

Свадьбу сыграли в ресторане “Золотое кольцо” в Загорске. Свидетелем моего сына в загсе был режиссер с телевидения Вадим Коротков, свидетельницей со стороны невесты стала, конечно, Ксения. Что ж, молодая компания, все друг с другом передружились. Девочки же мечтали о телевизионной карьере. По настоянию родителей Ксения не стала жить в общежитии университета, дескать, пьянки-гулянки, будет не до учебы. А ездить каждый день домой полтора часа туда, полтора обратно страшно не хотелось. Снимать квартиру для дочери родителям было накладно, отец – отставной военный летчик, да еще и пьющий, мать – директор райбиблиотеки, какая там особая зарплата! Надо сказать, что от матери Ксения взяла красивые глаза и стройную фигуру. От отца ей достались неуклюжий нос и неровные зубы.

К тому времени (это был 1991 год) я была уже вдовой, муж Валерий умер от тяжелой болезни. Я жила одна в двухкомнатной квартире на тогдашнем Калининском проспекте. Мне стало жалко симпатичную неглупую девчонку, подругу невестки, и я позвала ее к себе жить: «Приходи ко мне, не помешаешь. Вдвоем веселее. Только подметай пол в квартире да посуду иногда на кухне мой». Она обрадовалась. Родители стали передавать дочери какие-то продукты, но еду готовила я. Жила у меня Ксения практически бесплатно, не брала я с нее ни копейки.

Девочкой она оказалась неглупой, я бы сказала, цепкой провинциалкой, все наматывающей себе на ус. После первого курса учебы Ксении нужна была практика, найти которую по тогдашним меркам было непросто. И вот я беру свою подопечную за ручку, веду ее в радиокомитет на ул. Качалова к своему хорошему знакомому Егору Шишковскому, сыну известного телеобозревателя Всеволода Шишковского. Егор работал ведущим на популярнейшей радиостанции «Юность». Внемля моей просьбе, он привечает Ксению и дает ей возможность пройти практику. Потом я вновь обратилась к нему с просьбой приучить девочку к эфиру, дать ей возможность брать интервью. Одним словом, ставить ее на творческие рельсы. Всякий раз Егор шел мне навстречу.

Я учила Ксюшу, как надо вести себя в творческом коллективе, как общаться с начальством, говорила, что нужно быть всегда приветливой и благодарной. А главное – уметь слушать других, впитывать в себя нужное для профессии. Кроме внешней привлекательности Ксения казалась мне довольно грамотной, любознательной. Вот так начиналась журналистская карьера будущей Ксении Мишоновой, о которой через какое-то время узнает вся страна.

При переходе на второй курс у нее возникли сложности, ее отчислили из университета. Сказались ее необязательность, лентяйство. Но на радио, где она была уже почти своей, она об этом начальству не доложила и продолжала числиться там студенткой. К тому времени с помощью Егора Шишковского, который уехал к родителям в Лондон, дебютантка уже начала выходить в эфир. Ей очень нравился Шишковский, но он оказался «голубым». Он и в Лондон-то уехал, по-видимому, сблизившись там с каким-то напарником из такой же команды. Но «подружкой» Ксении он так и остался, она даже в Лондон к нему летала. По-видимому, в благодарность за то, что главный редактор «Юности» Павлов по просьбе Егора назначил его богиню на довольно заметную должность, Ксения стала командовать эфиром. Однажды она пригласила в студию Садовничего, ректора МГУ. После удачно проведенной передачи, воспользовавшись моментом, она поведала ему о своем отчислении из МГУ. Ксению вновь зачислили на учебу, хотя и на вечернее отделение.

На очередное интервью Ксюша решила зазвать Влада Листьева. Влад слыл сверхзанятым мэтром, и она долго ждала своего часа, когда он выкроил время для визита. Передача с Листьевым понравилась слушателям, начальству и самому Владу, который позвал ее на работу.

Свой нос картошкой она поправила умелыми руками моего друга, известного пластического хирурга Виссарионова. Я же прожужжала все уши насчет исправления ее неровных зубов, портивших анфас девушки. Тем более что ей уже светил телевизионный эфир. Правда, такая операция стоила по тем временам больших денег. «А у меня их нет», – жаловалась Ксюша. И вот через какое-то время она объявилась у меня дома с новыми ровненькими зубками и правильным прикусом. Прямо-таки Джина Лоллобриджида засияла в моей квартирке. «Мне помог Дима Киселев, – с гордостью сказала она. – Дал мне 10 тысяч долларов».

В коридорах «Останкино» шушукались и о ее отношениях с Леней Парфеновым, который позвал ее потом в свою передачу. И о дружбе с Сенкевичем-младшим. От одного из своих коллег она даже родила дочку Зою. Что касается денег, то Ксения сама мне как-то сказала, что Киселев и Сенкевич помогли ей вроде бы какими-то кредитами, нужными для замены надоевшей «пятерки» на дорогую импортную машину. Она уже мечтала и о большем – о престижной квартире в пределах Садового кольца…

Мне стали надоедать ее гламурные выходки. Сидим за столом, надо рассчитываться. “У меня нет рублей, только доллары”, – “опускает” она официантку. Та говорит: “Мы доллары не принимаем”. “Ну так пойдите разменяйте”, – наступает Ксения. Официантка в ответ: “Мы не меняем, мы только приносим клиентам еду. Пойдите в обменный пункт и разменяйте”.

Она была уже там, наверху, под крылышком у Разбаша, которого она, кстати, пыталась отнять у некой “взглядовской” Татьяны, родившей своему любовнику ребенка. Но тогда у нее ничего не вышло. Поняв, что он положил глаз на Ксению, эта Татьяна буквально съела соперницу, и ей пришлось из “Взгляда” уйти. Но уйти удачно – к Парфенову. В общем, я попросила Ксению об одной услуге, невесть какой. Но не тут-то было! Ксения даже не позвонила, не объяснилась. Позвонила она примерно через полгода, но не затем, чтобы извиниться, а похвалилась хорошей жизнью… Про роман с Разбашем не сказала. Об их отношениях я узнала от своей невестки Лены Писаревой… 7 августа 2006 года мне позвонила Лена и сказала страшную новость: “У Ксении на руках умер Андрей Разбаш. Все телевидение в шоке”. И пошло-поехало, в теленовостях, в газетах, по радио в те дни говорили о судьбе Разбаша и его последней любви – Ксении Мишоновой. Она стала настоящей гламурной звездой. Это ведь так драматично-красиво, легендно – принять последний вздох любимого».

* * *

На излете зимы 2013 года встретил в «Порто» Майю Лаврову, работавшую у Листьева на «Теме». «Порто» = рыбная ресторация с самоуверенными официантами-сербами и немыслимыми ценами на любимую Сашей Горожанкиным рыбу тюрбо. Безальтернативное заведение для телевизионщиков ВГТРК-холдинга, поскольку это единственное заведение категории fne dining в шаговой доступности от нескольких ТВ-компаний. В одной их коих и трудится Лаврова. Выяснилось, что работаем мы в одном здании, но траектории наши как то не пересекались.

Обменялись воспоминалками. Майя попомнила мой уход из ведущих с зароком никогда более на светится на экране (объяснил ей разницу между ведением культового «Взгляда», которое загоняло всех в титановые рамки поведенческого формата и экзерсисами в границах авторского проекта на канале «Москва-24», позволяющем мне обязаться с интересными людьми в свободное от шлифовки внутреннего мира время). Я в свою очередь упрекнул Лаврову в том, что она не вняла заветам своих преподов и не вела дневники. Поскольку публикация таковых стала бы сенсацией отраслевого масштаба.

Майя приехала в конце 80-х из Ростова-на-Дону покорять Москву. Ну, не всю, а для начала Останкино. Жила она, как помню, снимая койкоместо в какой-то квартире на Алексеевской. Разбаш должен был подписать договор с ТВ-общагой, где региональщики повышают свою квалификацию – просто подписать договор, что они (речь про компанию) берут на практику студентов, а за это предоставляется комната в общежитии. Но он все тянул-тянул, а потом приехал вечером к Лавровой и забрал… к себе домой, в Сабурово.

По дороге завез домой свою любовницу Таню, которую я звал «Птичкой» (дело в том, что и первая его жена, и соратница-любовница были тезками, при этом обе – Ивановы). Приехали они, стало быть, ближе к полуночи, и жена (тоже Таня) была поставлена перед фактом:

– Это Майя, она у нас поживет пока.

Смуглая красотка дрессировала суку: гуляла с их далматином Сандрой. Еще продукты добывала, привозила с совхозных съемок мясо и яйца в коммерческих объемах (напомню, это было время агонии державы —дефицит, все по карточкам).

Через неделю-другую Майя полюбопытствовала: ну как там с общежитием, подписали договор?

А Разбаш ее урезонил:

– А тебе что здесь плохо?

Так юная дева и протусила полгода. Ходила с Татьяной и их детьми играть в теннис, вместе рассекали по гостям и в бассейн ездили. Детей тогда было трое: старший Илья (родился 20 марта 1978 года), Ксения (родилась 26 августа 1984 года) и трехлетний Саша (30 декабря 1986 года).

Майя вспоминала:

– В общем, хорошо жили. Очень интеллигентные и обаятельные люди. У Андрея вообще были всегда очень приятные знакомые. И его жена даже сожалела, что он быстро остывал ко многим и отношения приходилось ей поддерживать самой.

* * *

После смерти Разбаша старший сын Илья дал интервью: «Мама раньше работала в Научно-исследовательском кино-фото институте. Помню, в детстве мне частенько приходилось вечерами сидеть одному дома, потому что отец чуть ли не круглосуточно пропадал в «Останкино», а мама – на показах. Жили мы тогда в однокомнатной квартире в Орехово-Борисово. Из садика меня иногда забывали забирать, поэтому воспитательница провожала до подъезда. Был такой случай. Мама пошла на очередной ночной показ, попросив отца забрать меня из сада. Батя забрал, но, едва переступив порог дома, сказал, что мне уже целых пять лет, поэтому я могу побыть один. И уехал на работу. Я полночи сидел с включенным светом и трясся от страха. Не выдержав, в 11 часов позвонил деду. Тот примчался, а на утро отчитал зятя. Отец в свою очередь тоже учинил мне крутую разборку. Обвинив во всех тяжких грехах, он подытожил, что я слаб и немощен и вообще не мужик… Конечно, как и в любой другой семье, между ними случались конфликты, хотя виделись родители редко. Каждый с головой был погружен в свою работу. К тому же на семейных праздниках отец не был частым гостем. Он даже свой день рождения дома никогда не отмечал и на все неформальные сборища «видовцев» ездил без мамы. Несмотря на то, что вслед за мной у мамы с папой появились на свет еще двое детей – Ксюша и Саша, отношения родителей рушились. Когда мне было лет 12, они решили жить отдельно. Отец, конечно, появлялся дома, но быстро уходил. Стоит однако отдать ему должное, он никогда не забывал, что у него есть дети. В сложных ситуациях всегда помогал и морально, и материально… Нас, детей, никогда не баловал! Только одну семейную традицию он свято чтил. У Разбашей принято на 16-летие дарить часы. Вот папа мне и презентовал швейцарские, из категории до 500 долларов. А через несколько лет был случай, когда я попал в аварию – въехал в «девятку». Звоню папе, прошу о помощи. А он сухо пробурчал в трубку: «Вот гаишники приедут – они тебе помогут». И отключился… От отца мне передалась любовь к автомобилям, но больше практики я получил именно от матери. Я очень рано сел за руль – в 11 лет. У нас была желтая «копейка». Я все схватывал на лету и в 13 лет удивил родителей тем, как однажды шустро выехал из гаража и с миллиметровой точностью лихо припарковался между двух машин. Потом в моей взрослой жизни было много «тачек». Сейчас гоняю на внедорожнике по пересеченной местности. В моей компании наши гонки на джипах называют покатушками».

* * *

У «Птички» же был тогда бурный роман с Разбашом, а через несколько лет (6 августа 1993 года) она родила ему сына, которого назвали в честь родителя – Андрей (Альбина тогда предложила себя в крестные матери). Очень был забавный случай, когда они коллективно выехали в Софрино отдыхать. Любовница была с сыном. Были еще Саша Любимов и Сережа Бодров, которые вели постсоветскую версию «Взгляда». Пели песни, выпивали, ели шашлыки. Пили по-взрослому. «Там где клен шумел на речной водой, говорили мы о любви с тобой» – эта песня всегда в репертуаре Любимова индексировала определенную кондицию.

А утром приехали. Разбаш + Альбина. А сын Андрей узрел папу – обрадовался. Так они и завтракали: Назимова, Разбаш, Таня-»Птичка» и сын Андрей Андреевич. Высокие отношения!

Насколько помню, Лаврова пересеклась с Ивановой лет пять спустя в «Совершенно секретно». Татьяна к тому времени перенесла инфаркт, не просто прихрамывала как раньше (во время нашей совместной работы в «молодежке»), а оч основательно приволакивала ногу. Работала он простым редактором, ездила на старом «Ягуаре», который Андрей купил ей давным-давно. Экономила деньги. И все свободное время посвящала сыну. Его папа финансировал увлечение картингом и наследник всерьез занимался этим спортом.

Таня без конца хворала, время от времени ее госпитализировали. Все оплачивал, конечно, Разбаш, даже после того как их пути-дороги разошлись.

Однажды, после неудачной инъекции очередного чудо-лекарства, якобы очищающего сосуды, Татьяна оказалась в реанимации. Оба Андрея – муж и сын – катались на лыжах в Швейцарии. Вернулись они через несколько дней. Вскоре после приезда родных Иванова ушла в лучший из миров: тромб перекрыл сосуд в легком. На похоронах тамадой выступил сам Разбаш. Она умерла в январе, ее кремировали, а весной похоронили, если не ошибаюсь, на любимой даче.

После ее смерти Андреем Андреевичем занимался отец, почти все выходные проводил с мальчиком, тот учился в престижной школе «Золотое сечение», где ранее обучались его старшие братья и сестра. Они и первая жена Разбаша опекали Андрея-младшего, когда отца не стало. Андрей-младший часто гостил в барселонском доме Разбашей.

Все дети Разбаша выросли в уважаемых профессионалов, их ценят и любят.

Илья Андреевич работает в Министерстве природных ресурсов и экологии Российской Федерации, до этого занимал ключевую должность (рулил пиаром) в руководстве ОАО «Гостиничная компания» (до этого занимал должность старшего вице-президента МДМ-банка, а после смерти Андрея руководи его телекомпанией «Крылья-Медиа»). А с отцом он не сработался (пробовал силы как менеджер коммерческого департамента ВИDа). Влада Листьева, которого знал с младых ногтей, вспоминает тепло («Как-то на очередной вылазке ВИDа в Нахабино он научил меня играть в настольный теннис»).

Ксения Андреевна переехала в Амстердам.

Александр Андреевич после окончания РЭА имени Г.В.Плеханова трудится в Комиссии Таможенного союза ЕврАзЭС. Андрей Андреевич закончил Финансовый Университет при Правительстве РФ.

Экс-супруга листьевского соратника, Татьяна Разбаш работала пресс-секретарем Михаила Касьянова.

* * *

С Разбашем Таня Иванова («Птичка») рассталась не на ровном месте, между прочим. В той самой 107-метровой квартире на Красных Воротах, которую Андрей подарил возлюбленной, глава компании однажды застал ее со своим сотрудником – Тимуром Вайнштейном. Тот где-то с 1996 года работал в ВИDе редактором, проявил себя блестяще, потом вырос до продюсера листьевских программ «Тема» и «Час пик». На момент разборок с «Птичкой» Тимур, как понимаю, еще не был женат на Яне Баторшиной (она пришла на ТВ в самом начале века, до этого была главным тренером сборной Бразилии по художественной гимнастике).

Связь с «Птичкой» Андрей не афишировал. Но и не скрывал. Как впоследствии и с Альбиной.

Но! Не готов никого осуждать. И других не поощряю. Удивительное дело, что люди, в массе своей вполне снисходительно относясь к недостаткам & порокам своих друзей и соседей, при этом сурово судят всесоюзных любимцев. Иван Ургант в одном из интервью, посвященном премьере фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой», констатировал, что, увы, все народные герои = пьяницы да наркоманы. Да. Однако то, что сойдет с рук соседу, заслуживает безапелляционного приговора в случае, если речь идет о знаменитости.

Обыватели спрашивают со всех социально-значимых сограждан по гамбургскому счету. Хотя по этому самому счету лишь великие могут спрашивать. Друг с друга. По преданию, сто лет назад именно на тайной площадке в Гамбурге собирались цирковые борцы, чтобы «промеж себя» определить, кто реально круче. И потом уже подкладываться – по циничным правилам потных договорных матчей – под тех, на кого продюсер укажет, не без куража развлекая доверчивых лохов зрителей. К вопросу о последних. Возмущаются «опусканием образа» обычно те, кто великого знать не знал. Однако считает себя при этом в праве полемизировать с родными + друзьями а, в системе координат которых сам факт того, что умерший был живым человеком, никоим образом не нивелирует его наследия. Живым! Спасибо, что таким.

К чему это? Просто вот споткнулся на истории с Тимуром (мы, замечу, не знакомы), перечитал главу и сократил ее вдвое. Купировав несколько фрагментов, зачистив несколько фамилий. А то, право, получается, как мы тогда говаривали, все под одним «останкинским одеялом». На самом деле, нравы в теле-тусовке не отличались от среднеотраслевых (если говорить о советский и/или постсоветской богеме). В кино-бомонде или у цирковых, как мне кажется, было даже круче. Я не берусь анализировать нынешнюю ситуацию, просто не в курсе (мне неинтересно). Но из песни слова не выкинешь. Тогда было так. Речь не о какой то девальвации нравов, просто гормон гулял, молодые были. Осуждать, наверное, может лишь тот, кто сам без греха. Это не я.

По качествам душевным и Андрей Разбаш, и Влад Листьев были отменными представителями рода человеческого. Не святыми, но лучше и чище оооочень многих. Помогали ближним. Искренне и бескорыстно. И сохранили главное – способность любить, не калькулируя выгоду. Были людьми. Не на 5 с +, нет, минусы у обоих были. Но оба = на пятерку. Мое мнение.

* * *

Тем не менее, если кто-то сумеет убедить меня, что в 90-х в «Останкине» нравы были не такими, как положено, я готов списать все на революционный драйв. Да, это была революция. Не только ТВ-реформа. Со всеми изъянами выжигающего пожара. Много лет спустя, когда в середине нулевых пригласил в единственный политический глянец России – журнал Moulin Rouge – экстравагантного Диму Быкова в качестве главного редактора, попросил его написать для экспериментального издания опус на условную тему «sex + революция». Цитирую:

«Революционная практика, как писал еще Ленин, всегда привлекательнее теории… И любому, кто займется формированием настоящей молодой оппозиции в России, придется его как-то решать. Да и не в оппозиции тоже надо думать о подобных вещах – как задумчиво говорил профессор в повести Житинского «Сено-солома», «люди крайне молоды. Не исключена возможность любви»… русская революция пришла не только как социальная, но и как эротическая утопия – осуществлявшаяся, впрочем, главным образом аскетами. Таков наш русский парадокс – двойственная евразийская страна сочетает восточный аскетизм в быту с европейскими разнузданными фантазиями. Собственно, это отражение генеральной двойственности всего нашего быта: живем мы как азиаты, но мыслим и мечтаем как европейцы.

Стадное чувство срабатывает в обоих ипостасях. Вопрос о том, следует ли революционеру воздерживаться от бурного секса или только им и подзаводиться, на самом деле в общем виде неразрешим. Все зависит от самого революционера. Одного – как Дзержинского – заводит аскеза, другого – как Мао Цзэдуна – возбуждает ощущение власти над женщиной, и только в силу этой власти он становится полновластным лидером революционной массы.

Можно предположить, что азиатская и, по крайней мере, исламская традиция, безусловно, требует полной сосредоточенности на революции – и отказа от любого комфорта, в том числе и эротического; даже мастурбация в таких условиях расценивается как непростительный грех. Однако революционера такого типа удивительно легко перевербовать, и в этом его главный недостаток. Влюбившись как следует, столкнувшись с женщиной, которая повернет его от революционной ненависти к счастливой любви, он быстро охладевает к революции. Подобная история изложена у Леонида Андреева в «Бездне», про которую сам он говорил так: «Будьте любезны, не читайте «Бездны», – но вопрос-то в ней поднят нешуточный. Террорист по конспиративным соображениям вынужден переночевать у проститутки, но в процессе общения с нею проникается состраданием и уважением к женщине вообще и продажной женщине в частности. Более того: если верить показаниям смертницы-неудачницы Заремы Мужахоевой, она передумала взрываться (и взрывать кафе) именно потому, что увидела московские магазины и захотела такую же кофточку, как на витрине.

Аскет обычно не особенно начитан, редко умен – ограничивать себя, так во всем; такие узкие люди редко могут противостоять сильному соблазну, ибо для противостояния ему прежде всего требуется именно ум, способность уговорить, убедить, в крайнем случае отвлечь самого себя. Святой Антоний потому и выдержал все искушения, что был мудрецом; а найти мудреца среди аскетов непросто. Как правило, шахиды, ограничивающие себя во всем и в конце концов все уничтожающие, просто не знают жизни, от которой отказываются. Знали бы – не отказались.

Но у революционера, испытывающего «эротический комфорт», свои уязвимости. Дело не в том, что его многое удерживает на земле: как раз мультисекс, беспорядочные связи, непрестанная смена партнеров заставляют ко всем привязываться одинаково, а строго говоря, не привязываться ни к кому. Но ведь секс выпускает наружу не только жестокие и страшные инстинкты – он делает нас не только чувственными, но и чувствительными. А чувствительный революционер уже не всегда способен на жертву – особенно если приходится жертвовать другими.

Лимонов чрезвычайно эффективен как молодежный лидер и в особенности как писатель – но он никогда не ставил себе по-настоящему жестоких целей. Его партия не занимается террором – весь терроризм там цветочный, муляжный; в НБП много людей, готовых рискнуть собой, – но нет ни одного шахида, и слава богу. Из людей, которым везет в любви, получаются отличные теоретики и пропагандисты, но плохие взрывники: хорошему любовнику всегда жалко всех, ибо нежность входит в набор его непременных добродетелей.

Так что идеальная революционная партия, как ни цинично это звучит, должна состоять из аскета снизу и циника наверху. Так, в частности, была устроена Коммунистическая партия Китая, где Мао и его окружение не отказывали себе ни в чем, вожди жировали, а масса трудилась. Совсем иначе обстояло дело в России – руководил партией аскет и мечтатель Ленин, у которого за всю жизнь случился один серьезный адюльтер, а низы грабили награбленное и погуляли широко. Даже в Политбюро затесались любители красивой жизни. И Сталин, чья линия в конце концов победила, аскетом не был ни в какой степени, даже в тот недолгий период, когда функционировал в качестве профессионального революционера.

Европейская история дает двоякий (как и положено) ответ на вечный вопрос о том, должен ли революционер много трахаться. Маркс трахался много и с удовольствием, вообще был темпераментный малый; Ленин, как уже было сказано, весь темперамент направил в другое русло, а злобы в нем столько было, наверное, еще и оттого, что он прожил всю жизнь с нелюбимой, некрасивой, очень неумной женщиной, брак с которой можно было зарегистрировать только от ссыльной тоски. Фидель Кастро и Че Гевара не пропускали в оны времена ни одной революционной юбки, у каждого было по нескольку боевых подруг. Латиноамериканская революция вообще немыслима без бурной эротики, без мрачного сексуального подтекста, без эроса с танатосом, дуэтно голосящих в каждой партизанской песне перуанцев, кубинцев или аргентинцев. Отцы Французской революции Робеспьер и Дантон были во всех отношениях полярны: тощий Робеспьер отказывал себе во всем, толстый Дантон любил жизнь во всех ее проявлениях. Кончили они, к сожалению, одинаково. В этом смысле жизнь похожа на секс: трахается каждый как умеет, но кончают все одним и тем же образом.

Выводов отсюда, собственно, два. Первый: пока Россия живет как азиатка, но мечтает как европейка, все наши реформы и революции будут подобны мастурбации, удовлетворяющей нас только теоретически, но не приводящей ни к каким переменам в реальности. Вспомним: ведь и Русская революция 1905—1917 годов осуществлялась на волне эротической утопии, и роман Чернышевского «Что делать?» – настольная книга Ленина и последний роман, перечитанный Маяковским перед самоубийством, – был именно о ней. Все со всеми, обстановка почти бордельная, как писал Набоков, и все это таким жеманно-веселым стильком, который особенно неуклюж в сравнении с литыми страницами о Рахметове! Слепцовская коммуна, организованная опять-таки писателем и опять-таки по образцу не то борделя, не то «фаланстера», в 70-х годах XIX века многим казалась прорывом в новый быт! И Маяковский, и Лиля Брик, и ее муж Осип считали себя подлинными революционерами, а вовсе не развратниками.

Но мечтания Чернышевского, Слепцова и Маяковского были хороши только в теории. На практике у них, увы, получался либо бордель, либо трагедия, либо непрерывный скандал. И все потому, что Россия любит революции – социальные и сексуальные – чисто теоретически, как подросток. Телесно же она глубоко консервативна – любит регулярный секс с постоянным партнером, да так, чтобы партнер трахал как следует. Сильной вертикалью. Второй вывод: революционер-развратник и революционер-аскет в чистом виде одинаково привлекательны для литературы, но не всегда эффективны в реальной революционной практике. Надо как-то совмещать чистоту и порочность, умение овладеть массами и способность, простите за еще один сомнительный каламбур, овладеть собой. Поэтому если революционеры действительно хотят захватить власть, их вожди должны трахать все вокруг себя – зато низовые активисты обязаны воздерживаться даже от вкусной пищи, не говоря уж об оргиях. Потому что лишь при этом условии массы будут любить и желать всего одного человека – Самого Человечного».

Первый свой материал про «Взгляд» я опубликовал во втором номере «Совершенно секретно», который тогда делался в конспиративной квартире на коленках, что называется. По мотивам беседы с Александром Любимовым.

Итак. Версия у ТВ-команды была такова: сочинские цеховики против местных кооператоров. Председатель горисполкома Казанков пытался выгнать кооператоров из города. «Взгляд» снимал мини-митинг кооператоров, но в кадре неожиданно появился чиновник на площади перед исполкомом. На экране зрители видели, как Казанков отталкивал корреспондента, по-трамвайному выяснял отношения.

После показа по Первому каналу началось. Команду, находившуюся в Сочи, стали обрабатывать. Самая настоящая слежка, предложения «встретиться с местной политической инфраструктурой», категоричные отказы железнодорожных и авиакасс – билетов на Москву для членов съемочной группы нет! В принципе телевидение имеет бронь, но, куда бы Любимов ни обращался, только называл свою фамилию, говорили: помочь не можем.

Была провокация против режиссера. Телевизионщикам исподволь внушали: не стоит работать над чем-либо, кроме «Красной гвоздики», приехали-де снимать фестиваль – не суйтесь не в свое дело.

Была загвоздка с отправкой компромат-кассеты. вывезти ее должен был человек «незасвеченный». Все кончилось хорошо – удалось купить билет прямо в аэропорту, куда он приехал инкогнито. А Любимов отвлекал в это время слежку на себя.

Позднее появилась статья в «Правде», где сердито повествовалось о «хулиганстве» телерепортеров.

– В этом случае, увы, «Правду» нужно, наверное, взять в двойные кавычки. Материал «Пена на берегу» на девять десятых – неправда, – говорил Любимов. – Корреспондент газеты, судя по всему, в Сочи не был. Это подтверждают и кооператоры, у которых, «по статье», он брал интервью, – они его не видели. Скорее всего, это какая-то заказная статья. Думаю, что сочинского горисполкома. А поскольку Сочи соединен с Москвой «вертушками», вполне вероятно, что они имеют очень высокие выходы. С «Правдой» тяжело спорить. Сначала мы хотели подать в суд, потом решили просто сказать с экрана, что это ложь. И газета на этом успокоилась. Некоторые лжефакты из той статьи опровергались не раз: например, что я влезал на эстраду и призывал свергать местную власть или что-то еще в этом роде. Интересно, что в один день с выходом статьи с Казанкова сняли выговор, который ему влепило бюро горкома. Предполагаю, на него имеют виды, прочат какую-то большую карьеру, вот и постарались отмыть. Главная цель статьи достигнута – на нас бросили тень.

Подобных эпизодов в его творческой биографии уже тогда былонемало, но во время нашей беседы Александр всем своим ироничным видом давал понять, что совсем не они его занимают:

– Телевидение. Что есть наше ТВ? Даже газеты, контролируемые аппаратом, все же имеют свои редакции и являются чьим-либо органом – ЦК или ВЦСПС, АПН или ВЛКСМ. Почему телевидение – орган… – Саша не по-экранному растерянно задумался, – как у них «там» говорят, Кремля, что ли? Огромное количество программ, и все в одном подчинении. Это неправильно, у нас все-таки плюрализм провозглашен. Я – за общественное телевидение. За то, чтобы опираться на собственные профессионализм, ответственность и компетентность. Действительно, существуют полярные по взглядам «Наш современник» и «Огонек», «Молодая гвардия» и «Юность», а телевидение – одно. Вот «Взгляд» и «До и после полуночи». Вы в восторге от этих программ? Секрет популярности в том, что другие работают еще хуже. Быть популярным на нашем телевидении не так сложно, большого ума не надо. Вспомните всеми руганную, но в то же время неутомимо популярную «Утреннюю почту». (Напоминаю: это 1989 год! – Е.Д .). Нужно создать конкуренцию между каналами, дать им экономическую и юридическую независимость. Телевизионщики должны видеть заработанные ими деньги. К слову, «Взгляд» очень прибылен. Он каждую неделю приносит валюту. Его покупают Япония, Западная Европа и так далее. Но – на что идут вырученные деньги? Вот этого не знают даже удачники ЦТ. Хорошо – на одноразовые шприцы. А может – на покупку резиновых дубинок или спецгазов? Вот вам и госбюджетная организация с обезличенными финансами.

Интересно работало с тогдашними сюжетами «Взгляда» западное телевидение:

– Они просто переводят всю программу, – усмехается завсегдатай передачи Владимир Цветов. – Вырезают то, что им неинтересно. Что неинтересно? То, что им непонятно. Но разрешения не спрашивают. Есть главное управление внешних сношений, которое «продает» наше ТВ (еще раз: это 1989 год! – Е.Д .).. «Взглядом» распоряжаются бесцеремонно. Непосредственные производители товара продать ничего не могут. Датчане, например, хотели купить сюжет с парнем-афганцем, утверждавшим, что в 78-м году Апрельской революции не было. Они позвонили на ТВ, узнали цену… Дорого. Помочь им тот же Любимов не смог.

– Сюжет был в феврале, – вспоминает Александр. – Фарид говорил о правительственном перевороте в Афганистане, о том, что страна не была готова к революционным изменениям. Шум поднялся жуткий, программу видели в Кабуле. Увы, всюду есть люди, которые не понимают, что может существовать и другая точка зрения. Самое неприятное то, что афганское посольство пыталось его отправить домой, где – с его слов, конечно, – смельчака ждала тюрьма, а может, и расстрел. У него отобрали паспорт, и он скрывался у меня. Несколько недель не выходил из квартиры. Свою жену, русскую, кстати, и ребенка отправил из Москвы – мальчика, рассказывал, пытались выкрасть. Мы два месяца сражались, чтобы ему наконец дали ВИD на жительство. Звонили в ЦК партии, в отдел Среднего Востока и коллегию МИД, в ОВИР, в Верховный Совет, еще куда-то. Бовин подключился, Бурлацкий, председатель комиссии по правам человека, написал письмо в Верховный Совет. Все входят в положение, понимают, что парню надо помочь, но все равно вопрос очень долго решался. Не думаю, что он кем-то специально тормозился, просто такова система. Очень трудно разделить некомпетентность, нежелание работать и злой умысел. Последствия? Афганское посольство на нас обиделось.

Любой материал «Взгляда» пропускался в эфир только после просмотра. Это целый ритуал. Их спрашивали – зачем вы даете этот сюжет? Они объясняли. На просмотре «афганского» материал был Борис Пядышев, член коллегии МИД СССР, главный редактор журнала «Международная жизнь». Он, понимая слово плюрализм без кавычек, был готов его прокомментировать. Непросто пробивался сюжет о трагических событиях в Тбилиси. Тогда, после Пленума ЦК партии, «Взгляд» готовил сильную программу. К этому времени уже был до определенного уровня разработан материал о Тбилиси, и на 28 апреля ставилась «Хроника события». Самый сильный сюжет. Тут руководство ТВ начало гадать, куда пойдет дальше генеральный курс. Что делать? Во «Взгляде» же твердо сказали, что без этого материала не выйдут. Дело дошло до взаимоультиматомов. Сами «взглядовцы» вспоминать об этом не любят. Хотя шел разговор о забастовке. Или эфир с тбилисской хроникой, или – передача не выйдет вообще. Но подробности остались за кадром…

– Зачем об этом? – искренне удивляется Любимов. – Думаю, не стоит. Если я даже назову фамилию запретителя, ничего не изменится, но отношения испортятся. С людьми из инстанций у нас установился нормальный контакт – мы к ним привыкли, они к нам… Телевидение должно перестать быть «органом Кремля», по крайней мере таким его до сих пор считают, особенно на периферии. Ведь борьба идет главным образом вокруг одного вопроса – насколько ТВ влияет на общественное мнение. Я считаю: мы не столько формируем, сколько отражаем общественное мнение. Стремимся выразить чаяния людей, раскрыть чужую боль.

А вокруг тезиса об управляемом общественном мнении борьба продолжается. Начальство говорит им – вы раскалываете народ. Это не так. Более того, любой материал по острой проблеме, выданный в эфир, всегда выпускает пар. Хороший пример – передача с Ельциным.

– Из него сделали «жертву несправедливости», – говорит Любимов. – Только он заговорил о пайках, а ему с высоких трибун: «Нож в спину партии!» Хотелось показать, что это за человек, ведь такой ажиотаж вокруг… С эфиром были определенные сложности – шли согласования на очень высоком уровне. Страна недоедает, а кого-то больше волнует, как справиться с Борисом Николаевичем. Ему создали имидж борца за права человека. Мне нравится позиция Ленина: коммунисты должны получать все в последнюю очередь. В партию не должны вступать за пайки, машины, дачи и квартиры улучшенной планировки. Раскалывается из-за острых сюжетов не народ, но система тоталитаризма.

Ведущим «Взгляда» приходилось сталкиваться и с элементарными уголовными провокациями.

Однажды встретил Любимова с перебинтованной головой. На вопросы он отвечал шуточками типа: «Вы же знаете, мы головами стены прошибаем», а потом раскололся:

– Ждали меня у подъезда трое. Сказали, что они из общества «Память». Впрочем, они могли сказать все, что угодно. Ведь, как утверждают функционеры «Памяти», многие организации, совершающие акты насилия, прикрываются их именем. Меня спас милицейский патруль, проезжавший мимо. Те трое удрали… После одной из передач было нападение на Диму Захарова. Он спасся бегством, закрывшись в лифте. Приходилось ли мне обращаться в милицию? Да, там сказали: «Ждите, пока что-нибудь случится». Удается оставаться спокойным, хотя телефонные звонки утомляют. Знающие люди советуют не волноваться: «Тебя сначала попытаются купить. А уж если откажешься…» Судя по всему, меня преследуют малопрофессиональные люди: уже не хулиганы, но еще не мафия.

На вопрос, всегда ли он объективен, часто ли идет на уступки, Любимов ответил несколько раздосадовано и абсолютно категорично:

– Любая программа – это компромисс. К примеру, в мае (это 1989 год! – Е.Д. ) не пустили в эфир сюжет о заводе, который с 72-го года занимается производством скульптуры Ленина высотой 28 метров. Брежнев сказал: «И я такую же хочу», увидев американскую Статую Свободы. «Только чтоб это был Ленин и стоял во Владивостоке». Нам все-таки удалось «выдать» этот сюжет 16 июня, после того, как у нас на руках оказался козырь – местная газета с напечатанным официальным решением отказаться от спесивой монументомании.

За пару дней до подозрительно дружного отъезда команды на молодежный фестиваль в Пхеньян (награда за взгляды «Взгляда») приключились неприятные вечерние разборки на тихой автостоянке недалеко от издательского корпуса московских редакций. Любимов обсуждал с несколькими известными музыкантами подробности недавней передачи. В это время из притормозившей машины выскочил плотный бородач.

– Ты! Я тебя по телевизору видел, – победно объявил хмельной гуляка.

– Мурад, поехали! – звали его дружки из двух тачек.

Но хозяин ночного города обиженно и яростно доказывал Саше, что он «может купить весь ваш «Взгляд» вместе с камерой», тряся пачками пятидесятирублевок толщиной, соизмеримой с его невысоким лбом. Дело едва не дошло до рукопашной. Небедный Мурад уехал, пообещав Любимову неприятности, один из музыкантов насилу уговорил Сашу сесть в его машину и не искушать судьбу поисками такси.

* * *

Вот такой очерк был опубликован в «Совсеке». Я пришел во «Взгляд» позже. По приглашению Любимова. При работе же над книгой очень конфликтная ситуация возникла с ним, с тем, которому – и я хочу это подчеркнуть – я очень обязан. Именно благодаря Саше я оказался на ЦТ, он очень много сделал в тяжелой для меня ситуации, когда я после объявы в программе «Время» о моей политической неблагонадежности оказался под запретом на профессию… Я Сашку люблю и буду помнить вечно, но считаю, что он просто не прошел через «медные трубы». Мальчики – в то время – все сошли с ума, кроме, быть может, Политковского и Мукусева – те были постарше и с этой всесоюзной славой как-то сладили. И с «Люби» я окончательно из-за этой книжки рассорился. Я ведь многим предлагал прочитать рукопись на предмет устранения недочетов. Саша отказался читать без права финальной редактуры. Я, конечно, сказал: свою прямую речь можешь редактировать как хочешь, но если ты напишешь, какую-нибудь лажу, типа того, что «Взгляд» вышел на NBC, а не на Первом, или что ты родился в Москве, как утверждают все энциклопедии, а я то знаю, что в Лондоне, – на это я пойти не могу. Он сказал, что тогда вообще книгу в руки не возьмет, что это заведомо ложь и подстава, в общем, отреагировал исключительно нервно, чем крайне меня расстроил.

Я обсуждал ситуацию с его папой, Михаилом Петровичем Любимовым, говорил, что Сашку любил, люблю и буду любить, потому что ему признателен, но в ситуации с книгой он неадекватен. Ну не может быть ни у одного из персонажей книги права на редактуру этой книги! Пиши свою книгу, поставь фамилию Любимов, назови ее «Мой взгляд», «Моя борьба», как угодно. Он же проговаривает в кулуарах «мой Владик», хотя они попросту не общались с ним последние полгода до убийства «Листа».

Переписывать историю под кого-то мне не хотелось. Одно скажу точно: здесь никаких выдумок, приукрашиваний. Есть купюры, есть недоговоренности, недомолвки, но нет никакого «фикшна», ничего не выдумано. Сложно было с некоторыми купюрами потому, что я понимал: будут читать бывшие коллеги, меня будут укорять, что какие-то очевидные вещи не проговорены. Вот в этом смысле я чувствовал себя некомфортно. И еще я очень стремался уйти в желтизну. Боялся, что аспекты, связанные с личными взаимоотношениями, особенно межполовыми, приобретут привкус «клубнички». Совсем эти вещи не проговорить невозможно – присказка «шерше ля фам» не на ровном месте появилась: женщины всегда стоят за движениями мужчин, и вовсе не писать об этом я не мог. Не мог избежать некой интимной составляющей при описании разборок. А разборки были очень жесткие! Закат и агония Разбаша (и личностная, и профессиональная) – очень непростая история. Кастинговые решения Листьева – особая тема. Виталий Вульф в качестве ведущего «Серебряного шара», например.

