1

Боль пришла внезапно, остро, ослепляюще, за нею последовала волна тошноты и противная влажность липкого пота. Женщина за рулем сразу же передвинула ногу на тормоз и направила машину на обочину дороги. Как только та остановилась, она наклонилась вперед и уронила голову на руль.

У нее часто бывали головные боли в течение последних трех лет. Доктор сказал ей, что когда-нибудь они могут прекратиться, и она все время молилась, чтобы очередной приступ стал последним.

Но пока ее молитвы оставались без ответа. Когда мучительная боль несколько ослабла, женщина открыла глаза, инстинктивно прищурилась от яркого солнца, несмотря на темные очки, которые она носила. Впереди, всего в нескольких сотнях ярдов, стоял дорожный указатель, но она с трудом могла разобрать надпись. Она не знала, будет ли городок Новер, штат Монтана, достаточно большим, чтобы там была гостиница, но с каждым новым приступом боли она все больше надеялась, что она там есть. В противном случае ей придется найти место для стоянки и переползти на заднее сиденье, пока этот приступ не пройдет.

Она осторожно включила передачу и снова вырулила на дорогу между штатами. Боль притупляла ее зрение, затрудняя попадание предметов в фокус, и яркое послеполуденное солнце не помогало ей. Поэтому она была особо внимательна на оставшихся двух милях до городка, и это дополнительное напряжение еще больше усилило ее головную боль.

Вот и гостиница, увидела она с облегчением. Расположенная в правой части центра городка Новер, она напоминала о старых вестернах, которые приятно смотреть по субботам. Тротуар был деревянным, а ступени, ведущие к хлопающим двойным дверям, были широкими и неокрашенными. Большие окна с зеркальными стеклами, расположенные по фасаду, позволяли видеть слева стойку регистрации и ресторан справа.

В ушах начало звенеть, каждый звук стал далеким и неразборчивым, а тошнота грозила приступом рвоты. У нее уже не было сил, чтобы достать свой чемодан из багажника; только бы войти внутрь, сразу к регистрационной стойке. Ей необходимы были сейчас две вещи: стакан воды, чтобы принять прописанное доктором обезболивающее лекарство, и кровать, чтобы отлежаться до тех пор, пока лекарство подействует.

Женщина-регистратор разговаривала по телефону, стоя спиной к вошедшей.

— Простите, — голос прозвучал слабо. Она знала из прошлого опыта, что выглядит ужасно, что, несмотря на пот, выступивший на лбу, ее лицо бледное, глаза темны от боли, колени подгибаются от слабости, а руки дрожат. Бедняга может подумать, что с нею случилось что-то страшное. Хотя, пожалуй, так и есть.

Женщина закончила разговаривать по телефону, положила трубку и повернулась к клиентке.

— Чем могу служить… — начала она и замерла, ее рот изумленно открылся, и женщина уставилась на посетительницу, пожирая ее глазами.

— Пожалуйста, мне нужна комната.

Женщина медленно подошла к стойке.

— Боже мой… Лора… Я не думала, что ты когда-нибудь вернешься. Ты еще не видела Морин?

Аромат приправ: красного, черного перца, чеснока, — проникая из ресторана через фойе, вызвал приступ тошноты. Пришлось быстро сглотнуть, и она попробовала дышать через рот, чтобы не чувствовать этих запахов.

— Пожалуйста, — прошептала она сухими губами, — меня зовут Карли Джонсон, и мне нужна комната на ночь.

Посмотрев на нее долгим взглядом, женщина медленно протянула ей карточку регистрации.

— О чем ты говоришь? У тебя будет комната, номер три, вверх по лестнице, потом направо. Это всегда был твой любимый номер, не так ли?

Карли кое-как заполнила карточку, удивляясь, как неряшливо она написала и как неразборчив ее почерк. Она уплатила за комнату наличными, благодарно взяла ключ и начала подниматься по лестнице.

— Как насчет твоего багажа, Лора? — крикнула женщина.

Карли, держась за перила, продолжала свой медленный подъем.

— Я возьму его позже, потом, — сказала она, с усилием посылая слабую, больную улыбку женщине внизу. Позже, когда леденяще-обжигающая боль исчезнет. Позже, когда она сможет стоять не качаясь, сможет дышать без позывов рвоты, сможет смотреть, не прищуриваясь…

Держа ключ от двери, Карли с трудом пересекла холл, прошла мимо комнаты девять, семь, пять. Около следующей двери она остановилась и перед тем, как вставить ключ в замок, на мгновение облокотилась о стену, стараясь устоять против новой волны боли, такой сильной, что она испытала озноб.

Наконец ей удалось открыть замок и войти внутрь. Остановившись рядом с туалетным столиком, она сняла темные очки и с шумом вывалила содержимое сумочки в поисках пузырька с таблетками. Когда Карли нашла его, она с третьей попытки открутила колпачок и дрожащими руками вытряхнула на ладонь две большие круглые таблетки; потом она наполнила чашку водой из-под крана в ванной и запила лекарство.

Через минуту Карли почувствовала, как заболело у нее в животе. Карли стиснула пальцами пузырек с лекарством, борясь с болью. Эта головная боль возникает слишком быстро, а ждать, пока лекарство подействует, приходится так долго!

Если бы она не взяла с собой пилюли, ей пришлось бы переждать боль — не слишком приятная перспектива.

Но постепенно в животе у нее утихло. С чувством облегчения Карли, пошатываясь, дотащилась до спальни. Она сейчас снимет туфли, свитер и джинсы. Через минуту, решила она, как только прилегла на кровать. Всего лишь через минуту…

Ее глаза закрылись, и яркие, живые танцующие цвета боли начали блекнуть. Удары сердца замедлились, дыхание становилось все менее напряженным, и, наконец, она предалась дарующему забвение сну.

Бак Логан сидел за столом и сортировал почту, которую один из его помощников приготовил для него. Там было не много интересного, если не считать оперативки из полицейского отделения в Баттле, содержащую фотографию неопознанного погибшего, которого там нашли. Бак минуту изучал фото, удостоверяясь, что он не знал этого человека, потом отложил фото в сторону. Оно будет вывешено на доске объявлений так, чтобы его смогли увидеть все служащие. Потом это событие будет зарегистрировано и забыто. Скорее всего, никто из увидевших оперативку не опознает этого человека. Он будет зарегистрирован как очередной неопознанный труп, тело его не будет затребовано, и его семья, если она у него есть, никогда не узнает, что с ним случилось.

Бак приготовился просмотреть остальную почту, когда зазвонил телефон.

Джансену, его новому и самому молодому служащему, племяннику мэра городка Новер, полагалось отвечать на звонки, когда диспетчер уходил на ланч, но он был увлечен спортивным журналом. Ругаясь себе под нос, Бак подошел к телефону.

— Шериф слушает.

Это была Хэзел из гостиницы, и она говорила так быстро, что слова сливались. Но он понял достаточно. После обещания приехать сразу же, он положил трубку и протянул руку за серебристо-белой шляпой от Стетсона на полке позади своего стола. Когда Бак вышел из своей маленькой захламленной комнаты, он позвал:

— Харви, я буду в отеле.

Помощник, ответственный за радио, взглянул на него и кивнул, прежде чем вернуться к своему пасьянсу.

Гостиница находилась через улицу, вниз на один квартал. Как и все в Новере, она была старой. В городе не было ни одного нового здания, построенного после 1940 года, подумал Бак. Новер не только не рос, но количество его жителей за последние пятнадцать лет уменьшилось с двенацати тысяч до трех.

Но если Хэзел говорила правду, то число жителей увеличилось на одного. Новер получил обратно одного потерянного жителя.

Она приехала на голубом «шевроле», сказала Хэзел, и Бак увидел машину, когда пересекал улицу. Автомобиль не был таким безвкусным, как тот красный «корвет», на котором Лора уехала из Новера. Это было простое эффективное средство передвижения. Срок действия вашингтонского номера, заметил он, истекал в следующем месяце. Конечно, в следующем месяце будет три года с тех пор, как Лора исчезла.

Остановившись около машины, он заглянул в окна. Внутри на сиденье рядом с водителем была пачка бумажных салфеток вместе с полдюжиной кассет, дорожный атлас, воткнутый между сиденьями, и жакет, накинутый на спинку. В машине не было ничего, что давало бы ключ к личности владельца. Даже записи на кассетах: смесь классического рока и народной музыки — то, что каждому доставляет удовольствие.

Хэзел ждала в дверях. Бак поднялся по ступенькам к широкой веранде, задев одно из кресел-качалок, когда проходил мимо, и вошел внутрь.

— И что самое странное, Бак, — начала Хэзел еще прежде, чем двери за ним закрылись, — я знала Лору всю ее жизнь. Господи, я даже меняла ей пеленки раз или два. Но она вела себя так, будто никогда прежде не видела меня, и настаивала, что ее имя Карли. Карли Джонсон. Ты можешь себе представить такое? После того, как прошло столько времени, она возвращается и заявляет, что она — не она?! Мы что, слепые?

Он тоже знал Лору всю ее жизнь, подумал Бак мрачно, знал так долго, что пережил все, чем она могла удивить: ее требования, ее вспышки раздражения, ее исчезновение. И возвращение.

— Можно мне взглянуть на ее карточку?

Хэзел достала регистрационную карточку из своего кармана и протянула ее Баку. Он молча изучил ее.

Карли Джонсон, адрес в Сиэтле, и он узнал код штата Вашингтона. Записанный ею номер машины соответствовал номеру голубого «шевроле», стоящего снаружи, и плата за комнату, по словам Хэзел, была внесена наличными.

Бак возвратил карточку и, поколебавшись, спросил:

— Как она выглядит?

Лицо женщины оживилось: ей не терпелось посплетничать.

— Ужасно, Бак! Бедная девочка, должно быть, больна, возможно, у нее грипп, он как раз ходит вокруг. Может, поэтому она вела себя так странно. О, но она все еще хорошенькая, все еще самая красивая в Новере!

Женщина подвинулась ближе и, хотя вокруг никого не было, понизила голос.

— Как ты думаешь, что происходит? Почему она лжет о том, кто она? И где она была все эти три года?

— Может быть, это не Лора? — предположил Бак холодно. — Вдруг Карли Джонсон просто похожа на нее.

Хэзел не приняла его предположений.

— Я не ошиблась ни разу ни с одним чужим человеком за более чем тридцать лет, Бак. Это Лора Фелпс там, наверху. Для меня тут нет сомнения. Ты только поднимись и посмотри сам.

Бак улыбнулся:

— Это как раз то, что я собирался сделать. В какой она комнате?

— Три.

Он поднялся по лестнице и автоматически повернул направо. Третий номер был в конце коридора, большая угловая комната с окнами на главную улицу. Он постучал, подождал минуту и постучал снова.

Внутри комнаты не было слышно ни звука: ни телевизора или радио, ни скрипа половиц или пружин кровати. Может быть, таинственная женщина ушла опять, подумал он, но тотчас отбросил эту возможность. Здесь не было способа выйти, не пройдя внизу мимо Хэзел.

Потом он вспомнил слова Хэзел. Лора, выглядящая ужасно? Он не мог этому поверить. Он знал ее ближе, чем кто-либо в городе, но не мог вспомнить, чтобы она выглядела плохо… Даже рано утром или только что из-под душа, даже в постели после сумасшедшей страстной любви она всегда выглядела чертовски здорово.

Хэзел сказала, что бедная девочка, должно быть, больна. Так больна, что не может ответить через дверь на стук? Может, больна так, что ей нужна срочная помощь, а шериф должен войти без приглашения?

То, что он делал, было незаконно, подумал Бак, но все-таки нажал на дверную ручку и почувствовал, что та поворачивается. Если внутри Лора, он мог бы не беспокоиться. А если это не она… что ж, тогда он только убедится, что с женщиной все в порядке, и уйдет.

Бак молча вошел в слабо освещенную комнату, прикрыв за собой дверь. Некоторое время он просто стоял, глядя на женщину, лежавшую на постели в десяти футах от него; она лежала поверх покрывала совершенно одетая, спиной к нему, поэтому он не мог видеть ее лица, но ее волосы… Как давно это было, когда он видел эти волосы золотистого цвета?

Больше, чем три года назад. Ближе к четырем. Лора любила свои золотистые волосы только по одной причине: их было легко и просто превратить во что-нибудь еще. Она красила их в рыжий, в платиновый цвет и с полдюжины оттенков каштанового, а незадолго до того, как покинуть город, она была брюнеткой. Тогда она обещала, что заставит его пожалеть.

А теперь она снова блондинка. Прекрасная блондинка с золотистыми волосами.

Бак замешкался, обходя кровать, чтобы взглянуть ей в лицо, оттягивая тот момент, когда увидит его и сможет точно сказать, Лора ли, наконец, вернулась, или это просто редкое совпадение. Откладывая этот момент, Бак огляделся. Ее сумочка была опустошена на туалетном столике, словно она второпях что-то искала. Там же лежал ключ от комнаты вместе с ключами от машины, но вокруг не было багажа. Наверное, она оставила его в машине.

Наконец Бак собрался с духом, обошел кровать и, встав у ее края, всмотрелся в лицо женщины. Он тотчас же понял по шоку, который испытал, по внезапной волне чувств в глубине его существа, что Хэзел не ошиблась.

Это была Лора.

Боже мой! Она вернулась домой!

Бак долго смотрел на нее, стараясь понять, что он чувствует. Облегчение, что с нею все в порядке; любопытство, почему она вернулась домой именно теперь, а не год или два назад. Сожаление о том, что случилось, — ведь, несмотря ни на что, он любил ее. Негодование, потому что он был рабом влечения к ней.

И гнев. Белый, обжигающий, мучительный гнев от того, что она может исчезнуть так же, как сбежала раньше, сбежала от своей семьи, от людей, которые о ней заботились, от него. Гнев из-за того, что она оставила его в неизвестности, исполненного беспокойства о ней и, наконец, понимание, что знать о ее смерти было бы для него лучше, чем ничего о ней не знать. Гнев за то, что она была расчетлива, всегда манипулировала им, зная, как он поступит и что будет чувствовать, потому что она, действительно, заставила его пожалеть об ушедшем. Боже мой, она заставила его жалеть о потере даже больше, чем он мог себе представить.

Последние три года немного изменили ее. Нос, раньше прямой и правильной формы — предмет ее гордости, был, вероятно, сломан и имел маленькую выпуклость около переносицы. Там был шрам, тонкий и кривой, проходящий через лоб и исчезающий в волосах. Зная Лору, он понимал, что ей, видимо, доставляло немало хлопот, пробуждаясь, укладывать волосы так, чтобы скрыть этот дефект. И, конечно, она чуточку постарела, как и все.

Но она была все равно прекрасна.

Все еще ангел.

Все та же Лора.

Почувствовав, что обе его руки сжаты в кулаки, Бак сделал над собой усилие и постарался расслабиться. Такое напряжение не было необычным, когда дело касалось Лоры. Когда они были вместе, жизнь казалась ему блаженством и… чистым адом.

Так, невыразимо прекрасна, так испорченно-фальшива, так неизменно эгоистична: она была его единственной слабостью…

Наваждение. Нет, слово было не то, ему не нравился его как явный, так и скрытый смысл.

Иногда он любил ее. Порой ненавидел. Но он всегда нуждался в ней, она была ему нужна, она дарила ему то, что никто больше не мог ему дать. Эта потребность в ней была больше, чем страсть, много больше, нечто сильное, темное и напряженное, голод, который он не мог прогнать и который мог бы остановить его дыхание.

Бак прожил эти три года без нее. Три года его жизни, когда он делал, что хотел, не давая никому отчета. Три года быть без всякого контроля, выбирать себе любовниц вместо того, чтобы быть выбранным, соблазнять вместо того, чтобы быть соблазненным…

И теперь она вернулась.

Неровно дыша, Бак сделал шаг вперед, и пол предательски заскрипел. Она спит слишком глубоко, подумал он. Потом он увидел пузырек с лекарством, который она сжимала в руке даже во сне. Опершись рукой о кровать, он наклонился вперед и осторожно разогнул ее пальцы, ощутив их тепло и нежность. Потом вынул пузырек из ее руки. Это было сильное обезболивающее средство. Однажды он сам принимал такое после футбольной травмы, которой закончилась его карьера в колледже. Почему Лора принимает его?

Он снова посмотрел на этикетку. Оно было выписано для Карли Джонсон и изготовлено в Сиэтле. Почему ее зовут Карли? Что она скрывает?

Сунув пузырек в карман, Бак снова обошел вокруг кровати, остановившись около туалетного столика. Содержимое сумочки было разбросано на стертой деревянной поверхности. Оно было типично для любой женской сумочки: бумажник, чековая книжка, пачка бумажных салфеток. Маленькая плоская коробочка для пилюль, две ручки, маленькая записная книжка, губная помада и пудра. Три аптечных рецепта, две упаковки мятных таблеток и обертка от жевательной резинки.

Он коснулся ее бумажника, потом отдернул руку. Бак хотел бы знать, насколько далеко она зашла в своем перевоплощении: выписаны ли ее водительские права на фальшивое имя? Получены ли ее кредитные карточки на имя Карли Джонсон? Но он не имел права рыться в ее бумажнике, как бы ни хотел получить ответы на свои вопросы. Ответы — он знал твердо — должны исходить от нее.

Медленно проходили часы. Бак покидал комнату дважды: первый раз — предупредить Хэзел, чтобы она никому не говорила о возвращении Лоры, и второй, чтобы позвонить из автомата в холле в свое управление и попросить Харви просмотреть информацию о Карли Джонсон в компьютере. Так как у них не было своего компьютера — местный бюджет не выдержал бы таких расходов, — проверка требовала времени и означала ожидание, пока его помощник использует вторую линию для звонка шерифу Краудеру в соседний округ, чтобы один из его людей просмотрел данные. Бак ждал, пока Харви сделает это, и только несколько минут назад вернулся с сообщением: никаких данных.

Потом он позвонил в соседний квартал доктору Томасу для консультации о лекарстве. Доктор сказал, что его никому не прописывают постоянно.

Итак, почему Лора принимает его?

Возвратившись в комнату, Бак молча наблюдал, как она спит. Устав от полумрака, он поднял шторы, которые защищали комнату от послеполуденного солнца. Но когда лучи коснулись лица Лоры, она беспокойно задвигалась, издав слабый, беспомощный стон и прикрывая глаза рукой. Бак немедленно опустил шторы, и она постепенно затихла.

Большую часть времени Лора спала спокойно и глубоко, но иногда она что-то бормотала и металась из стороны в сторону. Она никогда не спала беспокойно. Интересно, что вызывает ее тревогу во сне: боль или неприятные сновидения?

Она была причиной его ночных кошмаров. За долгое время ее отсутствия они преследовали его. Все, о чем он был способен думать, — какое это хорошее было время и как его было мало, а потом наступили плохие времена, когда она просила, нет, требовала большего, чем он мог дать ей. Они мирились, она угрожала, а потом уехала. Исчезла. Пропала.

И вот она здесь снова. Жива и здорова. Прошло три года. Сегодня она вернулась, одним махом перечеркнув хрупкое подобие спокойствия, достигнутое им с таким трудом. И, черт побери, он хотел знать почему. Уж это, по крайней мере, она ему обязана объяснить.

Бак устроился в кресле в углу. Было уже больше пяти часов, время, когда он мог пойти домой. Он мог бы пригласить своих помощников, чтобы они проследили за ней, но не хотел делать этого. Бак не желал оставлять ее даже на минуту и решил не уходить до тех пор, пока она не проснется, пока не посмотрит ему в глаза и не расскажет все, что он хотел от нее узнать.

Когда солнце приблизилось к закату, Бак включил один из ночников над кроватью, осторожно отклонив свет от лица Лоры, потом сел в кресло и ждал. Однажды Хэзел подошла к двери и осторожно постучала. Она принесла поднос с кофе, две чашки и два куска своего знаменитого вишневого пирога. Бак нарочно не дал ей посмотреть в комнату, взял поднос и поблагодарил ее.

