После великой победы при Гавгамелах в 331 году до н. э. Александр вскоре пошел на Вавилон, однако при этом испытывал большое беспокойство: персидский сатрап Мазей, правитель города, успел себя зарекомендовать, в сражении при Гавгамелах он командовал правым флангом. Александр шел вперед в полном боевом порядке, войско его настраивалось на встречу с противником. Тем не менее его ожидал приятный сюрприз. Римский историк Квинт Курций дает подробное описание города и приема, оказанного Александру.
Когда Александр приближался к Вавилону, Мазей смиренно вышел к нему со взрослыми своими сыновьями и сдал царю на милость и город, и самого себя. Приход его был приятен царю, иначе предстояла бы трудная осада столь укрепленного города. Казалось также, что столь знатный, столь опытный и прославленный муж может своим примером побудить к сдаче и других. Поэтому царь благосклонно принимает его с детьми, но все же приказывает войску войти в город, построившись в боевом порядке, во главе которого шел он сам. Много вавилонян стояло на стенах, надеясь скорее увидеть нового царя, еще больше их вышло навстречу. Среди них был и хранитель крепости и царской казны Багофан; чтобы не отстать в усердии от Мазея, он устлал весь путь цветами и венками, поставил с двух сторон серебряные алтари и возжигал на них не только фимиам, но и всякие другие благовония. За ним следовали подарки: стада мелкого скота, табуны лошадей, в клетках везли львов и барсов. Затем шли маги, певшие гимны по местному обычаю, и халдеи, которым были ведомы тайны движения небесных светил и дни смены времен года. За ними шествовали со своими инструментами музыканты, чьей обязанностью было славить монарха. Последними шли всадники, украсившие себя и своих коней, выставляя напоказ больше роскошь, чем свое величие.
Царь в сопровождении вооруженной свиты приказал толпе горожан идти за последними пехотинцами, сам же въехал в город, а потом и в царский дворец на колеснице. На другой день он осматривал имущество Дария и денежные запасы.
В этой столице вождь Македонии задержался дольше, чем где-либо еще, ни одно место не оказалось более губительным для воинской дисциплины. С развратом в этом городе ничто не могло сравниться, никакая застарелая коррупция не предложила бы больше стимулов и соблазнов для распутства. Мужья и родители, словно бы надеясь на награду, предлагали гостям своих жен и детей. Персидская знать не вылезала из оргий. Вавилоняне пристрастились к вину, а результатом этого пристрастия стало пьянство. Женщины садились за стол в прекрасных нарядах, через какое-то время они начинали освобождаться от одежды и постепенно ~ если выразиться помягче ~ скидывали последнюю вуаль. И ведь так поступали не только известные куртизанки, но и почтенные матроны с юными дочерьми, причем проституцию свою они рассматривали как любезность.
Квинт Курций добавляет также, что македонские войска получили столь восторженный прием, что случись в это время вражеское нападение, оно застало бы их врасплох. Тем не менее Александр вернулся сюда в 323 году до н. э. и не был разочарован. Диодор Сицилийский пишет: «Население, как и раньше, радушно приняло солдат, и все предались отдыху и наслаждениям». И добавляет: «Так как всяких припасов было в изобилии». Последняя строка весьма красноречива. Вавилон стратегически хорошо расположен: у него крепкие крепостные стены,
рядом плодородные поля. Самое главное, в чем нуждался Александр, особенно после ужасного своего отступления из Индии, – это в создании административного центра, который управлял бы обширной империей. Во время индийской кампании к Александру явился брахман Калан. Философа этого звали, собственно, Сфин, но так как он приветствовал всех встречных по-индийски словом «кале», греки прозвали его Калан. Он удивлялся постоянным походам великого завоевателя. Плутарх рассказывает, как Калан наглядно показал Александру, что представляет собой его царство. Бросив на землю высохшую и затвердевшую шкуру, Калан наступил на ее край, и вся она поднялась вверх. Обходя вокруг шкуры, Калан наступал на нее с края в разных местах, и всякий раз повторялось то же самое. Когда же он встал на середину и крепко прижал ее к земле, вся шкура осталась неподвижной. Александр понял его: если он хочет, чтобы его империя не развалилась на куски, то он должен утвердиться в середине своего царства и не слишком от нее удаляться. По словам географа Страбона, «Сузы (еще один имперский город) Александр как свою резиденцию не рассматривал, в таком качестве он видел Вавилон, и он намеревался способствовать его процветанию». И снова в шестнадцатой главе той же работы Страбон добавляет: «Александр безусловно предпочитал Вавилон, так как видел, что он во всех отношениях превосходит другие города».
