В первые недели осени Кассандра вернулась в Спарту. На протяжении всей дороги у нее в ушах звучали прощальные слова Николаоса: «Будь осторожна. Когда-то я предупреждал тебя насчет змей в траве. Но дела обстоят гораздо хуже. Над Священной землей нависло зло. Будучи в армии, поглощенный сражениями, я этого не замечал, а потом прозрел. Это зло – как ползучая черная тень».

Кассандра хорошо понимала смысл прощальных слов отца. Николаос почти ничего не знал о культе Космоса, однако ощущал в спартанском воздухе некий холод, вызванный не ранней зимой, а надвигающейся бедой. Кассандра плотнее закуталась в плащ и продолжала путь. Естественно, Николаос расспрашивал о Миррин и обрадовался, что она жива и теперь вернулась на родину. Потом он на несколько минут умолк и тихо сказал: «Быть может, настанет день, когда я снова сяду рядом с ней и мы преломим хлеб и выпьем вина». Печальный взгляд его глаз подсказывал Кассандре: этот день вряд ли когда-нибудь наступит…

Она ехала по западному берегу Эвротаса, мимо храма Ликурга и моста Вавикс. Стена деревьев расступилась, и Кассандра увидела их – свою новую семью, ожидающую ее возвращения. Рядом с Миррин стояли Варнава, Брасид и Геродот. Кассандра наняла гонца, заранее предупредив мать о своем приезде. Глаза Миррин были мокрыми от слез. Лица Геродота и Брасида сияли, как у гордых дядюшек. Варнава был похож на старую квохчущую наседку.

Спешившись и оказавшись в объятиях Миррин, Кассандра невольно вспомнила встречу Николаоса и Стентора. От матери вкусно пахло цветами. Кассандра всей грудью вдыхала этот запах, пока Варнава не заключил обеих женщин в медвежьи объятия.

Но они находились в Спарте, и потому объятия были недолгими. Женщины приняли горделивые позы, придав лицам бесстрастное выражение.

Вечером Варнава улегся спать в углу их питанского домика и быстро захрапел. Брасид сидел на пороге, точа копье. Геродот решил запечатлеть Икара.

Орел сидел в нише над дверью и чистил перышки. Миррин с Кассандрой с наслаждением поплавали в прохладной воде Эвротаса, после чего по их телам прошелся стригиль. Теперь они сидели возле очага, завернувшись в чистые шерстяные одеяла, и пили горячую спартанскую похлебку. Кассандра рассказала матери обо всех событиях в Беотии, не утаив и появление Николаоса.

– Я ведь тебе так и не сказала, что пощадила его. Боялась, ты не простишь мне такую слабость.

Миррин добавила похлебки в чаши и разломила второй ломоть хлеба.

– Помнишь, Касс, как в детстве ты рассказала мне о внутреннем пламени? Тогда я велела тебе не раскрывать этой тайны никому. Я была не права, – вздохнула она. – Мы – спартанки… но мы – нечто большее, – сказала она, сжимая руку дочери.

Кассандра улыбалась, дуя на горячую похлебку.

– Но я отправлялась в Беотию не на поиски Николаоса. О Красноглазом Льве я так ничего и не узнала. Никаких намеков. Ни одного слова. – Глядя на игру языков пламени в очаге, Кассандра продолжала, понизив голос до шепота: – Завтра я обязана явиться в царский зал и отчитаться о своих действиях в Беотии. Я хотела воспользоваться моментом и вывести Архидама на чистую воду… но он очень умело заметает следы.

– И я ничего не нашла, – призналась Миррин. – Аркадия – враждебное место. Хорошо, что Брасид отправился вместе со мной. Обстоятельства вынуждали нас неоднократно браться за оружие. Довелось и с тамошним архонтом сражаться.

Кассандра заметила на руках матери свежие шрамы.

– Мои опасения подтвердились. Архонт Лагос оказался одним из них.

Миррин оставила недопитую чашу, будто разом утратив аппетит.