Он снова сел в кресло и съел кусок пирога. Две чашки кофе — позже, как и второй кусок пирога. Он ждет.

Ему всегда удавалось ее дождаться, подумал Бак с улыбкой. Лора всегда заставляла его ждать: ее внимания, ее раздражения, ее требований. Он ждал ее, чтобы порой увидеть лишь недовольную гримасу и уйти домой. Теперь Бак ждал, когда она проснется; он хотел не только увидеть золотистые светлые волосы и четкие линии ее лица, но и посмотреть ей в глаза, в холодные голубые глаза и услышать ее голос.

Он ожидал увидеть, что она еще хочет его; он убедится, что она все еще нужна ему; и еще он хотел проверить, по-прежнему ли он ненавидит ее.

Карли проснулась отдохнувшей. После двух недель отпуска она привыкла просыпаться в незнакомых комнатах. Правда, пробуждаться вечером — это немного обескураживало, как, впрочем, и просыпаться совершенно одетой; но уже первое движение объяснило ей и то, и другое. Когда она приняла лекарство, острый приступ головной боли прошел, но пульсирующая боль была еще в ней, сильная и резкая.

Лампа на ночном столике мягко светила в темной комнате. Разве она ее включила перед тем, как уснуть? Она не могла вспомнить. Но Карли не могла вспомнить и как снимала туфли и накрывалась одеялом, которое лежало сложенным в ногах на постели, но, наверное, она это сделала, так как сейчас ее ноги были босы, и она была укрыта.

Карли облизнула губы. Они были сухие, во рту было сухо, слишком сухо, чтобы глотать. Но она почувствовала голод. Это хороший признак. Это значит, она вынесет эту головную боль так же, как она переносила другие приступы.

Карли осторожно села. Она знала, как быстро может вернуться тошнота, как просто боль может снова овладеть ею. Когда ничего не случилось, она осторожно опустила ноги на пол и надела туфли, которые ее ждали на полу. Она окончательно встала, когда голос произнес из темноты:

— Привет, Лора.

Она вздрогнула, и резкое движение заставило ее почувствовать слабую тошноту. Прикрывая рот одной рукой, она ухватилась за железную спинку кровати другой, чтобы удержаться на ногах.

Человек, который говорил, медленно вышел из тени. Это был мужчина примерно шести футов роста, широкоплечий и черноволосый, как ночь. Несмотря на мягкость его приветствия, в нем было что-то угрожающее, опасное. Что-то злое.

Быстрые удары ее сердца начали замедляться, когда он вышел на свет и она увидела форму, которая была на нем. Жетон на его рубашке говорил, что его зовут Логан, нашивки — что это шериф Логан. Женщина внизу вела себя странно, когда она заполняла карточку, вспомнила она смутно. Может, у нее были причины вызвать к ней шерифа?

Он подошел на несколько шагов ближе.

— Нечего сказать? Ни «привет, шериф», или «как давно мы не виделись, Бак», или «я скучала по тебе, дорогой»?..

Карли сделала усилие, чтобы медленно и глубоко вздохнуть. Ко всем ее проблемам сегодня это было последней каплей. Такое случилось с ней однажды раньше, когда головная боль была такой сильной, что она думала, что не перенесет ее. Потом, как говорится в одной старой шутке, она уже боялась, что не умрет.

— Привет, шериф, — сказала она, стараясь говорить спокойно и сдержанно, но слова все равно звучали напряженно. Теперь он стоял меньше чем в футе от нее. Карли хотела отступить, уклониться от него, но не позволила себе проявить какие-либо эмоции. Если она будет терпелива, он просто скажет: «Убирайся из города до захода солнца, бродяга», — подумала она, испытывая головокружение, и потом он уйдет, а она сможет принять еще две таблетки, пообедать и немного поспать; это ей было просто необходимо.

Как он сказал, его зовут? Она была как в тумане. Бак. Бак Логан. Это звучит как имя ковбоя с Дикого Запада. Он должен поменять свою форму на пару джинсов и рубашку, блестящие ботинки — на пару башмаков ручной работы. Тогда он будет по-настоящему соответствовать своему имени.

Давай, подумай, решила она, массируя между глазами, он прекрасно соответствует своему имени в форме шерифа. Мужчина. Мужественный самец.

Время шло. Наконец она не выдержала и спросила напрямую:

— Что вы хотите, шериф?

— Давай, Лора, ты всегда знала, чего я хотел. — Он помолчал, потом усмехнулся и добавил: — И ты знала всегда, что мне нравилось.

Лора? Женщина внизу тоже называла ее так, верно. Или это часть дурного сна? Порой это случалось с ней: совсем незначительные тревоги оставляли ее после пробуждения с чувством смутного беспокойства; иногда ее преследовали во сне кошмары. Когда такие сны проходили, то ее собственные крики будили ее, подушки были мокры от слез, а постель — от пота. Но она никогда не знала, чем они закончатся, — то ли простым беспокойством, то ли ужасом. Она не хотела вспоминать о них.

— Меня зовут Карли Джонсон, — сказала она ровным голосом, — а не Лора.

— Угу, — он бросил долгий взгляд, рассматривая ее с головы до пят, и усмехнулся такой усмешкой, которую можно назвать дьявольской. — Правильно.

Как это случилось, хотела бы она знать, что ей выпало провести ночь в том единственном городе штата Монтана, где шериф связан с женщиной, которая выглядит так похоже на нее? Очень сильно похожа, подумала она, так как невозможно даже представить, что шериф Бак Логан перепутал бы свою женщину с другой.

И почему шериф оказался таким привлекательным? Если бы она не была так больна, почувствовала бы она минутное сожаление, что она не эта таинственная Лора? С темными волосами, темными глазами и дьявольской усмешкой шериф был одним из самых красивых мужчин, которых она видела.

Самым красивым и самым опасным. Несмотря на почти дружеский тон разговора, в его голосе, в его словах были заметны злоба и антипатия. Хорошо, что она не была той женщиной, о которой он говорит. Теперь ей только придется убедить его в этом.

— Вы ошиблись, шериф, — сказала она. — Мое имя Карли Джонсон, я из Сиэтла, проезжала через штат Монтана по пути домой. Я не Лора.

Сказав это, она шагнула вперед, обходя его, и, стараясь не задеть, подошла к туалетному столику. Она вытряхнула все содержимое сумочки или он? Карли не могла вспомнить, хотя предполагала, что сама. Она так торопилась найти лекарство, когда попала в комнату. Кроме того, она полагала, что шериф был бы более осторожен, осматривая не вызывающую подозрений дамскую сумочку.

Она рассортировала содержимое, когда клала обратно в сумочку, но там не было пузырька с таблетками. Мгновение она стояла, обдумывая, потом прошла в ванную. Стакан, из которого она пила, стоял на полочке, но пузырька с лекарством не было и там, как не было и на кровати, и на смятом покрывале, и…

— Ищешь это? — шериф показал пузырек. Она не заметила этого раньше, так как пузырек был мал, а рука шерифа такая большая. Когда он обхватил его пальцами, пузырек полностью исчез из вида.

Кивнув, она провела пальцами по волосам.

— За кого вы меня принимаете? Вы думаете, что нашли кого-то с наркотиками? Я уверяю, шериф, рецепт абсолютно законный. Подождите до утра и позвоните доктору — спросите у него.

— От чего эти таблетки?

— От головной боли.

— Я принимал такие же раньше, в колледже. Одна таблетка способна свалить слона…

Когда Бак увидел ее поджатые губы, он остановился, но потом продолжил:

— Это, должно быть, очень сильные головные боли.

— Я не была бы сейчас здесь, если бы они были другими. — Ее терпение было готово лопнуть, и Карли чувствовала себя все хуже с каждой минутой. — Я еду домой, — повторила она, ее голос был натянут и дрожал. — Я больна, а это был ближайший город, поэтому и остановилась здесь на ночь. Я не сделала ничего плохого, шериф, ничего, что давало бы вам право врываться сюда, рыться в моих вещах и допрашивать меня.

— Я сюда не врывался. Ты оставила дверь незапертой.

Карли заметила, что он не отрицал, что рылся в ее вещах. Что он искал, хотела бы она знать, думая о 67 долларах в своей сумочке, которых должно хватить до Сиэтла. Потом она вспомнила одеяло, свои туфли и отбросила подозрения. Этот человек, шериф, не мог украсть ее доллары, — ведь он снял с нее туфли и укрыл, чтобы ей было удобнее.

— Очевидно, вы ошиблись, шериф. Я не Лора. Поэтому, если вы вернете мои вещи и покинете комнату, я бы хотела подумать об ужине прежде, чем все в этом городе закроется на ночь.

— Ресторан внизу и открыт до десяти, Лора. Ты же знаешь это.

Вместо того, чтобы положить склянку с лекарством в ее протянутую руку, как она ожидала, Бак взял ее за руку.

— Я пропустил обед, пока ждал твоего пробуждения, поэтому я присоединяюсь к тебе.

— Нет! — Карли дернулась, разволновавшись, но потом сконцентрировалась, чтобы прийти в себя. Она тяжело дышала и снова дрожала. Она ненавидела слабость, которая всегда сопровождала головные боли. Слабость делала ее совершенно беззащитной перед таким сильным человеком, как Бак Логан.

Стараясь глубоко дышать, Карли поправила волосы, потом взяла сумочку и ключи; затем снова повернулась лицом к шерифу.

— Вы не имеете права беспокоить меня, шериф. Я не сделала ничего плохого. Сейчас я собираюсь спуститься вниз и поесть — одна. Мне наплевать, как вы тут оказались и что делали, пока я спала. Ясно?

Не дожидаясь его ответа, она открыла дверь и ждала, пока Бак покинет комнату. Когда он вышел, Карли последовала за ним и заперла дверь, потом положила ключ в сумочку. Минуту она просто стояла, используя дверь, как опору. Карли чувствовала себя так плохо, что при одной мысли о еде ее затошнило… Но она была очень голодна, и если бы не попыталась поесть, то ей стало бы еще хуже.

Двигаясь осторожно, она оторвалась от двери, приоткрыла ее и выглянула в коридор, чтобы убедиться, что шериф действительно ушел. Она пока не знала, что отвязаться от него будет не просто: он олицетворял закон в этом маленьком ничего-не-представляющем-из-себя городке. Это, возможно, давало ему преувеличенное чувство собственной значительности. Это также давало ему много возможностей злоупотреблять своей властью, и вокруг не будет никого, кто бы мог остановить его. Он мог бы преследовать ее всю ночь, обвинять в чем захочет, и никто не сможет помешать ему, по крайней мере, до тех пор, пока она не сможет пригласить сюда адвоката. Пожалуйста, Боже, слабо взмолилась она, не дай этому случиться. Только не сегодня.

Карли не обращала на него внимания, пока шла по ярко освещенному коридору. На лестнице одной рукой она держалась за перила, стараясь не замечать стука его ботинок, который словно эхо, отзывался на ее шаг. Когда Карли остановилась перед дверью ресторана, она сделала вид, что не замечает его навязчивого присутствия.

Внутреннее помещение ресторана было большим, примерно с двадцатью столиками в центре и еще с десятком кабин вдоль стен. Около половины столиков было занято обедающими, но она даже не взглянула на них, когда двинулась вперед прямо к кабине в дальнем углу. Официантка засуетилась и положила на стол завернутые в салфетку серебряные приборы, кофейные чашки и меню, потом отошла и встала около ближейшего незанятого столика.

Все столы позади были пусты, подумала Карли, когда она дошла до кабины. Как официантка узнала, что она подойдет именно к этому столу? И почему у нее жуткое чувство, что каждый смотрит на нее и что все разговоры замерли, когда она вошла в ресторан?

Когда Карли повернулась, чтобы сесть, она увидела, что чувство не обмануло ее. По меньшей мере тридцать пар глаз были обращены к ней: ее осторожный пристальный взгляд перемещался с одного вопросительного лица к другому. Шериф повесил свою шляпу на крюк в конце кабины и сел напротив нее. Он не позаботился взять меню, как она: просто сцепил свои руки и молча наблюдал за ней.

— Что за дела, шериф? Неужели жизнь в вашем городке настолько бедна, что вашего появления с женщиной достаточно, чтобы привести присутствующих в состояние шока? — спросила она сухо.

— Я имел женщин с тех пор, как ты уехала, Лора, — Бак усмехнулся; его глаза были темными, враждебными, бросающими вызов. Может быть, его Лора была ревнивой женщиной, подумала Карли; но она бесконечно устала и была не в состоянии продолжать эту игру.

Нахмурившись, Карли сконцентрировалась на меню, выбирая что-нибудь для своего больного желудка. Она знала, что красный перец будет для нее слишком острым, даже тушеная говядина была не для нее. А жареный цыпленок был жирным, куриный бифштекс фри был мороженым… Быть может, попросить кусок индейки, это будет для нее самым лучшим, а потом кусок пирога, который она видела в углу — шоколадный крем, покрытый толстым слоем ягод.

— Зачем ты смотришь меню? — спросил шериф. — Ты всегда заказывала одно и то же: индюшку и пирог с кремом.

Карли быстро взглянула на него, ее глаза сузились. Как он узнал? По спине у нее пробежал холодок. Потом она тряхнула головой. Если та женщина так похожа на нее, то у нее могут быть такие же вкусы в еде. Это пустяки. Простое совпадение.

Жаль, что у них разный вкус на мужчин. Такие красивые, как этот шериф, не нравились Карли, — самоуверенные, высокомерные начальники, она никогда раньше не встречала никого, кто лучше бы подходил под это определение, чем Бак Логан. Шериф жестом подозвал официантку, и она заторопилась: кофейник в одной руке, блокнот заказов — в другой. Она наполнила первой чашку шерифа, затем повернулась к Карли. Вызывающе медленно Карли перевернула чашку.

— Я бы хотела чай со льдом, — заявила она. — И еще гамбургер и жареный картофель.

Логан усмехнулся, будто полагая, что она изменила свой заказ назло ему. Себе он заказал двойной бутерброд с сыром и двойную порцию лука кружочками. Карли видела наверху, в своей комнате, две опустошенные им десертные тарелки с крошками, коркой от пирога и каплями вишневой глазури. Как он может столько есть и оставаться таким худым? Конечно, если даже из-за упражнений или какого-нибудь чуда в обмене веществ калории не приносят вреда его внешности, то все равно он получает огромный вред от всех этих жиров и холестерина.

— Нет предупреждений о холестерине? — спросил он. — Может быть, лекция об опасности диеты с высоким содержанием жиров и сахара?

Карли прошиб озноб, и она задрожала. Как он узнал, о чем она думает? Опять совпадение? Счастливая догадка? Вряд ли…

— Где ты была последние три года?

— Вы смотрели мою сумочку, шериф, и знаете, где я живу.

Внезапно его ирония исчезла и уступила место злости.

— Меня зовут Бак.

— А меня зовут Карли. Не Лора, а Карли.

Он пристально смотрел на нее, и она выдержала его взгляд, глядя так же твердо и не мигая. Карли удивило, что он отвел глаза первым. Судя по всему, он не часто так делает.

— Ладно. Прекрасно. Это твое дело, Карли. Теперь дай мне послушать, что ты скажешь в ответ на маленькую речь к тебе.

Он сделал знак рукой кому-то впереди, кто подходил к ним, и Карли оглянулась, но рассмотреть не успела: ее заключили в объятия, с недюжинной силой вытащили из кабины и поставили на ноги. В какой-то момент она почувствовала себя тонущей в непреодолимом сладком аромате, исходящем от женщины, которая ее держала, и попыталась вывернуться, но та была сильнее.

— Лора! Боже мой, Лора, это ты! — всхлипывала женщина. — Я не могла поверить, когда пришла домой от Хелен и услышала, что ты вернулась! Я молилась о тебе каждую ночь, и ты вновь с нами! О, ты вернулась, слава Богу! Дорогая! Почему ты не предупредила, что приезжаешь? Почему ни с кем из нас не общалась? — Потом ее голос прервался, и она спросила: — О Лора, почему ты так поступила?

Карли потребовалась вся сила ее воли, чтобы не оттолкнуть от себя старую женщину и бежать, пока не окажется в безопасности. Ей были омерзительны эти объятия, этот запах, она тяготилась этой удушающей близостью. Ее голова вновь словно раскалывалась, кожа покрылась мурашками, но, наконец, ей удалось вырваться из объятий этой женщины и отступить назад.

— Вы ошиблись, — настаивала она, и ее голос дрожал так же, как она сама. — Я не Лора. Мое имя Карли — Карли Джонсон. Я из Сиэтла, здесь проездом по пути домой. Мне очень жаль, что Лора уехала, но я — это не она…

— Почему, Лора… — старая женщина выглядела обиженной. — Бак, почему она так говорит? О чем она говорит? Конечно же, она Лора. Любой, кто ее знал, скажет то же самое. Спаси тебя небо, девочка, я же сама растила тебя, как свою собственную дочь, так же, как Трину. Как ты можешь стоять тут и говорить мне, что незнакома с нами? Как ты можешь быть такой жестокой?

Женщина снова было двинулась к ней, и Карли отпрянула назад. Теперь ей больше некуда было отступить: она попала в угол между стенкой кабины и окном, старая женщина жалобно причитала, и все вокруг уставились на нее, в том числе молодая женщина, стоящая на пороге; по злобе, сквозившей в ее пристальном взгляде, Карли сумела догадаться, кто это.

Трина, подумала она оцепенело. Это была Трина. Если отношение к известию об исчезновении и появлению Лоры могло быть разным, то чувства Трины к ней были ясны. Она ненавидела Лору.

— Пожалуйста, пойдем домой, Лора, — уговаривала ее старая женщина. — Пойдем домой, все пройдет. Все будет хорошо, я обещаю, мы все сделаем. Пожалуйста, Лора…

— Бога ради, шериф, скажите ей! — сказала Карли. — Скажите ей, что я не Лора! Скажите им всем!

Какое-то движение послышалось позади нее, и Бак вскочил на ноги.

— Морин, успокойтесь, держите себя в руках. Трина!

Молодая женщина торопливо подошла и проводила всхлипывающую Морин к соседнему столику, бросая на Карли взгляды, полные ненависти.

Охваченная чувством негодования и обиды, Карли удивилась, когда Логан схватил ее руку мертвой хваткой и потащил к выходу. Карли пыталась освободиться, но разгневанный шериф был сильнее ее.

Он не отпускал ее, пока они не оказались одни в ее комнате, и он стал у туалетного столика, закрывая собой выход.

— У тебя есть десять секунд, — сказал он сквозь зубы, — дать приемлемое объяснение. Сколько это может продолжаться, черт возьми, Лора?

Это было для нее слишком. Боль, слабость, злость, крушение планов. Все это было невыносимо, и Карли упала в обморок.

 

2

Перевернувшись на бок, Карли уютно устроилась под одеялом с еще закрытыми глазами и довольной улыбкой. Сегодня утром она чувствовала себя хорошо за исключением неприятной пустоты в желудке. Даже лучше, чем просто хорошо. Она чувствовала, что могла бы проделать пятисотмильную поездку отсюда, из захолустного городка штата Монтана домой, до Сиэтла, и у нее хватило бы сил еще распаковаться, постирать, сходить в магазин и, может быть, после всего этого даже пробежать несколько миль.

