VI.I. Соратники

Не все коллеги Влада были его друзьями, но многие друзья становились коллегами. Формально — подчиненными, но по факту скорее соратниками.

Иван Демидов: «Я работал на „звезд“ — Любимова, Листьева — и я знаю, что надо быть с этими людьми другом, очень сильным другом, чтобы знать все их сильные и слабые стороны и как-то это выруливать… Там практически сразу собрались образы. Да простит меня Влад, я видел его без усов, но это нельзя было показывать народу».

Дмитрий Захаров: «… вальяжный Листьев… В перерывах между работой мы собирались за чашкой кофе в кафетерии на Пятницкой, трепались. Рассказы Владика превращались в шоу одного актера».

Елена Карпова: «.Его не приняли, он не сдал экзамен, и что-то его повело в сторону написания статей. И он решил, что журналистика — это как раз то, что нужно. Он писал маленькие заметочки на спортивные темы, а потом пошел на журфак. Владик заведовал на факультете спортивной секцией. В коридорах „Останкино“ я столкнулась со своим однокурсником по журфаку МЕУ Владом Листьевым, он шел на кастинг ведущих программы, у которой тогда еще не было названия. Речь шла о „Взгляде“. Позже туда пришла и я, став музыкальным редактором. Очень хорошо помню, как радовалась тому, что могу приглашать артистов, которые были под запретом. В частности, в моем первом эфире „Взгляда“ звучали песни групп „Ноль“ и „Кошкин дом“. Это было нечто!»

Сергей Ломакин: «Листьев, со своими пышными усами, сводившими с ума женщин, подходил на роль разгильдяя. Он без сомнения, был шоуменом, это у него от природы заложено».

Александр Любимов: «Свой первый бизнес (телекомпанию „ВИD“) мы создали с Владом на деньги, которые заработали на гастролях. А вообще свои первые в жизни гроши я заработал в разных местах: работал переводчиком, грузил мясо, играл на гитаре в ресторане. А вот когда стал вести программу „Взгляд“ — мне платили 120 рублей. Этих денег, естественно, не хватало. О какой светской жизни могла идти речь, ведь для того, чтобы с девушкой в ресторан пойти, надо было 15 рублей выложить. Именно поэтому, наверное, мы и стали с Владиком ездить на гастроли, чтобы немного подзаработать. Мы пели, играли на гитарах. У нас был своеобразный „чес“ — Харьков, Донецк, Черновцы, Львов… Со всей Украины и России, наверное, деньги собрали. За 3–4 концерта зарабатывали по тысяче рублей. В 1988 году был указ Еорбачева о кооперативном движении, тогда же в стране начали создаваться кооперативные рестораны, а мы создали свой бизнес — телекомпанию. Сначала покупали камеры, машины. Так и росла наша телевизионная кооперативная деятельность. Тогда таких людей называли видеокооператорами за то, что они крутили порнуху, а мы были такими душевными, с коммунистической партией боролись. В нормальной, цивилизованной стране телевидение — самое доступное и дешевое развлечение. Вообще телевидение — это последнее средство перед самоубийством, определенный препарат, который нужен людям, если они пришли с работы, устали, готовят еду, лежат в больницах. Телевизионный зритель — это человек, который находится в депрессивном состоянии духа: когда у него нет сил даже кликнуть в Интернете или прочитать книжку, он включает телевизор. А люди, которые занимаются более продвинутыми вещами в жизни, как правило, из телевидения уходят в другие сферы: книги, кино. Знаете, я преподаю во ВЕИКе, где мне студенты говорят, что раньше все было искреннее. Я просто думаю, что в современном ритме или в тех рамках, в которых сейчас телевидение работает, это может выглядеть старомодно, неформатно. Сейчас в фаворе ирония, дистанция, легкий стеб. Искренность на телевидении перешла в личные отношения, люди стали закрытыми. Как раньше — теперь на телевидении разговаривают только в узком кругу».

Анатолий Лысенко:

«Усатый Влад, такой очаровашка, шар мер, которого, казалось, вообще ничего не колышет, кроме возможности закадрить какую-нибудь девушку».

Александр Политковский:

«С той поры, как Влад закодировался, он стал для приятельских застолий потерянным человеком. Помню, как-то собрались хорошей компанией у меня дома — с женами, с семьями, как полагается. Накатили мы бутылочку-другую, на душе сразу потеплело, все расслабились. Все, кроме Влада. Он спиртного ни грамма в рот не берет — ни шампанского, ни пива. Вы представляете, каково компании сидеть за одним столом с абсолютно трезвым человеком? Уже и разговор не очень стройный, и все не столько других слушают, сколько сами сказать стараются… А рядом кто-то сидит и трезвым взглядом за тобой наблюдает».

Кира Прошутинская:

«Пройдя через испытания, которые ему выпали, я имею в виду славу, деньги и все остальные атрибуты популярности, он остался нормальным человеком».

Эдуард Сагалаев:

«У каждого в передаче было свое амплуа и свое прозвище. Влада так и звали — Влад. Я его для себя называл гусаром. Усы, несколько жен, кажущаяся тогда легкость в поведении и в мыслях. Такое вот шаловливое дитя. Я бы слукавил, если бы сказал, что уже тогда рассмотрел в нем звезду… Был момент, когда он просто висел на волоске, — стоял вопрос об увольнении, отлучении от эфира в силу, так сказать, плохой дисциплины».

Константин Эрнст:

«Еще во времена „Матадора“ я по просьбе Влада Листьева писал план трансформации Первого канала. Он считал, что будущее телевидения я вижу точнее, чем он. Влад говорил: „Я буду администратором, а ты — идеологом“. Я, пожалуй, лучше других знал, чего он хотел. Мы последние месяцы перед его убийством виделись почти каждый день, мы многое обсуждали. Незадолго до этого злосчастного 1 марта мы с ним поссорились по поводу каких-то творческо-организационных взглядов на развитие канала. Это была не принципиальная ссора, так, ерунда. Я уехал снимать в Венецию выпуск „Матадора“ о Венецианском карнавале. Вечером 1 марта я снимал последнюю подводку к этой программе, где много раз повторялось одно и то же слово, оно было и последним в подводке — слово „смерть“. Мы выключили камеру и пошли в сторону гостиницы. Мой оператор из автомата позвонил в Москву. Мы уже отошли метров на сто, и вдруг раздался дикий крик моего оператора, который бежал в нашу сторону и что-то кричал. Мы подумали, что на него напали, отняли камеру. Побежали навстречу, и когда он добежал до нас, он плакал и сказал: „Влада убили“. Влада мне чрезвычайно не хватает. Он был моим близким другом. Я каждый день вспоминаю о нем. И я с тех пор никогда не был в Венеции и, наверное, никогда не поеду. он, безусловно, был самым популярным ведущим в стране и, может быть, самым популярным человеком в конце 80-х — начале 90-х в стране. Но я его ведущим никогда не воспринимал. Если ведущий по ряду причин уходит из программы, он обычно находит себе замену, безусловно, гаже, чем он сам, чтобы сравнивали, чтобы помнили. Влад всегда выискивал человека, который в чем-то даже лучше, чем он. И в этом была не только его внутренняя человеческая широта, в нем были вот эта легкость и точность продюсерского видения».

Листьев никогда не был ровней остальным «совзглядовцам». Братом не был, что бы ни глаголил ныне Саша Любимов по этому поводу. На совести Национального учредительного собрания Кровавой французской революции — один из самых лицемерных и деструктивных документов так называемой современной цивилизации — Декларации прав человека и гражданина (Declaration des Droits de l’Homme et du Citoyen). Спустя примерно двести лет — 16 июля 1971 года — эта противоестественная вещь признана Конституционным судом Франции юридически обязательной бумагой, нарушение установок коей приравнивается к неконституционности.

Забавно, что именно во Франции разворачивались баталии вокруг «дела Романа Полански», которые завершились де-факто (хоть и не де-юре) оправданием обвиняемого в изнасиловании несовершеннолетних. А в Таиланде в том же году и те же числа завертелась история с обвинениями в аналогичных педоподвигах дирижера Михаила Плетнева. Что спровоцировало полемические баталии на тему нервную. О равенстве перед законом. Равенстве, коего нет. Никогда не было. И смею надеяться, не будет. Двуногие — попросту разные и тем самым обеспечивают баланс. Равенство — это когда строевым шагом идут по веревочному мосту. И приходят в никуда.

Liberte, Egalite, Fraternite? Ханжество бесстыдное… Какое Равенство?! Взять хотя бы этот пассаж из сакраментальной декларации: «Закон есть выражение общей воли. Все граждане равны перед ним и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностями». В том и фишка, что способности, равно как и добродетели, у всех разные. Поэтому и пафос Великой революции разбивается вдребезги об это непреодолимое противоречие. Или дальше: «На содержание вооруженной силы и на расходы по управлению необходимы общие взносы; они должны быть равномерно распределены между всеми гражданами сообразно их возможностям». Так равномерно или сообразно возможностям? Ответ знает только ветер перемен.

И нет у человека никакой Свободы, ибо люди — животные социальные, не птицы ни разу, смеющие парить, где хотят, и при выдающихся аэродинамических показателях даже гадить на головы другим пернатым.

Ну а про Братство я скажу: обращение «брат» принято в среде не самой достойной, хотя один мой хороший товарищ и величает так всех симпатичных ему знакомых. Но это уже пережитки постсоветской моды на блатную эстетику. И вообще, после фильмов Алексея Балабанова это четырехбуквие имеет вполне определенную коннотацию. Да и хочет ли кто-то из вас быть равным братом вору, убийце, педофилу? Так что девиз этот — вредный. И может быть полезным только как инструмент манипуляции.

И есть нюанс. В отношении знати. Прилагательное «знатный» — славянского происхождения. И означает «знаменитый». В чем тому же, возвращаясь к нашей теме, ни Полански, ни Плетневу не откажешь.

Спрос с людей иного (не говорю высшего) сорта — всегда отличен. Если бы на месте Михаила Плетнева был простой российский бизнесмен (которые обитают в Таиланде тысячами), ему вряд ли бы удалось покинуть страну до суда. С другой стороны, у него не было бы риска ославиться на весь мир со столь позорными деталями. Ведь про музыканта, подозреваемого в педофилии, знают теперь во всех уголках планеты, где принимается сигнал CNN (по данным «Системы комплексного анализа новостей», созданной «Интерфаксом», «дело

Плетнева» получило более широкий резонанс, чем «шпионская» история с Анной Чапман и «венским» обменом задержанных в США агентов на четверых осужденных за шпионаж).

Воевавший на стороне республиканцев в Испании англичанин Эрик Артур Блэр, известный под псевдонимом Джордж Оруэлл, писал свою горькую притчу «Скотный двор» якобы с Советской России: «Все животные равны, но некоторые равнее». Думаю, писал тот портрет с человеков вообще. Ибо был коммунистом, а следовательно, неистребимым романтиком. Который нутром чуял, что на волне любого протеста поднимаются свиньи. И равняют все под свой плинтус. Считая при этом, что сами они не свиньи лишь потому, что равнее.

И самое существенное, что никакого равенства не существует и де-юре (о де-факто даже речи нет). Кто-то имеет право на мигалки и на право стрелять в голову первому встречному из табельного оружия. А кто-то — лишь право быть раздавленным выехавшим на встречку джипом. И все тяжбы вокруг этого = игры. Как замечала на страницах «Однако» медиаидеолог Марина Леско, мы живем в эпоху утраты смыслов. Пора находить неравных в позитиве, а не в негативе. Потому что, как говаривал товарищ Бисмарк, возможности рождают намерения.

 

VI.II. Соведущие

Все телевизионщики знают, например, что в кадре белое и красное «секамит», такова просто специфика ТВ-сигнала (SECAM — Sequentiel couleur avec memoire — система аналогового цветного телевидения, используемая в Европе). Красное «плывет», белое «горит». Так вот, Листьев, обретя (вполне, замечу, заслуженно) звание телекумира державы, порой заставлял операторов чуть ли не физически страдать, ведя программу в броском алом безрукавном пуловере поверх белоснежной сорочки.

«Постпутчевый» эфир 23 августа 1991 года Влад провел в белом свитере. Да, собственно, и на первый выпуск Лист явился в белом костюме (справедливости ради замечу, что все же не в «криминально» белоснежном, а в таком, слегка в кремовый отдающим). Впрочем, осторожный совет старших товарищей не злоупотреблять подтяжками как до смешного прямым подражанием в лоб скрипучему очкарику Ларри Кингу, самоуверенный Лист тоже с усмешкой игнорировал. Ну, право, кто из наших зрителей видел Ларри? А в 90-х единственным человеком, к мнению коего Влад прислушивался в сугубо профессиональных вопросах, был Костя Эрнст, уже доказавший (не только своим super-стильным «Матадором»), что про «картинку» он знает больше других. Но Константин Львович, видимо, про подтяжки Листу ничего не сказал.

Поскольку студия по-прежнему состояла из двух основных блоков — условной гостиной (где начинался эфир и велись общие беседы) и условной кухни (на подиуме стоял стол, куда приглашался гость для диалогов с одним из ведущих), то валентность третьего ведущего иногда заполнялась социальнозначимым персонажем, который проводил с хозяевами передачи почти все эфирное время. В одном из выпусков (где «приглашенным ведущим» был Никита Михалков) Листьев «допрашивал» Владимира Ухова, легендарного «дядю Володю», хоста программы «Спокойной ночи, малыши» с 30-летним стажем. После этого эфира на редакционной «летучке» приговорили: Влад — никудышный интервьюер, смеется неестественно, вопросы задает невпопад. Но уже через полгода Лист стал асом ТВ-диалогов. А на пике своей карьеры, как ведущий шоу «Час Пик», был признан эталоном эфирного собеседования. Он умел учиться на собственных ошибках.