Вавилон был домом богов домом бога Мардука. Этот город ярко описал Геродот. Спустя 350 лет, во времена правления Нерона, о дворцах Вавилона поведал путешественник Филострат. Он живописал красоту и изысканность царских построек в книге «Жизнь Аполлония Тианского». В окружении плодородных земель с роскошными пальмами раскинулся Вавилон между двумя огромными сверкающими змеями – Тигром и Евфратом. Вода из этих великих рек орошала посевы по сложной системе ирригационных каналов. Берега рек скрывали густые камышовые заросли, за ними раскинулись рощи финиковых пальм, благоухали дикие цветы. Над этим царством цветов и деревьев возвышались построенные Навуходоносором крепостные стены. Крепость была разрушена Ксерксом и восстановлена позже другими правителями. Геродот писал, что покрытые цветной эмалью стены, сложенные из жаропрочного кирпича, были такими толстыми, что проходы между ними казались вырубленными в скале туннелями. Перед огромными бронзовыми дверьми вход охраняли каменные быки и драконы. За стенами вздымались дворцы, сверкали на солнце крытые медью купола храмов, башни зиккуратов. Вавилонские храмы строились на высоких холмах. Вдоль прямых улиц стояли дома в три-четыре этажа. Город был так устроен, что каждая улица располагалась поблизости от крепостной стены, а что еще важнее – проходила недалеко от одной из многочисленных узких бронзовых дверей, через которые можно было пройти за водой. Вавилонские фортификации устанавливали границы города и защищали его от врагов. Стоит ли удивляться, что Александр смотрел на него как на потенциальную столицу? Ему доводилось проводить осаду больших городов, и он оценил мощь стен, на которых четыре колесницы могли проехать одновременно, ничуть не помешав друг другу. Такие фортификации выдержат любую осаду врага. Вавилон к тому же обладал императорским величием. Прекрасные, инкрустированные лазуритом ворота Иштар охраняли львы и драконы, написанные яркими красками. Неподалеку от ворот находился главный зиккурат – храм, на котором стояла статуя Мардука, сделанная из чистого золота. Потом Ксеркс присвоил ее и, переплавив, отправил в собственную сокровищницу. Александр поклялся отреставрировать храм во всем его былом великолепии.
В 323 году до н. э. Александр, должно быть, проследовал по Священной дороге к дворцам, этот путь описан Филостратом в «Жизни Аполлония Тианского». Стены дворцов были украшены золотом, серебром и драгоценной резьбой. У каждого дворца имелся свой райский уголок – нежная зелень на плодородной земле, фруктовые сады и рощи, а в них роскошные беседки, фонтаны, пруды с зеркальной водой. Асфальт на дорожках спрыскивался три раза в день. Чтобы земля была прохладной, слуги выливали на нее воду из мешков, сделанных из овечьих шкур. Это великолепное место стало последним пристанищем Александра Великого, но, несмотря на окружавшую его красоту, царь обратил внимание на различные дурные предзнаменования.
Индийская кампания 326 г. до н. э. породила серьезный мятеж. Кончилось дело тем, что царю пришлось отступать через Гедросию, под палящим зноем пустыни, населенной множеством змей. Здесь умерли десятки тысяч человек. Эта неудача положила начало появлению примет, предсказывающих близкую смерть. Александр был маниакально суеверным человеком, а потому страшно забеспокоился. При нем было несметное множество прорицателей и колдунов. Возглавлял это полчище Аристандр, ликийский толкователь. Должность прорицателя он занимал еще при дворе родителей Александра. Религиозные приготовления Александра до его похода через Геллеспонт поражают воображение и демонстрируют его суеверия: он провел девятидневное религиозное празднество, сделал богатые жертвоприношения богам, пересекая пролив, принес в жертву быка, по прибытии в Азию последовали новью дары. Все это обнаруживает человека в высшей степени суеверного, на него, без сомнения, оказала большое влияние мать.