К сожалению, минутой позже Карли заметила стоящего у кровати и наблюдающего за ней шерифа. Ночь, проведенная в кресле-качалке, не улучшила настроение Логана, а оно и до этого было не блестящим. Он смотрел на нее хмурым взглядом, который, вероятно, мог привести в замешательство людей, более храбрых, чем Карли. Этим хмурым взглядом и выросшей за ночь щетиной, которая затеняла его лицо, он напоминал какого-то демона из преисподней. Персональный демон, посланный, чтобы сделать ее пребывание в Монтане невыносимым; отвратительно привлекательный демон, добавила Карли. Ей хотелось знать, на что это похоже: чувствовать вокруг себя мужские руки, прикосновения этих рук, больших и сильных, как у шерифа, разделить с ним что-то особенное, нечто важное… Карли резко оборвала свои мысли, как она всегда делала, когда думала о прошлом, которое потеряла: воспоминания, личность, жизнь, которые несчастный случай отобрал у нее три года назад. Карли вернулась к более насущным вопросам. Как она попала в постель? Ее воспоминания о прошлой ночи обрывались на сердитом, безжалостном требовании шерифа ее объяснений. Она упала в обморок? И шерифу осталось только положить ее в постель?

Лицо Карли вспыхнуло от смущения: она ненавидела свою слабость, потому что сама мысль — быть перенесенной на кровать высокомерным, опасным, враждебным незнакомцем — была ей отвратительна.

Удостоверясь под одеялом, что она одета в джинсы и свитер, Карли села, опустила ноги вниз и положила руки на колени.

— А не лучше ли сторожу расположиться вне комнаты?

Ее голос был чистым, горловым и сексуальным, голос, который Лора так хорошо использовала, подумал Бак, сердито глядя на нее. Было время, когда ничего, кроме этого голоса, не было нужно, чтобы заставить желать ее, заставить его умолять ее.

— Я принес твой багаж, — сказал он. — Прими душ, переоденься, сделай все, что тебе нужно. А потом мы пойдем в управление полиции поговорить.

Карли соскользнула на край кровати и встала, потом взглянула на Бака холодным бесстрастным взглядом:

— После того, как я приму душ и переоденусь, я собираюсь позавтракать, — сказала она с обманчивой мягкостью в голосе. Все в ней, как Бак знал из опыта прошлого, было обманчивым. — А потом я поеду домой.

Бак сделал вид, что не понял ее:

— Хорошо. Морин будет счастлива увидеть тебя.

Не обращая внимания на его слова, Карли взяла меньшую из двух сумок, стоящих на кровати, и начала доставать оттуда шампунь, крем, косметику, туалетную воду. Два года ее вещи заполняли его ванную комнату… Туалетная вода — он мог видеть из кресла — это просто одеколон, а не безумно дорогая парфюмерия, которую Лора обычно предпочитала, и косметика, которую можно было найти в любом магазине или аптеке. Все это не было самого высшего качества, гарантирующего, что ты всегда будешь выглядеть прекрасно, которое Лора обычно использовала.

Но она не нуждалась в этих предметах. Даже без косметики, даже со взъерошенными нерасчесанными волосами, даже со шрамом, который он видел, она была все равно прекрасна.

Черт побери ее за это. Черт ее возьми!

Она отнесла свои туалетные принадлежности в ванную, потом вернулась и открыла чемодан. Бак наблюдал, как она достала из него пару серых брюк и слегка помятую белую рубашку. Потом она полезла в чемодан за чем-то еще, затем слегка заколебалась, нерешительно взглянув на него. Поднявшись с кресла, он увидел, что заставило ее остановиться: лифчик, маленький, ажурный, бледно-желтого цвета. Что угодно может измениться, но Лора не потеряет своей любви к красивому сексуальному женскому белью, подумал Бак с улыбкой.

Улыбнувшись ему в ответ, она подняла лифчик, потом пару кружевных трусиков и ожидающе посмотрела ему в лицо.

— Ты собираешься принять душ? — спросил Бак раздраженно.

— Ты собираешься покинуть, наконец, мою комнату?

— Давай, Лора…

Это ожесточило ее.

— Мое имя, — сказала она холодно, — Карли.

И он почувствовал ее слабость прошлой ночью?

Сейчас в этой женщине, стоящей перед ним, не было ничего слабого. Она выглядела достаточно решительной, чтобы смести любого у себя на пути. Это было изменение. Лора, которую он знал и которую порой так ненавидел, никогда не выступала открыто, лицом к лицу. Она всегда использовала обольщение, выпрашивание, надоедание просьбами.

Бак прошел мимо нее, не коснувшись ее, не ощутив ее тепла, ее духов.

— Я подожду в ресторане, — сказал он. — И попробуй только сбежать!

Внизу помещение ресторана было почти пустым. Бак прошел к дальней кабине, где они сидели с Лорой прошлым вечером, где они всегда сидели, когда обедали в ресторане. Когда официантка налила ему чашку кофе, он заказал жареное мясо и яйца, а потом вернулся к своим размышлениям.

Что за игру затеяла Лора теперь? Какую выгоду могла она извлечь, притворяясь кем-то еще? И на что рассчитывает? Что ее загадка будет иметь успех? Нет, Лору Фелпс можно назвать по-разному, но глупой она не была. Может быть, это была неудачная шутка. А вдруг, женщина наверху, в третьем номере — действительно не Лора?!

Может быть, Карли Джонсон просто имела невероятное сходство с Лорой? Это кажется невозможным, но, может, Карли действительно была возвращающейся в Сиэтл туристкой, которая имела несчастье остановиться на ночь в Новере? Может, это действительно только совпадение?

Но Бак не мог поверить в это. Все его инстинкты говорили ему, что это Лора. Это была женщина, с которой он спорил и занимался любовью в течение двух лет. Это была женщина, от которой он отчаянно пытался держаться подальше. Это была женщина, которая однажды весело заявила ему, что они станут любовниками, женщина, которой он не доверял и которую не любил, женщина, против которой он боролся изо всех сил, чтобы избежать ее. Это была женщина, которая смеялась, когда он наконец поддался, когда его желание пересилило неприязнь к ней, когда пустота без нее преодолела гордость и чувство собственного достоинства.

Это была Лора.

Неожиданно послышался неясный шум голосов в другом конце ресторана, и Бак, посмотрев туда, увидел Лору, стоящую на пороге. Эгоистичную, злую, прекрасную Лору.

Его слабость.

Его наваждение.

Но, как ни странно, сейчас она не показалась ему эгоистичной и злой: она выглядела осторожной. Немного растерявшейся. И ужасно одинокой.

Она мгновение постояла рядом с кабинкой. Ждет приглашения? Лора всегда приглашала сама себя везде и всюду, где ей хотелось быть. Но Бак мог подыграть ей в данный момент, и он сделал это, предлагая ей присоединиться к нему.

— Вы сказали, что хотели бы поговорить. — Хрипота исчезла из ее голоса, и он был нежным, женственным, нормальным. — У меня впереди дальняя дорога. Если мы можем поговорить теперь…

— Мы пойдем в полицию после того, как поедим.

Карли приняла кофе от официантки, потом просмотрела меню и заказала оладьи, жареный картофель, бисквит и сок. Это был огромный завтрак для той, что до ланча лишь изредка пила чашку кофе и, особенно, для той, которая всегда следила за своим весом. Бак угрюмо наблюдал за ней, пытаясь отгадать, когда она поднимет глаза и встретит его взгляд. В замешательстве она объяснила:

— Я пропустила обед вчера вечером. Надо наверстать упущенное сегодня.

Пропустить завтрак или обед было для нее необычным, подумал Бак с раздражением. Внешность всегда была самым важным делом для нее, сохранить стройность тела — лучше, чем хорошо питаться.

— Я нахожусь под арестом?

— Нет.

— Я подозреваюсь в каком-либо преступлении?

Бак лениво пожал плечами.

— Лгать не является незаконным, по крайней мере, в большинстве случаев. Взять новое имя — тоже не является незаконным, если только это не сделано с целью совершить преступление или избежать наказания за него.

При упоминании о новом имени ее рот сжался, на лбу появились узкие линии, подчеркнувшие линию шрама. Она не скрыла его косметикой, понял Бак внезапно, будто его ударило; она использовала совсем немного косметики: слегка подкрашенные губы, тени на веках и немного краски для бровей и ресниц. Лора Фелпс в обществе без макияжа. Неужели это возможно?..

— Если я не арестована и не под подозрением, то вы не можете заставить меня остаться здесь, не так ли? — спросила Карли увереннее. — Вы не можете заставить меня идти в ваш офис, отвечать на ваши вопросы или на ваши обвинения, не так ли?

— Нет. Но если ты настаиваешь, я думаю, арест можно устроить. — Саркастически улыбаясь, Бак наклонился вперед к ней. — Ты хочешь пройти все по порядку? Права, наручники, личный досмотр? Это немного эксцентрично, но ты всегда была немного… нешаблонной.

Это вызвало у нее краску смущения на лице уже второй раз за этот день. Но Лора никогда не смущалась, ни одного раза за то время, что он знал ее. Она была слишком бесстыдной, слишком дерзкой, слишком нескромной. Так что, возможно, это все было ошибкой. Быть может, эта женщина действительно не она?..

Нет. Никто, кроме Лоры, не мог заставить его так чувствовать и пленять против его желания и вызывать страсть. Никакая другая женщина не вызвала бы в нем желания одновременно с ненавистью. Никакая другая женщина не испугала его тем способом, которым испугала Лора.

— Я отвечу на ваши вопросы, шериф, — сказала Карли спокойно и с достоинством. — А потом я поеду домой. Я собираюсь домой в Сиэтл, и я никогда не вернусь сюда снова.

И никто, подумал Бак мрачно, никто не был бы счастливее, чем он.

Новер — довольно маленький городок, думала Карли, когда они шли по главной улице.

Ей было просто представить его в качестве декорации к вестерну: заменить автомобили на лошадей, убрать два светофора и выключить рекламу бара; тогда время пошло бы вспять лет на сто. Одеть Бака Логана в джинсы и кожаную куртку, и заменить значок шерифа на звезду, и он тоже вписался бы в эту картину.

Новер показался Карли знакомым: может быть, его действительно использовали в съемках фильмов. Или она видела его фотографии в туристских брошюрах, которыми пользовалась, когда планировала свой отпуск? А может быть, она была здесь когда-нибудь до несчастного случая? Но, как бы то ни было, он казался удобным, гостеприимным, уютным, как далекое воспоминание.

Карли хотела вернуться домой, в ту жизнь, где никто не перепутает ее с потерянной любовницей, племянницей или другом.

Бак не разговаривал с ней с тех пор, как они покинули гостиницу: он просто направился к небольшому деревянному дому, в котором размещалось отделение полиции, уверенный, что Лора следует за ним. Здание стояло отдельно от других: стоянка автомашин отделяла его от суда с одной стороны; свободный участок, выделенный для кладбища, — с другой.

Бак не делал секрета из того, что он и пропавшая Лора были любовниками. Каков он как любовник? Карли захотелось это знать, когда они пересекали улицу. Страстный? Конечно. Умелый? Скорее всего, если судить по его уверенной усмешке. Нежный? Может быть, он скрывал эту черту, будучи вынужден демонстрировать профессиональную отчужденность. Он был твердым. Сильным.

Шериф придержал перед ней дверь, потом, не обращая внимания на взгляды сотрудников, провел Карли в свой кабинет. Для Карли это было не просто — не обращать внимания на взгляды. Она видела, что люди были изумлены происходящим. Карли была рада, когда они достигли кабинета шерифа, и он опустил жалюзи, спрятавшие их от любопытных взглядов сотрудников.

Кабинет был таким, каким она и ожидала его увидеть: чистым, аккуратным, удобным. Логан сел за стол, скрестил руки на животе и устремил на Карли долгий сердитый взгляд.

— С чего ты хочешь начать?

Карли уселась в единственное кресло с прямой спинкой из дуба с широким сиденьем и толстыми перекладинами поперек спинки.

— Вы же задаете вопросы, вам и решать.

Он пошел в том направлении, с которого Карли удара не ожидала.

Его первый вопрос не был: «Почему ты лжешь о своем имени?»; или: «Где ты была?»; или: «Почему ты вернулась назад?»

Его вопрос был:

— Откуда у тебя шрам?

Инстинктивно она подняла руку ко лбу, расправляя челку над бледной, тонкой линией шрама. Это был далеко не единственный ее шрам, образовавшийся после несчастного случая. Никто, кроме врачей, не видел их. Большей частью она не обращала на них внимания, а этот, на лице — ну, что ж, ее друзья и сотрудники знали об аварии, а посторонние были достаточно вежливы, чтобы не упоминать о нем.

Кроме шерифа Логана.

Карли хотела бы, чтобы ее макияж сегодняшним утром был бы более основательным. Она хотела бы, чтобы она не подстригла свою челку в первые дни своего отпуска. И еще хотела бы не быть такой глупой, чтобы беспокоиться о том, что шериф заметил шрам.

А больше всего Карли не хотела бы попасть в эту чертову аварию, потому что тогда она не страдала бы от головных болей. Если бы у нее не было приступа головной боли, она никогда бы не остановилась в Новере, никогда бы не встретила Бака Логана и никогда бы не услышала о Лоре Фелпс.

Шериф ждал, глядя на нее с выражением недоброжелательности на лице. Карли ответила ему таким же взглядом.

— Я попала в аварию.

— Как это произошло?

— Пьяный водитель ехал на красный свет и врезался в мою машину.

— Где?

— В Сиэтле.

— Когда?

— В ноябре, три года назад.

Уже через год Карли отмечала день несчастного случая. Это был день траура. С этой даты ее жизнь изменилась навсегда. Когда-нибудь она смогла бы соединить части ее в целое, но чем дольше она жила без возвращения памяти, которое обещали ей врачи, тем меньше шансов у нее оставалось.

— У тебя были серьезные повреждения?

В его голосе появились необычные нотки. Жалость, подумала Карли, жалость в человеке, который не хотел ее понять.

— Несколько сломанных костей, — ответила Карли, глядя не на него, а на край бюллетеня на столе. — Тяжелое сотрясение мозга.

Так звучало гораздо лучше, у Карли не было нужды в сочувствии: были сломаны кости, кровоподтеки, разрывы, кома продолжительностью примерно два месяца и, наконец, амнезия — потеря памяти. Вся ее жизнь до аварии стерта начисто. Никакого детства, ни юношества, ничего. Откуда ей знать, ведь она действительно могла быть и его Лорой!

Но она была Карли.

— Сколько ты пробыла в больнице?

— Разве медицинская тайна отменена? — спросила она Бака.

Ее слова и поведение насторожили шерифа.

— Как сильно ты ударилась головой, Лора?

Карли резко посмотрела на него:

— Мое имя…

— Ладно, — грубо прервал он ее. — Я буду играть в твою чертову игру. Как сильно ты ударилась, Карли? Ты была без сознания? Ты была в коме?

Он прекратил допрос, боясь, что девушка, так реагирующая на его воспросы, вновь упадет в обморок; Бак уже смотрел на нее как на человека со странностями, которые, как Карли сама знала, у нее были. Она была одной из небольшого числа пациентов, которые вышли из затянувшейся комы без последствий, если не считать потерю памяти. Ей пришлось заново учиться некоторым вещам, но в целом все окончилось сравнительно хорошо.

— Ты была в коме, не так ли? — снова спросил Логан осторожно. — Как долго?

— Примерно два месяца, — сказала Карли неохотно. Она не хотела говорить об этом, боясь сказать что-нибудь лишнее, такое, что шерифа укрепит во мнении о том, что она — это Лора Фелпс.

— А когда ты проснулась? Ты ничего не помнила, да? И ты даже не знала своего собственного имени, не так ли?

Карли наклонилась вперед и протянула руку к нему, подсознательно умоляя его поверить:

— Я знаю, о чем вы думаете, но вы ошибаетесь. Я не ваша подруга. Я не та, которая сбежала, попала в аварию и забыла свое имя, а когда проснулась, решила, что она — Карли Джонсон.

— Это ты думаешь, что ты Карли. Но ты ведь не знаешь точно, кто ты?

Сумочка Карли соскользнула с ее колен, со стуком упав на пол. Несколько секунд Карли растерянно смотрела на нее, потом судорожным движением переворошила ее и вынула бумажник.

— Смотрите: вот мои водительские права, — заявила она, стараясь сдерживаться. — Вот мое удостоверение соцобеспечения, мои кредитные карточки, мой банковский счет. Это мое. Это мое имя. И я — та, кто я есть.

Карли выложила доказательства перед Баком, но тот едва взглянул на них. Все эти маленькие пластмассовые карточки были ее жизнью, но для него они ничего не значили. Его внимательный взгляд остановился на Карли, и Бак сказал:

— Ты не знаешь, кто ты такая!

— Знаю! — закричала она, потеряв самообладание. — У меня есть друзья, люди, которые знали меня до аварии. Люди, с которыми я работаю, мои соседи — все знают, кто я!

— Когда ты переехала в Сиэтл?

— Примерно за месяц до аварии.

— Середина октября. Почти три года назад. — Бак тонко улыбнулся. — Смешно, ты уехала отсюда, извини, Лора уехала отсюда в начале октября. Почти три года тому назад. — Собрав ее права и карточки, шериф просмотрел каждую, потом бросил их все на стол, заявив: — Каждый из этих документов действительно выписан на тебя — сразу после того, как Лора покинула Новер. Они ничего не доказывают, кроме того, что по какой-то странной причине Карли Джонсон понадобились новые документы и кредитные карточки именно три года назад.

Карли снова опустилась на свое место. Она могла понять его замешательство, черт возьми, она даже разделяла его. Это было забавное совпадение: ее сходство с Лорой, исчезновение другой женщины примерно в то же время, когда Карли обосновалась в своем новом доме, ее потеря памяти, ее решение остаться на ночь в этом чудном городке. Что, если это больше, чем простое совпадение?

Нет! Этого не может быть. Она может не иметь воспоминаний, чтобы доказать это, но она знала, кто она такая. Это знание было единственным, в чем она была уверена, и она не позволит Баку Логану отобрать его.

Но как быть с внешним сходством? И со временем исчезновения Лоры и ее переездом в Сиэтл? А как насчет официантки, которая вчера вечером точно знала, в какую кабину она собиралась сесть? Шерифа, знающего, что она собирается заказать в меню, вплоть до десерта? А знание его о том, что она была готова сказать о его нездоровой диете? А ее уверенность, что о пропавшей Лоре не скучала ее кузина Трина? А странная уверенность в том, что этот городок знаком ей, когда они вышли этим утром из гостиницы?

Отведя глаза от испытующего взгляда шерифа, Карли посмотрела еще раз на бумажник. Он был почти пустым теперь. Кроме ее последних 67 долларов, в нем было несколько кредитных карточек для аптеки и две маленькие фотографии. Ее действительная реальная связь с прошлым, она всегда держала их при себе, где бы ни была.

Ну, конечно, фотографии! Осторожно освободив их из пластикового конверта, Карли положила их прямо перед шерифом:

— Вы знаете этих людей?

Он посмотрел на одну, затем на другую, изучая устаревшую одежду, прически прежних лет. Потом Бак перевернул их, читая написанное там. Карли не нужно было видеть это, она помнила эту подпись наизусть. «Марк и Хелен с Карли. Даллас, Техас», — можно было прочесть на первой. Вторая фотография, изображавшая маленькую девочку с выпавшими молочными зубами в голубом жакете и белой блузке, была подписана: «Карли Энн, шести лет, первая ступень».

Бак скептически приложил эти фотографии к стопке документов на столе:

— В мире миллионы детей, и с возрастом они меняются. Ты хочешь считать эти фотографии доказательствами? Посмотри вот эту. — Бак потянулся к нижнему ящику стола, вытащил оттуда фотографию в рамке и бросил ее между ними.

Фотография легла лицом вверх. Карли не могда сразу же взять ее. Она не хотела ее видеть, не хотела смотреть на Лору Фелпс и сомневаться в себе самой. Но она пересилила себя, протянула руку к фотографии и, обхватив пальцами резную деревянную рамку, потянула ее к себе через стол и заставила себя взглянуть на изображение под пыльным стеклом.

— Боже мой!

У нее такой вид, словно она увидела привидение, подумал Бак. В каком-то смысле так оно и было. Человек, которым она стала после несчастного случая, встретился лицом к лицу с женщиной, которой она была до него. Дух из прошлого, из прошлого, которое она не могла вспомнить.

