Зелье электрического студня, кластеры нервных узлов в бинарном рассольнике — как от побужденья возникает действие, так мозги неизбежно делают выбор. И по некой немалой ошибке в распознавании образов или существенной когнитивной оплошности мозг лягуха-быка избрал двухфунтовый камень объектом неистового обожания, камень (на мой взгляд млекопитающего, надо сказать), не похожий и даже отдаленно не смахивающий на женскую особь лягушачьего вида. Лягух и впрямь услаждается как-то отупело, но камень, со всей очевидностью, это нисколько не трогает, а, стало быть, можно предположить, что                    не вихрь сладостного забвения питает настойчивость лягуха, а нешуточный вывих в восприятии — или, вероятно, общая его свихнутость. Кое-кто почерствее мог бы даже счесть его воплощением мужской бесчувственности. Из межвидового гендерного братства и общего беспокойства я наставляю моего земноводного друга: «Эй, по-моему она не строит из себя неприступную. Тут все буквально, Джек, — все так и есть, дружище, выбито в камне. И с моей стороны было б небреженьем, не вырази я свои глубокие и чрезвычайно обоснованные сомнения, что тебе удастся ее упахтать, сколь бы продолжительным и впечатляющим                    ни было рвение». Ноль внимания моему совету, равно как и моему присутствию вообще — лягух-бык продолжает бесплодные домогательства с той зацикленной приверженностью недомыслию, что извечно сопровождает бессмысленную осоловелую похоть. Но, если честно, чей мозг не искрил в хлябях гормонов или, вспыхнув, как разбитая склянка с бензином, не улетал метеором в ревущий водоворот, где хоть к камню бы приткнуться? Можно лишь заключить, что эдакое непреодолимое вожделение служит виду гарантией выживания, детородным попранием любых решений, требующих мысли, мысли, общеизвестно, подверженной думанью, а чем больше думается о думанье, тем думательнее становится. Стало быть, хоть мозг и создан выбирать, само его существование в конце концов зависит от созидательного превосходства безмозглой страсти — и, при всем уважении к мсье Декарту, вы есть прежде, чем мыслите об этом. Низкие влечения, что правят высокими страстями, сводят на нет всякий выбор, а заодно и здравый смысл, нравственность, вкус, воспитание и любые прочие блестки, которыми мы покрываем все липкое и сырое. Суровая правда: мы не выбирали выбирать — ни мозги, что напрягаем, выбирая толкование собственного полового бардака, ни сердца, что обременяем мы огрехами во имя любви. Как ни решай мы, чего хотим, выбор — не свободен; мы живы по милости нужд понасущней. Вот так под настойчивым натиском нужды влезаем мы по ошибке на камень-другой. Эта наша глупость — чуть срамнее иных, да, ну и что? Сила императива вместе с законом средних чисел практически гарантируют, что хватит и тех,                      кто не промахнется и наделает мозгов, которыми кому-то придется мозговать, чтоб решить, какие шаги предпринимать к тому, что, как нам думается, нужно сделать на каменистом пути между заблужденьем и грезой — когда приступить, как пустить в дело мечты — на пути, где мы наконец понимаем: воля — не выбор, который мозг волен выбирать. По счастью, мой бородавчатый друг, душе суждено фланировать.