Политковский утверждает, что Лист был никудышным журналистом. Здесь небесполезно определиться с терминологией. Потому что «журналисты» могут обидеться. Ибо этим термином называется масса ремесел. В данную категорию попадают колумнисты, обозреватели, кинокритики, аналитики, копирайтеры, телеведущие, радиодиджеи, рерайтеры, пресс-агенты, пиарщики, etc. Но если вести речь о журналистах как таковых, т. е. о репортерах, то это не про Листа.

Журналистов нигде не любят. Не за что. Персонаж Брюса Уиллиса в «Крепком орешке» нокаутирует «журика» под аплодисменты окружающих. Во всем мире журналистов бьют и убивают. Неблагодарная профессия. Согласен с медиаидеологом Мариной Леско: первым репортером был библейский Хам, узревший нагого отца и рапортовавший об этом. Угу, «ради красного словца не пожалеет и отца». Ради нескольких строчек в газете. Трое суток не спать и т. д.

Оттого, что это ремесло — в его классическом, рафинированном виде — не есть самое респектабельное, не делает его бесполезным. Есть и другие профессии. Взрезать безмолвным копытным горло на скотобойне или пытать преступников на допросе тоже так себе занятия. Однако и палачи, и следователи, и репортеры социумом востребованы.

Репортеры руководствуются тезисом, что публичный человек, сделавший выбор в пользу формирования мифа, должен последнему соответствовать. Ступил на подмостки, появился на экране, вышел на трибуну — будь готов, что ты вызовешь интерес, любопытство возбудишь. И стало быть, найдутся те, кто потребности публики удовлетворят, ибо спрос, как ведомо, рождает предложение. Всегда цитирую невзоровскую сентенцию, которую услышал от него в 1989 году, записывая с ним беседу для тогдашней «журналистской Мекки» (© В. Мукусев) — программы «Взгляд».

— Знаешь, — сказал мне Александр Глебыч, — присказку «в доме повешенного не говорят о веревке»? Так вот, мы с тобой — это те, кто говорят. У нас работа такая.

И с этой работой Листьев не справлялся. Хотя очень старался. Окончив подготовительное отделение, Владислав Листьев поступил на факультет журналистики МГУ, и декан журфака Засурский вспоминал:

— Влад Листьев был очень интересным студентом. Он у нас выучил венгерский язык и во время Олимпиады работал переводчиком с венгерского языка… Листьев очень любил людей, своих слушателей, очень хорошо относился к нашим студентам. Он даже хотел преподавать, но, к сожалению, не успел.

Нет, журналистом в хрестоматийном смысле Влад так и не стал. Но ведущим был шикарным. Продюсером выдающимся. Конферансом владел блистательно. Медиаменеджером super-профессиональным. Его, напомню, обожали.

Нам всем, кто сотрудничал со «Взглядом», просто, как говорят в Одессе, подфартило. Не могу не согласиться с Константином Эрнстом, который говорил о Владе в фильме «Владислав Листьев. Мы помним», который в 2010 году сделал прекрасный режиссер Константин Смилга с редактором Таней Семкив, «видовской выпускницей», которая под патронажем Ивана Демидова в середине 90-х делала музканал на «ТВ-6»:

«В тот момент телевидение идеально совпадало со временем, идеально совпадало со своим зрителем. Задача телевидения — максимально отвечать на внутренний запрос своих зрителей. И „Взгляд“ уникально соответствовал этому. Программы, которые делались после этого несколько лет, попадали в это непроговоренное внутреннее ожидание. До этого телевидение было печальное, потом его стало много, но такой острой потребности в нем и такого попадания во время и в зрителя больше не было. Поэтому кто в этом играл, тому повезло…

Леня Якубович вел „Поле Чудес“ лучше, чем Влад, и Влада это страшно радовало. Он просто с каждым умудрялся найти верный тон и интонацию, и у него реально не было врагов, кроме людей, которые неистово, до смерти ему завидовали. Я за всю телевизионную карьеру не помню кого-то, кроме Влада, кто после каждого выпуска „Матадора“ звонил мне, поздравлял и обсуждал программу. Было видно, что он ее реально смотрел. Классический ответ на телевидении: „Видел ли ты эту программу?“ — „Да знаешь, к сожалению, не видел, дай кассету“. Это вне зависимости, смотрел человек или не смотрел. Скорее даже смотрел, но не хочет ничего говорить. А Влад звонил. Даже однажды, когда „ВИD“ отправился на каком-то теплоходе в какое-то путешествие, там была антенна, и он мне позвонил с этого теплохода. Меня это тронуло до глубины души. Мы обязательно узнаем, кто убил Влада. Я уверен, что я знаю кто, но судебных доказательств у меня нет. Уверен, что убить такого человека, как Влад, и оказаться безнаказанным, даже во времени, невозможно».

Филолог Михаил Гаспаров приводит в «Записях и выписках» неожиданный взгляд на общий настрой в первую неделю после убийства: «Я сказал: „Как мы далеки от народа: вот оказалось, что главный народный герой — всеоплакиваемый Листьев, а я о нем и не слышал“. А. объяснила: „А плакали не о нем. Это как в сказке, где искали родню казненного: выставили голову на площади и смотрели, кто из прохожих заплачет. Вышла мать, нарочно разбила кувшин и заплакала, будто бы о кувшине. Вот и Листьев был как тот кувшин“».

Аркадий Кайданов как-то написал у себя в Facebook’e (не в связи с Листьевым, но очень точно): «Вне всякого контекста вдруг подумалось, что в большинстве случаев массовое сожаление по поводу ухода из жизни той или иной известной личности связано вовсе не с горечью, что не будет новых ролей, книг, спектаклей или музыки этого человека, а с тем, что умерла часть твоей жизни, с которой он ассоциировался, — умерла часть тебя. И в этом дело все, и от этого вся печаль. У нашей жизни не наши лица».

Первый день весны начиная с 1995 года — еще и день метки для отечественной медийки. Застрелили самого известного российского журналиста. Не просто устранили (могли ДТП организовать), а показательно казнили. Указав: неприкасаемых нет, не четвертая власть правила устанавливает, а пятая, криминальная. И с каждым годом те выстрелы мифологизируются. На 15-летие убийства наблюдался шквал публикаций-воспоминаний. Следующий закономерно предположить в 2015-м. И опять, уверен, коллеги будут утюжить тот же дежурный набор персонажей: соведущих и экс-жен Влада Листьева.

А между тем это не самые информированные персоны. Про первую жену Елену Есину вообще никто не знал, Владислав не упоминал ее, рассказывая о своей юности, хотя и судился, как выяснилось, с ней из-за алиментов. Его третья жена Альбина Назимова, конечно, самый компетентный источник, но у нее есть достаточно причин, чтобы избегать информированных мемуаристов, поскольку в этом случае неизбежен интерес к ее сегодняшней личной жизни, а с точки зрения фанатов она должна была остаться «вдовой великого человека», а не выходить замуж за соратника убитого — Андрея Разбаша. Тем более что после смерти последнего в 2006 году она нашла нового избранника.

Что касается коллег Владислава по ведению знаменитой программы «Взгляд», — застреленный 1 марта 1995 года глава ОРТ был весьма далек от знакомого всем «взглядовского» образа.

И ни с кем из экс-ведущих Влад перед гибелью не общался. Ну, во всяком случае, не приятельствовал (не говоря уже об истинной дружбе). Не делился сокровенным. Откуда же им тогда знать, что было у него на уме и почему, за что Листьева убили?

Их дороги, напомню, радикально разошлись.

Своему партнеру, Александру Политковскому, Листьев дал понять, что прикроет его передачу «Политбюро» на Первом без каких-либо перспектив на ребрендинг (Саша рассказывал: «Влад принимал самостоятельные решения: нас в известность не считал нужным ставить, и мы узнавали о его планах из газет. Он начал игру на чужом поле, и хозяину канала нужна была управляемая ситуация. Во времена „Взгляда“ было работать легче: не было диктата денег»).

Ну а что касается другого Александра — Любимова, так тот попросту сместил Влада с поста «ВИD-президента» при негласной поддержке Ивана Демидова и Андрея Разбаша (а ведь кооператив к этому моменту уже вырос в могучий ТВ-холдинг). Они фактически игнорировали друг друга с октября 1994 года и если не были врагами, то только юридически. Этот разрыв наметился еще во времена рейтинговых рекордов 1989 года.

Из именитых телевизионщиков Владислав Николаевич Листьев в последнее время был близок, насколько помню, только с Юрием Александровичем Николаевым и его супругой Элеонорой Александровной. И они, кстати, никогда не пиарились, никогда не торопились комментировать последний год жизни Влада, хотя знают много.

Семьями Листьевы дружили с Александром Николаевичем Выгузовым (которого все знают как певца Малинина) и его супругой Эммой Валентиновной Залукаевой, что в ту пору была практикующим гинекологом, как и Вера, последняя любовь Владислава (напомню, все звали ее за глаза Верандой — крупная была такая, красивая брюнетка в очках).

В принципе дружковал Влад и с Леонидом Ярмольником, которого подтянул на ТВ (в качестве ведущего шоу «L-клуб»). Но не семьями, нет. Жены там были, как бы сказать, из разных вселенных. Оксана «Ксюха» Афанасьева вряд ли могла поладить с Альбиной «Ночкой» Назимовой. Жена Ярмольника была (наверное, и осталась, не видел ее лет семь) абсолютно богемной красоткой-оторвой, с которой списывала ее тезка Акиньшина главный женский образ впечатляющей и незабываемой ленты «Высоцкий. Спасибо, что живой». А вот Альбина старательно выстраивала имидж буржуазной дамы, она не выносит ненормативную лексику и принадлежит к семейству так называемых «культурных» (описанных философом Иваном Ильиным как «полуинтеллигенция»).

В одной из документальных лент Ярмольник вспоминал:

— Мы тогда распоряжались рекламой, и ко мне приходили клиенты: «Будете рекламировать нашу водку, пиво, конфеты, пылесосы?» Мы не только себя обеспечивали, мы приносили прибыль каналу… Влад хотел выстроить цивилизованную систему, причем делал это не доморощенным российским способом, а хотел сделать по образу и подобию, как это делается десятилетиями в других цивилизованных странах, в той же Европе и Америке. Но кроме него это никому не было нужно… Мы опять вернемся к тому, что он помешал каким-то бандитам, каким-то негодяям, которые просто хотели воровать деньги, сидеть на этом. Вот и все. Его убили какие-то шавки.

* * *

После гибели Листа многие из коллег поступили благородно. Например, Леонид Ярмольник. Леня знал о некоторых финансовых обязательствах Листьева. О том, допустим, что тот обещал режиссеру Тане Дмитраковой квартиру. И он просто позвонил и сказал: я знаю, что Влад тебе обещал, возьми у меня деньги. Это просто удивительное благородство для людей, которые умеют считать.

Владислав был щедрым человеком и деньги не были для него смыслом жизни. Редактор «Темы» Майя Лаврова по сей день помнит, что должна была 1 марта 1995 года зайти в рабочий кабинет Листьева за деньгами на жилплощадь, ей обещанными (а когда Лист обещал «своим», то слово держал). Решила, что зайдет позднее (голова в тот день, говорит, была немытая). Так по сию пору и кантуется по съемным квартирам. Таких работодателей/начальников, как Влад, уже не делают. Эту модель сняли с производства. Увы.

ТВ-компаньоны Влада были людьми порядочными в основном. Они помогали всем родственникам убитого, даже семье Елены Есиной, первой супруги Влада. И то, что их пытались окучивать следователи на предмет причастности к преступлению, — дикая несправедливость. Эти умельцы умудрились извести вопросами даже дочь сожителя Есиной, которая видела Листьева лишь по телевизору. А экс-тещу допрашивали так, что у нее случился гипертонический криз.

 

VI.III. Ярмольники

Летом 2012 года я пригласил Леонида Ярмольника в проект «Правда-24», беседу нашу зрители канала «Москва-24» могли видеть в прямом эфире, фрагмент, касающийся предмета книги воспроизвожу по звуковой дорожке.

— В вашей профессии, вне зависимости от того, телевизионная это журналистика или печатная, так же как и в нашей профессии, — артистов много, но не все одинаковые. Так же и у вас: есть талантливые, есть люди, которые пришли в эту профессию, потому что им сказали, что там хорошо платят, или можно стать модным. Поэтому когда талантливый человек, то с ним интересно разговаривать, потому что он не задает стандартных вопросов. Он действительно задает вопросы, на которые тебе самому интересно ответить. Это талант. Тебе мне объяснять не надо. Самый талантливый телевизионный журналист — его, к сожалению, уже нет, но мы знаем, что он был талантливее всех, — это Влад Листьев. С кем бы он ни общался в эфире, всегда было ощущение, что он готовился к встрече именно с этим человеком. Он про него все знает. И самое удивительное, что когда человек оказывался с ним в эфире, было видно этого человека. Влада там вообще не было. Вот это невероятный талант. Лучше Влада я никого не видел. Немного найдется людей, способных поступить так, как сделал он. Далеко не каждому ведущему удается создать столь популярную передачу, как «Поле Чудес». Влад сумел. А потом без видимых сожалений отдал ее другому. И начал опять с нуля, взялся за совершенно новое дело, сумев раскрутить «Тему» до уровня одной из наиболее любимых у телезрителей программ.