Очень осторожно Карли положила фотографию в рамке на стол и встала, чтобы пройтись по комнате. Здесь было довольно тесно: несколько шагов поперек, вдвое больше вдоль. Карли остановилась у окна позади него и смотрела на улицу. Когда она наконец заговорила, ее голос был слабым.

— Вы уверены, что я — это она…

Бак повернулся на своем крутящемся кресле, чтобы лучше видеть ее.

— Вы думаете, что я сбежала отсюда и каким-то образом сумела создать иную личность, добыть новые документы. А потом попала в аварию и все забыла.

Карли повернулась и взглянула на шерифа. В окно светило солнце, касаясь ее волос, делая их светящимися, образующими ореол позади нее, который слепил Бака.

— Она знала, как сделать это?

— Она? — откликнулся эхом Бак.

— Ваша Лора. Она знала, как создать новую личность, найти другие документы?

Ваша Лора. Здесь она неправа. Лора никогда не была его или чьей-нибудь еще. Лора всегда сама овладевала всем и всеми. Она никогда никому и ничему не принадлежала, кроме своего эгоизма. Жадная. Злая.

Его улыбка стала еще горше. Было сложно приложить эти качества к женщине, стоящей перед ним сейчас. Злая? Эта стройная красивая женщина с лицом ангела? Уязвимая — вот гораздо более подходящее определение.

Бак заставил себя забыть мгновенную слабость. Лора всегда чувствовала его слабости и использовала их против него же, чтобы получить то, что она хотела. А то, что она хотела тогда, пять лет назад, — это был он. Она хотела управлять им, хотела разрушить его… Бак никогда не знал, почему она выбрала его, чтобы мучить. Ведь были другие мужчины, мужчины, которые добровольно дали бы ей все, что она пожелала бы, мужчины, которые были бы благодарны за все, что она отдала бы взамен. Мужчины, которым она нравилась, мужчины, которые не скоро научились бы ненавидеть ее. Может быть, она именно поэтому и выбрала его, что он не был одним из них. Быть может, ей нравился тот вызов, который он бросал ей. Лора всегда хотела что-нибудь и всегда имела то, что хотела иметь. Безраздельно.

— Шериф!

Ее голос резко оторвал Бака от мыслей. Тембр его изменился за последние три года. За исключением сегодняшнего утра, когда она только что проснулась, ее голос не был похож на голос Лоры. В прошлом Лора использовала свой голос так же, как и свое тело — как инструмент, как еще одно оружие для обольщения, для пыток, для насмешек.

Знала ли она, как создать новую личность для себя?

— Я не знаю, — ответил Бак задумчиво. — Может быть, ты… Она была находчивая. Если она не знала, она могла узнать.

— Может быть, от вас.

Бак хмуро посмотрел на нее.

— Я бы запомнил такой разговор. У меня нет амнезии.

В первый раз за время их встречи он использовал это слово, и Бак увидел, как она вздрогнула, словно от боли. Он почти почувствовал жалость к ней, если бы не знал, какова она на самом деле.

Через минуту Карли провела пальцем по листьям плюща, потом со вздохом отошла от окна и снова устроилась в кресле.

— Я не она. — Она говорила спокойно и с такой уверенностью. Карли действительно так уверена в этом. Бак удивился. Или она так уверена потому, что не хочет быть Лорой? Может быть, она тоже хотела забыть… Возможно, быть Карли Джонсон для нее проще, чем быть самой собой.

— Мы выглядим очень похожими, я согласна с этим, — сказала Карли, сделав жест рукой в сторону фотографии Лоры. — Но это не так уж необычно. Каждый знает о знаменитых совпадениях. Люди иногда очень похожи. Лора и я — мы можем быть двойниками, вот и все! Вот фотография, — она подняла свое старое школьное фото, — это — я. Вы не хотите видеть лишь сходство, а кроме того, вы не знали меня до аварии, до шрама и сломанного носа.

Бак холодно и спокойно заметил:

— Ты тоже не знаешь себя до аварии.

Ее решительность на мгновение поколебалась, потом она продолжала:

— Я допускаю, что, возможно, я ваш друг, только потому, что в принципе возможно все. Но я — не она.

— Откуда ты знаешь, что ты Карли Джонсон? Отсюда? — Бак поднял все документы и кредитные карточки, держа их в воздухе перед тем, как сжать их пальцами. — Или потому, что какие-то люди, которых ты знала несколько недель, сказали тебе это? А кто такая Карли Джонсон? Откуда она родом? Есть ли у нее семья или скучает ли кто-нибудь о ней? Были ли у нее друзья до того, как она появилась в Сиэтле? Была ли у нее жизнь до ее появления в Сиэтле?

— Я приехала в Сиэтл из Техаса. Мои родители умерли. Я была единственным их ребенком. Где-то должны быть родственники, но думаю, что мы не были близки, потому что у меня нет ничего, напоминающего о них.

— Как ты узнала, что ты из Техаса? — настаивал Бак. — Как ты узнала, что твои родители умерли?

Карли теряла терпение, и Бак вновь вспомнил Лору: у нее тоже было немного терпения с любым, кто стоял у нее на пути, кто не соглашался подобострастно с ее желаниями, ее требованиями и не разделял ее мнения.

— Компания, в которой я работала в Сиэтле, имеет мои данные. Оттуда я получила основную информацию. Остальное узнала от друзей.

— И ты почему-то предпочитаешь принять их версию твоего прошлого?

— Я предпочитаю, принять прошлое, которое основано на фактах, — сказала Карли жестко. — Теперь извините меня, шериф, я думаю, что затратила достаточно времени в этом городе. Мне пора домой.

Карли встала, со скрипом отодвинула кресло назад и протянула руку. Бак охватил пальцами острые пластмассовые края карточек, неохотно отдавая их, но он понимал, что не имеет права их оставить. Он медленно поднялся на ноги, обошел вокруг стола и вложил карточки в ее ладонь.

— Как насчет Морин?

Бак заметил, что взгляд Карли сразу стал виноватым. Морин всегда была единственным слабым местом Лоры. Она была благодарна своей тетке за то, что та взяла ее к себе после смерти матери, за то, что создала для нее подобие родного дома, за то, что видела только хорошее в ней. С Морин Лора всегда обращалась так хорошо, как только могла.

— Пожилая леди в ресторане гостиницы, — пробормотала Карли.

— Ты не можешь просто уехать, не сказав ей ни слова. Она думает, что ты вернулась. Она верит, что Бог услышал ее молитвы. Ты обязана объясниться с ней.

— Я не обязана ей ничем, шериф. Я никогда ее не видела до вчерашнего вечера. — Карли закончила наполнять свой бумажник, застегнула молнию своей сумочки и повернулась лицом к Баку. — Скажите ей, что это ошибка. Скажите ей, что я не ее племянница. Скажите ей правду.

— Какую правду? Твою или мою? Потому что я не думаю, что ей очень понравится моя правда. Я не думаю, что, любя тебя всю жизнь гораздо больше, чем ты заслуживаешь, она будет счастлива узнать, что ты настолько эгоистична, что не могла уделить ей даже несколько минут своего драгоценного времени.

Карли закрыла глаза, крепко зажмурилась, потом потерла их, чтобы снять напряжение. Это был простой жест, но он сделал ее чертовски беззащитной. Это заставило Бака вспомнить, какой больной она выглядела вчера, какой неустойчивой она была, когда впервые проснулась, насколько неважно она себя чувствовала, когда он донес ее до кровати. Это заставило Бака пожалеть ее. Это заставило его почувствовать нечто по отношению к ней.

Затем Карли снова посмотрела на него, и слабость, хрупкость ее исчезли. Она нашла где-то в глубине своей души новые силы.

— Меня не беспокоит, что вы скажете старой женщине, шериф, — сказала Карли холодно. — Я возвращаюсь в гостиницу, чтобы упаковать вещи, и еду домой.

Бак узнал чувство, поднявшееся у него внутри, когда Карли выходила из конторы. Паника. Он провожал ее взглядом, когда она уходила, с таким же паническим страхом, что она может никогда не вернуться назад. И примерно такой же страх, что она вернется. Иногда он догонял ее.

Последний раз он не пошел за ней.

Сегодня он пошел. Она была на полпути к зданию суда, когда он вышел. Бак позвал ее и увидел по движению ее плеч, что она услышала, но не обернулась.

— Лора! — Бак достиг края тротуара в тот момент, когда она сходила с него, и остановился, пытаясь вернуть, в последний раз вернуть ее.

— Карли!

Женщина остановилась на середине пустой улицы и медленно повернулась. Бак сразу же сократил расстояние между ними до одного фута.

— Скажи, тебе ничего здесь не кажется знакомым? Гостиница? Моя контора? Салон? Ты не помнишь?

Словно в изумлении, Карли огляделась вокруг, потом снова посмотрела на него.

— Я никогда не была здесь раньше, — настойчиво сказала она мягким голосом.

— Ты помнишь, где ты жила? Где я жил? Ты помнишь школу? Озеро? Старый кинотеатр?

Она посмотрела на него расширенными глазами, ее лицо побледнело. Карли прошептала что-то, но так тихо, что Бак смог услышать только «р» в конце слова. Потом ее взгляд скользнул налево, вдоль улицы, ведущей на восток. В миле от города дорога исчезала за холмом, возвышающимся над долиной. Она тянулась миль пять от конторы шерифа и заканчивалась тупиком.

Около озера.

Бак сделал шаг назад, потом другой. Женщина, стоящая перед ним, не была Лорой, которую он ненавидел; он больше не презирал ее: она перестала быть женщиной, которая заставляла Бака презирать самого себя.

— Ты помнишь? Да? — Бак говорил почти так же тихо, как и она, не уверенный, что он хотел бы услышать эти слова, сказанные громко. — Ты помнишь озеро?

На глазах у Карли стояли слезы, но не слезы радости или облегчения, а слезы страдания и ужасной печали.

— Озеро, — повторила она. — В конце этой дороги. Где ты…

Она не смогла заставить себя закончить фразу, поэтому Бак сделал это за нее в самых простых терминах, которые смог найти:

— Где ты и я занимались любовью.

Вздрогнув, Карли повернулась и чуть было не ступила под колеса проходившей мимо машины. Сигнал остановил ее, Карли резко отпрянула, потом снова повернулась лицом к Баку.

— Может быть, я была здесь раньше… Может быть, я останавливалась здесь во время путешествия. — В ее голосе слышалось отчаяние, близкое к истерике. Она не хотела верить этому, и Бак не винил ее.

— С подобной внешностью? Ты думаешь, что могла бы появиться в городе, и никто не заметил бы тебя? Ты думаешь, я бы не заметил тебя?

— Может… может, я видела озеро на карте, я смотрела много карт, когда планировала мое путешествие. Может…

Бак покачал головой, призывая ее к молчанию.

— Его нет ни на одной карте. Оно даже не такое большое, чтобы называться озером. Лора, — Бак потянулся к ней, но она попятилась от него.

— Не называй меня так! Мое имя — Карли, черт возьми, я знаю это твердо!

— Может быть… Послушай меня, — потребовал он, когда она отшатнулась. — Может быть, это только двойное совпадение. Возможно, ты не Лора. Может быть, ты действительно Карли Джонсон — без семьи, без истории, без прошлого. Но разве тебе безразлично — ведь если ты родом отсюда, то здесь живут твои близкие? Тебе не хочется восстановить утраченные воспоминания? Когда ты вернешься в Сиэтл, эти вопросы не будут тебя беспокоить?

Когда она ответила, ее голос звучал слабо и устало. Она думала об этом тоже.

— Я могу жить с вопросами, шериф. У меня миллионы вопросов с тех пор, как я очнулась в больнице.

Она повернулась и оказалась прямо перед витриной из зеркального стекла с надписью наверху «Парикмахерская Леноры». Бак увидел, как она задрожала, потом увидел женщину внутри парикмахерской: одну с мокрыми волосами, двух — в бигудях, саму Ленору, следящих за ними с горячим интересом. Обычно Лора просто расцветала от такого внимания. Сейчас она двинулась в сторону, чтобы они не могли увидеть ее, и устало прислонилась к гранитной стене.

— У меня есть еще несколько дней отпуска, — сказала она уныло. — Я планировала покрасить свою квартиру. — Карли помолчала минуту, затем посмотрела так, что, казалось, ее взгляд отражал глубины ее души. — Я останусь на несколько дней.

 

3

Тени прошлого.

Ему следовало позволить ей уехать, думал Бак, входя в свою спальню. Ему следовало проводить ее в гостиницу, проследить, чтобы она села в машину и уехала, а потом броситься на колени и возблагодарить Бога за то, что снова отослал ее, за свое вторичное спасение.

Но нет, он для этого был слишком глуп. Вместо того чтобы оберечь себя, защититься, Бак убедил ее остаться. Должно быть, он сошел с ума. Если он снова попадет под ее чары, она, несомненно, разрушит его личность. Глупо рассчитывать на то, что ему еще раз удастся спастись. И то, что она изменилась, стала нежнее, мягче, человечнее, не защитит его. Это только делает ее более опасной.

Нет, он просто сумасшедший! Бросив свою шляпу на кровать, он отстегнул кобуру, потом расстегнул узкий кожаный пояс. Бак был в этой форме почти тридцать часов и чувствовал себя грязным, немытым. Хотя была большая вероятность, что это чувство возникло скорее из-за отношения к женщине внизу, в холле, чем из-за мятой одежды и одного дня без душа. От ее присутствия у него могло возникнуть подобное чувство.

Бак снял рубашку, ботинки, носки и начал стягивать брюки, но потом остановился, чтобы прикрыть и запереть дверь: он не мог позволить ей войти без приглашения прямо в ванную в то время, когда он был под душем.

Бак закрыл глаза и подставил голову под горячие струи. Впервые за это время, оставшись наедине с собой, он громко выразил накопившиеся у него проклятья:

— Черт возьми ее за то, что она вернулась! Черт ее побери за то, что она ничего не помнит! Будь она проклята за то, что изменилась!

Не следует принимать ее историю на веру целиком, это Бак прекрасно понимал. Он хотел получить доказательства, что она не лжет, доказательства более серьезные, чем ее шрам на лбу. Во-первых, решил шериф, он позвонит доктору Фредериксу и спросит о Лориных записях у дантиста. Однако Бак не слишком надеялся, что это ему поможет: дантист несколько лет назад отказался от практики, многие записи были потеряны или переданы в архив, последнее, впрочем, обнадежило Бака.

Затем следовало взять отпечатки ее пальцев. Может быть, Карли Джонсон где-то разыскивается; после этого он поговорит с доктором Томасом и узнает побольше о травмах головы и амнезии.

Потом ему придется поговорить с Морин.

И он все время будет молиться.

Бак не хотел пускать ее обратно в свою жизнь, даже если Лора изменилась, даже если она не помнит, что она с ним сделала. Он не хотел видеть ее в пределах города, не хотел этого постоянного напоминания о двух самых плохих годах своей жизни. Он не хотел жить со страхом, что когда-нибудь она может вспомнить о нем, что однажды она может захотеть вернуть его.

О Боже, он бы предпочел видеть ее мертвой, чем вернувшейся в его жизнь!

Горячая вода согрела его. Быстро вымывшись, он побрился и оделся в спальне, в той комнате, куда он часто приводил Лору. Сколько десятков ночей она провела в этой кровати? Достаточно для того, чтобы ночи без нее казались блаженством и в то же время полными боли. Просыпаться без нее было тяжко, но просыпаться с ней было еще хуже. Утра были самыми ужасными: тогда его отвращение к своей слабости было сильнее всего, и он боялся, что остаток своих дней проведет в мучительной и бесполезной борьбе за свое «я».

Если бы Лора не исчезла, она бы разрушила его. Бак знал это еще тогда, но не мог найти в себе силы ее покинуть. У него возникла необходимость в ней, ранящая, снедающая его необходимость, которая разлагала его изнутри, медленно убивая. Она была так же сильна, как пагубная привычка, и так же вредна. А Бак не мог от нее избавиться.

Но Лора смогла. Она избавилась.

А теперь она вернулась назад, и ждет его в холле, в его гостиной. Вернулась обратно изменившаяся. Все еще прекрасная. Все еще очаровательная. Все еще соблазнительная.

Но невинная.

Теперь она стала еще опаснее, чем раньше.

Бак спустился вниз, в гостиную, и остановился на пороге, поняв, что оборона его ослабла.

Она стояла перед книжными полками, расположенными сбоку от камина, в ее руках был портрет в рамке. Фотография была семейной — только его младшая сестра и ее четверо детишек, но Карли казалась заинтересованной.

Интересно, какие фотографии у нее в квартире? Фотографии людей, которых она не знала, людей, которых ей выдали за членов ее семьи, как и на тех фотографиях в ее бумажнике?

Осторожно, с извиняющимся видом, Карли поставила фотографию на место. Ее вид напомнил Баку ее появление в ресторане сегодня утром, когда она выглядела такой растерянной, не в своей тарелке. Она себя плохо чувствует?

Бак прошел в комнату, стараясь держаться холодно. Хотя она даже не смотрела на него, но он видел волнение в принужденных, напряженных линиях ее тела, слышал это в искусственных интонациях ее голоса, когда Карли спросила:

— Это ваша семья?

Взгляд Бака скользнул с нее на фотографию.

— Моя сестра и ее дети. А вот это моя бабушка.

Карли очень хотелось посмотреть на Бака, но она ограничилась только быстрым взглядом искоса. Но его было достаточно, чтобы увидеть, как Бак одет: темно-зеленые форменные брюки и рубашка цвета хаки, расстегнутая сверху; его ноги были босы, волосы влажны и зачесаны назад. Это было даже больше, чем она хотела увидеть.

Карли продолжала изучать предметы на полках: грубо вырезанная птица, сосновая шишка с кончиками, окрашенными золотой краской, и наверху, слишком высоко для нее, фотографии сестры Бака и племянников, его седой бабушки; там же стояли книги, десятки книг, и все казались прочитанными. Мелодрамы делили одну полку с вестернами, а все остальные были детективами. Вполне естественно для полицейского, подумала Карли.

Наконец она села у холодного камина и спросила:

— Что мы теперь делаем?

Бак подошел к телефону и набрал номер. Она молча смотрела и ждала, слушая его разговор. Нет сомнения, Фредерикс — это местный дантист, и нет сомнения, судя по угрюмому взгляду шерифа, что Лора не имела записей у дантиста, пригодных для сравнения.

Когда Бак повесил трубку, он сел в кресло-качалку и начал надевать носки и ботинки. Не глядя на нее, не скрывая неприязни к Карли, Бак спросил:

— У тебя снимали отпечатки пальцев, ты не знаешь?

Карли отрицательно покачала головой.

— Тогда мы начнем отсюда.

Отсутствие записей дантиста успокоило ее; она почувствовала внезапное облегчение.

— Вы думаете, это так просто? Возьмете мои отпечатки пальцев, сравните с ее и…

— У Лоры никогда не брали отпечатков пальцев.

— Тогда зачем это нужно? — спросила она уныло.

— Может быть, отпечатки были взяты у Карли до аварии. Если это так, то это докажет, что ты не Лора.

Карли положила руки на колени, подбородок — на руки.

— Вы хотите знать, не совершила ли я преступления?

Уныние быстро сменилось тревогой. Кто-то сказал ей однажды, что если ее память вернется, то ей может не понравиться тот человек, которым она была, и та жизнь, которой она жила до потери памяти, но Карли настаивала, что любые воспоминания — это лучше, чем их полное отсутствие. Может быть, она была не права.

— Есть много некриминальных причин, по которым снимают отпечатки пальцев. Если ты служишь в армии. Или если ты полицейский. Или при проверке на благонадежность. Или при выдаче разрешения на оружие.

— А что, если отпечатки пальцев ничего не докажут?

Ее вопросы, казалось, раздражали его, она чувствовала, что атмосфера их разговора наэлектризовывается.