Ни одна кампания Александра не обходилась без какого-либо знака свыше. В 332 г. до н. э. перед осадой Тира Александру приснился сон: он увидел сатира, который издалека заигрывал с ним, но увертывался и убегал, когда царь пытался его схватить, и дал себя поймать лишь после долгой погони и уговоров. Плутарх рассказывает, что прорицатели истолковали этот сон, разделив слово «сатир» на две части: «Ca» [твой] и «Тир».
«Государь, – сказали они, – сон означает, что Тир будет твоим». Город взяли штурмом, он пал й был уничтожен. Убиты были десятки тысяч человек и по меньшей мере две тысячи его защитников распяты на крестах вдоль побережья. «В назидание, – пишет Курций, – другим здешним городам». Тридцать тысяч жителей были проданы в рабство, хотя Александр заявил, что тот, кто укроется в храме, будет спасен. Прежде чем начать осаду Тира, Александр потребовал от его жителей позволить ему принести жертву Гераклу. Они отказались, и потому их город был уничтожен. Чуть позже Александр обратился с той же просьбой к евнуху Батсу, правителю Газы, самого большого города Сирии. Получив отказ, он начал осаду. Во время подготовки к взятию города на голову Александра упал камень, сброшенный сверху пролетавшей мимо птицей. Царь спросил у Аристандра – главного из легиона его прорицателей, что это могло бы значить, и тот ответил, что город он возьмет, но с большим ущербом для здоровья. Аристандр оказался прав. Квинт Курций рассказывает, как во время осады в Александра попал камень из пращи; полет его был столь стремительным, что он пробил наплечник и нанес царю серьезную травму плеча. Немного погодя, когда его саперы взорвали часть стены, Александра ранило в ногу. Тем не менее он первым ворвался в город. Весь гарнизон был порублен мечами, а гражданское население продано в рабство. (С Батсом повременили: ему готовили особое наказание, и Курций его детально описывает: в ступнях Бате а проделали отверстия и продернули сквозь них веревки. Затем его тело привязали к колеснице Александра и тащили по разрушенному городу, пока он не умер.) В сознании великого завоевателя религия и война были нераздельны. Плутарх описывает мрачную сцену, когда Александр и прорицатель Аристандр приносили жертву богу Фобосу, богу страха, перед сражением в Гавгамелах: «Александр же, пока македоняне спали, вместе с предсказателем Аристандром совершал перед своей палаткой какие-то тайные священные обряды и приносил жертвы богу Фобосу».
Тем не менее Александр сам сознавал, что был суеверным. Следует отметить: если суеверия или религиозные убеждения шли вразрез с его амбициями, то побеждали амбиции. Обращение с Батсом показало, что суеверия Александра никак не затрагивали вопроса о ценности человеческой жизни. Не помешали они ему и сжечь Фивы, а ведь этот город был посвящен богу Дионису. В 333 году до н. э. Александр столкнулся с подобной проблемой – с Гордиевым узлом, и было это за год до его завоевания Тира и Газы. В городе Гордион имелась легендарная колесница, посвященная Зевсу. Говорят, когда-то она принадлежала мифическому Мидасу, и ярмо колесницы утолщенной виноградной лозой было привязано к дышлу сложным узлом без видимых концов. Развязать его было невозможно, однако существовало пророчество, согласно которому человек, развязавший узел, будет править Азией. Александр посчитал, что ему брошен вызов. Существует множество версий относительно последовательности его действий, однако, намучившись, он не пожелал связывать себя религиозными условностями. Рассмотрев узел, он понял, что ему его не развязать, а потому он вынул меч. Узел был разрублен, и проблема решена.
Под влиянием амбиций Александр становился другим человеком. Квинт Курций описывает, как в Индии Александру не терпелось взять сопротивлявшийся ему город. «Царь уже готовил штурм, когда прорицатель стал убеждать его не делать этого или хотя бы отложить осаду, ибо его жизни угрожает опасность. Царь, распалившись, ответил:
– Если кто-нибудь так прервет тебя, когда ты погружен в свое искусство и изучаешь внутренности жертвы, я уверен, это может показаться тебе неприятным и тягостным.