— Кстати, я помню, что вы ведь очень были близки с Владом, дружили семьями, ты с Ксюхой и Владик с Алей. И вы никогда не пиарились на близости к Листьеву, в общем-то, в отличие от очень многих.

— Я тебе больше скажу. С Владом Листьевым история похожа, если мы говорим с тобой о времени, когда Влада не стало, то я максимально уходил от любых разговоров в интервью. И эта история похожа на такую же, как с Владимиром Семеновичем Высоцким, потому что тот круг вопросов и интересов, он ужасно… он даже не желтый, он такой серо-буро-малиновый, бессмысленный, понимаешь. Интересовали не суть Влада и не то, что я про него, может быть, понимаю и чувствую, а совсем какие-то пошлейшие и банальнейшие вещи. Поэтому, ну, естественно, я всегда извинялся.

— Между прочим, как тебе фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой»?

— Знаешь, у нас же есть еще один очень близкий давний друг — это Константин Львович Эрнст.

— Есть такой, да.

— И мы с ним действительно много лет дружим. Поскольку это его продукт, это одна из его больших, глобальных удач. Я бы тоже не обсуждал это, потому что…

— Короче, проехали?

— Это не мое кино, это кино для людей. Его не следует показывать людям, которые знали Владимира Семеновича, знали это время, знали эти взаимоотношения, знали всех прототипов героев… Если не ругать кино, а просто объяснить, почему я его воспринимать не могу, — потому что эти прототипы совершенно не похожи на оригиналы. Я не причисляю себя к близким друзьям Владимира Семеновича, хотя он многое для меня сделал. Он симпатизировал мне, когда я был еще пацаном в актерстве. Я даже играл по желанию Высоцкого вместо него роль Керенского. Играл, признаться, плохо. А вообще жизнь моей семьи тесно переплетена с жизнью Высоцкого. Это связано с моей женой. Оксана очень хорошо знала Владимира Семеновича в его последние годы, они были близки. Между ними существовала нормальная человеческая связь. Как у мужчины и женщины. Это было не увлечение, а нечто более серьезное. Настолько серьезное, что не покинь нас Владимир Семенович столь скоропостижно, вполне вероятно, у меня была бы другая жена. А так мы с Оксаной с 82-го года вместе.

 

VI.IV. Виталий Вульф и его муж

Владислав Листьев предложил Игорю Угольникову вести существующее лишь в стадии разработки капитал-шоу «Поле Чудес», но тот предпочел приглашение Анатолия Малкина — делать авторскую программу на «АТВ» (осенью вышли «Похороны Еды»).

Сам Листьев рассказывал:

— Мне достались развлекательные передачи. Мне сказали: «Делай развлекательную передачу». Какую — это никого не трогало. Я ее не хотел вести, в качестве ведущего планировался Игорь Угольников. Но Игоряша в то же время запускал свою «Оба-ну!». От безысходности мне пришлось вести эту передачу.

«Угол» пролетел мимо шанса стать страны любимцем. Не знаю, потерял ли от этого «ВИD». Мне вообще листьевские креатуры казались чудаковатыми.

Помню, он пригласил в компанию администратора гостиницы «Останкино», где они с Альбиной снимали номер (квартиры у них не было еще), Валентину.

Альбина вспоминала:

— В момент нашего знакомства я зарабатывала гораздо больше. Собственная двухкомнатная квартира появилась у нас спустя четыре года совместной жизни. А до того жили то у моих родителей, то в гостиницах.

Валентина эта потом стала, насколько помню, директором программы «Тема» (о проекте и ее ведущей Ивановой — ниже). Фамилию точно не вспомню, но, кажется, Веселкова. Страннейший кадровый маневр, по мне.

Будучи сам этаким красавцем-гусаром, Влад пропагандировал тезис: «ящик» из любого урода может сделать фигуру если не популярную, то уж во всяком случае всей стране известную. Хотя мне кажется, что на самом деле за его выбором (порой странным) ведущих всегда стояла Альбина. Утверждать не решусь, но так считал и считаю.

Во всяком случае, с Виталием Вульфом, под которого Лист запустил «Серебряный шар» (1994), они дружили семьями. И потом, когда Назимова вышла за Разбаша, они на пару продолжали столь же тесно, как и ранее, общаться с Вульфом и его гражданским мужем, балетоведом и автором дюжины замечательных книжек Борисом Львовым-Анохиным, человеком трудной судьбы, которого в СССР преследовали по унизительной 121-й статье УК (мужеложство). И похоронами Бориса, скончавшегося от сердечного приступа в апреле 2000 года, занимался лично Андрей Разбаш (это было его фишкой, он умел и любил делать непростое дело — провожать в последний путь). Сам Вульф, согласно его воле, похоронен был на Троекуровском кладбище рядом со своим возлюбленным. Все те, кто знали эту пару лично, утверждают, что они были очень отзывчивыми, исключительно порядочными людьми, всегда готовыми помочь ближним.

Виталий Вульф был награжден орденами, обласкан критикой. Его проекты нравились, похоже, всем. Я же не понимал, как можно сажать в кадр человека с дефектом дикции: ведь на сцену не выпускают хромых балерунов. Однако Листьев за год до своей гибели выбрал именно Виталия Яковлевича и, по всей видимости, вычислил верно: Вульф получил «:ТЭФИ» и звание «Заслуженный деятель искусств Российской Федерации».

Сразу после его похорон в останкинских коридорах шелестнули слухи: его состоянием распорядится дочь близкого друга — историка Александра Чеботаря. Но на самом деле известно, что в завещании Виталия Вульфа не упомянуты даже его родственники, но зато фигурирует Альбина. Самое ценное в его наследстве, наверное, «двушка» рядом со «Смоленской», которую она сама отдизайнерила, обставленная мебелью из красного дерева и украшенная картинами Максимилиана Волошина.

Серафима же Чеботарь была, как говорят, «негром»: она писала за Вульфа его многочисленные опусы. Читал интервью с ней. Публикую фрагмент.

 

VI.V. Интервью Серафимы Чеботарь

«По семейной легенде, наша первая встреча произошла, когда мне было года три с половиной. Это было на мхатовском спектакле „Синяя птица“, куда меня повели родители. Сам спектакль я смутно помню, а вот Виталия Яковлевича Вульфа — нет, хотя он точно там был. А вообще мне кажется, он всегда присутствовал в моей жизни, все-таки дружил с отцом, они вместе работали.

Каким он был? Очень активным, полным энергии. Всегда в курсе всего, что происходит в культурной жизни Москвы, Петербурга, других российских городов. Он посещал все театральные премьеры. С детства обожал балет и мне тоже старался привить эту любовь — маленькой, под бдительным присмотром Виталия Яковлевича, „Лебединое озеро“ я смотрела 8 раз! Заядлой балетоманкой я не стала, но к театру он меня приучил.

Знал он очень много. Помню, мы несколько лет подряд вместе с моими родителями путешествовали по Центральной России, объездили много городов. Когда заходили в музеи, он начинал рассказывать — и говорил так, что даже экскурсоводы заслушивались.

Ругаться умел! Помню, в одной газете была статья, где написали о жене Пушкина — мол, в наши дни Наталью Николаевну красавицей бы не сочли. А Виталий Яковлевич всю жизнь относился к Натали с большой симпатией. Он тогда так возмущался, что у него руки тряслись.

Как они посмели оскорбить Наталью Николаевну?! При женщинах он всегда держал себя в руках, но тогда у него просто вырвалась пара крепких слов. А вот при мужчинах мог поругаться и посильнее.

Например, Валентин Гафт, по словам Виталия Яковлевича, обиделся на передачу о нем. Что-то Гафту не понравилось, не знаю, что конкретно. То же было с Татьяной Дорониной — как рассказывал Виталий Яковлевич, ей не понравилась одна фраза в программе. Он всегда говорил, что делал эти передачи с искренней любовью к своим героям. Он всегда так работал: если не мог полюбить героя — просто не снимал передачу.

Многие годы он дружил с Галиной Волчек — потом в силу возраста общение стало реже. Одним из ближайших друзей, конечно, был Олег Ефремов. Была история, когда у Виталия Яковлевича умерла мама, они всю жизнь были очень близки. Ее не стало перед самым Новым годом. Виталий Яковлевич, как он сам не раз рассказывал, находился в совершенно невменяемом состоянии, на грани помешательства, никого не хотел видеть, в дом не пускал, к телефону не подходил. И тогда Ефремов залез к нему в квартиру на первый этаж через окно кухни. Провел в квартире всю ночь и вывел друга из ужасного состояния. Виталий Яковлевич и спустя годы помнил этот поступок, был очень благодарен Ефремову.

Я по его просьбе готовила материалы для книги, разбирала бумаги из стола. И с удивлением обнаружила любопытный документ — это была его анкета для выезда за границу. В юности, оказалось, он четыре года был женат. Женился в Баку, развелся в Москве. Супруга работала в медицинском институте. Забавно было читать такую фразу в документе: „причины развода месткому известньГ. В советское время местком должен был быть в курсе всего!

Насколько я знаю, жена Виталия Яковлевича эмигрировала. Жива ли она, я не в курсе. Виталий Яковлевич никогда при мне о ней не упоминал.

Он как-то брезгливо относился к теме однополой любви. Мой муж рассказывал, что как-то он ехал с Виталием Яковлевичем в машине и по радио была передача на эту тему. Вульф начал возмущаться. Муж ему говорит: „Да ладно, они люди, просто немного другие…“ На что Виталий Яковлевич с раздражением ответил: „Если бы они тебя окружали всю жизнь, как меня, я бы посмотрел, как ты разговаривал!“

Нравы в театральной среде, как известно, довольно свободны. Я думаю, просто ему нравилось жить одному, потому он и не женился. Образно говоря, он был женат на искусстве. А каким он был дома, в быту — это поэма. Готовить не умел и не собирался учиться. Убирать, стирать и гладить белье — вообще не его тема. Однажды с гордостью рассказывал, как пожарил себе яйцо. Подано было так, словно совершил подвиг. После того как умерла его мама (бытом занималась она), он нанял домработницу. В технике тоже не разбирался, хотя с молодости водил автомобиль. Но по любому поводу ехал в автосервис. Там ему вешали на уши километры лапши, что заменили это и еще то и надо заплатить такую-то сумму. Его банально разводили на деньги! Но он без слов доставал кошелек.

Вульф был совершенно непрактичным человеком, никогда не гнался за деньгами. Он много лет работал на телевидении и часто рассказывал, что после особенно удачного выпуска всему коллективу выдавали премию. „А вам-то дали премию, Виталий Яковлевич?“ — спрашивала я, уже заранее зная ответ. „Нет, а зачем мне давать? У меня хорошая зарплата“, — неизменно отвечал он.

Иногда его, как звезду телеэкрана, приглашали провести, например, корпоратив. Он говорил: „Да не поеду я, зачем мне такие деньги?“ Как-то отправился провести лекцию — по окончании выступления организаторы к нему подошли, поблагодарили и. попрощались. Он уехал. „Вам разве не обещали выплатить гонорар?“ — из любопытства поинтересовалась я. „Да, видимо, теперь и не заплатят, я же уехал“, — абсолютно спокойно ответил он.

Он никогда не выбивал себе деньги, разговоры о них считал ниже своего достоинства.

В газетах как-то написали, что у него роскошный особняк в Магистральном тупике, где-то в Подмосковье. Однажды они с моим отцом, оказавшись там по делам, пошли искать „дом Вульфа“. Естественно, не нашли. Обычная газетная утка. Также писали, будто у него есть какой-то уникальный портрет Мэрилин Монро. Тоже неправда. По крайней мере никто из близких о портрете не знает. Возможно, речь шла о фотографии Монро, которую ему привез кто-то из друзей, — это обыкновенное фото, просто не растиражированное. Его стоимость совсем невелика.

Еоворили, что иномарка у него была премиум-класса. А был обычный „Опель Корса“ с ручной коробкой передач.

В его завещании ни я, ни мои дети не упомянуты, — да и с какой стати? Я же не родственница. Из родни у Виталия Яковлевича был двоюродный брат в Еолландии, он умер давно, умер его сын, остались внуки. Есть родственники по матери — в Питере, в Подмосковье… Но досталось ли что-то им — мне это неизвестно».

PS. Считаю нужным заметить, что Серафима Чеботарь, знавшая Вульфа хорошо и давно, называет разговоры о гомосексуальной связи своего экс-соавтора с его другом Львовым-Анохиным «сплетнями». Я списывался с ней в Facebook’e. Ответил ей:

«Сплетни, собственно, от собеседников (знакомых Вульфа, само собой), сам с Вульфом я не был знаком, просто систематизирую полученную фактуру. Люди многое путают, увы. То есть я понимаю ненадежность мемуаразмов, но ничего другого по сбору инфы пока не придумано: только разговоры с очевидцами. У меня нет оснований больше верить, допустим, Вам, чем сотрудникам «ВИDа». No hard feelings. В этом нет ничего личного».

Подумал, что за «негра» она тоже, наверное, спасибо не скажет. Хотя это всего лишь расхожий термин, многие литераторы (и я знаю исключительно одаренных) помогали социально значимым персонам сочинять их труды. Вполне достойный хлеб, по мне.

