Мою каталку ввозят в колоноскопическую процедурную на процедуру, к которой меня готовила целая ночь ЖК-лаважа посредством несуразно именованного                      слабительного «Ступай-налегке», за которым последовали две клизмы с водопроводной водой, очистившие мой пищеварительный тракт                      до того тщательно, что я воображаю — кишки мои блестят хромом,                      как на автопараде, — блестят, то есть, за вычетом крови, что привела меня сюда, ибо я растерял половину своих эритроцитов, покуда доковылял до приемной неотложки, выйдя на траекторию, что приземлила меня за съехавшимися дверями                     Центра Колоноскопии и навязала мне осознание, что тело мое снашивается, а также признательность за расхожую мудрость, которая                  лупит в самую точку:                                                 Старость — не для слабаков. Я знаю, мне, кто истратил немало души и духа на борьбу с теми, кто своей силой держит прочих в бессилии, теперь надлежит сражаться с этим слабеющим телом,                  пронесшим меня и спотыкливо, и строптиво через секс, наркотики и рок-н-ролл, оно оставалось верно своим находкам, когда                  мегафоны хрипели:                                            «Расходитесь или вас арестуют», — онемело гнулось под ударами полицейских дубинок, однако все вихрилось водой от касанья любимой, тело, что вынесло этот взрыв, когда я пустился в роскошно безумное приключение под названием                 «осознание», не только движитель, но и смысл, корпус собственной                 метафоры, 3-мерная тренога для кинокамеры души, и после безрассудных десятилетий излишеств и небреженья — мчим на авось, мчим на скорость, — Время без сожалений отзывает свои векселя, и я понимаю, что жизнь моя до сего момента вдруг                 свелась вот к чему: мне в зад сейчас засунут миниатюрную камеру, что, несомненно, предпочтительнее смерти, но это первое глубокое унижение, сопутствующее                 неизбежному тлену, и впервые с тех пор, как я был маленьким,                 мне так беспомощно. Однако почти тут же мне помогает анестезиолог, который закачивает мощную смесь «демерола» и «верседа», наркотика, разбодяженного гипнотиком, через                 капельницу в меня, вменив, и я, так точно, я растворяюсь, озеро перемерзает сверху вниз, и толком не понять, почему, этот дерзкий пятилетка                 у меня внутри впивается в неистовое достоинство в ядре ярости, а я с неколебимым восторгом понимаю, что моя воля сражаться сильней моей хиреющей плоти, и в этот вот миг затмения мне является виденье: я и тысячи мне подобных, орды психоделических реликтов, бухих мечтателей, пантеистов с даосскими наклонностями, троцкистских бандитов с изумрудных холмов, мы стоим все вместе — морщинистые, искореженные, сношенные, ощипанные, стареющие и немощные, однако почему-то — неукротимые, и бьемся насмерть за то, что любим и что никуда не девается: за семью, за друзей, свободу, справедливость и древние леса. Так внемлите же, вас предупредили, главы корпораций              и алчные псы у них на побегушках, слившиеся вместе олигархи, спеленатые неразберихой              бюрократов и продажных политиков, вы связываетесь с нами на свой страх и риск, не говоря о наших зубных протезах, что вопьются вам              в жирные жопы, как сбрендившие              кусающие черепахи; Коридоры Власти станут предательски скользки              от наших длинных слюней с раскисшими хлопьями; мы взломаем вам лэптопы по старинке — тростями,              костылями, ходунками, топорами, кувалдами,              что бы ни попалось под руку; Эмфиземная Бригада, бездыханная после десятков              лет «Лаки-Страйков» и убойной травы, забьет вас до потери пульса кислородными баллонами; стоит вам представить очередной глобальный              проект борьбы с мировым голодом,              заготовленный их проститутками-учеными, мы вас заглушим сварливыми воплями «А? Ч-чё?»; влезете нам в тарелку — будьте готовы защищать              свою лицемерную срань, не то нашлепаем вас              по кумполу промокшими подгузниками или удавим катетерами, а то и веревкой, сплетенной              из чудовищных волос, что теперь растут в странных местах у нас на теле —              в ушах, на бровях, локтях, сосках, — а если не поможет, привяжем вас, распялив, к этому             вашему столу, что больше кухонь у многих из нас, и отмутузим калоприемниками (а если нам и половины сил, что была у нас в юности,             не достанет, изощренность, уверяю вас, утроит действенность             их применения для надирания жоп у систем, убивающих душу); если ж ничего не поможет, мы созовем Всеобщую            Забастовку, после чего устроим массовую оккупацию ваших            помпезных штаб-квартир, где заставим вас выслушать все наши телесные жалобы: как снашиваются наши сердца и печенки, а терпенье уже истерлось до дыр, — да, мы вынудим вас слушать нас, старых пердунов,            нескончаемыми сменами, что в бесконечных подробностях станут описывать            наши разлития желчи, ЭКГ, ЭЭГ,            результаты томографий, клинических анализов крови, работу печени,            вросшие ногти и все особенности стула            за последние две недели, и в общем и целом доведут своим нытьем вас            до безумия, если не исправитесь.