Было давление на меня по поводу упоминания адвоката Андрея Макарова (одного из ближайших друзей Листьева и Назимовой) – все, что касается его связей с госбезопасностью, с гейским лобби. Но поскольку это исходило от человека, сказавшего: я тебе транслирую, что есть такое мнение, я ответил: вот попросят – вырежу, а если лишь «есть мнение» – проигнорирую. Ну и проигнорировал.

Была постфактум достаточно конфликтная ситуация на презентации второго издания «Битлов перестройки», куда пригласили Мукусева с Политковским. Они публично, долго и шумно возмущались, что на обложке, мол, нет Димы Захарова, одного из первых ведущих, зато есть, мол, «номенклатурные» Ваня Демидов и Костя Эрнст. Я сказал им то, что говорил всегда: я знаю, что для «Взгляда» эти двое сделали гораздо больше, чем, допустим, тот же Захаров. И дело вовсе не в том, что они потом стали боссами – они и боссами стали как раз потому, что очень много сделали тогда, в период становления нового отечественного телевидения. И об этом я много писал еще в конце 80-х, и позднее – во всех изданиях Издательского Дома «Новый Взгляд», когда до всяких вельможных кресел и Ване, и Косте было ой как далеко; так что совесть моя чиста.

* * *

А что касается Любимова. То он просто внешне лучше прочих подходил в то время для персонификации нового ТВ. Вот в 2012 году заявление Станислав Белковского «Я не стою за Навальным» оч напомнило мне сакраментальное чеховское «Я не целовал кухарку». Станислав Александрович прекрасно понимает, что есть люди, которые могут персонифицировать ту или иную идею (пусть и не разделяя ее) а есть те, кому не поверит никто, даже, если позиция искренна. Сам Белковский не мог бы стать лицом бренда «борьба с коррупцией», а вот Навальный с его ямочкой на подбородке и прямым честным взглядом как у майора Пронина очень даже может. Вот и пришлось умелому кукловоду спрятаться за привлекательным аватаром, чтобы реализовать придуманный сценарий.

Понимал проблему внешности и Борис Абрамович, оттого рядился поначалу в серого кардинала, но потом наитие изменило ему, и он вышел на подмостки в героической роли борца с режимом. В результате спектакль провалился, из труппы пришлось уйти. Хабитус – страшная штука, которую ни обойти, ни объехать, недаром в несравненной программе «Голос» вокалистов отбирают на слух – набор физиологических параметров смешивает все карты и меняет любые расклады.

В свое Голливуд разродился драмой «Герой». Ключевой персонаж ленты, которого шедеврически сыграл Дастин Хоффман совершает Поступок. По жизни это жалкий воришка, этакий человек-беда, безработный лузер, от которого ушла жена и который ходит под статьей. По пути на вечеринку в честь дня рождения сына, с которым ему, ко всему прочему, запрещают видеться, он натыкается на рухнувший авиалайнер. Чертыхаясь и сетуя, он выносит из горящего самолета несколько пассажиров, не удержавшись от мародерства: позаимствовал сумочку одной из спасенных.

На месте преступления/подвига жулик теряет дорогущий (в его системе координат) ботинок. Этакая нехитрая аллюзия, намек на «Золушку».

Этим же вечером неудачник рассказывает о своих приключениях случайному бродяге (Энди Гарсиа) и дарит ему одинокий предмет обуви.

Журналистка, которую играет Джина Дэвис (та самая, которую спас/обнес наш герой) решает найти своего ангела. Единственная зацепка – «чей туфля?». Телеканал объявляет награду в $-миллион. И красавчик Гарсиа, идеально по фактуре подходящий на роль спасителя и умеющий складно излагать, воспользовался шансом. Стал US-кумиром, эталоном самопожертвования. Изучая подноготную своего подопечного, красотка-репортер обнаруживает: ее герой (лжеспаситель, как известно нам, зрителям) спас боевых товарищей во время вьетнамской кампании, но пролетел с медалью, так как не нашлось ни одного авторитетного свидетеля. Героиня влюбляется в объект журналистского расследования. А ее настоящему спасителю в это время шьют срок за обнаруженную у него сумочку этой самой героини.

Ну там страсти-мордасти, бла, бла, бла. «Гарсиа» пытается разрубить Гордиев узел лжи + непоняток, бросившись с карниза и его спасает все тот же «Хоффман», которому (и только ему одному) ведомы причины, сподвигшие героя-лжеца на отчаянный суицид.

Фишка в том, что невзрачный жулик рефлекторно совершает героический поступок, но наживает при этом себе целый набор неприятностей. И даже не понимает, что сгеройствовал. А его случайный знакомый, будучи в целом человеком благородных понятий, лишь из-за $$$ вписывается в авантюру и выдает себя за «таинственного спасителя рейса №104». Но вот что занимательно: став всеамериканской ролевой моделью, ветеран войны реально вершит благое дело, хоть чуток, но проапргейдив общественную мораль своим подразумеваемым благородством.

Сама идея соответствия/несоответствия двуногого его роли вроде бы вне сферы интересов медийки. Но по факту внешнее имеет огромное значение. Фридрих Ницше подчеркивал, что аристократические режимы были долговечны, потому что простолюдины воспринимали своих господ как «животных иной породы», а вот пролетарию западло вкалывать на буржуя, который по внешним проявлениям, как правило, от нанятых не отличается. Роль должна соответствовать актеру.

Вот сейчас Гоша Куценко раздражает журналистов не самым изящным пиаром своего фонда «Шаг вместе», который «оказывает содействие детям, больным ДЦП». Конечно, это хорошо, что любимец публики вписался в подвижничество. Однако создается впечатление, что «партия и правительство» просто обязали едросса Куценко нарисовать альтернативу подвижничеству Чулпан Хаматовой. В таком случае кастинг явно неудачный – не вяжется имидж «спецназовца» & звезды «любовей-морковей» с благотворительностью. Впрочем, и отрабатывает он на «троечку»: на мероприятиях фонда появляется в таком виде, что репортеры не могут не позлорадствовать.

Актеры, увы, заложники созданных ими образов. Даже если Гоша искренне жаждет помочь несчастным, в это никто не поверит, а то, что он выстраивает на благотворительности личный пиар и подверстывает под это премьеру своего неудачного фильма «Со мною вот что происходит» делу точно не помогает. Если хочешь – просто сделай. Поддержи ту же Чулпан. Вынеси из горящего самолета несколько пассажиров. Но не вылезай с этим на люди. Зрители ведь и так будут любить, потому что есть за что: актер то Куценко замечательный. Но и замечательным не все роли удаются. Даже Навальному не все удалось.

А вот Любимову удалось. Он стал Лицом Проекта. Красивым лицом. Вернее, нет, не лицом – Маской.

Часто приходится общаться с западными журналистами, коих фигурант Книги рекордов Гиннесса проект «Взгляд» по-прежнему интересует. Но! Им, увы, не интересны человеки, делавшие программу, занимает только политический аспект ее феномена. И с точки зрения англосаксов именно этот ТВ-продукт был самым наглядным & эффективным медиа-инструментом разрушения Административно-командной системы ненавистных сталинистов. С другой стороны, чему тут удивляться? Мы играем большую роль в их жизни.

Один мой знакомый, французский дипломат, работавший раньше в России – Жоэль Бастенер, пишет теперь исследование о советском роке. Ну, казалось бы, кто во Франции, кроме узких специалистов, будет читать эту книгу?

Кстати, в их системе координат «Взгляд» делался супругом и друзьями известной на Западе Анны Политковской (которую я знал как студентку Аню Мазепа)! Помню, как Политковский рассказывал мне, как она выведала у него (не как у коллеги, замечу, а как у мужа, родного человека) инфу о его знакомых, после чего «сдала» фактуру «Общей газете» (где тогда работала) не заморачиваясь особо, что не только подставляет супруга, но и плавит его друзей. Ну да ладно.

В этом союзе изначально был отчетливый привкус мезальянса. Выпускник школы рабочей молодежи, отслуживший срочную Александр был привлекателен и неординарен, к тому же – на пять лет старше Анны (которая еще ходила в школу на момент их знакомства). Его хрупкая невеста, рожденная в Нью-Йорке, успехом у сверстников не пользовалась, но поскольку родители часто ездили по работе за океан, обладала столь дефицитной в СССР «территорией» (в престижном «мидовском» доме) для молодежных тусовок. В этой номенклатурной квартире они и познакомились во время одной из вечеринок, куда Сашу, как он мне рассказывал, пригласила его сокурсница, старшая сестра Анны.

Они с Аней быстро сошлись. Может быть, потому что оба – Девы по гороскопу. А может, просто гормон гулял. Расписались будучи студентами журфака (ему 25, ей 20). «Политок» приехал за суженной в ее номенклатурные хоромы, одев картуз с цветком и прихватив «авоську», в которой, помимо буханки черного хлеба, была и бутылка водки. Консьержка не была в восторге. Впрочем, после ЗАГСа вся компания двинула в Сашино 19-метровое гнездо. В «хрущобе» и гуляли свадьбу.

Из номенклатурной девочки выросла самоотверженная спутница репортера, которая не только подняла двоих детей (Илью и Веру), но и полностью занималась домом, пока Александр рассекал по служебных командировкам (например, однажды они приобрели добермана и собака, когда ей было чуть более года, заболела, стала подыхать: животное выхаживала Аня в одиночку).

Денег в семье не хватало катастрофически. Поэтому субтильная супруга одевалась в Детском мире (напомню, что товары для детей в СССР стоили копейки). Когда родилась младшая, Саша решил к возвращению из роддома измученной роженицы сделать сюрприз: приобрести холодильник. Занял деньги у коллег, но вот на доставку уже не хватало. В результате морозильный агрегат в разобранном виде привезли на «жигулях» знакомого, а дома Александр его по новой смонтировал.

А что касается развлечений, шли на всякие хитрости. Они жили напротив Театра Маяковского (на улице Герцена) и пользовались этим: зимами заходили в театр без верхней одежды, попросту перебежав дорогу, типа «выходили на перекур». Шутили, что знают весь репертуар исключительно по по второму + третьему актам.

Кстати, сестра Анны, познакомившая Политковских, тоже вышла за коллегу, журналиста «Комсомольской правды» Юрия Кудимова. Который позднее возглавил Национальный резервный банк (его на свое место посадил Александр Лебедев после избрания в Думу; он же владеет «Новой газетой», в которой работала Анна). При этом Кудимовы и Политковские не оч плотно общались, насколько знаю.

Публицист/правозащитник Анна Политковская никогда, собственно, не была журналисткой в Сашином понимании, а ее блистательный муж стал Репортером №1, основателем новых телевизионных жанров. И пропасть эта была весьма ощутима. Кроме того, Саша, как настоящий русский репортер, любил накатить, а что касается его супруги, то она лишь влегкую стала прихлебывать коньяк после того, как ей эту завидную терапию предписали врачи (для снятия последствий нервного срыва, спровоцировавшего спазм сосудов головного мозга). Ей приходилось работать под прессингом угроз, в том числе и с абсолютно неожиданной стороны: как-то (после публикации о залоговых аукционах) ей угрожал расправой Владимир Гусинский, которго оба супруга знали давно и плотно.

А потом… потом Анна Политковская, получившая гражданство США, стала жертвой политической игры и четыре выстрела (включая контрольный в голову) в лифте ее дома на Лесной улице, превратили ее в самого известного на Западе представителя профессии. А «Политок» как бы получил статус «старика Крупского».

Расстались они лет через десять после закрытия «Взгляда». Анну тогда пригласили посетить святые места в Земле Обетованной и Саша был ее гидом. После той поездки они разбежались, хотя брак официално и не расторгли.

В 1990 году трое ведущих «Взгляда» стали депутатами Верховного Совета. Александр Политковский шел по округу №1. И удостоверение у него, кстати, было №1. Как он сам любит поиронизировать по этому поводу: «У нас в истории уже был человек в кепке с партбилетом номер один». Впрочем, на тех выборах победили не журналисты персонально. Принято утверждать, что победила передача. Тоже номер Один. Теперь такой нет.

Будучи несколько причастным к мега-проекту Молодежной редакции Гостелерадио СССР, я, конечно, не могу не быть пристрастным. Но полагаю, что никто (из журналистов, во всяком случае) на деструкцию страны ставку тогда все же не делал. Во всяком случае, не Александр Политковский. А для меня именно он, репортер №1, всегда персонифицировал программу. И ее стягом была знаменитая Сашина кепка. Когда «свободный форвард» передачи появился в студии в качестве ведущего, «Взгляд» сделал премьерный рывок на пути к Легенде. Ну и стал мифологизироваться темпами ударными, обрастая сказками и бронируясь трактовками.

Политковский «занимается не политикой, не экономикой, не социальными проблемами, а «чистой» журналистикой: выкапывает удивительные сюжеты и доносит их до зрителя. Правда, и в «чистой» журналистике никуда не уйти от политики, экономики и социальных вопросов, но они возникают попутно, как естественное приложение к выбранной теме, – а у Политковского они возникали бы, даже веди он программу «Смак»… Седой юноша, неистовый правдоискатель со взглядом обиженного ребенка, страстно обличающий все подряд» – таков приговор критиков.

– В начале 90-х ты депутатствовал. Вы с Владимиром Мукусевым пошли в Комиссию по правам человека Сергея Ковалева и добились закрытия Пермской политзоны. Какой перед тобой тогда предстала элита страны?

– Помню, во время учебы на Моховой (факультет журналистики МГУ. – Е.Д .), смотрел на соседний Кремль и думал, что там способные, интересные люди. Но попав в кулуары, не без разочарования понял, что за кремлевскими стенами люди, как правило, недалекие. Нормальный человек во власть не рвется. Согласись, трудно представить, чтобы кортеж академика Андрея Сахарова рассекал по Москве и все проспекты в его честь были перекрыты.

– В достаточно беспечном ЖЖ Стиллавина я как-то споткнулся о комментарий, из которого следовало, что многие мои современники считают, что именно ТВ-шоу «Взгляд» процентов на 75 разрушило Империю советского добра.

– Держава на месте, но самое печальное, что мы наблюдаем реставрацию того, от чего пытались избавиться. Рабские гены неистребимы, похоже. Свобода так и осталась мечтой.

– Позднее ведущие «Взгляда» вместе с экс-режиссером программы Иваном Демидовым и директором Александром Горожанкиным учредили компанию «Взгляд И Другие» («ВИD»). Компания стала основным партнером Первого канала…

– …И затем, после того как расстреляли Влада, Саша Любимов всех акционеров слил. Собрал нас, сказал: «У нас проблемы с Первым», мы, мол, должны продать свои доли. Переговорщиком с представителями канала назначили Ваню Демидова. Я уперся. Саша Горожанкин тоже вроде как сопротивлялся. Но недолго. Со мной встречался Андрей Разбаш, уговаривал меня отдать акции. Все было очень запутано. Там темные истории были с кредитами, которые понабрал Влад. Кто, кому и сколько должен – было не понять. И произошло то, что произошло. Тогда как раз и формировалась эта новая система ТВ-взаимоотношений, с бесконечными откатами, с воровством бесконечным, и эта нынешняя система – для меня неприемлема.

Бизнес любых соратников и друзей превращает в бизнес-партнеров. Ну а я выбрал путь творческой свободы. Это принципиально, потому что сейчас, оставаясь свободным, работать в политической журналистике невозможно. Но для меня важно оставаться самим собой, а нынешнее телевидение – это гадюшник и рулят этим гадюшником коллеги, которые когда-то браво «воевали» с номенклатурными советскими ТВ-боссами – Лапиным и Кравченко. А сами?

Работая во «Взгляде» мы были уверены, что журналистика это творчество, а не инструмент извлечения прибыли. Уверен, что тех, кто руководит нынешним коррумпированным телевидением, ждут серьезные неприятности, потому что на самом деле не все в этом мире дозволено. Подразумеваю логику жизни, которая людям не подвластна. Где недавние медиа-олигархи? Владимир Гусинский? Борис Березовский?

– Помню триумфальное восхождение Березовского в сопровождении тогдашнего ТВ-начальника Андрея «Васи» Васильева на сцену концертной студии «Останкино» во время церемонии, посвященной 10-летию «Взгляда» в 1997 году. А на памятной церемонии «ТЭФИ» 2007 года, где чествовали «Взгляд» под слоганом «20 лет спустя», тебя не было. Как и «родителей» передачи – Анатолия Малкина и Киры Прошутинской.

– Там, увы, многих не было. Не было Игоря Иванова, Гали Ивкиной, Сергей Ломакина, Анатолия Лысенко, Володи Мукусева, Лены Саркисян, Андрея Шипилова. Не было тех, кто делал эту передачу. Их никто не звал.

– Владимир Познер, когда на него обрушились возмущенные газетчики, отмазывался: мол, Саша Любимов составлял список…

– Он прекрасно знал, кто что делал, и пускай это останется на его совести. Самое интересное, кому он это заявление адресовал? Пусть они друг друга удовлетворяют, друг друга награждают.

– Ну, вообще говоря, я могу понять почему не позвали Владимира Мукусева. В своей книге он обвинил бывших коллег в убийстве Листьева. Ты был партнером и другом Володи, и, как понимаю, единственный из экс-коллег поддерживаешь с ним отношения?

– Я ценю талант Мукуся. Только Володе мог мальчик спеть про «Прекрасное далеко». Предполагаю, что независимо от всех конфликтов, которые, существуют, Саше Политковскому или Владу Листьеву, тот мальчик не спел бы. Да, в телевизионном ремесле очень важно быть человеком, которому доверяют. Которому споют. А сейчас, пожалуй, уже никому не споют. Время другое. «Взгляд» – продукт одноразового использования… Этот бренд себя изжил.

– Твое интервью омской газете через неделю после убийства Анны (Анны Политковской. – Е.Д .): «Меня после смерти Влада Листьева стали постепенно выживать. Я не мог идти на компромиссы. Если я делал что-то безобидное, о кинопутешествиях – все было нормально. А если что-то серьезное – появлялись сложности. Я стал замыкаться в себе. Потом понял: чтобы хорошо заснуть, нужно употребить пиво. Ну стал иногда выпивать. Естественно, Анна высказывала мне претензии. В новое коммерческое телевидение я уже не вписывался, это усугубляло мое эмоциональное состояние. Когда делать нечего, возникают сомнительные друзья по пивбару». Меня не было в стране во время октябрьских событий 1993 года и поэтому я не видел ваше с Любимовым знаменитое выступление в ночь с 3 на 4 октября, когда вы призывали зрителей сидеть по домам. Говорят, оба были сильно во хмелю.

– Нет, не оба. Я просто был простужен. Знаю, что про меня распускают разные слухи. На самом деле во времена «Взгляда» мы все выпивали. Я и сейчас легко и без последствий могу себе позволить, но могу и обходиться без алкоголя в течение нескольких месяцев. Во время разъездов по стране попадаю в разные ситуации. Когда на Сахалине полмесяца ждал самолета на Курилы, ежедневно разогревался в баньке, но так ведь там сам Бог велел. Но вот, например, на съемках фильма «Корабль еще плыл» бросил курить после того как мы застряли во льдах и табак закончился.

А что касается скандала 1993 года, мы с Любимовым просто пытались сделать все возможное, чтобы предотвратить стрельбу, я приезжал в Белый дом и уговаривал там засевших вступить в переговоры. И постфактум, когда оппозиция уже была в Лефортово, в эфире Первого канала прошло интервью опального вице-президента Александра Руцкого, в котором он назвал мое «Политбюро» единственной честной программой. И Горбачев, который был у меня в студии, отвел меня в сторонку и тихо так сказал: «Саша, это приговор. Ельцин этого не простит. Поверьте, больше в прямом эфире вы никогда работать не будете и передаче вашей пришел конец». И он оказался прав.

Теперь как бы кода. Политковские были кумирами разных социальных групп. Анна по-прежнему остается некой иконой для людей, позиционирующих себя как «интеллигенция».

О том, что это такое попросил написать Кирилла Разлогова. Цитирую: «Что касается русской интеллигенции, то ее судьбу можно описать как историю умного еврея при губернаторе. То есть историю человека, который влияет на судьбы мира не прямо, а косвенно. Такова была роль шута при короле. В любой системе находились люди, которые имели вполне реальное влияние, не подтвержденное документально. Таким влиянием обладает сословие кокоток – дорогих продажных женщин, которые через постель решают проблемы человечества в целом.

Но если функция шута не дожила до наших дней, то идея умного еврея при губернаторе не потеряла своей актуальности. Поэтому социальную значимость (иначе говоря, карьеру) интеллигенции можно определять тем весом, который она имеет в негласной табели о рангах в тот или иной период отечественной истории.

В номенклатурный период нашей истории «влияние» определялось тем, какую дверь человек может открыть ударом ноги. Так, высшая прослойка советской интеллигенции, представленная наиболее крупными мастерами культуры, состояла из людей более влиятельных, чем руководители соответствующих иерархических государственных структур. Это означает, что некоторые представители интеллигенции были более влиятельны, чем номенклатурные начальники.

Сегодня интеллигенция как сословие переживает серьезный кризис. Он грянул при переходе к новейшему времени и к тому, что ныне стыдливо именуют рыночной экономикой, а в классической политэкономии называли империализмом. В этих условиях сословие интеллигенции теряет свою историческую функцию и начинает функционировать подобно западным интеллектуалам, которые хоть и играют немалую роль в развитии общества, но ровно ту, которая им в этом обществе отведена. Следует уточнить, что интеллигенция потому и была наделена отдельным термином, что она не тождественна по функциям интеллектуалам, иначе говоря, работникам умственного труда.

В классический российский, а затем советский период русская интеллигенция существовала как бы в двух измерениях: земном и небесном. Земное – это кабинет, в который ты можешь войти, а небесное – какие истины ты открываешь и какой вес ты будешь иметь в вечности. Поскольку вес в вечности измерить было нельзя, то интеллигент мог утешаться тем, что когда-нибудь он будет признан, пусть даже сейчас живет в бедности и безвестности.

(Кстати, для некоторых вечность наступала сразу после смерти: так многие художники рубежа XIX—XX веков заканчивали жизнь в нищете, а после смерти начинали стоить миллионы и становились классиками. Правда, из миллиона нищенствующих, которые полагали, что обретут вес в вечности, лишь единицы становились классиками, а остальные продолжали существовать в еще большей безвестности и после смерти. Впрочем, некоторых откроют позже, ибо нет такой табели о рангах, которая не может быть пересмотрена.)

Наличие двойного стандарта успеха – земного и небесного – отличало интеллигенцию от других сословий. Ведь, как правило, сословие живет одним измерением. Конечно, на это можно возразить, что весь христианский мир живет в отрицании земных радостей ради будущих благ. Но прагматизм нового времени показывает, что на постхристианском пространстве земной успех продолжает приобретать все большее значение, а в условиях рынка становится для интеллигенции более проблематичным.

В основном это относится к классической интеллигенции, которая стремится к вечным ценностям, и не касается нового поколения интеллектуалов, которые довольно успешно конкурируют за ценности земные.

Интеллигент – это человек, который занят поиском абсолютных ценностей в мире, где царят относительные. Он находится за пределами реального общественного развития, и его функция состоит в том, чтобы, как говорил вождь рабочего класса Владимир Ильич Ленин, дать голос тем, кто этого голоса не имеет. Когда безъязыкая толпа возжелала приобщиться к процессам управления и вершению собственной судьбы, появилась необходимость в группе людей, которые этой толпе могли дать язык. Так возникла интеллигенция.

Роль интеллигенции как вербализатора народных чаяний утрачивается только сейчас, поскольку повсеместное распространение средств массовой информации делает рядового гражданина способным вполне членораздельно изложить власть имущим свои пожелания. Интеллигенция всегда выражала именно чужие чаяния, а не свои мнения и представления. И пока у тех, за кого она говорила, своего голоса не было, интеллигенция служила объединяющим началом. Она стояла у истоков формирования наций, цементировала их общую культуру, определяла функцию и роль письменных языков, а потому в результате оказалась у истоков всех видов национализма. Определив национальное единство, она не смогла расстаться со своими достижениями и в момент распада социалистической системы оказалась на первом плане: в авангарде этнических чисток, войн и столкновений, базировавшихся на сформулированных интеллигенцией идеях национальной самобытности и национального самосознания.

Интеллигенция всегда жила в абсолютах и если и служила где-то, то рассматривала эту службу в радикальном отрыве от служения. Служение дается человечеству в целом, народу, иногда Богу, а служба – неизбежное зло, которое нужно делать, чтобы не умереть от голода. Рыночная экономика привела к тому, что в обществе победила система ценностей, основанная на финансовых потоках, которые контролируешь. А некоторые представители того, что раньше называлось интеллигенцией, контролируют сегодня мощные финансовые потоки, причем непосредственно. В отличие от умного еврея при губернаторе. В этом смысле можно говорить о том, что наступил период радикального раскола внутри сословия, потому что разрыв между нищим интеллигентом и интеллигентом преуспевающим, между безработным кинематографистом и Константином Эрнстом становится все более значительным, и, по сути, они относятся уже к разным слоям общества и лишь условно могут быть отнесены к одной прослойке работников умственного труда».

В 1991—1992 годах мне достаточно много неприятных упреков довелось выслушать за публикацию в «Московском комсомольце», «Неделе» и «Новом Взгляде» бесед с «телепредателями» Ломакиным и Мукусевым. Дескать, забвение для телевизионщиков есть смерть, а эти-де, большего не заслужили. С первым тезисом (насчет забвения) согласен, а вот насчет свирепой кровожадности наших сограждан разговор особый… Замечу лишь, что ни один из экс-ведущих «Взгляда» на казнь не наработал. На мой взгляд. И карать их остракизмом не очень-то справедливо.

Что касается этого интервью… Было так. Я тогда записал две 120-минутных кассеты. Из расшифровок сделал три объемных текста. Отдал Мукусеву на «визу». Он материалы грамотно доработал. В результате мне пришлось уже сверстанную «Московским комсомольцем» полосу менять на мукусевский вариант. Там коллеги пошли мне навстречу. А вот с «Неделей» вышло хуже. Редакция еженедельника кое-что сократила в интервью, и депутат от «Взгляда» накатал туда гневную телегу.

Меня покоробило. Но… взялся за гуж… Короче, я решил сдержать данное Владимиру слово и опубликовать третий кусок. Предложил «Независимой газете». А ответ получил не от главреда, а из… ВИDа. Выяснилось, что редактор «НГ» Третьяков консультируется по поводу «спорных» материалов с начальством. В данном случае – с телевизионным. Газете «рекомендовали» интервью не публиковать.

Я и сам считаю, что многие наезды и оценки Мукусева несправедливы/резки. И то, что под материалом стоит моя подпись, вовсе не значит, что я разделяю взгляды изгнанного из ВИDа журналиста. Но коль скоро он уверяет, что ни одно издание слова ему не дает, полагаю: свою версию «видовских» раскладов человек, работавший во «Взгляде» с самого начала – право продекларировать имеет. Хотя… сомневаюсь, что публикация данного текста поможет Мукусеву. Однако: слово дороже денег. Я его давал. И по-хозяйски взять обратно, увы, не решусь. Итак…

– Что произошло после того как «Огонек» опубликовал в начале 1991 года твое интервью «Взгляд изнутри»?

– Произошло то, чего я и добивался, давая это интервью. Правда о том, что происходит во «Взгляде» и почему так резко падает его популярность, перестала быть тайной «Останкинского двора». Но есть тут одно и очень существенное «но». Интервью «Огоньку» я давал в конце октября 90-го года, когда о закрытии «Взгляда» и разговора не было. А было напечатано оно в январском номере «Огонька» в 91-м, уже после закрытия «Взгляда». Для большинства людей два события совместились. Хотя связи между ними не было. Мало того, некоторые детали того интервью после закрытия передачи перестали быть актуальными, и если бы оно не было уже набрано и отпечатано, я бы, конечно, о них умолчал.

– Например, о ваших внутренних кадровых перестановках?

– Конечно. Это действия руководства вели к гибели «Взгляда». Но после закрытия передачи глупо было об этом говорить.

– И все же, что было дальше?

– А дальше я, как на машине времени, перенесся в 37-й – руководители редакции и комитета организовали настоящий суд, который назывался «редакционная летучка», и прошел он 9 января 1991 года. Упаси меня Бог ставить себя в один ряд с теми беззаветными и мужественными людьми, которые попали в сталинскую мясорубку. Это святые люди.

Я говорю не о прямой аналогии, а о той атмосфере и о том сценарии, по которому проходило это судилище.

– Не сгущаешь ли ты краски?

– Если бы… Слышал бы ты, например, ветерана редакции, большого друга Главпура и ЦК ВЛКСМ (по сценарию, вероятно, сначала должен был выступить ветеран, потом молодой, потом бывший друг, который бы «прозрел и покаялся», ну и, вероятно, в конце представитель Красной Армии и какая-нибудь беременная ударница дорисовали бы портрет врага народа гада Мукусева).

– Так что говорил большой друг Главпура?

– Не он, а она. Кстати, вспоминая, что я, между прочим, уже 13 лет в редакции и что, вероятно, имею право судить о том, что в ней происходит и что не нравится, но говорить о партии в уничижительных тонах, требовать суда над ней, да еще в качестве примера ссылаться на деятельность редакционного парторга – я не имею права.

«Молодой» от имени 20-летних защищал руководство «от грязных вылазок и оскорблений», хотя сам, правда, в курилках был куда смелее меня в оценках его деятельности. Эти люди телезрителям известны, и я их называть не желаю. Были и еще «выступления ораторов». Но, к ужасу организаторов, сценарий был нарушен почти в самом начале. И нарушителями были те, кто знает меня не первый десяток лет. Те, кому так же, как и мне, небезразлична судьба редакции, а вернее, тот развал, который происходил с ней после прихода на должность главного редактора бывшего комсомольского работника Пономарева. Это были авторы целого ряда блестящих передач, последней из которых «Что? Где? Когда?» – я думаю, уготована судьба быть признанной лучшей телепрограммой 80-х – Наталия Стеценко и Владимир Ворошилов. Нет, они не защищали меня, но они категорически возражали против самого судилища и предлагали посмотреть на редакционную жизнь с разных сторон. Но их не услышали. Нужно было добить Мукусева.

Конечно, каждый имеет право на собственное мнение и, вероятно, я мог бы поспорить и с Региной Ильченко, и с Ваней Демидовым, и с самим Любимовым по сути их рассуждений, но это никого не интересовало, да и мне говорить особенно не хотелось, так как по выступлениям и отдельным репликам я понял, что мое интервью многие просто не читали. Повторяю, любая позиция, высказанная честно и открыто, имеет право на существование, как бы она не нравилась либо наоборот кому-либо. Но тогда, в январе 91-го, о выяснении позиций разговор не шел. Но ни откровенное хамство, ни передергивание фактов, ни злобные реплики не потрясли меня тогда так, как молчание многих, а особенно того, кто назывался моим приятелем, того, с кем мы провели не только сотни часов в монтажных, на съемках, в командировках, но и десятки часов в откровенных беседах у меня дома, куда он был вхож в любое время суток и где его искренно и нежно любили. Мало того, что и Политковский промолчал. Во время летучки он тихо, незаметно пересел от меня туда, где бушевала команда Любимова…

– И все это стало для тебя неожиданностью? Ты не готов был к последствиям?

– Еще в 1978 году, когда я переехал из Ленинграда в Москву и меня взяли на работу администратором в Главную редакцию программ для молодежи ЦТ, я был убежден, что уйду из нее только на пенсию. И все годы моей работы там те, кто составлял костяк редакции и имена которых знала вся страна, и те, чьи фамилии в титрах наших передач мало что кому-нибудь говорили, передавали мне свои знания, опыт, мастерство. И не только в профессиональном плане. Меня учили жизни, в полном смысле этого слова. И я до последних дней буду помнить об этом. Именно благодаря этим замечательным людям я прошел путь от администратора до главного выпускающего программ и ведущего «Взгляда». И как хотелось работать дальше! Но руководство редакции и телевидения вместе с ВИDовскими кукушатами решили по-своему. На следующий день после этого гнусного спектакля главный редактор Пономарев заявил мне, что, конечно, как депутат я могу остаться работать в редакции, но товарищ Кравченко считает, что с моими политическими взглядами в идеологической организации, которую возглавляет коммунист, мне делать нечего. Кроме того, есть коллективное письмо, в котором мои коллеги отказываются со мной работать. Это было уже слишком. Я потребовал показать мне его. И что же выяснилось? Действительно, четыре человека подписали такое письмо-отречение. Одна фамилия мне была вообще неизвестна. Две другие подписи принадлежали девочкам, которые пришли в редакцию два месяца назад, редактировали тексты Кириллова и к «Взгляду» практически не имели отношения. А возглавляла список «отреченцев» подруга моей бывшей жены, в свое время написавшая «разоблачительное» письмо-пасквиль руководителям редакции. А теперь давай думать: кто от этого выиграл? Я, естественно, проиграл. Потому что потерял то главное, ради чего жил. Не просто работу, а работу любимую, работу, которую, ей-Богу, знал и умел делать не хуже, а лучше многих. К сожалению, дрязги и скандалы в творческих коллективах, в том числе в телевизионных редакциях, неизбежное зло. Но не везде. Мой небольшой опыт работы в составе команды фирмы Донахью и в Москве и в Нью-Йорке говорит о том, что там все без исключения работают на одного – лидера, чаще всего ведущего программы. Это ставит все и всех на свои места. И места для амбиций, сплетен, доносов там нет и быть не может. Случайные из таких команд изгоняются немедленно, иначе страдают все. То есть работают только те, кто может работать. У нас же все наоборот. Стоит тебе доказать делом, что ты можешь работать не только за кадром, но и в кадре и быть лидером команды, как ненависть твоих же коллег растет прямо пропорционально твоей популярности, причем не тех, с кем ты работаешь непосредственно, т. е. режиссеров, авторов, операторов (которые и делают в конечном счете тебя звездой), а тех, кто при этом лишь присутствует, вечно жалуясь на маленькую зарплату, огромную занятость и некомпетентность и бездарность лидера.

– Ты считаешь, что Мукусев и «Взгляд» суть тождественные вещи?

– Сомневаюсь! Ведь «Взглядом» назывались две по сути разные программы. Разные по манере ведения, монтажу, содержанию, и это было нормально. Мало того, в этой своеобразной конкуренции выигрывал зритель, потому что кто-то любил Мукусева и ненавидел Любимова, кто-то наоборот, а смотрели все. Ведь в главном – нашей политической позиции – и в оценках происходящего в стране, в истории «Взгляд» был един. Вот почему мы так долго лидировали в списке популярности. Меня не стало. И что? Ведь все осталось у ВИDа. И деньги, и прекрасная аппаратура, и тысячи обслуживающего персонала, и вдруг ставшее ласковым начальство, и сам этот голубой куб «Останкина», а главное – эфир, прямой эфир на многомиллионную аудиторию. Пожалуйста, ребята, работайте! И что же? Какие-то обозные матадоры и шоу-биржи? И это на том месте, где три года существовал некий журналистский храм под названием «Взгляд»?! А сегодня (1992 год – Е.Д .) вместо разрушенного «Взгляда» некая лужа под названием ВИD. Руководители которого со страниц газет кичатся своими доходами, а Передача-то где? Зачем тогда все это? Кто спорит, нужны. Ой как нужны сегодня и «поля чудес» и музыкально-развлекательные молодежные шоу. Но не вместо, а вместе с настоящей публицистикой, яркими, острыми политическими программами. И критерий оценки должен быть один – не удобство и благожелательство очередного телевизионного либо просто президента, а качество, мера таланта, уровень передачи и ее создателей. Можно по-разному относиться к телевидению времен застоя. Безусловно, прежде всего оно было частью чудовищной системы оболванивания людей. Но хоть и подлецы, но далеко не дураки работали на Старой площади. И подбирали они штаты в средствах массовой информации далеко не только по принципу политической благонадежности, личной преданности и верности «идеалам коммунизма». Профессионализм – вот что стояло зачастую на первом месте. Да, трудно, практически невозможно было говорить с экрана правду, не прибегая к эзопову языку, но в то же время не было и не могло быть халтуры. За нее люди изгонялись с телевидения даже скорее, чем за смелость в высказываниях. Сегодня же те, кто не имел доступа на широкий экран, лишь по причине своей профнепригодности заполонили эфир огромным количеством дешевки, пошлости, не скрывая при этом своих элементарных меркантильных интересов. А разве в кино, в театре, литературе сегодня положение лучше? И так будет до тех пор, пока в храме искусства – телевизионного, театрального, любого другого, будут хозяйничать торговцы.

– Ты в «огоньковском» интервью ты очень тепло и уважительно отозвался о двоих. Тем не менее ваши дороги разошлись.

– Ты имеешь в виду Сагалаева и Лысенко? Да, это одно из самых темных для меня мест во всей этой давней истории изгнания меня с ЦТ. Если бы она не имела продолжения, то и говорить было бы не о чем. Впрочем, все по порядку. Действительно, в 1978 году, когда я пришел в молодежку, Лысенко работал редактором-консультантом, а Сагалаев – заместителем главного редактора. То есть первый в меньшей, а второй в большей степени взяли меня под свою опеку. Я относился к ним обоим одинаково почтительно, хотя и чувствовал, что между ними существует, правда, не на людях, откровенная недоброжелательность. Анатолий Лысенко – грамотный, эрудированный журналист, был источником самой разнообразной информации для молодых журналистов, что, безусловно, помогало нам при подготовке передач избегать тайных и явных идеологических камней. То есть он действительно был консультантом. Но как человеку творческому ему безусловно хотелось делать и какое-то свое дело. Но такого дела не было. А были отдельные редкие передачи либо сюжеты в чужих программах. Ну а когда он был назначен заместителем главного редактора, вообще стало не до творчества. Ему поручили курировать «Взгляд». И он вынужден был превратиться в эдакого мальчика для битья, на котором начальники разных уровней срывали свою злость, либо в телефонную барышню, через которую высшее телевизионное руководство передавало нам, тем кто делал «Взгляд», свои «руководящие» указания. Ну а в свободное от этих дел время Лысенко наговаривал каждому из нас гадости про другого, считая, по-видимому, что принцип «разделяй и властвуй» – лучший и главный принцип руководителя.

Ну а с назначением его директором Российской телерадиокомпании, я думаю, что надежды на то, что это безусловно одаренный человек скажет, наконец, свое слово в тележурналистике и сможет реализовать себя, растаяли.

Что касается Эдуарда Михайловича Сагалаева, то, несмотря на тринадцать лет совместной работы и незначительную разницу в возрасте, я так и не смог перейти с ним на «ты». Настолько глубоко я уважал его как талантливого журналиста (вспомните хотя бы «Двенадцатый этаж», «Взгляд», «Семь дней») и как прекрасного организатора телевизионного процесса. Редчайшее сочетание. И сколько бы мне ни наговаривал на него тот же Лысенко, я не слушал и слышать не хотел ничего плохого о своем идеале. И вот это самый «идеал» вместе со своим «другом» Лысенко стали соавторами гнусного политического доноса на меня, который отправили в редакцию «Огонька». Там были настолько потрясены этим откровенным рецидивом 37-го, что категорически отказались его печатать. Правда, через несколько дней Сагалаев сам попросил снять его подпись с письма. Почему эти люди, тайно ненавидящие друг друга, вдруг объединились в столь неблаговидном деле? Не знаю. Но думаю, что не только уязвленное самолюбие Лысенко сыграло здесь главную роль. С ним все ясно. А вот Сагалаев… Здесь все сложнее. Перестроечные ветры выдули из цековских кабинетов, отделов пропаганды ЦК КПСС и ВЛКСМ тех, кто руководил идеологией. И завотделами, инструктора и другая партноменклатура, осела в редакциях газет, журналов, на телевидении. И стала медленно, но верно прибирать к рукам ту власть, которая стала выпадать из трясущихся рук старой партийной гвардии. Произошел медленный, тихий переворот. Обладая прекрасной способностью к мимикрии, эти люди вскоре возглавили издания и передачи, обличавшие застой. А если учесть, что эти «новые» были не только молоды, но и бесконечно циничны, не только грамотны, но и хитры и беспринципны, то очень скоро практически вся официальная пресса и телевидение оказались в их руках. Кроме того, чтобы стать зав. отделом ЦК или зам. главного, а тем более главным редактором какой-либо редакции, в большинстве случаев надо было переступить порог Лубянки.