 

VI.VI. Лидия Иванова

Как бы то ни было, Вульф не был ТВ-профи, считаю, хотя и высоко был оценен академиками «ЛЭФИ». Не берусь анализировать его литературный дар, это дело экспертов. Просто мне как зрителю он был непонятен. Столь же непонятен (опять же мне лично) был выбор Влада на свою позицию ведущего ток-шоу «Тема»: Лидия Иванова, писательница и мастер спорта СССР по академической гребле стала вести передачу в том же 1994 году, когда запущен был «Шар» Вульфа. Дело не в том, что ей было почти 60 и она была весьма полной дамой, а в том, что зрители (вполне закономерно) сравнивали ее с предыдущим хостом передачи. А в этом жанре конкурировать со смешливым, ярким Листом оооочень сложно. Мое, опять же, мнение: Иванова не тянула как модератор совсем и напрочь лишена была даже намека на привлекательность, за которую зрители охотно прощают чисто профессиональные огрехи ТВ-ведущих.

Сама Иванова рассказывала Жанне Егоровой («Глобус»):

«После того как не стало Влада, директором телекомпании стал Андрей Разбаш. Он вызвал меня к себе в кабинет и сказал:

— Лидия Михайловна, нам надо расстаться. Все дело в вашем лице. Лицо у вас демоническое и обаяние отрицательное. Рейтинг падает.

Помню как-то Влад после очередной „Темы“ устроил мне нагоняй, и я жутко переживала.

А через два дня он позвонил мне домой. У меня защемило под ложечкой.

— Что случилось, Владислав Николаевич?

— Ничего, кроме того, что я вас поздравляю! С прекрасной передачей. С отличным рейтингом — мы наконец обогнали „Поле Чудес“.

У меня никогда не было начальника, которого бы я так уважала и любила, как Листьева. Он очень поддерживал меня:

— Лидия Михайловна, предельно сосредоточьтесь, в студии возможна любая провокация. И ничего не бойтесь, я с вами.

Перед каждой передачей он приходил меня целовать, и его поцелуй был как талисман, как охранная грамота. Так вот без своего любимого шефа я больше ни одной передачи не вела, как мне сказали, из-за моего демонического лица и пресловутого рейтинга. Мечтала похудеть, но так и не удалось. Пришла я как-то к Листьеву прямо в отчаянии:

— Владислав Николаевич, разрешите не худеть!

— Разрешаю! Перестаньте переживать. Мне нужна ведущая, которая ни на кого не будет похожа, народная любимица.

После каждой съемки новой „Темы“ вся творческая группа собиралась в кабинете Влада и начиналась разборка. „Ребятушки, — всегда начинал Листьев. — Высказывайтесь, кто чем недоволен“. Только что состоялся мой дебют, и „ребятушки“ накинулись на меня, как собаки на мясо. Когда все ушли, Владислав Николаевич встал и, улыбнувшись широко, по-русски, раскрыв объятия и поцеловав меня, сказал:

— Поздравляю! Молодец! Как будто всю жизнь была ведущей!

Я, конечно, расцвела от его похвалы и вымолвила только:

— Воды! Пить! Много!

Выпив четыре стакана залпом, я очухалась. А Листьев вдруг спросил:

— Может водочки?

Достал бутылку „Абсолюта“ и налил одну рюмку мне.

— А себе?

— Завязал. Давно. Не пью.

— Ну и мне не надо, одна не пью.

Честно скажу, после стресса, который я испытывала на каждой съемке, мне всегда хотелось выпить. Это было уже в 12 часов ночи. А если уж выпью, то и поесть сам Бог велел. Так и обедала целый год по вторникам ночью, а вес все прибывал».

 

VI.VII. Леонид Якубович

Да и бесспорный любимец публики Якубович, по мне, уступает первому ведущему знаменитой телевикторины Владу Листьеву. Конечно, Леонид Аркадьич — мегапрофи и чувствует себя у барабана, как рыба в воде. Но мне, право, странно, что никто не замечает: в глазах ведущего «Поля чудес» вселенская печаль. И ему крутить барабан скучно. Шутки у него чудесные, но сам при этом он остается грустным осликом Па из «Винни-Пуха» и ни за какими лучезарными улыбками разочарование жизнью не скрыть.

Впрочем, помнится, он не сдал Листа, когда соратники Влада похитили Леонид Аркадьича и прессовали его на конспиративной хате, заставляя подписать бумаги: мол, ухожу от Листьева со всеми потрохами «Поля». Правильно повел себя Якубович, зачет. И вообще он мужественный человек. Героически проявил себя в Чечне, куда ездил с гуманитарной помощью. Никогда с этим не пиарился. Ему не надо.

NB. Я ни в коей мере, между прочим, не осуждаю листьевских партнеров за те жесткие экзерсисы с похищением и «обработкой» Якубовича. И не потому, что с одним из них приятельствую по сию пору. Просто это нормальные разборки по стандартам 90-х. Почти все ТВ-кумиры, которых, кстати, либеральные импотенты по сию пору числят почти что иконами, — бились за свое комфортное место на TB-Олимпе примерно такими же киношными прихватами. Это нормально. Иначе было нельзя.

* * *

После скандала весной 2013 года я пригласил Леонид Аркадьича в студию «Правды-24», чтобы узнать всю подноготную конфликта ведущего с авиакомпанией и дать коллеге слово (поскольку на других каналах его цензуировали). Мы говорили и про ту историю тоже.

— А братство телевизионщиков есть? Недавно имя Владислава Листьева снова всплыло в связи с разными обстоятельствами, в связи со смертью Бориса Березовского. Я вспомнил, что Влад мне рассказывал историю такую, которая характеризует братство телевизионщиков: как вас в свое время прессинговали — чтобы вы отказались от него. И это было жестко. Я помню тогда, когда он мне рассказал, меня это совершенно поразило, потому что передо мной образ-то был какого Якубовича. Якубовича-шоумена. А здесь Якубович — воин.

— Да ладно, Жень, никакого воинства нет. Но были гораздо более жесткие разговоры втроем, когда сидели он, я и еще один человек…

— Мы знаем этого человека.

— … который в лоб мне предлагал перейти на другую сторону. Но я воспитан в середине прошлого века. У меня другие представления о жизни. И я то же самое сказал, что, пардон, я в команде. Хотя. Я не вижу в этом ничего особенного.

— Ну как же, тогда людей убивали, тогда людей вывозили в лес, тогда людей катали в багажниках, наших с вами коллег, телевизионщиков. Вы же знаете, как это было, вы же помните.

— Женечка, все правильно. Но до сей поры у нас же нет своего профсоюза.

— А нужен?

— Вообще-то нужен. Это братство должно стоять на какой-то законной основе.

— Вы готовы к любой встрече. Я просто знаю, какие встречи у вас бывали, допустим, в той же Чечне. Расскажите. Я знаю, что вы не очень любите говорить на эту тему, потому что это несколько выбивает вас из шоуменского имиджа.

— Это совсем из другой жизни. Я за много лет своей жизни таких замечательных, правильных людей, как там, не видел. И каждый раз об этом говорил и буду говорить. Я возвращался оттуда с каким-то странным ощущением. Я по-другому смотрел на людей. Я по-другому разговаривал. Я по-другому оценивал ситуации. Это проходило с течением какого-то времени. Проходил какой-то период, и мне вдруг становилось невозможно не поехать еще раз, потому что мне хотелось снова все почувствовать. И я приезжал туда и опять становился другим. Но главное, я как будто от них подпитывал что-то настоящее. Видит Бог, но при всем кошмаре того, что называется война, при всем неправдоподобии того, что я видел (грязь, кровь), это героическое состояние. Да. Ты в форме, и вообще все радостно. До первого медсанбата. И спадает пелена, и ты понимаешь, что это не игрушки. И что это не съемки фильма. Могу привести пример. Группировка в Ханкале. Я сейчас не помню, какой год. Приехал, там должен быть концерт, а я пошел с ребятами по блокпостам. Ну и естественно, там автографы какие-то, передо мной стоят несколько десятков человек подписать фотографию, открытку, брошюрку. Какой-то подполковник солдату говорит: солдат, извини ради бога, я впереди стоял. И я ощутил — при всех вероятных недостатках, которые могут существовать в армии вообще, а в нашей в частности, какое это великое братство тех, кто стоял плечом к плечу. Особенно погранцы, особенно спецназовцы. Ну и контрразведчики. Это элита. И вот сразу у меня уплыли в сторону Шварценеггеры, стивены сигалы, все куда-то уехало и сделалось каким-то маленьким и ненужным.

— Ну да, потому что здесь настоящее.

— Вот слово «настоящий» — самое правильное.

 

VI.VIII. ТВ-Битлы

Роль Эрнста как наследника Листьева трактуется неоднозначно. Многие считают, что, если бы не трагическая смерть первого гендира ОРТ, нынешнее ТВ было бы иным. Хотя на самом деле эти двое бок о бок трудились еще до роковых выстрелов, оборвавших жизнь Влада.

На презентации второго издания «Битлов перестройки» приглашенные в президиум Политковский и Мукусев темпераментно выразили свое недоумение по поводу того, что на обложке рядом с ними и покойным Листьевым — портреты Кости Эрнста и Вани Демидова, мол, они-то тут при чем, когда даже одного из первых ведущих «Взгляда» Димы Захарова там нет?

Здесь вот какое дело. ТВ-слава обычно достается тем, кто на экране. А тех, кто генерит идеи, находит форму, изобретает форматы и рвет нервы в борьбе с властью, зрители не знают. Какие-то ходы, придумки, которые укоренились в эфире, и теперь уже всем кажется, будто они были всегда, на самом деле, как помню, создавал и пробивал Эрнст. Даже те разработки, которые впоследствии Листьев носил на показ Бадри, создавались Костей дома, на пишущей машинке. Он почти всю концепцию ОРТ так настрочил!

И если Костя новаторствовал, опираясь на багаж воистину энциклопедических кинопознаний, то Ваня Демидов планомерно то «изобретал велосипед» (делая в одиночку с нуля то, над чем на Западе трудились высокооплачиваемые коллективы), то придумывал невероятные вещи, которые коллег как минимум изумляли. Напомню финальную заставку «МузОБОЗа». Рулевой сидит на стуле, бросает листки бумаги с репликой: «А новостей на сегодня больше нет» — и они парят, попирая законы гравитации. Шедевр некомпьютерной графики создавался при помощи молотка и чьей-то матери: непосредственно сам Демидов с Андреем Разбашем прибивали стул к стене, и Ваня просто исполнял акробатический трюк с риском навернуться… Нет, правда, как он умудрился усидеть в противоестественной позиции и шею себе не свернуть, не знаю. Но драйв! Драйв был невероятный!

Чтобы обмануть начальство, в командировочном удостоверении целью обозначали репортаж о фестивале «Гвоздика», а сами ехали снимать сюжет о сочинских рэкетирах. Во «Взгляде» интервью с опальным Гдляном было зашифровано как «репортаж с выставки гобеленов», на которой корреспондент как бы случайно встретила (среди прочих гостей) легендарного следака Генпрокуратуры СССР.

Наезжали на нас: «Хулиганы!» Ага. Во вполне буквальном смысле слова. То есть юридическом. Статья 206, часть 2 (злостное хулиганство) вешалась тогда не только на Костю Кинчева, защитившего беременную жену от питерских ментов, но и на ведущих самой рейтинговой передачи СССР. Давили очень жестко. Саша Любимов снимал сюжет про кооператоров в Сочи, и тема эта была сильно не в кайф тамошней мафии. В брежневскую эпоху криминалитет и номенклатура окончательно слились в экстазе и охотно помогали друг другу. Любимова сначала «предупредили», а потом перешли от угроз к действию и завели уголовное дело по целому «букету» статей, в котором помимо 206-й была и унизительная 117-я (изнасилование). Какие-то две малолетки дали на Любимова показания, мол, он «с особой дерзостью и цинизмом» занимался с ними сексом. Ситуация невероятная сама по себе, да и в командировке он общался с группой фактически круглосуточно, все у всех на глазах… Однако Сашку «приняли» и упрятали в сочинскую КПЗ. Перспектива ТВ-звезды получить срок была такой же ясной, как звезды небесные в Сочи, где, как известно, темные ночи. В державной газете «Правда» вышла статья про то, «как ведущий пресловутого „Взгляда“, окончательно утратив.», и бла-бла, и типа доколе терпеть. Удар по репутации всей команды получился убойным. Люби еле отмазали.

Говорили, что, мол, вмешался его отец. Неправда. Неохота рассказывать, кто именно разруливал ту историю. Но отец Саши Любимова, Михал Петрович, никогда не служил в тайной полиции Андропова, как принято писать в последнее время. Он трудился в достойнейшем 1-м управлении КГБ СССР, в разведке, шпионя то в Англии (где Саша родился), то в Дании (где будущий ведущий «Взгляда» школьничал). Поэтому Александр Михалыч родителем, что называется, открышован не был.

Вообще неясно, почему о компании, свершившей телереволюцию, принято писать как о «золотой молодежи». Только потому, что у нас были видеомагнитофоны, а у отцов «Волги»? Но тот же Ваня Демидов вовсе не афишировал своего папу, заместителя министра связи СССР, и «на ящике» начинал с самой нижней ступеньки — с позиции осветителя. Андрей Разбаш начинал монтажером, а блестящее знание иностранных языков обнаружил случайно. Мы все действительно работали за идею и творили чудеса не за деньги. Нет, были, конечно, и те, кто сумели позднее конвертировать перестроечный драйв в материальные ценности, но таких, право, оказалось немного. В основном мы, как конченые лохи, считали, что рисковать собой ради светлого будущего надо бесплатно. Говорю же — драйв! Казалось, грядут великие дела. На самом деле мы были просто живыми человеками, которые в хмельном угаре дискутировали, какой удивительно свободной могла бы стать страна.