— Тогда, быть может, ты что-нибудь вспомнишь. Встреча с Морин и Триной поможет этому.

И рядом с ним. Если что-нибудь могло быть толчком, чтобы разблокировать ее память, так это Бак, подумала Карли. Если она — Лора, тогда у нее была с ним любовная связь. Она занималась с ним любовью там, на озере, и, наверное, здесь, в этом доме тоже. Она знала все самые интимные детали: как он выглядит обнаженным, как он целует, как он любит, чтобы его касались, как он любит, чтобы его ласкали. Она знала, нравилось ему заниматься любовью нежно или грубо.

Если она была Лорой, то, вероятно, была влюблена в него.

Это простое предположение оказало на нее сильное впечатление. Ей пришлось откашляться и взять себя в руки, прежде чем продолжать.

— А что, если я ничего не вспомню? Что тогда?

— Не знаю, — ответил угрюмо Бак.

— Вы не хотите мне верить, да?

Обвиняющие нотки в его голосе заставили Карли улыбнуться. Его оскорбляет, что она не восхищена идеей быть его любовницей? Если так, она могла бы утешить его самолюбие. Если бы оказалось, что она действительно Лора, она была бы счастлива. Но позволить себе поверить без доказательств, позволить себе надеяться — и, возможно, влюбиться в него по уши только затем, чтобы обнаружить, что все это — всего лишь ошибка?.. Это убьет ее.

— Подумайте о всех ваших воспоминаниях, шериф. О том, как вы росли вместе с сестрой, бабушкой и дедушкой, о лете, о каникулах, о Рождестве и днях рождения. Вы помните свой первый день в школе? Своего первого лучшего друга? Вы помните, как вы смотрели салют четвертого июля, ели домашнее мороженое или плавали в озере? Вы помните, как первый раз поехали на велосипеде? Получили свои водительские права, ваше первое свидание, — Карли остановилась, чтобы отдышаться, потом спокойно добавила — Вы помните, как вы первый раз занимались любовью?

Румянец сделал лицо Бака бронзовым, а его ответ резким.

— Помню.

— Ну, а я нет. Я не помню ни одно из этих событий. Как будто меня не существовало раньше, за исключением последних трех лет. Я не знаю, нравилась ли мне школа или был ли у меня лучший друг. Я не знаю, когда я начала выходить в общество и делала ли это вообще. Я не знаю, был ли у меня любовник. Я не знаю даже, любила ли я кого-нибудь или любил ли кто-нибудь меня. — Она снова остановилась, глубоко вздохнув, чтобы уменьшить боль. — Время вашей жизни, шериф, ценно вашими воспоминаниями. Перемена вашего имени ничего бы не изменило в вас из-за этих воспоминаний. Но все, что я имею, шериф, — это мое имя. Возьмите его, и у меня не останется ничего. Ничего.

— Ты получишь новое имя. Дом. Семью, — возразил Бак. — Едва ли это «ничего».

— Докажите это мне. Вы не можете просить меня отдать мою индивидуальность за то, что вы, может быть, сумеете предложить мне новую. Вы не можете так поступить, шериф. Я не могу пойти на это.

В молчании, которое последовало за этими словами, они смотрели друг на друга. Бак первым отвел взгляд, он поднялся с кресла и закончил застегивать рубашку.

— Давай собираться, — пробормотал он. — Нам еще многое нужно сделать.

Их первой остановкой был полицейский участок, где он передал Карли своему помощнику Харви, чтобы снять с нее отпечатки пальцев. Карли ожидала, что шериф сделает это сам.

Средних лет, спокойный и вежливый, Харви знал свое дело. Его безличная манера поведения напомнила Карли врачей дома, в Сиэтле, что позволило ей рассматривать это как очередную процедуру, через бесчисленное количество которых она прошла за последние три года.

Было бы хорошо улучшить взаимоотношения с шерифом, подумала Карли, отмывая руки в ванной комнате.

Следующим был визит к доктору. Его приемная находилась в двух кварталах от полицейского участка. Приемная оказалась совершенно пустой, но это не смутило шерифа. Он направился прямо к двери за столом регистрации и открыл ее, называя доктора по имени.

— Милости просим, — раздался голос откуда-то из лабиринта комнат.

Они прошли три смотровых, архив, склад и, наконец, достигли офиса доктора. Дверь была открыта; пожилой человек стоял, ожидая их внутри.

— Хэлло, Бак. Рад тебя видеть, — приветствовал он шерифа, но при этом не спускал глаз с Карли. Он подошел к ней, остановившись в нескольких дюймах, и рассмотрел ее лицо слева и справа, как будто хотел найти в нем сведения о ее личности.

Карли спокойно стояла под его испытующим взглядом. После всего случившегося для нее было обычным внимательные исследования врачей, но когда он хотел коснуться ее, она непроизвольно отступила назад. Старик только улыбнулся, потом отвел ее челку, чтобы рассмотреть шрам, который она скрывала.

— Прекрасная работа, — только и сказал он, повернулся, отошел и сел за свой стол.

Карли посмотрела на шерифа, который жестом пригласил ее сесть в ближайшее кресло. Она скользнула в него, а он принес другое из угла и сел рядом с ней.

— Итак… какое имя вы предпочитаете? — спросил доктор.

— Карли.

— Карли, ладно. Бак рассказал мне, что вы попали в аварию примерно три года назад, и с тех пор у вас амнезия.

Карли посмотрела на шерифа долгим, осуждающим взглядом.

— Проверяете мою версию? — спросила она с упреком.

Она наткнулась на знакомый хмурый взгляд, когда Бак ответил так же тихо:

— Каждую деталь.

Интересно, кто был тот, кому он не доверял? Она? Или Лора?

Доктор взглянул на них, затем продолжил успокаивающим тоном:

— Конечно, ведь я не могу увидеть записей или поговорить с вашими лечащими врачами без вашего разрешения, Карли. Если вы не хотите давать его…

Карли натянуто улыбнулась.

— Мои медицинские данные и меня саму исследовали так много врачей, медсестер, сиделок, студентов, что вы себе представить не можете. Одним больше, невелика разница. Мой первый врач — Джим Паркер. Вы хотели бы, чтобы он выслал вам копию моих медицинских данных, или вам будет удобнее поговорить с ним по телефону?

— По телефону было бы достаточно.

Бак наблюдал, как она взяла аппарат из рук доктора и набрала номер по памяти; поговорила сначала с регистратором, затем с медсестрой и, наконец, с самым хирургом. Через минуту Карли отдала трубку доктору, встала и прошла к окну. Шериф присоединился к ней.

— Еще какие-нибудь сюрпризы? — спросила Карли, рисуя узор на пыльном подоконнике.

— Мы повидаем Морин после полудня.

Она взглянула на него через плечо с испугом в глазах.

— Она ждала достаточно долго, — сказал Бак обвиняюще. — Ты должна увидеться с ней.

— Но она так… ошеломляет.

— Сначала я поговорю с ней, объясню… Только при условии, если доктор поддержит мой план.

Карли потерянно посмотрела на него:

— Я бы предпочла не сидеть здесь. Я буду в приемной.

Она выглядит почти оскорбленной, подумал Бак, глядя ей вслед. Неужели она ожидала, что он примет ее историю на веру? Бак знал, как легко Лора могла обмануть, причем ложь звучала более правдоподобно, чем сама правда, и прежняя Лора знала, что ему это известно. Конечно, она могла забыть это вместе со всем остальным.

А может быть, она не забыла этого? Может, она никогда и не знала об этом, потому что не была Лорой?

Доктор закончил разговор по телефону и подождал, когда Бак вернется к столу.

— Ей повезло, что осталась в живых, — сказал он. — У нее было несколько серьезных травм: травма головы, разрывы, контузия черепа и грудной клетки, перелом носа; левой руки, правой ключицы и четырех ребер. Она находилась в коме около двух месяцев.

Бак мысленно вернулся к тому утру в его кабинете, когда он спросил Карли, насколько сильно она была ранена. Несколько сломанных костей и удар по голове, ответила она. Огромная разница с тем списком, что только что прочитал доктор. Не в правилах Лоры уменьшать свои страдания. В ее представлении простая простуда всегда становилась угрожающей ее жизни пневмонией, растяжение воспринималось как перелом, а головная боль котировалась никак не меньше, чем мигрень.

— Может ли она имитировать потерю памяти?

— Все возможно, но ее врачи в Сиэтле так не думают. Это была серьезная авария, Бак. Как шериф, ты понимаешь лучше, чем остальные, что такое лобовое столкновение автомобилей. Ей по-настоящему повезло, что она выжила.

Доктор был прав. Он видел достаточно много дорожных происшествий и смертей. Он знал, что может сделать с человеком две тонны искореженной стали. Достаточно просто представить себе эту сцену ноябрьским днем в Сиэтле — искореженный металл, разбитое вдребезги стекло, раненое тело.

Раненое тело Лоры.

Сколько раз он желал, чтобы она умерла? Бесчисленное множество раз — и даже еще один раз сегодня. Она подошла чертовски близко к тому, чтобы заставить его желать ей смерти, и она заплатила за это болью, тоской и потерей своей личности.

— Вы знали Лору всю ее жизнь, и вы встретили Карли, — начал Бак, неохотно задавая себе вопрос, какой ответ он хотел бы услышать. — Могут ли повреждения, например, травма головы, быть причиной изменения личности, характера?

— Вы хотите знать, мог ли достаточно крепкий удар по голове превратить Лору в скромную, человечную женщину? — Доктор Томас усмехнулся. — Это возможно. Изменения в личности известны после серьезных травм головы или после коматозного состояния. Мозг — такой сложный орган. Кто может сказать, какая часть ее мозга была повреждена, и какие стороны поведения она может контролировать.

Бак поднялся на ноги и пожал доктору руку.

— Большое спасибо, док. — В дверях он остановился и оглянулся назад. — Это изменение личности… оно постоянно? Она всегда будет такой, как сейчас, или может измениться вновь, став такой, какой она была прежде?

— Это ведомо одному Богу…

Ответ не удовлетворил шерифа. Когда дело касалось Лоры, предположений ему было недостаточно. Ему необходима была уверенность. Железная уверенность. Сейчас догадок недостаточно.

Карли поджидала его в приемной, разглядывая спортивный журнал штата Монтана. Поднявшись с кресла, Карли взглянула на него: голова высоко поднята, взгляд прямой и холодный. Она ожидала его извинений, ведь она сказала правду, а он был не прав, сомневаясь в ней. Она ждала извинений, и она их получила бы… после дождичка в четверг.

— Я должен был проверить, — сказал Бак сухо. — Я не был бы полицейским, если бы не проверил.

Карли не сказала ни слова, только повернулась и медленно пошла к двери. Он последовал за ней, стараясь прикрыть полями шляпы яркие лучи света.

— Куда теперь?

Бак посмотрел на нее сверху вниз. Вокруг ее рта и в уголках глаз появились горькие морщинки, цвет лица не говорил о хорошем самочувствии. Может быть, это от напряжения или Карли не полностью избавилась от головной боли, но выглядела она так, словно ей была необходима горячая пища и теплая постель.

Карли автоматически повернула в направлении полицейского участка, где они оставили его автомобиль, но Бак остановил ее.

— Давай-ка поедим.

Упоминание о пище, казалось, взбодрило ее. Но мысль о возвращении в ресторан гостиницы…

— Не могли бы мы пойти поесть в такое место, где меня не будут все рассматривать. — Ее голос звучал с тоской и надеждой. Растерянная Лора. Слова, которые просто невозможно поставить рядом. А растерянная Карли? Да, эти слова сочетаются.

— Разве мужчины в Сиэтле не рассматривали тебя, — спросил Бак, хотя сама мысль, когда она сформировалась, была ему неприятна, как неприятен тот факт, что это беспокоило его больше, чем он ожидал.

— Конечно, нет. Почему они должны делать это?

— Потому что ты чертовски красива, — сказал Бак деланно-равнодушным голосом. — Через пару кварталов отсюда есть гриль Петера Уилсона. Хочешь, пойдем туда.

Карли согласилась, смущенная его невольно вырвавшимся комплиментом. Когда они проходили мимо витрин магазина, Карли попробовала посмотреть на себя. Чертовски красива? Она? Да, она не слишком хорошо знает свое лицо, но редко видела в нем нечто поразительное. Ее внутреннее «я» говорило ей, что она достаточно привлекательна, даже больше чем симпатична. Но красива? Карли была польщена.

Заведение Петера занимало узкое длинное здание, следующее от салона моды Мэри. Гриль был прокурен, обставлен окрашенными под красное дерево столиками для пикника, покрытыми поливиниловыми скатертями, и скамьями. Приборы были пластмассовыми, тарелки бумажными, а на покрашенных бетонных стенах пестрели календари.

Молодая женщина, работающая за кассой, по имени Чэрил, которое можно было прочесть на ее значке, была так вежлива, как никто из тех, кого Карли встречала. Чэрил рассматривала ее, но украдкой. Она не заставляла Карли чувствовать себя так, будто ее рассматривают под микроскопом, словно редкость. Чэрил приняла заказ от шерифа, потом повернулась к Карли, которая изучала меню на доске наверху.

— Я буду есть свинину, — наконец решила Карли, опустив глаза и почувствовав, что оба — и шериф, и Чэрли — наблюдают за ней.

— Свиные ребрышки? — повторила Чэрил. Она посмотрела на шерифа для подтверждения, но он только пожал плечами и вытащил бумажник, чтобы оплатить заказ. Как только она отсчитала сдачу, он потянул Карли к самому дальнему столику.

— Я поняла, что Лора не ест свинину, — заметила Карли, усаживаясь, на скамью напротив стены.

— Нет, не ест.

— Здесь религиозная причина?

— Здесь причина — ее внешность. — Бак немного подумал, потом улыбнулся. На минуту он расслабился, перестал быть холодным, далеким и враждебным, и Карли увидела, как настоящая искренняя улыбка коснулась его губ. — Да, пожалуй, для Лоры это была своего рода религия.

— Ну, а я люблю и свиное рагу, и ребра, и ветчину, и бекон. Я могу жить на беконе с салатом-латуком и сандвичах с помидорами.

Бак с минуту смотрел на нее с обескураженным видом и покачал головой.

— Иногда мне кажется, что я совсем не знаю тебя.

Мрачное настроение волной накатило на нее так быстро, что Карли невольно опустила плечи под его тяжестью.

— Вы действительно не знаете меня, шериф. Даже если я раньше была Лорой, то последние три года я была другим человеком, которого вы встречаете впервые.

Смущение пропало, плохое настроение вернулось.

— Я знал тебя достаточно хорошо, — сказал Бак раздраженно, — чтобы называть тебя твоим собственным именем. Когда ты прекратишь называть меня «шериф»?

Карли попробовала мысленно произнести его имя и почувствовала, что не может. Она могла подумать о нем, но сказать громко вслух — это давало слишком большое ощущение близости, слишком приятное чувство близости. Карли предпочитала дистанцию, но небольшую, которую обеспечивало слово «шериф».

— Как вас зовут?

— Бак.

— Я имею в виду ваше настоящее имя.

— Это мое имя по свидетельству о рождении.

— О, я имела в виду прозвище, уменьшительное имя, как Бадди или Дьюк.

Карли смотрела, как подошла Чэрил с двумя тарелками горячего. Когда она закончила сервировать стол и вернулась к стойке, Карли спокойно сказала:

— Ну… расскажите мне о Лоре.

От ее просьбы Бак почувствовал себя неуютно. Почему? Он достаточно открылся ей прошлым вечером, и опять… Прошлой ночью он был убежден, что она была его пропавшей любовницей. Сегодня утром он уже допускал вероятность, что она не была ею.

— Что ты хочешь узнать? — спросил Бак наконец.

— Что за человек она была?

— Она была красива.

У Карли округлились глаза. Типичный мужской ответ. Самая важная вещь в женщине, с которой он в связи, это как она выглядит.

— Сколько ей сейчас лет?

— Она твоего возраста.

В ответ на ее сдвинутые брови Бак смягчился:

— Тридцать четыре.

— Мне тридцать два.

— Так написано в твоих водительских правах. — Но это несоответствие не беспокоило его. — Если Лора собиралась создать себе новую личность, она бы сбросила, по крайней мере, несколько лет от своего возраста.

— Значит, она была тщеславной. — Чем больше Карли узнавала о Лоре, тем больше она подозревала, что ей не понравилась бы эта женщина. Она была красива и поклонялась своей красоте. Она была тщеславна. Она заставила своего любовника и кузину ненавидеть ее. Даже посторонние люди, которых встречала Карли, реагировали на нее с неловкостью, с какой-то неприязнью.

Страх?

Карли торопливо прогнала эту мысль. Она не хотела быть человеком, которого боятся другие люди. Она не хотела быть способной на такое поведение, которое могло вызвать страх.

Но Лора, должно быть, имела некоторые хорошие черты характера, уравновешивающие плохие. Кроме того, у нее была тетка, которая любила ее. У нее был Бак, который даже после трех лет разлуки все еще питал к ней сильные чувства, хотя и далеко не только положительные. Потому что Лора была плохим человеком? Или он злился на нее за то, что она бросила его, оставаясь так долго вдали? Карли предпочитала верить последнему: Бак был увлечен Лорой, он был обижен их разрывом, он не простил ее за боль, которую она ему причинила. Карли хотела спросить Бака, что же произошло между ним и Лорой, поссорились ли они, почему она оставила его, если он хотел, чтобы она вернулась. Но эти вопросы были слишком личными. Даже если бы они помогли узнать что-то о ее собственной жизни, они были чересчур интимными, чтобы задавать их сейчас.

Они закончили ланч в молчании, и Бак объявил, что пора нанести визит тетке Лоры. У Карли засосало под ложечкой. Эта женщина была слишком ошеломляющей. Карли не хотела видеть ее снова, не хотела чувствовать запах ее духов, не хотела снова попасть в эти пышные объятья.

Карли уже собиралась предложить Баку сделку: дайте мне остаток дня отдохнуть, и я обещаю пойти и повидать ее завтра. Но одного взгляда на его словно окаменевшее лицо было достаточно, чтобы она прикусила язычок. Карли могла либо упростить ситуацию, — если, конечно, можно так выразиться, — спокойно пойдя за ним, либо довести дело до скандала, но Бак приведет ее в дом Фелпсов сегодня, хочет она того или нет.

Они дошли до полицейского участка, сели в автомобиль Бака и направились по автостраде. Карли разглядывала пейзаж вокруг, думая о том, было ли что-нибудь ей здесь близко, знала ли она эту магистраль так же, как Бак? Вот сейчас им придется повернуть на узкую, покрытую гравием дорогу у последнего поворота. Забирала ли она когда-нибудь почту из алюминиевого почтового ящика у автострады? Бродила ли по этим холмам ребенком? Провожал ли ее Бак домой после праздника? Обнимались ли они в конце тенистого переулка?

У нее были сотни, а, может быть, тысячи вопросов, но только один ответ. Я не знаю.

Дорога выводила на площадку примерно в пятидесяти футах от дома. Площадка была выкопана в склоне холма, поэтому газон поднимался к находящемуся наверху дому. Деревянная лестница с посеревшими от времени ветхими перилами вела наверх.

Карли вылезла из машины и захлопнула дверцу, потом оперлась на нее, рассматривая дом. Он был высотой в три этажа, и при взгляде на него отсюда казалось, что он наклонился под ужасным углом к земле там, внизу. Он был построен в викторианском стиле, вернее, в псевдовикторианском. Архитектор выбрал стиль, известный своими пышными излишествами, и даже усугубил его. Наверху возвышалась башня, башенка и остроконечный шпиль, и все это было покрыто розовой черепицей, похожей на рыбью чешую. Везде виднелись перила, арки, балконы, их стойки были фигурно отделаны и перегружены украшениями, их цвета изменялись от светло-зеленого к оранжево-розовому и до светло-красного. Витиеватый безвкусный орнамент украшал каждый угол, каждые перила, каждый шпиль. Дикий викторианский стиль.

