Человек в кепке

В 1990 году трое ведущих «Взгляда» стали депутатами Верховного Совета. Александр Политковский шёл по округу № 1. И удостоверение у него, кстати, было № 1. Как он сам любит поиронизировать по этому поводу: «У нас в истории уже был человек в кепке с партбилетом номер один». Впрочем, на тех выборах победили не журналисты персонально. Принято утверждать, что победила передача. Тоже номер один. Теперь такой нет.

Будучи несколько причастным к мегапроекту молодёжной редакции Гостелерадио СССР, я, конечно, не могу не быть пристрастным. Но полагаю, что никто (из журналистов, во всяком случае) на деструкцию страны ставку тогда всё же не делал. Во всяком случае, не Александр Политковский. А для меня именно он, репортёр № 1, всегда персонифицировал программу. И её стягом была знаменитая Сашина кепка. Когда «свободный форвард» передачи появился в студии в качестве ведущего, «Взгляд» сделал премьерный рывок на пути к легенде. Ну и стал мифологизироваться темпами ударными, обрастая сказками и бронируясь трактовками.

Политковский «занимается не политикой, не экономикой, не социальными проблемами, а «чистой» журналистикой: выкапывает удивительные сюжеты и доносит их до зрителя. Правда, и в «чистой» журналистике никуда не уйти от политики, экономики и социальных вопросов, но они возникают попутно, как естественное приложение к выбранной теме, – а у Политковского они возникали бы, даже веди он программу «Смак»… Седой юноша, неистовый правдоискатель со взглядом обиженного ребёнка, страстно обличающий всё подряд» – таков приговор критиков.

– В начале 90-х ты депутатствовал. Вы с Владимиром Мукусевым пошли в Комиссию по правам человека Сергея Ковалёва и добились закрытия Пермской политзоны. Какой перед тобой тогда предстала элита страны?

– Помню, во время учёбы на Моховой (факультет журналистики МГУ. – Е. Д.), смотрел на соседний Кремль и думал, что там способные, интересные люди. Но, попав в кулуары, не без разочарования понял, что за кремлёвскими стенами люди, как правило, недалёкие. Нормальный человек во власть не рвётся. Согласись, трудно представить, чтобы кортеж академика Андрея Сахарова рассекал по Москве и все проспекты в его честь были перекрыты.

– В достаточно беспечном ЖЖ Стиллавина я как-то споткнулся о комментарий, из которого следовало, что многие мои современники считают, что именно ТВ-шоу «Взгляд» процентов на 75 разрушило империю советского добра.

– Держава на месте, но самое печальное, что мы наблюдаем реставрацию того, от чего пытались избавиться. Рабские гены неистребимы, похоже. Свобода так и осталась мечтой.

– Позднее ведущие «Взгляда» вместе с экс-режиссёром программы Иваном Демидовым и директором Александром Горожанкиным учредили компанию «Взгляд и другие»(«BИD»).Компания стала основным партнёром Первого канала…

– …И затем, после того как расстреляли Влада, Саша Любимов всех акционеров слил. Собрал нас, сказал: «У нас проблемы с Первым, мы должны продать свои доли». Переговорщиком с представителями канала назначили Ваню Демидова. Я упёрся. Саша Горожанкин тоже вроде как сопротивлялся. Но недолго. Со мной встречался Андрей Разбаш, уговаривал меня отдать акции. Всё было очень запутано. Там тёмные истории были с кредитами, которых понабрал Влад. Кто, кому и сколько должен – было не понять. И произошло то, что произошло. Тогда как раз и формировалась эта новая система телевизионных взаимоотношений, с бесконечными откатами, с воровством бесконечным, и эта нынешняя система – для меня неприемлема.

Бизнес любых соратников и друзей превращает в бизнес-партнёров. Ну а я выбрал путь творческой свободы. Это принципиально, потому что сейчас, оставаясь свободным, работать в политической журналистике невозможно. Но для меня важно оставаться самим собой, а нынешнее телевидение – это гадюшник, и рулят этим гадюшником коллеги, которые когда-то браво «воевали» с номенклатурными советскими ТВ-боссами – Лапиным и Кравченко. А сами?

Работая во «Взгляде», мы были уверены, что журналистика – это творчество, а не инструмент извлечения прибыли. Уверен, что тех, кто руководит нынешним коррумпированным телевидением, ждут серьёзные неприятности, потому что на самом деле не всё в этом мире дозволено. Подразумеваю логику жизни, которая людям неподвластна. Где недавние медиаолигархи? Владимир Гусинскими? Борис Березовский?

– Помню триумфальное восхождение Березовского в сопровождении тогдашнего ТВ-начальника Андрея Васильева (Васи) на сцену концертной студии «Останкино» во время церемонии, посвящёной 10-летию «Взгляда» в 1997 году. А на памятной церемонии «ТЭФИ» 2007 года, где чествовали «Взгляд» под слоганом «20 лет спустя», тебя не было. Как и родителей»передачи – Анатолия Малкина и Киры Прошутинской.

-Там, увы, многих не было. Не было Игоря Иванова, Гали Ивкиной, Сергея Ломакина, Анатолия Лысенко, Володи Мукусева, Лены Саркисян, Андрея Шипилова. Не было тех, кто делал эту передачу. Их никто не звал.

– Владимир Познер, когда на него обрушились возмущённые газетчики, отмазывался: мол Саша Любимов составлял список…

– Он прекрасно знал, кто что делал, и пускай это останется на его совести. Самое интересное, кому он это заявление адресовал? Пусть они друг друга удовлетворяют, друг друга награждают.

– Ну, вообще говоря, я могу понять, почему не позвали Владимира Мукусева. В своей книге он обвинил бывших коллег в убийстве Листьева. Ты был партнёром и другом Володи и, как понимаю, единственный из экс-коллег поддерживаешь с ним отношения?