Прорицатель поспешно согласился. Царь продолжил:
– Как ты думаешь, может ли кто-нибудь больше помешать человеку, занятому великими заботами, а не рассмотрением внутренностей, чем суеверный жрец?»
Так Александр лавировал между мистическим суеверием и откровенным цинизмом. То же самое произошло в Вавилоне в 323 году до н. э., когда он советовался с авгурами. Александр не мог решить, какую позицию ему избрать. Он знал, что стоит ему однажды принять во внимание предзнаменования, и все воспримут это как слабость: с этого момента каждый, кто хорошо знает Александра, будет пугать его неминуемой катастрофой. Зато предзнаменования полезны для объяснения свершившихся событий намерениями богов и хитросплетениями судьбы.
Предвестия грядущей смерти Александра появлялись уже во время ужасной индийской кампании. По словам Плутарха, Александра встревожили сообщения о том, что «овца принесла ягненка, у которого на голове был нарост, формой и цветом напоминающий тиару, а по обеим сторонам нароста – по паре яичек. У Александра это знамение вызвало такое отвращение, что он пожелал проконсультироваться с халдеями. После продолжительной дискуссии царь сказал друзьям, что беспокоится он не о себе, а о них, что он страшится, как бы божественный случай после его смерти не вручил верховную власть человеку незнатному и бессильному». Удивительно, что Александр мог думать о том, что произойдет после его смерти. Можно счесть такое его заявление первым признаком того, что ему было известно о нарастающем недовольстве среди его командиров, поэтому он и озвучил собственное завуалированное предостережение о том, что может случиться, когда его не станет. Впоследствии оказалось, что такое предупреждение не остановило тех, кто готовил покушение на жизнь Александра.
Во время индийской кампании к свите Александра присоединился брахман Калан. Он оставался с македонцами во время их отхода из Индии. В 324 г. до н. э., за год до смерти Александра, Калан заболел в Персии. Ему было семьдесят три года, и он объявил, что кремацию предпочитает постепенному разложению тела. Александр протестовал, но Калан настоял на своем. Птолемею было приказано зажечь погребальный костер. Калан спокойно приблизился к нему, принес жертвоприношение и предложил македонцам порадоваться за него. По словам Страбона, Калан «обнялся со всеми друзьями царя, а с Александром прощаться отказался: сказал, что встретится с ним в Вавилоне, и улегся в костер. Александр забеспокоился, но затем избавился от суеверных страхов, принеся богам щедрое жертвоприношение». Короткое время спустя большой друг Александра Гефестион умер в Экбатане, причем симптомы его заболевания были такими же, как впоследствии и у самого царя. Александр страшно горевал и, согласно Диодору, приказал:
Всем соседним городам содействовать по мере сил роскошному устроению похорон, всем обителям Азии загасить до окончания погребения так называемый священный огонь: персы это обычно делают при похоронах царей. Народ счел этот приказ дурным предзнаменованием; решили, что божество предрекает смерть царя.
После смерти Гефестиона Александр приказал забальзамировать тело друга и распорядился, чтобы Пердикка привез его в Вавилон для пышных похорон. Александр поехал следом. До того как он въехал в город, Александр узнал, что Вавилон будет ему опасен. Плутарх пишет: приблизившись к стенам города, царь увидел множество воронов, которые ссорились между собой и клевали друг друга, причем некоторые из них падали замертво на землю у его ног. Арриан сообщает, что халдеи вышли из города и убеждали Александра не въезжать в него. Александр отпустил их со словами: «Лучшие пророки – это те, кто предсказывают правильно». Эта строка из Еврипида показывает, что Александр в то время не воспринимал предсказания слишком серьезно. Диодор Сицилийский, однако, дает более подробный рассказ.
Александр выступил со своим войском и пошел к Вавилону, все время останавливаясь и разбивая лагеря, давая войску отдохнуть и медленно продвигаясь вперед. Когда он был в 30 стадиях [20] от Вавилона, то встретил так называемых халдеев. Они пользовались великой славой как знатоки астрологии, и вековые наблюдения научили их предсказывать будущее. Выбрав из своей среды наиболее пожилых и наиболее сведущих, они поручили им, узнав по звездам, что царя ожидает в Вавилоне смерть, предупредить его о грозящей опасности и посоветовать ему никоим образом не входить в город. Он может избежать беды, если восстановит памятник Белу, уничтоженный персами, и, оставив выбранную им дорогу, минует город.