– У него был целый отряд людей в масках. Брасид взял в поездку лучших воинов, которых отбирал сам. Они сражались как львы, перебив всю охрану Лагоса. Его самого я пригвоздила копьем к полу во дворце. Он считал себя неуязвимым. Может, думал, что проклятый культ вмешается и вызволит его. Затем я рассказала ему, кто я и кто моя дочь. Его уверенность рассыпалась в прах. Когда-то культистов насчитывалось сорок два человека. Осталось всего шестеро. В основном это твоя заслуга, – добавила Миррин, сжимая колено дочери.

– И один из шестерых восседает на троне Спарты, – сухо заметила Кассандра.

– Я пыталась заставить его выдать царя-предателя, – вздохнула Миррин. – Прежде чем мое копье оборвало его жизнь, он выл и умолял меня о пощаде. Но имени не назвал. Мне лишь удалось раздобыть еще один свиток.

Миррин извлекла из дорожной сумки потертый кусок пергамента.

– И это послание тоже отправлено Красноглазым Львом.

Кассандра поднесла свиток ближе к огню. На печати красовалась знакомая львиная морда. Точь-в-точь как на паросском свитке. Молодая женщина развернула свиток, вглядываясь в применяемые культистами письмена. Те же письмена, что и на паросском свитке, совершенно непонятные ей. Вдобавок послание, добытое матерью у Лагоса, было еще и чем-то запачкано. Часть строк выглядела бледнее остальных, будто их трогали мокрыми руками… У Кассандры перехватило дыхание. В мозгу мелькнула догадка. Она едва слышала стук упавшей на пол чаши и возглас разбуженного Варнавы. Уронив отточенное копье, Брасид во все глаза посмотрел на Кассандру. Мать трясла дочь за плечи, допытываясь:

– Кассандра, что такое? Почему ты вдруг вскочила?

В царском зале звенели голоса двух спорщиков. Старейшины из герусии оживленно болтали, не слишком вслушиваясь во взаимные обвинения двоих спартанцев, что доказывали свои права на оливковую рощу, занимавшую нижние склоны Тайгета. Один утверждал, что рощу должны признать за ним, поскольку он трудится там, не щадя сил. Второй говорил, что роща принадлежит ему с самого рождения. Оба кричали, пока их лица не побагровели. У второго спорщика был более зычный голос, что и решило дело в его пользу. Гиппеи, выразительно покачивая копьями, выпроводили недавних спорщиков. Глаза всех переместились на трех новых посетителей.

Кассандра вышла вперед, глядя на царей и эфоров. – А, это ты, – проворчал Архидам. – Я слышал, Беотия осталась за нами. Так ты не пала в сражении, как я погляжу?

Герусия сухо засмеялась.

Кассандра смотрела на царя. На его спутанные волосы и такую же бороду. На лицо, скривленное в угрожающей гримасе. Как и в прошлый раз, глаза Архидама были налиты кровью.

– Ты заслужила благодарность Спарты, – наконец пробормотал он.

– И свое владение, – торопливо добавил царь Павсаний. – Я распоряжусь, чтобы к твоему возвращению там сняли цепи и прибрали внутри.

Караульные приготовились выпроводить Кассандру из зала, но молодая женщина продолжала стоять на месте.

– У тебя еще что-то? – раздраженно спросил Архидам.

– Мою семью предали, – сказала Кассандра. – Как и всю Спарту. Мы пришли, чтобы вывести предателя на чистую воду.

Архидама несколько удивил такой поворот дела.

– Да неужели? – усмехнулся царь. – И кто же этот предатель? Он один или у него есть сообщники? И в чем же он предал тебя и Спарту?

Архидам громко захохотал, покачиваясь на троне. Старейшины герусии также захихикали, вторя своему царю.

– На острове Парос я нашла свидетельство, что один из двух царей Спарты верен не государству и не богам, а… культу Космоса. Он известен под именем Красноглазого Льва.

В зале установилась мертвая тишина. Упади сейчас перышко на пол, звук был бы подобен грохоту боевого барабана.

Архидам чуть прикрыл веки. Его взгляд становился все мрачнее.

– Потомок Леонида, в прошлом ты и так опозорила свой род. Теперь ты являешься с серьезным обвинением, – прорычал Архидам. – Если хочешь сохранить голову на плечах, изволь представить доказательства.