– Я ценю талант Мукуся. Только Володе мог мальчик спеть про «Прекрасное далёко». Предполагаю, что независимо от всех конфликтов, которые существуют, Саше Политковскому или Владу Листьеву тот мальчик не спел бы. Да, в телевизионном ремесле очень важно быть человеком, которому доверяют. Которому споют. А сейчас, пожалуй, уже никому не споют. Время другое. «Взгляд» – продукт одноразового использования… Этот бренд себя изжил.

– Твоё интервью омской газете через неделю после убийства Анны (Анны Политковской. – Е. Д.): «Меня после смерти Влада Листьева стали постепенно выживать. Я не мог идти на компромиссы. Если я делал что-то безобидное, о кинопутешествиях – всё было нормально. А если что-то серьёзное – появлялись сложности. Я стал замыкаться в себе. Потом понял: чтобы хорошо заснуть, нужно употребить пиво. Ну, стал иногда выпивать. Естественно, Анна высказывала мне претензии. В новое коммерческое телевидение я уже не вписывался, это усугубляло моё эмоциональное состояние. Когда делать нечего, возникают сомнительные друзья по пивбару». Меня не было в стране во время октябрьских событий 1993 года, и поэтому я не видел ваше с Любимовым знаменитое выступление в ночь с 3 на 4 октября, когда вы призывали зрителей сидеть по домам. Говорят, оба были сильно во хмелю.

– Нет, не оба. Я просто был простужен. Знаю, что про меня распускают разные слухи. На самом деле во времена «Взгляда» мы все выпивали. Я и сейчас легко и без последствий могу себе позволить, но могу и обходиться без алкоголя в течение нескольких месяцев. Во время разъездов по стране попадаю в разные ситуации. Когда на Сахалине полмесяца ждал самолёта на Курилы, ежедневно разогревался в баньке, но так ведь там сам Бог велел. Но вот, например, на съёмках фильма «Корабль ещё плыл» бросил курить, после того как мы застряли во льдах и табак закончился.

А что касается скандала 1993 года, мы с Любимовым просто пытались сделать всё возможное, чтобы предотвратить стрельбу, я приезжал в Белый дом и уговаривал засевших там вступить в переговоры. И post factum, когда оппозиция уже была в Лефортове, в эфире Первого канала прошло интервью опального вице-президента Александра Руцкого, в котором он назвал моё «Политбюро» единственной честной программой. И Горбачёв, который был у меня в студии, отвёл меня в сторонку и тихо так сказал: «Саша, это приговор. Ельцин этого не простит. Поверьте, больше в прямом эфире вы никогда работать не будете, и передаче вашей пришёл конец». И он оказался прав.

 

Аритмия гласности

На рубеже 80 – 90-х престиж журналистского ремесла был «залитован» становлением репортёрского парламентаризма: весной 1990 года пятеро газетчиков и трое знаменитых ведущих программы «Взгляд» (Любимов, Мукусев, Политковский) стали депутатами Верховного Совета РСФСР. Влад Листьев напился и попросту не явился на ключевое собрание, только поэтому и не стал депутатом. Сергей Ломакин, формальный руководитель этой культовой программы, тоже был одним из ведущих передачи, но в депутаты не пошёл.

– Сергей, а тебе тогда, в 1990-м, в голову не приходило податься во власть?

– Мне предлагали, естественно. Как и нам всем. Но я отказался. К сожалению. Мне казалось, что эфирная работа полезнее. Я недооценил депутатский потенциал – наивный был. Позднее Егор предлагал, через «Демвыбор». Но я уже сломлен был отношением власти ко мне в начале 90-х.

– Вы с Гайдаром познакомились в эпоху «Взгляда»?

– Мы с Егором вместе учились. На одном факультете (экономический МГУ. – Е. Д.). Знали друг друга, но контакт начал складываться после 1993 года. Он ведь тоже был одинок. Как и все в команде Ельцина – союз настороженных одиночек… Тогда Алексей Головков с помощью Бурбулиса сумел убедить Ельцина привлечь «младореформаторов». И расклад был такой: «Пустим их, пусть они обосрутся». Ельцину нужен был быстрый результат: перевернуть страну, сломать «совок» любой ценой. Но разве можно за год-два изменить менталитет народа? Свердловская команда Ельцина – люди с определёнными, так скажем, взглядами, а младореформаторы были революционерами, но никогда – ни-ког-да – не были демократами. Так что не очень я во всю эту историю верил, а потому и желания участвовать в выборах не испытывал никогда.

– Но выборы ведь были «взглядовской» темой…

– Естественно. Помню, в 1989 году готовились выборы в народные депутаты СССР, и по московскому избирательному округу был выдвинут Борис Ельцин. Его соперником был Евгений Браков, тогдашний директор ЗИЛа. Власть была, само собой, на стороне Бракова: Ельцин был на тот момент в жёсткой оппозиции. Как и принято, на московском телеканале прошли теледебаты, и расклад был явно несимметричным: Бракову зрители задавали вопросы «с подачей», а его оппоненту достаточно неприятные. На следующий день мне позвонил шеф ельцинского штаба Михаил Полторанин и попросил подъехать. Я знал его и раньше как главного редактора «Московской правды» (в 1987 – 1991 гг. – секретарь правления Союза журналистов СССР, 1990 – 1992 гг. – министр печати и информации Российской Федерации, с 1992 г. – одновременно заместитель Председателя Правительства Российской Федерации. – Е. Д.). Не как человека из окружения Ельцина, а как смелого редактора. И неординарно мыслящего журналиста, публикующего бунтарские материалы. И Полторанин ознакомил меня с документами, которые тянули на сенсацию: людей, задававших каверзные вопросы Борис Николаичу, в природе не существовало. Во всяком случае, по заявленным координатам: среди адресов не было ни одного реального – всё сплошь прачечные, булочные, химчистки. Так себе эти ребята подготовились. Полторанин объездил все эти адреса, всё это засняли на камеру. Скандал, короче. Ну мы и решили пригласить его в студию «Взгляда». Он честно предупредил: «Учтите, это может довольно печально, особенно для тебя, Серёжа, кончиться. Потому что ты – штатный работник ЦТ».