* * *

Котя, как мы его называли, Эрнст жил в одном дворе с Андреем Макаревичем, в панорамном доме № 37 на Ленинском проспекте. Летом в Москве, как известно, отключают горячую воду, и одним из резонов их сближения, как мне вспоминается, как раз и стали походы друг к другу «на помыться», хотя Макаревич этого и не помнит. Плюс интерес к западному (т. е. запретному) синематографу: в тусовке лучше Кости никто не знал про Голливуд и европейское кино. В 80-х все было просто. Жизнь мы вели ночную, именно тогда, кстати, БГ разразился сентенцией: «Я где-то читал о людях, что спят по ночам! Ты можешь смеяться, клянусь: я читал это сам». При этом никаких клубов еще не было в помине, дискотечная движуха только-только набирала обороты, единственный ночной ресторан работал в аэропорту Внуково, водку покупали ночью у таксистов по двойному-тройному тарифу (т. е. рублей по десять за пол-литра). Поэтому народ зависал на кухнях, где в полный рост резвился, бухал, дымил, коммуникал и генерировал новое.

Особо ценились кухни-плацдармы Макаревичей, уже тогда легендарного Андрея Вадимовича и его младшей сестры Наташи, миниатюрной брюнетки с искрящимися оливковыми глазами. Создатель «Машины времени» жил на площади Гагарина, а в однушке на Комсомольском проспекте обитала Наталья Вадимовна с мужем Валерой Ворониным. Это была (полагаю, и осталась) очень дружная и красивая семья, хотя и радикально асимметричная: то, что старший брат является всесоюзным рок-кумиром, постулировало и внутрисемейный расклад. Андрей позиционировался этаким Цезарем домашнего масштаба.

Впрочем, их многое объединяло — в том числе и трагическое. Помню, мы вместе с Мишей

Королевым, который тогда еще не был гламурным фотографом номер один, да и вообще еще не был фотографом, приехали летом 84-го в гости к Валере с Наташей, а дома — никого. Типа картина Репина «Не ждали». Мы обидку включили, договорились эту семейную пару в игнор поставить. Однако к выходным выяснилось, что причина весьма уважительная: просто накануне Андрей Макаревич… погиб. Разбился. Насмерть. В автокатастрофе. Во всяком случае, именно так подумал про своего шурина Валерий Павлович Воронин. Они втроем (музыкант, его сестра и ее муж) ночью возвращались из Ленинграда. Лобовое столкновение произошло на скорости под 150 км/ч. «Жигули», «пятерка», никаких, конечно же, подушек безопасности. Андрей был за рулем. На этом самом руле он после страшного удара и повис, словно коллекционная бабочка на иголке. Рулевая колонка, как привиделось поначалу Валере, торчала прямо из позвоночника. Поэтому Воронин даже не стал проверять у Андрея пульс — ясно же, травма летальная. Оставляя кровавую траекторию, вытащил на обочину бездыханную жену. Машины останавливались, выходили люди, чтобы помочь. И тут среди причитаний и плача из дымящейся машины послышался стон. Который означал, что страна все-таки не лишилась рок-кумира. Впрочем, страна-то даже и не узнала о трагедии: папарацци в СССР не было, а семья об этом происшествии распространяться не стала.

Родители Андрея и Наташи, профессор Московского архитектурного института Вадим Григорьевич Макаревич и фтизиатр Нинель Мор духовна (которую все звали Ниной Марковной), жили в том же доме на Комсомольском, что и их дочь, но несколькими этажами выше. Последнее обстоятельство было бесспорным преимуществом тусовочной точки «маленькой Макаревич». В любое время юную Наталью Вадимовну можно было склонить к вылазке в родительский холодильник. Хотя самые дефицитные продукты по-любому оставляли для старшего брата. Впрочем, сам Вадимыч был тотально хлебосолен. До того как Макаревич стал знаменитым ТВ-кулинаром, он с удовольствием угощал друзей, а также знакомых и малознакомых, забредших на его территорию. Имелся ряд фирменных блюд, которые легко скрашивали даже самые мрачные разговоры о советских перспективах. У него хронически тусил народ, который проедал и пропивал на тысячи. Андрей в этом смысле схож с «отцом соврок-н-ролла» Сашей Градским, который на стол без счета мечет балыки да коньяки, когда навещаешь его даже в неурочное время. Борисыч не готовит, конечно, такого изумительного поросенка с гречкой и черносливом, как Макаревич, но котлеты у него получаются просто во схитительные.

Кухня Макара вызывала интерес не только в контексте «пожрать», но и во многих других — цирк не цирк, музей не музей. Когда мы в очередной раз ввалились к Андрею компанией, там мрачно топтался. пингвин. Точнее, пингвиниха, которую Макаревичу во время его дальневосточных гастролей подарили рыбаки (они фанатели от его песни «За тех, кто в море»). Во Владивосток он рванул прямо из больницы, где его приводили в форму после упомянутого уже ДТП. Вероятно, недолеченное сотрясение мозга и подвигло музыканта на столь иррациональный поступок — принять в дар экзотическую живность и привезти ее в Москву. Несмотря на наличие лотка, куда пингвинихе заботливо подкладывали халявную рыбку, она вечно страдала. Водорослями воняло даже на лестничной площадке, потому что поселили птицу прямо в прихожей, рядом с туалетом.

И Макар, и его тогдашняя подруга Наташа, танцовщица из коллектива знаменитого советского мима Александра Жеромского, много гастролировали. Поэтому паре приходилось выстраивать графики поездок так, чтобы хоть кто-то оставался дома присмотреть за бедной птицей. Можно было бы попросить соседей, но с ними не очень складывалось, потому как ночные гости Андрея очень любили попеть. В конце концов многострадальная представительница арктической фауны совершенно облысела и погрузилась в неизбывную сомнамбулическую хандру. Макар пытался впарить несчастное существо хоть кому-нибудь, но желающих не находилось. Вскоре птица отправилась в пингвиний рай из того земного ада, которым стала для нее квартира Андрея Вадимовича. А рыбаки по инерции продолжали присылать рыбу для своего презента… Сам Андрей уверен, что все эти воспоминания про пингвина — «мемуары с элементами художественного вымысла», но я помню то, что помню.

Забавно, что у главного «машиниста» брюнетки чередовались с блондинками, как в руководстве державы лысые сменяли шевелюрных. И Наташа из пантомимы была абсолютной блондой, ничем не напоминавшей (ни повадками, ни фактурой) Лену Фесуненко, предыдущую супругу Макара. Лена запомнилась брюнеткой восточного типа, такой скуластой ироничной красоткой, смышленой и самоуверенной. Была она единственной дочерью знаменитого политобозревателя Игоря Фесуненко, который вел передачи «Сегодня в мире» и «Международная панорама», а иногда даже «Время». Фесуненко входил в обойму ТВ-мэтров, которых в 1987–1988 годах приглашали в легендарный «Взгляд», где мы их за глаза звали «политобогревателями».

За Леной, которая училась с Андреем в МАрхИ, ухаживало много завидных поклонников. Да и у лидера единственной настоящей рок-группы конца 70-х слоган Sex, Drugs & Rock’n’Roll был куда более валидным, чем бытовавший в СССР «Народ и партия едины». Оба были востребованы в полный рост. А возможности, как известно, порождают намерения. Короче, молодые разбежались, прожив в браке всего тридцать месяцев. Андрей сошелся с девицей-мимом Натальей. Елена же вышла за поляка Мартина, который, между прочим, снимал ранее документалку о «Машине времени» и советском полуподпольном роке. Тогда, кстати, Макаревич впервые выехал за рубеж и в Варшаве спрашивал Лену: «Это ведь и есть заграница?» — на что та, уже поездившая с отцом по европам, лишь снисходительно ухмылялась. Так вот, этот Мартин был весь из себя почти Че Гевара, имел связи с оппозиционной «Солидарностью», т. е. революционерил на всю катушку. Что, конечно, номенклатурного тестя напрягало. Ему и так уже досталось от ЦК КПСС за предыдущий союз неуправляемой дочери с двадцатитрехлетним рокером Макаревичем. Кстати, родители Макара, по-моему, тоже тот брак не одобряли.

«Машина времени» была на гастролях, когда из Польши пришло известие о гибели Мартина. Он разбился в странной, нелепой автокатастрофе, и тогда поговаривали, что это убийство организовала польская служба безопасности. Но спустя десять лет после трагедии Олег Вакуловский (входивший в первый квартет «взглядовцев» и связанный тогда, по-моему, с чекистами) рассказал мне, что операцию, возможно, провело наше ГРУ. Просто как в ситуации с принцессой Дианой. Недопустимо было, чтобы единственная дочь одного из главных телемэтров СССР, который являлся горделивой номенклатурой ЦК КПСС, жила с каким-то сомнительным ляхом-диссидентом. Такая вот детективная история.

Разбитная Наташа-мим к политике не былааааааааааааааааааааа никаким боком, зато была заводной оторвой, всегда с пониманием относившейся к нашим коллективным набегам на их гнездо. Что отчасти способствовало зарождению на кухне Макаревича массы интересных проектов. В частности, культовая «общая» песня «Все это рок-н-ролл» появилась на свет именно там. Идея принадлежала Косте Кинчеву, а Андрей, хоть проект заинтересованно обсуждал и даже одобрял, сам в него категорически не вписался. По мне, не без оснований посчитав себя более внушительным брендом, чем все остальные, вместе взятые. Возможно, я и ошибаюсь, но ощущение было именно таким. Костя в конце концов реализовал свою бунтарскую идею с Бутусовым, Шевчуком, Сукачевым, Галаниным, т. е. рокерами своего поколения.

А следующей блондинкой в обойме Макаревича и, собственно, его второй официальной супругой стала Алла Голубкина-Романова. Я к этой истории имел некоторое отношение. Мы, трое студентов — Женя Федоров (соведущий «Звуковой дорожки» «МК»), его старинный приятель Леша Членов и я, — гуляли как-то по так называемому стриту — улице Горького (ныне Тверская). Алексей забрел в магазин сувениров «Березка» (не путать со знаменитой валютной сетью) и вышел оттуда с квадратными глазами, ибо узрел за прилавком судьбу свою — ослепительную красотку Аллочку. Несмотря на плебейское происхождение, обворожительная блонда выглядела совершенной аристократкой: тонкие запястья, светлая, почти голубоватая кожа, платиновые локоны, лебединая шея, ангельские очи, мрамор идеальных колен, прямая тонкая спинка, классический профиль плюс спокойное осознание своего природного, Богом данного превосходства над подавляющей частью остальных двуногих. Пройти мимо было невозможно. Она была по-настоящему — без всякой косметики и женских ухищрений — красива. Даже ослепительна. Как говаривали торговцы на Черемушкинском рынке, «ба-а-гиня».

Но не сложилось у них с Членовым. Неважно почему. Алла вышла замуж за другого Алексея — Романова, вокалиста группы «Воскресенье» (он, кстати, в середине 70-х сотрудничал и с «Машиной времени», но потом его пути с Макаревичем отчего-то резко разошлись). Голубкина рассказывала, что муж у нее тако-о-ой любовник, что любая душу продаст за ночь с ним. Весной 1984-го Романова посадили за «левые» концерты, которые в брежневскую эпоху по всему Союзу устраивали ушлые комсаки, позднее ставшие олигархами. Романова упаковали с конфискацией имущества. Алла осталась без средств к существованию. И без присмотра. «Присмотреть» ослепительную красавицу пытались многие. Один мой приятель, ныне (да и тогда) заметный деятель шоу-биза, попросил меня познакомить его с ней. Ну легко: «Знакомься, это Алла». — «Алла, ну ты знаешь…» — «Я пошел, ведите себя хорошо». Что она мне потом устроила! Оказывается, ей было сделано конкретное предложение в купеческом стиле: «Я куплю тебе новую жизнь». То есть мой товарищ попросту увидел Романову содержанкой. Алла на меня тогда жестко наехала, хотя, представляя их друг другу, я и понятия не имел, с каким «контрактом» к ней намеревался подкатить продюсер, да и вообще, честно говоря, не подозревал, что у него есть на это деньги!

* * *

Позднее, когда Романов освободился и они с Аллой брачный альянс не возобновили, самая очаровательная блондинка советской богемы познакомилась с Макаревичем (на вечеринке дома у того же Жени Федорова). От красы ее снесло башню теперь уже у Макара. Поженились сразу же. Через год она родила ему чудесного сына Ваню. Единственного у Макаревича. А еще через два они разбежались.

Мне кажется, Андрей — в вечном поиске, как и положено истинно артистической натуре. Плюс еще и поэт, а значит, идеализирует людей. Таким натурам часто кажется, что их предали. Вот и рассказ этот Макаревич, скорее всего, воспримет как некое предательство нашего какого-никакого общего прошлого. К нему — по законам жанра семейной солидарности — примкнет и его сестра Наташа, которая по сей день живет в доме напротив МДМ с тем же мужем Валерой Ворониным. Я видел их на юбилее Саши Градского в 2009 году, они, право, совсем не изменились. Наташа занимается танцами, и в ней легко узнать все ту же юную улыбчивую девочку. Валера всегда был спортивным оптимистом и форму не потерял. Более тридцати лет вместе! Хотя кто бы мог подумать, что союз, начавшийся с медицинской справки (советское время было суровым в вопросах морали, а Наташа еще не достигла совершеннолетия), продлится так долго.

