В самый настоящий миг ночи — он невоспроизводим, утерян — свету звезд у нас на лицах было миллион световых лет. Я менялся. Ты тоже. А свет все летел. Меняемся без выбора, несвободные от вселенной, как сходные явления ее нескончаемой природы, а также ее сиюсекундные перемещенья, каждый вздох и удар сердца подчиняются абсолютно относительной пространственно-временной полноте возможностей, заблуждений и рождений, порядкам и беспорядкам, свойствам, принципам и таинственным силам — некоторые неумолимы, как притяжение, некоторые случайны, как ящерка в супе. Ты меняешь. Я тоже. Я пытался записать историю мгновенья, чтоб уловить точно, где именно стало оно песней, слилось с солнечным светом, что лепит реку, со светом звезд у нас на лицах, с огнем под булькающим супом. Ты нырнула с другого берега и поплыла ко мне с луной в гортани, тело скользит под водой, как тень птицы. Твоя переправа изменила течение, река изменилась, изменив нас с тобой. Все, что мы знаем, прежним не остается. Оно рассеивается, как звездный свет в уме; выцветает в будущем, которое создало: ничто не утеряно, ничто не обретено, просто длится, как изменчивое состояние смертной благодати. Осененная звездами песнь возникла по-над рекой, летела с тобой в летних сумерках, босоногая, обласканная остывающим песком, и ждала, когда в мире проявятся звезды, а медленная зеленая река собирала наши тени, покуда мы пели во весь голос, до мурашек, и я стал тем, чем ты стала. Не навсегда, наверное, но наверняка.