Программа, как помнишь, делалась в двух вариантах. Сперва днём в пятницу шёл прямой эфир на Дальний Восток (в Москве это было обеденное время, а там – полночь). Потом чукотский вариант эфирили в других часовых поясах (на Сибирь и Урал). А вечером все снова собирались в студии и делали московский выпуск, как правило ударный. Так вот, на «Орбиту» мы мирно поговорили с Полтораниным про демократию, бла-бла-бла, а вот на Москву отыграли всю историю с подставными звонками в полный рост. В субботу утром на парковке «Останкино» было зарегистрировано рекордное число «членовозов», чёрных бронированных лимузинов, возивших членов ЦК КПСС. Члены Политбюро слетелись на спецпросмотр нашего выпуска в кабинете ТВ-руководства, а возглавляли тогда «Останкино» Председатель Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию Александр Аксёнов (сменивший Тихона Киселёва) и его первый зам Владимир Попов. Приехали в тот день Лев Зайков, Николай Слюньков и Вадим Медведев (как секретарь по идеологии).

И программа, которую мы вели тогда с Артёмом Боровиком, была названа антисоветской: «Ярко выраженная антисоветская программа, сделанная в провокационном стиле». Тогда казалось, что это финал карьеры. По итогам разборок созвали останкинское партбюро. Со свойственной ему самоиронией наш шеф Анатолий Григорьвич Лысенко, отправляясь туда, сказал: «Ну что ж, пи…ц жидёнку… меня, наверное, выгонят…»

Но как-то обошлось. Хотя свой первый инсульт он тогда и заработал. А в воскресенье по всей стране прошли манифестации в поддержку Ельцина. И в понедельник мне было сказано, что я отстраняюсь на три месяца от эфира и дело моё выносится на объединённое заседание коллегии парткома. В эфире я появился лишь через четыре месяца: французская телекомпания «АТ-2» обратилась с предложением записать в студии «Взгляд» программу из Москвы в прямом эфире. Синдром абсолютного наива.

– Насколько помню, ты дважды брал интервью у Ельцина.

– Один раз – ещё когда работал во «Взгляде», и это интервью запретили, оно не пошло в эфир.

– Приведу цитату: «Телевизионный цензор, впрочем, был не только внутренним – даже уже в более свободные годы расцвета перестройки. В 1988 году журнал «Огонёк» опубликовал статью кинорежиссёра Эльдара Рязанова «Почему в годы гласности я ушёл с телевидения». Рязанов жаловался на то, что из его документального фильма о Владимире Высоцком без объяснения причин вырезали стихотворение «Мой чёрный человек в костюме сером». О цензуре вспоминает и Лысенко: «Когда начальство вмешивалось и просило снять какой-нибудь сюжет, который уже вышел на «Орбиту», мы иногда соглашались, а сами в выпуске для европейской части страны ставили новый сюжет, ещё более скандальный с точки зрения начальства. Это была очень хитрая борьба, со своей специфической стратегией и тактикой». Одной из жертв этой борьбы весной 1988 года стал и Александр Любимов – после публикации статьи Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами» в Политбюро обострилась борьба между секретарями ЦК КПСС Александром Яковлевым и Егором Лигачёвым, и во «Взгляде» поменяли ведущих: вместо Любимова – Листьева - Захарова программу стали вести Мукусев и Ломакин, выглядевшие более умеренными». Это, к слову, о цензуре и трактовке. Ну а второе интервью с Ельциным?

– А второй опыт (на этот раз в режиме прямой трансляции) оказался весьма неудачным для моей профессиональной судьбы. В 1991 году я ему уже как Председателю Верховного Совета РСФСР задавал по-«взглядовски» жёсткие вопросы, и он был явно не в восторге и на многие не смог ответить. Так я оказался в «чёрном» списке. Ведь всегда кто-то должен быть в «чёрном» списке, а кто-то – в «розовом». У нас в стране по-другому быть не может…

Борис Николаевич всем интервьюерам потом твердил, что вот, мол, Серёжа Медведев правильные вопросы задаёт, «а вот у вас есть другой Серёжа, так он плохо, очень плохо интервью берёт». Я работал потом во «Времени» диктором в паре с Галей Зименковой. И с Татьяной Веденеевой, и с Еленой Коваленко. Поразительно, какими сосредоточенными и серьёзными девчонки были до эфира и какими весёлыми становились после. Мы так хохотали… Но после того, как я был провозглашён «врагом демократии», мне было не до смеха.

Вскоре после августовского путча меня стали планомерно «сливать» из всех редакций. Доходило до смешного: как придёт новый начальник – первым делом меня увольняет. На самом деле в СССР, при Горбачёве, свободы на ТВ было больше…

- Да, я помню, что когда я сам сел в кресло ведущего, меня больше всего поразило именно отсутствие явного контроля. Это было головокружительно. Ведь даже в профсреде ходили нелепые слухи о том, что эфир как бы не вполне прямой и идёт с задержкой в какие-то там две минуты, а кабели якобы проложены на Лубянку и Старую площадь.

-Ну, «Взгляд» в конце концов и закрыли… И нас всё время пытались направлять, но свобода слова просто обрушилась на нас в период гласности, и какой-то там совсем свирепой цензуры не было. К тому же уже эфирились «Прожектор перестройки» и молчановская «До и после полуночи».