Беременна она на самом деле не была, но маме Нине Марковне, медику со стажем, не составило труда ради счастья единственной дочери раздобыть фиктивный документ. Кстати, Наташу я знал до того, как познакомился с ее звездным братом. Ее муж Валера был младшим братом Ольги Ворониной, одноклассницы Миши Королева. Последний тоже обладал отдельной жилплощадью — однушкой в пятиэтажной хрущобе — и страдал от набегов, так же как и остальные «ответственные квартиросъемщики».

У Королева, правда, кухня была такая тесная, что продвинутая молодежь того времени выпивала в единственной комнате — спальне-гостиной-баре. Я однажды привел туда девушку-бомжиху Жанну Агузарову. Правда, она тогда представлялась Иванной Андерс, потому что жила по поддельным документам. Откуда у нее появился паспорт некоего Ивана Андерса, великая тайна, но Жанна приписала к имени две буквы, вклеила свое фото и стала москвичкой. Помимо этого документа псевдо-Иванна таскала с собой (и всем демонстрировала) поляроидный снимок, где она позировала в обнимку с легендой британского рока Дэвидом Боуи. Или с человеком ну о-о-очень на Боуи похожим. А может, это была фотка музыканта с девушкой, похожей на Агузарову. По-любому ясно, что Боуи она в глаза не видела. Во всяком случае, тогда, зимой 1982 года, когда мы с ней познакомились на ступеньках Большого театра, где Жанна слушала авангардный музон в стареньком плеере.

Она немножко рисовала, чуть-чуть писала и в целом пыталась как-то заякориться в столичной богеме. При всей своей асексуальности мне Жанна показалась все же очень прикольной девчонкой, которую как минимум стоило таскать с собой. Контент в ней всегда чувствовался мощный. Ну так вот, пришла она со мной к Мишке. А Королев, после того как выпивал, любил, аккомпанируя себе на гитаре, затянуть что-нибудь из рок-фольклора. И Жанна вдруг подхватила. Все замерли. Помню, как в полной тишине Королев сказал ей: «Кое-кому следует прекратить страдать х… ней и начать заниматься вокалом».

Как она попала в группу «Браво», не знаю, потому что пути наши разошлись. Артем Троицкий увидел Жанну, насколько помню, в наркопритоне. Точнее, во вполне себе вельможной квартире в районе «Белорусской», где в отсутствие номенклатурных родителей, работавших в Германии, хозяйничал прикольный Подключников по кличке Ключ. Меня с Иванной привел туда Сережа Воронов, позднее игравший в группе Стаса Намина. В хоромах Ключа делали из аптечных препаратов модный тогда наркотик «фен». Конечно, не каждый, кто там бывал, интересовался именно этим. Хотя, признаюсь, я заглядывал в квартирку Подключникова с вполне определенной целью: в то время меня увлекали различные эксперименты по расширению сознания. А Троицкий, повторю, там познакомился с «Иванной», которая покорила его своим драйвом настолько, что он активно поучаствовал в ее творческой судьбе.

Костя Эрнст там не бывал, это параллельная компания. Другая история. Я помню, как Константин появился на вечеринке в квартире Наташи Макаревич. Она однажды предупредила, что сегодня к ним с Валерой в гости придет некий Костя, которого многие величали Большой, что в девичьих устах, кстати, звучало забавно. И добавила: «Но вряд ли тебе покатит. Слишком вы разные, такие не смешиваются: как родниковая вода с растительным маслом». Однако, как выяснилось, Косте дано резонировать с другими. Это не способность подстроиться, а действительно талант поймать волну. Мы с Наташей тоже были совершенно ни в чем не схожи, из общего — лишь остервенелое пристрастие к никотину, которое порядком нервировало ее мужа, потому что дымили мы с ней бесконечно. При этом с Эрнстом мы оба — ия, и «маленькая Макаревич» — совпали. Кстати, она и первая супруга Кости, Анна Силюнас, очень похожи внешне. Субтильные смуглые девочки, ироничные и наблюдательные, общительные и компанейские, при этом себе на уме.

* * *

Да, и про Макаревичей, и про Агузарову — ложноножки. Но, напомню, такие отступления, по мне, важны для воссоздания атмосферы.

* * *

Костя Эрнст родился 6 февраля 1961 года в Москве. Все родственники (по обеим родительским линиям до третьего колена) были железнодорожниками, но его отец Лев Константинович в 1951 году поступил во Всесоюзный институт животноводства и стал ученым, академиком. И его единственный ребенок поступил на биологический факультет Ленинградского университета, который закончил в 1983 году. Защитил диссертацию по теме «Динамика созревания мессенджер-РНК при созревании ооцитов млекопитающих in vitro».

Спустя пять лет, в 1988 году, начал сотрудничество со «Взглядом».

В 1990 году в рамках телекомпании «ВИD» сделал программу «Матадор», которую многие до сих пор считают эталоном стиля.

В 1992 году получил спецприз фестиваля «Кинопресса-92» как один из лучших пропагандистов кино.

Его жена Анна, театральный критик, дочь профессора естествознания, родившая в январе 1994 года дочь Александру, после развода работала в «ВИDе» у Саши Горожанкина, курируя журнал «МузОБОЗ» (там же у Горожанкина трудилась и Юлия Сагалаева, дочь ТВ-магната… «Гараж» вообще привечал родственников, в том числе и моих, как помню).

Потом был рекламный «Русский проект» (приз «Золотая Олива» на Международном фестивале телевизионных программ в городе Бар), про который автор говорил: «Это такая отдушина для меня, потому что это тоже кино, пусть даже полутораминутное. И хотя телевидение в России замечательное, с вполне европейским уровнем развития, мы все-таки отстаем от мира по телевизионным формам. Они часто калькируют существующие формы, а всегда хочется придумать что-то оригинальное».

За мегамюзикл «Старые песни о главном — 3» получил приз «Золотая Антенна» на Международном фестивале музыкальных и развлекательных программ в Албене.

Эрнст стал настолько культовой фигурой в медийной среде, что позволяет себе игнорировать столь желанные его коллегами знаки внимания. По личному опыту знаю. Возглавляя журнал «Компания», неоднократно — согласно солидарному решению редколлегии и экспертного совета — предлагал Косте лауреатство в ежегодных мероприятиях еженедельника: «Компания года» и «Менеджер года». Из года в год, анализируя с чисто экономической точки зрения деятельность Эрнста и руководимого им СМИ, приходили к решению: лучший. И канал, и гендир. И последовательно, из года в год получали отказ: слишком занят, чтобы приехать в «Метрополь» (тогдашнюю традиционную площадку наших мероприятий) на церемонию вручения. Согласно уставу премии, в отсутствие победителя награда делегировалась «серебряному» призеру. Приз доставался то Станкевичу (за НТВ), то кому-нибудь еще.

Конкурирующий канал РТР вполне празднично представил мэтра в день полувекового юбилея: «Он — один из тех, кто стал первопроходцем и строителем нового ТВ. Те, кто работают с Константином Эрнстом, говорят, что он каким-то образом точно знает, как надо делать рейтинговые передачи и шоу, снимать качественное кино. Почти каждый теле- и кинопроект, к которому он приложил руку — будь то „Старые песни о главном“, „Ночной“ и „Дневной“ дозоры, — становятся событиями в российском медиапространстве. Генеральный продюсер — то, что раньше было должностью, теперь его почетное звание.

— Телевидением я никогда не собирался заниматься и, собственно, иногда удивляюсь, почему занимаюсь им сейчас, — признался в одном из интервью Константин.

Исключительный вкус — то, что не хватало телевидению, — у Эрнста, как говорят, врожденный. В конце 1980-х молодежная редакция, а точнее, ее „Взгляд“, — это самое модное, дерзкое на отечественном телевидении первый увидел сюжет Эрнста об эротике в кино. „Этот далеко пойдет“, — поняли теленачальники, когда в эфире появилась полностью авторская ни на что не похожая часовая программа «Матадор». Рафинированный и эстетствующий человек из интеллигентной семьи с видом знатока и голосом утомленного Печорина как будто уже тогда знал, чего хочет зритель. Думая, что смотрят его такие же интеллигенты, молодой автор получает благодарственные письма от рабочих сталелитейных заводов. Записи «Матадора» студентам факультета журналистики сейчас демонстрируют как безусловный образец качественного телевидения. А ностальгия по тем временам сохранится и у зрителей, и у самих взглядовцев».

Мне сложно говорить про Эрнста, потому что на самом деле мне очень многое нравится из того, что он делает в кино. «Чужая», по мне, так вообще шедевр. «Высоцкий. Спасибо, что живой» и через полвека будут смотреть… Но стоит только начать нахваливать Большого, как отовсюду слышится: «Ню-ню. Ага. Лизнул зачетно». Из-за того, что Константин Львович возглавляет державное телевидение, все его кинопроекты воспринимаются «медийкой» в штыки. А ведь он действительно умеет снимать кино! Больше скажу, только это дело Костя, кажется, и любит по-настоящему. И мечтать о кино начал еще в те времена, когда мы подкалывали его внешним сходством с режиссером Аланом Паркером, намекая, что американец гостил в Москве месяцев за девять до его рождения. Костя, конечно, якобы серчал, говорил, что мы, мол, придурки, но сдается, что ему это сравнение казалось как минимум лестным.

«Маленькая Макаревич» прозвала его Ботаником. В наше время это слово абсолютно не имело нынешней пренебрежительной коннотации и несло только одну смысловую нагрузку — человек занимается наукой. Костин отец, известный биолог Лев Эрнст, академик ВАСХНИЛ, наверное, мечтал, что сын найдет себя именно в этой сфере. Костя закончил биофак в Ленинграде, в двадцать пять лет защитил кандидатскую — словом, удивительно, почему он так и не стал ученым. Ботаник был богемным не только по образу мыслей, но и внешне. Одевался артистично, носил длинные волосы, что часто провоцировало комические ситуации.

Однажды Тельман Гдлян (был такой старший следователь Генпрокуратуры, который вел дело зятя генсека Брежнева, Юрия Чурбанова) назначил мне встречу на Пушкинской площади. Я должен был вернуть ему том уголовного дела, который таскал в рюкзаке с бутылкой портвейна и кассетами с записями T e Doors. Никакого «Макдоналдса» на Пушке еще не было, а был невзрачный скверо-пустырь, где все друг другу забивали стрелки. Я решил, что отдам следаку его талмуд и там же могу встретиться с Эрнстом, чтобы двинуть в гости к Градскому на котлеты. А Ботаник, в свою очередь, позвал с собой братьев Алейниковых. И вот когда Тельман Хоренович увидел Эрнста в компании пары экстравагантных киноноваторов, он, подхватив меня за локоть, отвел в сторону: «Это же хиппарики. Женя, ты же известный советский журналист, ну с кем ты связался?» — «Ну с этими двумя я не знаком, а третий — кандидат наук». Где сейчас Тельман Хоренович, увы, не знаю, а вот где Константин Львович, знают все.

* * *

Наташа Макаревич ошиблась, когда предположила, что общего языка мы с Эрнстом не найдем. Тем же летним вечером Костя предложил: «Я послезавтра лечу в Крым. Едем вместе?» Я был легким на подъем и с готовностью согласился. Так впервые оказался в незабвенном Никитском ботаническом саду, где на территории можжевелового заповедника располагался засекреченный мини-санаторий для гигантов сельскохозяйственной мысли, и, естественно, Костин отец, второй человек в академии, имел возможность переруливать свою вельможную квоту на единственное чадо. Жили мы совершенно по-студенчески — в одном номере, закрепленном за Львом Константиновичем.

Кстати, привычка жить в одном номере однажды сыграла со мной заокеанскую шутку. В Атланту по приглашению MTV летом 1991 года мы приехали с Крисом Кельми, которого злые языки дразнят Калинкиным. Я его знаю со школьных времен и помню, что Калинкина — это девичья фамилия его мамы, а вот Кельми, как и полагается, — папина. Правда, зовут его на самом деле Анатолием Арьевичем. Но это к слову. МЕУшники принимали нас замечательно. Джим Рокко, возглавлявший контору Creative Video, повез нас в курортное местечко на юге Флориды, где каждому почетному гостю из «империи зла» забронировали по гигантскому сьюту в Marriott’e. Мы с Кельми от души изумились: «Джим, да на фига такая роскошь? Мы и в одном номере переночуем, всегда так делаем». — «О’кей. Я все понимаю», — многозначительно заверил нас американец, изобразив на лице сложную гамму чувств. Только когда за ним закрылась дверь, до нас дошло, что он принял нас за голубую парочку. А мы-то просто подумали: зачем принимающей стороне палить бабло, когда номер — двести квадратных метров? Короче, в каждой стране свое тяжелое наследие — вот я о чем. И да, это еще одна ложноножка.

В общем, жили мы с Эрнстом в пансионате для заслуженных ботаников и не парились. Ели ароматные шашлыки, пили то, что делали местные из винограда, и регулярно посещали — с целью получения дозы адреналина — вышку в закрытой зоне местного заповедника. Прыгать там строжайше запрещалось по причине крайней стремности донного ландшафта. Подводные скалы были в солнечные дни прекрасно видны, и нырнуть следовало в небольшое по площади окно «свободной воды». Короче, небольшой люфт — и можно было разбить к такой-то матери весь организм. Теперь даже вспоминать неуютно, а тогда прыгнуть было, как чашечку ристретто выпить. Соленая черноморская вода смывала испарения потребляемой в весьма неумеренных количествах приторной «Изабеллы», а свежеприобретенная бодрость помыслов воодушевляла на продолжение подвигов. По дороге к пансионату мы обычно приглядывали удачное место для ночного проникновения на опытную плантацию, где растили совершенно удивительные по своим качествам персики. Тоже адреналин, потому как посадки охранялись свирепыми овчарками и непросыхающими дядьками с заряженными картечью ружьями. Зато на приманку чудо-фруктов мы потом легко заманивали курортных барышень. Костя пользовался бешеным успехом и у скучающих девиц на отдыхе, и у тех, кто жил в том краю круглогодично.