Глава халдейского посольства не отважился поговорить с царем, а встретясь наедине с Неархом, одним из друзей Александра, кое-что рассказал ему и попросил сообщить царю. Александр, выслушав от Неарха о предсказании халдеев, испугался; чем больше думал он о мудрости и славе этих людей, тем больше росло его смятение. Наконец он отослал многих друзей в город, а сам обогнул Вавилон по другой дороге и стал в 200 стадиях от него.
Все были изумлены, и к нему явилось много эллинов, в том числе и философ Анаксарх со своими последователями. Узнав, почему царь не прибыл в Вавилон, они пустили в ход все философские рассуждения и настолько его переубедили, что он преисполнился презрения к любым пророчествам, особенно же к тем, в которые так верили халдеи. Поэтому царь, словно исцеленный от душевной раны, двинулся с войском в Вавилон.
Александр въехал в Вавилон, восхищаясь его великолепием, тем не менее предзнаменований и других неприятных примет меньше не стало. Арриан, ссылаясь на Аристобула, рассказывает следующую интересную историю.
Аполлодор из Амфиполя, один из «друзей» Александра, был назначен стратегом войска, которое Александр оставил Мазею, сатрапу Вавилона. Оказавшись вместе с Александром по возвращении его от индов, он увидел, как жестоко расправляется Александр с сатрапами, поставленными в разных странах, и написал своему брату Пифагору (Пифагор предсказывал будущее по внутренностям жертв), прося погадать, суждено ли ему благополучие. Пифагор ответил ему письмом, в котором спрашивал, кого он так боится, что хочет получить предсказание. Тот написал ему, что больше всего боится самого царя и Гефестиона. Пифагор принес жертву, чтобы погадать сначала относительно Гефестиона. У печени жертвенного животного была усеченная верхушка, и Пифагор, написав что бояться Гефестиона ему нечего, так как вскоре тот ему помехой не будет, запечатал письмо своей печатью и отправил Аполлодору из Вавилона в Экбатаны. Аристобул рассказывает, что Аполлодор получил это письмо за один день до смерти Гефестиона. Пифагор опять принес жертву, гадая об Александре, и на этот раз печень тоже оказалась дефектной. Пифагор написал Аполлодору относительно Александра то же самое. Аполлодор не промолчал он рассказал Александру о письме, рассчитывая выказать царю свою преданность тем, что уговорит его остерегаться возможной опасности. Александр, по словам Аристобула, поблагодарил Аполлодора, а Пифагора, придя в Вавилон, спросил, какое знамение дало ему повод так написать брату. Тот ответил, что в печени животного не было доли. На вопрос, что это предвещает, он ответил, что великое несчастье. Александр не только не рассердился на Пифагора, но стал оказывать ему больше уважения за то, что тот смело сказал правду. Аристобул говорит, что все это он узнал от самого Пифагора.
Надеясь, что все еще не так плохо, Александр начал тщательную подготовку к новой кампании, однако небеса послали ему и другие предостережения. Диодор Сицилийский описывает один такой знак.
Однажды, когда царь умащался (царская одежда и диадема лежали на троне), какой-то колодник из местных жителей освободился от оков и, не замеченный стражей, беспрепятственно вошел во дворец. Подойдя к трону, он надел царскую одежду, возложил на себя диадему и спокойно уселся на троне. Царь, увидев это, пораженный таким необычайным явлением, подошел к трону и спокойно, не показывая удивления, спросил сидевшего: кто он и зачем так поступил? Тот ответил, что он решительно ничего не знает. Спросили об этом знаменитых гадателей; те ответили, что, по их мнению, этого человека надо убить, чтобы злое предзнаменование осуществилось на нем. Царь же, взяв свою одежду, принес ее в жертву богам, отвращающим беды. Он был очень обеспокоен, вспомнил предсказания халдеев; бранил философов, убедивших его вступить в Вавилон; восхищался искусством халдеев и мудростью их; вообще поносил всех, кто своей болтовней думает обмануть силу судьбы.