Поэтому естественно, когда я в своем интервью не просто задел партийную номенклатуру, а высказал мнение о том, что руководство КПСС (и живое и мертвое) необходимо судить, то я противопоставил себя Системе, тем более, что я раскрыл и попытки вербовки меня КГБ. Сагалаеву надо было выбирать. Либо открыто встать на мою сторону, а значит, естественно, стать врагом Системы, либо, как сказал Александр Тихомиров, открыто «сдать» Мукусева. Сагалаев выбрал второе. Не только подписав на меня письмо в «Огонек», но и заявив о моей отставке с должности директора Союза кабельного телевидения СССР. Что ж, чисто по-человечески понять его можно. Ведь у члена Системы есть только два пути: либо с ней, а значит постоянное повышение по службе, почет и уважение, либо в окно или в петлю. Наивно думать, что та номенклатура, которая десятилетиями воспроизводила себе подобных, куда-то после Августа-91 вдруг исчезла, растворилась, дематериализовалась. Наоборот, особенно это чувствуется последнее время, она оправилась, консолидировалась и ведет сейчас тонкую, умную работу по медленному возвращению себе того, что от них ушло – власть, влияние и, как следствие, привилегии. И делается это при помощи структур бывшей Госбезопасности, которая прослушивает и записывает телефонные переговоры не только народных депутатов-демократов, но и правительство и руководство Верховного Совета. Что не мог опровергнуть и сам министр Баранников на слушаниях в парламенте о роли КГБ в августовских событиях. А мне сообщили, что на папках с расшифровками телефонных переговоров депутатов есть гриф «Хранить до 1995 года». То есть до тех пор пока будет действовать наша депутатская неприкосновенность. Что будет дальше с нами, нетрудно догадаться. Впрочем, дело не в нас. Что будет со страной? Ведь если придет бывшая партноменклатура к власти, то немедленно заснуют по городам черные грузовики-»машки», застучат топоры на лесоповалах, загремят выстрелы, польется кровь невинных, а на столы очередных хватов и абакумовых, в дела новых врагов народа, лягут и записи телефонных разговоров нынешних демократов. Дай Бог, чтобы всего этого не было! Но то, что происходит сегодня, и то, как Ельцин летит к своему Форосу, к сожалению, не дает повода для оптимизма.

Вот такое интервью не было опубликовано «Независимой» в 1992 году. А в качестве PS предлагаю пассаж из рукописи самого Мукусева:

«В течение многих лет работая в молодежной редакции бывшего ЦТ и трех лет депутатом Верховного Совета, я имел возможность получать огромное количество информации не только от своих газетных и телевизионных коллег, но и из источников практически во всех властных структурах. Кроме того, так уж случилось, что все это время я занимался конкретным жанром журналистики – расследованием, в том числе во многих горячих точках, и не только на территории бывшего СССР. Считаю, что это позволяет мне выстроить собственную версию убийства Влада. Но я так далек от того, чтобы считать это истиной в последней инстанции. Скажу больше – я буду счастлив, если узнаю, что правда об убийстве Влада ничего общего не имеет с тем, что думал об этом я…

К концу четвертого года существования «Взгляда» ребята, в том числе и Влад, начали зарабатывать на программе деньги. Появились заказные сюжеты, рубрики, даже фирмы, которые от имени «Взгляда» что-то продавали и покупали. Но это было только начало. В 90-м году «Взгляд» закрыли, а я был вынужден уйти с Центрального телевидения. Но при этом я оставался депутатом Верховного Совета Российской Федерации. И в конце 92-го года Комитет по СМИ попросил меня как телевизионного профессионала, прошедшего путь от младшего редактора до главного выпускающего программ, сделать экспертную оценку документов КРУ Минфина по проверке «Останкино». Там было зафиксировано то, что с точки зрения Минфина являлось нарушением.

Самое страшное: в этих документах я обнаружил несколько страниц, посвященных деятельности ТО «Эксперимент» (бывшей молодежной редакции ЦТ). И это был приговор. Возьмем, для примера, программу «Поле чудес» и условные деньги. Фактически передача стоила пусть тысячу рублей. Коммерческая организация «ВИД» заключала договор с государственной организацией «Эксперимент» о производстве «Поля чудес» не на тысячу рублей, а на сто тысяч. Мало того, на эту тысячу рублей снималась не одна, а четыре передачи: государственные средства разворовывались в фантастических масштабах. По тому Уголовному кодексу при необходимых доказательствах наказание могло бы быть очень суровым, вплоть до высшей меры.

Но еще более жуткие вещи я узнал в «Останкино» от своих бывших коллег. Оказывается, полный финансовый беспредел творился прежде всего в получении рекламных денег. Одна минута в прайм-тайм стоила тогда примерно 40 000 долларов. Но чтобы вставить эту рекламу в конкретное «Поле чудес», рекламодателю нужно было заплатить еще столько же производителю в карман. То есть существовал своеобразный конкурс рекламы. По мнению работников «Эксперимента», доходы от этой «замечательной» коммерческой деятельности составляли около 200 000 долларов за одну передачу…

В то время мне был предложен пост гендиректора «Останкино». Моим условием было: немедленная передача всех этих документов в Генпрокуратуру. Этого не произошло, я отказался от «Останкино», а документы якобы сгорели в Белом доме в октябре 93-го.

Как человек, которого Влад сам как бы выбрал себе учителем, я могу сказать, что Листьев не состоялся как журналист. Может быть, и к лучшему. Потому что журналистов много, и есть даже институты, в которых их обучают. А для шоуменов, ведущих телепрограмм у нас нет учебных программ, этот талант либо есть в человеке, либо нет. Влад был шоуменом от Бога. Я говорю об этом не ради добрых слов – убийцы совершенно точно рассчитали реакцию общества и нас, журналистов, на убийство Влада – глубокий шок. Если бы в течение первых сорока дней какой-нибудь чиновник правоохранительных органов или властных структур только бы заикнулся, что убили не журналиста Листьева, а Листьева-коммерсанта, думаю, своего кресла он лишился бы немедленно.

Именно шок не позволил и нам, журналистам, на передаче памяти Влада, которая прошла в «Останкино» сразу после убийства, задать главный вопрос и себе, и всей стране: кому выгодно? У меня есть основания полагать, что этот вопрос вопреки тому, что думали заказчики убийства, все-таки возник сразу у первого следователя Бориса Уварова. Он сразу же заинтересовался финансовой деятельностью «ВИДа», и Листьева в первую очередь. Через три месяца мы встретились с ним в его кабинете. Разговор велся без протокола, часов шесть, и если поначалу это были его вопросы – мои ответы, то потом Уваров начал выстраивать определенные версии. Одна из них потрясла меня: заказчики убийства – в ближайшем окружении Влада. К сожалению, Уваров дал интервью на эту тему какой-то местной газете, что, вероятно, и стало причиной его отстранения от дела. А само дело было моментально после этого развалено.

Так говорил Мукусев. За что купил – за то продал. Слов не изменив. Однако не поверив половине. Ну ладно, не половине, четверти. Но это составная моего ремесла = сомневаться и не доверять.

* * *

– А как сложилась твоя судьба после 93-го? Я время от времени видел тебя на телевизионных экранах…

– Это были лишь короткие эпизоды на маленьких каналах: на РЕН-ТВ и ТВЦ. Ельцинский запрет доставал меня и там. В начале 90-х Михаил Полторанин, тогдашний министр по печати, предложил мне возглавить Первый канал. Я согласился с одним условием – немедленная передача всех материалов проверок деятельности Останкино, проведенных по требованию Верховного Совета, в Генпрокуратуру. Согласно этим документам все, что происходило тогда на телевидении, имело юридическое название – мошенничество в особо крупных размерах. А попросту чудовищное разворовывание спонсорских, рекламных и бюджетных средств, бесконтрольная сдача студий под склады, распродажа дорогостоящей аппаратуры и техники. А с телеэкрана при этом неслось: «Мы сидим, а денежки идут». И многие миллионы бывших советских граждан создавали миллиардные состояния хозяевам финансовых пирамид. Полторанин на мои условия вроде бы согласился. Но тут, же в некоторых газетах прошла информация, что я в запое, мало того, что у меня цирроз печени, и дни мои сочтены. Информация эта была любезно доведена до Черномырдина, и он, естественно, отказался от моей кандидатуры. С подобным черным пиаром я встретился еще раз через несколько лет, когда получил предложение одного из зампредов правительства возглавить вновь создаваемый холдинг ВГТРК. Уже существовал Интернет, и накануне рассмотрения кандидатур в сети появилась информация, что я болен СПИДом и заразил меня мой сексуальный партнер, одесский докер, негр по имени Чарли. Причем были указаны даже адрес больницы где-то на Соколиной горе и номер моей истории болезни. Одним словом, против меня уже работали настоящие профессионалы. Понятно, что «узнав об этом», учредители нового холдинга мою кандидатуру отклонили, а начальником 2-го канала стал Швыдкой. Но все это – ерунда. Я горжусь тем, что стоял у истоков более двух десятков региональных компаний, в основном в Сибири. То есть я начинал настоящее Российское телевидение, а не сегодняшний отдел пропаганды по промыванию мозгов.

Есть такай суфийская притча XII века, авторство которой приписывают Хакиму Санаи Газневи. Про трех самоуверенных слепцов и боевого слона. Под стенами города слепых встал лагерем владыка со своим войском, в арсенале которого было невиданное животное. Горожане послали экспертов на инспекцию диковины. Вернувшись, троица доложила о своих впечатлениях.

Первый, который оттактилил ухо гигантского млекопитающего, доложил, что слон есть нечто ковроподобное и шершавое. Ощупавший хобот возражал:

– Слон есть гибкая мускулистая труба, страшная и разрушительная.

– Нет, слон это твердая колонна, – полемизировал третий, исследовавший ногу.

«Созданное умозрением не ведает о Божественном. В этой дисциплине нельзя проложить пути с помощью обычного интеллекта» – резюмировал Хаким.

Замечу, что все трое слепцов были искренны. И не пытались манипулировать согражданами. Что, впрочем, на результате не сказалось.

Так и три репортера, рассказывающие об одном и том же, рисуют разные картинки. И при этом еще и потребитель репортажной продукции видит лишь то, что считает нужным. Удивительно, но порой даже объекты публикаций умудряются замечать только хобот. Или хвост. Или еще что-нибудь. Игнорируя картину в целом.

Ныне СМИ не суть источники информации, но красивые интерпретационные площадки. Поскольку зритель/читатель/подписчик с алчностью карася клюет не на само событие, а на гламурную медиа-упаковку. Равно как авто-гигант штампует джипы да седаны, так и СМИ продуцируют «реальности». Свои, уникальные. Их и реализуют. «Реальность» может быть депрессивно негативной, как в «Моменте истины» мега-надрывного манипулятора Андрея Караулова, или жизнеутверждающе ироничной, как в «24» саркастичного флегматика Михаила Осокина. Завидно политкорректной а-ля-»Ведомости» или напористо агрессивной, как в «Комсомолке». На любой вкус. И цвет. Можно – желтый. Можно – голубой. А надо, так и жовто-блакитній.

На одной и той же лестничной клетке можно существовать в альтернативных медиа-пространствах. Кто-то живет при «кровавой гэбне» Путина, когда святых гнобят в лагерях, а ельцинская свобода слова только снится. Кто-то – в «реалити-шоу» Ксении Собчак, где доминирует перманентный поиск полового партнера. Можно существовать в декорациях военного времени. Или – на фоне добродушного развитого капитализма. Все зависит от точки отсчета, задаваемой набором СМИ. Слушатели «Эха Москвы и сегодня наслаждаются ощущением лубянских преследований подобно диссидентам 70-х.

Аудитория предпочитает сказки, свидетельством чему не только тиражи таблоидов, но и скандалы, генерируемые представителями т. н. качественной периодики. Незабвенна история Джека Келли, маститого автора (с двадцатилетним стажем работы!) единственной общенациональной североамериканской ежедневки USA Today. Автор 720 постановочных историй пять раз выдвигался на соискание Пулитцеровской премии (Pulitzer Prize). И прошел-таки наконец в финал. И все благодаря высокохудожественным выдумкам про сербских террористов, таинственных мятежниках и мифических повстанцах из Грозного. Был разоблачен коллегами-завистниками. Премию пришлось вернуть post-factum.

Приведенный пример есть правило, а не исключение. Напомню о скандале с мега-качественным изданием The Washington Post и ее звездой 80-х Джанет Кук. Для начала она наврала в отделе кадров про свое обучение в Сорбонне и это вранье прокатило. Выводы девушка сделала. Методу отработала. Сенсацией стала серия ее очерков о трагедии семилетнем мальчике, подсаженном злыми дилерами на сладостный героин. Материал «Мир Джимми» получил ту же Пулитцеровскою премию. Но! Самое интересное, что крепкий хозяйственник города Вашингтонска Мэрион Барри набрал политические висты, викториально отрапортовав публике, что ребенку оказана помощь и юный наркоман твердо стал на лыжню реабилитации. Досужие газетчики принялись рьяно искать объект мэрской заботы. Не нашли. Он существовал лишь в воображении пронырливого мэра. И талантливой журналистки.

После миниатюры «Взгляда» о трогательном голубоглазом сироте Сереже, спевшем ангельски-пронзительное «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестко», коллеги-газетчики пожелали усыновить ребенка и оказать помощь духовому оркестру провинциального детского дома. Это, по мне, один из самых блистательных сюжетов за все время существования отечественного ТВ, шедевр от тандема Демидов/Мукусев (именно Иван срежиссерил этот эпизод).

Резонанс был ошеломительный. В Ереване создали фонд имени Сережи. А с Камчатки прислали в редакцию «молодежки», выпускавшей легендарную программу, контейнер с красной икрой и прочими лакомствами для мальчика. Однако автор хит-сюжета Владимир Мукусев, как выяснилось, просто не обзавелся координатами объекта. Ведущий вынужден был обратится к фанатам с пространной сентенцией. Мол, много в стране детдомов и Сережей немало. Позже он мне рассказал, что, мол, просто не желал подставлять мальчика под избыточное внимание доброжелателей. Свежо предание, а верится с трудом…

Ну да ладно. Там хотя бы не стоял сакраментальный вопрос «А был ли мальчик?». Мальчика вся страна видела (аудитория мукусевских выпусков «Взгляда» была под 200 миллионов!). И более тысячи зафиксированных усыновлений в течении месяца. К вопросам о журналистских фантазиях, кстати. Читал, что, дескать, Мукусев якобы так был растроган во время эфира, что разрыдался прямо в студии и не смог вести передачу. Просто бред. Владимир был (и остался, полагаю) супер-профи. Со всеми «+» и «-» этого ремесла.

Анатолий Лысенко рассказывал:

– Давным-давно, когда не было ни «Взгляда», ни «До и после полуночи», работал я с журналистом, по-мукусевски талантливым и, к сожалению моему, рано умершим. Так вот, он как-то сделал сюжет о сексуальной раскрепощенности. Это было на фоне «открытия», что «секс в СССР есть». Сюжет был записан с хорошенькой алма-атинской студенткой лет двадцати, которая поделилась тем, что у нее было три партнера. И самое главное: она призналась, что ничего страшного в этом не видит. Я сказал, что в эфир это не дам. Ведь она – дура, которая не осознает, что подписала себе приговор, что она, естественно, вылетит из комсомола, из института, отправится обратно домой, а там, в шахтерском поселке, жизни ей не будет. Кончилось тем, что сюжет вышел с ее закадрированным лицом и смикшированным голосом. Через пять минут после эфира: звонок от председателя Гостелерадио Казахстана: «Толь, мне тут из ЦК звонили. Нужны координаты героини: меры предпринимать». Это к вопросу об ответственности журналиста.

Тогда, конечно, действовала иная система координат. Когда в 2012 году организаторы музпремии слили Ксению Собчак, не пожелав иметь в качестве ведущей абсолютно развлекательного шоу одиозную политизированную фигуру, обсуждался демарш ее соведущих, главным образом Андрея Малахова, который с Ксенией дружен. Андрей Лошак написал у себя в Facebook’е: «Поп-культура все активнее присутствует в нашей «революции» – Божена, Собчак, теперь вот Малахов. Да и Акунин с Парфеновым не высоколобые авторы. И в этом отличие нынешних «диссидентов» от диссидентов без кавычек 60—70-х. Тогда инакомыслие было уделом узкого круга преимущественно московской интеллигенции. Сегодняшний отказ Шелест и Малахова вместо Собчак вести премию Муз-ТВ можно сравнить с тем, как в 70-е пять академиков, включая Капицу, Гинзбурга и Зельдовича отказались подписывать письмо против «антисоветчика» Сахарова. С одной стороны, да, какие времена, такие и герои. С другой – в те годы совершенно невозможно было себе представить, чтобы кто-то из масскульта открыто выступил против решений власти (ну например Эдуард Хиль в защиту Александра Галича). И благодаря этой своей попсовости нынешний протестный движ совсем не такое безнадежное мероприятие, как у наших советских предшественников».

Я считаю не столь важным, что тогда под горячую руку подверстали к протестному движению многих аполитичных персонажей (фотограф Вася Кудрявцев первым же комментом к посту Лошака заметил: «С Шелест был сегодня в переписке! Она в баку! Ничего она про это не знает! Вообще!!! Навальный ее сегодня дико троллил в твиттере! Вел себя, мягко говоря, странненько…»), но аналогии эти достают.

Помню такой эпизод из собственной практики. В журнале «Компания», который мне довелось возглавлять после того как банкир Сергей Родионов купил этот еженедельник у винодела Андрея Григорьева, была рубрика Déjà vu. С вполне понятным посылом. И вот на одной из редколлегий заместитель главного редактора (доставшийся мне в наследство от прежнего хозяина), известный деловой журналист предложил к юбилею академика Сахарова сделать очерк о Ходорковский. Дескать, Михал Борисыч = Сахаров 2.0. Это был 2005 год. Приговор МБХ только недавно огласили.

Я был потрясен такой вопиющей тупизной. Как-никак за четверть века (!!!) до своей ссылки в 1980 году Андрей Дмитриевич подписал «Письмо трехсот» против печально известной деятельности «академика» Лысенко. В 1966 году подписал еще одно письмо – Брежневу против реабилитации Сталина. В 1975 году написал книгу «О стране и мире». В том же году академику присуждена Нобелевская премия мира. Человек осознанно и добровольно пожертвовал своим привилегиями ради Идеи. А Ходорковский просто бился за бабло + власть (что есть абсолютные синонимы в контексте нынешней России, где «дети колбасы» правят бал и в Кремле, и на Болотных).

Что делал Ходорковский за 25 лет до ареста? Строил комсомольскую карьеру. Я за год до описываемой редколлегии лишился должности главреда другого делового журнала – «Карьера». Именно за публикацию обложки на которой были изображены Путин и Ходороквский с лаконичным выносом «Первачи». Ну и подобложечного текста Марины Леско, в котором отмечалось, что советские люди имели выбор: делать карьеру в Системе (вступать в партию, заниматься общественной работой, идти в номенклатуру и т. д.) или не делать и что эта пара к началу 90-х определилась со ставками: Путин с помощью своего культурного капитала стал упорно зарабатывать социальный. Короче, я объявил, что про Арестанта №1 мы можем писать что сочтем нужным, но сравнивать его с Академиком считаю неуместным. Журналист, предложивший тему, поставил ультиматум: публикация или уход. Предложил написать ему заявление по собственному прямо там же, на редколлегии. Что и было исполнено.

Занятно, что настрой медиа-среды не изменился. Угу, ведущий Малахов = академик Капица. Сегодня. Ну-ну.

Помню, во время «разгрома» НТВ в 2001 году члены УЖК (Уникального Журналистского Коллектива) этой компании сравнивали себя с моряками подлодки «Курск». На полном серьезе. В публичных выступлениях. Мученическая смерть в их системе координат приравнивалась к тем печальным обстоятельствам, когда они не могли выплачивать кредиты, вынуждены были продавать джипы и менять в своем рационе фуа-гра на салями. Я же говорю: ДЕТИ КОЛБАСЫ.

Кстати, Андрей Лошак тогда остался с новым руководством канала, в обойме штрейбрейхеров. Он работал в «Намедни» у Леонида Парфенова. Который тогда, сдав коллег вместе с Татьяной Митковой, карьерно выиграл. Наверное, он «сегодняшний Галич». Каждому сезону – свои галичи и сахаровы.

Но вернемся к нашим заокеанским баранам. В 1998 году сотрудник The New Republic Стивен Глэсс рассказал о другом мальчике, 15-летнем хакере, которого боссы компьютерной корпорации трудоустроили, чтобы рекрутировать дарование, взломавшее их защитные коды. Но коллеги из Forbes, пожелавшие подзаработать на чужой удаче, обнаружили: юный гений – очередной журналистский миф. На ровном месте.

Замечу, что бюджеты US-изданий не сравнимы с отечественными и там работают реально тщательно & качественно. В частности, во всякой мало-мальски респектабельной газете есть спецотделы по проверке фактуры (fact checking): журики обязаны сливать туда все контакты и записи инспекции ради. Однако, на каждую хитрую жопу, как известно, найдется что-нибудь с винтом. Стивен не поленился зарегистрировать лже-компанию и даже запустить сайт вымышленного монстра. Инспекторам дан был номер телефона «сотрудника», роль коего исполнил родственник репортера. Но вот ребята из Forbes оказались профессиональнее и еще одна журналистская афера была разоблачена.

Мораль сей басни тривиальна: читатель ведется не на Факт, но на Подачу. Как в мукусевском сюжете: дело не в детдомовских сиротах вообще, а в трогательном певце Сереже, который не столько персонифицировал проблему, сколько сам по себе произвел впечатление на «взглядовскую» аудиторию. По сути, репортеры грешат не порочной фальсификацией, а расстановкой акцентов и художественной компиляцией а-ля покойная Анна Политковская. Потребитель жаждет, чтобы ему «сделали красиво». Это и постулирует бесстыдную гламуризацию информационного потока. И выпрыгивающих из окон жертв атаки на башни ВТЦ берут лишь общим планом, чтобы не зримы зрителю были гримасы отчаянья и не видно было брызгов мозга при ударе об асфальт.

На Евразийском медиафоруме 2007 года медиа-идеолог Марина Леско сравнила события 11 сентября 2001 года с перфектной постановкой: «В том телесобытии мирового масштаба все было учтено – от погоды и мифологических особенностей человеческого восприятия до профессионализма медийщков. Те, кто готовили суперпроект, точно рассчитали, какой должна быть картинка, чтобы сразу настроить мысли «на вечное» (раннее утро, башни, подобные Вавилонской, невинные жертвы…), сколько нужно времени, чтобы подтянуть все имеющиеся в наличии камеры к месту событий, как сделать так, чтобы зритель был постоянно в напряжении. Короче, авторы продумали все детали, которые необходимо учитывать при постановке подобного рода зрелища. А главное, все было по-настоящему: люди в кадре умирали. Но без чернухи: все, что видел зритель, – это растворяющиеся в небесной лазури фигурки, которые обреченно летели в никуда, крепко взявшись за руки, гонимые огнем из окон в мир иной. Тот эфир продлился порядка двух часов – столько, сколько нужно, чтобы зритель успел пережить катарсис и подустать. Затем башни рухнули одна за другой, похоронив под собой всякую надежду на хэппи-энд и возможность узнать когда-либо, кто кого нанял с целью осуществить эту уникальную и, безусловно, грандиозную художественную постановку. Таким образом, если понимать под словом «гламур» упрощение и украшение, то есть художественную обработку реальности (иначе говоря, лубок), то становится ясным, что тенденция гламуризации существовала всегда, существует ныне и не умрет никогда».

Важна последовательность. Востребованы мыльные оперы. Поэтому у каждого СМИ есть собственные персонажи, в жизни которых происходят вполне предсказуемые события. Именно на привыкании к определенному типу псевдореальности зиждется лояльность потребителя медиа-басен. Потребители СМИ жаждут одного лишь скушать соответствующий их текущим умонастроениям журналистский вымысел, грамотно упакованный в формат репортажа.

Однако в отличие от голливудских блокбастеров и бразильских сериалов, импортные медиа-форматы не всегда пользуются спросом у нашей публики. Работаем поэтому над своими. Во всяком случае, так я вижу медиа-слона. Не уверен, что это хвост.

* * *

Валерий Кичин после скандала с обысками у Ксении Сочак обнародовал в своем ЖЖ материал, публикацию коего в свое время, предполагаю, торпедировала Анна Политковская. Воспроизвожу запись из блога кинокритика:

«Прочитав о подробностях обыска у Собчак, я должен бы, по идее, преисполниться к ней сочувствием. Потому что действительно – беспредел. В туалет женщина должна была ходить под присмотром ОМОНа! Как тут можно не возмутиться! И как не посочувствовать жертве беспредела, который у нас беспредельно множится, причем по инициативе не властей (они попустительствуют, но это другое). По инициативе «снизу». Выпустили на волю, легализовали самые звериные инстинкты людей – и они рады стараться! И пытаюсь понять, почему сочувствия нет. Именно по отношению к Собчак. Ответ прост: г-жа Собчак получает сполна от ее же учеников. Она (не одна она, разумеется, но и она!) трудолюбиво воспитывает вот таких людей, легко теряющих человеческие черты. Беспредельщиков, не знающих, «что такое хорошо и что такое плохо» и гогочущих над этими устаревшими определениями.

Она получила удар ею же запущенным бумерангом. И этого даже не понимает. А значит – уже не так умна, как предполагается. За то, что беспредел проповедуется, телеканалы и платят те самые миллионы. Ее столь эффективный бизнес на этом построен – на распаде общественной морали. Понимаю: здесь нет специально поставленной зловредной задачи. Это просто бизнес: что хорошо продается, то и предлагаем. А то, что у ее «Дома-2» уже есть своя криминальная биография, ее лично как бы не касается – она же просто зарабатывала деньги! Теперь – коснулось. И пусть в этом винит в том числе и себя.

Общественная психология, уже давно доказано, меняется под воздействием масс-медиа. Меняется сам способ взаимодействия с окружающим миром – становится романтичнее или, наоборот, циничнее. Это великолепный способ манипулировать людским миром. И то, что кажется невинным, может иметь последствия сокрушительные и необратимые.

…Еще в 90-х я написал статью, которая выламывалась из тогдашних представлений о нашем прогрессивном телевидении. Это было сразу после потрясшего всех убийства Листьева. Убийц, как известно, не нашли до сих пор – и ясно, что не найдут. Но меня интересовал тот самый убийственный бумеранг, который косит людей, его же запустивших. И я написал, что, фигурально говоря, Владислава Листьева убил Владислав Листьев. Статью немедленно приняли к печати в «Общей газете» Егора Яковлева. Но одна из влиятельных журналисток, очень хороших и самоотверженных, тогда заявила, что если это будет напечатано, она уволится. И действительно: программа «Взгляд» тогда считалась первым предвестием нового демократического телевидения, она была священной коровой для российской интеллигенции – а я посмел усомниться в ее прогрессивности. Егор Яковлев отступил, статью сняли. Но написанное меня мучило и требовало выхода – я понимал, что затронул нечто очень важное, что станет очевидным спустя много лет.

И по просьбе друзей отдал статью в лос-анджелесский еженедельник «Панорама» – пусть будет напечатана хоть там. Через месяц мне позвонил гениальный актер и режиссер Ролан Быков. Он случайно прочитал статью, счел ее провидческой и теперь не понимал, почему она напечатана не в России. Брался ее «пробить» – считал ее важной для понимания происходящих процессов и их последствий. Для понимания причин распада всех этических принципов, на которых строится человеческий разум. Ролан Быков не успел – вскоре его не стало.

По-моему, случай Собчак только подтверждает то, что понимание медийного бизнеса как способа добычи миллионов любой ценой однажды неминуемо обратится против того, кто такой бумеранг запускает.

Стыдно сказать: я пошел в журналистику, чтобы быть полезным людям. Это был такой первый импульс. Уже вижу снисходительные улыбки. Кретин был, понимаю. Думал: врач лечит человека, журналист – общество. Болезней было много. Рубрика «Письмо позвало в дорогу» не сходила с газетных полос. В редакцию обращались как в ЖЭК или в обком партии: надеялись, что помогут. В отделах писем сидели очень серьезные женщины, строго контролировали – кому помогли, кому не удалось. И чтоб на каждое письмо был ответ. Бюрократия. О главной болезни, конечно, не заикались, но частные нарывы лечили. Гласности побаивались в довольно высоких верхах. Помню неправдоподобную теперь картинку: второй секретарь большого обкома уважительно записывает в блокнот критические наблюдения приезжего журналиста. Он был прохиндей, этот секретарь, но делал вид, что репортер открыл ему глаза. Он боялся, что выйдет статья, и обкомовская дурость станет видна начальникам в столице. Тогда удалось сохранить один из лучших в стране театров. К журналистам тянулись, как к доктору. Им верили. Письма приходили мешками, они излучали тепло и благодарность. Было хорошо на душе просто потому, что жизнь, вроде, проходит не зря. Р-романтик с большой дороги… Потом пришла демократизация. Тоталитаризм свергли. Бюрократов больше нет, письма никто не учитывает, на них можно не отвечать. Да их и писать перестали.

«Ух, как же вас, журналюг, в народе не любят!» – читаю в каком-то репортаже из «горячей точки». Похоже, автор процитировал это с гордостью. Все плюсы и минусы поменялись местами. Профессии, ради которой я шел в журналистику, больше нет. Наша печать, в массовом порядке вышедшая на рынок, как на панель, с единым лозунгом «Клиент всегда прав», в судорогах коммерциализации растерявшая и позиции и традиции, сама роет себе могильную яму. Многие издания в нее уже свалились. Другие шатаются на краю.

О традициях нужен бы отдельный разговор. Об отечественной публицистике, например, какой почти не знает пресса Запада. Но именно поэтому пресса Запада, при всем ее умении добыть информацию и раскрутить сенсацию, менее интересна, чем наша времен многомиллионной «Литературки». Ведь публицистика – это драма не только факта, но и мысли. В конце 10-х годов ХХ века было решено, что пусть человечество топает само по себе, а мы пойдем своим путем. В конце 80-х все перерешили наоборот: любой опыт хорош, кроме нашего. «Новая журналистика» драму мысли отбросила как наследие тоталитарного прошлого. Она вообще предпочитала не задумываться. Тон печати быстро менялся, становился все базарнее и крикливее. Драма мысли все чаще заменялась гамом скандала. А потом была и вовсе перевернута вся привычная иерархия ценностей. На первых страницах некогда уважаемых изданий резвятся «светские хроникеры» – кто в чем, кто с кем…

В принципе это шаг, как принято говорить, судьбоносный – вот так сменить иерархию ценностей: подрастают дети, уверенные, что нет на земле ничего более важного, чем последний прикид ныне забытого Богдана Титомира. Похоже, «новая журналистика» более всего озабочена увлекательным процессом отречения от старого мира и отряхиванием с ног праха любых его традиций. Чтоб никакой преемственности! Чтоб сразу, хряп – и отрезали! Благое дело омоложения кадров стало лучшим способом побыстрее осуществить эту хряп-операцию. На роль властителей дум стали претендовать люди непосредственно из детсада. Манная кашка становилась для них универсальным критерием нравственности.

И вот пишет новорусский репортер – в сущности, тоже о том, чем его соблазнила профессия: «Журналист, горемыка, вынужден торговать собою. Да вы сами знаете про «вторую древнейшую». Так что подкормить журналиста, налить ему рюмочку, позолотить, если угодно, ручку, – дело праведное. Журналист все-таки сила: не накормите, писать не будет». Парнишка, конечно, с юмором, но вообще-то он всерьез. Это его кредо. И он хочет, чтобы «журналюг» любили? «От романтики у меня начинается отчетливая тошнота» – это из программной статьи новорусского теакритика. Ну хорошо. Что взамен романтики? Уж это мы знаем, – вскричали тут люди из детсада. И принялись упоенно делиться с читателем тем, как, где и сколько раз они мочились, какали и испытывали оргазм. «Люди, твою мать, орлы, куропатки, блин». По-моему, гениальная фраза» – восхищается «новый эстет» «новой драматургией».

Освободившись от груза мыслительных процессов, писать (на этот раз с ударением на втором слоге) стали много. От упоения собою к вечеру забывали, с каких позиций писали утром. Это было и неважно. Важно – «как я себя». «Я» всегда убедительно, поскольку универсально. Все какаем» – делится размышлениями плодовитый «новый интеллектуал». Но обильное непроизвольное словоиспускание – не журналистика, а медвежья болезнь.

Базар. А базар – не рынок. На рынке покупают – на базаре плюются семечками да бьют морду кому ни попадя. И вот уже мордобой стал нешуточным: гибнут люди. И журналисты едва ли не в первую очередь. Понимаю болезненность темы, но не могу не вернуться к вопросу, много лет будоражащему воображение и совесть: кто убил Влада Листьева? Конечно, был киллер. Возможно, был заказчик убийства. Мы не знаем и вряд ли узнаем, кто они. Но ясно, что своих убийц телевидение готовит само. Готовит трудолюбиво и ежедневно. Кует их, холит и тренирует уже много лет.

А как прекрасно все начиналось!

…В знаменитой программе «Взгляд» первых лет перестройки улыбчивые молодые супермены предстали «рыцарями правды» и борцами за «новое телевидение». Смысл новизны, кроме разрешенной, но все равно вызывавшей уважение независимости суждений, был в особом ритме, в котором существовали динамичные молодые люди. Он был естественным, в нем было свое обаяние. Тогда он казался динамикой нового времени.

Сегодня ясно, что это – мотыльковость, которая из модного стиля постепенно перерождалась в жизненную позицию. Ни на чем нельзя cосредоточиться более чем на пять минут. Надо спешить: какая к черту философия, нас ждет очередной клип. Мысль, едва возникнув, зарезается на полуфразе, и уже никого не волнует, чем она завершится: наметили тему любой важности, отметились – и мимо.

За полтора часа программа успевала поговорить обо всем – и ни о чем всерьез. Но воспринимали ее всерьез. Как знак нового сознания. Как образ мысли поколения. Отражала ли она потребности общества? Несомненно. Она давала иллюзию прикосновения к предметам доселе запретным, охотно и задиристо разоблачала. Но дальше не шла. Ее борьба состояла из мелких тычков-кусаний и никогда не переходила на уровень интеллектуальный, не стремилась разоблаченное осмыслить и тем дать обществу реальный толчок к самосовершенствованию. Ибо у телевизионной программы не было – программы. Никакой вообще. Все как в коммунистической классике: весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем… Что «затем» – об этом новая российская журналистика даже не задумывалась.

В разоблачениях отчетливо проглядывал коммерческий расчет – борьба хорошо продавалась, была в моде, общество политизировалось и требовало новых допингов, разжигающих митинговые страсти. Искать опоры некогда: надо расшатывать и разоблачать, разоблачать и расшатывать – это так современно! Поэтому пошатнут – и наутек, в спасительное пространство музыкального клипа, ориентированное на подкорку, а вовсе не на сознание. На инстинкты, но не чувства.

Это и для политики открывало новые горизонты: политика браталась с шоу-бизнесом, она обретала новый мощный рычаг манипуляции огромными массами людей, прикипевшими к телевизорам. В поисках новых, более динамичных и зрелищных телевизионных форм прогрессивные молодые люди не только делали из живой мысли удобоваримый фарш. Они дали себя использовать в таких политических целях, о которых и в страшных снах не помышляли. Инстинкты теперь доминировали как на телеэкране, так и на митинге, как в бесконечных клиповых камланиях, так и в Государственной Думе. Академики Сахаровы и миротворцы Ковалевы, взывавшие к разуму, на этом фоне гляделись либо скучной аномалией, либо шутами гороховыми.

В топке «Взглядов» и множества эпигонских программ, хлынувших в эту расщелину журналистики, тогда сгорело практически все, на чем стояла не только советская идеология, но и национальная культура. Телевидение показало, что оно действительно огромная власть. Оно формирует общественное сознание. Но на уровне не размышления, а – гипноза. Формирует ритм жизни (мотылькового образца) и способность (точнее, неспособность) людей проникать в глубь явлений. Формирует для общества систему ценностей и модных имиджей.

На этих дрожжах выросло поколение «короткого дыхания». Поколение с бычьей шеей, «качки», «новые русские» с хорошо развитым хватательным инстинктом и полным отсутствием культурных навыков. Пятиминутный сюжет был для них привычным размером. На шестой минуте они скучали и переключались на другую программу. А так как соскучившийся зритель – гроза рыночного ТВ, стало быть, надо удержать внимание любой ценой. «Оставайтесь с нами!», – неутомимо взывал с экрана Любимов. Но удерживать внимание людей становилось все труднее. Клиповое сознание не предполагало мыслей самостоятельных и логичных. Клип не знал такой категории, как мораль.

Поняв, что политические клипы (ток-шоу, как именовали их во «Взгляде») перестают пользоваться успехом, Листьев легко перешел в сферу шоу-бизнеса, позаимствовав у американского ТВ удачную форму азартной игры-викторины. Возникло «Поле чудес», само название которого неизбежно вызывало ассоциации со Страной Дураков и еще раз подтверждало худшие подозрения: цинизм становился главной чертой новой журналистики. Телевидение первым уравняло и политику, и экономику, и все сферы жизни – с игрой, впрямую включив их в игровое пространство, сделав парламентские слушания – потехой, убийство – зрелищем, войну – азартнейшим из зрелищ. «Что наша жизнь – игра!» – это талантливый Влад Листьев доказал и жизнью своей, и карьерой, и даже смертью.

Элементом коммерческой игры был сам героизм первых правдолюбцев российского телеэкрана. Ироничные, артистичные и раскованные, как на арене, они очень грамотно, по законам рынка, сформировали свой имидж героев, охотно при случае подчеркивая эффектные опасности своего положения. Как-то они позволили себе даже леденящую кровь инсценировку: в момент передачи «Взгляд» тишину студии вдруг прорезали сухие хлопки выстрелов и откуда-то из-под потолка посыпались молодчики в пятнистых комбинезонах – случился вооруженный захват телестудии в прямом эфире, и зрители у экранов не сразу поняли, что это – всего лишь щекочущий нервы аттракцион, очередной клип на модную тему.

Порезвились, посмеялись, перемигнулись: «Оставайтесь с нами!». В принципе винить ребят невозможно: они увлеченно и талантливо разрабатывали, в противовес осточертевшей системе советского партийного телевидения, новую вещательную модель. В разработках не было, как мы отмечали, никакой внятной программы – культурной или, не дай бог, идейной. Чтобы не изобретать велосипед, просто копировали приемы американского ТВ, без затей перенося их на отечественную почву. Делали свое дело, не слишком задумываясь о мере своего воздействия на общество и возможных последствиях. Для них хорошо было все, что способствует коммерческому успеху, и они «раскрутились» всем на зависть: пошли шикарные круизы, дорогие роскошные фирмы, собственные бульварные газеты, на экранах закрутилась всероссийская рулетка, принося баснословные доходы. Под мощным влиянием своего расковавшегося телевидения общество постепенно оттаивало от спячки. Оковы пали, но взамен не предлагалось никаких нравственных ориентиров, никаких богов, кроме доллара, никаких эстетических ценностей, кроме пряных, доселе запретных плодов, и никаких лозунгов, кроме: «Обогащайтесь!». И свобода воспринималась с предельной, пьянящей простотой: теперь все можно.