В один из наших последних приездов в королевство вельмож-ботаников, это был 1989 год, мы почуяли, как улетучивается хмельная беззаботность из этого райского места. Номенклатурному оазису функционировать оставалось недолго, циркулировало словечко «перестройка» и все такое. Наше приятно закумаренное состояние вовсю пытался разрушить Саша Люби — Любимов, которого мало волновали прелести курортной жизни, зато очень заботили мысли о грядущих переменах, программе «Взгляд» и «в здоровом теле здоровый дух». Еще в Москве он стряс с нас клятву, что мы составим ему компанию в утренних кроссах по прибрежной гальке. А потом непременно будем взрезать морскую гладь бодрым кролем. Мы поклялись на виниле его любимого квартета Queen… В первый день Александру Михалычу в пробежке было единодушно отказано с мотивом «да ты чо, мы же вчера же только прилетели, блин». Во второй — на основании тотального обгара конечностей (никто ведь не пользовался ничем солнцезащитным). Ну а на третий. уже по сложившейся традиции.

Так что каждое утро самый харизматичный ведущий самой рейтинговой программы СССР мчался по утреннему саду в гордом одиночестве, распугивая пернатых обитателей и полусонных ящериц. За завтраком, неодобрительно взирая на принесенную в уютную мини-столовую бутылку портвейна, початую с вечера, Саша ворчал, шутливо клеймил нас позором, обвинял в предательстве интересов гласности, грозился вернуться в Москву. Мы охотно соглашались и торжественно обещали ему со следующей же трапезы прекратить бухать по утрам (и надираться как он, т. е. лишь после диетического полдника), взяться за ум, а по возвращении в столицу непременно совершить творческий переворот в отечественном телевидении.

Тем августом в номер пансионата, выписанный на Эрнста, вселилось максимальное количество гостей. Помимо нас с Большим — Андрей Макаревич, Саша Любимов, Наташа Негода с ее тогдашним бойфрендом. Сейчас уже удивительно, как мы все, такие разные и непростые, умудрялись чудесно сосуществовать в том ботаническом раю. Иногда задаю себе вопрос: смогли бы мы, нынешние, так же? Вряд ли. Другие стандарты и правила. А тогда нас напрягал разве что спутник Негоды, ныне влиятельный кинодеятель Сергей Толстиков. Да и напрягал лишь потому, что мы все симпатизировали его предшественнику Мише Ефремову, с которым у Негоды случился бурный и продолжительный (как аплодисменты) роман. Наташку любили все, в шутку называя девушкой без ПМС, потому что она, казалось нам, никогда не капризничала. Добрая, искренняя, она умела с кайфом смеяться чужим шуткам, любила выпить в компании под треп о судьбах мира и искусства, да вообще для всех нас была своим парнем. А как мы офигели, когда Наташку в эти секс-символы записали! Негода в нашей компании вообще не воспринималась как эротический объект. Конечно, и «Маленькая Вера», и последующая фотосессия в Playboy стали просто бомбой. Она всех сделала. Всех. Даже тех киношных ханжей, которые с возгласами «Позор!» покидали Дом кино во время премьеры ленты. Окончательно все перевернулось с ног на голову, когда Негода отбыла за океан и снялась для культового мужского журнала. Для актрисы, которая только что целомудренно позировала для «Советского экрана», появиться на обложке Playboy ню с надписью на короткой майке From Russia With Love было невероятно отчаянным поступком.

Наташа с Мишей друг другу подходили невероятно — оба редкостные раздолбан, любители погулять на широкую ногу. Ну и оба актеры, в конце концов. Наташа училась у Ефремова-старшего в Школе-студии МХАТ, Миша же вспоминается мне в ПРОКе на Красной Пресне, где он прыгал со столика на столик и вопил, что он вроде как теперь Бэтмен. Прочитав заметку про какой-то из последних «Кинотавров», был рад узнать, что за четверть века Ефремов практически не изменился.

Негода по типу, как мне кажется, женщина-дочь. Ей нужен рядом человек, который будет говорить, что надо есть и что не надо пить, где стоит сняться, а где ни к чему. Мне она запомнилась жуткой растрепой, постоянно терявшей ключи, вещи и какие-то важные бумажки. Эдакий неуклюжий медвежонок: ее хотелось защищать и охранять. Когда появился Толстиков, стало ясно, что защитят ее и без нас. Хотя он всею своею номенклатурностью рядом с беспредельно богемной Наташкой смотрелся чужеродной пломбой в младенческой пасти. Короче, они вскоре съехали на частную квартирку — проводить дальше свой «медовый месяц» (условно говоря, потому как Негода успела посетовать на занятую графу «семейное положение» в паспорте своего избранника).

Их свято место в ботаническом раю долго не пустовало, потому что в городе наткнулся я на Костю Кинчева («Алиса» гастролировала по югам) и пригласил его погостить у Большого. Рокер приехал вместе со своей роскошной супругой Сашей Амановой. И опять же, естественно, ночью дал концерт на балконе… Академики на следующее утро за завтраком строго выговаривали Эрнсту, не без опаски косясь не столько на мрачного с похмелья, охрипшего после ночного шоу и покрытого татуировками Кинчева, сколько на его ослепительную спутницу, отравлявшую едким никотином девственную атмосферу номенклатурной гостиной, где до Амановой никто не решался курить — даже Градский, на которого управу, казалось бы, никому не найти. Тогда же, за завтраком, родилась идея снять клип на одну из песен «Алисы». «Аэробика» стала первой киноработой биолога Эрнста. И показана была эта работа в самой популярной программе страны — «Взгляд».

Негода была официально признана «Советским экраном» лучшей актрисой года. Скандальная «Маленькая Вера» получила большой специальный приз жюри Международного кинофестиваля в Монреале и премию ФИПРЕССИ в Венеции. Еще были Гран-при в Чикаго, титул лучшей актрисы в Женеве. И казалось, это только начало! И лишь Ботаник, не поверив в ее светлые перспективы, заметил, что со всей этой п. бенью Негода теперь вряд ли взлетит. И оказался прав. Многие из Костиных прогнозов сбывались, несмотря на их кажущуюся абсолютную нелепость.

Да и карьера самого Эрнста поразительна. Когда во время коллективного просмотра фильма с участием Настасьи Кински он вдруг сказал: «Обязательно когда-нибудь обсужу с ней эту сцену, она лажает», — мы решили, что Котя просто банально гонит. Нет, можно, конечно, сколько угодно любить кино, но это не значило попасть в киноиндустрию. Особенно когда все поделено, расписано и меньше всего там ждут биологов. Тем более таких — раскрепощенно-богемных и одновременно способных двинуть оппоненту в челюсть. Взрывнее Эрнста в нашей компании был только Люби, который тоже вскипал с пол-оборота и без всяких раздумий лез в драку, игнорируя явно проигрышный расклад (оттого ходил то с проломленной головой, то в шрамах). Костю в большей степени воспитала улица, и периодически она о себе напоминала. Он запросто мог сцепиться с какими-нибудь мужиками в очереди за портвейном. И даже резонное: «Слушай, завязывай давай, восемь же человек. Отмудохают как тузиков!» — его не останавливало.

Кстати, когда Кински приехала в Москву, он протусил-таки с ней всю неделю. Знаю это от общего знакомого, который по-прежнему работает на Первом. Поскольку Эрнст все время заваливался с разными, но по-всякому интересными спутницами, коллега спросил его как-то:

— Тыс кем сегодня будешь?

— С Настей.

— Что за Настя? Я ее знаю?

— Эээ. Вряд ли. Но видел — сто процентов.

Ну и ладно. Но, говорит, надо было видеть лица собравшихся, когда Эрнст, приобнимая голливудскую диву, нарочито небрежно представил Кински:

— Знакомьтесь, это Настя.

И если уж никто не верил в кинематографическую звезду Ботаника, можно себе представить, как все восприняли новость о его назначении на руководящую должность. Когда Сергей Шолохов во время обеда в прибрежной «Иверии» на «Кинотавре-95» поведал собравшимся за столом, что Костя возглавит ОРТ, мы поржали и заключили: мол, Шолохов нас разводит. Ну каким образом абсолютно творческий Котя будет, например, увольнять или принимать на работу сотрудников? Это не укладывалось в голове. Бизнесом надо ж рулить, а Эрнст снимал выпуски своего культового «Матадора» на кинопленку. Эстетствовал. Саша Горожанкин, директор «ВИDа», чуть ли не матерился, орал, что это плохо кончится, — ведь на одну передачу тратится столько, что годовой цикл отснять можно. И вообще сейчас кино-то не всегда снимают на кинопленку! Костя слушал, вроде не спорил и… снова снимал. Его не парило. Полет творчества не предполагал ничего низменного типа денег.

 

VI.IX. Переадвокат Макаров

Фигура самого Листьева тотально мифологизирована. Что вполне закономерно в контексте его трагической гибели. И один из мифов — убили журналиста. На самом деле — расстреляли бизнесмена. Первой этот тезис озвучила, насколько помню, Ирина Хакамада, на следующий день после трагедии (а в том контексте подобные заявы было делать непросто). К весне 1995 года у Влада, ставшего ТВ-персоной № 1, было много завистников и просто врагов. После того как его назначили гендиром ОРТ, стало ясно: он из «ВИDа» свалит со своими рейтинговыми проектами. И с деньгами, которые эти проекты приносили в компанию. Коллеги были не в восторге.

Осенью 1994 года Влад собрался разводиться. По причине, мне неведомой. Но я помню, что Альбина Назимова через друга семьи, Андрея Макарова, дала понять «видовцам», что в случае развода отсудит акции Листа, все 16,43 %. Макаров был тогда адвокатом со связями интересными, влиятельный деятель гей-тусовки. Хотя за пару лет до этого его попалил Марк Дейч, поведавший, что Андрей Михалыч — платный осведомитель КГБ: его завербовали по «голубой» линии, ведь в СССР гомосексуалистов преследовали по статье 121 УК РСФСР. Саша Невзоров рассказывал мне, как над Макаровым стебались в Думе: он откликался на имя «Таня» (это была его сексотовская кличка), и порой кто-нибудь из депутатов громко окрикивал депутата: тот неизменно отзывался. Словом, связи у него были. И депутатские, и гейские, и лубянские. Скандалов, разборок имущественных никто в компании не пожелал. Саша Любимов с Андреем Разбашем наехали на Влада и сказали коллеге, что, дескать, развлекайся как хочешь, но никаких разводов. Лозунг тогда был в компании официальный: «Все только начинается». Все только и начиналось. Влад с Альбиной жили в маленькой квартире на Новокузнецкой. Никаких хором еще не было: Альбина лишь строила знаменитый «круглый дом», в котором они позднее жили с Разбашем. И личной охраны не было ни у кого. Только у самой Альбины, потому что она все время намекала, что ее могут похитить. Влад настоял, чтобы директор «видовский» Саша Горожанкин оплачивал для нее «личку».

Александр Политковский рассказывал мне:

«После того как расстреляли Влада, Саша Любимов всех акционеров слил. Собрал нас, сказал: „У нас проблемы с Первым“, мы, мол, должны продать свои доли. Переговорщиком с представителями канала назначили Ваню Демидова. Я уперся. Саша Горожанкин тоже вроде как сопротивлялся. Но недолго. Со мной встречался Андрей Разбаш, уговаривал меня отдать акции. Все было очень запутано. Там темные истории были с кредитами, которые понабрал Влад. Кто, кому и сколько должен — было не понять. И произошло то, что произошло. Тогда как раз и формировалась эта новая система ТВ-взаимоотношений, с бесконечными откатами, с воровством бесконечным, и эта нынешняя система — для меня неприемлема.

Бизнес любых соратников и друзей превращает в бизнес-партнеров. Ну а я выбрал путь творческой свободы. Это принципиально, потому что сейчас, оставаясь свободным, работать в политической журналистике невозможно. Но для меня важно оставаться самим собой, а нынешнее телевидение — это гадюшник, и рулят этим гадюшником коллеги, которые когда-то браво „воевали“ с номенклатурными советскими ТВ-боссами — Лапиным и Кравченко. А сами?

Работая во „Взгляде“, мы были уверены, что журналистика — это творчество, а не инструмент извлечения прибыли. Уверен, что тех, кто руководит нынешним коррумпированным телевидением, ждут серьезные неприятности, потому что на самом деле не все в этом мире дозволено. Подразумеваю логику жизни, которая людям не подвластна. Где недавние медиаолигархи? Владимир Гусинский? Борис Березовский?»

* * *

Член совета директоров ОРТ, вице-президент «Альфа-Банка» Александр Гафин вспоминал, что когда Листьева назначили генеральным директором, он на каком-то совете у Игнатенко предложил закрепить за ним телохранителя.

«В ответ на это предложение все члены совета директоров и сам Листьев рассмеялись. К великому сожалению, прав оказался я, а не они. Листьев до самого последнего дня своей жизни ездил и ходил без всякой охраны, правда, всегда носил с собой пистолет».