– Но Владимир Молчанов выходил раз в месяц, а не еженедельно, и там никогда не было настолько жёстких заяв, как во «Взгляде».

– Нам повезло. Удачей для нас было само время – нахрапистое такое.

– Кроме того, «Взгляд» эксплуатировал закономерный интерес публики к социальному року…

– …И показал массовой публике лучшие команды: «ДДТ», «Наутилус Помпилиус», «Кино». Это была настоящая гражданская поэзия, и мы пробили этой музыкой брешь в цензурной стене. Параллельно с нами и с нашей помощью на музыкальные площадки страны прорывались подпольные музыканты. На так называемой «большой» планёрке в «Останкино» один из музыкальных редакторов однажды сказал: «Огромное спасибо «Взгляду» за то, что он открыл стране советский рок». Бутусов, Цой, Шевчук – это литература неравнодушных людей. Именно литература, просто текстами это не назову. И их помнят и слушают по сию пору. Будет ли кого-нибудь через 20 лет интересовать сегодняшняя эстрада? Сомневаюсь. Тогда музыка делала революцию…

– Но не только этим силён был «Взгляд».

– Ну да, мы первыми подняли вопрос о наших военнопленных в Афганистане. Помню, Саша Бархатов поехал в Пакистан и показал крупным планом этих ребят, еле передвигающих ноги. Программа «Время» этот сюжет не дала, а «Взгляд» дал. Мы же занимались афганскими инвалидами.

«Взгляд» также открыл тему безопасности атомных электростанций. Начальство болезненно отреагировало на наш репортаж про строящуюся Воронежскую АЭС: ещё про Чернобыль не забыли… Помню, мы проникали через все кордоны. Запредельными, партизанскими, недоступными способами. Залезли в воронку-фундамент атомного реактора, показали, как всё это выглядит, пальцами крошили бракованный бетон. После эфира в Воронеже начались демонстрации.

Именно в моём эфире режиссёр Ленкома Марк Захаров впервые сказал о необходимости захоронения Владимира Ильича Ленина. Грандиозный был скандал. Было.

-Да. Позволю себе мегацитату: «Формальным поводом для отставки председателя Гостелерадио СССР Александра Аксёнова стало выступление режиссёра Марка Захарова во «Взгляде» – Захаров призывал похоронить Ленина, а эта тема по меркам 1989 года ещё считалась табуированной. На место Аксёнова пришёл Михаил Ненашев, который в конце семидесятых был главным редактором газеты «Советская Россия» и пользовался уважением фрондирующей интеллигенции. Ненашев говорит, что «пришёл не подавлять, а в какой-то мере унять телевидение», но это ему уже не удалось. По мнению Ненашева, всеми переменами, которые произошли в конце восьмидесятых, страна обязана именно телевидению: «Получилось так, что коммунистическая партия перестала быть партией политической. Она стала административным органом и утратила многие свои политические качества. И телевидение во многом заменило партию, прежде всего в её политической работе. Партия не смогла объяснить ни одной из существовавших тогда проблем, и эту роль пришлось брать на себя телевидению».

– Да, мы поднимали темы, которые становились катализаторами общественной мысли. Но мы не думали о разрушении системы. Мы просто хотели, чтобы люди знали, что происходит. Это была неповторимая эпоха публицистической романтики. Эпоха прорывов. А вот с менталитетом сегодняшних молодых людей такой прорыв вряд ли осуществим. Ну не получилось бы сделать такую «революционную» программу. Не попёрло бы… Особенно с ведущими в районе тридцати. Нет. Мы были воспитаны советской системой – альтруистами, не знавшими тему денег. Для меня «Взгляд» был периодом бешеного конвейера в контексте абсолютной бескорыстности. Идиотский наив.

Возглавлял молодёжную редакцию Гостелерадио СССР Эдуард Сагалаев. Потом его сменил Александр Пономарёв. А собственно программой руководил Анатолий Лысенко. Я же, возглавляя отдел, был просто его заместителем. В обойме у нас было трое выпускающих, и каждый из этих редакторов готовил «свой» выпуск. А власть нас действительно не любила, и дискуссии с ней не получалось. Не ходили они к нам, боялись прямого эфира. Один раз всего Горбачёв пришёл в студию. Но не в эфир. Так, «на экскурсию». Произнёс ряд дежурных фраз. «Нужна мера», то да сё. А Сагалаев, который был «экскурсоводом» в тот день, вскоре после горбачёвского визита пошёл на повышение, возглавив информационное вещание.

– «Взгляд» был закрыт в конце 1990-го. И вышел в эфир 23 августа следующего года. Это был спецвыпуск программы, посвящённый августовскому путчу. А через два дня в последнем выпуске «Взгляда» Горбачёв передал в эфир кассету с обращением к советскому народу, сделанным на даче в Форосе, где он находился в изоляции… «Смешно, не правда ли, смешно» (© Высоцкий). Да… Из трёх упомянутых тобой выпускающих самым сильным был Владимир Мукусев?

– Так случилось, что Володя Мукусев сразу после назначения выпускающим редактором отбыл в командировку, в Афганистан. И увидели мы его только через два-три месяца. Хотя впрягся он сразу. Но весь нервный период «закладки фундамента» прошёл без него.

– Как ТВ началось для тебя персонально?

– Ну, на телевидение меня привёл буквально за руку сосед по лестничной клетке Андрей Меньшиков (звезда КВН. – Е. Д.). Вся молодёжная редакция работала в то время на эпопею «Наша биография» к 60-летию Октябрьской революции. За что потом очень многие получили Государственные премии СССР, в том числе те же Эдуард Сагалаев и Толя Лысенко. Но «молодёжка» делала тогда и программу «Адреса молодых», весьма по тем временам прогрессивную, хотя и без призывов «Долой советскую власть!».