Параллельно с индустрией телеразвлечений активно развивалась новая для России индустрия информации. Она быстро вошла в общее игровое пространство и сделалась подобием пинг-понга. Возникли даже псевдоинформационные программы наподобие «Времечка», объявлявшие конкурс среди телезрителей на самую «крутую» новость, и любая утка шла в эфир. Авторы расплодившихся на всех каналах «Криминальных хроник» стали с бесстрастностью патологоанатомов рассматривать обезображенные трупы, живописные пулевые отверстия и расквашенные лица, смаковать методологические подробности преступлений. По сходной модели зарабатывали популярность многие печатные издания: они принялись обрушивать на читателей мегатонны крови, мистики, эротики и сенсационных разоблачений. Все это привело лишь к одному: общество окончательно перестало доверять своим средствам массовой информации. Оно интуитивно поняло: информация, от криминальной до политической, как и все в стране, стала предметом купли-продажи. Шариком в азартной игре на «Поле чудес».

Нравы, до тех пор более характерные для уголовного мира, начали определять жизнь таких сфер, как идеология. Телевидение, все перестроечные годы усердно романтизировавшее образ героя-супермена, для которого главный аргумент – кулак или пуля, теперь все чаще ощущает тяжкие удары запущенного им бумеранга. Ведь если интеллект, гуманизм и сама человеческая жизнь более ничего не стоят на телеэкранах, их цена неизбежно падает и в общественном сознании. Если убийство и насилие перестают восприниматься как аномалия, становятся предметом репортерского стеба и входят в норму, если ухватки и лексика зэков определяют тон наиболее популярных газет и телешоу – рано или поздно вся эта журналистская уголовщина должна аукнуться в жизни. У пули, как у клипа, разговор короткий. О разумном, вечном и тем более добром сегодня вспоминать не принято. Новая журналистика, похоже, пришла в мир, чтобы бить по голове, пугать и приучать к мысли, что мир – загон, и люди в нем свиньи. За такую работу пока еще лучше платят. И тонут в этой пучине последние островки, где когда-то пульсировала мысль, догорают угольки ретиво затоптанных традиций и моральных табу – всего, что составляло человеческую культуру».

Расспросил Анатолия Лысенко о начале большого пути. Каким образом в постсталинскую эпоху люди приходили в профессию?

– Первый раз я попал на телевидение, будучи студентом МИИТа, в 1957 году: участвовал в морально-этическом диспуте. Меня тогда даже кто-то из знакомых сфотографировал с экрана телевизора. А пять лет спустя мне позвонили и сказали, что, вот, мол, пришли мужики с телевидения и хотят сделать передачу о нашей самодеятельности. И эту передачу за 3 часа до начала сняли с прямого эфира. Режиссер, который с нами работал, начал ломать голову – чем заткнуть брешь в сетке. Ребята говорят: у нас есть Олег – способный карикатурист, нарисует карикатуры, а Лысый – так они называли меня – напишет к этим карикатурам тексты. И за пару часов мы сваяли монолог о студентах. Опыт оперативной работы у меня был: я у нас в самодеятельности практиковал как конферансье и читал лекции о международном положении поэтому мне предложили вести передачу «Комсомольский прожектор». Лет пять работал внештатно, совмещая с основной работой на заводе. Плюс учился в аспирантуре.– «Прожектор» это ведь тоже проект «молодежки»?– Да, я тридцать лет проработал в молодежной редакции, с 1968 года. Из нее, как знаешь, вышли почти все нынешние руководители каналов.– Тогда так же сурово сюжеты запрещали?– В первый же день я сам снял с эфира передачу Ворошилова «Хиросима – любовь моя». Если бы мы ее дали в эфир, редакцию закрыли бы. Ну ко мне ввалился Ворошилов и говорит, что будет драться. Мы потолковали и решили работать вместе. Сотрудничество с Владимиром Ворошиловым очень много мне дало: мы делали «Аукцион», «Письма о войне», «КВН», «А ну-ка, девушки!», «А ну-ка, парни!», «От всей души!», «Молодцы», «Что? Где? Когда?».– «Мир и молодежь»?– Тоже. Еще я делал «Диалог» и цикл «Наша биография». Руководителем редакции была Маргарита Эскина, она мне доверяла. Программа у нас была политическая, а я ведь был секретарем парторганизации, но при этом не был идеологически зажатым – просто нужно было уметь «прикрываться зонтиком», выражать свое мнение так, чтобы оно не противоречило общепринятой идеологии.Степень свободы зависела от редакции. Например, в редакции пропаганды можно было попасть на прием к главному редактору, только если в начале была аудиенция у заведующего отделом. Там была такая дисциплинарная система. В нашей редакции, например, этого не было. Вот редакция пропаганды занималась общественно-политическим вещанием, были редакции: информации, музыкальная. А молодежная занималась и общественно-политическими передачами, и музыкально-развлекательными, и информационными, и международными – всякими. То есть мы делали все. И на этом мы себе немного развязывали руки. Как только нас пытались ограничить по тематике, мы начинали объяснять, что, мол, понимаете, это же для молодежи, нужен особый подход, ведь это совершенно другая аудитория. И нам это разрешалось. А когда нас начинали давить и говорить: вы занимайтесь своими молодежными проблемами и не лезьте никуда больше, – мы отвечали, что нельзя же делать возрастное гетто, молодежь интересует все. И вот, лавируя между этими ограничениями, мы добились определенной самостоятельности.Когда Лысенко стал гендиректором Российского ТВ, никто из его бывших подопечных – ведущих программы не перешел вместе с ним в его новую вотчину. Хотя, казалось бы…– Анатолий Григорьевич, вот я всегда считал, что вы хорошо освоили свое дело. Ведь у вас всегда – тактика Руководителя: разделяй и властвуй. Мне кажется, что вы все время разводили «мальчиков» – ведущих «Взгляда». Чтобы легче с ними управляться.– Нет. Я очень не люблю, когда люди, делающие одно дело, начинают ссориться. Я стараюсь, чтобы они не ссорились. Потому что я начинал чувствовать, что есть опасность расхода. В начале не было и конкуренции среди тройки (Захаров/Листьев/Любимов. – Е.Д .). И переход на тандем ведущих был вызван чисто техническими причинами. Ребята сначала все делали втроем. Это было прекрасно, но громоздко. Они начинали уже загибаться где-то на пятой, на седьмой передаче. Должно быть какое-то перераспределение. – Вспомню мемуары Мукусева: «Желая сделать передачу во всех смыслах «без галстука», мы долго искали претендентов, пока Шепилов, не привел с иновещания молодых ребят. Тексты им писались, материалов они почти не снимали: Сагалаеву не раз приходилось отбивать их от постоянных нападок журналистов и руководства нашего замечательного телевидения. На «Взгляд» работало много людей. Но зрители видели только верхнюю часть айсберга – ведущих. Не все у них получалось хорошо, хотя они обучались очень быстро. Но телевизионное и партийное начальство требовало «крови»: «Убрать этих непрофессионалов из эфира, и все». Чтобы сохранить и передачу, и ребят, тогдашний главный редактор Главной редакции программ для молодежи ЦТ Эдуард Сагалаев нашел хитроумное решение: он поручил вести «Взгляд» мне, а через некоторое время посадил рядом со мной одного «мальчика», потом другого… В итоге программа выровнялась, и мы стали вести ее по очереди». Вы знаете, кто меня интересует – Мукусев. Фигура колоритная. Был выпускающий программы. Стал ведущим. Вы, естественно, помните сенсационный материал в «Огоньке», когда он «хлопнул дверью». Он там всем сестрам по серьгам роздал. Написал, что, покидая КПСС, он выходит из партии пономаревых и шипиловых. И т. д. Досталось всем. Включая бывших коллег-ведущих. Вашу фамилию, по-моему, помянул вполне лояльно.– Он даже похвалил меня и Сагалаева. Мы хотели ответить было, но потом поняли, что как-то… Я после «огоньковской» статьи просто сказал, чтобы он забыл мой номер телефона. Честно скажу: я всегда был категорически против.– Публикации?– Прихода Мукусева. Как ведущего. Меня заставили. И человек, который меня заставил, позвонил в день выхода того интервью и сказал: «Ты знаешь, я просто чувствую свой грех…» Сказал: «Чувствую свою вину перед ребятами, перед тобой» (предполагаю, что речь о Э.Сагалаеве – Е.Д .). Володя странный человек. Он трудяга. Тут я не могу сбрасывать со счетов. Так получилось, что я с ним работал до «Взгляда». Он делал у меня много передач, когда только начинал. Мукусев человек талантливый. В каком смысле? Во-первых, трудолюбив. У него есть нюх на материал. Есть журналистское счастье. Это тоже так бывает. Он берет материал и тот становится звездным, хотя он в него ничего не вкладывал. Но я не могу сказать, что он очень добрый человек. Володя любит не то что в искусстве себя – он только себя любит. Ему везло на материалы. Но беда его – он суперсолист. Он должен сам играть на рояле, сам спеть.– Но с Политковским они слепили крепкий, хороший тандем. И работали дельно. Так, во всяком случае, смотрелось.– Смотрелось – да. Но вообще-то это не так.– Настоящую супер-звезду можно синтезировать только в воображении. Суровость Невзорова, напористость Гурнова, шарм Листьева, реакция Любимова, интеллигентность Крылова, ироничность Шолохова, что еще?– Ведь беда в чем? Нельзя же быть для всех интересными. Вот одна из традиций телевидения, – мы делаем передачи для всех. Для жителей Верхне-Ухлюпинска и академика Лихачева. О каком обаянии речь?Я всегда Мукусеву говорил: Володя, ты должен одну вещь понимать – ты популярнее Льва Толстого. Толстого читало десять миллионов, а тебя каждую неделю видят сто, хотят они или нет. У нас чего нет? Нет системы становления звезд. Гениальная книжка Моргана «Великий человек». Я ее когда прочитал, чуть не заплакал от обиды. Там – технология. Как из человека делать телезвезду. В «Что? Где? Когда?» Нурали Латыпов – он был телезвездой, почти легендарной. Хотя был абсолютно некрасив. Он был наименее красив из всех остальных. Наименее речист. Но так сложилось. А сама передача строилась так, что если появлялся кто-то выползавший, то начинали работать на него. Это от Ворошилова. Он умел это создавать. Он один из немногих подлинных телережиссеров.– То есть Ворошилов сумел вычислить Латыпова?– О, нет! Он в этой передаче ставил на других. Не всегда ставят на тех. У нас нет системы воспитания звезд. Была Фаина Григорьевна Раневская. Разве в мире имея актрису такого масштаба из нее бы не сделали суперзвезду?Нона Мордюкова – при всем при том – это тоже звезда! Да из нее же можно было сделать сверхзвезду! У нас не принято. Не выеживайся, не высовывайся. Трамвайный закон. Не вылезай – ты скромная советская киноактриса. Я не говорю, был очень большой период невероятного страха популярности телевизионного журналиста. «Не ты герой». Герой – простой советский труженик, которого ты снимаешь.– Когда этот период закончился? К моменту создания «Взгляда»? Позже – в 88-м?– Он начал агонизировать где-то году в 85-86-ом. Когда журналист получил право сказать: «Я не считаю, я так думаю». Но – «дело журналиста рассказывать о советских людях» – это крепко. Рассказывать. А не пользуясь, как говаривал Лапин, служебным положением, вылезать на экран. У нас была такая передача, называлась она «Пресс-конференция». Ну детишки там или молодые люди встречались с популярными людьми и задавали им вопросы. А те отвечали. Хорошая была передача. Потому что она позволяла придумать очень интересные, а порой и каверзные вопросы, которые журналист не имел права задавать. А простой советский учащийся ПТУ мог. И все говорили: «Какой молодец. Какой вопрос задал. Ах ты, шалунчик». Если бы задал работник ЦТ, ему бы оторвали руки, ноги и другие принадлежности. А тут простой работяжка (особенно если такую блокадную мордочку найти), ну – мечта! И ведущий там сидел рядом, ну, как на нормальной пресс-конференции. И вдруг: «А чего это он сидит рядом с популярными людьми – примазывается?». Потом пошла другая эпоха, где-то 85-й год. Журналист наконец-то, поимел право «примазываться».Как создавалась Мирей Матье? Ее воспитывали три-четыре года. С ней работали модельеры, парикмахеры, учителя манер. Кто у нас воспитывал Аллу Пугачеву? Она пробилась через все. Самородок. Так у нас вся страна самородков. А самородки в натуре своей имеют крайне корявый вид. Как даже хороший алмаз, пока его не огранят. А гранить мы не умеем. Потому что у нас нет ни времени, ни техники, ни средств. Когда говорят об общественном телевидении, я вспоминаю Илью Ильфа, который в записных книжках писал: ученые связывают светлое будущее с приходом в жизнь электричества. Электричество уже есть, а счастья все еще нет. Решит ли общественное телевидение все наши проблемы? Если оно «общественное» – значит, надо иметь общество. На моей памяти мы строили социалистическое, затем капиталистическое, теперь – гражданское общество. В итоге имеем огромное количество недостроя… Будь у нас гражданское общество – я был бы за общественный канал. Но наши люди не определились, в каком обществе они хотят жить. Разговоры о том, что мы выстроим гражданское общество, разработаем национальную идею, напоминают мне фильм «Девять дней одного года». Там герои идут по коридору и видят стенгазету, в которой написано: «Откроем новую частицу к 7 ноября!». Нельзя с понедельника ввести гражданское общество, общественное телевидение, национальную идею.

В марте 1990 года трое ведущих легендарной программы «Взгляд» получили депутатские мандаты. Спровоцировал Мукусева, беседуя с ним о том периоде для этой книги:

– Недавно беседовал с «Лысым», и его тезис: в 1990 году в парламент можно было выбрать и табуретку, если эта табуретка стояла в студии программы, которую с восторгом и воодушевлением смотрело 200 миллионов зрителей.

Начальником, а точнее руководителем программы «Взгляд», ее отцом-основателем, в прямом смысле слова крестным, давшим ей имя, был главный редактор Молодежной редакции ЦТ Эдуард Михайлович Сагалаев. Непосредственно подготовкой каждого выпуска занимались по очереди три главных выпускающих – Андрей Шипилов, Станислав Ползиков и Владимир Мукусев. А делался «Взгляд» в отделе, которым руководил Сергей Ломакин. Вот, собственно, и все начальники, которых ты, конечно, помнишь. А еще «Взгляд» делали три десятка первоклассных корреспондентов, режиссеров, а помогали им в этом прекрасные операторы, музыкальные редакторы, ассистенты, администраторы, то есть всего в нашей команде работали около семидесяти человек.

Но были во «Взгляде», как и в редакции в целом, люди, как говорили, «для мебели». Впрочем, «табуретками» их никто не называл. К ним относился и названый тобой «руководитель». Смысл его существования сводился к выписыванию пропусков и вытиранию носов нашим молодым случайным и поначалу крайне неумелым ведущим. Сагалаев объяснял существование в редакции этого «ценного кадра» пожиманием плеч, киванием головой куда-то в потолок, при этом он бледнел, сжимал кулаки, а по скулам его ходили желваки.

Так что насчет выборов «табуреток» в парламент – все это от удушающей злобы, зависти и ощущения бессмысленности прожитой жизни. Да и господин Ельцин вряд ли в 93-м расстрелял бы Верховный Совет, состоявший из «табуреток», а в 91-м никто бы не заставил людей защищать ценой своей жизни «табуреточный» парламент. Но это так, к слову…

– Листьев в свое время отказался от депутатской гонки, просто напившись в день икс. Как и когда ты узнал, что стал народным избранником?

– В три часа ночи мне позвонили из избирательной комиссии и сказали, что хотя подсчеты только предварительные, но отрыв такой огромный, что меня можно поздравить вполне официально. Толкнул жену, сообщаю ей новость. Таня сонно отвечает: «Никогда раньше не спала с депутатом». Весь пафос ситуации как бы приспустила. Оделись. Таганский гастроном едва ли не единственный в стране работал ночью. Купили армянского коньяка, закуску какую-то, приехали в избирком отмечать. Через пару дней все результаты были обнародованы в прессе.

– Супруга Таня Листова – мать тележурналиста Елизаветы Листовой?

– Да. И внучка композитора и пианиста Константина Яковлевича Листова, написавшего дюжину оперетт и песни, среди которых знаменитые «В парке Чаир», «Тачанка», «В землянке» и, как говорят мои студенты, хит всех времен и народов «Севастопольский вальс».

– А племянница твоя замужем за другим музыкантом?

– Да, Александра, дочь моей покойной сестры Светланы, вышла замуж за Константина Кинчева, лидера легендарной «Алисы».

– Я их, кстати, в свое время и познакомил. Мир тесен. Ты почти ничего, между прочим, не пишешь про семью в своей сенсационной книге «Разберемся…». Какова реакция среди коллег на твой публицистический труд?

– Политковский на презентации книги в Доме Журналиста сказал: «Кто-то же должен был написать – про все, что мы пережили – правду. Написал Мукусев. Нормально». Мне было приятно, потому, что в устах Политка «нормально» это высшая похвала. Тираж разлетелся, как горячие пирожки. Так что, может быть, прав обозреватель «Литературки» Александр Кондрашов, сказав о ней, что это тот редкий случай, когда он рекомендует прочитать книгу всем. Он даже сравнил ее с исповедью и документом эпохи. Сам же я вижу ее очевидные недостатки, главный из которых – многословность, все-таки, почти 600 страниц. В соревновании с Интернетом можно победить не только смыслом, но и компактностью. Но, не скрою, мне приятно, что во всех мне известных вузах страны, где изучают филологию и журналистику, эту книгу рекомендуют как учебник.

– Я помню твой рассказ о том, как февральскими ночами 1990 года люди на черных «волгах» пасли тебя, расклеивавшего предвыборные листовки, и зачищали «взглядовскую» агитацию. Как отношения со спецслужбами складывались у депутата Мукусева?

– Первый съезд Народных депутатов специальным решением создал что-то вроде комиссии по расследованию противодействия выборам КГБ. Наша комиссия была фактически первой попыткой поставить работу спецслужб под контроль только-только нарождающемуся тогда гражданскому обществу. И к чести чекистов, надо сказать, они хоть и с трудом, но шли нам навстречу. Они сами говорили, что хотят заниматься своим главным делом – безопасностью страны, а не сгнившего режима. То есть перестроечные процессы шли и в абсолютно закрытом до этого ведомстве. Кстати, именно в то время Лубянка поделилась с нами и «святая святых» каждой спецслужбы. Именами некоторых телеинформаторов. Меня тогда поразили не фамилии тех, кто писал на меня доносы, а их количество. Сегодня все они при должностях, деньгах, обласканы властью.

Продекларировать, что все, работавшие в программе – самые-самые, было бы, конечно, нескромно. Многим просто повезло. Как, например, мне. Но этих харизматичных Самых тоже было в достатке. И самый успешный из них, во всяком случае, в смысле телекарьеры, это режиссер Константин Эрнст, с 1995 года де-факто рулящий Первым каналом. Именно начиная с его персоны мне легче всего выстроить галерею ТВ-икон эпохи «Взгляда».

В каждой шутке есть доля шутки – добавляю я, упоминая о Константине Львовиче Эрнсте как о самом значительном своем телевизионном достижении. И еще вспоминаю игривые вирши Андрея Макаревича: «В этом мире случайностей нет и крайне редки совпадения». Костя с раннего детства мечтал снимать кино. Но стал ТВ-боссом и ТВ-мастером. Так совпало. Потому что в середине 80-х нас с ним познакомила Наташа Макаревич, младшая сестра основателя «Машины времени», который жил тогда в одном дворе с Константином. Я в свою очередь познакомил его с Александром Любимовым. И оказался Эрнст в Останкино… Такое впечатление, что навсегда.

Весь нынешний истеблишмент наш – родом из Питера. И руководитель самого могущественного отечественного телеканала в своих интервью тоже любит пробросить, что, мол, вырос на Восьмой линии Васильевского острова. Ну так и есть. Рос. И вырос. Стал Большим.

Только он такой же ленинградец как, например, рожденный в СССР Юрий Шевчук. Потому что родился то будущий Матадор Российского ТВ в «хрущевке» на Соколе, в семье перспективного сельхозвельможи Льва Константиновича Эрнста. Назвали его Костей именно в честь дедушки. Потом профессора Эрнста перевели в Ленинград. Когда в 80-е отца в очередной раз повысили и вице-президент ВАСХНИЛ переехал в Белокаменную, Костя вновь стал москвичом.

Рассказывая мне о новичке в нашей тогдашней компании, Наташа категорично заявила:

– Ну с этим ты точно не сойдешься. Совсем вы разные. Вам даже поговорить не о чем будет.

Угу. Закончили мы этот день на Костиной кухне, в компании его подружек. Через неделю мы с Костей вдвоем уехали. Каникулярничать в Крым. В незабвенный Никитский ботанический сад, где на территории благоухающего заповедника в ту пору располагался уникальный мини-пансионат для с/х академиков. И, естественно, Костин отец, второй человек в Академии имел возможность свою квоту переруливать на единственное чадо.

Райский оазис в бумагах ВАСХНИЛ, по всей видимости, числился как полигон для выращивания чудесных мега-персиков, кража коих из под носа недокормленных сторожевых овчарок и вооруженных дробовиками пьяниц-охранников, была одним (но, увы, не единственным) из наших экстремальных крымских развлечений. И ездили мы туда до тех пор, пока не рухнула страна, в которой только и возможно было существование столь нерентабельных и по-пелевински невероятных заведений как «Дом отдыха в Никитском саду».

Ночные набеги не имели под собой утилитарной основы. Кормили академиков в приватной столовке не то чтобы изысканно, но вполне по советским меркам деликатесно. Сельхозэлита гурманствовала по чину и профилю своего позиционирования. Так что витаминов и калорий хватало. Кражи носили исключительно спортивный характер. Бесплатный аттракцион. С умеренным риском получить порцию дроби или укус разъяренного пса.

Во время дневной прогулки, возвращаясь из сельского магазинчика с бутылками приторной «Изабеллы» вдоль периметра секретного «лабораторного» сада, мы находили «точку входа»: место, которое казалось подходящим для персик-авантюры.

Отравлялись на жатву после полуночного купания в запретной зоне на мысе Монтедор. Плескание в темноте с одной стороны вымывало хмель, а с другой, учитывая безрассудное ныряние среди хищно отточенных скал заповедника, поднимало уровень адреналина на «операционный уровень».

Где-то в час – два ночи, оставив кого-нибудь из девчонок на «атасе», мы перемахивали через темную ограду, инкрустированную узорами «колючки» разного калибра и по-пластунски прокрадывались через парфюмерно благоухающий кустарник к экспериментальной плантации. Поскольку, повторю, экзерсисы наши не были коммерчески обоснованы, не было у нас, как правило, с собой никакой емкости. Мы наощупь находили достаточно спелые плоды и в качестве сумки использовали застиранные майки, из которых импровизировался этакий кенгурятник.

Иногда раздавался хриплый лай и пьяная ругань охранников: мы, рассыпая добычу, давясь от сдерживаемого смеха и сдавленно матерясь при падениях, бежали к точке входа/выхода, порой сбиваясь в темноте с маршрута и оказываясь почти что в западне. Тогда, бросив весь «урожай» и впиваясь зубами в какой-нибудь персик (ну чтобы не совсем зазря пострадать) мы кидались на заграду и рискуя джинсами, раздираемыми колючей проволокой и лодыжками, подворачиваемыми в акробатических погонях, перемахивали через рубеж, разделяющей наше «академическое» существование от приключений, которые попадали если не под Уголовный кодекс, то под Административный, полагаю.

В удачные ночи мы наворовывали по несколько кило. Раскладывали их под кроватями, чтобы там фрукты доспевали. Горничная находила добычу нашу ночную и доносила директору. Это был очень дипломатичный мужчина лет сорока, который поражал нас тем, что, перманентно находясь в курортной зоне, умудрялся предохранятся от черноморского ультрафиолета без всяких там шляп и санблоков, гипнотизируя собеседников какой-то вампирской белизной эпидермиса, что подчеркивали смолисто-черные волосы.

Он приходил в номер и с демонстративно ироничной улыбкой осведомлялся, откуда, мол, красота такая. Повторю: персы этой формы и окраски не продавались в принципе; видел нечто подобное только в Южной Америке. Экспериментальная была какая-то тема. Поэтому легально приобрести эти плоды не было возможности. Мы что-то нагло врали про то, что загадочная старушка нас одарила за то, что ее через шоссе перевели. Со вздохом товарищ Ширвинский удалялся. На следующий день перед полдником мы обнаруживали у себя на столе огромную коробку с аккуратно подобранными экземплярами секретных персиков. От ихнего стола нашему. Угощали девушек лакомством ароматным. Но всякий раз были раздосадованы. Это ведь как у восточного купца купить что-нибудь, не торгуясь: весь кайф обломан, никаких эмоций и ощущения охоты. Так что через неделю мы вновь в кровь царапали локти, перемахивая в запретную зону. Не персики нужны были нам, но азарт.

Миниатюрный двухэтажный комплекс для ученых емкостью в дюжину номеров располагался на красивом скалистом пьедестале, обсаженном реликтовыми деревьями, откуда открывался впечатляющий вид на Ялтинский залив. А на приватный пляж для заслуженных ботаников можно было попасть двумя волшебными путями. Либо вальяжно спустится по живописной полукилометровой лестнице, которая траекторила среди неимоверных экзотических кустов. Либо – на экспресс-лифте и далее через мрачный просторный тоннель, выбитый в крымском граните и напоминающий столичное метро. Очевидно, что себестоимость этой, по-сталински размашистой конструкции и ее эксплуатация не могли быть скомпенсированы даже если бы над ней располагался многоэтажный отель с номерами по тысяче долларов за ночь. Естественно, резиденты той райской точки не платили почти ничего. А имели многое. «Они рубль считают за два и имеют на завтрак имбирный лимон» – негодовал БГ и был неправ. Потому что «имея на завтрак имбирный лимон», мы помнили о том, что рубль неконвертируем. И желали это дело исправить. И желания свои вскоре реализовали. Каждый по-своему.

Впрочем, не возьмусь утверждать, что Костины мечты 100% реализованы. Повторюсь, он с младых ногтей бредил кинематографом. И не как потребитель кинопродукции. А как человек для кино рожденный: он в нем разбирался много лучше самых маститых отечественных профи. Однако пошел, что называется, по стопам родителя. Его отец был заслуженным биологом и единственное чадо поступило в соответствующий вуз, на биофак Ленинградского универа.

Поэтому, между прочим, в нашей компании у Кости было прозвище Ботаник, которое, подчеркну, абсолютно не имело нынешней пренебрежительной коннотации. Просто тем самым обозначался тогдашний фронт «служебных интересов» перспективного советского микробиолога, будущего постсоветского медиа-магната.

– Сейчас Ботаник приедет, познакомишься, – лукаво молвила Наташа Макаревич, знавшая, что я недоверчиво привечаю новичков, не апробированных ветеранами нашей тусовки на нейтральной территории типа пляжа в Серебрянном бору или притона в Сокольниках, коим служила однокомнатная квартира на втором этаже «хрущевской» пятиэтажки.

Хозяином того притона был небезызвестный Миша Королев. Сертифицированная душа компании, обладатель чудного волжского баса, простенькой гитары, ну и – да, да – старого любительского фотоаппарата. Сокурсник Анатолия «Криса» Кельми и Владимира «Джеймса» Кузьмина. В ту пору ни разу не культовый фотограф российского глянца.

Нет, не было тогда в Москве ни глянца, ни России. Был сплошной СССР и мы все дружно и старательно опровергали лживый тезис о том, что «секса у нас нет». Бывали, конечно, «дни, когда опустишь руки и не ни слов, ни музыки, ни сил», но в основном наши будни – в контексте серых телеканалов, заполненных скучной камерной музыкой и бесконечными монотонными репортажами с нескончаемых съездов разномасштабных подразделений КПСС & ВЛКСМ – заполнены были отнюдь не безопасным сексом, подпольными рок-концертами, разнузданным весельем, фрондой плотно упаковано и залито липким портвейном.

Те, кто обладал свободной территорией, всегда становились жертвами набегов. Звезда МГИМОшных дискотек (он там диск-жокействовал) Саша Любимов снимал всего лишь комнату в коммуналке и не мог привечать гостей. А вот будущий Фотограф №1 Королев, сожительствующий на тридцати квадратных метрах со своей ироничной подружкой, медсестрой Надей, имевшей – в силу профспецифики – доступ к самым интересным препаратам, вынужден был принимать гостей семь раз в неделю.

Но особенно, конечно, ценилась «площадка Макаревича». Сам то музыкант жил на площади Гагарина, но прописан однако был в однокомнатной квартире на Комсомольском проспекте, что напротив МДМ. В этом богемном гнезде на первом этаже кирпичной девятиэтажки жила его единственная сестренка. Которая, в свою очередь прописана была в квартире родителей, несколькими этажами выше. Последнее обстоятельство было бесспорным преимуществом точки. Продукты никогда не кончались. Ни-ког-да. В любое время можно было юную Наталь-Вадимовну склонить к вылазке в родительский холодильник за банкой паюсной или коробкой ГДРвского печенья.

Наташа вышла замуж в 16 лет, якобы по залету банальному. На самом деле по любви истинной. Просто чтобы не жили влюбленные в грехе, родители им сделали справку соответствующую для ЗАГСа. Мама Макаревич(ей), Нинэль Марковна была медиком со стажем и получить такую лицензию на ранний брак ей труда не представляло.

Натальин муж – Валера Воронин, лет на 5 постарше супруги. Единственный в той компании, кто прошел школу срочной службы в рядах «непобедимой и легендарной» («Кто в армии служил – тот в цирке не смеется» – его любимая присказка). Обладатель завидной атлетической фигуры, хитроватого неисчерпаемого обаяния, бесспорного чувства юмора, загадочной славянской ироничности и немеренного тестостерона, что доказывала ранняя лысина, которая придавала спортивному улыбчивому блондину какой-то солидный шарм. Его молодая супруга, напротив, была миниатюрной брюнеткой с таинственным восточным драйвом и вечно-пылающими очами. Они оба учились в МАРХИ, который Андрей Макаревич не без проблем (его слили с дневного отделения за «Машину времени») закончил года за три до моего с этой семьей знакомства. Чтобы отличать эту пару от семейства Макаревича-старшего, их за глаза звали Маленькими.

У Валеры есть старшая сестра Ольга, которая была одноклассницей и боевой подругой Миши Королева. Я не видел Олю с конца 80-х, но в июне 2010 года мы с ней вновь пересеклись. В студии Михаила на знаменитом «Винзаводе». По не самому веселому поводу встретились: поминали общую знакомую. Ностальгировали, естественно, по нашим лихим куражам, мыли косточки общим знакомым, которые по капризу судьбы все как один стали социально-значимыми (©).

Кстати, Костю Эрнста Оля Воронина почему-то никогда особенно не жаловала, хотя он был другом семьи достаточно долго и та же программа «Смак» (что изначально, до пришествия Вани Урганта обозначало «С МАКаревичем») на Первом появилась именно с подачи Эрнста, который тогда каналом не руководил, но имел серьезное влияние на Влада Листьева и последний как раз в 1993 возглавил телекомпанию ВИD.

В тот же Никитский сад мы, бывало, ездили втроем. Эрнст, младшая Макаревич и я. Потом в том же составе, но вместо Наташи – ее муж. В полном комплекте, увы, поехать не могли ни разу. Родился Андрюша – племянник Андрея Макаревича, и жить в одном номере с младенцем было не с руки, учитывая тогдашние наши алкогольные пристрастия. Потом Маленькие с Костей общаться перестали, погрузившись, видимо, в карьеро-строительство и воспитание наследника.…

В Никитском жили действительно все в одном номере. Сейчас даже трудно представить, что одну, пусть и просторную комнату делило несколько весьма самостоятельных людей, привыкших все-таки к определенному комфорту. Эрнст был мастером ситуации, он умел администрировать отношения даже в масштабе застолья. Никто не роптал, потому что всем было хорошо.

Рекордным было лето 1989 года. Тогда в отведенный 27-летнему биологу Константин-Львовичу номер на втором этаже чудо-пансионата вселилось полдюжины непростых гостей! Андрей Макаревич, Саша Любимов, Наташа Негода + Сергей Толстиков, естественно, сам инициатор крымского вояжа Костя Эрнст и я.

Правда, тогдашний секс-символ державы Негода, приехавшая в Никитский вместе со своим ухажером Толстиковым, через пару дней нашла какую-то частную квартирку на горе, между Нижним и Приморским парками. И влюбленная парочка оперативно освободила шикарный балкон, на котором располагалась койка их медового месяца. Условно говоря, медового, поскольку Сергей, как жаловалась нам по пьяной лавочке Наталья, был хронически женат. Впрочем, лет 10 или более после той поездки они прожили душа в душу; не знаю уж насколько юридически при этом легализовав свои взаимоотношения.

Актриса только что прошла через очередные разборки с непросыхающим балагуром Мишей Ефремовым, с которым бурно и нервно романилась с 1985 года, после его возвращения из армии. Она, кстати, училась в мастерской Ефремова-старшего (Школа-студия МХАТ), что не могло не обсуждаться в богемной среде.

Тогда в кинобомонде еще не было моды на мезальянсы: актрисы, быть может, и влюблялись в дедушек-кумиров, но как-то не доходило до огласки или, тем паче, до ЗАГСА. Михаил, замечу, всего то на 2 дня старше Натальи (Толстиков на 6 лет). Негоде в то ялтинское лето было ровно столько же, сколько Юлии Высоцкой на день свадьбы с разменявшим седьмой десяток Андреем Кончаловским.

После драматического развала тандема Ефремов/Негода им сочувствовали: по Сеньке была шапка, как говорится: оба казались сторонним наблюдателям трогательно непутевыми затейниками. Сочувствовали, пока Н.Н. не вытащила – с подачи народной артистки СССР Татьяны Лиозновой – лотерейный билет «Маленькой Веры» и триумфально не прогремела на весь мир. Режиссер Василий Пичул, между прочим всего на пару лет старше актрисы и взял Наташу потому что Ирина Апексимова неожиданно от роли Веры отказалась, а Негода очень кстати явилась в тот день на студию Горького за дебютным гонораром и попалась на глаза кому надо.

Ефремов, справедливости ради замечу, стал всесоюзной полузвездой еще до срочной службы, в 14 лет сыграв роль бравого мальчика Пети Копейкина в ленте «Когда я стану великаном».

Так что союз был у них был сплетнеобразующий. Роман угарный. И, существуй тогда светская хроника как жанр, они обеспечили бы хлебом насущным легион папарацци.

Перед съемками «Маленькой Веры» пара скандально разошлась, а во время работы до Ефремова долетали из Мариуполя слухи об интрижке его бывшей пассии с партнером по фильму красавцем Андреем Соколовым. Хотя, думаю, разговоры были постулированы сюжетом ленты и скандальной постельной сценой, ставшей в истории советского кино революционной. Свечку никто не держал, сама же Наталья игриво отшучивалась.

Вот. Короче, мы Негоду не грузили расспросами кто, кого, как и почему.

Сергей Толстиков совершенно неожиданно в кино-индустрии «вернулся» лишь в этом году, типа подвинув Никиту Михалкова на посту исполнительного директора Федерального фонда социально-экономической поддержки отечественной кинематографии. До этого он без шума лишнего рулил в «Альфа-банке» и «Трансмашхолдинге».

Негода, помнится, говорила, что ее ухажер – сын видного ленинградского партийца Василия Толстикова, который был хозяином города до Григория Романова, а затем послом СССР в Нидерландах. Мы как-то во время пьянки в ПРОКе наехали на Сергея с допросом, но он энергично свое родство отрицал, говорил что родом из Костромы. Ну да ладно, проехали.

Толстиков был таким, ну, совсем небогемным перцем, вполне, по-моему, похожим на бодрого комсомольского функционера из циничной обоймы которых собственно и формировались все наши олигархи. Однако он заслужил определенный респект в тусовке и как бы даже прославился тем, что во время Московского кинофестиваля совершенно конкретно дал в репу журналисту, разместившему в каком-то листке фото его спутницы с инициалами Н.Н. по соседству с изображением М.М. (Мэрилин Монро). Так и было написано, как помню: Н.Н. и М.М. черным по белому. Не знаю, право, что в самой этой публикации было оскорбительным для Негоды.

Не знаю, но догадываюсь. Никаких интернетов тогда, само собой, не было. Жили мы в Советском Союзе и все информационные потоки генерировали сами, а не ловили их. Это я к тому, что Наташа полуподпольно снялась для облоги культового заокеанского журнала Playboy, получила какую-то немыслимую по советским меркам сумму, дала в Штатах полсотни интервью. И не очень рассчитывала, что обо всем этом узнают на родине.

Журнал вышел в мае 1989-го; майки со слоганом «From Russia – with love» были в том году хитом т. н. сопутствующих продаж издания в Штатах. Негода отымела свои 15 минут славы в глобальном масштабе. Это реально была Девушка Года. Гиперкомпенсация для тихой экс-студентки Школы-студии МХАТ, которая в эротическом смысле была, пожалуй, наименее востребованной на своем курсе. Да и работа в Театре юного зрителя, где она специализировалась на ролях совсем не плейбоевских зайчиков, никаких перспектив радужных ей не рисовала.

Она всех сделала. Всех. Даже тех киношников-ханжей, которые с возгласами «Позор!» покинули Дом кино во время памятной премьеры культовой ленты. Ее на самом деле зауважали. Полюбили. Восхищением захлебнулись. Конкретно. Хотя, впрочем, употребить по прямому назначению никто из старых приятелей не стремился все равно.

Надо понимать всесоюзный размах и триумфальный характер ее тогдашней популярности. Даже не знаю, как это прикинуть в нынешней системе координат. Это – при традиционном для СССР дефиците информации о западных звездах – как сегодняшняя Анастасия Заворотнюк, возведенная в квадрат бюста Анны Семенович. А сейчас про Жигунова шутят, что он, мол, не бывший гардемарин, а «бывший Заворотнюк».

«Советским экраном» Негода официально признана была лучшей актрисой 1988 года. Скандальная «Маленькая Вера» только-только получила Большой специальный приз жюри Международного кинофестиваля в Монреале и премию ФИПРЕССИ в Венеции. Сама актриса собирала жатву призов: Гран-при в Чикаго, титул лучшей актрисы в Женеве, «Ника-1988» и т. п.

Биохимик Костя утверждал, что Негода = очень способная актриса и что скандальная слава не даст ей взлететь. Прав оказался.

Кинообразование, вернее диплом ВГИКа у Констатина есть благодаря дружбе с проректором (в 90-е годы) Аллой Николаевной Золотухиной. Зачислен он был в мастерскую Наумова. Это была та самая мастерская, где учился племянник Параджанова, Хачатуров Георгий, в дальнейшем уже и по паспорту Параджанов. Была в мастерской и внучка Алова Елена Николаева.

Как рассказала мне в приватной беседе одна из сокурсниц: «Мастер в институте не появлялся, а кинознания Эрнста во ВГИКе свелись к общению с Золотухиной. Людей из ВГИКа он брал только по ее рекомендации».

Ну а Негода… Она так и осталось Маленькой Верой. И в Голливуде у нее карьера не покатила. Все ставки были сделаны неправильно. То, что Толстиков был экономистом по образованию, его возлюбленной, подозреваю, не помогло.

Она на самом деле фантастическая актриса. Помню, как-то крымским вечером пробросил, листая номер журнала с ее ню-фотками; дескать, умеют же там ребята с натурой работать, свет грамотно выставлять и фотошопить людей до неузнаваемости. Без всякой подколки: сказал, отхлебнув глоток приторного местного напитка, то что думал. Поняв, что ее здесь совсем не рассматривают как волшебную глянцевую секс-бомбу, Наташа, меланхолично затушив сигарету, процедила:

– Свет, блин… Свет правильный, это, чтоб ты знал, когда изнутри. Смотри!

И тут же исполнила какое-то немыслимое па на стуле. Это было феерическое нечто. Было непонятное. В один искристый миг обернулась совсем Другой. Выше стала как будто, сексуальнее, ярче. И при этом воздушной стала. Стала богиней. Она действительно великая лицедейка, потому что может в мгновение ока тотально преображаться. Образ творить. Без всякого грима, без репетиций, сценария и режиссера. Просто Наташа включала что-то в себе и метаморфоза случалась невероятная, почти анимационная.