Бак присоединился к ней, когда Карли рассматривала дом, где жила Лора, может быть, сама жила. Может быть, она спала в одной из причудливых башен. Может быть, она принимала гостей под этими резными арками. Может быть, целовала Бака на прощанье перед вишнево-красной входной дверью.

От этой мысли ей стало нехорошо.

— Подожди здесь, — сказал Бак, — я поговорю с Морин. — Карли кивнула, глядя, как он поднимается вверх по ступеням. Когда она снова посмотрела на дом, возвышающийся во всей своей кричащей красоте, то в страхе замотала головой.

— О Господи, да ведь это самый ужасный, самый безобразный дом на свете… — пробормотала Карли про себя.

На ступеньках Бак резко остановился и повернулся. Выражение его лица было напряженным, глаза светились гневом.

— Что ты сказала?

— Только… только то, что этот дом безобразен, — сказала Карли. — Самый ужасный, безобразный дом в округе… — Шериф ждал, во всей его фигуре было что-то угрожающее. Держа руки на поясе, Карли сглотнула и бесстрашно закончила: —… И во всем мире.

Судя по выражению лица Бака, Лора, должно быть, разделяла ее мнение и даже использовала те же слова.

Карли вдруг испытала паническое желание бежать отсюда с криком о помощи, найти безопасное место и спрятаться от этого города, от этих людей, от этих вопросов. Но некуда было бежать, негде спрятаться от шерифа, который враждебно смотрел на нее.

Бак подошел к ней, подошел так близко, что она оказалась зажатой между автомобилем и его телом. Он не касался ее, но Карли чувствовала исходившие от него гнев и злость, напряжение и недоброжелательство. В ресторане Карли решила, что Бак обижен и зол на Лору, что он не простил ее за бегство. Сейчас, уклоняясь от его взгляда, ей безумно хотелось знать, так ли это? Действительно ли он был просто сердит на Лору?

Или ненавидел ее?

— Оставайся здесь, — скомандовал Бак, — и не вздумай убежать, я все равно найду тебя. Вернусь через десять минут.

Карли задрожала, когда он ушел, но даже не понимала, почему. Из-за того, что он пугал ее? Из-за того, что она случайно что-то вспомнила из своего прошлого? Или из-за того, что шериф Логан, похоже, ненавидит ее?

Это заняло больше, чем десять минут, но когда Бак вернулся, Карли терпеливо ждала его. Может быть, он был слишком резок? Несомненно. Он напугал ее, но ведь Лора никогда не знала страха. Она всегда была слишком погружена в себя, чтобы испугаться чьих бы то ни было угроз. Даже когда Бак бывал больным и раздраженным, Лора просто смеялась и шла своим путем. В первый раз за все время она испугалась его. До этого она пугала его, и казалось вполне справедливым, что, наконец, роли поменялись. Тогда почему он чувствовал себя как подлец?

— Я разговаривал с Морин, — сказал Бак; его голос звучал сухо, лицо ничего не выражало. — Она готова повидать тебя.

Бак шагнул с последней ступени и ждал, когда Карли подойдет к нему.

Карли хотела сказать «нет». Бак знал это. Она хотела избежать встречи, хотела уйти. Это было естественно. Ее тетка была единственной, кого Лора никогда не использовала. Может быть, Карли этого не знала, как и шериф, но она чувствовала это.

Она должна также чувствовать, что эта встреча будет трудной для Морин. После трех лет молитв о счастливом возвращении своей племянницы ее просьба была услышана, но все обернулось жестоким обманом. Лора вернулась, но это была не Лора. Она была племянницей Морин, но чужой ей. Лицо было то же, тело — таким же, но человек был совсем иной.

Преодолев себя, Карли зашагала вверх по ступенькам; Бак шел за ней по пятам. Они прошли желтеющие деревья и кустарник, причудливо подстриженный, и наконец добрались до широкой арки. Когда они подошли к двери, лицо Морин появилось в окне с кружевными занавесками, и она поспешила открыть дверь.

Несмотря на их разговор с Баком, несмотря на его предупреждения, первое движение Морин было порывом к Карли, но та отпрянула назад, Бак удержал ее. Даже когда старая женщина опустила руки, Карли осталась стоять, прижавшись к нему.

— Проходите, садитесь, — пригласила Морин; ее голос дрожал, взгляд постоянно перебегал с Бака на Карли. Она никогда не играла роль хозяйки в своей семье и не знала, как и что полагается делать в таком случае. Наконец она повернулась и провела их в гостиную.

Карли выбрала неудобный стул, оставив диван для Морин, а широкое кресло — Баку. Она действительно не хотела здесь находиться, подумал Бак, заметив, как Карли села на край стула, как были сложены ее руки на коленях, как она украдкой оглядывалась вокруг. Карли напоминала испуганного кролика, осматривающегося: нет ли поблизости опасности.

— Бак сказал, что я должна называть тебя Карли, — начала старая женщина. — Это красивое имя.

— Спасибо, я думаю, моя мама тоже так считала.

— Твоя мама… О, да… Я тоже так думаю. Не хочешь что-нибудь выпить, дорогая?

Карли стала оттаивать от ее нежности.

— Нет, благодарю, вас.

— Хочешь осмотреть дом? Может быть, посмотришь свою… комнату Лоры?

Бак ждал, что Карли откажется, но она его удивила. С напряженной улыбкой, маскирующей нестерпимую душевную боль, Карли поднялась со стула и ответила с каким-то облегчением:

— Да, я бы хотела.

Морин тоже, казалось, стало легче, и она поспешила отвести Карли наверх. Бак замыкал шествие.

Комнаты Лоры располагалась в башне, Это было одно из немногих мест, связанных с ней, где Бак не чувствовал себя неуютно. Со времени ее исчезновения он не входил в эту комнату. Лора спала здесь, он — никогда. Они никогда не позволяли себе в доме ее тетки большего, чем легкое объятие с пожеланием спокойной ночи.

Бак закрыл дверь, потом наклонился и посмотрел на Карли. Надежда на то, что она испытает какое-то внезапное возвращение памяти, медленно умирала. Комната интересовала Карли, но на ее лице не было никакого следа узнавания. Она обошла вокруг кровати, посмотрела на фотографии на шкафу и на стенах, ее пальцы пробежали по стопке кассет, лежащих на столике у магнитофона, она заглянула в стенной шкаф: одежда Лоры все еще висела в нем.

Но в этом не было воспоминания. Никакого узнавания. Никакого проблеска сознания.

Став перед столиком, Карли взяла фотографии — Лоры и Бака. Они были запечатлены в середине их двухлетней связи, прежде чем он начал ненавидеть ее. Карли долго смотрела; так же долго она изучала свою фотографию в его кабинете и фото его семьи у него дома. Казалось, эти изображения завораживали ее — не из-за того, что на них было изображено, а из-за того, что они хранили на долю секунды остановленное время. Осязаемая память. Нечто, что можно держать в руках, даже если она не могла найти этого в своем сознании.

— Хочешь взять ее? — предложила Морин, но Карли испуганно положила фото на столик.

— Нет, нет, благодарю.

Она закончила свой медленный круг по комнате, присоединившись к ним у дверей.

— Извините, миссис Фелпс. Я думала… Но я не знаю…

Морин терпеливо улыбалась.

— Все хорошо, дорогая. Послушай, я купила в ресторане гостиницы пирог с шоколадным кремом. Я знаю, что… Ну, у Лоры была слабость, когда дело касалось сладкого. Почему бы нам не отправиться на кухню и не съесть по кусочку? — Она начала спускаться, потом спохватилась и с виноватым видом улыбнулась: — Мы забудем про калории и просто поговорим, может, мы получше узнаем друг друга, хорошо?

Старая женщина так старалась держаться твердо, подумал Бак, что если Карли не согласится, то он заставит ее чертовски пожалеть. Но Карли улыбнулась в ответ, сделала немного смущенный жест и сказала:

— С удовольствием, миссис Фелпс.

Бак мог оставить их одних в кухне. Каждая из них приняла правила этой игры: Морин не называла ее Лорой и не давала себе волю, оставив свои обычные ласки, объятья, похлопывания, а Карли делала усилия, чтобы выглядеть дружелюбно и притворяться, что это — то самое место на земле, где она хотела бы побывать. Они прекрасно обойдутся без него.

Но Бак не покинул их. К счастью, он остался на кухне и стоя слушал. Морин задавала вопросы, которые он не обговаривал с нею: о квартире Карли, о ее работе и жизни в Сиэтле, и она спрашивала с такой искренней заинтересованностью, что Карли ничего не оставалось делать, как отвечать.

Урок полицейскому, подумал Бак мрачно. Карли рассказала старой женщине гораздо больше, чем ему.

Шериф узнал, что она — секретарь в большой страховой компании, любит свою работу и людей, с которыми работает. Она живет одна, самая ближайшая ее подруга — это мать-одиночка в соседней квартире, за чьей дочерью Карли иногда присматривает. Она любит рыбу, водную гладь и иногда проводит субботы на озере Виктория. Она читает и выбирается со своими друзьями посмотреть хотя бы раз в неделю кино, а ее любимое времяпрепровождение в хорошую солнечную погоду — поездки за город и посещение выставок.

Работа секретарем? Сидение с ребенком, друзья и выставки?! Лора?!

— А твоя личная жизнь? — спросила Морин.

— Это и есть моя личная жизнь, — ответила Карли с мягкой усмешкой.

— Ты не ходишь на свидания? Разве в твоей жизни нет мужчины?

Бак почему-то вздрогнул при этом вопросе. Он хотел бы, чтобы ответ его не беспокоил. Он хотел бы… Черт возьми, он хотел бы, чтобы Карли прекратила уклоняться и ответила; но прежде, чем она успела это сделать, дверь открылась и в кухню вошла Трина. Она увидела Бака и улыбнулась ему немного странной улыбкой, но при виде Карли все следы гостеприимства исчезли с ее лица. В комнате, где собрались столь разные люди, воцарились напряжение и тишина, предвещающая беду, затишье, словно перед грозой.

Трина положила сумочку на столик и медленно прошла по комнате, обходя по кругу стол в центре. Ее взгляд ни на секунду не отрывался от Карли. Бак передвинулся от окна ближе к Карли, достаточно близко, чтобы шагнуть, если это будет необходимо. У Трины не было опыта применения силы: во всех ее бесчисленных баталиях с Лорой она никогда не применяла физическую расправу, но сейчас выглядела такой взбешенной, словно готова была разорвать Карли на части.

Трина завершила круг, оперлась одной рукой на стол, а другую положила на спинку стула Карли. Наклонившись, она с ненавистью спросила:

— Что ты, черт побери, тут делаешь?

— Что это за тон, Трина, — сказала Морин спокойно, поднимаясь со своего места и ставя грязные тарелки в раковину. — У нас маленькие посиделки. Ты присоединишься к нам?

— Ты не можешь вернуться сюда, — сказала Трина, по-прежнему нависая над Карли, бросая свои злобные слова прямо ей в лицо. — После того, как ты сбежала, после всего, что пережила мама, ты не можешь просто так войти в нашу жизнь снова. Ты не можешь вернуться, словно принадлежишь к этому миру. Тебе не удастся втереться тут в доверие. Я не позволю тебе. Ты поняла? Я не позволю тебе!

Бак видел, что Карли чувствовала; Морин понимала, что это не просто ссора кузин, что Трина угрожает Карли. То, что Трина чувствовала по отношению к Лоре прежде: ревность, обида, неприязнь, — теперь все это переродилось в ненависть, чистую, жгучую, неуправляемую.

Бак встал между ними, стащив Карли со стула и одновременно положив свою руку на руку Трины на спинке стула. Он сказал с упокаивающей улыбкой:

— Все хорошо, Трина. Мы уже уходим.

Она медленно выпрямилась и посмотрела на него. На мгновение ее враждебность переключилась на Бака, и она попыталась освободить руку. Потом как-то сразу ее гнев и злоба истощились. Ее рука ослабла под его, и Трина улыбнулась своей странной улыбкой.

— Извини меня, Бак. Конечно, так не следует обращаться с гостем. — Она глубоко вздохнула, взъерошила себе волосы свободной рукой, потом спросила — Тебе надо идти? Мы не часто тебя видим.

Это звучит печально и жалобно, подумала Карли из своей безопасной позиции позади шерифа. Без сомнения, Трина ненавидела свою кузину. Без сомнения, она ненавидит Карли.

— Я должен вернуться на работу, Трина, — сказал Бак. — Может, в следующий раз… Морин, спасибо за пирог. Карли?

Он отступил, чтобы дать ей дорогу, и Карли снова неожиданно оказалась лицом к лицу с Триной. В этот раз в ней был только намек на неприязнь:

— Карли? — повторила она; ирония ясно слышалась в ее голосе. — Так ты себя теперь называешь?

— Я тебе все объясню, дорогая, — сказала Морин. — Бак, Карли, спасибо, что зашли. Мы еще увидимся.

Обе женщины смотрели, как они выходят из дома. Когда Карли замешкалась на верхних ступеньках и оглянулась, только одна из них еще наблюдала за ними. Кружевные занавески, такие тонкие, нежные, приглашающие, создавали несоответствующее обрамление лицу Трины, искаженному ненавистью. Бак и Карли переглянулись, и на мгновение Карли почувствовала жалость к этой женщине. Она начинала понимать, каково ей было: любить и ненавидеть Лору, завидовать ей, хотеть, чтобы она ревновала и завидовала.

Но этот момент быстро прошел, жалость исчезла, и все, что Карли чувствовала, — это смущение.

Отвращение.

Страх.

 

4

— Ну, шериф, что за история? — спросил Джансен, прежде чем Бак успел снять свой пиджак в пятницу утром. — Почему Лора притворяется кем-то еще?

Бак взглянул на помощника и на всех сидящих в комнате. Его первым побуждением было сказать молодому человеку, чтобы тот занимался своим собственным делом, но в каком-то смысле Карли была делом полицейского управления. Он сам использовал свое и чужое рабочее время, чтобы разгадать ее тайну, удостоверить ее личность. И он не мог винить своих людей за то, что они интересуются происходящим. Пожалуй, Бак был бы даже разочарован в них, если бы они проявили равнодушие к происходящему. Они ведь знали Лору — выросли вместе здесь, в Новере, знали про его связь с ней. Бак не мог винить их за любопытство.

Но что он может сказать им? Зная, что она была главной темой всех разговоров в городе, что наверняка он мог сказать? Касаться деталей несчастного случая с Лорой — нетактично по отношению к ней. Ее уже рассматривали как своего рода чудачку — отношение, которое, как подозревал Бак, не было новым для Карли. Ее осматривало столько людей: ведь мало кто полностью выздоравливает после глубокой комы. Карли должна представлять огромный интерес для врачей, не как женщина, даже не как пациент, а как редкость, особый случай. Как объект для изучения, предмет исследований и опытов.

И вот она снова как под микроскопом.

— Женщина, о которой ты говоришь, Джансен, может быть не Лорой Фелпс, — сказал Бак достаточно громко, чтобы все сотрудники слышали. — Ее имя — Карли Джонсон, у нее потеря памяти. У нас есть причины думать, что она — Лора, но пока нет никаких доказательств. — Бак направился было к своему кабинету, но потом остановился, пристально оглядев всех присутствующих. — Я не хочу слышать никаких сплетен о ней у нас в управлении ни от кого из вас. Любой, кто распространит информацию, которую мы получаем здесь, будет уволен. Понятно?

Некоторые кивнули головой, другие что-то пробормотали в ответ. Бак вошел в свой кабинет, закрыл дверь и опустился в кресло. Когда Харви минуту спустя зашел в кабинет с чашечкой кофе, Бак принял ее с благодарностью, растворив в ней три таблетки аспирина из пузырька, найденного в ящике письменного стола.

Карли была в городе две ночи, и он дважды не спал из-за нее. Совсем как в старые времена. Она снова досаждала ему, соблазняя и глумясь над ним. Даже после того, как она заснула вчера в гостинице, она осталась с ним.

Странно, как изменились некоторые вещи. Лора стала совсем другой — гораздо более естественной, более человечной, Гораздо привлекательнее. А тело ее совсем не изменилось. Он все еще желал ее, и все еще не хотел желать ее. Бак по-прежнему не верил ей; она все еще была опасна.

Бак пришел домой вчера вечером один и съел ужин перед телевизором. Он не смог бы вспомнить, что за передачи смотрел, какую рекламу передавали, и какие новости он слышал. Все, что он мог вспомнить, это — как он сидел в кресле несколькими часами раньше и наблюдал за Карли, слушал ее разговор о воспоминаниях, которых она лишилась.

У него не было недостатка в воспоминаниях. Когда он встал и пошел спать, воспоминания последовали за ним. Все те ночи, которые она проводила в его постели… Все те ночи, которые вычеркнуты из ее памяти. Все ночи, когда они занимались здесь любовью и спорили, все утра, когда они пробуждались вместе; момент, когда он проклял свою жизнь, которая прекратилась с нею, — все эти воспоминания окружили его, заставляя испытывать смятение, лишая сна, который был ему необходим. Мира и покоя, в которых он нуждался.

И вот теперь он здесь, снова с мыслями о ней. Снова преследуемый ею.

Бак сосредоточил внимание на работе, подсчитывая финансовые дела управления на следующий месяц: нужны были деньги за перевозку бревен, на ремонт, необходимо сэкономить из бюджета следующего месяца деньги, чтобы послать Харви на финансируемый госпиталем Батта семинар по детской преступности. Но все это время она оставалась в его подсознании — не Лора, а Карли. Новая и более совершенная Лора, которая могла без предупреждения превратиться обратно в Лору, которую он презирал.

Что она делает сегодня утром в гостинице? Спит допоздна? В последний раз, когда он видел ее, она выглядела так, словно могла проспать без перерыва восемнадцать или двадцать часов подряд. А может быть, она наслаждается поздним завтраком в ресторане или снова навещает Морин, или делает что-то более подходящее для Лоры: покупает новую одежду, сидит в парикмахерской или делает маникюр у Леноры.

Во время перерыва он бросил гадать и вышел на улицу; голубой «шевроле» не припаркован больше перед гостиницей. Быстрая поездка к Фелпсам оказалась бесполезной — никого не было дома. Не его дело, куда она отправилась, и Бак знал это, но она все еще раздражала его. Он поехал к себе домой. Бак решил перекусить, потом заехать в гостиницу и удостовериться, что она не провела его.

Однако все вопросы отпали, как только Бак свернул с главной дороги на извилистую грязную улицу, которая вела к его дому.

Голубой «шевроле» был припаркован там, где Бак обычно ставил свой, по другую сторону стоял его пикап, старый, видавший виды, используемый от случая к случаю. Бак припарковал машину рядом и посидел минуту, крепко сжимая руль. Она была здесь и ожидала его.

Итак, врачи в Сиэтле поверили, что ее амнезия настоящая. Интересно, как ей удалось помнить, что они занимались любовью на озере. А здесь они делали это часто: встречались во время ланча, чтобы быстро перекусить и потом долго и медленно наслаждаться любовью.

Он поверил ей, черт возьми. Он поверил, что она искренна, что ее смущение и страх были настоящими.

И, черт побери, она провела его. Снова.

Провались она в преисподнюю!

Вокруг не было следов ее присутствия здесь. Конечно, когда-то у нее был ключ от дома, и он часто находил ее моющейся в ванной или лежавшей на кровати совсем голой, если не считать туфель. Но она не могла быть сейчас внутри: Бак поменял замки на дверях.

Он вылез из машины, потом обошел дом вокруг. Позади него стоял широкий стол с парой шезлонгов и складное парусиновое кресло. Может быть, она там. Может быть, она все еще любит делать это во дворе. Это всегда привлекало ее, когда они были на озере: быть на открытом воздухе, чувствовать солнечные лучи на обнаженной коже, рискуя быть увиденной.