Кассандра бросила царю свиток, изъятый у паросских культистов. Лицо Архидама побледнело, а глаза еще сильнее налились кровью.

– Это и впрямь письмена культа. Но они еще ничего не доказывают.

– Согласна, один этот свиток ничего не доказывает, – вступила в разговор Миррин, вставая рядом с дочерью. – Нынешним летом я побывала в Аркадии и выявила там другого предателя. Он подтвердил, что на спартанском троне восседает культист. Там же я раздобыла второй свиток с такой же печатью.

Миррин потрясла в воздухе свитком из Аркадии.

– Ты никак ослепла? – заорал Архидам, которого трясло от гнева. Он взмахнул своей мясистой рукой, показывая перстень с изображение сокола, затем кивнул на перстень Павсания с полумесяцем. – На наших тронах нет никакого Красноглазого Льва! – прошипел царь, подавая знак гиппеям.

Те нацелили копья на женщин, ожидая взмаха царского пальца.

– Мне следовало убить вас еще зимой, когда вы только появились здесь, – прошипел Архидам.

– Погоди, царь! Не торопись! – вскричала Кассандра, бросая ему аркадский свиток. – Сначала взгляни на второе послание.

Архидам поймал свиток. Казалось, он вот-вот подаст знак гиппеям… однако царь все же развернул свиток.

– Видишь, как странно размыты последние строки? – спросила Кассандра. – В Беотии мне помогал один илот. Это он пролил вино и запачкал пергамент мокрыми руками…

Налитые кровью глаза Архидама уставились на размытые строки. Сам он побледнел еще сильнее.

– …когда царь Павсаний писал это послание.

Глаза всех повернулись к второму царю.

– Покажи мне другие твои печати, – тихим размеренным голосом потребовал Архидам.

– Что за чушь? – засмеялся Павсаний. – Этих сплетниц нужно немедленно убить.

Архидам сердито посмотрел на соправителя, затем встал с трона, схватил Павсания за воротник и, словно куклу, поднял на ноги. Рука старшего царя сорвала серебряную цепочку, висевшую на шее Павсания, выхватив из-под складок одежды то, что крепилось к цепочке.

Все, кто находился в царском зале, с отвращением смотрели на болтающийся перстень-печатку, где отчетливо просматривалось изображение львиной морды.

– Ты?! – загремел Архидам.

– Причем давно, мой правитель, – невозмутимо произнесла Кассандра. – В обычной жизни он прятался за маской разума и рассудительности, а в темных подземельях, где встречался с собратьями, он надевал другую маску.

Заскрипели скамьи, зашаркали ноги. Вся герусия встала и двинулась к возвышению. Архидам швырнул Павсания на пол. Младший царь повернулся было к старейшинам, затем попятился в сторону эфоров, но те окружили его, отрезав все пути к бегству.

– Она лжет. Как вы не понимаете? – закричал Павсаний, взывая к суровым лицам тех, кто его окружал.

– Зато доказательства твоей вины не лгут, – возразил ему какой-то старик, снимая с пояса дубинку.

– Законы Спарты и воля богов утверждают неприкосновенность спартанских царей, – теперь уже заорал вспотевший Павсаний.

Людское кольцо вокруг него смыкалось.

– Боги нас поймут, – ответил ему один из эфоров, растягивая тонкую веревку.

– Оставьте нас, – потребовал Архидам, повернувшись к Кассандре, Миррин и Брасиду. – Ошибки прошлого мы исправим сами. Предатель получит свое.

Выходя из зала, Кассандра почувствовала всплеск брезгливой жалости к Павсанию. Сзади послышался отчаянный, душераздирающий крик, и сейчас же гиппеи с мрачным грохотом закрыли двери.

А ведь вплоть до сегодняшнего вечера Кассандра находилась в полной уверенности, что предателем является Архидам. И почему ее не насторожила эта несвойственная спартанцам готовность Павсания помочь им с матерью? Из глубин памяти зазвучал насмешливый голос Сократа: «Внешность бывает обманчива».