А еще Негода была единственным в кинобомонде человеком с золотой карточкой American Express. Она водила нас в интуристовскую «Ялту», где за валюту можно было надегустироваться импортного пива, которое отличалась от «Жигулевского» так же, как студентка-тихоня мхатовской студии от дерзкой sex-богини с обложки майского Playboy, в обрезанной маечке с надписью «Мы за мир», проходившей по линии сосков и двумя часами на левом запястье, зато без трусиков.

Наталья по-купечески транжирила, просаживая гонорар от «голых» заокеанских съемок с легкостью венского вальса. Не то, чтобы денег было очень многое; просто казалось, что это лишь начало и дальше всего будет больше. Долларов, обложек, премий, ролей, восторгов. Коротким был шаг от стандартной оплаты за роль комсомолки Зины в фильме «Завтра была война» до $$$-вознаграждения за съемку в самом популярном на тот момент журнале мира (за попытку провести экземпляр которого в страну можно было совсем недавно вылететь из партии, лишится работы и погубить жизнь-карьеру).

Карточку у нее украли какие-то ялтинские мальчишки. Что не очень ее огорчило. И не очень обрадовало, когда заветный кусочек пластика ей вернули на следующий же день. То ли пацаны не знали, как воспользоваться диковинным платежным инструментом, то ли ей объяснили, у кого AmEx похищен.

То, что Негода с Толстиковым нашли-таки себе в разгар курортного сезона какое-то левое пристанище на горе, всем оказалось на руку. Потому что Макаревич первые несколько ночей вообще спал внизу, на пляжном лежаке, что было, конечно, очень целебно (убаюкивающий рефрен прибоя + насыщенный черноморским йодом бриз), но и несколько стремно.

На смену сонной советской эпохе шли лихие 90-е. Укромный заповедный пляж Никитского ботанического сада потихоньку превращался в место ночных стрелок для здешних бандитов. Покуривая ночами на балконе, мы наблюдали как там, внизу неслышно съезжались неброских цветов «девятки», шустрили темные фигуры, пусть изредка, но постреливали.

Короче, за Макара мы беспокоились. Так что Костя организовал обитель для легенды нашего рока в каком-то здании на территории Сада. Точно не вспомню, что-то вроде общежития для служащих Приморского или Нижнего сада. Там были гипсовые колонны и не было пресловутых «удобств»: душевые располагались на первом этаже, причем прикольно, что в стиле унисекс, то есть не делились на мужские и женские, а функционировали по принципу «кто первый встал, того и тапки».

А с бандитами вышла раз история. Не припомню уже почему, но как-то часа в три ночи мы втроем – Макаревич, Эрнст и я – выходили из остывающей после ресторанного угара «Ялты». И прямо на выходе молодой «боец» демонстрировал свой новенький парабеллум смешливой официантке, с вдохновением курившей косяк. Хозяева города, хозяева момента. Никого не боялись. Макаревич привлек внимание бандита совей узнаваемой прической а-ля-Джимми Хендрикс. А раздражение, кажется, вызвал все же Костя. Своим без малого двухметровым ростом, это во-первых. А во-вторых, по нему совершенно не было видно, что он выпимши. Что, с учетом времени и места казалось, видимо, просто оскорбительным. Подозреваю, что именно из-за внушительных габаритов и твердой походки будущий вождь отечественного ТВ пригрезился обладателю огнестрельной игрушки телохранителем рок-звезды Макаревича, что подействовало на «быка» как алое полотнище матадора.

Откуда то взялись еще двое братков. Тоже со стволами. С холодными ощупывающими глазами. Бритыми затылками, лаконичными челками. Затеялся мутный и скользкий базар. Который закончился предложением подвести нас домой, в заповедную нашу обитель. Ясно, что это было из тех предложений, от которых не принято отказываться.

У них была какая-то не очень новая, но все же иномарка, что по тогдашним меркам по-моему достаточно круто. Так сложилось, что я оказался на штурманском месте и показывал водиле дорогу к тайному пансионату. На заднем сиденье между двумя укуренными «пацанами» стиснули невозмутимо подремывающего Макара и Ботаника, который без удержу гарцевал на тонком льду столичного стеба, ведя с вооруженными отморозками беседу на грани провокации. Хотя казалось бы мы все должны были резко протрезветь, поскольку быть застреленными в те годы было значительно проще, чем найти экземпляр журнала Playboy с Негодой. Под занавес старший бритоголовый с заднего сиденья, который всю дорогу благоухал чесноком и тыкал мне в затылок потертым волыном, спросил у меня домашний адрес, пообещав приехать в Москву «навестить». Я назвал настоящий. Как флегматично заметил Эрнст следующим утром, во время позднего завтрака в нашей солнечной академ-столовке, – правильно сделал:

– А если бы ты спиздил, он бы это точно почуял…

– …И нас бы тогда пристрелили, – лукаво жмурясь, добавил Андрей-Вадимыч, который даже в столь ранний час умудрялся найти какую-то субстанции для опохмела.

Это ночное приключение никоим образом не остудило наш пыл: мы по-прежнему совершали ночные вылазки в курортную Ялту, умудряясь при этом не пропускать божественно-вкусные завтраки, которые стряпала светлокожая коротко-стриженная блондинка Таня, про которую бдительный Эрнст превентивно всем вожделеющим объяснял: она замужем.

* * *

Саша Любимов к тому времени уже свалил в Москву. Пролив здесь немало крови.

У него вообще какие-то кровопотери фатальные на протяжении всей жизни. 18 марта 2005 года на 33 км Дмитровки «Мерседес-320» Любимова выехал на встречку и врезался в «Ровер»: водителя служебной машины Юрия Завалишина «вывих пальцев левой стопы», у пассажира – «открытый перелом левой голени». Мне Саша рассказывал, как он истекал кровью на заднем сидении и с профессиональным любопытством репортера наблюдал одновременно за мертвой пробкой, по которой «Скорая» не прорвется и одновременно за процессом наполнения темной соленой влагой коврика в его ногах, пытаясь вычислить объем резинового корытца и соотнести этот расчет с тем медицинским фактом, что потеря двух литров крови приводит к летальному исходу. Он всегда относился к травмам по легионерски. Я никогда не видел его паникующим или истерящим. Победителем рожден, Фортуною взлелеян…

Возвращаясь к мега-кровавому инциденту в Никитском. Телефоны в пансионатовских номерах поставили позже, а тогда наличествовал только аппарат на стойке дежурного, внизу. И еще один в чудо-лифте, на случай если кто-нибудь из академиков там застрянет.

С первого этажа вдоль левой стороны фасада поднималась лестница. Лестничные площадки от жилых этажей отделяли стеклянные стены. В которые врезаны были стеклянные же двери.

И оба этих обстоятельства (телефон+стена) едва не стоили самому харизматичному ведущему «Взгляда» жизни.

«Люби» (с дарением на «ю»; так его в ту пору звали все приятели) был очень, факт, деятельным. Отправляясь тем летом с нами в Никитский, заставил присягнуть на верность здоровому образу жизни. Который трактовался как непременная утренняя пробежка с последующим плаваньем кролем. До завтрака, само собой.

Потом уже было позволено легкомысленно бухать дешевое разливное вино, ошпаривать себя черноморским ультрафиолетом, окрашивать легкие никотином, трескать недожаренные шашлыки на набережной, практиковать незащищенный секс с полоумными студентками и делать множество других летних вещей, категорически полезных для оттачивания кармы. Но до завтрака – полчаса спорта. Хотя бы полчаса.

В первый день Александр-Михалучу было единодушно отказано в джокинг-компании с мотивом «вчера же только прилетели, блин». Во второй на основании тотального обгара конечностей. Ну а на третий… уже по сложившейся традиции.

Любимов рассекал по утреннему Саду соло, пугая глупых пернатых и полусонных ящериц. За завтраком ворчал, стебался, клеймил нас позором, обвинял в предательстве интересов гласности и перестройки, всячески хотел в Москву и требовал от нас компенсаций в виде посильного участия в программе «Взгляд», что всерьез тогда никем не было воспринято.

Я совершенно не понимал зачем надо остервенело бегать ранним утром, когда можно сколь угодно плавать днем. Тем более что вечерами все упивались также как в Москве. Только вот вино здешнее было вкуснее и дешевле.

Однажды, когда мы, вернувшись с ужина, болтали, сидя на балконе и лениво любовались огнями вечерней развратной Ялты, смешивая аромат реликтового можжевельника с ядовитым дымом болгарских сигарет «Опал», дежурный, деликатно постучав в дверь, сообщил:

– Любимова к телефону, Лысенко из Москвы.

Саша, ждавший звонка руководителя «Взгляда», стремительно ломанулся на выход. Слишком быстро. И неправильно. Траекторию не выстроил. Через мгновение раздался ужасающий грохот, немузыкальный звон, стенающий мат. Переглянувшись, мы вскочили, едва не опрокинув столик с южными яствами. Костя распахнул дверь номера. На лестнице, метрах в пяти – шести от нас, покачиваясь, живописно сползал по стене окровавленный «Люби»: эритроциты хлестали из десятков порезов, разукрасивших двухметровую стать ведущего. Саня просто прошел сквозь прозрачную стену, взрезав, как тогда казалось, все артерии своего могучего организма раскрошенным в калейдоскопические осколки стеклом. Он шарил руками по загорелому корпусу, растерянно пытаясь перекрыть хлещущую кровь, которая превратила его полосатые шорты в алые. Ни у меня, ни у Кости в тот момент не было сомнений, что страна лишилась своего ТВ-кумира: столько красной влаги мы видели только в голливудских боевиках. Липко-красным залито было все: стена, лестница, площадка. Пара тонких багровых ниточек украсила даже потолок.

Напомню, что тайный пансионат располагался на границе заповедника, в самом глухом закоулке Никитского ботанического сада. Никакая «Скорая» не нашла бы этот зашифрованный оазис за полчаса, которые отведены были пострадавшему.

У пристани, метрах в трехстах от нашего интимного пляжа оставляет на ночь свой старенький «Москвич-423» какой-то морской человек, которому можно позвонить, он живет рядом с Верхним садом, дрожащим голосом сказал офигевший от брутального зрелища дежурный. Он же включил чудо-лифт, доступ к коему вечером был запрещен. Минут через пять-десять мы были на импровизированной парковке, где ночевал серенький латаный-перелатаный универсал. Ждать хозяина с ключами никто не намеревался. Но грамотно вскрывать автомобили – проволокой или линейкой – никто из нас тоже не умел, впрочем. Булыжником рассадили стекло с пассажирской стороны.

«Люби», невзирая на серьезность ситуации, продолжал с невозмутимым видом шутковать:

– Неее, ни фига, я сюда не сяду, там битое стекло, вдруг порежусь.

Однако нам было не до стеба. Само собой, в кино сто раз видели как угонщики заводят машины на прямую, но опыта ни у кого из нас не было.

Тем же массивным образцом местной гальки, которым мы разбили стекло, я снес язычок, блокирующий рулевую систему. Разбираться с цветом проводов в темноте не было возможности; Костя отодрал сразу все провода и собрал их в плотный пучок. Включилось сразу все: стартер, зажигание, габариты… даже «дворники», по-моему.

До засыпающей Ялты домчались, как казалось, за пару минут, с почти истерическим надрывом распевая любимую (тогда) Сашей We Will Rock You группы Queen. Кстати, любопытный эпизод с этой песней был у команды Кнышева: в одном из выпусков «Веселых ребят» они сделали стеб-адаптацию хита с припевом: «Вывел, вывел пятна!» (этакий гимн некоей химчистки). Но кое-кто решил, что речь о знаменитом пятне на челе генсека Горбачева. Телевизионщики ждали репрессий, поскольку трактовка припева у конспирологов была однозначна. Но обошлось. Вот.

Переполох в приемном отделении был знатный. Накладывать три дюжины швов сбежался десяток медиков: всем сестрам хотелось потрогать живого ведущего мега-программы. Программы, работать над очередной выходом которой он улетел на следующий день.

Вопрос с компенсацией за экстренное надругательство над заслуженным «Москвичем» Костя как-то сам разруливал. С владельцем залитого кровью автомобиля ни я, ни Любимов так и не познакомились.

* * *

Там же, в Никитском саду я познакомил Эрнста с его тезкой Кинчевым. Костю Панфилова, лидера питерской рок-команды «Алиса» я знал через тусовку Миши Королева, в которой были супруги-наркоманы, жившие в одном доме с будущей рок-звездой, знаменитом 25-этажном здании рядом с гостиницей «Космос».

Костя Панфилов-Кинчев, про которого фанаты из грозной «Армии Алисы» желают ведать, что он родился на какой-нибудь питерской помойке между котельной Виктора Цоя и сакраментальной кафэшки «Сайгон», на самом деле – единственный ребенок в семье респектабельного столичного профессора.

Начинал рокер с исполнения бардовской лирики, не без элементов тонкого стеба. Стихи писал нежные, музыку плавные. Все очень неплохо, но абсолютно мимо кассы своей демонической красоты. Гитарист ленинградского бит-квартета «Секрет» Андрей «Забл» Заблудовский надоумил Константин-Евгенича сменить имидж и перебраться в рок-столицу СССР, где под патронажем генерала КГБ Олега Калугина не без успеха функционировал знаменитый рок-клуб.

Не вспомню, что в Крыму делали тем летом Кинчев со своей женой Сашей Амановым… Скорее всего, «Алиса» гастролировала: все же курортный сезон – время чесов. Как бы то ни было, я пригласил их погостить в чудо-пансионате.

Естественно, парочка остановилась в нашем номере. И, опять же естественно, ночью Кинчев дал концерт на балконе. И кто однажды слышал это, «тот не забудет никогда». Во всяком случае, разбуженные гитарой академики на следующее утро, за традиционным завтраком выговаривали Эрнсту строго, с опаской косясь на мрачного с похмелья разтутуированного «Доктора Кинчева» с его ослепительной спутницей.

Тогда же, за диетическим завтраком родилась идея снять клип на одну из песен «Алисы». Клип «Аэробика» стал первой кино-работой биолога Эрнста. И показана эта работа была в самой популярной программе страны.

Там вышла история. Костя вложился багажом всем своих знаний и снял фактически мини-кино минут на семь. С длинным монохромным заходом, где Кинчев (его персонаж) просыпается в квартире, плюет в разбитое зеркало в ванной и так далее. А потом, после всей этой надрывной и офигительно точной по тогдашней конъюнктуре синематографической красоты под обработанную нарезку совхроники + проходки музыканта по какому-то подвальному коридору, идет собственно песня. О премьере шедевра была проинформирована вся рок-общественность.

И вот сижу я перед эфиром, изучаю верстку. Вижу: три минуты отведены под «музыкальный номер». Эээ… спрашиваю режиссера, what’s up? Богатырский Ваня Демидов, лениво втягивая в себя сизую дозу никотина, отвечает, что, мол, поставил метку по первому аккорду и приказал видеоинженерам отрезать. То есть кастрировать премьерную «нетленку». Фигасе, думаю. А Костя то в курсе, интересуюсь. Угу, они там с Любимовым в монтажной были, отвечает Ваня щурясь (от дыма ядовитого, наверное).

На самом деле Иваныч был прав на 100%. Мы после эфира обсуждали эту историю и все отсолидировались: во «Взгляде» клипы поддерживают сюжеты. Ну, допустим, средняя репортажная зарисовка, и сразу, в стык, без отбивки: «Скованные одной цепью» вокалом Бутусова = сразу выстраивается ударный революционный контекст, который конъюнктурщик Навальный не наваяет и дюжиной ЖЖ-постов.

Но, думаю, Эрнст, которого политика интересовала меньше, чем кинематограф, не обрадовался.

Мы с «Люби» хотели привлечь Эрнста к работе над «Взглядом», поскольку то, что свежая кровь нужна уже говорили в открытую начальники: Эдуард Сагалаев и Анатолий Лысенко. Поэтому, собственно, и расширялась тогда линейка ведущих. Любимов пригласил на соведение меня. Сережа Ломакин, формально возглавлявший «взглядовский» отдел «молодежки» сел в эфир сам, а позже привлек для со-ведения и моего коллегу по «Совершенно секретно» Артема Боровика. Кстати, зимой 2010 года «Лысый» совершенно ошеломил меня, рассказав, что на позицию ведущего молодежного супер-шоу рассматривался бесподобный КВН-человек Александр Маслюков. И даже провел один из выпусков «Взгляда», чего я, признаюсь, не помнил.

Короче, Костя готов был попробовать себя в амплуа телевизионного режиссера и никто из нас не сомневался, что у него получится. Однако в «молодежке» практиковалась суровая дедовщина. Все, сидевшие тогда за пультами, прошли бескомпромиссную ТВ-школу. Андрей Разбаш и Ваня Демидов поднимались по-честному, с нижних ступеней, с позиции осветителя. Просто привести еще одного мальчика-мажора и тупо сказать «Вот он пусть попробует» не мог даже властный Любимов, шарм которого Лысенко бесспорно ценил, нутром телевизионным понимая, что Саша – в известной степени человек для «Взгляда» незаменимый (если допустить, что незаменимые в принципе бывают).

И тут сложилась хитрая комбинация.

В 1988 году Постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР было основана некая как бы государственная контора под названием «Всесоюзное производственно-творческое объединение Видеофильм». И, как часто тогда случалось, поползли слухи, что похищена доля немалая из выделенных на приобретение оборудования двадцати миллионов долларов (по тем временам весьма значительная сумма). А возглавил «Видеофильм» Олег Уралов, хороший знакомый Эрнста-старшего.

У «Взгляда» же, который к тому время превратился в реальный бастион «четвертой власти», складывались непростые взаимоотношения со всеми прочими властями. И если на начальном этапе, как рассказывал мне Анатолий Малкин, проект мог похвастаться литерным финансированием, то уже через несколько недель после дебютного эфира у программы начались трудности кое-какие. Между прочим, Лысенко утверждает, что именно из-за этих, сугубо меркантильных соображений тандем Малкин-Прошутинская остыл к своему детищу, не угадав революционный потенциал будущего чемпиона отечественного эфира.

Короче, там не хватало всего. Монтажные смены давали в самое неудобное ночное время, выпросить камеру на выезд часто было проблемой. А у «Видеофильма» аппаратные, «свет» и операторские прибамбасы были классом выше. Техника свежезакупленная. Камеры и кассеты «Betacam SP». На излете 80-х такие в «Останкино» были только в Дирекции информационного вещания, где делали державную программу «Время». «Молодежка» работала на стареньких «Betacam».

Тогда и родилась идея. Костя договорился с Ураловым: «Видеофильм» отдает свои аппаратные под монтаж передачи и плюс в нашем распоряжении две новеньких камеры для командировки а Ленинград. И тогда режиссером осеннего выпуска, который по утвержденному графику должны были вести мы с Любимовым, автоматом становился Эрнст. Под патронажем Вани Демидова, естественно. «Гвардия» не могла возразить против эксперимента: «Betacam SP» был козырем, который не покрывался традиционной ТВ-дедовщиной. А концерн «Видеофильм» тем самым прислонялся к безусловно культовому проекту.

Так и получил Костя свой шанс. Не обошлось без накладок: был запорот звук при записи моей беседы с Александром Невзоровым. Но в целом «первый блин» по Костиной рецептуре оказался не просто съедобным, но и гурмански изысканным. Молодой биолог продемонстрировал 170-миллионной аудитории советской программы № 1, что про «картинку» он знает не только в теории: его увлечение кинематографом было конвертировано в бесспорно профессиональную ТВ-работу.

Читал на каких-то компромат-сайтах, что любимое словечко Эрнста «кровник». Что он злопамятен и мстителен. Может быть, может быть. Не понятно только тогда почему по сию пору выходит газета «МК» и живет – здравствует журналистка Элина Николаева. Хотя, с учетом влиятельности Эрнста должны по логике вендетты быть стертыми с лица земли.

Я никогда не видел Константин-Львовича столь подавленным как 22 октября 1999 года, на следующей день после выхода статьи «Константин Эрнст – облако в штанах».

Той осенью, после десятилетнего перерыва, мы пересекались регулярно. Трижды в неделю Борис Березовский собирал медиа-штаб в пенальном кабинете Бадри Патаркацишвили на втором этаже здания ИТАР-ТАСС. Костя крайне редко пропускал эти утренние сходки и тогда его замещала «Кошка» (Татьяна Кошкарева), руководившая Дирекцией информационных программ ОРТ на пару с Рустамом Нарзикуловым. Другими постоянными участниками бодрящих мозговых штурмов были: главред «Новых Известий» Игорь Голембиовский (в его отсутствие – владелец газеты Олег Митволь), глава ТВ-6 Александр Пономарев, шеф «Коммерсанта» Леонид Милославский (которого позднее на этих сходках сменил главред-хитрован Андрей «Вася» Васильев) и, конечно же, Демьян Кудрявцев. Главные редактора «Огонька» и «Независимой», которые тоже принадлежали Борис-Абрамычу, появлялись крайне редко, поскольку не вписывались в тренд. Я вынужден был посещать эти тусовки поскольку планировалось перевести команду Голембиовского на «Российскую газету», а мне предстояло перепрофилировать «Новые Известия» в боевой листок светского жанра (мы с Димой Быковым даже, разминки ради, запустили хулиганское еженедельное приложение к газете – «Московская комсомолка»). Несколько раз присутствовал Сергей Доренко. Спустя много лет именно в этом кабинете узрел Сашу Невзорова. Пару раз заходила красавица Наталья Геворкян, забиравшаяся с ногами в кресло рядом с Борей и вещавшая что-то абсолютно нелепое и до стыдобы банальное про «порядочных людей». Однажды пересекся там с поэтом земли русской Андреем «Орлушей» Орловым. И возможно не все там были поклонниками талантов Эрнста. Но статью прочитали все. И на Костю смотрели с любопытством. Березовский с присущей ему ироничностью пробросил Косте:

– А я не знал, что ты у нас «голубой».

Все прыснули. Костя, имевший гусарскую репутацию ловеласа и мутивший тайные романы с юными певичками, взбледнул лицом, но тему форсировать не стал.

Тогда шла война. Информационная. A la guerre comme a la guerre. Решался вопрос, кому на Руси будет жить хорошо. К власти мог придти тандем Лужков-Примаков. Поэтому Борис Березовский подключил весь свой медиа-ресурс, чтобы не допустить отката назад. Война. Но даже для тогдашнего накала страстей, даже как ответ на антилужковские эскапады Сергея Доренко, тональность той заметки в «МК» была за гранью добра и зла. Цитировать не решусь.

Очевидно, что способная и напористая Элина Николаева без всякого репортерского вдохновения выполняла «волю партии и правительства». Получилось так себе. С одной стороны, на Эрнста в тексте накатили за то, что, дескать, неисправимый бабник. Тут же, парой абзацев выше обзывали «голубым» на основании дружбы с Примадонной и растолковывали изумленному читателю, что культовый кинокритик перестроечной эпохи Сергей Шолохов получил эфир на Первом через койку. «В коридорах ОРТ видели, как Эрнст расцеловывался с очень большими членами нетрадиционной ориентации из правительства». Какой-то бред. Таким же навороченным стилем писали в НКВД признания под пытками сломленные большевики: мол, да, не только работал на иранскую разведку, но и планировал прорыть тоннель от Ленинграда до Нью-Йорка через земное ядро, напрямую. Чтобы у людей со здравым смыслом хватило бы ресурса догнать, что исполнено из род палки. Я же говорю, Война. Пленных не брали, сдавали своих.

И Элину Николаеву на телевидение я привел буквально за руку. Познакомил с Андреем Разбашом; они пытались замутить какую-нибудь богемную передачу в рамках компании ВИD. Эрнста она знала лично, очень даже им интересовалась и через меня пробивала – как можно бы с «матадором» познакомится поближе, в койку его уронить.

Я ей сразу сказал, что она не вписывается в Костин типаж.

А у него, по моим наблюдением, был такой.

Ему нравились девушки, внешность которых в двух словах можно было описать как «антипод матери».

Костина мама не любила, кстати, его товарищей. Во всяком случае, я помню, что здоровалась она всегда подчеркнуто сухо.

Интересная, дородная блондинка в теле с тяжелым взглядом.

Как-то я брал с собой Эрнста и Любимова в гости к Юлиану Семенову, в его крымскую усадьбу на горе, в Мухаладке. Помимо прочего писатель рассказал об убийстве Семена Цвигуна, который был женат на сестре генсека Брежнева.

На обратном пути Константин рассказал, что из-за книги этого генерала у него испорчены отношения с матерью. У них в классе все зачитывались шедевром, одной из соавторов которого был контрразведчик Цвигун. Книжка переходила из рук в руки как почетное красное знамя ударника коммтруда. Давали ее всего на один день строго: хочешь ночь не спи, но следующим днем верни на первом же уроке. Костя не вернул. Его избили в физкультурном зале. Серьезно избили, решив, что ловкач решил зажать раритет. Потом мальчик узнал, что книгу взяла его мама, «на почитать». В тот же день потеряла, забыв в автобусе. Сыну ни слова при этом не сказала. Такая история.

Возвращаясь к типажу. Косте не нравились самоуверенные рослые спортивные грудастые шатенки вроде Элины Николаевой. Его всегда привлекали миниатюрные брюнетки. С горящими живыми оливами вместо холодных серых очей. В эту категорию, по мне, вписывается и мать дочери – Александры Константиновны Эрнст, театровед Анна Селюнас, которая после родов (1995) работала у ВИDвского директора Саши Горожанкина главредом журнала «МузОБОЗ». Такой же субтильной брюнеткой была и «Маленкая» Макаревич. Та, которая познакомила меня с перспективным биохимиком из Ленинграда.

Лысенко вспоминал: «Каждый выпуск сопровождался 2-3 часами истерик в кабинете зам. председателя Гостелерадио Петра Николаевича Решетова и швырянием бумаг с криками «запрещайте передачу». «Нет, запрещать не буду, сокращайте». «Сокращать не буду». Это вообще отдельная история: передача ведь шла два раза – утром для Камчатки и Восточной Сибири – ее смотрело начальство и требовало вырезать какие-нибудь самые острые репортажи: по нескольку часов шла дикая война по поводу сокращений. У нас была очень хитрая технология: в каждой передаче для Камчатки были заранее заготовленные «собачки». Вот так Коровин на каждой картине рисовал собачку. А зачем «собачка»? Чтобы если кому-то что-то не нравилось, убрать ее, а остальное не трогать, наоборот, вставить вместо «собачки» то, что нужно. Но еще всегда на столе стоял телефон – это была связь со мной. Как только неудачно что-то говорили или мелькала опасная фраза, я нажимал на кнопку, и телефон начинал моргать. Камера немедленно отодвигалась в сторону, ребята брали трубку, и я говорил: скажи то-то и то-то, и острые моменты отыгрывались».

Проект все-таки закрыли, хотя казалось бы должен был выработаться иммунитет к запретам: насколько помню, почти из каждого выпуска вырезали какой-нибудь сюжет (напомню шутку: лучшее во «Взгляде» как в говядине – вырезка). Помню, что в 1988 году Сагалаев запретил выдавать в эфир интервью Киры Прошутинской с Владимиром Васильевым, который зачитал открытое письмо Григоровичу. Таким примеров – дюжины.

Дмитрий Захаров говорил: «Зимой 1990 года, когда в последнюю предновогоднюю пятницу накануне выхода в эфир очередного «Взгляда» в студии появились несколько человек в штатском и арестовали весь смонтированный для передачи видеоматериал, я написал в «Огонек» статью «Под надзором». Речь шла о том, что старая партноменклатурная гвардия начала наступление на демократическую прессу, в частности на нашу передачу. Это был крик души, был момент, когда от действий телечиновников у «взглядовцев» просто опустились руки. Статья появилась как раз вовремя: в редакции газет и журналов приходили мешки писем, все спрашивали: «Где «Взгляд»?» – люди тогда очень активно реагировали не только на выход, но и на невыход передачи. Чиновники дали обратный ход: спустя неделю «Взгляд» опять был в эфире».

Но! 26 декабря 1990 года руководство Гостелерадио СССР запретило выход в эфир новогоднего выпуска программы легендарной программы «Взгляд».

Сперва накат носил негласный характер. Мотивирован был тем, что в студию пригласили министра иностранных дел CCCР Эдуарда Шеварнадзе, выступившего накануне с невнятной, но пламенной речью, предвещавшей скорое наступление некой диктатуры. Чьей? Почему? Когда? Никто ничего не понял, но все желали знать, отчего «в знак протеста против надвигающейся диктатуры» близкий соратник тогдашнего президента державы Михаила «Горби» Горбачева вдруг подал в отставку и покинул ряды компартии.

Последовавший за этим невыход в предновогоднюю пятницу (28 января 1990 года) культовой передачи и вовсе потряс общественность. Этим вечером Игорь Кириллов, который был модератором всего блока программ телекомпании «ВиД» нокаутировал «взглядовских» фанатов сдержанным сообщением. Ведущий по-домашнему тепло сказал: «Взгляда» сегодня не будет. И пояснил: по политическим, мол, мотивам.

Все это, по-моему, смахивало на грамотно сработанный вход в новый уже сюрреализм. Мне всегда нравился ветеран нашего ТВ. Но особенно в контексте «молодежи». Это, во-первых. А во-вторых, все, что произносится шикарным кирилловским тембром, ассоциировалось (не только у меня, предполагаю) с чем-то официозно непререкаемым. Как гранит Мавзолея. Как первая страница «Правды». Как танковый ход по пражским мостам 68-го года. То есть так, а не иначе. И поэтому, когда модератор «ВиД» а говорит, что сегодня будет то-то и то-то, я знаю – будет. А когда говорит – нет…

Ровно через две недели (11 января 1991) в т. н. «последней студии» Кириллов без тени иронии красиво пройдется насчет погоды:

– Оттепель закончилась. Наступают крещенские морозы.

Первый зампред Гостелерадио СССР П.Решетов, который вскоре подпишет распоряжение об едва ли не полном разгроме программы, по поводу 28 декабря 1990 года заметил:

– Решение это было общим. Мы – руководители ЦТ – не могли отказаться от своих позиций. Они – авторы «Взгляда» – от своих.

Председатель высказался менее определенно:

– Мы говорили с Любимовым и о деликатности ситуации, и о том, что вряд ли сам Шеварднадзе придет в телестудию. И меня удивляет, что этот в общем-то спокойный разговор теперь столь странно препарируется.

На следующий день председатель Гостелерадио СССР Леонид Кравченко вынужден был выступить в прайм-тайм по первому каналу с детальными объяснялками. В своем монологе от 29 декабря он рассказывал возбужденным зрителям о «неготовности программы, о нежелательности обсуждения темы отставки министра иностранных дел в связи со сложностью политической ситуации в стране» и так далее. В заключение дал гарантии, что передача в следующем, 1991 году обязательно будет стоять в сетке.

* * *

Позднее на страницах «Нового Взгляда» Леонид Петрович Кравченко вспоминал:

– А вы знаете, почему вообще появилась эта передача? Однажды член Политбюро Александр Яковлев пригласил меня и рассказал, что КГБ прекращает глушить западные радиоголоса и в связи с этим надо бы придумать, чем увлечь нашу молодежь, которая слушает эти программы рано утром и поздно вечером. Так появились «90 минут», которые позднее переименовали в «Утро». По пятничным вечерам стал выходить «Взгляд», «До и после полуночи». На радио – «Молодежный канал», «Панорама маяка». Эти программы сразу вызвали споры, сначала по поводу музыки. Лигачев настаивал на том, что надо избавиться от рок-музыки в эфире и заменить ее народной или классической. Моя же позиция заключалась в том, что молодежь мы от радиоголосов не отвлечем, если рано утром пустим хор Пятницкого. Три раза этот вопрос рассматривался на самом высоком уровне, и, как вы знаете, и рок-музыка, и «Взгляд» остались.

Позже, в драматической истории со «Взглядом» сыграло свою роль недовольство Горбачева, которое тот испытывал по отношению к программе, направленной прямо против него (тем более, что ее вели народные депутаты России). Горбачев сам не мог потребовать закрыть «Взгляд», но от людей, чьи должности были чуть пониже, поступали совершенно определенные указания. Мне приходилось самому разговаривать с ними, успокаивать, объяснять, что мы живем в условиях многопартийной системы… Но это почти не помогало и, кроме того, всегда оставалось за кадром. Мне очень горько, что я стал тем человеком, с именем которого стало принято связывать историю с закрытием «Взгляда». И это вдвойне горько потому, что именно при мне передача создавалась. Никто из ведущих «Взгляда» об этом никогда не забывал. Я участвовал в просмотре различных программ, их обсуждении. Мои редкие вмешательства сводились к тому, что я мог как-то изменить монтажный лист, поменять порядок сюжетов. Конкретными же выпусками занимался главный редактор программы «Время» Ольвар Какучая и, конечно, тот куратор от руководства, который был назначен. Последний месяц моей работы на ТВ таким куратором был Григорий Шевелев, который сам в прошлом руководил редакцией информационных программ. Ему я передавал все идущие на меня звонки, вплоть до президентских, и он действовал сообразно пожеланиям руководства. Телефоны буквально бывали раскалены, и я часто оказывался в роли буфера между недовольными начальниками и коллективом, которым руководил. По-моему, основной бедой телевидения были и остаются «вертушки». Существует первая правительственная связь, вторая, прямой (односторонний) телефон с президентом. Не всегда разделяя взгляды президента, я вынужден был выполнять его волю. Теперь понимаю, что мне чаще следовало иметь более самостоятельную позицию. Но о моих сомнениях знали только в семье. Жена Галина работала тогда в «Известиях». Я всегда доверял ей, рассказывал о своей работе. Она не раз советовала мне бежать, куда глаза глядят. И жена была права: пришло время, когда дело приняло по-настоящему серьезный оборот – в феврале прошлого года я оказался под постоянной охраной КГБ… Это была не жизнь, а кошмар. Офицер ГБ встречал меня у входной двери и вел затем к машине, в которой сидел шофер-комитетчик. Меня даже сочли возможным «на всякий случай» познакомить со способами моего устранения. Особенно погано я себя чувствовал в дни августовского путча. В голову лезли всякие дурные мысли: я так и не привык к своему положению пленника.

И мне часто вспоминают то «Лебединое озеро». Но ведь оно было объявлено в программе задолго до 19 августа. То, что мы не сломали программу – не вина, а заслуга. Иначе на телевидение устремились бы различные политические деятели с заявлениями в поддержку ГКЧП. Желающих было не счесть…

* * *

Итак, канун нового, 1991 года. В своем необычном (не менее от этого сенсационном) ТВ-выступлении Кравченко подчеркнул, что запрета на имя Шеварднадзе не существует. Он оказался, пожалуй, прав. Тема была лишь предлогом. Для отставки «Взгляда». Странным все-таки образом совпали отставки. Забавно распорядилась легкомысленная старушка Фортуна. Ведь некогда именно по инициативе Шеварднадзе, невзирая на ропот тогдашнего руководства ЦТ, «взглядовскую» бригаду отправили в его, министра, африканское турне.

И там журналисты увидели подлинное закулисье Большой Политики. Как, например, лидер свежеиспеченной страны, оттянувшись на размашистом банкете, просто проспал программное свидание с министрами ведущих держав. Как позднее сами министры устраивали тайное ночное рандеву во временной резиденции Эдуарда Амвросиевича, обсуждая дипломатическое ЧП. Как блистательно работает охрана из «девятки». Выросшие из кустов чекисты деликатно тормознули режиссера Ваню Демидова и стоявшего «на атасе» Любимова:

– Мы-то вас знаем, но ведь ребята Бейкера могут, не разобравшись, и прихлопнуть.

И вот 2 января, в положенное послеобеденное время заместитель председателя Гостелерадио СССР Григорий Шевелев получил от куратора «Взгляда» Анатолия Лысенко верстку нового выпуска, дублирующую местами предыдущую заготовку. Около шести вечера Шевелев переговорил по телефону с тогдашним главредом «молодежки» (главной редакции программ для молодежи ЦТ СССР) Александром Пономаревым и последний виртуозно уговорил начальника дать выпуску «зеленый свет».

При этом Шевелев был информирован: гостями студии будут двое помощников Шеварднадзе. На следующий день, примерно в час ночи, зампред пробил отбой:

– Я всю ночь думал и понял: я принял скоропалительное решение.

Владислав Листьев комментировал этот поворот на 180 градусов спокойнее, чем можно (зная его) ожидать:

– Мы снова попали в ситуацию, когда творчество на 80 процентов состоит из пробивания материала. Противостоящая сила остается неведомой.

Напомню, накануне выхода программы в эфир редактора в дежурном порядке подтвердили приход во «взглядовскую» студию «политобогревателя» Бовина (коммент по теме «Уходящий комми») и генерала Родионова (коммент по теме «Военная реформа»). И договариваясь с гостями, сотрудники «молодежки» еще не подозревали, что Шевелев к тому моменту уже оповестил обоих Александров (Пономарева & Любимова) о том, что эфира вновь не будет!

Насколько помню, Шевелев впоследствии заверял, что ни Леонид Кравченко, ни пасущий «Останкино» зав. сектором телевидения и радиовещания ЦК КПСС Айгар Мисан на него не давили, он просто сам, дескать, всю ночь обдумывал ситуацию и решил-таки, что со своим зеленым светом поторопился. Видно ему, как и многим телебоссам, было неясно, каков истинный расклад в верхах, чем закончатся кремлевские терки и куда на самом деле дует ветер. Менее чем через неделю ведущие придут к выводу: атака на программу, возможно, санкционирована Горбачевым.

Таким образом, 4 января 1991 года программа «Взгляд» снова не вышла в эфир. Напомню: ТВ тогда было предельно политизированным, развлекухой не баловало, а самые яркие звезды Центрального телевидения были параллельно и действующими политиками: ведущие «Взгляда» Александр Любимов, Владимир Мукусев и Александр Политковский с весны 1990 года вовсю депутатствовали в Верховном Совете РСФСР. Забавно, что Любимов, возмущенный в тот Новый год действиями цензоров, публично пригрозил такой депутатской опцией как «обращение за поддержкой к правительствам иностранных государств», что воспринималось тогда совершенно нормально – ну куда еще бежать за справедливостью? Конечно, к «цивилизованным» народам…

Политковский собирался протестовать по-другому – готовил политическую голодовку и/или нелегальный прорыв в эфир. Последнее, замечу, не было столь уж нереальным в контексте царивших в ту пору настроений в «Останкино» – выпускающий Андрей Разбаш вполне готов был такой демарш осуществить технологически. В кулуарах стали поговаривать о целесообразности разделения эфира на «президентский» (прогорбачевский) и «российский» (проельцинский), то есть назрела тема конфронтации взглядов.

Однако, поскольку на 8 января было намечено возобновление работы Съезда народных депутатов СССР, все были уверены, что в пятницу (11 января) «Взгляд» таки отэфирят. С сюжетом о «Шеви» или без оного. Еще раз: в тот день «МК» вышел с помянутой «шапкой»: «ВЗГЛЯД» ЗАКРЫТ! КТО СЛЕДУЮЩИЙ? Публикация появилась с моей подачи.

Репортерское везение: оказаться вовремя там, где вершится. Волею, как принято изящно выражаться, случая вечером 9 января 1991 года я, повторю, был в кабинете Александра Любимова. Делал вид, что сосредоточенно читаю верстку программы (которая планировалась к выходу послезавтра) и не прислушиваюсь. Не прислушиваюсь и не слышу будничных, как бы отрепетированных разборок. Мне казалось, что у меня получается. Нет, конечно, я не рассчитывал, что меня не заметят вовсе…

Тогдашний руководитель молодежной редакции ЦТ СССР Александр Пономарев, принесший злополучную бумагу, закончив переговоры с хозяином кабинета, уже в дверях бросил мне своим стандартно-утомленным тоном:

– Додолев, мое имя нигде упоминаться не должно. Этого я тебе не прощу, – и прошелся по моему лицу прицелом прищуренных глаз.

У Саши очень изысканное чувство юмора и я не всегда врубался: шутит он или «в виду имеет».