Арриан приводит еще один пример.
Большинство могил ассирийских царей выстроено среди озер и болот. Александр во время плавания по озерам сам правил триерой; сильным ветром у него с головы снесло шапку с диадемой; шапка упала в воду, а диадему подхватил ветер, и она застряла в тростниках около одной из царских гробниц. Некий матрос, поплыв за диадемой, снял ее с тростника, но, чтобы не замочить ее, держал, плывя, не в руках, а надел себе на голову. По словам многих, писавших об Александре, Александр подарил ему талант за усердие и велел отсечь ему голову, так как прорицатели тут же объявили: «Нельзя оставлять на свете голову, на которой была царская диадема». По словам же Аристобула, талант моряк получил, но был и высечен за то, что надел диадему. Он же говорит, что диадему Александру доставил какой-то финикийский матрос; некоторые же называют Селевка. Это предвещало Александру смерть, а Селевку – великое царство. Во всяком случае, из тех, кто приняли власть после Александра, Селевк был самым крупным человеком, он мыслил как государь и правил после Александра обширнейшей страной.
Неудивительно, что Плутарх рассказывает: «Уныние Александра еще усугубилось, он совсем потерял надежду на божество и доверие к друзьям». Не помог делу и рассказ, который Александр услышал, о том, как в царском дворе осел, возможно, сошедший с ума от жары, вырвался на волю и забил копытами до смерти великолепного льва. Плутарх пишет:
Исполненный тревоги и робости, Александр сделался суеверен, все сколько-нибудь необычное и странное казалось ему чудом, знамением свыше, в царском дворце появилось великое множество людей, приносивших очистительные обряды и предсказывающих будущее.
Задним числом все мы становимся пророками и отлично разгадываем знамения. Тем не менее такого рода приметы можно обратить в психологическое оружие против жертвы. Несмотря на все свое суеверие, Александр одобрил бы остроту римского поэта Клавдиана: «Я понимаю значение мудрых египетских знаков и способы, с помощью которых халдеи навязывают богам свою волю». Александр и сам этим не брезговал. По словам Курция, когда Александр хотел переправиться через реку Яксарт, Аристандр потихоньку предупредил его, что предсказания складываются не в его пользу. Аристандр совершил тогда ошибку: сделал разговор с царем достоянием гласности. Александр, разумеется, пришел в ярость. Аристандр поспешно вышел из палатки и быстро вернулся. Он сказал, что принес новое жертвоприношение и в этот раз внутренности дают благоприятный прогноз.
По сообщениям множества авторитетных источников, разного рода предзнаменования постоянно наблюдались в последние недели жизни Александра в Вавилоне. Предвестия нравятся хронистам не меньше, чем прорицателям тех времен. Даже сегодня, когда убивают знаменитого политика, такого как Кеннеди, люди смотрят на предшествующие события, чтобы определить, что предвещало эту трагедию. В вавилонских знамениях замечательно то, что очень многие из них связаны с полководцами Александра. У Диодора мы находим, что халдейские пророчества доносил до Александра командующий его флотом и друг юности Неарх. Другой командир, Аполлодор, то и дело совершал жертвоприношения, которые указывали на грядущую трагедию. Рассказ об упавшей в воду царской шапке кавсии связан с Селевком, еще одним другом Александра, который после смерти товарища возглавил империю. Наконец, эпизод с незнакомцем, усевшимся на царский трон, указывает на удивительную расхлябанность охраны Александра и его соратников, таких как Птолемей, которому, в соответствии со многими источниками, была поручена ответственность за безопасность царя и за охрану его шатра. На мой взгляд, все эти предзнаменования специально сообщали усталому царю, потратившему все силы на трудную военную кампанию и страдающему от потери самого близкого друга Гефестиона, в то время когда другой его близкий друг и верный соратник полководец Кратер направлялся в Македонию с 10 000 ветеранов. К лету 323 года до н. э. Александр сильно ослаб, настроение его было подавленным, с ним не было двух самых преданных друзей, которые могли защитить и поддержать его. На самом деле все эти знамения не были предвестником смерти царя, в них отразились слухи и сплетни, которые могут подействовать не хуже мистических предзнаменований.