А «Взглядом» в 1987 году заниматься мне предложил Сагалаев: мы с ним знакомы были ещё с 1977 года. Тогда, когда я после Агентства печати «Новости» пришёл работать в молодёжную редакцию Центрального телевидения.

– А в АПН-то ты как попал? Это ведь такая организация была, аффилированная с КГБ СССР.

– Меня туда – в редакцию Ближнего Востока и Африки – пристроил приятель моего отца.

– Отец – как и у Саши Любимова – работал в Комитете Глубокого Бурения?

– Мой отец – писатель Леонид Дмитриевич Платов.

– Не знал! Это ведь ярчайший представитель фантастики «ближнего прицела». Помню его дилогию «Архипелаг исчезающих островов» и «Страна Семи Трав», в которых описаны экспедиции Ветлугина на Крайний Север в поисках неведомой земли. И фильм «Секретный фарватер» по его роману помню… А почему ты – Ломакин, а не Платов, отец жив?

– Умер 26 ноября 1979 года. А Платов – литературный псевдоним писателя Ломакина. Но вернёмся к нашим баранам. Revenons nos moutons – как говорят французы. Конец семидесятых – брежневский «застой». В АПН делались нелепые материалы, воспевающие советские инициативы. Эти материалы пристраивались в разных зарубежных СМИ. Преимущественно арабских и африканских стран. Иногда и во влиятельных западных газетах, но только в блоке с редакционными материалами, которые сводили на нет весь пропагандистский эффект нашей работы. В АПН просто «высиживали» возможность перевестись в какое-нибудь заграничное бюро агентства.

А Андрей Меньшиков позднее нашёл себя, и я считаю, идеально нашёл, в форме игровых телевизионных программ. То, чтоу нас делал Листьев в начале 90-х, – это лишь совдеповский вариант полностью слизанной игры («Поле чудес»), такие шоу готовились в то время на американских и европейских студиях. Меньшиков же делал другие игровые передачи, такие, как «Салют, фестиваль!» (в них участвовали Андрей Кнышев, Володя Мукусев и ещё несколько ребят, очень талантливых, способных), – по тем временам это было действительно безумно интересно.

– Но известен ты стал не как соратник Меньшикова, а как журналист, вхожий к президентам.

– Может быть, я и вошёл в команду «кремлёвских репортёров», но официально мне об этом никто никогда не говорил. Горбачёв шёл часто на интервью со мной и ещё с несколькими моими телевизионными коллегами. Поэтому я не могу сказать, что я был единственным человеком, который работал с Горбачёвым. Нет, конечно. Ещё несколько человек, которые ездили вместе с ним в поездки за рубеж и по стране, были тоже знакомы ему. Он узнавал их в толпе.

– Однако ты был самым импозантным из них. И было очень неожиданно, что ты, запомнившийся основной массе зрителей как ведущий«Взгляда» (передачи, которая всегда была в оппозиции), стал близок Горбачёву. Запомнился именно Ломакин. Тем более что у тебя красный галстук, такой же, как у Михаила Сергеевича.

– Это не значит, что мы оба с ним закончили Гарвардский университет. Кстати, Ельцин во многом копировал горбачёвскую манеру общения со средствами массовой информации. Одно из главных достижений Горбачёва – его умение работать с прессой. Вот он разговаривал с людьми на улице и, казалось бы, весь занят беседой, но вдруг видел телекамеру и активно и сразу реагировал на неё. Он всегда видел, где она находится. И пытался развернуть своего собеседника лицом на эту камеру. Он очень хорошо чувствовал, где удобно репортёру подойти с микрофоном. В этом была, конечно, какая-то прелесть, потому что не надо было подбегать к начальнику его личной охраны и говорить: «Я бы хотел взять интервью у президента, где это можно сделать?» Он сам это чувствовал. Вероятно, по каким-то движениям. Не потому, что мы кричали: «Михаил Сергеевич, ответьте на вопрос». Он сам подходил к репортёру. Бывало так, что мы стиснуты людьми в толпе и двинуться невозможно. Он сам шёл к нам. При этом он мог великолепно уходить от вопросов, на которые не хотел отвечать. Улыбнётся, начнёт говорить и ровно через пять секунд уходит мыслью совершенно в другую тему. Сделать невозможно ничего, я пробовал пару раз сказать: «Михаил Сергеевич, я очень рад, но мой вопрос относится к другой сфере». – «Да-да, я понимаю, Серёжа». И продолжал говорить то, что хотел. Причём делал это с улыбкой. И «схватить его за руку» было невозможно. И ты был в не очень ловкой ситуации. Получал то, что хотел сказать президент.

Я, например, считаю, что это величайшее достижение. В политике. Уметь уйти от вопроса, который невыгоден. При этом он всегда хорошо реагировал на короткие и резкие вопросы, бьющие иногда ниже пояса. Один из примеров. Когда он был в Канаде и в это время как раз произошло избрание Ельцина, ему задали вопрос около трапа самолёта: «Поздравите ли вы Ельцина с избранием?» И, если не ошибаюсь, это был вопрос, который не был ему приятен. Но Горбачёв нашёл в себе силы, ответил буквально одной фразой. Смысл примерно такой: если он избран, то он достоин того, чтобы его избрали. Хотя по выражению лица было видно, что это ему не очень приятно.

Думаю, никому из журналистов не приходило в голову упрекать команду Горбачёва в том, что они проводят определённую кампанию в средствах массовой информации по созданию имиджа. Горбачёв создавал свой имидж сам. Он такой, какой есть. Имидж Горбачёва не подкрашивали, не лакировали, не создавали из него некую куклу. Его команда не задавалась этой целью. Это тоже объяснимо, ибо Горбачёв был ослепителен после Брежнева и Черненко. Величайший выход Горбачёва к средствам массовой информации (а значит, к общественному мнению) открыто – это уже был шаг, невероятный для предшественников.