Когда Бак завернул за угол, полный праведного гнева, он внезапно остановился, и презрение наполнило его, уменьшая его злость. Он был прав. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, с вытянутыми ногами и выглядела такой самодовольной и самовлюбленной, какой он всегда ее видел.

Она ждала его.

По крайней мере, она была одета. Это уже что-то новое.

Темные чувства, от которых он был свободен три года, вновь заговорили в нем. Страсть в ее самой откровенной, неприличной форме. То, что не имеет ничего общего с нежностью, со всем тем, что имеет отношение к любви.

Только взять, удовлетворить страсть, использовать и ненавидеть.

Совсем как в старые времена.

Бак обошел вокруг задней пристройки и начал подниматься по ступеням. Она притворилась удивленной, когда раздался стук тяжелых ботинок шерифа; казалась смущенной, что ее здесь обнаружили.

— Шериф, — сказала она, снова используя знакомый низкий голос с хрипотцей, — я не знала…

— Разве? — перебил он, его голос таил в себе угрозу. — Ты знала, что я захожу домой примерно в это время.

Она выбралась из кресла с другой стороны, затем мгновение смотрела на Бака; ее глаза были широко открыты и невинны, хотя и выражали легкое смущение. Вот черт, что за актриса она стала, подумал Бак с горьким восхищением. Если бы он не был сыт по горло ее игрой, если бы он не знал ее так хорошо, он мог бы поверить в ее искренность.

— Я попался на твою уловку? Я поверил: бедная жалкая Карли, которая не может ничего вспомнить. Ты снова оставила меня в дураках. — Бак не мог справиться с охватившим его отвращением. — Но все, хватит, Лора. Я больше не верю тебе.

— Я не пони…

— Как ты хочешь сегодня? — перебил он ее. Бак отстегнул кобуру с револьвером и бросил ее на пустое кресло между ними, потом вытянул рубашку из брюк. — Твердо и быстро? Медленно и просто? — Расстегивая каждую пуговицу, сначала на воротничке, потом на рубашке сверху вниз, он смотрел на нее с брезгливостью. — Или дико и зло?

Она выглядела оскорбленной и немного испуганной, но Бак не увидел в ее глазах страха. Даже намека на него. И в ее голосе тоже не было страха.

— Очевидно, здесь какое-то недоразумение, шериф. Я пришла сюда не…

Она еще рассуждает, подумал Бак. Так много искренности! Игры закончились. Она пришла сюда за этим, за ним, и, Боже мой, она получит его. Каждый его дюйм.

И он получит… Он думал не о том, что он получит, ни о чем, кроме сомнительного удовольствия от ее тела.

Бак не хотел думать, почему так просто она отдавалась ему на этот раз; он не хотел вспоминать свою самонадеянность в течение последних трех лет, прожитых без нее, свою уверенность, что наконец-то он возненавидел ее и сможет противостоять ей. Однако его сопротивление быстро уступило этому. Быстро и постыдно!

Карли попробовала заговорить, но голос не слушался ее; ей трудно было признаться даже себе, что испытывает, помимо возмущения, страха, обиды… влечение к этому мужчине.

Карли не хотела чувствовать это, не сейчас. Не с этим мужчиной. Не при таких обстоятельствах. Но, Боже, помоги ей, он такой симпатичный мужчина, и это было так давно, по меньшей мере три года назад, а может быть, никогда и не было.

Потом Бак наклонился к ней через кресло и схватил за руку; несмотря на ее отчаянное сопротивление, он вытянул ее из кресла и привлек к себе, и все ее мысли о страсти сразу же исчезли. Бак не причинил ей боли, но мог — он был достаточно зол для этого; ей вполне хватит и испуга.

— Ты хочешь поиграть в грубость, Лора, — прошептал он. Его лицо было в нескольких дюймах от ее, его дыхание горячило ее кожу. — Ты хочешь притворяться, что это не то, что ты хочешь, не то, за чем ты пришла сюда? Ты хочешь быть изнасилована?

— Шериф, пожалуйста…

Бак прервал ее мольбу поцелуем; его язык проник в ее рот, и она отпрянула от него с ужасом и отвращением. Никогда в жизни Карли не чувствовала такой злости, такой холодной, горькой ярости. Она передалась ей от него, окутала ее, затянула так плотно, что Карли не могла дышать, не могла думать. Боже, она не могла больше выносить это!

Карли отклонила голову, избегая его губ, и с силой оттолкнула Бака.

— Оставьте меня в покое, черт возьми! — закричала она, борясь изо всех сил. — Я не хочу этого, я не хочу, чтобы вы прикасались ко мне, я не хочу тебя! Я пришла сюда, потому что чувствовала себя хорошо; потому что я думала, что смогу что-нибудь вспомнить. Я не знала, что вы придете, не знала… О Боже, пожалуйста, не делайте этого, шериф… Пожалуйста, не надо…

Карли не знала, что именно проняло его: ее паника, ее борьба с ним или ее слова, но он отпустил ее так быстро, что она отлетела к стене. Она пятилась дальше назад, увеличивая расстояние между ними: кресло, еще одно кресло, круглый столик… Карли не останавливалась, пока не почувствовала спиной перила; теперь она знала, что если Бак снова попытается подойти к ней, то она прыгнет на землю и сумеет выбраться отсюда. Но шериф не собирался преследовать ее. Он просто стоял, опустив руки, глядя на нее так, будто никогда прежде не видел. Карли могла прочесть на его лице обуревавшие его душу чувства: шок, отвращение, перемену чувств; ведь сама она испытывала то же.

Через мгновение Бак закрыл лицо обеими руками, и она видела волну судорог, сжавшую его сильные мышцы рук и груди. Кого он так ненавидел? Ее или самого себя?

Нет, он ненавидел ее. Она поняла это. За одно мгновение в его объятьях она узнала, как он ненавидел ее, как презирал, и все же хотел ее. Он хотел Лору, шептал ей маленький нежный голосок. Она видела его страсть, она чувствовала его возбуждение, когда он держал ее так крепко. Боже мой, что же за женщина была эта Лора? А что за женщина она, Карли?

Бак тяжело вздохнул и просто, спокойно сказал:

— Прости меня.

«Прости меня». Это не много для извинения, но что еще он мог сказать? Как мог он искупить свою вину перед ней за то, что испугал ее, что чуть было не изнасиловал ее?

Дрожа, Карли старалась держать себя в руках.

— Я думала, это будет хорошо… — прошептала она. — Я думала, вы на работе. Вы не узнаете… Я только хотела осмотреться… увидеть, нет ли здесь чего-нибудь знакомого…

Бак поднял свою рубашку, и Карли отвернулась. Она не хотела видеть, как он надевает ее, как застегивает пуговицы, как заправляет. Карли не хотела думать о том, что он обнимал ее, целовал…

Звук его шагов заставил ее быстро повернуться. Он, должно быть, увидел панику в ее глазах, так как остановился в десяти футах от нее и не делал попыток подойти ближе.

— Мы обычно встречались здесь во время ланча, и…

Под больным взглядом Карли Бак покраснел. И она тоже. Он уже продемонстрировал достаточно ясно, чем он и Лора занимались тут во время ланча.

— И так как был день, а я находилась здесь, вы подумали… — Карли не закончила фразы. Потом она устало сказала: — Вы не поверили ничему, что я говорила. Вы думаете, я лгу о потере памяти. Вы думаете, что я лгу, когда говорю, что не знаю вас.

— Если бы ты знала себя так же, как я…

— Вы не знаете меня, — прервала его Карли. — И я не Лора.

— Конечно, ты не Лора. У тебя только ее лицо и ее тело…

— Возможно, я была ею, но сейчас я — больше не она. Я не та женщина, которая была до несчастного случая. Я не та женщина, которую вы знали. Я не та женщина, с которой вы обычно встречались в середине дня для секса…

Бак посмотрел на нее долгим грустным взглядом, потом холодно произнес:

— Да, ты — не она.

Некоторое время они стояли в тягостном молчании, потом Карли осторожно направилась к лестнице.

— Я… Я лучше пойду.

Бак не сделал ни одного движения, чтобы остановить ее. Он просто смотрел, как она спускалась по ступенькам. Потом он произнес ее имя — не Лоры, а ее, Карли, печальным нежным голосом. Она подняла глаза.

Бак подыскивал слова, чтобы выразить свои чувства.

— Карли… Я никогда не обидел бы тебя.

Прошло несколько секунд тягостного молчания. Наконец, Карли отвернулась от него и прошла к своей машине. Стараясь держать себя в руках, она застегнула ремень безопасности, включила двигатель и осторожно выехала задом из пространства между двумя автомобилями. Проехав уже полпути по грязной улице, она, наконец, позволила себе глубоко вздохнуть, подумать о том, что произошло.

«Я никогда бы не обидел тебя», — сказал он, желая, чтобы она поверила ему.

Но Карли не была вполне уверена в нем.

Этим вечером Карли взяла поднос из ресторана внизу и съела обед одна в своей комнате. Около восьми вечера она вернула поднос на кухню и устроилась, скрестив ноги на кровати, включив для компании телевизор. Обычный вечер пятницы, подумала она с насмешливой улыбкой. Для ее замужних подруг это время отведено для мужей. Для незамужних друзей это время свиданий или время поисков встреч. Но так как она никогда не искала случайных встреч, то Карли обычно проводила это время одна перед телевизором.

Однако этим вечером она обдумывала нечто более серьезное, планы на уик-энд. Карли не могла забыть происшествие в доме Бака. Она всеми силами души пыталась выбросить из головы инцидент, однако ее мысли были поглощены этим событием до сих пор.

Как он мог спутаться с такой женщиной? С женщиной, у которой на первом месте — интерес к самой себе. Чей сексуальный аппетит неутолим, которой нравится грубый секс. Женщина, вызвавшая ненависть в мужчине, которому было суждено любить ее.

Передвинувшись на кровати, Карли увидела свое отражение в зеркале шкафа. Минуту она смотрела на себя, изучая знакомое лицо в поисках ответов. Она не видела в нем следов порочности, безнравственности. Она не видела эгоистичности, жестокости, — ничего, что могло бы объяснить поведение шерифа сегодня днем, ничего, что могло бы оправдать злобу к ней, которую Трина продемонстрировала вчера.

Все, что Карли видела в зеркале, — это женщина, которая заботилась о других людях, которая с каждым старалась быть приятной, которая говорила «пожалуйста» и «спасибо» и помогала своим друзьям, когда могла. Женщина, которая имела друзей, людей, которые скучали о ней, навещали ее в больнице и помогали поддерживать порядок в доме. Люди помогали ей после травмы бороться с ее последствиями, короче говоря, поступали так, как поступила бы она, окажись кто-нибудь в ее положении.

Неужели удар по голове мог вызвать такие изменения в личности? Об этом думала Карли, дотрагиваясь пальцами до шрама, который, пересекая ее лоб, исчезал в волосах. Сразу после того, как сознание вернулось к ней, она испытала неприятные ощущения, которые врачи приписывали последствиям сотрясения мозга: головные боли и головокружения, которые до сих пор мучили ее, бессонница, раздражительность и депрессия. Посттравматический синдром — так они называли все это. Они уверяли ее, что ей будет со временем лучше. Действительно, она поправлялась. Даже головные боли и сопровождающие их головокружения постепенно ослабевали.

Но превратиться из такой женщины, какой была Лора, в Карли, которой она стала теперь?.. Разве такое возможно?..

Стук в дверь прервал ее размышления. Какое-то время Карли без движения сидела на кровати, надеясь, что непрошеный гость уйдет. Она знала, что это был шериф Бак Логан.

Он постучал снова, на этот раз громче, и Карли поняла, что так просто он не уйдет. Поднявшись с кровати, она подошла босиком к двери. Карли отперла дверь, но открыла ее только на несколько дюймов, придерживая ногой.

Бак был не в форме: на нем были выгоревшие джинсы, футболка и старый университетский пиджак. Странно, гражданская одежда не уменьшала его представительности, однако он не выглядел более доброжелательным.

— Мы можем поговорить? — спросил он, сдерживая возбуждение.

Первым движением Карли было ответить ему «нет». Внизу, в холле, любопытный клерк подслушал бы все, о чем они говорили, а здесь пришлось бы пригласить его к себе в комнату. Но после того, что случилось днем…

Однако Бак явно испытывал неловкость и искреннее сожаление, а Карли хотелось узнать некоторые вещи, о которых мог рассказать только он.

Бак предложил:

— Прогуляемся вместе по главной улице.

Карли колебалась мгновение-другое; решившись, она закрыла дверь, оделась, взяла ключ от комнаты, свернула свой жакет, заперла дверь (Бак молча стоял и ждал), потом последовала за ним вниз по лестнице.

Похолодало — типичный сентябрьский вечер в горах, подумала Карли. Она натянула жакет, сунула руки в карманы, и они медленно зашагали в направлении, противоположном полицейскому участку.

В течение нескольких минут они шли молча; наконец Бак сказал:

— Я прошу прощения за сегодняшнее, Карли. Я думал… Я принял… — Он с трудом подбирал слова. — Я был не прав.

— Лора не была бы оскорблена этим, да?

— Нет, — сказал Бак мрачно. — Она бы не оскорбилась… Ей нравились грубость, насилие; она любила, чтобы было опасно.

— А вы?

Какая-то рациональная часть ее сознания удивилась, что она прогуливается по спокойной темной улице, расспрашивая мужчину, которого она встретила лишь два дня тому назад, о его сексуальных пристрастиях. Но она могла знать и, возможно, знала его в другой жизни, напомнила Карли сама себе. Где-то в удаленном изолированном уголке своего сознания, которого она не могла достичь, она уже знала ответ.

Какие сексуальные отношения ему нравятся? Улыбка Бака была открытой. Любые, кроме тех, который были у него с Лорой. Нежные — это было бы прекрасно. И осмысленные — это было нечто, по чему он тосковал в годы связи с Лорой.

Любовь. Здесь все было собрано вместе. Он не хотел диких, неистовых взрывов страсти. Он не хотел нуждаться в женщине так, словно его жизнь зависела от нее, а как только это заканчивалось, молить Бога, чтобы никогда не видеть ее снова. Он хотел чувствовать себя желанным, а не используемым. Он хотел нежности, участия, хотел бы не только брать, но и давать. Он хотел заботиться о своей женщине не только во время полового акта, но и после него. Он хотел создавать любовь. Не секс и не какой-либо другой грубый эвфемизм. Творить любовь.

Помолчав, Бак ответил кратко:

— Нормально. Мне нравится нормально.

— Сегодня днем — это было нормально? — спросила Карли.

— Сегодня днем было сумасшествие. Я думал… — У Бака вновь возникло ощущение, что она опять ему лжет, опять глумится над ним. Вдруг это Лора опять насмехается над ним? — Я был зол, но остановился. Ведь ты не хотела, а я никогда не принуждал женщину насильно… — Оборвав фразу, Бак пожал плечами.

— Даже если Лоре нравилась такая ситуация? — спросила Карли тихо.

— Когда она хотела грубого насилия, она шла куда-нибудь еще. — Бак неподвижно уставился перед собой. — Я не гожусь для тех случаев, когда нужны сила или боль, или что-нибудь в этом роде.

Вокруг них деловой район сменился коттеджами, свет от фонарей постепенно мерк, а тротуар превратился в грязную тропу. Они добрались до конца города и в молчании повернули назад.

О чем она думала? Размышляла о том, какой женщиной была раньше? Была она напугана, чувствовала отвращение, просто любопытство… или была очарована? Захотелось ли ей попробовать стать прежней Лорой?

Боже, Бак надеялся, что нет. Ради себя и ее самой. Он так надеялся, что она счастлива, став такой, как теперь.

Скоро они оказались в том квартале, где была расположена гостиница. Это была самая старая часть города. Здесь тротуар был поднят на четыре широкие ступени выше уровня улицы и неокрашенные деревянные доски засыпаны песком с галькой. Торговый бизнес давно облюбовал этот район, но отцы города считали, что старомодные домишки были приманкой для случайных туристов с тугими кошельками.

Сейчас это был спокойный, непритязательный маленький городок. Приятное место, чтобы там жить, но до тех пор, пока она не приехала в город. Бак ждал, что Карли скажет ему «спокойной ночи» и вернется в старую гостиницу, но она прошла мимо. Остановившись в конце квартала, Карли огляделась вокруг, потом села на верхнюю ступеньку.

— Вы не сердились, когда она уходила к другим мужчинам?

Снова об этом, подумал Бак угрюмо. Но она, никогда не оставляла этого предмета. Все это время долгого молчания она думала только об этом.

Бак сел на стенку, отгораживающую тротуар. Спиной к ней. Он ответил, пожав плечами:

— Мы обо всем договорились.

— Как?

— Лора делала все, что она хотела. Она не принадлежала мне. Я не контролировал ее, командовала она.

— Но вы оставались с нею. Вы любили ее… Не так ли?

Бак посмотрел на Карли через плечо, подняв брови.

— Что заставляет тебя так думать?

— Ты хотел, чтобы она вернулась, так сильно, что легко поверил, будто я — это она.

Бак на мгновение забыл, что произошло сегодня днем, но когда ее глаза оказались в нескольких дюймах от его лица, это воспоминание снова вернулось с болезненной ясностью, с виной и раскаянием, такими сильными, что у него не было слов выразить это, и с болью, будто он что-то потерял, что никогда не возвратится — доверие Карли.

— Если она вернется, — сказал он спокойно, — я хочу знать. Мне необходимо знать. — Ему нужно приготовиться, чтобы защититься. Ему нужно быть уверенным, что она не закончила с ним то, что начала. Ему нужно быть уверенным, что сможет пережить это время. — Ты права — я поверил, что ты — это Лора…

Его слова не доставили Карли удовольствия — это было ясно написано на ее лице; она глубже запахнула свой жакет. И Бак не мог винить ее за это. Все время она, должно быть, мечтала дознаться, кто она в действительности, но никогда не могла представить такого человека, как Лора. Зачем ей знать было ли то прошлое, которое она забыла, постыдным, полным лжи и эгоизма, полным зла, алчности и холодной ненависти? Смогла ли бы она справиться со всем этим?

— Пойдем, — сказал Бак, поднимаясь на ноги. — Пойдем в гостиницу и согреемся. Я угощу тебя чашкой кофе.

Долгое время Карли сидела, словно не слышала его слов. Наконец она встала, и они вернулись в гостиницу.

В ресторане она избегала задних кабинетов, которые предпочитала Лора. Когда подошла официантка, Бак заказал две чашки кофе и два куска торта с шоколадным кремом. С хмурым видом Карли переменила свой заказ на горячий шоколад и вишневый пирог с ванильным мороженым. Претензия на независимость?

— Что означают эти буквы? — спросила Карли, кладя холодные руки на стол.

Бак посмотрел вниз, на свой старый пиджак.

— Футбол, борьба и бейсбол.

— Как вы стали полицейским?

— Из-за операции. — Карли ждала объяснений, и Бак, пожав плечами, их дал: — Я учился в колледже при университете в Небраске и попал в футбольную школу. У меня довольно хорошо получалось. Ко мне появился интерес со стороны трех или четырех профессиональных команд. Но в первой же игре в молодежной команде меня крепко ударили, и я получил травму левого колена. Конец колледжу, конец карьере…

— … И конец вашим мечтам, — продолжила Карли. — Это, наверное, очень горько…

Бак отвернулся, вспоминая, насколько сильна была эта горечь. Немногие понимали его отчаяние, его хлопали по спине и говорили: «Не повезло, парень». Они напоминали ему, что он еще молод, что вся жизнь впереди и что футбол — это всего лишь игра, хотя парни из команды все понимали. У них были те же мечты, и они так же рисковали. Однако когда стало ясно, что он не сможет полностью справиться с последствиями травмы, когда увидели его ковыляющим на костылях, испытывающим такую боль, какой они не могли себе даже представить, и они отстранились от него. Из игрока команды, их приятеля, он превратился для них в напоминание о том, что могло случиться с каждым из них. Они понимали Бака и симпатизировали ему, но каждый из них благодарил Бога за то, что это случилось не с ним.