– Эта фраза, между прочим, классное начало для материала, – вяло отшутился я, думая одновременно: надо ли мне как-то прощаться с человеком, который не поздоровался, и второе – как все-таки начать заметки? А то, что я об этом рано или поздно напишу, мне было ясно.

Концепция нового ТВ-командира Кравченко – не надо политических программ, зритель устал от серьезных проблем, ему хочется расслабиться. Стало быть, и компании «ВиД» надо заниматься развлекаловкой? Пусть себе Листьев, мол, резвится с «Полем чудес». Но… 4 января 1991 года вместо «Взгляда» был показан странноватый фильм. Под грозным названием «Лицо экстремизма». Не надо быть суперпрофессионалом, чтобы предположить – фильм этот делался скорее всего не на ЦТ (например, озвучка проложена без интершума, то есть дикторский текст не пересекается со звуками исходного материала, тоже, кстати, весьма грязноватого, то ли списанного с чужих экранов, то ли попросту любительского). «Лицо экстремизма» – кусочек отчаянно политизированный. Не со всяким выпуском «Взгляда» по этой самой политизированности эту ленту рискнешь сравнить. Единственное, что могу допустить, – на ТВ (как и в стране, впрочем) левая рука не всегда ведает, что правая творит. С этим путаница. Где – лево, кто – справа. Не сразу различишь, чьи уши откуда торчат. Кто за что отвечает.

Утром ведущий ТСН Юрий Ростов залепил в прямом эфире на Дальний Восток:

– И вообще: сегодня и «Взгляд» не выйдет.

Перед этим он был накален до предела. Его заставили читать Указ о Рождестве. Целиком. Он пытался возражать, объясняя, что в программе новостей нужно просто сказать, что, мол, 7 января впервые будет праздничным днем. За всю историю Советской власти. Но его, повторяю, вынудили зачитать документ. Ростов, извинившись за путаность изложения и по-деловому объяснив, что он – не диктор, сказал – искренне так – и про «Взгляд».

На майском (1991 года) фестивале «Совсека» в Доме кино я взял несколько интервью для «Взгляда из Подполья». Директору Российского ТВ А.Г.Лысенко и президентскому советнику А.Н.Яковлеву задал один и тот же вопрос:

– Действительно ли Горбачев использует Леонида Кравченко для расправы со «Взглядом»?

Оба ответили уклончиво. Хотя если свести их (достаточно компетентные, полагаю) ответы к общему знаменателю, то следует вывод: вряд ли у руководителя развивающейся державы руки доходят и до конкретных журналистов. Как бы там ни было… Если разгром «Взгляда» вдохновил сам М.С.Горбачев, то нелепо винить бархат портьер в успехе режиссерского замысла. И спрашивать с гардеробщиков лишь потому, что театр начинается с вешалки. Если же Президент здесь ни при чем и кто-то в очередной раз ходит с крапленого туза, то заметки, которые я планировал опубликовать, должны были послужить своего рода пособием по оптике. В том смысле, что у страха глаза велики. Одобрял лидер страны гонения на самую ее, страны, популярную передачу или нет? Цепь пора было рвать. А в том, что попытка расправиться со «Взглядом» – лишь звено в цепи, я не сомневался. Кольцо.

По мнению автора «Телескопа» Дмитрия Крылова (высказанному, замечу, в частной беседе на пляже сочинской «Жемчужины»), наши ТВ-звезды становятся досадными жертвами собственной беспечности и пренебрежения Солидарностью. «Взгляд» не помогал своим коллегам, когда на них наезжало начальство, ТСН же не решалось рискнуть своей славой, вступившись за «мальчиков» из «ВиДа». Постепенно само название опальной передачи табуировалось на кравченковском ТВ. «Добрый вечер, Москва!», готовя передачу о конкурсе «Мисс Пресса СССР», застенчиво представила «Мисс «Взгляд» Яну Чернуху как «Мисс Центральное телевидение». Похоже, что авторы фильма о журналистском конкурсе решили выглядеть более крутыми цензорами, чем сам Кравченко, подобно средневековым инквизиторам, пытавшимся слыть большими католиками, нежели папа римский.

Начало 1991 года выдалось для «Взгляда» (и других) нелегким. К сожалению, по уже наметившейся инерции поредели ряды ведущих. Ушел в кабельное ТВ Владимир Мукусев, «хлопнув дверью» в «Огоньке». Покинул «ВиД» Дмитрий Захаров, ушедший вместе со своими, бесспорно интересными, «Ведями». И прихватил одного из талантливейших режиссеров Игоря Иванова. «А сплоченность рядов есть свидетельство дружбы или страха сделать свой собственный шаг?»

Современной молодежи трудно представить себе тогдашнее влияние на политическую жизнь Отечества журналистов вообще и «Взгляда» в частности. Им не прочувствовать размаха того ТВ-феномена, не представлявшего из себя с профессиональной точки зрения ничего особенного, но тем не менее вцементированного в набухшие рекордами страницы книги Гиннесса. «Взгляд» был настоящей Легендой. Ему не было равных. И нет. И не будет. Ни по рейтингу, ни по результативности, ни по пафосу. Для могущественнейшей державы мира пятничные вечера были мерилом Свободы. Хотя, повторюсь, ничего такого, что поразило бы зрителя нынешнего в проекте не было.

Год номер 1991, как и предвещали мрачные гороскопы, выдался для «Взгляда» тяжелым. Умело оперируя вечным тезисом «Разделяй & властвуй», командиры нашей жизни сумели рассеять самодовольные «взглядовские» ряды. Весной (1991 года – Ред.) «Взгляд» ушел в подполье; Любимов и Политковский организовали штаб в гостинице «Ярославская». О выпусках «Взгляда» на сибирских просторах другие ребята узнали, лишь прочитав заметку в «Известиях». Третий «взглядовский» депутат Мукусев отснял несколько выпусков самостоятельно и коллег об этом не проинформировал. Это к вопросу о сплоченности рядов.

Накануне рижского эфира (май) Любимову рассекли голову в местном ресторане. Бутылкой. За то, что из «Взгляда». Сотрясение мозга, разбитый левый глаз и глубокие царапины на правой щеке не помешали ему появиться на латышском экране. Но беда не ходит одна. В студии начался пожар. Наглотавшись пластикового дыма, Политковский воззвал к пожарникам: если, мол, вы нас видите, приезжайте поскорее, потому что хотелось бы еще кое-что показать, сказать кое о чем. Добавлю, что в начале мая Любимов попал в ДТП. В странное, на мой взгляд. Такой год. Срываются переговоры с западными партнерами. Подводят отечественные. В райпрокуратуре, согласившись с тем, что надо возбуждать уголовное дело, передали материалы в прокуратуру Москвы: Кравченко фигура не районного масштаба. Горпрокуратура с шефом ЦТ связываться не пожелала. «Взгляд» все-таки свой иск дожал, и вельможного оппонента опальных журналистов вызвали на допросы. В Прокуратуру СССР. Ждать, что справедливость восторжествует в стране беззакония, гордящейся потугами построить правовое государство? Смешно… Им никогда не придется отвечать за содеянное. Их сыновей не избивают, их дочерей не насилуют в лифтах, их матерей не оскорбляют уличные молодчики, их отцы имеют право на ношение оружия.

Не первый раз власти закрывали проект. Когда в конце 1989 года «Взгляд» не вышел в эфир, много шума было из-за заметки в «МК» под названием «Взгляд» арестован». На самом деле арестованы были рулоны (видео-материалы). Арестовывать – стандартный телевизионный сленг. Применительно к лентам, а не к людям, конечно. Есть и еще один жаргонный глагол – убивать. Это значит размагничивать рулон, уничтожая всю информацию. Если в 1990 году так называемый «мастер» (лента, с которой идут в эфир предварительно записанные сюжеты, разбиваемые фрагментами живой студии) попытались всего лишь навсего арестовать, то последний, предновогодний рулон был убит. Как выяснилось – вместе с программой.

По поводу «Взгляда» конца 89-го ходили нелепые слухи, что он-де был снят из-за некого интервью Галины Леонидовны Брежневой, в котором она якобы рассказывала про свои ювелирные взаимоотношения с Раисой Максимовной Горбачевой. Я утверждаю: Брежнева никогда не давала интервью «Взгляду». У меня была лишь договоренность со знаменитой дочерью Многозвездного Генсека о беседе. Я, увы, так с ней и не встретился, поскольку она все время откладывала момент нашего рандеву из-за неясности расклада с ее дачей в Одинцовском районе. Потом же, когда легендарная Дочь выиграла процесс и чурбановская дача осталась за ней, было уже поздно. И я в очередной раз выпал за рамки передачи из-за своей недисциплинированности в студии. Перед дальневосточным эфиром наклеил себе «листьевские» усы. Отодрал их в первые же экранные мгновения, заметив что-то насчет мании величия. Естественно, на «Москву» после шумных разборок, вместе с усами, чуть не был выкинут… Но это – другая история.

Постепенно, не сразу (в этом сезоне именно) «Взгляд» стали поджимать основательно. Не посюжетно, а целыми выпусками. Напомню: в 1989-м, прежде чем скандально грохнуть предновогодний выпуск, сняли воскресный «Взгляд» (да-да, и такие воскресения были; увы, на ТВ все быстро забывается). В этот раз все развивалось по схожей схеме. 21 декабря зрители большей части по-сибирски необъятных наших территорий передачу не увидели. После того как А.Политковский (впервые, кстати, и блестяще отыгравший «Взгляд» сольно) поздравил дальневосточных тюленей и рыбаков с юбилеем Гдляна (Тельману Хореновичу накануне, 20-го, исполнилось ровно пятьдесят), передача была с плавностью дантиста вырвана со всех «Орбит». На Европу советско-финский выпуск программы-лидера вышел без эксцессов. Но репетиция запрета прошла.

Запрет на эфир 11 января грянул во вторник. Такого никогда раньше не было. Это, по-моему, доказывает, что он (запрет) был запланирован. Обычно запрещали накануне, после отсмотра помянутых «мастеров». Вот что я знаю. Знаю с документальной достоверностью, хотя понятно: это не все.

Александр Политковский настаивал:

– «Взгляд» стал первой жертвой смены горбачевского курса.

Его взгляды так и не совпали со взглядами самой популярной передачи. Во время памятного многими несанкционированного (попросту взятого нахрапом) интервью Горбачев обещал Любимову, что придет в гости к «Взгляду», когда это мистическое совмещение грянет. Саша напомнил Президенту о его обещании, когда Михаил Сергеевич летом 1990 года был в Останкино. Задеревенела неловкая пауза. Чтобы ее разрядить, кто-то из руководства пробросил:

– Михал Сергеич, «Взгляд» – популярная программа, у нее очень высокий рейтинг.

Горбачев тогда громко отшутился:

– Вот когда у меня будет такой же высокий рейтинг, – улыбнулся он, – тогда и приду.

Все с пониманием нарисовали улыбки на ожидающих лицах. Подумалось, что этого уже не произойдет. Никогда. Я про рейтинг. Я, еще раз напомню, по воле случая находился в кабинете 12—31 (руководство «Взгляда»), когда хмурым вечером 10 января принесли распоряжение первого зампреда Гостелерадио Решетова о фактической, пусть и завуалированной, ликвидации программы.

А ведь с этой передачи для многих и началась Перестройка.

Началась уже не как по-маниловски беспечный проект, обсуждаемый на некой пицундской даче под бутылочку классного сухого винца из совминовских погребков, а как государственная политика.

Сенсации тогда были еженедельными: например, Сережа Ломакин выдал в эфир инфу о железнодорожной катастрофе; «били в набат» чиновники Министерства путей сообщения: «Кто разрешил?». Сейчас странно и смешно. Но именно «Взгляд», опередив коллег из державного «Времени» поведали соотечественникам о революциях в Румынии и Чехословакии.

Да, я был хунвейбином перестройки, я временами искренне верил тем, кому прокладывал дорогу наверх, к казне. И ни о чем не жалею, хотя моя собственная наивность меня уже не умиляет. Спустя некоторое время вернулся в эфир «Взгляд». Спустя… Спустя разборки у Белого дома и нервы августовские. Спустя… Зимой, после жаркого Августа, спустили в Кремле алый стяг большевистский. Но все это уже совсем другая история. Другая эра. А то, что началось тогда, как-то тихонько, шаг за шагом, съезд за съездом растворилось. Армия, которая навела изжогу на Тбилиси и Вильнюс – завязла в Грозном. Репортеры, бывшие рыцарями перестройки, теперь стали разменной монетой. Все печально, но закономерно. И по-другому уже не будет.

Кульминацией этого Начала стал знаменитый апрельский пленум 85-го. А закончилась Перестройка, по моему разумению, задолго до августа-91, в девяностом. Конечно, политологи могут иметь свое, более квалифицированное мнение. Но я отчего-то не люблю их, политологов. Не уважаю. И не верю. Лично для меня Перестройка, повторюсь, началась когда я, не будучи членом ВЛКСМ и не имея ни единого дня комстажа, смог устроиться в штат газеты МК и МГК ВЛКСМ «Московский комсомолец» (с тех пор чту Павла Гусева как редактора отважного и не управляемого властями).

Финал горбачевских подвижек я тоже меряю по персональным меркам, по меркам своей журналистской карьеры. Здесь считаю необходимым добавить, что журналюг я не люблю еще суровей, чем политологов, но песня сейчас не о том…. Итак, по мне, закрытие популярной в ту пору программы «Взгляд», с которой я сотрудничал, стало знаком, обозначившим выход Михал-Сергеича на финишную прямую…

В передаче «Взгляд», которую зрители должны были увидеть в пятницу, 11 января 1990 года, планировалось пять «комментов». По одному на каждый год перестройки (так и хочется сказать: пятилетки). Закадровый текст, произнесенный бодрым голосом Александра Любимова, должен был идти как бы поверх гигантских – во весь экран цифр (1985, …), в которых проскакивали вполне определенные картинки. То лицо Лигачева, то профиль Ельцина. То идущие по притихшей улице Горького размалеванные танки. Портреты Перестройки…

Конечно, в том табуированном выпуске отвязался режиссер Иван Демидов: связками для комментариев «Итоги» были снятые им зарисовки: в лесу (на самом деле рядом с телецентром) сидят Люби, Влад и Дима в тюремных робах; на снегу у костра и вспоминают «на зоне» о своих взглядовских временах!

Я процитирую отредактированные тексты тех запрещенных комментариев в порядке их появления в программе, которая так и не вышла в эфир.

* * *

«1985-й. Наш первый праздничный год. Год новых ожиданий. 24 февраля Черненко голосует на выборах в Верховный Совет РСФСР и местные Советы. Его уставшее от жизни тело с трудом вносят в фокус телекамеры. После многочисленных похорон за два предыдущих года классическая музыка вместо радиопрограммы «Опять 25» раньше, чем западные радиостанции, доносит весть об очередной смерти в Кремле. Стремительная смена в высшем эшелоне пробудила во всех нас дух настоящего оптимизма. И даже первый перестроечный указ «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения» ложится на радостную атмосферу ожиданий. На фоне политических рокировок народ стоит в очередях за спиртным, на фильм Абуладзе «Покаяние». Никто не кается и не будет, но созерцание приносит не меньшее удовлетворение и веру в нового лидера, которого уважают Запад и Восток. 85-й год – год великих ожиданий. ГОД ГОРБАЧЕВА».

Кирилл Разлогов писал в экспериментальной «Московской комсомолке», которую мы делали с Димой Быковы и Сашей Никоновым: «Что, собственно, произошло в 1985 году? Семидесятилетние партийцы, которые ранее безраздельно господствовали в стране, были хорошо устроены и могли ни о чем не беспокоиться до самой смерти. Их дети тоже были хорошо устроены.

Проблема пятидесятилетних, вышедших на авансцену вместе с Горбачевым и Яковлевым, заключалась в отчетливом осознании, что породившее их общество может просуществовать еще 20, максимум 30 лет, после чего неминуемо наступит крах всей экономической системы.

Эти люди уже не могли быть уверены в будущем своих детей. Поэтому они решили конвертировать свою политическую власть в деньги. Иными словами приватизировать свое социальное положение, и таким образом, передать своим детям нечто, что не будет подвержено политическим и прочим изменениям. Новый политический класс как раз и возник на идее превращения политической власти в личное благосостояние. Но при разделе пирога одни успели вовремя подсуетиться, а другие опоздали.

Страна же развивается абсолютно безотносительно к политическому классу. На всю эту возню в верхах она “плевать хотела”. Страна выкручивается сама, причем из любых тупиковых ситуаций. Даже тогда, когда политический класс делает все, чтобы это выкручивание оказалось невозможным. Держава движется вперед благодаря огромной жизненной силе самой страны и народа в целом. А энергия у народа такая, что слабосильному и слабовольному политическому классу ничего с ним поделать не удается.

Этого-то западные люди никак не могут понять. Они привыкли иметь дело с представителями влиятельной верхушки, предсказуемость которых всегда можно купить. В России же им приходится контактировать с партнерами, которые покупаются очень просто, но когда дело доходит до их собственных корыстных жизненных интересов, эти люди могут кинуть любого. А могут и убить».

* * *

«1986-й. Первые противоречия перестройки. Идет борьба с нетрудовыми доходами и развивается индивидуально-трудовая деятельность. XXVII съезд Компартии разразился разрешенным свободомыслием. Последний шаг в борьбе с пьянством был традиционным – повысили цены, в том же августе принято историческое постановление о прекращении работ по переброске рек. Тонет «Адмирал Нахимов», первые полки выходят из Афганистана. Мы с удивлением замечаем, что жизнь меняется. Не нужно учить наизусть бессмертные строки вождей, можно не вступать в политические организации. Это, пожалуй, самый спокойный год. Если не вспоминать Чернобыль. Апрельский взрыв на Украине, цену которого мы еще не познали, стал страшным символом 86-го. Мы уже смелы, мы говорим об этом, но мы бессильны перед трагедией. ГОД ЧЕРНОБЫЛЯ».

* * *

«1987 г. Гласность в баталиях 86-го, и в прессе начинается стремительная гонка на опережение. Все это сопровождается невиданным доселе читательским бумом. Выходят в свет первые «неформалы». Страна озабочена проблемами рокеров. Городу Устинов возвращается название Ижевск. Мы смотрим «Легко ли быть молодым» и представляем, что этот фильм и соразмеряет масштаб нашей трагедии. Истинные размеры мы узнаем позже. Красную площадь прозвали «Шереметьево-3»: Матиас Руст вызывает кадровые перестановки в Министерстве обороны. Из официальных речей исчезают лозунги перестройки. Забыто ускорение, утихают споры о госприемке. Косметических мер стало явно недостаточно. 29 декабря новое руководство наносит первый предупредительный удар по конгломерату министерств – упразднен Госкомнефтепродукт. Еще один год ожиданий, мы торопим время, требуем быстрых перемен и не замечаем, что в механизме уже произошло торможение. Первый кризис власти разражается в октябре на Пленуме ЦК. Борис Ельцин уходит. Это событие переросло за рамки формальных чествований 70-летия революции и, безусловно, было самым значительным на третий год перестройки. ГОД ЕЛЬЦИНА».

* * *

«1988. Предстоит партийная конференция. Неожиданно выясняется, что делегатов можно выбрать. Это первые выборы, пока в рамках партии.

На самой конференции жесткой критике подвергается академик Абалкин – будущий шеф Госкомиссии по реформе. Забытое слово «дискуссия» обретает свое истинное значение, люди перестают принимать слова на веру.

Полным ходом идет реабилитация политических деятелей, репрессированных и запрещенных писателей.

Закон о госпредприятии дает свободу трудовым коллективам. Но они уже чувствуют на себе мягкие жесткие объятия аппарата. После выхода закона о кооперации из-под снега вылезают первые кооперативные подснежники. Пресса ликует, рынок ждет насыщения, но не дождется. К концу года предстоит кооперативное похолодание.

Имя Гдляна становится известным всей стране. На скамью подсудимых садятся все новые и новые функционеры. Названа и одиозная четверка делегатов XIX партконференции. Судят Чурбанова. Страна следит за развитием Карабахского кризиса.

Зарубежное слово «инфляция» становится понятным до боли. Первая забастовка в магазине «Мелодия». Пока это воспринимается как анекдот. Выиграна борьба за безлимитную подписку.

В Армении землетрясение. В этот год происходит консолидация правых сил общества. Борьба за миражи социализма начинается статьей в «Советской России»: Нина Андреева не может поступаться принципами. Первые бои правые выигрывают, и это придает сил их лидеру Егору Лигачеву, который становится рупором целого политического направления и символом года. ГОД ЛИГАЧЕВА».

* * *

«1989 год. Резко обозначились правые и левые. Пока в литературной среде. Печатают уже и Солженицына. Страна выбирает депутатов на Первый съезд Советов. Борьба, трагедии и победы предвыборной кампании рождают надежды на улучшение. Трансляцию съезда смотрят все с утра до ночи. Падает производительность труда. Мы взглянули на себя, на своих представителей в Кремле и поняли, какие мы разные. Национальный взрыв возникает незаметно, но стремительно. Апрельская трагедия в Тбилиси. Но есть и радости – выведены все войска из Афганистана. Центр общественного внимания перемещается в экономическую область. Бастуют шахтеры. Страна напряжена как никогда. Еще один синдром – экстрасенсы. События в Восточной Европе заставляют нас задуматься. Так мы не можем, но как мы хотим? II съезд. Люди устали. Они запутались и не верят. Они не хотят говорить о политике, они не хотят спорить о будущем. Еще одна надежда – предстоящие выборы в местные и республиканские Советы. Предвестницей тяжелых потрясений становится смерть Андрея Сахарова. Великий гуманист ушел из жизни, оставив нас у порога 90-х в тяжелых раздумьях. 89-й стал ГОДОМ САХАРОВА».

И спустя десять лет на страницах «Московской комсомолки» Кирилл Разлогов оглашает приговор: «Политическая элита и по сей день формируется по тем ж самым принципам. Как бояр вытесняли опричники, так президентская команда – старую номенклатуру. При этом верхушка, парадоксальным образом, состоит из людей той же крови. Потомков прежних элитарных фамилий. Ротация происходит постепенно, занимает порядка ста лет. Но характер функционирования общества почти не изменился. Речь вовсе не идет о семидесяти годах власти коммунистов, речь идет о тысячелетии. После семидесяти лет начать с нуля было бы не так сложно, но сбросить со счетов тысячу лет гораздо труднее. Убийства монархов, институт фаворитов, коррупция и компроматы, все это было всегда. Поэтому и говорить об этом следует, не возмущенно негодуя, а отстраненно-аналитически.

Наш политический класс уже давно, с семидесятых годов, абсолютно лишен каких бы то ни было политических, идеологических и экономических сверхзадач и целей. Он исходит из того, что страна спасению не подлежит, а подлежит лишь “держанию в узде” (блестящая формулировка Вадима Межуева) и ограблению. Возможности ограбления даются тогда, когда ты причастен к власти. Будь то к власти вооруженной (или преступной), власти экономической (власти богатства) или власти политической. Эти три уровня власти обычно взаимосвязаны, но мы ведем речь о политическом классе, который в данный момент как раз не имеет ни достаточного экономического могущества, ни достаточной преступной силы.

Поэтому он заинтересован только в одном: оказаться рядом с победителем. И многочисленным представителям этого класса абсолютно все равно кто, как и какой ценой победит.

Самое любопытное, что в среде политической элиты нет идеи, что можно каким-то образом страну развить. Ни одна из политических сил на самом деле не верит, что можно богатеть не против, а вместе с отечеством».

* * *

В студенческие времена, когда я в приступах графомании сочинял для друзей-приятелей разные тексты, мне пришла в голову мысль о сценарии про нравы населения планеты Ялмез. Все там как у нас. Гуманоиды-ялмезяне от землян ничем не отличаются. Почти. Ведут войны, строят города, покоряют стихию ялмезийскую. Но! Есть существенное «но». По понятиям ялмезян, потребление пищи является процессом тотально интимным & безмерно сакральным. Как для землян – процесс производства других землян. То есть «занятие любовью». Sex. Бум-бум. Половой акт.

На Ялмезе влюбленная пара для того, чтобы совместно трапезничать, должна зарегистрироваться в типазагсе. Что, впрочем, не мешает ялмезянам с юных лет без всяких обязательств трескать по углам сникерсы и прочие диабет-полезности. Обычно на двоих. Бывают, конечно, и совместные обеды, но отношение к ним, как в Европе к групповому блуду: в целом, добродушно снисходительное, но при этом официально социумом неодобряемое. Ужин с малознакомым ялмезянином расценивается как нарушение веками установленных правил. В некоторых провинциях Ялмеза жратва с представителем того же пола карается не только суровым общественным порицанием, но и солидным штрафом (раньше там вообще сажали за такие эксперименты). Масса литературы издается, в которой медики подробно + убедительно рассказывают, что поглощение калорий вне семейного круга чревато диабетом, гастритом, колитом, панкреатитом и другими постыдными недугами. Счастливую пару после оформления в типазагсе и разгульного группового секса друзья и родичи сопровождают в нарядно оформленную спальню столовую, где они по традиции вкушают яства до полного обжорного упоения. При этом допустимы даже перверсии: всякие там тирамису и кормление друг друга с ложечки (правда, за игры в стилистике «Девяти с половиной недель», когда жених невесте глаза завязывает и сладострастно пихает ей в рот яства из холодильника – можно схлопотать отлучение от церкви).

При этом есть там и шикарные рестораны и кафэшки разных ценовых категорий. Туда можно прийти и соло, и с партнером. И предаться чревоугодию на глазах других раскованных сограждан, которых, правда, религиозные деятели планеты числят извращенцами.

Ну а вот к половухе в этом мире относятся так же, как на Земле к употреблению пищи. Они там трахаются, где и когда захотят (хотя в храмах в целом не принято). Можно и в сквере на лавочке по-быстрому перепихнуться. На каждом углу – заведения, куда можно заглянуть для удовлетворения сексуального влечения. Можно по-быстрому (называется не так грубо как у нас – фастфуд: но тоже не оч романтично – слив балонов). А можно и торжественно, в престижном, роскошном заведении, где паре (или – как угодно, хоть трио, хоть квартету, etc.) в занятиях сексом будут ассистировать специально-обученные люди, которых здесь называют официантами.

Ну, короче, ясно.

К чему я вспомнил о своем сценарии тридцатилетней давности? Обсуждал со своим матерым знакомым, легендой отечественного рока забавную ТВ-накладку. Анастасия Волочкова пострадала от нерадивости теле-профи. Стала с их подачи АнатСасией. Именно таким титром представили гламурную диву редакторы НТВ в проекте «Моя исповедь». О эти теле-исповеди! O tempora! O mores!

МК-художник Алексей Меринов цепким взгляда профессионала узрел двусмысленную опечатку: «Поздравляю НТВ с очередной творческой победой… хорошо хоть, что через «А» написали… ну, а теперь и футбол можно посмотреть расслабленно. Круче этого, думаю, по телевизору уже не увижу».

Самые распространенные комменты в блогосфере: «Очередная победа Фрейда».

И вот мой собеседник разумно заметил: гламурная богема живет по своим законам и то, что обывателю кажется несчастьем (ну, например, такая скандальная оЧепятка по Фрейду), для «звезды» = удача. Или, как принято приговаривать в блогосфере, «пЕар». И подумалось мне: звездами становятся те, кто рожден на Ялмезе. Элита (не только в России и не только в XXI веке) живет по своим законам. Впрочем, само по себе признание этих правил игры не превращает рядового землянина в избранного. Здесь, наверное, блюстители нравов попытаются негативную коннотацию уловить. Да нет, нефига. «Песня совсем не о том» (©Танич). Я не считаю тех, которые в представлениях о прекрасном и/или правильном кардинально отличаются от меня и стесняются обедать на открытой веранде, но при этом считают нормальным предаваться соитию на этой самой веранде, заведомо плохими. Другие, они никак не хуже. Но и не лучше, впрочем. Просто ДРУГИЕ. Это надо знать. И жить с этим знанием. Не заморачиваясь.

Прочитал в «Комсомолке» mot Александра Любимова о нео-»Взгляде»: «В современном прочтении «Взгляд» мог бы быть программой, которая в некотором смысле анархистская по отношению к современным ценностям – к коммерциализации, к безудержному потреблению, которым охвачена сегодня Россия. Будет ли это популярно, не знаю, потому что вкусить все это еще нужно, еще не прошел тот порог, когда будет создана новая культура, более сдержанная, более скромная. Сегодня каждый человек, если ему удалось купить «Рено Логан», уже чувствует себя олигархом в своем маленьком окружении. Ему это важно. Это нужно понимать. Что касается политической журналистики, очень трудно журналистам сегодня поспевать за тем, что делает правительство. Особенно когда нет ни одной оппозиционной силы, которая могла бы представить такую программу, которая бы удовлетворила хоть кого-то. И в этом есть специфика момента. Что сегодня нет ни одной силы в обществе, которая реально может что-либо противопоставить тому, что делает правительство. Что-то покричать по поводу того, что «Путин – фашист!», они могут. Или в какой-нибудь газете публиковать статьи, которые совершенно не соответствуют действительности, тоже могут. А реально противопоставить политическим и экономическим реформам всерьез какую-то программу… сегодня такой политической силы, на мой взгляд, нет. Очень трудно журналисту в такой ситуации. Журналист же не сам по себе политик, который двигает политику, он, скорее, освещает. Он берет что-то из той среды, в которой сам обитает».

Так возможен ли революционная по духу & форме передача, сметающая державную систему, в современной России? Двадцать лет спустя после закрытия проекта нескольких опросил причастных.

Возможен ли сейчас ТВ-проект, аналогичный «Взгляду» по рейтингу и влиятельности?

Сергей Ломакин: Думаю, что нет. И скорее потому что власть никогда не допустит до появления на ТВ такого мощного критически настроенного к сегодняшнему режиму инструмента. Ведь, все же «Взгляд» выполнял функцию разрушителя тогдашней власти. Даже Горбачев не до конца понял какого джина выпустили из бутылки.

Анатолий Малкин: Новый «Взгляд» возможен, но без помощи государства, фондов, депутатов и прочих олигархов – на свободном производстве спутникого цифрового ТВ, при условии абсолютной смелости, неподцензурности, свободы информации, неангажированности и интерактивности. Если сразу не прихлопнут, найдутся небольшие деньги на оплату спутника, и будут люди, согласные на работу за идею, то года через три, это будет ТВ, которое будут всегда смотреть первым. А старый «Взгляд», его жизнь и судьба, – яркое свидетельство того, как развивалась наша страна, общество, и, главное, люди. Возможности ТВ были использованы по полной программе почти всеми, кто был при «власти» в чрезвычайно влиятельной, мощной по своим возможностям структуре – вспомните судьбы, и Влада, и Саши, и Вани (Демидова – Е.Д .), и Толи Лысенко, и Эдика Сагалаева, да и других, из второго-десятого эшелонов, «делателей» программы.

Через N количество лет, когда жизнь устаканилась, и деньги определили новый порядок вещей, «делатели» успешно эмигрировали в жизнь, а «Взгляд» закончился.

Владимир Мукусев: Возможен, если Кремль всерьез озаботится возвращением настоящей, серьезной журналистики на телеэкран. Если это вдруг, в чем я лично сомневаюсь, случится, то нужно будет создавать не просто новую передачу, а принципиально новую медиаструктуру с соответствующим финансированием, современным техническим оснащением, а, главное, подчиненную непосредственно Президенту страны. Условный «Взгляд-2» должен будет стать постоянно действующим телемостом с двухсторонним движением между властью и обществом. Ядро проекта – тщательно подобранный коллектив журналистов-профессионалов, не запятнавших себя сотрудничеством с нынешним телевидением, не связанных с властными и подвластными структурами корпоративно-кредитными отношениями и «подпиской о добровольном сотрудничестве с органами».

Новая программа это – еженедельный, двухчасовой прямой эфир на частоте первого канала, состоящий в основном из материалов журналистских расследований, с обязательным участием первых лиц государства и возможностью подключения чиновника любого уровня, любого региона для ответа по существу.

Суть проекта не «обсуждение проблем», а «разбор полета» и главное – публичное принятие решений, в том числе кадровых.

Александр Политковский: Конечно, возможен. Накоплено за последние 10—15 лет огромное количество дерьма, которое расхлебывать потомкам. От коррупции, которую именуют бизнесом до убийств-подарков: человеческие жертвоприношения в благодарность за право воровать и жить без наказания. Приоритеты совсем никудышные: убитый, к примеру, за рубежом Герой России и Герой – чучундрик, пустивший газ на Дубровке. Чем круче провал – тем больше награда! И так дальше…. до бесконечности.

Дмитрий Захаров как-то заметил: «Проект появился в нужное время и в нужном месте; не думаю, что сейчас такая передача кому-то нужна. У каждой эпохи – свои жанры». Ему вторит Александр Любимов: «Сегодня такая программа, как «Взгляд», слава богу, уже неактуальна. Сейчас нужна программа и даже, возможно, целый телеканал, который бы формировал идеологию среднего класса. Увы, сегодня в политике нет силы, которая формирует мысли. Есть слабо звучащий голос невероятно талантливого человека Владислава Суркова. Да и сам Путин производит яркое впечатление. А все остальное – хилая вялость». Так есть или нет потребность в реинкарнации «Взгляда»?

Сергей Ломакин: Есть потребность в возрождении «умного» телевидения, «острого» телевидения. Я по-прежнему считаю, что телевидение может существенно помочь руководителям страны, вскрывая язвы общества, рассказывая о чиновниках-преступниках, тем самым направляя вектор народного гнева в нужном позитивном для власти и общества направлении. Сегодня власть не понимая этого рискует получить неуправляемый социальный взрыв, который сметет и правых и виноватых. Что по сути доказывают последние митинги молодежи в Москве, Питере и Ростове-на-Дону. И боюсь, что это только начало.

Анатолий Малкин: Такой канал как «Первый», возможно, решился бы «ремейкировать» программу, но результат будет, как и у всех сегодняшних копий старых форматов советского ТВ.

Вообще, без принципов, можно или чудиков плодить, или ржать над всем, что движется, или на льду плясать, изображая супер-фигуристов, для реинкарнации программ подобных «Взгляду» или «Пресс-клубу», нужна революционная ситуация – иначе никак.

Сейчас вот много всяких ТВ с красивыми названиями, а не одно, как раньше, «Центральное», – а результат деятельности похожий. Так что вопрос в том, какой ты сам – такая и твоя страна.

Владимир Мукусев: Нет.

Александр Политковский: Реинкарнация не возможна, а необходима. Усилиями шпаны, что любит себя называть элитой или олигархами, страна скатилась к азиатчине с латиноамериканским пафосом. Сюда люди, которые себя называют русскими едут работать вахтовым методом. Вся ссыкливая «еблита» деньги держит только за рубежами России. Десятая часть населения прекрасной и огромной страны сосредоточена вокруг одного города. Можно продолжать до бесконечности…

О чем ты жалеешь: что было сделано неправильно 20 лет назад?

Сергей Ломакин: 20 лет назад нас во «Взгляде» тоже немного зашкаливало в нашем праведном стремлении изменить страну к лучшему. Беда была лишь в том, что мы толком и не знали, а что лучшее для страны и народа. Но мы были молоды, а молодежный максимализм всегда в чем-то неправ. Но если бы можно было повторить то время, я не стал бы что-то менять. Я снова прожил бы это время, так как оно было лучшими годами моей профессиональной жизни.

Владимир Мукусев: В 1990 году, узнав о том, что переписаны и подделаны уставные документы «ВИДа» я не смог переступить через гордыню и брезгливость к своим бывшим коллегам, сделавшим это, а фактически предавшим наше общее дело. Сил и возможностей было достаточно, чтобы раздавить в зародыше этот «гадюшник». Я мог увезти Листьева с собой в Новосибирск создавать новое российское телевидение. Я уехал один. А значит, в трагедии 1 марта 1995 года есть и моя вина.

Александр Политковский: 20 лет назад все было логично и правдиво. Важно понять, что возникновение наших врагов – наша заслуга.

Популярность журналистов и, особенно, ведущих «Взгляда» была огромной. В «Огоньке» (1997) были опубликованы воспоминания «Политка»: «Помню, готовил материал о разгуле в Тольятти вьетнамской мафии (во «Взгляд» пришла телеграмма от мамы изнасилованной девочки). Привезенный сюжет из-за страха вбить клин в советско-вьетнамские отношения в эфир не пустили. Продолжая добиваться правосудия, мама с дочкой приехали в Москву, и я решил сделать досъемку. По красивому замыслу, последние слова в интервью с женщинами должны были быть сказаны уже с подножки уходящего в Тольятти поезда. Зная, что до отхода поезда остается две минуты, начал задавать свои вопросы… Проходит минут десять – а поезд почему-то все не отправляется. После уже третьего круга вопросов и ответов мы спросили у проходящего мимо железнодорожника: мол, поезд-то почему стоит? «А, – говорит, – машинист сказал, что пока Политковский не закончит свое интервью, я с места не тронусь…».

Это совсем не гламурного замеса была популярность. Не та слава, что твиттером множится.

А ведь еще нулевых украинский телекритик Наталья Влащенко заметила: «На телевидении есть свои «честные пацаны». Настоящим первооткрывателем в этом направлении был ленинградец Александр Невзоров, который регулярно в течение 600 секунд нагружал страну своей честностью. А если ему казалось, что в стране недогруз по этой части, мог и самострел в лесочке организовать: пусть население понимает, «что с людями делает» искреннее стремление к бескомпромиссности. Потом на его место пришли другие «пацаны» (но тоже очень хорошие): пристально посмотрел в глаза стране Сергей Доренко. Всех этих людей с точки зрения телевидения объединяло одно: их не очень интересовало КАК, поскольку кардинальным вопросом современности было ЧТО. Это одна чаша весов… Кто не помнит «честных» Политковского и Мукусева в одной упряжке с фраерствующими (и тщательно замазывающими грех буржуазности и эстетства) Дмитрием Захаровым, Александром Любимовым и Евгением Додолевым во всенародно любимом «Взгляде»? Потом говорили, что нужды времени исчерпали формат. Отчасти это так. Но все же катализатором этих форматных судорог послужил тот факт, что «в одну телегу впрячь не можно» железного коня и вольную птичку колибри».

Да, в нулевые «взглядовцы» еще были мерилом. А теперь вопрос «Кто не помнит?» перестал, похоже, звучать риторически. Но он и не звучит трагически. Потому что все новое – хорошо забытое старое. Умрут одни, родятся другие и «повториться все как встарь». Снова придут молодые со старым грузом проблем, и опять будут пытаться донести до людей, каждый «свою» правду, бессмысленно тратя силы, здоровье и жизнь на покорение холодного Олимпа славы. «Дети минут» всегда упускают из виду, что есть еще Олимп памяти, покорить который гораздо труднее, чем добиться сиюминутного успеха.

* * *

В одном из интервью Мукусев приговорил: «Увы, «Взгляд» начал гнить изнутри и умер собственной бесславной смертью. Популярность стали конвертировать в деньги. Я об этом до последнего не знал и пребывал в уверенности, что «Взгляд» по-прежнему святее Папы Римского. Он ведь на протяжении четырех лет был абсолютно честной передачей! Но в конце его существования на нем начали зарабатывать – в том числе и моим именем. У меня за спиной приобретались материальные ценности, открывались двери в нужные кабинеты, проводились переговоры. Честную передачу превратили в коммерческую структуру. Иначе как предательством я это назвать не могу».

Но ведь было не так вначале. Совсем не так. Делалось все на коленке, непрофессионально, но с душой. И люди это чувствовали! Как-то во время «кинотаврических» застолий, я поинтересовался у Андрея Державина, как, мол, эти «Руки вверх» с тремя аккордами и примитивными текстами собирают такую аудиторию? Он ответил: «Они искренние!». Что и есть залог успеха.

В «молодежке» почти все геройствовали от души. Возможно кто-то уже тогда чувствовал, что успех можно будет конвертировать в деньги и статус, но кто-то был поглупей, как я, который ощущал себя этаким революционером.