Команда Ельцина использовала этот шаг Горбачёва для того, чтобы сделать следующий шаг. И они решили создать имидж Ельцину. На это были брошены очень большие силы, очень толковые ребята. Полагаю, что это правильно, это западная схема. Главнейшая задача была – поддержать образ Ельцина как самого привлекательного для страны человека. И если кто-то из репортёров (в силу острых, неожиданных вопросов) ставил Ельцина в ситуацию не очень удачно говорящего политика, команда находила выход. Это и со мной было. Не вина Ельцина, что он не сумел ответить на вопросы. А вина репортёра, что репортёр неправильно поставил вопрос. Или неправильно вёл себя с Борисом Николаевичем. Хотя я могу и ошибаться.

– После того, что ты рассказал, мне кажется, что Горбачёв значительно симпатичней, чем Ельцин.

– Мне кажется, что для репортёра не важно, кто из политиков симпатичнее, а кто более интересен для вопросов. Я не могу сравнивать Ельцина и Горбачёва, это было бы нетактично, но с Горбачёвым мне приходилось работать значительно больше. Он тонкий, более европеизированный политик, он вызывает симпатию у беседующего с ним человека. Так мне представлялось всегда. И это подтверждают мои коллеги. У него есть какая-то магическая сила воздействия на собеседника. Я не знаю, как это назвать. Но он может уговорить любого человека согласиться с его позицией, это он умеет делать блестяще. Хотя бы той лавиной слов и мыслей хаотичных, которую он выливает на этого человека. И тот начинает барахтаться, пытаясь найти главную мысль. Это уже удар. После этого собеседника можно брать просто голыми руками. Он не соображает, что он должен спросить и как он должен себя вести. Но это не происходит насильно, это, вероятно, и есть какое-то психологическое действие Горбачёва. Как-то один раз я стал очень внимательно смотреть за его глазами. Главное впечатление: очень лукавые и глубокие глаза. Главная задача репортёра – ввести собеседника в свою игру, добиться от собеседника ответа на твой вопрос. Это шахматы. А в случае с Горбачёвым ты сталкиваешься с очень сильным игроком. Он принимает твою игру. Он будет играть с тобой, но на каком-то десятом, двенадцатом, пятнадцатом ходу он может переставить фигуры. И ты даже не понимаешь, что играешь уже по его правилам.

– Ты рассказал что следил за его глазами и видел в них лукавство. А что ещё ты можешь сказать, чисто личностно, каково было впечатление от бесед?

– Во-первых, это очень доброжелательный человек. Который не желает никому зла. Это абсолютно точно. Мне кажется, психологически в нём не заложена жажда посчитаться с кем-то. Это, видимо, войдёт в историю. Первый персонаж такой – доброжелательный. Даже если брать царей. Уж не говоря о его, Горбачёва, непосредственных предшественниках. Поэтому он и проиграл!

В России, к сожалению, всегда проигрывают мягкие люди. Жёсткий, недобрый к окружающим человек, он, как правило, побеждает. И он заставляет всех подчиняться своей воле. Ибо в этой воле заложено желание власти. У Горбачёва этого нет. Как мне представлялось, он никогда не стремился подчинить своей воле людей. Он пытался убедить. Он заложник своей собственной идеи. Он провозглашает свою идею, он же и гибнет от неё.

– Правда ли, что Раиса Максимовна говорила в кулуарах, что«Сергей Ломакин самый красивый мужчина на телевидении»? Ты не слышал об этом?

– Думаю, что это сплетни. Во-первых, потому, что это не так, а во-вторых, для Раисы Максимовны, мне кажется, всегда был один мужчина – Михаил Сергеевич. Да, было несколько поездок, когда мне приходилось общаться с Раисой Максимовной. К сожалению, репортёру, который работает с Раисой Горбачёвой, это не приносит ни славы, ни авторитета. Скорее наоборот, для него это смерти подобно. И в профессиональных кругах, и в первую очередь в общественном мнении. Ведь общественное мнение у нас в стране таково, что люди могут хорошо воспринимать по телевидению главу государства, но ни в коем случае не его супругу. Парадокс: во многом его успеху за рубежом способствовала Раиса Максимовна. И – противоположно внутри страны.

-А Наину, жену Ельцина, ты не видел?

– Мне кажется, это разные женщины. Но думаю, говорить об этом неделикатно. Что касается Раисы Максимовны, то она много времени уделяла изучению протокола. Как себя вести, как стоять, как идти, как подавать руку.

 

Кремлёвский репортёр Ломакин. Резюме

Я не думаю, что Сергей стал бы кремлёвским журналистом, живи он в эпоху Большого Друга Советских Физкультурников. Я не уверен, что журналист Ломакин кого-то предал и был нечестен со зрителями «Взгляда» и «Времени». Я не стал бы величать его (как многие в начале 90-х) «придворным репортёром режима». Быть преданным – не значит быть предателем. Я не могу умолчать о его репортёрском таланте. Он очевиден хотя бы в силу внешних данных Ломакина. (Быть телегеничным и блондинисто-привлекательным для ведущего ЦТ – уже залог успеха.) Я не рискну, «рассказывая» Ломакина, не заметить: своя позиция и умение грамотно излагать (пусть и не всегда свои) тезисы – это то, чем отнюдь не все члены нашего славного Союза журналистов могут похвастаться. Не все. Даже из тех, кому довелось порепортёрить за стенами Кремля.