На самом деле Саша неспроста поднял эту тему. На какой-то тусе, посвященной подготовке первой «ТЭФИ», Влад сказал Гафину, что обзавелся пистолетом по настоянию ментов. Александр попытался выяснить подробности, но Листьев крайне неохотно пробурчал что-то про «серьезных людей». Гафин, по-моему, до сих пор сетует, что в свое время порекомендовал Березовскому и Бадри познакомиться с обаятельным «взглядовцем». Эти двое раздумывали, кого поставить во главе Первого канала «Останкино»: Эдуарда Сагалаева или Анатолия Лысенко. Гафин — единственный в тусовке «семибанкирщины» был своим человеком в богеме и хорошо представлял себя настроения ТВ-бомонда.

* * *

Дмитрий Захаров:

— Влад никакими сакральными знаниями по поводу предчувствия своей смерти со мной не делился. Он не боялся, потому что знал: сначала угрожают, а только потом убивают. Нет смысла убивать, если можно договориться. Значит, не договорились. Из мистического помню такой случай. Мы часто стояли в подвальном буфете в очереди за кофе. Грядет эфир, а перед нами все вклинивается по десять человек, занимавших очередь заранее. Мы понимаем, что кофе уже не попить, и тут Листьев произносит сакраментальную фразу: «В „Останкино“ легче убить человека, чем пропустить его впереди себя».

* * *

На первой же церемонии во МХАТе имени А. П. Чехова Листьеву была присуждена первая «ТЭФИ» «За особый вклад в развитие телевидения». Посмертно. Премию через девять недель после роковых выстрелов 5 мая 1995 года в самом начале церемонии получила Альбина. Вели ту церемонию Арина Шарапова (тогда ведущая «Вестей» на РТР) и Владимир Познер. Среди зарубежных гостей — партнер Познера по телемостам Фил Донахью. Лучшим ведущим развлекательной передачи был признан Леонид Якубович («ВИD»), сменивший Влада у барабана «Поля чудес». Спецприз за мужество — Елена Масюк (НТВ). Лучший ведущий информационной передачи — Николай Сванидзе (РТР), который, как говорили, стал лауреатом, потому что члены Академии решили «не выбирать из двух прекрасных дам»: в номинацию попали еще Татьяна Миткова и Светлана Сорокина (победитель сказал: «Если бы приз получила одна из милых дам, стране грозила бы национальная смута. А с меня что взять?»). Лучший репортер — Владимир Лусканов (НТВ). Лучший ведущий публицистической передачи по версии того жюри — телекиллер Андрей Караулов (Продюсерский центр «Московский стиль»), который, по словам Ирины Петровской, взял смокинг напрокат в костюмерной Большого театра. Вот, собственно, и все. Остальные номинации — передачи и фильм.

Петровская писала: «Перед объявлением победителя в номинации „Лучшая познавательная программа“ на сцену вышел фокусник со своей ассистенткой. Она быстро сбежала в зал и вытянула на сцену из первого ряда никому не знакомого молодого человека. Фокусник туго обвязал женщину веревками, после чего накрыл ее и молодого человека блестящим мешком. Когда через несколько секунд мешок сняли, пиджак молодого человека оказался на женщине — причем под веревками. Юноша же предстал перед изумленной публикой в одной рубашке, но с кобурой и ножом, прикрепленными к брючному ремню, а также весь перевитый проводочками спецсвязи. В первом ряду сидела супруга Президента России Наина Ельцина с Ирэной Лесневской, президентом телекомпании „РЕН ТВ“. Именно телохранителя Ельциной и вытащили на сцену иллюзионисты-артисты. Из телетрансляции этот курьезный эпизод был вырезан — по настоятельному требованию начальника охраны, убедившего организаторов церемонии, что показывать — всем дороже. И сотруднику охраны, нарушившему инструкцию, и телевизионщикам — если они осмелятся обнародовать сей щекотливый факт… Да, это было то романтическое время, когда зрители еще любили ведущих как родных и всерьез обсуждали, кто на свете всех милее, всех румяней и белее — Миткова или Сорокина, Сорокина или Миткова? Это было то романтическое время, когда телевизионщики с разных каналов еще радовались (или делали вид, что радуются) успехам коллег-конкурентов. Это было то романтическое время, когда организаторы церемонии еще не высчитывали с математической точностью, как рассадить в зале друзей-врагов, чтобы не случилось скандала и кто-нибудь из обиженных не покинул церемонию в знак протеста против несправедливой рассадки. Рейтинг — нынешний царь и бог телеэфира — еще не подчинил себе, всесильному, все помыслы слуг эфира. Эра нового ТВ только начиналось».

О самовыдвижении Листьева на пост, ставший для него роковым, — ниже. А из так называемой «семибанкирщины» при власти сейчас остались только коллеги Еафина по «Альфа-Групп»: Петр Авен да Михаил Фридман. Ну еще и подельник Михаила Прохорова — Владимир Потанин. Владимир же Винокуров — на Троекуровском кладбище. Борис Березовский — на английском. Владимир Еусинский, и Александр Смоленский — в эмиграции. Михаил Ходорковский — в заключении.

К сожалению, Листьев погиб в досетевую эпоху, и в Интернете почти нет его интервью. На просторах ЖЖ нашел любопытное. Предлагаю ознакомиться с творчеством ЖЖ-юзера bardokin.

 

VI.X. На фига делать в Листьеве дырки?

Так я назвал свой материал в новокузнецкой газете «Твои проблемы». Летом 1992 года в Кузню приезжал Владислав. Он тогда рубил бабки, ездил по стране со своим колесом «Поля чудес» и устраивал шоу, что называется, на местах. Интервью Листьев согласился дать очень легко, несмотря на то, что интервьюеру было 22 года и он сильно-сильно волновался. Почему я задал этот вопрос — про безопасность и не боится ли он, что его убьют, не знаю. А когда его убили, почесал затылок — может сглазил? Раз уж все делятся воспоминаниями о Владе Листьеве, то я тоже. Вот, собственно, само интервью с небольшими купюрами.

БАРДОКИН: Владислав, начнем с политики и программы «Взгляд». Как Вы считаете, сыграл ли «Взгляд» определенную роль в развале СССР?

ЛИСТЬЕВ: Вы задаете вопрос, уже зная ответ. Мы все, граждане этой страны, сыграли в процессе значительную роль. И смотря что подразумевать под «развалом». Я считаю дезинтеграцию не такой уж трагичной. Это исторический процесс. Россия слишком богата нефтью и газом, чтобы страдать от отделения Прибалтики и Украины.

Б: Сейчас в Новокузнецке проходит кампания по сбору подписей против Ельцина, Вы бы подписались?

Л: Нет, сегодня нет. Пока я не вижу ему альтернативы. Была бы реальная фигура, возможно, и поставил бы подпись.

Б: Переворот 19 августа — просто переворот или все сложнее?

Л: И проще, и сложнее… Сейчас все кажется забавным. Я вообще о путче узнал поздно. Жена утром будит и говорит: «Влад, что-то случилось, по ТВ „Лебединое озеро“ показывают». Я отвечаю: «Наверное, технические неполадки».

Случилось то, чего боялись несколько лет. Поэтому и стали вести себя, как при настоящем военном перевороте. Перепугались, начали вспоминать «незасвеченные» перед органами квартиры, прятали там кассеты, потом носились по Белому дому, ждали штурма. Какие-то люди баррикады строили, а вся Москва делала вид, что ничего не происходит. Что такое 50-100 тысяч человек для девятимиллионной Москвы?

Мы не победили бы, если бы переворот проводился по-настоящему — с арестами, комендантским часом. И никто нос бы не высунул, страх-то он в крови.

Б: Как Ваши коллеги относятся к тому, что Листьев стал шоуменом, вернее, конферансье в новокузнецком цирке?

Л: Нормально, они тоже по стране ездят и с людьми встречаются. Хотя так работать сложно. Сперва я прилетаю в Кемерово, провожу игру, потом лечу в Москву, два дня монтирую тему и опять на самолет — уже в Новокузнецк, хоть между вашими городами 200 километров всего.

Б: Говорят, «Поле Чудес» — полная копия американской программы «Колесо Фортуны»…

Л: А это ничего, что Вы у меня интервью берете? Этот жанр журналистики тоже до Вас кто-то придумал. «Поле Чудес» — форма тележурналистики.

Б: В игре Вы путали имя ассистентки. Местную девушку взяли?

Л: Нет, что Вы. Они со мной из Москвы ездят. До этого долго была Жанна, теперь Света.

Б: Имидж не хотите сменить? Очки на линзы поменять, усы сбрить?

Л: Нет, не хочу. К очкам привык, стригся в прошлом году. И усы люблю отпускать.

Б: В Новокузнецке каждый второй носит газовый баллон в кармане, а как Вы решаете вопрос своей личной безопасности?

Л: А никак. У меня нет ни пистолета, ни автомата, ни газового баллона. Если захотят убить, то ничто не поможет. Убийца — он всегда подготовленный человек. А мне даже в армии стрелять не пришлось. Конечно, имея оружие, чувствуешь себя уверенней, но я же не буду перестрелку устраивать. Да и вообще, на фига в Листьеве делать дырки?

Если без оружия нападут, то максимум чего могу я бояться — синяков. Один на один — вопрос спорный, кто кого. Тут уж «фифти-фифти».

 

VI.XI. Дамоклов меч

Это убийство, пока оно не раскрыто официально, грозный дамоклов меч, который можно подвесить над любым непокорным. Начнет какой-нибудь олигарх что-то не то мутить, а ему: да ты же Листьева, сука, убил! Потому что показания-то есть на каждого, начиная от членов семьи и кончая почти всеми более-менее видными бизнесменами той поры. На многих собраны тома. И развернуть дело можно по любому. Хороший инструмент давления. А если продекларировать «убийство Влада Листьева раскрыто» и назвать фамилии, то карта разыграна. Кто от этого выиграет? Только те, кому нужна правда. Таковых, увы, немного.

Где-то за четыре с половиной года до тех роковых выстрелов 1 марта 1995 года на тесной кухоньке одного из ведущих «Взгляда» обсуждалось — как «убить Листа». Сам слышал. Был равнодушным свидетелем, хотя формально участником вялой дискуссии. Не мой это был праздник, по любому. Мне в тот вечер хотелось бы двинуть куда-нибудь, где девки, выпивка, веселье да кураж. О судьбах державы и отечественной (тогда еще советской) «медийки» по сотому кругу тереть с приятелями было скучновато.

Имен двух своих собеседников, естественно, не назову. И вовсе не потому, что оба при постах вельможных, а по той простой — как Колумбово яйцо — причине, что им по жизни обязан, по-своему их люблю и почитаю. И бог весть как им такое упоминание придется. Да и никаких штрихов это к повествованию не прибавит, портрет эпохи не скорректирует и, самое главное, был (не только в отношении Листьева) на тот момент с друзьями солидарен стопроцентно.

Разговор же велся о том, чтобы выстроить некую комбинацию, которая позволила бы однозначно сманипулировать «Лысым», вынудив последнего навесить на Влада исключительно несерьезную телеразвлекуху. Всякие «поля чудес». В презумпции того, что настоящая крутая журналистика — исключительно политическая. Тогда, осенью 1990 года, этот тезис сомнениям не подвергался. Это казалось величественной — словно негорелая Останкинская башня — константой телебытия. Короче, все мы, как позже выяснилось, проявили близорукость и тотальную маркетинговую безграмотность.

Но манипуляция удалась. И Листьев был решением начальства «прикончен». Прикончен как политобозреватель: ему была отведена роль «клоуна», придушенного официантской «бабочкой» в несерьезном «Поле Чудес».

Мда. Все мы помним, что из этого вышло. Листьевская программа стала бесспорным чемпионом рейтингов, и рекордные рекламные сборы этого проекта скоро превратили «Поле» в финансового донора. Донора вполне добротных и достойных передач. Передач, утративших тем не менее актуальность и бойцовский флер — «Политбюро» Александра Политковского и «Красный квадрат» Александра Любимова & Андраника Миграняна. А ведь грезилось, что именно эти два проекта станут флагманскими в линейке компании «ВИD» («Взгляд» и другие).

Листьев доказал всем, что он действительно феноменальный шоумен. Суперпрофи, великолепно чувствующий формат. И, оказавшись как бы за периметром «подлинной журналистики», Влад революционизировал постперестроечное ТВ, сумев сделать передачу, которая и сейчас «живее всех живых». И ровно через год после запуска (1 ноября 1991 года) он легко отдал бразды ведущего капитал-шоу Леониду Якубовичу, хотя, казалось бы, мог сам беспечно купаться в лучах всесоюзной славы.

Словом, удивил. Прежде всего, коллег по телекомпании «ВИD».

Замечу, что обвинения в заговорах вовсе не редкость в ТВ-среде. Тот же Лысенко рассказывал:

«Я даже в суд подавал на Лисовского. Меня обвиняли в том, что я хотел убить Мишу Лесина. Меня следователь допрашивал: „Вы же хотели избить Лесина?“ У них была прослушка моей беседы с лесинским партнером Юрой Заполем, которому я признался: мол, видел Лесина и кроме желания долго бить ногами, ничего не испытал. А что я в виду-то имел? Миша, подлец, приехал из санатория, выправил сломанный боксерский нос, загорел, похудел. Когда я его, красавца такого, увидел, подумал: „Удавил бы“. А в перехвате телефонных переговоров это выглядело как желание покуситься на министра печати».