Помню, как мы Сашей Любимовым везли из Питера в Москву запись интервью Нины Андреевой и Александра Невзорова. Нина Андреева была политической оппозицией, а материал был по тем временам очень стремным. И мы долго придумывали в аэропорту, как спрятать бетакамовские кассеты под куртки так, чтобы питерские чекисты, которые нас пасли, не нашли их при обыске и не отобрали. Кстати, режиссером в той командировке был не кто иной, как Костя Эрнст. Летом 2011 года в интервью «Афише» Константин-Львович напомнил, что мы с ним в той разгильдяйской командировке выдавали себя за русских журналистов лондонской BBC: принципиальная большевичка Нина Александровна не согласилась бы беседовать с «врагами» из «молодежки» Гостелерадио СССР, а нас, псевдобританцев она накормила отменными лакомствами своего приготовления. А Любимов ждал нас в одиночестве, неспешно опустошая мини-бар номера «Октябрьской».

Из той же поездки мы привезли хулиганское интервью с ведущим «600 секунд». Вся страна уже слышала, что есть на областном ленинградском ТВ такой боец Невзоров, но узрели Александр-Глебыча только в нашем ударном выпуске.

Сейчас все это вспоминать смешно. И стыдно. У меня пунцовеют щеки: чувствую себя таким лохом и наивным придурком! Ведь я искренне считал, что совершаю подвиг. Как там у Гребенщикова: «У нас нет надежды, но этот путь – наш».

Но несмотря ни на что, я ностальгирую по тем временам, по тому адреналину. Никакие расширители сознания не были нужны – казалось, что оно и так раздвинуто до широты горизонта.

Иван. Ну что Иван… Не знаю, где и кем я был бы, не встреть я я Иван-Иваныча Демидова. Он помогал мне и я у него в долгу.

Первый раз я увидел режиссера в студии АСБ-4, куда был приглашен как типа guest star. Весной 1988 года, до того как «Люби» позвал меня на соведение. Это была, как помню, запись, а не прямой эфир (был и такой формат беседы с ньюсмейкерами). По-моему, первый опыт такого рода: эфир от 27 октября 1987 года: тогда запись встречи с заслуженными хиппи (Папа Леша, Пессимист, Макс Столповский, etc.) была записана, а в студии перемонтированную версию этой беседы обсудили ведущие (Захаров, Листьев, Любимов) и «политобогреватель» Цветов.

Короче. Допрашивали меня Любимов и Листьев. Последний съязвил, назвал меня «писательским сыном» (а писатели в СССР были привилегированным меньшинством) в ответ на мои словесные экзерсисы, обличавшие «золотую молодежь». Я вообще тогда гнал невообразимую пургу про необходимость превентивных репрессий в отношении партноменклатуры и козырял сенсационным инсайдом по поводу «дворца для Горби» в крымском Форосе. После записи в студию спустился Иван. Высокой блондинистый супермен, весь в джинсовом и улыбках. Вытащив из кармана сигаретную пачку, со смешком поставил диагноз:

– Проверку не прошел.

То есть для прямого эфира это было бы чересчур даже в контексте «революционной» передачи.

Пошли курить. Потом в буфет. В компании с обоими ведущими и Шипиловым. Ну и так далее. Иван значительно младше меня, но я всегда позиционировал его как старшего. Типа по званию. Сержант-десантник. Продюсер-основатель. Гуру и все такое.

От Ивана в проекте «Взгляд» зависело многое. Ну не просто так перед ним на коленях стояли Листьев и Любимов. Таково было пожелание Ванино. В ответ на вопрос: «Ну что нам сделать, чтобы ты стал с нами работать?».

Так случилось, что я был в переговорной канала «Ностальгия» с двумя нынешними телезвездами (плюс секретарь владельца компании Владимира Ананича, редактор по гостям и ассистент), когда эфирился повтор ТВ-шоу «Рожденный в СССР», в котором Иван рассказал об этом прикольном инциденте. Оба ТВ-мастера были изумлены безмерно. Пришлось заверить, что эпизод этот секретным не был.

К сожалению, я не всегда внимал демидовским советам/директивам. И post factum жалел, что не прислушался. Помню, Ваня регулярно наезжал на меня за то, что я в кадре пытаюсь работать без очков (мне казалось, что одного очкарика – Димы Захарова – в обойме достаточно). Но потом, отсматривая запись прямого эфира (обычно в однокомнатной квартирке Любимова, который единственный записывал московские выпуски на домашний видак), всегда вынужден был признавать: близорукие прищуры с моими «лисьими притопами» (© Демидов) не коррелируют.

Мне жаль, что рабочий альянс Демидовых (Ваня+Лена) не пережил семейных разборок. Ленка – офигительный продюсер, и вовсе не потому что ей самозабвенно курил фимиам льстивый ТВ-шут и талантливейший словоблуд Отар Кушанашвили; она просто оч хорошо понимает про ТВ. Ее «Акулы пера» тому доказательство.

Помню, когда увидел хрупкую блондинку в ньюсруме «молодежки», сразу поинтересовался у «Люби», кто, мол, такая. Саша в ответ хохотнул:

– Даже не думай, у нее муж – десантник.

Так я собственно и догнал, что Елена – Демидова.

Жена-красавица красавца-режиссера Вани Демидова в послевзглядовскую эпоху выросла в очень грамотного & жесткого продюсера, поднявшего такие культовые проекты ТВ-6 как «Акулы пера».

Хороша она была тем, что никакого респекта к славе & званиям артистов не испытывала. Она ценила в двуногих лишь две вещи: природную факутру и бабло. Ни того, ни другого у большинства героев отечественного шоу-биза не было и нет. Во всяком случае, в масштабах Лены. Сколько бы не начесал на своих корпоративах, допустим, великан Киркоров, у любого именитого нефтяника или заслуженного чекиста $$$ будет больше. Ну да, зато стать Филлипа она не оценить не могла. Хотя и у самого Иван-Иваныча рост под 190. Ну не суть. Важно, что она строила артистов с такой же уверенностью с какой опытный офицер мурштрует призывников. Потом Демидова стала матерью-героиней в городе-герое Лондонске. У нее четверо прелестных блондистых детей и муж, как и положено, – предприниматель. В июне 2011 года Демидова вместе со старшей (Настей) приезжала на пару дней в Москву. Мы понастальгировали в Vogue Café (совершенно справедливо обхабаленном Сергеем Минаевом), и когда к нам на десерт присоединился Иван, я отчетливо про себя понял, что оч их всех люблю, это во-первых, а во-вторых: былое не вернуть. Типа: «я вспомнил вас и все»!

Она дружковала с боевитым напористым режиссером Таней Дмитраковой, которой я тоже многим обязан: она возилась со мной, не взирая на капризы и мигрени. Смешно, однако же, переписывается история. Мы с Дмитрой оказались за одним столом осенью 2010 года на грустном юбилее. И поскольку вспоминали совместные приключения с Артемом Боровиком, заговорили и о «Взгляде». Не без изумления обнаружил, что Танька, делающая странноватый проект «Девчата» на «России-1», реально не помнила, что каждую пятницу передача «Взгляд» выходила в прямой эфир дважды: в обеденное время на Дальний Восток (где было как раз около одиннадцати вечера) и потом – ударный выпуск на Москву/Европу, после разборок в кабинетах начальства, полномасштабных пиздюлей и перемонтажа ряда сюжетов. Мы с ней сцепились по этому поводу так, что сидевший между нами Дима Лиханов вынужден был пересесть к Сергею «Мазаю» Мазаеву (мы все трое школьниками жили в одном доме). Я вынужден был набрать Иван Иванычу с просьбой рассудить нас. Ваня спокойно (ну, это же Демидов) и неопровержимо подтвердил: после т. н. «эфира для тюленей» передача четырежды повторялась в записи по «Орбите» на Сибирь & Урал, а ближе к полуночи все вновь собирались в АСБ-4 для того, чтобы отвязаться по полной.

Вот. На Иван-Иваныча всегда можно положится. Он ничего не путает. И все делает правильно. Ну, или почти все. Его тема с увлечением православием и каналом «Спас» (который он основал и возглавил в 2005 году) мне была непонятна, так же, впрочем, как и его дружба с Березовским в начале нулевых. Особенно в контексте того, что Борис отождествлялся с Мамоной, а Демидов насчет $$$ особо не заморачивался и, замечу, никогда не воровал. Хотя, соблазнов был океан плюс три стакана.

Помню, в период когда Иван рулил ТВ-6, Александр Толмацкий (его сына Кирилла еще не звали Децлом, а самого Сашу в тусовке знали как удачливого рекламного магната и беспокойного газмановского экс-продюсера) просил меня похлопотать на предмет того, чтобы пристроится на «шестую кнопку» типа коммерческим директором именно потому, что там, с его точки зрения, была масса «нереализованных возможностей». Демидов никогда не влезал в коммерцию, был безупречен и щепетилен в денежных вопросах, обижался когда я наезжал по поводу «джинсы» на Андрея Разбаша (Ване все друзья виделись белыми + пушистыми), хотя и работал с Александром Горожанкиным, бывшим директором ВИDа, который был (наверное и остался) чертовски красивым + ангельски обаятельным (с Катей Андреевой они были оч эффектной парой), но пробы-то ставить было некуда: именно Саня осуществлял коммуникацию «Листа» с бандитами и вообще не брезговал ничем из традиционной бизнес-обоймы 90-х (как, впрочем, и все поголовно преуспевшие тогда олигархи и эффективные, блин, менеджеры). Принято считать, что Саша стал самым состоятельным из всех тех, кто входил в Совет директоров ВИD. Хотя начинал с торговли минутами «Поля чудес» и следил, чтобы в студии кто-нибудь из зрителей не пробежал с пакетом, украшенным приметным логотипом каким-нибудь.

Иван всегда был как бы НАД. Как из расположенной вверху аппаратной сверху наблюдал за всеми и никотином расширял сознание. Он такой. Демидов он. Фанател от Пола МакКартни. И тоже был советским ТВ-битлом. Хотя Костя Эрнст с четверкой The Beatles сравнивал лишь квартет «взглядовских» фронтменов (цитирую по эфиру: «Так случилось, что группа ведущих «Взгляда» оказалась группой «Битлз» российского телевидения. И во всей этой группе Джоном Ленноном был Влад. И не только потому, что его убили, а скорее, потому что от него зависело больше, чем казалось. Некоторые другие выглядели более ярко. Он не старался солировать. Но смысла в нем было всегда гораздо больше»).

В «Популогии» написано: «ДЕМИДОВ Иван И. – великий деятель отечественного телевидения. Придумал показывать длинные отечественные сериалы (например, «Семнадцать мгновений весны») за один день, дабы сделать телевизор полноправным членом семьи зрителя. Вместе с фон Штирлицем люди вставали, делали утреннюю гимнастику, нехитрый туалет, завтракали, выгуливали собак, делили с друзьями (Штирлицем, ящиком и Д.) обед, справляли естественные надобности, отдавали сомнительный, приготовленный тут же, у «голубого экрана», ужин врагу (Мюллеру) и, наконец, засыпали – Тихонов в Мерседесе, а граждане в креслах и на табуретках. Долгое время Иван Д. являлся рулевым «МузОБОЗА» (в последнее время ему помогал рулить единственный в своем роде грузин-блондин – см. Кушанашвили) – придуманной им передачи, которая, как и «Караоке по-русски» дает возможность запеть на всю страну практически любому желающему. Единственный в мире человек, которому удалось присутствовать в 1965 или 1966 году при концертном исполнении «back in the USSR» ливерпульской четверки. В детстве работал осветителем у «АВВА» (подробнее о шведских исполнителях см. «Восток»), в результате чего повредил зрение и теперь не снимает без солнцезащитных очков».

* * *

Вскоре после убийства Листьева передача Демидова покинула прайм-тайм. «Музыкальная правда» опубликовала беседу с Иваном «ОБОЗ» НЕ В ОБУЗУ (Июнь 2, 1995. №13).

– Почему «ОБОЗ» из пятничного прайм-тайма выкинули. Популярность падает?

– Причина в ином – в железобетонном убеждении телевизионного начальства, что молодежь «ОБОЗ» и ночью смотреть будет, фигли нам ставить передачу в лучшее время? Цинизм? А куда деваться? Хорошо, хоть так. А то ведь есть и такой способ рассуждений: мне, мол, 50 лет, я с женой «МузОБОЗ» не смотрю, на фига же он пятничный вечер занимать будет? Вот когда я спать лягу, пусть что угодно показывают. Спорить с такой логикой просто невозможно. И аргументы типа справок из Министерства образования о том, что основная часть моих зрителей – подростки, которые после ночных телебдений утром в субботу просто проснуться не могут, не принимаются. На все мои доводы один ответ: вы о своей программе печетесь, а мы мыслим масштабами канала. Ничего, теперь и я каналами мыслить стал.

– Для перехода на ТВ-6 пришлось уволиться с Первого канала?

– Да, из штата я ушел, остался только в качестве приглашенной телезвезды. Но дело не в том, что мне стало плохо в «Останкине» и я подал заявление об уходе. Делались мне предложения и в рамках Первого канала. Звали возглавить музыкальную редакцию. Я отказался, руководствуясь чисто личностными мотивами. Сейчас я говорю о себе не как о телезвезде, а как о телепродюсере. На Первом канале по-настоящему не развернуться, эфир забит, все теплые места заняты. В лучшем случае, удалось бы мне запустить еще пару проектов – все. Мне же хочется большего. ТВ-6 же на этом фоне выглядело чистым листом, на котором можно воплотить любые свои замыслы. Конечно, с помощью интересных людей, профессионалов.

– Сагалаев позвал?

– Сагалаев и Пономарев – руководство канала. Они в свое время принимали меня в молодежную редакцию «Останкина» на должность администратора. Круг замкнулся, мы снова оказались вместе, хотя поначалу переходить с первого канала я не собирался. Я просто предложил делать музыкальные новости для ТВ-6, но в процессе разговора получился новый неожиданный поворот. Мало того, мне удалось привлечь к сотрудничеству замечательных людей. Исполнительным продюсером по кино стал, как известно, Саша Олейников, знакомый многим по передаче «Программа ИКС». У него масса интереснейших задумок, часть которых Саша уже воплотил в жизнь.

Курирует кинонаправление Виктор Мережко. В его задачу входит собрать вокруг себя крепкую команду кинематографистов. Кое-что из задуманного уже реализовано. Это «Утро с Леонидом Лейкиным», циклы «Мое кино» и «Нью-Йорк, Нью-Йорк», «Постмузыкальные новости», стартовавшая с 95-го года программа «Акулы пера». Есть еще масса идей. Что же до содержания конкретных программ, которые мы предполагаем запускать, то, извините, я предпочитаю карты пока держать закрытыми. Это наше ноу-хау. Есть реальная маза, что НТВ прочтет это интервью и первым выпустит программу по нашей идее. Одно могу сказать: я ни с кем соревноваться не собираюсь. Мы пойдем своим путем. Никакого копирования, никаких вторых «Полей чудес», «Устами младенца» и так далее. Одна из самых больших бед нашего телевидения в том, что многие заняты не поиском своего, оригинального, а перелицовыванием чужого. Мы для себя это сразу отвергли. Мы хотим быть не вторыми и уж тем более не шестыми, а только первыми.

– Вполне уместен каламбур: а не станет ли «ОБОЗ» обузой?

– Не станет. Главное, чтобы была команда телевизионных единомышленников, способных реализовывать твои идеи. Я специально сделал так, чтобы мое присутствие на съемочной площадке при записи программы было сведено к минимуму и ограничено концептуальными вещами – мыслями, идеями, направлениями в работе, но… В принципе, есть кому заменить меня. Другое дело, что вопрос так не стоит. При всей моей наглости меня трудно заподозрить в выпячивании моего «я», просто оно, это «я», выпирает – энергии много. Я ведь мог бы все сорок минут сидеть в кадре, сам все интервью со звездами делать, репортажи готовить. Мне это не надо. Я заряжаю на работу других. Надеюсь, мой вкус и опыт не позволят нам никогда на пошлятину скатиться.

Конечно, делать еженедельную программу очень сложно, по сути, это конвейер. Кое-кто частым эфиром и объясняет нашу популярность. Я обычно предлагаю таким умникам самим попробовать каждые семь дней готовить 40-минутный выпуск: «Старичок, напрягись, поделай такие программы хотя бы в течение месяца». Нет, не хотят. Я не особенно переживаю, когда мне говорят, что в какой-то передаче какой-то сюжет получился неудачным. Ну и что? Не может вся программа состоять из одних убойных, ломовых клипов и репортажей. Планку можно так задрать, что потом работать будет невозможно. Да я сам через полгода свалюсь с инфарктом миокарда. Кому от этого будет лучше? Нет, всего в жизни, в том числе, и телевизионной, должно быть в меру – и добра, и барахла. А с «МузОБОЗом» мне расставаться пока еще рано. Мы еще порулим.

Я всегда считал, что Ваня Демидов = великолепный рассказчик. Типичное интервью середины 90-х, которое я опубликовал в газете «Музыкальная правда» (Октябрь 17, 1997, №39), существующей, кстати, исключительно с подачи Демидова…

У ведущего этой программы помимо главного – светлой головы, в которой и родилась идея «Обоза», – есть еще масса достоинств, как то: коротко стриженный мужественный затылок, которым он до последнего времени был повернут к зрителям во время интервью с музыкантами, а также клевые черные очки, которые в кадре не снимаются и вызывают в народе нездоровый интерес – а что у него с глазами? Свидетельствуем: глаза голубые, добрые, проницательные.

– Судя по передаче, ты очень лояльно относишься к попсе. Если вспомнить твое интервью с Добрыниным, немножко скандальное его начало, ты можешь объяснить, почему попса тебя побаивается, что ли, ждет каких-то издевательств?

– Этот шлейф идет издалека, от «Взгляда», когда мы давали только рок. А давали мы рок не потому, что мы любили его, вернее, не только поэтому. Это была правильная конъюнктура – рок был запрещен, но при этом основная масса молодежи ждала пробивную музыку, ту, которая пробьет эти стены. И поскольку мы в политике были такими, мы и в музыке должны были быть такими. За мной тянется работа наших музыкальных редакторов, которые были направлены на рок и достаточно резко разговаривали с попсой. А попса чувствует неуверенность в себе, потому что она не прошла через народную любовь. Почему Алла Борисовна так уверена? Потому что она пришла народным героем. Почему рокеры все уверены? Они стали популярными без участия официального телевидения. Ну, и потом, попса в принципе боится независимых структур, потому что «ну их в баню, они все там такие крутые, а мы уж вроде как проклятые». Это все тянет за собой либо озлобление, либо такое испуганное отношение.

…Я закончил школу жизни на телевидении, я бы так это назвал. Вырос в далекой Самаре, где с четвертого класса ходил на местную телестудию, играл спектакли, читал новости в детских передачах, ставил в старших классах уже какие-то полурежиссерские работы. Потом с родителями переехал в Москву. Два года прослужил в десантных войсках в Литве. Вернулся и пошел на телевидение осветителем, просто потому, что очень его любил. Потом из общего телевидения полюбил конкретно молодежную редакцию и пришел работать туда администратором. Проработал четыре месяца, как раз начинался «Взгляд» с осени, через полгода я был ассистентом режиссера «Взгляда», а еще через полгода стал режиссером. Мы тогда просто жили в Останкино, потеряв окончательно здоровье в свои 25 лет, приходили сюда утром в среду и уходили из этих аппаратных в субботу вечером. …Я просчитываю не только как жить будут зрители, но и как жить будет телевизионная тусовка, придем ли мы к многочисленным каналам, появится ли через год здесь МТV. Это вообще отдельный и очень интересный разговор, как телевидение готовится к этому и готовится ли вообще. Вот мы готовимся: и ВИD, и каждый для себя морально. Я, например, готовлюсь, к тому, что придут сюда ребята и скажут: «Вот мы купили все, что здесь находится, вообще мы из штата Оклахома. Давай поговорим, старик?».

– Ты боишься этого момента?

– Нет, я к нему готов. Совершенно не боюсь. Они на самом деле больше совки. Я делал «Взгляд» из Франции, Америки, Финляндии. У нас нормальные люди, мы не слабее их по большому счету. Только многого не хватает, но если мериться вчистую, то еще не известно, кто сильнее.

– Ты как-то принципиально заявил, что не снимешь в кадре черных очков, и ты ни разу не называл своего имени в эфире. Почему? Вообще говоря, это похоже на кокетство…

– Дело в том, что я мог в том феврале (1991 года. – Е.Д .) сесть спокойно в кадр собой и начать вещать: понравился бы я кому-нибудь, не понравился, привыкли бы потом, не привыкли – но я имел на это право по своему весу на телевидении. Я мог пойти и по другому пути: взять другого ведущего и делать снова «звезду». Я работал на «звезд» – Любимова, Листьева – и я знаю, что надо быть с этими людьми другом, очень сильным другом, чтобы знать все их сильные и слабые стороны и как-то это выруливать… на это у меня просто не было сил. У меня очень трепетное отношение к телевидению, я не считал себя вправе садиться и вести эту программу. Если бы я решил, что буду «звездой», тогда бы я месяца на два занялся бы речью, танцами, прическами, а времени на это не было. Поэтому опять же был просчитан ход, который одновременно привлекал бы внимание и был бы удобен мне просто для работы. Ну, а очки я не снимаю, потому что стиль уже выбран.

– Это только из-за стиля, или, может быть, это страх уличной популярности?

– Мне нравится фраза о том, что нужно без страха принимать популярность, хотя она несет с собой массу неудобств. Меня устраивает вариант, когда я спокойно иду по городу, спокойно заглядываю куда угодно, спокойно могу дойти до сцены «Олимпийского», и, только надев очки, услышать, как взревел зал…

Роль Игоря Леонидовича в канале ВИDа столь же загадочна, сколь и сама эмблема телекомпании Любимова-Политковского…

– У работника «Останкина» обязан быть иммунитет ко всякого рода сплетням, слухам. Вы должны со скепсисом воспринимать такую информацию, зная ей цену. – Да, абсолютно верно. Например, когда мы с Анной Шиловой многие годы вели «Огоньки», все считали, что мы муж и жена. Однажды мы в МУРе выступали. Такой концерт-встреча со зрителями. Рассказывали всякие байки про нашу жизнь. Я спрашиваю: «Вы, наверное, думаете, что мы муж и жена?» Вдруг какой-то майор (начальственный такой голос): «Но-но, не забывайте, где мы находимся, мы лучше знаем, кто муж, кто жена, не заливайте». Я растерялся. Мы с ней решили больше никогда не возражать. До сих пор еще спрашивают: «Как поживает ваша супруга?» Моя жена не ревнует и не ревновала, потому что она знает наши дружественные отношения. А уж всяких сплетен было! Например, старушка приезжала, уверяла меня, что я ее сын (это на Шаболовке еще, где-то 59-й год). Однажды приехала женщина с двумя детьми, уверявшая, что один из этих мальчиков – мой сын, которого я зачал, когда возвращался с фронта в 1946 году. Мне-то тогда 12 годков было и я никак не мог принять участия во фронтовых действиях. Тем более в таких действиях. Так что, повторю, сплетен всяких много было.– А про кого из телезвезд вашей волны говорили больше всего?– Про Леонтьеву. Говорили, что она агент ЦРУ. Были письма: «Правда ли, что наша любимая «Тетя Валя», которую мы столько лет видели в «Спокойной ночи, малыши» и в других детских передачах, оказалась агентом ЦРУ и когда ее пришли разоблачать наши славные чекисты, то она выбросилась с 9 этажа?» Подпись: «Ученики 4»а» класса.»– Сплетни это как бы показатель неравнодушия зрителя. Они не возникают вокруг пресных, неинтересных фигур.– И еще этот интерес подогревается тем, что об актерах, кинорежиссерах, киноактерах, художниках кино, все-таки есть мемуарная, биографическая литература, киноведческая. О работниках телевидения – очень мало.– Но зато знаменитый «работник телевидения» очень часто становится объектом газетных интервью.– Интервью – это еще очень завуалированно. Когда о человеке ничего не известно, а он все время на глазах, то волей-неволей любая маленькая искорка сплетен превращается в костер. Говорили, например, что Шилова – дочь Булганина. Какие-то общие черты были, глаза, в бровях что-то нашли.– У вас был в биографии «звездный час», когда вас больше всего интервьюировали?– Нет, все было достаточно ровно. Как и наша профессия, дикторская. Не та, кстати, которую я сейчас осваиваю. На Западе она называется модератор, у нас нет аналога на русском языке, поэтому мы говорим «ведущий». Самое смешное – это то, что к этому я вернулся через 33 года. С этого я начинал. Я ведь вообще режиссером хотел стать. Поступал на телевидение не для того, чтобы стать диктором. Репортер должен быть именно модератором, который должен все что угодно делать, чтобы передача прошла в эфир. А так как записи не было, а эта передача 7-10 раз повторялась, то 7-10 раз я выходил в эфир. Тогда я чувствовал себя свободным. Я уже не говорю о концертной студии, когда сюда переехали, в Останкино.– Кстати, ваша никотиновая норма?– Штук 15 в день.– Портсигар необычный. Я вообще раньше не видел кожаных…– Это подарок моей болгарской родственницы. Удобно, никто не знает, какого сорта сигареты. Пусть думают, что хорошие. Раньше у меня был такой же, но мексиканский, лет двадцать пять я им пользовался, мне он от отца достался.– Кто ваш отец?– Ваш коллега был, журналист. Редактор в «Воениздате», фанат русского языка. К каждому слову придирался. Отец заложил основы культуры своим внучке и внуку.– А мать?– Мать в библиотеке всю жизнь проработала. Я единственный в семье. Братьев, сестер нет. Зато много двоюродных братьев и по линии отца и по линии матери.– Вы москвич?– Коренной. И супруга тоже. Она звукорежиссер, работает на телевидении.– Вы познакомились здесь?– Нет, мы познакомились еще в 43 году, когда нам было 11 лет и жили в одном дворе. Она жила в квартире с балконом. А у нас не было балкона, но из моего окна ее балкон был виден. Как зовут? Ирина. Она закончила энергетический институт. По линии отца пошла.– У вас много детей?– Дочь старшая и сын. Дочь окончила консерваторию, преподает музыку, концертирует с мужем.– Вы были (и по-прежнему остаетесь) сверхзнаменитым. Вам приходилось общаться с Первыми Лицами?– Я старался этого избегать. В прошлом один раз у меня была встреча. Колоссальный эпизод в моей биографии журналистской. И очень печальный. В первый раз, когда Брежнев поехал с Никсоном встречаться в Америку, 1972 год. Когда он возвращался, я выяснил, что накануне в Париже Лион Ситрон (знаменитый французский комментатор) спокойно подошел к Леониду Ильичу на аэродроме и задал несколько вопросов. И Брежнев ответил на эти вопросы. Я подумал, почему же мы этого сделать не можем? Более того: имел глупость об этом сказать нашему Лапину. Кто меня за язык дернул? Не знаю. Он говорит: «Очень хорошо, ты поедешь на аэродром и возьмешь у него интервью». Почему я? Есть другие комментаторы. Нет, настаивает председатель, поедешь ты. Мне дали машину. Я приехал. Очень хорошо ко мне отнеслись фотокорреспонденты, дали мне место, микрофон со знаменитым шнуром, на который никто не должен был выступать. Я никогда не забуду, как мимо нас проходила эта монолитная масса – Политбюро. Словно в замедленной съемке. Во-первых, лица все безумно здоровые, в необыкновенном румянце. Они шествовали будто боги Олимпа, по воздуху. Не торопясь, с таким достоинством шли, что я просто ошалел. В такой близи я их никогда не видел. Ко мне подходит небольшого роста, с вот такими бицепсами человек (из 9 управления) и говорит: «Интервью не будет». Как не будет, все же договорено? Я думаю: «Если уж я сюда попал, как бы мне выбежать, чтобы мне не наступили на кабель?» Я намотал его, все сделал. И вот идет Брежнев. Я делаю рывок. Но я недооценил 9 управление. В это время вцепились (сначала в левую руку) пальцы охранника. (У меня три недели синяки были.) А ногой он встает на кабель микрофона! Я кричу: «Леонид Ильич!» Думаю, может, он узнает меня и скажет, иди, мол. У меня ведь элементарный вопрос был. Как в Париже. Чтобы вождь сказал, что да, вернулся на Родину, очень приятно, побывал в Америке. Чтобы 2-3 слова сказал. Короче, вечером я всю эту сцену видел дома. В программе «Время». Общий план давали, был виден мой затылок…– Неприятностей, кстати, потом не было?– Нет. Оказалось, что в Париже очень просто взять интервью у главы советского государства. Для этого не надо было ни у кого спрашивать разрешения. А здесь надо было пройти целый ряд инстанций (Суслов, Демичев, члены Политбюро), чтобы связаться с самолетом. Брежнев, выяснилось, очень был расслаблен в самолете, поэтому решили не встречаться.– А с предшественником Пятизвездного Генсека доводилось встречаться?– С Хрущевым, я помню, пообщались, когда сидели в Свердловском зале. Он любил поговорить. Потом, между прочим, вместе сфотографировались. Руку он мне жал.– Вы считаете себя политизированным человеком?– Я не политолог, я не считаю себя настолько политизированным. Но очень внимательно слежу за политикой. Потому что это уже стало необходимостью. Меня брали сюда (на ЦТ) в 57 году прежде всего для того, чтобы читать каждый вечер новости. Поэтому я (это вошло в привычку) просматривал ежедневно газеты, делал прогнозы.– Проколы в работе, обернувшиеся неприятностями, были?– Да. Был такой случай. В тот день я не работал (был день рождения Андронникова, кстати). Я не очень хорошо себя чувствовал. Меня вызвали, чтобы я представил специальное заявление Андропова. Оно пришло утром. Текст был сложным (стилистика была такая!). Но… побороться с этим текстом можно было. Спортивный, творческий интерес вызвал этот текст. И меня очень смутил там один переход, не вязалось никак одно с другим. Довольно нервная речь, вдруг какой-то переход на милитаристские не то что угрозы, но на тему с бряцанием оружием Варшавского договора. Жена позвонила, спросила, как я себя чувствую. Все хорошо, отвечаю, материал очень сложный, в одном месте не могу найти логику. Обычно читали по живому, но тогда решили записать, так как это было очень важно. Я пошел к редактору и сказал: «Извините, давайте еще раз проверим». Он сидел с «тассовскими» кусочками, нарезанными уже. И вот между 6 и 7 частью – провал. Редактор даже обиделся: «Если вы мне не верите, читайте, сами сверяйте». Действительно, все слово в слово, переход проверил, 6 и 7 часть, все нормально. Потом выяснилось: утром в ТАСС произошел какой-то сбой с техникой, остановились телетайпы, перешли на другие. И затесались эти 6 и 7 части из статьи какого-то генерал-полковника (как раз о Варшавском Договоре). И все было бы хорошо, будь копия материала. Обычно их приносили 3-4, а здесь только одна была. Вторая – у главного редактора, а третья у зама (в другом здании). Я записал первый дубль. Режиссер говорит: «Хорошо». А я недоволен, перехода с 6 на 7 часть не получилось плавного. Думаю: может, здесь большая пауза? Потом я решил так: Андропов – новый руководитель. Сталинского воспитания. Как Сталин делал? Выбрасывал какой-то абзац. Бенилюкс есть Бельгия и Нидерланды, про Люксембург забывали. Поэтому, может, Андропов тоже решил выбросить какой-то абзац? Чтобы покороче. Второй дубль получился лучше. Я подошел к техникам и спрашиваю: «Ребята, какой вам дубль понравился больше?» Второй, отвечают. И я знал, что они после этого уже переписывают этот дубль еще раз на другие ролики. Для страховки. Поэтому мог проверять мою запись главный редактор. Но он в это время занимался другими делами. И это все прошло по всем станциям! Телевидением же уже был распространен текст. Немцы, в частности, имели право переводить тексты после того, как услышат по телевидению, практически они переводили синхронно то, что я говорил. И когда дошли до этого места, немец не растерялся. Он все-таки переводил с бумаги, что у него была. Скандал разразился страшный. Секретариат ЦК заседал. Выговор получил Лапин (председатель), первый зампред Мамедов получил. Главный редактор был снят с работы. Мне же поставили на вид за формальное отношение к своим обязанностям.

– Вы эту историю уже прокачивали?

– Я очень не любил на эту тему говорить. Сейчас уже успокоился. Очень неприятно, я глубоко переживал. Обидно было не то, что меня наказали. Не в этом дело. А в том, что я мог допустить такое. Я потом думал: что я мог тогда сделать, чтобы не допустить этого? В чем была вина? Мне нужно было в этих частях, которые я проверял, просто сверить индекс!

– А в «видовский» период у вас не было таких экстраординарных случаев?

– По сравнению с тем, что бывало у меня на «информации», нет. Хотя это тоже живой эфир. Мне это нравится, он всегда мобилизует, но чреват! Здесь бывают какие-то прорехи. Где-то не вовремя пошла запись, какие-то чисто технические накладки.

– А как вы оказались в ВИДе?

– Сначала Андрей Разбаш, режиссер ВИДа, приглашал. Я думал, они разыгрывают. Я ведь уже не работал. Я очень любил эту передачу, потому что самое лучшее, что происходило на телевидении, происходило в молодежной редакции, начиная с «ВВВ» (Вечер веселых вопросов), который прогорел через три дня, после того, как я впервые приехал на телевидение (это предтеча КВН).

– Какие передачи у вас случались? Вы ведь начинали сотрудничать с «молодежкой» давно?

– Два раза я пробовал себя там. И очень старался. От этого старания я прогорал. Помню один репортаж из салона новобрачных на проспекте Мира. Мне надо было шесть залов пройти. И самый главный – шестой. Я настолько перестарался, настолько думал не о том, что мне надо было делать, а о том, как я это делал (чтобы закрепиться в этой редакции!), что шестой зал и забыл! Закончил передачу на 5-6 минут раньше. В восторге. Мне казалось: так здорово, так лихо. (Как примерно сейчас некоторые самодеятельные ведущие в некоторых передачах: лихо-лихо-лихо). А ведь это живой эфир! И ведь кто бы напомнил! Никто. Концовку же я такую сделал, что нельзя уже было продолжить передачу. А самый главный зал забыл. Вот была трагедия.

– Единственная в вашей творческой биографии?

– Второй случай – в «Телетеатре». Пригласили, вел передачу, старался, пел. Все было нормально на репетиции. А в эфире я не «попал» и «разошелся» с оркестром.

– Но теперь вы в рамках экс-молодежки, и все в порядке.

– Я очень сожалею, что это раньше лет на 10 не пришло. Очень интересно разобраться в вашем поколении, чисто психологически, чисто с житейской точки зрения. Это открытие. Пример. У нас в России богатые недра, не ценим только. Также и людские ресурсы на телевидении не ценятся. Особенно молодежь. Я учусь. У молодых можно и нужно учиться. Я вот преподаю мастерство исполнения, у меня на эти занятия ходят совсем молодые люди.

– Несколько непривычно было видеть вас в молодежной униформе, без пиджака.

– Условие было такое. Я в жизни галстук терпеть не мог, сейчас просто уже привык. Пиджаков терпеть не мог. Любил в молодости ковбойку, шаровары.

– Какая у вас машина?

– «Жигули», девятка. Я около сорока лет за рулем.

– Гастрономические привязанности?

– Я не гурман. Мое любимое блюдо: тонкий кусок хлеба с маслом, а сверху посыпать сахарным песком. Для меня это уже хорошо. С военных лет воспоминание.

– А теперь блиц-опрос. Хобби, семейные традиции, кредо и т. п.

– Хобби? Автомобиль. Возиться с ним, усовершенствовать – удовольствие. Езда? Особенно не лихачествую. Когда тороплюсь, стараюсь ехать аккуратно, соблюдаю правила.

Домашних животных дома нет. Когда сын жил с нами, была собака.

Отдыхаем на даче. Деревенская такая, недалеко, на Дмитровском шоссе. Удобств никаких нет особых, но нам там нравится.

Друзей у меня очень много. Самое тяжелое, когда праздник. Например, Новый год. Хочется всех поздравить, составляется список. День рождения? Сентябрь. По гороскопу – Дева. Гороскопы особо не примеряю на себя, потому что иногда прогнозы астрологов печальны. С точки зрения психологии это опасно. Если поддаться им, то будешь еще внушать себе, что что-то случится. Человеку не надо знать свою судьбу наперед, иначе ему будет трудно жить. Он должен верить в хорошее и настраиваться на благополучный исход.

* * *

В качестве постскриптума к разговору с Кирилловым приведу реплику Кирилла Разлогова, который любезно написал предисловие для моей книги «Влад Листтев. Пристрастный реквием»:

Система кинозвезд началась с поклонения дивам итальянского экрана: физиологический магнетизм Пины Меникелли и Франчески Бертини, многократно усиленный темным залом и мерцанием теней, завораживал миллионы.

Отечественную теорию телевидения принято начинать с книги Владимира Саппака «Телевидение и мы», одним из ключевых элементов которой была трогательная до слез влюбленность автора в Валентину Леонтьеву – «харизматического диктора» тех времен и народов. Народы остались прежние, времена и границы государств изменились. Сохранилась ли способность индивидуального персонифицированного переживания (фантазма) по поводу «смутных объектов желания» – дикторов-ведущих наших телеканалов? Думаю, что да, безусловно и, что самое главное, независимо от содержания ведомых передач. Иначе Юля Меньшова, которая все делала сама, и Елена Ханга, все время говорившая «про это», как и сексуально озабоченная Анфиса Чехова, оказались бы вне конкуренции. А ведь наиболее сильные зоны притяжения появились в ельцинскую эпоху с вовсе неожиданной стороны: из «Вестей».

С исчезновением дикторов, объявляющих программы, функции «нейтрального» имперсонального начала перешли к ведущим новостей. Свидетельство чему – творческая и личная траектории Татьяны Митковой, Светланы Сорокиной и Арины Шараповой (порядок по алфавиту, чтобы кто чего не подумал): их превращение в див экрана, объект сочувствия и вожделения миллионов, а затем и в ведущих «авторских» передач.

Истоки особых отношений между дивами и зрителями восходят к специфическому месту и роли РТР – и «Вестей» в особенности – в отечественном телевизионном вещании перестроечного периода. Российский канал в оппозиции Первому советскому играл не только и не столько на правде-матке (резать которую пока не разрешали), сколько на доверительных отношениях со зрителями. Он был лишен официоза, а потому располагал к личностной интонации.

Классическая советская манера Левитана-Кириллова говорила слушателю-зрителю: мы вещаем от имени и по поручению государства, мы – проводники «правды», приводные ремни от них к нам.

Парадоксально, но нынешний Первый канал умело перенял эту манеру и в новостях, и в саморекламе, анонсах передач и фильмов, выдержанных в стиле сводок Советского информбюро.

Иное в «Вестях» раннего периода. Здесь сознательно поощрялась личностность обращения к зрителю, первоначально при все той же имперсональности текстовок – «я» рассказываю вам то, что «сама» думаю о событиях. Парный конферанс программы «Время» здесь неизбежно должен был смениться индивидуальным ведением (и видением).

Примат рационального мужского начала в господствующей по сей день патриархальной культуре постепенно сменялся женской эмоциональностью реакции на окружающую несправедливость. Взлет Митковой, Сорокиной, Шараповой начался с этой общенациональной психоаналитической платформы.

Что же происходит сегодня? Ушла за кадр (из любителей – и любимых – в профессионалы) Татьяна Миткова. Исчезла неистовая Светлана Сорокина. Божественно декоративная Арина Шарапова покинула новости, но органически вписалась в развлекательно-рекламный контекст вещания в целом. Но свято место пусто не бывает. Либидо отечественного зрителя с восторгом зафиксировалось в привычные девять вечера на Екатерине Андреевой, магическая привлекательность которой только выигрывает от вновь обретенной имперсональности представления нового официоза, заставляющего вспомнить о первоначальном значении слова «прелесть».