 

«Вы перестреляете друг друга»

Итак, в марте 1990 года трое ведущих легендарной программы «Взгляд» получили депутатские мандаты. Среди них – старший (по возрасту) и самый заслуженный из «взглядовдев», последний романтик советского ТВ Владимир Мукусев. К его титулам можно прибавить: народный депутат РСФСР(1990 – 1993гг.), член Комитета по правам человека Верховного Совета, инженер-конструктор, режиссёр, кандидат политических наук, доцент кафедры кинотележурналистики Санкт-Петербургского государственного университета кино и телевидения, ведущий научный сотрудник Института искусствознания Министерства культуры РФ, преподаватель Московской Первой национальной школы телевидения Академии госслужбы при Президенте РФ, обладатель телевизионного «Оскара» – Высшей премии Американской телеакадемии «ЭММИ» и автор бестселлера – книги «Разберёмся…».

– Недавно беседовал с Лысым, и его тезис: в 1990 году в парламент можно было выбрать и табуретку, если эта табуретка стояла в студии программы, которую с восторгом и воодушевлением смотрело 200 миллионов зрителей.

-Начальником, а точнее, руководителем программы «Взгляд», её отцом-основателем, в прямом смысле слова крёстным, давшим ей имя, был главный редактор молодёжной редакции ЦТ Эдуард Михайлович Сагалаев. Непосредственно подготовкой каждого выпуска занимались по очереди три главных выпускающих – Андрей Шипилов, Станислав Ползиков и Владимир Мукусев. А делался «Взгляд» в отделе, которым руководил Сергей Ломакин. Вот, собственно, и все начальники, которых ты, конечно, помнишь. А ещё «Взгляд» делали три десятка первоклассных корреспондентов, режиссёров, а помогали им в этом прекрасные операторы, музыкальные редакторы, ассистенты, администраторы, то есть всего в нашей команде работали около семидесяти человек.

Но были во «Взгляде» люди, как говорили, «для мебели». Впрочем, «табуретками» их никто не называл. К ним относился и названный тобой «руководитель». Смысл его существования сводился к выписыванию пропусков и вытиранию носов нашим молодым случайным и поначалу крайне неумелым ведущим. Сагалаев объяснял существование в редакции этого «ценного кадра» пожиманием плеч, киванием головой куда-то в потолок, при этом он бледнел, сжимал кулаки, а по скулам его ходили желваки.

Так что насчёт выборов «табуреток» в парламент – всё это от удушающей злобы, зависти и ощущения бессмысленности прожитой жизни. Да и господин Ельцин вряд ли в 93-м расстрелял бы Верховный Совет, состоявший из «табуреток», а в 91-м никто бы не заставил людей защищать ценой своей жизни «табуреточный» парламент. Но это так, к слову…

– Первого марта 2010 года исполнилось 15 лет со дня убийства Влада Листьева. Ты был его наставником и товарищем. Когда ты видел его в последний раз?

– В январе 1991 года. В родной «молодёжке» (Главной редакции программ для молодёжи Центрального телевидения. – Е. Д.) шла разборка, суд, а вернее, судилище образца 37-го года. Организатор и главный судья – инструктор отдела пропаганды ЦК ВЛКСМ некто Александр Пономарёв, сунутый к нам начальником редакции агонизирующей коммунистической властью. Подсудимые – я и моё интервью журналу «Огонёк». В качестве присяжных несколько десятков моих коллег, с большинством из которых я проехал, пролетел и прошёл не одну тысячу километров по нашей стране, работая более десяти лет бок о бок с ними. Радовался общим победам и переживал общие поражения. Дружил, учился – жил, одним словом. С ними сидят и наши молодые коллеги по «Взгляду», в том числе Влад.

В упомянутом интервью я, возможно, излишне эмоционально рассказал о том, как умирает «Взгляд», редакция, журналистика в целом. Умирает, потому что появилась возможность не зарабатывать, а воровать деньги: с помощью заказных сюжетов («джинсы» по-нашему), рекламы гастролей попсы и просто рекламы. Появились даже коммерческие структуры, которые от имени «Взгляда» что-то продавали и покупали, не имея никакого на это права. Суда не получилось. А получилась коллективная трусость и предательство. Большинству это было очевидно, и они старались уйти, убежать, провалиться сквозь землю, лишь бы не встретиться со мной взглядом.

– Многим смерть Владислава была на руку…

– «Cui prodest?» («Кому выгодно?») – главный вопрос со времён римского права резонно поставил перед собой и первый расследователь дела Листьева. Помнишь ту истерику на всех телеканалах и в газетах? «Убит Листьев. Прошёл один день. Прокуратура молчит. Листьев убит, два дня, прокуратура молчит. Три дня, четыре дня и так далее». Вся Москва была буквально заклеена плакатами с одним словом: «Влад». К сожалению, общей истерии поддались и трезвомыслящие журналисты. О «преступной» бездеятельности прокуратуры не писал тогда разве что ленивый. Ежедневно с самого верха от следственной группы требовали не работы, а отчётов с результатами. Всё это действительно привело к коллапсу следственной группы. Робкие попытки получить хоть какие-нибудь документы из «Останкино» были практически невозможны. Следователи вызывали тех, кто был связан с Листьевым по работе. А в ответ получали в их телепередачах обвинения в бездействии. Дошло до идиотизма и издевательства. Уваров посылал свои вопросы в «Останкино» в письменном виде курьером. А в качестве ответа получал фотографии Листьева в гробу. Теленачальники откровенно издевались над следствием, чувствуя под кремлёвской «крышей» полную безопасность. Тома дела Листьева ежедневно буквально вспухали от бесконечных рассказов типа «как я дружил с Владиком» людей, желавших помочь следствию, но не знавших фактически ничего. Обо всём этом мне рассказывал сам Борис Уваров во время многочасовой беседы со мной в прокуратуре, спустя примерно три месяца после трагедии. И этот настоящий профессионал – «важняк», за плечами которого такие дела, как «узбекское», гибель теплохода «Нахимов» и сотня других, дал слабину. Вероятно, впервые в своей жизни он рассказал о самой перспективной, с его точки зрения, версии (о причастности к убийству коллег из ближнего окружения) и о том сопротивлении, с которым встретились следователи, в газетном интервью. Реакция была мгновенной. Уварова отстранили от дела, а само дело было развалено. Продолжить расследование с огромным трудом пытались его коллеги. Максимального результата достиг следователь Пётр Трибой. Но, по его словам, когда он практически вышел на заказчиков убийства, повторилась история с Уваровым.

Кстати, именно Трибой задал мне сакраментальный вопрос: «Скажите, Владимир, как журналист, получавший в 91-м 150 рублей в месяц, смог заработать в 95-м 16 миллионов долларов?» Действительно, Влад к началу 1995 года сосредоточил в своих руках значительные материальные средства компании. Тем, кто Влада устранил, надо было сохранить структуру, убрав оттуда Листьева, и только на убийстве и сосредоточить внимание следствия. Понятно, что это всего лишь мои домыслы, не более того.

– Ты не говорил об этом по горячим следам. Было же ток-шоу во «взглядовской» студии.

– О смерти Влада я узнал, находясь в Нижнем Новгороде, из новостей. Это был шок. Полагаю, что он был у всех приглашённых в студию. Но он, этот шок, стал быстро проходить во время того прямого эфира. И вот почему. В нашей четвёртой студии останкинского ТВ, «взглядовской», действительно «взглядовской» студии, собрались человек сто – журналисты, политики, артисты.

«Взглядовцев» было всего трое: Политок, Дима Захаров и я. Понятно, что и вести этот эфир должны были бы мы. И нам самим было что сказать. И вдруг, как нанятый тамада на чужой свадьбе, в студии появился Евгений Киселёв. Он начал отрабатывать некий сценарий, в котором, как выяснилось, места для нас. «взглядовцев», не оказалось. Когда мы это осознали, программа закончилась. Но прошёл и шок. Я стал смотреть на происходящее совсем другими глазами.

Я понял, что Киселёва скорее всего использовали втёмную. Так появилась первая версия: режиссёры этого «шоу» и режиссёры убийства – если не одни и те же люди, то, безусловно, связаны друг с другом. Косвенно эту версию подтвердил и великий Владимир Ворошилов. После прощания с Владом он сказал мне: «А знаешь, почему убийц никогда не найдут? Потому что их никто не видит, хотя они и стояли ближе всех к гробу».

– Листьев в своё время отказался от депутатской гонки, просто налившись в день «икс». Как и когда ты узнал, что стал народным избранником?

– В три часа ночи мне позвонили из избирательной комиссии и сказали, что хотя подсчёты только предварительные, но отрыв такой огромный, что меня можно поздравить вполне официально. Толкнул жену, сообщаю ей новость. Таня сонно отвечает: «Никогда раньше не спала с депутатом». Весь пафос ситуации как бы приспустила. Оделись. Таганский гастроном едва ли не единственный в стране работал ночью. Купили армянского коньяка, закуску какую-то, приехали в избирком отмечать. Через пару дней все результаты были обнародованы в прессе.

– Супруга Таня Листова – мать тележурналиста Елизаветы Листовой?

– Да. И внучка композитора и пианиста Константина Яковлевича Листова, написавшего дюжину оперетт и песни, среди которых знаменитые «В парке Чаир», «Тачанка», «В землянке» и, как говорят мои студенты, хит всех времён и народов «Севастопольский вальс».

– А племянница твоя замужем за другим музыкантом?

– Да, Александра, дочь моей покойной сестры Светланы, вышла замуж за Константина Кинчева, лидера легендарной «Алисы».

– Я их, кстати, в своё время и познакомил. Мир тесен. Ты почти ничего, между прочим, не пишешь про семью в своей сенсационной книге «Разберёмся…». Какова реакция коллег на твой публицистический труд?

– Политковский на презентации книги в Доме журналиста сказал: «Кто-то же должен был написать – про всё, что мы пережили, – правду. Написал Мукусев. Нормально». Мне было приятно, потому что в устах Политка «нормально» – это высшая похвала. Тираж разлетелся, как горячие пирожки. Так что, может быть, прав был обозреватель «Литературки» Александр Кондратов, сказав о ней, что это тот редкий случай, когда он рекомендует прочитать книгу всем. Он даже сравнил её с исповедью и документом эпохи. Сам же я вижу её очевидные недостатки, главный из которых – многословность, всё-таки почти 600 страниц. В соревновании с Интернетом можно победить не только смыслом, но и компактностью. Но, не скрою, мне приятно, что во всех мне известных вузах страны, где изучают филологию и журналистику, эту книгу рекомендуют как учебник.

– Я помню твой рассказ о том, как февральскими ночами 1990 года люди на чёрных «Волгах» пасли тебя, расклеивавшего предвыборные листовки, и зачищали «взглядовскую» агитацию. Как отношения со спецслужбами складывались у депутата Мукусева?

– Первый съезд народных депутатов специальным решением создал что-то вроде комиссии по расследованию противодействия выборам КГБ. Наша комиссия была фактически первой попыткой поставить работу спецслужб под контроль только-только нарождавшегося тогда гражданского общества. И к чести чекистов надо сказать, они хоть и с трудом, но шли нам навстречу. Они сами говорили, что хотят заниматься своим главным делом – безопасностью страны, а не сгнившего режима. То есть перестроечные процессы шли и в абсолютно закрытом до этого ведомстве. Кстати, именно в то время Лубянка поделилась с нами и «святая святых» каждой спецслужбы. Именами некоторых информаторов. Меня тогда поразили не фамилии тех, кто писал на меня доносы, а их количество. Сегодня все они при должностях, деньгах, обласканы властью.