Трагическая гибель первого главы ОРТ изменила течение истории государства российского. Фигура Влада мифологизирована. А глава в книге – это не формат демифологизации. Поэтому о Владе будет книга. И не одна.

26 февраля 1991 года перед гостиницей «Москва» прошла полумиллионная манифестация в защиту гласности. Это было ответом на закрытие программы «Взгляд». Опросил трех коллег – Сергея Ломакина, Владимира Мукусева и Александра Политковского.

Помнишь ли ты митинг в защиту гласности 26 февраля 1991 года? Стоял ли за расправой над «Взглядом» Михаил-Сергеич Горбачев? Есть ли сейчас проект, закрытие которого выведет людей на улицу?

Сергей Ломакин:

– В это время я уже работал в программе «Время», которую тоже сотрясали всевозможные катаклизмы. Я помню события связанные со штурмом телецентра в Вильнюсе. Наши информационные начальники считали, что это было важнее закрытия «Взгляда». Естественно, программа «Время» ни словом не отразила этот митинг. Слава Богу, что мне дали в 1991 году дать репортаж о годовщине разгона демонстрации в Тбилиси. Тогда погибли люди… И власть никогда не допустит до появления на ТВ такого мощного критически настроенного к сегодняшнему режиму инструмента как «Взгляд». Даже Горбачев до конца не понял какого джинна выпустили из бутылки.

Владимир Мукусев:

– Я в митинге не участвовал, потому, что с января 9Первого совмещал депутатскую деятельность с работой над первым выпуском «Взгляда» из Новосибирска» – телевизионной передачи, которая стала основой первой в СССР действительно независимой телекомпанией, имеющей свой эфир. А сама телекомпания стала центром, созданной через некоторое время Ассоциацией независимых телекомпаний Сибири и Дальнего Востока – фактической альтернативой Гостелерадио СССР. Так, что гласность я защищал тогда не на митингах, а делом, т. е. эфиром.

Что касается позиции Михаила Сергеевича Горбачева по поводу гласности, то само существование «Взгляда» в течение четырех лет его пребывания в должности генсека говорит само за себя. Масштаб предложенных стране реформ был настолько грандиозен, что осуществить их можно было только с помощью сильных, независимых СМИ, частью которых постепенно и стал «Взгляд».

А что до митингов сегодня, так их и проводить негде. Шура Балаганов, помнится, больше всего на свете боялся большого скопления честных людей. Нынешняя «балагановая» власть потому и заставила Манежную площадь «церетельками» и пытается то же самое сделать с Триумфальной, чтобы такого не допустить.

Если представить сегодня телевидение как единый проект, то главным его достижением и результатом десятилетней деятельности можно безусловно считать то, что произошло на Манежной в декабре прошлого года. Многоголосое «хайль гитлер» – рядом с могилой Неизвестного Солдата и сотни рук вскинутые в фашистском приветствии. Тут митинговать поздно. Судить надо. Но кто это будет делать? Басманный и хамовнические суды? Смешно. Власти, как она сама сказала, «не стыдно». Народ-победитель, как водится – безмолвствует.

Александр Политковский:

– Конечно, помню. Сам митинги не очень люблю. В них есть что-то ненормально-животное. Врезалось выступление Старовойтовой. И то, что я просил ментов пропустить будущего позорного министра индел России: ему надо было засветиться перед толпой. Тогда я с ним общался первый и последний раз. Другой пассажир, непропущенный стражами шипел на меня через ограждение, что вскоре всех нас уроет. Он был в правительстве алкаша Ельцина.

«Горби» не стоял за Кравченко. Здесь обыкновенная российская ссыкливость. Сейчас никто никуда не пойдет: надо думать о себе. Тысячи людей Подмосковья 20 летие МЧС 27 декабря 2010 года встретили со свечами. И новогодняя елка у некоторых так и не зажглась. Чем одним хуже – тем другим лучше. Поэтому: «пилить всегда, пилить везде» (бюджет). Повышать цены на топливо, газ, тарифы, так как жизнь этих пассажиров ненасытна. Ну и, конечно, пафос пожаров, ледяных дождей. По-сезону. У нас наступило стыдное время.

Когда и кто впервые обвинил «Взгляд» в развале СССР? Насколько это резонно?

Сергей Ломакин:

– Честно признаться я не помню. Впрочем, мы сами в шутку говорили, что «Взгляд» поспособствовал развалу СССР. Хотя, конечно, это не так. Нет и не может быть программы, которая могла бы совершить такую акцию. Хотя программа может внести раскол в мозги и направить их в нужное русло. А уж что из этого произойдет – один Бог знает.

Владимир Мукусев:

– «Взгляд» это не только сюжеты. Он влиял на принятие властью серьезнейших политических решений. Например, был предъявлен народу первый легальный советский миллионер – Артем Тарасов и партбилет его заместителя по кооперативу. Черным по белому там было написано: партвзносы за месяц 90 тысяч рублей. Это при средней зарплате в стране в 120 рублей. Грандиозный скандал привел к принятию принципиально нового закона о кооперации, создавшего правовую базу для перехода страны к многоукладной экономике и к реальному рынку.

Список можно продолжать если не бесконечно, то долго. Стоит напомнить, что все сегодняшние, так называемые, «информационно-аналитические» или передачи-расследования – родом из «Взгляда». Сотни гостей нашей передачи и герои сюжетов сегодня составляют, пусть невидимую, но существующую истинную элиту страны.

Если все выше перечисленное привело к развалу СССР – мне искренне жаль, что страна, пройдя великие испытания и победив фашизм, не выдержала испытания правдой. Только не надо забывать, что известную «Декларацию о Государственном суверенитете России» подписали и три взглядовца, избранные на первых, действительно альтернативных, демократических выборах в Российский Парламент. Только почему-то многие забыли, а кто-то специально замалчивает, что последние три слова в названии этой Декларации были В ОБНОВЛЕННОГО СОЮЗА ССР. Не знаю, как мои коллеги, но если бы этих слов не было, я Декларацию не подписал.

Александр Политковский:

– «Взгляд» всегда обвиняли в этом. Это совершенно нормальный эффект зеркала. Страна тогда делала попытки начать развитие и мы хотели того же.

Если бы надо было создать тройку ведущих из нынешнего ТВ?

Сергей Ломакин:

– Поскольку сегодня такой радикальной публицистики нет и вряд ли она возможна на современных каналах, нужны были бы ведущие с абсолютным доверием населения к ним (я имею в виду не элиту и не думающую аудиторию). При этих условиях чем необычнее, тем лучше.

Итак: Максим Галкин, Иван Ургант, Глеб Пьяных. Как-то так…

Владимир Мукусев:

– Сначала «Взгляд» вели четверо. Поэтому предлагаю четверку. Михаил Осокин (РЕН-ТВ), Эрнест Мацкявичус (РТР), Борис Соболев (РТР), Юлиан Макаров (Культура).

На телефонные звонки в студию у нас отвечала группа «Сопричастность» (молодые психологи, социологи, юристы). Сегодня для этой роли вполне могли бы подойти ведущие «Прожекторперисхилтон».

Александр Политковский:

– Таких претендентов сегодня нет. Журналистику превратили в обслуживающий персонал. Упал уровень профессии. Людей интересует не то, что надо делать, а сколько надо получить или заныкать. Случайно на наше Рождество увидел передачу с одноименным названием. Был поражен: огромные деньги потрачены – редактора нет! Экономили? Тогда на копейках. Власть хочет и видит «своих» репортеров. «Все хорошо, прекрасная маркиза».

Возможна ли реанимация «Взгляда» на украинском телевидении?

Сергей Ломакин:

– Думаю, что при существующей политической обстановке на Украине (пока еще есть возможность высказывать свое мнение), только здесь и возможна.

Владимир Мукусев:

– На мой взгляд, одна из главных задач, стоящих перед украинской властью сегодня – единство и единение страны. Без правды об истинной истории страны, без контроля общества за действиями высшего руководства, без журналистских расследований, т. е. без независимых СМИ – решить эту задачу крайне сложно. Частью таких СМИ мог стать новый «Погляд». Почему бы и нет.

Александр Политковский:

– «Взгляд» стал «Взглядом», так как журналисты говорили о стране, в которой жили и которую знали и любили. Все просто! Тоже зеркало. Мне Украину жаль, как и Россию. Всех развели. Так как всегда были, есть и будут удельные князьки с желанием царствовать. Под видом демократии нам помогли разойтись. Так что такие передачи возможны везде. Но их должны делать СВОИ!

В эфире программы «Взгляд» режиссер Марк Анатольевич Захаров сжег свой партбилет КПСС. А в 2012 году Сергей Леонидович Доренко вышел из партии разместив у себя в Facebook пост, адресованный как бы Зюганову:

«Геннадий Андреевич, я решение принял еще осенью, но перед выборами считал безнравственным об этом сообщать. Многие бы сказали, что в моем решении предвыборная игра. Вот я и молчал. Решение: я выхожу из КПРФ. Вот написал это и считаюсь вышедшим, правильно? Я взносы заплатил по февраль включительно. Не потому, что Вы соглашатель, трус и кастрированный кот системы. Не потому, что Вы гробите Партию, превратили ее в свой дембельский аккорд. Нет, не поэтому, дорогой Геннадий Андреевич. Это вообще не из-за Вас, Вы продолжайте двигать кадыком, реветь и грозить классовому врагу. Нормально все. Дело в том, что сама партийность как таковая становится смешной и нелепой. Вас, кастрированных котов русской партийной системы долго грели и подкармливали, а нынче решили вовсе говорить не с вами, а с вашими блохами. Мультипартийность становится дымовой завесой абсолютной антипартийности, с вас со всех срывают фату, голубчики, обнаруживается вдруг равенство между котами и блохами».

В словосочетании «Акелла промахнулся» здесь как раз глагол не парит, важно, кто именно, а не что. Он и раньше промахивался. Траектория то не меняется. Но изменился контекст. Пресыщенный Зюганов стареет, теснят молодые, голодные («блохи» по Доренко). Политическому функционеру в этом смысле сложнее, чем социально-значимому из иной сферы. Любой деятель культуры, создав какой-нибудь заметный проект, написав замечательную повесть, сняв гениальный фильм, сочинив запоминающуюся мелодию – имеет это в багаже не просто пожизненно, а порой на века. После хита можно всю оставшуюся жизнь не попадать и не угадывать, ведь памятник нерукотворный – на месте по-любому. Одряхлевший сочинитель не утрачивает право на эпитет «талантливый». А вот действующему политику, вовремя не слившемуся в отставку, былые заслуги не в зачет, к нему живо «зарастет народная тропа», если рейтинг вождя пикирует словно выработавший топливо бомбардировщик. Поэтому, кстати, лицедеятелям культуры в политику то двигать надо лишь тщательно взвесим все pro et contra. Потому что даже оставаясь при заслугах, при всем сделанном, они рискуют: наследие их будет подвергнуто ревизии.

Никита Сергеевич Михалков все еще остается лучшим из ныне здравствующих российских режиссеров. Это в первую очередь, а доверенное лицо Путина он потом. Андрей Вадимович Макаревич по-прежнему не утратил титула основателя «Машина времени», войдя в свиту Прохорова, хотя строка «я видел хижины, и видел я дворцы» звучит в его устах теперь чуть иначе. Ну про Пугачеву вообще отдельный разговор; кого только не поддерживала Примадонна за $$$ (терки с генералом Лебедем были не первыми, и не последними – оч смешно в 1999 году писал про ее ходы Саша Никонов в «Московской комсомолке»).

Но это все лисьи притопы. Это не хождение в политику. Чем значительный вклад в шоу-биз, тем сложнее вписаться в чиновничью касту (ну, с досужей точки зрения зрителя/слушателя/фана/читателя… словом, потребителя… или электората). Рональд Рейган даже на посту US-президента оставался для многих голливудским экс-актером. Хотя автор термина «Империя Зла» до политической мега-карьеры сделал в Голливуде профсоюзную, президентствовал в гильдии киноактеров. Комментируя кадровый маневр Ивана Ивановича Демидова, котрый стал «начальником нашего кино», некоторые завистливые газетчики злорадно величали его «бывшим шоуменом», хотя Ваня до того как погрузится в политику, поднял самый трендовый телеканал начала 90-х, да и до генпродюсирования ТВ-6 зарекомендовал себя во «Взгляде» не только как креативный телережиссер, но и как дальновидный стратег & идеолог.

Вот на XV Национальной выставке-ярмарке «Книги России», у меня там было три новые книги представлены. А должно было бы четыре, еще одну – «Лимониана или Неизвестный Лимонов» – не успели доставить на ВДНХ к открытию. Случись эта накладка с любой из других, никто бы внимание не обратил. Но поскольку задержка случилась с книгой о товарище Савенко, то коллеги-журналисты оперативно «догадались»: интрига носит политический характер! А все из-за того, что Лимонов воспринимается как маргинальный политигрок. Когда его эпатажные экзерсисы сменили площадку и литератор стал удивлять поклонников на улицах + скверах, случилось репозиционирование. И с него стали спрашивать как с вождя, а не как с писателя. Он уже перешел свой Рубикон.

Если деятель культуры на карту ставит – в политической игре – свои достижения, он должен быть готов к проигрышу. Для художника стать неудачливым политиком это значит проиграть, потерять реноме создателя чего-то выдающегося. И это не то же самое, что после всенародно любимой мелодии сочинить проходную песенку, нет, в политике другой расклад, там «Акелла промахнулся» и былые заслуги никто не зачтет.

И возвращаясь к демаршу Доренко. Закончил свой блог-пассаж медиа-менеджер в адрес Зюганова так: «Вас больше нет. А уничтожены вы не решением Кремля. Нет. Прежде много лет вы были бессмысленными существами, но Кремлю нравилось с вами играться. А вот, разонравилось вдруг. Но только решение я принял еще осенью, когда еще государство вас не отменило – вы сами себя отменили трусостью и беспринципностью. Я систематически носил взносы вам и в Википедию. Википедия оказалась несопоставимо важнее и полезнее для устройства жизни в моей стране, чем Компартия. Вы не обижайтесь, я теперь вашу долю стану платить Вики, от них пользы больше».

Следует заметить, что поход именитого журналиста в компартию был сродни воцерковлению Ивана Ивановича Охлобыстина, по-лимоновски богемного кинематографиста. Или даже катехизацию хрестоматийного носителя русскоязычного менталитета Бориса Абрамовича Березовского. Короче, всерьез князя российского стеба Сережу Доренко могли считать коммунистом те обладатели трехзначного IQ, кто его эфиров не видел. То есть человек пятнадцать-двадцать в стране.

В октябре 2012 года медийная общественность отметила четвертьвековой юбилей самой рейтинговой программы отечественного телевидения «Взгляд». Вот читательский коммент к восторженному материалу в «Вечерке»: «Тот свежий «Взгляд» на привычно-лицемерную жизнь воздействовал на общество, как ошеломляющий душ, который смыл ложь, фальшь, двусмысленность в оценках и двойные стандарты в поведении не только властьимущих, но и всех нас… Это была настоящая журналистика и настоящие журналисты. Недаром ведущие, эти молодые и ничего не страшащиеся мальчишки, воспринимались, как родные люди. Не зря Листьева пришли хоронить огромное количество людей… И до сих пор жаль этой потери».

Кульминацией медиа-воспоминаний стала программа «Вечер с Малаховым». Сидя в студии, слушая коллеги и пересматривая сюжеты того времени, я все увереннее склонялся к выводу, что зря все это: те, кто не помнит, чем был пятничный вечер в истории страны, не объяснить это за час экранного времени. Да и подбор гостей был странный. Ну, Марк Захаров пришел; имело смысл тогда вспомнить как он сжег в прямом эфире партбилет КПСС и поговорить о том, зачем режиссеры сейчас членствуют в партии власти. Кашпировского вытащили, а это ведь самый позорный из «взглядовских» факапов, за него по сию пору стыдно тому же Ивану Демидову (о чем он вскользь упомянул во время эфира).

И уж совсем нелепо было вытаскивать выживших Овечкиных. Напомню об этой семье: мать + 11 детей (отца убили сыновья), семеро из которых сформировали джазовый семейный коллектив «Семь Симеонов». В конце 1987 года, после гастролей в Японии, семья решила бежать из СССР. Тогда погибло девять человек: пять террористов (мать Нинель Овечкина и четверо старших сыновей), Овечкины застрелили бортпроводницу и были убиты трое пассажиров угнанного музыкантами авиалайнера (еще 15 пассажиров были ранены). Да, во «Взгляде» был сюжет об этой трагедии, но к истории программы этот эпизод отношения не имеет. Во время затяжного ТВ-допроса младшей Овечкиной (которой на момент теракта было всего семь лет и на глазах которой старший брат застрелил мать) экс-ведущий Дмитрий Захаров не выдержал и просто покинул студию, а оставшийся Александр Любимов лаконично и, по мне, доходчиво объяснил Андрею Малахову разницу между форматами. Угу, suum cuique. Ведь «Взгляд» реально был четвертой властью. Например, после серии материалов о положении инвалидов отправлена в отставку Коллегия министерства социального обеспечения РСФСР во главе с министром. Таких историй могу вспомнить дюжины.

Телемост с Александром Невзоровым зато был совершенно уместен: он стал всесоюзно узнаваем после нашего ленинградского вояжа в ноябре 1989 года и его тоже причисляли к «битлам перестройки». На мой вопрос о поддержке ГКЧП Саша в своей блистательной эпатажной стилистике ответил, что, он, мол, путч не поддерживал, он его готовил! Не поверил я: Невзоров оч неплохой сценарист (помимо прочего) и если бы он готовил августовский переворот 1991 года, это не было бы столь бездарным зрелищно. Интервью с питерским секундомером в исполнении Сергея Колесова – читайте на обороте.

Ну да ладно. Медийка медийкой, однако не вся страна захлебывалась пафосно-восторженными дифирамбами. Не говоря уже о самих взглядовцах. В рядах матерых спецназовцев Перестройки, которых ровно 15 лет назад (в канун десятилетнего юбилея) «Огонек» величал «народными героями», настроения царили отнюдь не праздничные. Я, например, так и не смог уговорить Политковского явиться в эфир Первого канала, к Малахову. Тяжелое слово «предательство» лейтмотивило всю неделю во время затяжных телефонных переговоров.

Угу. Все, все предатели.

Владимир Мукусев вынес сор из ТВ-избы и предал команду, рассказав в предновогоднем (1991) интервью про закулисье проекта и про роль кукловодов Александра Пономарева и Эдуарда Сагалаева.

А последний, можно сказать, предал «молодежку», ради престижного «Времени», которое всегда оставалось державным, оставив свою героическую редакцию, уже ставшую к тому времени объектом травли всемогущего Политбюро.

Дмитрий Захаров вероятно предал, не присоединившись к остальным ведущим, когда они под патронажем Горожанкина затеяли компанию ВИD («Взгляд И Другие»).

Влад Листьев, предположим, предал тот же ВИD, возглавив Первый канал и продекларировав в кулуарах, что места обоим «взглядовским» Александрам нет: «Политбюро» Политковского и «Красный квадрат» Любимова выходить на «его канале» не будут Иван Демидов, пофантазируем, предал, заняв пятничную вечернюю валентность своим легковесным «МузОБОЗом», ни разу не революционным.

Ну а сам Любимов возможно предал бренд, возобновив в 1994 году выпуск на пару с приглашенным Сергеем Бодровым; это все равно как если бы сейчас Пол Маккартни вместе с трендсеттером Мэттью Беллами начал гастролировать под маркой The Beatles.

Да и я, допустим, предал коллег, написав мемуары «Битлы перестройки» и «Влад Листьев. Пристрастный реквием».

А про саму программу многие свирепые экс-фанаты сейчас говорят, что, мол, коварные предатели, открышеванные Лубянкой, там собрались. И страну во имя бабла разрушили. На полном серьезе говорят. Это я к тому, что предательство то оч термин жесткий. Срок годности такого рода заяв равен интервалу их озвучивания. Это ведь как «Я тебя люблю»: не многим придет в голову предъявлять счет за такую фразу четверть века спустя. Эмоции, гормоны, настроения.

Предательство? Да, СССР был осознанно развален советской элитой. Редактор журнала «Коммунист» Егор Гайдар, андроповский сокол Анатолий Чубайс и кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Борис Ельцин, ставшие заправскими антикоммунистами, сделали для коллапса Административно-командной Системы не меньше, чем генсек компартии Михаил Горбачев. Все относительно. Вот оказалось, что генерал КГБ Олег Калугин просто весь из себя сертифицированный предатель, а когда то я пробивал интервью с ним в эфир, считая, что он, дерзко выступивший против одряхлевшего кремлевского режима, и есть истинный патриот Отчизны (я даже книгу написал про это – «Вещий генерал», тираж которой на корню скупил какой-то загадочный кооператив).

Все, повторю, относительно. Поэтому глагол ПРЕДАТЬ надо бы упаковать в кавычки. Читать летопись программы можно как «Черного принца» Айрис Мердок. Все так и все иначе. Мукусев имел право выплеснуть на страницы СМИ ту правду, которая сжигала его изнутри. Сагалаев и в дирекции информации продолжал виртуозно гнуть линию, определившую вектор развития молодежной редакции, да и всего телевидения нашего. Захаров тогда попросту воздержался от сомнительной, как ему казалось, игры в коммерцию. Листьев зарабатывал на своем «Поле чудес» $$$ для всех и не готов был злоупотреблять служебным положением первого главы ОРТ во имя того, что именуется «страхом сделать свой собственный шаг» (© БГ). Демидов спас вечерний слот пятницы для родного коллектива в условиях массированного прессинга, когда тандем Любимов/Политковский ушел в подполье. Любимов, будучи лицом героического проекта, пытался в постсоветском контексте реанимировать дело своей жизни. Я собрал свидетельства тех, кто еще жив.

Не могу объяснить своим студентам, что такое был «Взгляд» и почему его ведущие были «битлами». Сейчас другие стандарты. Вот в популярном телегиде мукусевскую сентенцию о том, что передача была «журналисткой Меккой» и разрушена была деньгами, вложили в мои уста, при этом переврали, написав: «Взгляд» был журналисткой… меткой. А ведь верно. Метка. Были отмечены они все (пишу «они», а не «мы» не из желания дистанцироваться, а потому, что я и Артем Боровик были приглашенными ведущими, в штате Гостелерадио не состояли, так как работали в «Совсеке» и книжки сочиняли). Всем повезло: вмазались волшебным драйвом революции, словили адреналиновый кайф настоящего риска, сдвинули ось планеты. Не бывает наркотиков без абстиненции. Четверть века ломок.

Владислав Листьев & режиссер Татьяна Дмитракова сделали в свое время сюжет о человеческом сострадании и любви к братьям нашим меньшим: блаженный юноша забрал с бойни приговоренную к смерти лошадь и поселил ее у себя в московской квартире. Профессиональное жюри фестиваля в Монтре присудила этой работе высшую премию. И показана она была еще раз в субботнем эфире у Малахова. Листева застрелили в 1995. Герой сюжета убит в Сербии. А лошадь, говорят, до сих пор катает детей в парке. Такие дела.

Это была прорывная программа. По драйву ни с чем не сравнить. И рейтинг-аршином не измерить. Кто и как воспользовался результатами штурма – иная песня. Костя Кинчев как то заявил: «К несчастью я слаб, как был слаб очевидец событий на Лысой горе: я могу предвидеть, но не могу предсказать». Знаю я что напишут через 25 лет, к полувековому юбилею «Взгляда». И у меня есть свое мнение. Но скажу в который раз: я слишком дорожу своим мнением, чтобы делится им со всеми.

Прежде всего автору удалось избежать детского греха всех мемуаристов – написать что-то типа «Я и Гоголь», или «Мне скучно без Тарковского». Дальше, собственно, можно не читать – гораздо более увлекательно и познавательно прочесть саму книгу, нежели рецензию. К тому же писать о творчестве своих приятелей – дело неблагодарное. Например, хирурги никогда не оперируют знакомых, чтобы не дрогнула рука…

Рука дрожит – хотя и не с похмелья. Ожидаемого триумфа додолевских недоброжелателей не случилось – а они предвкушали, как плейбой отечественной, а теперь и европейской журналистики с размаху сядет в лужу. Ибо они уверены, что Додолев любит себя в искусстве и больше – никого.

От Додолева ждали скандала, а получили Рабле, впавшего в целомудрие.

От Додолева ждали разоблачений, а получили вещь о телевидении.

И о любви.

К кому – к самому себе, что ли?

Увы. Натурально вы не понимаете. К своим друзьям, собутыльникам, подельникам – называйте как хотите. И если бы не эта любовь, портреты, подчас исполненные двумя-тремя небрежными мазками, были бы убойными.

Мне за Додолева по прочтении книги стало тревожно. Он не стремится шокировать, хотя и является признанным мастером эпатажа.

Помните бессмертный эпиграф – «Он с одинаковым безразличием признавался как в дурных поступках, так и в добрых – следствие чувства превосходства, быть может, мнимого»? Это о теперешнем Додолеве.

Нет, гуляка не принял постриг и мир не перевернулся. Просто ушла поза – осталась суть. Исчезли выверты – появилось чувство. Увы, когда просыхают первые слезы, появляется страсть. Когда наскучивает и она, приходит разврат. Но когда приедается и он, человек либо сходит с ума, либо ищет в прорванной, как сеть, душе, место без пробы. И плачет о первых робких поцелуях…

И сегодняшний Додолев, с таким изяществом написавший книгу, напоминает мне Дика Дайвера из бессмертного романа Скотта Ф. Фитцджеральда. Еще не потерявшего золота волос, но уже почуявшего ледяной ужас Бездны.

Ибо кому мы нужны в этом мире, кроме врагов?

Читать о внутренней кухне «Взгляда» любопытно – подглядывать любят все. А мне еще интереснее, потому что через додолевских дружков я отчетливее вижу его самого и замечаю то, что ускользало, а знакомы мы двадцать лет…

Сегодняшний Додолев, мудрый и целомудрый, усталый и ядовитый, похож сразу на трех героев из «Свой среди чужих» – героев Богатырева, Кайдановского и Михалкова. Подбитый Кайдановский стонет в пыли. Михалков рвет через границу с саквояжем с баблом. Богатырев, ослепленный закатом, целится ему в спину, а в стволе один патрон…

Ах да, был еще четвертый – татарин. Ну, он утонул…

Недаром, ох, недаром плейбой 30-х годов Фитцджеральд поначалу назвал свой роман «Один из нас»! Но Додолев не чужой среди своих. Он плоть от плоти, он сколок с целого – хотя мне и трудно назвать самородком золотую молодежь времен позднего СССР. Додолев никуда не рванет. Он останется со своими, и разделит с ними заслуженное, и примет лишнего – такая планида. Следствие чувства превосходства…

И еще. Сквозь буковки я различаю, как стремящийся казаться снисходительным и нагловатым золотой мальчик робко улыбается и протягивает руку – тебе, тебе, студный и рыхлый любитель замочных скважин! Он как будто говорит: скажи, но ведь этого не было? Правда ведь, не было? Нет?! И так хочется, чтобы пес, не боявшийся ничего, кроме грозы, вырвался вперед по лунной дороге, а Пилат послал подальше гигиену и хоть раз не вымыл рук!

Но что есть истина?

И кому нужна чистота?

Вы хочете песен? Прочтите эту книгу и подпевайте, как в караоке.

Игорь Воеводин

Додолев Е. «Наутилус» или «Pompilius»? // Смена №1461, апрель 1988.

Андреева Н. Не могу поступаться принципами // Советская Россия от 13 марта 1988.

Додолев Е. & Николаева Э., Техника телебезопасности // Совершенно секретно №2, июль 1989.

Додолев Е. «Взгляд». Хроника запрета // Совершенно секретно №7, июль 1991.

Додолев Е. Полковник Мирзоян: «Мы не могли выкрасть Горбачева» // Московская правда от 2 октября 1991.

Додолев Е. «Семь дней» и три ночи Эдуарда Сагалаева // Московская правда от 18 октября 1991.

Додолев Е. Я почему-то не пользуюсь уважением среди коллег // Журналист, №12, декабрь 1991.

Додолев Е. Теледиктатура // Неделя, №49, декабрь 1991.

Додолев Е. Жизнь без драки скучна// Неделя, №1, январь 1992.

Додолев Е. Линии генерала Калугина // Вечерняя Москва от 30 января 1992.

Додолев Е. Слово // Новый Взгляд, №1 от 12 февраля 1992.

Додолев Е. Владимир Мукусев: «Я не буду жить за чужой счет!» // Неделя, №8, 1992.

Яков В. Эдуард Шеваранадзе: «Горбачев мне друг, но…» // Новый Взгляд, №8 от 7 марта 1992.

Килессо Н. «ПолитБюро» // Новый Взгляд, №09 от 14 марта 1992.

Килессо Н. Серый кардинал «Взгляда» // Новый Взгляд, №8 от 11 апреля 1992.

Додолев Е. МОДЕРАТОР КИРИЛЛОВ // Новый Взгляд №25 25 июля, 1992.

Ванденко А. Консерватор по имени Влад // Новый Взгляд №26 от 1 августа 1992.

Волкова О. Журналист одного интервью // Новый Взгляд №14 от 14 апреля 1993.

Ванденко А. Тот еще Яковлев // Новый Взгляд №47 от 3 декабря 1994.

Леско М. О кумирах 80-х // МузОБОЗ №1О от 20 января 1995.

Додолев Е. Выстрелы на Кутузовском // Обозреватель, №1 (16), январь 1995.

Отдел преступности (Редакционная), «Если бы вы знали, скольким я перешел дорогу…» // КоммерсантЪ, №39 (119) от 03 марта 1995.

Швырков Г., Чернаков А., Клин Б., Романов В., Реакция // КоммерсантЪ-Власть, №8 (119) от 07 марта 1995.

Редакционная, Листьев убит // Деньги, №9 (19) от 08 марта 1995.

Мандрова Н., Осипова Н. Лица за маской // КоммерсантЪ, №156 (874) от 26 августа 1995.

Солопова С. 10 лет меняя взгляд на мир // Огонек от 29 сентября 1997.

Додолев Е. Начало // Московская комсомолкА, №1 от 25 октября 1999.

Додолев Е., Николаева Э. Техника телебезопасности // Совершенно секретно №2, июль 1989.

Додолев Е. «Взгляд». Хроника запрета // Совершенно секретно №7, июль 1991.

Додолев Е. Я почему-то не пользуюсь уважением среди коллег // Журналист, №12, декабрь 1991.

Додолев Е. Жизнь без драки скучна// Неделя, №1, январь 1992.

Додолев Е. Слово // Новый Взгляд, №1 от 12 февраля 1992.

Кашляева С. Неприкосновенная душа Владислава Листьева // Новый Взгляд, №10 от 21 марта 1992.

Килессо Н. Ни слова о любви // Новый Взгляд, №16 от 16 мая 1992.

Додолев Е., Леско, М., С песней по жизни // Новый Взгляд №27 от 24 июля 1993.

Додолев Е. Выстрелы на Кутузовском // Обозреватель, №1 (16), январь 1995.

Солопова С. 10 лет меняя взгляд на мир // Огонек от 29 сентября 1997.

Додолев Е. Сергей Ломакин = кремлевский репортер // Музыкальная Правда, №39 от 18 октября 1997.

Додолев Е. Начало // Московская комсомолкА, №1 от 25 октября 1999.

Боброва И. Проклятие Листьева // Московский комсомолец от 1 марта 2001.

Додолев Е. Странные люди эти телевизионщики // Московская комсомолкА, №13 от 12 марта 2001.

Влащенко Н. Леонид Кравченко: «Мы дорого заплатим…» // День (Щоденна всеукраїнська газета) №142 от 8 августа 2002.

Свинаренко И. Карьера хунвейбина Додолева // Медведь, №11(73) ноябрь 2003.

Кафтан Л. Бывший Генпрокурор Скуратов зашифровал имена убийц // Комсомольская правда» от 25 февраля 2004.

Федотова С. Александр Любимов: Нового «Взгляда» не будет никогда // Вечерняя Москва №45 (23843) от 11 марта 2004.

Леско М. Борис Березовский: разбор пролета // Карьера №4 (67), апрель 2004.

Одоевцева С. Анатолий Лысенко: Роль портвейна в истории // Московский комсомолец от 15 апреля 2004.

Орлов В. Новейшая история отечественного кино. 1986—2000. Кино и контекст // Сеанс, №6 от 2004.

Бородина А. Первые кнопки России // Власть, №13 (616) от 04 апреля 2005.

Интервью с ведущим программы «Русский взгляд» // Православие. ру 2005.

Скворцова Е. Дело Листьева: Убийц много, заказчиков нет // Собеседник от 5 апреля 2006.

Перекрест В. Последняя любовь Андрея Разбаша Ксения Мишонова: Если бы не ошибка врачей, Андрей мог бы остаться жив // Известия от 9 августа 2006.

Перекрест В. Альбина Назимова: Разбаш оставил 75 миллионов долларов? Не смешите! // Известия от 15 августа 2006.

Емельянова О., Лифанцев Д. Илья Разбаш: Папа не оставил мне миллионов! // Экспресс-газета № 50 (619) от 15 декабря 2006.

Павленко Л. После убийства Листьева меня охраняли автоматчики // Комсомольская правда от 25 сентября 2007.

Майофис М., Кукулин И. Свобода как неосознанный прецедент // Независимый филологический журнал, №83, 2007.

Кочеткова Н. Журналист Александр Александр Любимов: «Цены тогда были: бутылка пива за секс» // Известия от 2 октября 2007.

Федина А. Мы кидаем шапку, а обратно пуля летит // Известия от 29 января 2008.

Разлогов К. Дивы телеэкрана // Музыкальная правда, №06 от 22 февраля 2008.

Додолев Е. Субкультурный диалог // Однако от 5 октября 2009.

Влащенко Н. Леонид Кравченко:»Мы дорого заплатим…» // «День», №142 от 8 августа 2002.

Свинаренко И. Карьера хунвейбина Додолева // Медведь, №11(73) ноябрь 2003.

Леско, М. Про уродов и людей // Карьера №2 (76), февраль 2005.

Павленко Л. После убийства Листьева меня охраняли автоматчики // Комсомольская правда от 25 сентября 2007.

Майофис М., Кукулин И. Свобода как неосознанный прецедент // Независимый филологический журнал, №83, 2007.

Додолев Е. Кризис жанра // Однако №4 2009.

Додолев Е. Степень свободы слова // Однако №11 2009.

Додолев Е. В кадре всесоюзная жалобная книга // Парламентская газета, №2 (2418) от 22 января 2010.

Быков Д. Революционеры плохо кончают // Музыкальная правда, №02 от 29 января 2010.

Додолев Е. Пристрастный реквием // Московский комсомолец № 25290 от 1 марта 2010.

Додолев Е. Александр Александр Политковский: «Листьев снял свой сюжет моей камерой» // Вечерняя Москва № 25303 от 1 марта 2010.

Саид Шах М. Елена Листьева: «Если бы Влад остался со мной, он был бы жив!» // Экспресс-Газета № 12 (789) от 25 марта 2010.

Додолев Е. В кадре всесоюзная жалобная книга // Парламентская газета, №2 (2418) от 22 января 2010.

Додолев Е. Пристрастный реквием // Московский комсомолец № 25290 от 1 марта 2010.

Додолев Е. Александр Политковский: «Листьев снял свой сюжет моей камерой» // Вечерняя Москва № 25303 от 1 марта 2010.

Додолев Е. Мукусев 20 лет спустя // Музыкальная Правда, №6 от 19 марта 2010.

Додолев Е. Аритмия гласности // Музыкальная Правда, №11 от 28 мая 2010.

Додолев Е. «Взгляд» и «Время» Сергея Ломакина // Новый Взгляд, №5 от 3 июня 2010.

Додолев Е. Дихотомия-2010 // Музыкальная Правда, №20 от 17 сентября 2010.

Ремизова М. Старшая дочь Влада Листьева работает маникюршей // Комсомольская правда, № от 28 октября 2010.

Сабурова О. Андрей Макаров: «110 часов правды – это много» // Собеседник, №49, 2010.

Додолев Е. Двадцать лет без «Взгляда»// Комсомольская правда, № от 27 декабря 2010.

Додолев Е., Сукины деятели // Московский комсомолец № 25526 от 16 декабря 2010.

Додолев Е. Вместо гражданского общества – ГРОБ // Московский комсомолец № 25579 от 26 февраля 2011.

Додолев Е. В Хорватии поставили памятник погибшим советским журналистам // Комсомольская правда, № от 23 мая 2011.

Додолев Е. Они были против войны // Парламентская газета, №25-26(2509—2510) от 27 мая 2011.

Додолев Е. Большой и маленькие // Медведь, №6(151) июнь 2011.

Додолев Е. Александр Политковский: «Моим детям невозможно…» // Музыкальная правда, №12 от 1 июля 2011.

Сметанская О. Альбина Назимова: «Влад мечтал, что, выйдя на пенсию, создаст спортивный канал» // «Факты» от 10 мая 2011.

Ванина Е. Что мы наделали // Афиша от 6 июля 2011.

Додолев Е. Про себя Любимова // Музыкальная Правда, №16 от 19 августа 2011.

Катаева В. Виталий Вульф завещал наследство другу и вдове Листьева // «Собеседник» №38 от 29 сентября 2011.

Додолев Е. Как Якубовича заставляли Листьева слить // «Новый Взгляд» от 27 ноября 2011.

Додолев Е. Принцессы не какают // «Однако» № 43 (107) от 13 декабря 2011.

Додолев Е. Влад Листьев – чужой среди своих // Комсомольская правда, № от 01 марта 2012.

Додолев Е. Без креатива нет позитива? // «Однако» № 15 (124) от 22 мая 2012.

Миличенко И. Телеведущий Александр Любимов: «Придумали с Листьевым «ВИД» после чеса по Украине» // «Сегодня» от 23 июня 2012.

Михайлина Е. Евгений Додолев: спутник-шпион // «Атмосфера» сентябрь 2012.

Додолев Е. Леонид Ярмольник в прямом эфире канала «Москва-24» // Музыкальная правда, №17 от 05 октября 2012.

Додолев Е. Метка предательства // «Однако» № 28 (137) от 09 октября 2012.

Додолев Е. Это гадкое слово «карьера» // «Однако» № 32 (141) от 06 ноября 2012.

Додолев Е. Головой в бетон? // «Однако» № 39 (148) от 25 декабря 2012.

Саша Любимов персонифицировал «Взгляд» не только в англоязычных промо-роликах проекта.

Так студентка журфака Аня Мазепа стала Анной Политковской… до роковых выстрелов 7 октября 2006 года – целая жизнь.

Саша «Политок» слыл матерым репортером задолго до того, как его (вместе с Оксаной Найчук) пытались рекрутировать на позицию первого ведущего «Взгляда».

Сергей Ломакин дважды порывался на интервью с Борисом Ельциным.

Медиаменеджер Ломакин: 20 лет спустя.

Владимир Мукусев с Александром Масляковым, который провел первоапрельский выпуск «Взгляда» в 1988 году (первая «тройка» ведущих была тогда под запретом).

В августе 1991 года Политковский записал для финального выпуска «Взгляда» энергичные блиц-интервью с Щекочихиным и Говорухиным.

С перспективным ученым-биологом Костей Эрнстом… «Взгляд» еще не стартовал.

После расстрела Влада Листьева 1 марта 1995 года Первый канал державы возглавил его соратник & друг Константин Эрнст.

Владислав Флярковский – один из «взглядовцев», не участвовавший в интригах и разводках.

Александр Пономарев, возглавивший «молодежку» после ухода Эдуарда Сагалаева, вынужден был интриговать по долгу службы.

Рулевой «МузОБОЗа» Иван Демидов с ведущими «ПОСТмузыкальных новостей».

С Демидовым в аэропорту Гаваны (год убийства Влада Листьева).

С Политковским на презентации первой книги о «Взгляде».

Убийство Влада Листьева так и не раскрыто… Во всяком случае, официально.

Четвертьвековой юбилей «Взгляда» в эфире у Андрея Малахова.