— Да-а, это обидно, — согласился он спокойно. — Играть в мяч — это было все, что я тогда хотел. И все это пошло прахом из-за того, что какой-то парень ударил меня не по правилам…

Бак пожал плечами и откинулся назад, чтобы официантка могла поставить заказанное. Когда она ушла, он продолжил:

— Мне шел двадцать первый год, но я был в такой же форме, как трехногая собака; у меня не было ни планов, ни денег, ни будущего.

— Почему вы не закончили колледж?

— Тренер отказал мне, а без команды я не мог оставаться. Поэтому я вернулся домой и получил работу в управлении полиции. Я был местным парнем, который делал хорошо свою работу, поэтому их не заботило, что десятимесячный малыш может обогнать меня. Но, в конце концов, мое колено зажило.

— Но не настолько, чтобы снова играть в футбол.

Бак кивнул головой.

— И вам нравится быть полицейским.

— Да, я люблю эту работу.

— А Лора не возражала против нее?

Бак обхватил пальцами тяжелую кружку, согревая руки.

— Лоре нравилась власть, — сказал он безразлично. — Она добивалась ее всеми средствами, стремилась окружить себя людьми, у которых есть деньги и власть. Но к чему она действительно стремилась, так это к обладанию самими людьми, имеющими власть: директор колледжа, мэр, шериф. Хотя… Ее окружали и другие люди: механики, ковбои, студенты, просто бездельники. Любой, кто мог дать ей то, что она хотела в данный момент.

— Она работала?

Бак постарался спрятать свое раздражение. У Карли были проблемы большие, чем у него. Она заслужила ответы. Но Бак не хотел говорить о Лоре. Он боялся расстроить ее, сказав что-нибудь такое, что могло вызвать разочарованный, беспокойный взгляд ее голубых глаз. Он не хотел, чтобы она знала, какой была раньше.

— Нет, у нее никогда не было работы. Когда ее мать умерла, Лора получила большую страховку. Деньги были вложены, и она жила на них. У нее была тетка Морин. И ее мужчины. У нее было умение находить людей, которые ее щедро вознаграждали за всякую ерунду. А после смерти своей матери она стала жить с Морин.

— Сколько лет ей тогда было?

— Четырнадцать-пятнадцать, точно не помню.

— А ее отец?

— Трудно сказать… Поговаривали, что сама ее мать не знала точно, кто был отцом Лоры.

— А твоя семья?.. — Карли понимала, что многие ее вопросы бестактны, но Бак должен простить ее. Она имеет право знать вещи, которые забыла… если она была Лорой.

— У нас маленькое ранчо на юге от города. Мой отец много работал и много пил, он умер примерно лет десять назад. Мать продала ранчо, вышла замуж за бизнесмена из Вайоминга и переехала туда. У меня была младшая сестра (она на фотографии), которая вышла замуж, имеет четырех детей и живет в Миссоуле.

— А ваша бабушка?

— Она в доме для престарелых. Я стараюсь навещать ее пару раз в месяц.

— И это вся ваша семья?

— Да нет… У меня есть тетки, дяди, кузины по всей округе. Петер Уилсон, кому принадлежит гриль, где мы были, — младший сын моего дяди Поля, в Чэрил — девушка, что обслуживала нас, — моя дальняя родственница. Мой помощник Харви, — помнишь, он снимал отпечатки твоих пальцев, — женат на старшей дочери моей тети.

Опустив взгляд, Карли использовала свою вилку, чтобы раскрошить то, что осталось на тарелке от пирога. Вероятнее всего, вся ее родня — это милая старая тетка и кузина, которая ее ненавидит. И вместо счастливой любящей семьи, которую она себе представляла, она появилась на свет у какой-то потаскушки от неизвестного мужчины и сама стала такой же неразборчивой в связях и знакомствах. Тщеславной, беспринципной, эгоистичной, хитрой и лживой, и эгоцентричной…

Ей хотелось бы подробнее расспросить Бака. Она хотела знать, почему он оставался с Лорой; она хотела знать, чем эта женщина так привлекала его; она хотела понять, что значила для него Лора; она, наконец, хотела услышать, как совмещались в Баке глубочайшая ненависть и неудержимое влечение к такой женщине.

Но Карли не спросила, она знала, что не вынесет больше рассказов о Лоре.

— Сколько потребуется времени, чтобы получить ответ от ФБР о моих отпечатках пальцев? — спросила Карли, меняя тему разговора.

— Пару недель. Как долго ты можешь оставаться здесь?

Карли обещала ему несколько дней до конца своего отпуска. Она должна была уехать самое позднее в понедельник, чтобы вовремя приступить к работе во вторник. Она могла дать ему только два дня.

Но был и другой вариант: Карли могла бы попросить у своей начальницы продлить отпуск. Джанис бы поняла. Она часто посещала Карли во время ее болезни, держала место ее незанятым, хотя Карли была новым сотрудником. Она помогала ей снова включиться в жизнь, тренировала ее память. Если на работе не было ничего спешного, то Джанис предоставила бы Карли еще несколько дней.

А если нет? Что важнее: узнать, действительно ли она Лора Фелпс, или же держаться за место? Конечно же, важнее узнать о своем прошлом. Секретарская работа ей удавалась. Даже если Джанис будет грозить ей увольнением, она сумеет найти другое место.

Но если она не была Лорой? Что если все это — немыслимое совпадение? Стоило ли ей ломать уклад своей жизни в Сиэтле для проверки весьма сомнительной версии? Но как она может вернуться домой, не попытавшись? Разве могла она вернуться обратно в Сиэтл со всеми вопросами, совпадениями и сомнениями? Сможет ли она оставаться Карли Джонсон и снова быть счастливой или этот город и этот мужчина будут преследовать ее?

— Понедельник — последний день моего отпуска, — ответила Карли. Она увидела тревогу на его лице и продолжила: — Я позвоню завтра боссу и попрошу дать мне еще две недели. Если вы ничего не узнаете и за это время, что ж… — Карли пожала плечами. — Я не могу оставаться здесь навсегда.

— Когда будешь говорить с боссом, попроси прислать мне копию твоей анкеты для приема на работу.

Карли хотела спросить, зачем, но потом поняла: он хотел воспользоваться сведениями, которые она давала до аварии. Бак хотел убедиться, что Карли не была Лорой. Она хотела остаться Карли. Чем больше она узнавала о той женщине, тем сильнее не хотела быть ею.

Карли спросила адрес полицейского участка. Одолжив ручку у официантки, Бак написал его на салфетке.

— Я попрошу, — сказала Карли, засовывая салфетку в карман своего жакета. Потом она поднялась и на минуту задержалась около стола. — Спасибо за горячий шоколад и пирог.

Бак тоже встал, оставив на столе деньги.

— Ты не хотела бы завтра посмотреть округу? Увидеть те места, где была Лора, и, может быть, вспомнить там что-нибудь?

Карли не знала, сработает ли это, но лучше проехаться, чем сидеть весь день одной в гостинице или слоняться по городу, возбуждая любопытство прохожих.

— Хорошо.

— Я зайду за тобой в девять.

Бак смотрел, как она вставила ключ в замок, потом вошла в комнату. С натянутой улыбкой она закрыла дверь, и немного позже Бак услышал щелчок замка и звон цепочки. Он долго стоял там, уставившись на дверь. Думая, размышляя, раскаиваясь.

То же самое лицо, другое имя.

Тот же самый человек, другая женщина.

С тех пор, как Карли приехала в город, противопоставления радовали его. Теперь он мог добавить еще одно.

Тот же самый мужчина.

Другие чувства.

 

5

— Ты веришь в медиумов?

Бак остановил машину около одного из трех в Новере светофоров и посмотрел через сиденье на Карли. Она наблюдала за движением транспорта, будто и не задавала этого вопроса.

— Если откровенно, то здесь я скептик.

— Но ведь есть подтвержденные документами случаи, когда человек с особыми психическими способностями узнавал что-то, чего он никак не мог узнать иным способом.

— Итог… Карли Джонсон — медиум? Иначе как ты узнала о Лоре? Прочитала по звездам. — Усмехнувшись, он покачал головой. — Скажи мне, о чем я сейчас думаю.

— Для этого мне не нужно быть медиумом, — возразила Карли.

Сейчас она была так прекрасна, что вызывала боль в его сердце.

Цвет светофора переменился, и водители позади засигналили. Отведя взгляд от Карли, Бак проехал перекресток и повернул.

— Не обязательно иметь для всего рациональное объяснение, — сказала Карли. — В жизни бывают такие тайны, которые никогда не смогут быть разгаданы.

— И одна из них: кто ты такая?

— У меня еще есть личность, шериф, — напомнила она ему тихо.

— И ты не собираешься отдавать ее без борьбы, не так ли?

Он убеждал ее, что она Лора. Доктор, Морин, Трина и каждый, кто подходил достаточно близко или говорил с нею, — каждый, кто знал хорошо Лору, были убеждены в этом. Карли была единственным исключением. Оставалось убедить только ее.

Анкета, написанная при приеме на работу, будет выслана сегодняшней почтой и внесет какую-то ясность. Если его версия верна, и Лора создала себе новую личность до несчастного случая, который нарушил ее память, то Карли Джонсон не должно существовать. Достать фальшивые документы: свидетельство о рождении, водительские права и удостоверение соцобеспечения несложно.

Потом ей придется поверить ему.

— Куда мы едем?

Они ехали по самой захудалой улице Новера. Тротуары кончились через квартал от главной улицы, и дома вокруг выглядели значительно беднее. Бак остановился перед одним из них, маленьким домом с осевшим крыльцом. Он стоял пустым годы, доски прогнили, окна разбиты местными хулиганами. Даже когда в нем жили люди, этот дом явно не был предметом их гордости. Но это было лучшее, что Нора Фелпс могла себе позволить.

Бак выключил двигатель, потом посмотрел на Карли. Она выглянула в окно, и ее лицо побледнело, а рука, которой она пыталась открыть дверь, дрожала.

— О, Боже, — прошептала Карли. — Это дом Лоры.

Необъяснимая тайна? Память? Или другая часть знания, которым она обладала, но не имела ключа к нему? Бак не знал. Он видел только страх и замешательство на ее лице, поэтому отвел взгляд — никто не должен видеть такую мучительную сцену.

Бак смотрел, как Карли медленно вышла из автомобиля. Она немного постояла на краю дороги, внимательно рассматривая дом, — так же, как она изучала дом Морин. Может быть, если бы она не старалась так сильно, подумал он, она могла бы вспомнить еще что-нибудь. Может быть, если бы она не была так сконцентрирована. Если бы она немного расслабилась.

Расслабиться. Черт, при таких обстоятельствах не расслабишься. Как он мог ждать этого от нее, когда она почти убеждена, что все те ужасные вещи, которые слышала о Лоре Фелпс, на самом деле о ней?

Бак через минуту вышел из машины и встал рядом с Карли.

— Нора Фелпс была неплохой женщиной, — сказал он, повторяя то, что слышал от своей матери давным-давно. — Она не была слишком яркой, но очень симпатичной; любила мужчин, любила вечеринки. Все были шокированы, когда она родила Лору и одна воспитывала ее. Тридцать четыре года тому назад в таком маленьком городке, как Новер, такое было в диковинку.

— Это должно было быть трудно и для нее, и для Лоры.

— Да, я тоже так думаю. Лора ненавидела свое детство в бедности, особенно после того, как ее единственный брат умер, оставив немалое состояние: деньги, имущество и тот большой загородный дом Морин. Он даже не упомянул Нору в своем завещании. Лора была благодарна Морин, что та взяла ее к себе после смерти Норы, хотя в глубине души полагала, что такой поступок — это не меньше, чем она заслуживала. Лора считала, что умерший был чем-то обязан ей и ее матери при жизни, поэтому она многое взяла после его смерти. Она жила в его доме, позволяя Морин тратить на нее его деньги.

Каменная тропинка вела к крыльцу. Годами трава медленно пробивалась через камни, проникая корнями в трещины, создавая бордюр около каждого камня. Бак последовал за Карли, которая направилась к ступеням крыльца. Там она остановилась.

Интересно, подумал Бак, сможет ли она подняться по разрушенным ступеням или предпочтет увидеть все через распахнутую дверь и разбитые стекла.

Это было угнетающее место. Похожее на призрак. Пустое. Вокруг чувствовалась атмосфера грусти, потому что единственные два человека, которые здесь жили, ушли: Нора умерла и в определенном смысле Лора тоже умерла, преобразившись в Карли.

— Есть места, которые в натуре выглядят совершенно ужасно, — сказала Карли, скрестив руки на груди, — но удивительно романтично на черно-белых фотографиях: безлюдными, застывшими, полными призраков.

Снова фотографии, подумал Бак с жалостью. Фотографии были ее воспоминаниями.

Карли осторожно направилась через заросли сорняков и вьющихся растений к задней стене дома. Она мало отличалась от фасада: сгнившее дерево, разбитое вдребезги стекло, пустота. Истлевшая веревка для белья, сорвавшаяся с одного конца, качалась на легком ветерке. Стулья для лужайки были разбросаны поодаль, их ярко-зеленая краска выцвела.

— Какая комната была ее?

— Я не знаю.

Бак видел, как Карли смотрела на дом, и он заметил ее внезапную дрожь.

— Мне здесь не нравится, — пробормотала она, поворачивая обратно, к оставленному автомобилю. По дороге Бак вспоминал о том времени, когда Лора показала ему свой дом.

Ей он тоже не нравился.

И он тоже вызывал у нее дрожь.

Они вернулись в центральную часть города. Здесь было не много мест, связанных с Лорой, и большинство из них Карли уже видела. Лора никогда не работала, никогда не ходила в церковь, и у нее никогда не было друзей. Бак проехал мимо колледжа, где они оба учились, но не указал на комнату второго этажа, где Лора соблазнила учителя, чтобы получить главную роль в школьном спектакле. Эта роль до того была отдана Трине. Бак не упомянул офис на первом этаже, где она часто встречалась с директором колледжа, и не показал Карли тенистую лужайку за футбольным полем стадиона, где Лора забавлялась с какими-только-были-вокруг молодыми ребятами.

— Итак, вот где лучшие футболисты начинали свой старт, — заметила Карли, когда он повернул на стоянку стадиона. — Каким игроком вы были?

— Полузащитник.

— Да, конечно. И вы были капитаном команды?

Бак кивнул.

— И все девочки были влюблены в вас.

Бак не ответил.

— Но вам нужна была только самая красивая.

Остановившись у входа, Бак пристально смотрел на нее, и Карли не сумела сдержать смех.

— Я ничего не помню такого. Это просто клише, — сказала она. — Это закон природы, мне кажется, что все капитаны футбольной команды колледжа, красивые и обаятельные, ходят на свидания с самыми красивыми девушками.

Красивый и обаятельный. Неплохой комплимент от женщины, которая только вчера смотрела на него со страхом в глазах…

Горячий стыд наполнил его при воспоминании о вчерашнем дне. Бак хотел бы, чтобы он каким-то образом стерся из памяти Карли. Забыла же она все остальное, то, что самому ему не удавалось забыть.

— Моя соседка Хилари говорит, что годы в колледже самые лучшие. Если это правда, я уже прожила лучшие годы своей жизни, но ничего не помню об этом.

— Она не права, — Бак вырулил на дорогу и направился к главной улице. — Дети в колледже недостаточно знают жизнь, чтобы оценить ее.

— А какие годы были лучшими для тебя?

Годы без тебя.

Ответ пришел так быстро, так естественно, что Баку пришлось сжать челюсти, чтобы удержаться и не сказать это вслух. Последние три года не были обычными, но в сравнении с адом предшествующих двух лет они казались самыми лучшими.

— Мои лучшие годы — это следующие пятьдесят или около того лет впереди.

Карли улыбнулась:

— Мои — тоже.

На окраине города Бак повернул направо. Дорога вела мимо полицейского участка за город, к мосту старого Йорка, ранчо Маклейна и к его хижине.

Она также вела и к озеру. Самое важное место в целом округе для него и Лоры.

Стараясь, чтобы голос не дрогнул, Бак произнес:

— Мы поедем к озеру, а потом…

— Нет.

Ее голос прозвучал холодно, твердо, совсем как у Лоры в гневе. Когда он взглянул на Карли, она и выглядела так же. Замороженная. Несгибаемая.

И испуганная.

Чем? Хотел бы он знать, кладя ногу на акселератор и останавливая машину на обочине. Воспоминанием?

Или им?

Свернув в парк, Бак посмотрел на Карли, ища ответ в ее лице. Наконец он спросил:

— Почему нет?

— Я не хочу ехать к озеру.

— Лора всегда любила бывать там.

Карли взглянула на него:

— Но я не Лора, — сказала она горячо, потом ее голос смягчился и погрустнел. — По крайней мере, не та Лора.

Бак подозревал, почему она уклоняется, подозревал, почему она не хочет ехать туда, в это место, с ним. Повернувшись к ней так, чтобы увидеть ее лицо, он сказал низким напряженным голосом:

— Я не трону тебя, Карли. Клянусь, я близко не подойду к тебе.

Карли не смотрела на него, казалось, даже не слышала его.

— Я не хочу ехать к озеру.

— Но это же одна из вещей, которые ты помнишь!

— Это одна из вещей, которую я знаю, — поправила она. — Но я не поеду. Не сейчас.

Отвернувшись, она уставилась в окно, глядя на деревья и ржавую изгородь из колючей проволоки, но не видя ничего. Она не боялась, что шериф снова начнет приставать к ней, она хорошо помнила его раскаяние и сожаление, но не хотела ехать на озеро. Она не могла даже объяснить, почему, но чувствовала, что озеро — это не то место, где ей хотелось бы быть.

— Тогда, может быть, ты поедешь ко мне домой? — спросил Бак спокойно. — Мы можем позавтракать и… поговорить.

В его хижину. Где он однажды взял Лору. Где она чувствовала себя вчера днем так по-домашнему уютно, до тех пор, пока не пришел он. Где он сграбастал ее, поцеловал и напугал.

Ее разум говорил: «Нет, вернись обратно в город». Но инстинкт убеждал ее, что она будет в безопасности в его доме. Бак Логан был человек слова — Карли верила в это. Он не обидит ее.

Не дождавшись ответа, он передвинул рукоятку передач, вывернул машину обратно на дорогу и, взяв первый поворот налево, поехал по улице к своему дому. Ей нравился его дом: нравилось, как он гармонировал с местом, где поставлен, нравилось, что бревна, из которых он был сложен, потемнели от непогоды, нравилось чувствовать себя там уютно, чувствовать, что тебя там любят и заботятся о тебе.

— Давно вы живете здесь? — спросила Карли, когда они поднимались по ступеням.

Бак взглянул на нее, разыскивая ключ от двери в связке:

— С тех пор, как мама продала ранчо. Около десяти лет.

Он говорил ей это вчера вечером.

— Сколько вам было лет?

— Двадцать шесть.

— Работа в полиции и страстное желание иметь свой собственный дом.

— Работа в полиции и бабушка, которая не могла больше жить одна, но еще не хотела переезжать в дом престарелых. — Бак открыл дверь, потом отступил назад, пропуская ее вперед.

Итак, бывший спортсмен, футбольная звезда, бравый полицейский переехал сюда, чтобы заботиться о своей бабушке. В этом было что-то неправдоподобно трогательное.

— Вы не хотели оставлять семейное ранчо?

— Я не мог там работать, — Бак проследовал за ней в гостиную, бросил ключи на кофейный столик и сел в кресло. — Эта работа не требует физических усилий: случайная погоня или драка — это нечто из ряда вон выходящее. Работа на ранчо — физическая, трудная. Обычно я забывал про свое колено, но иногда приходилось беречь его. Я не мог работать на ранчо так, как мой отец.

Бак замолчал, его взгляд остановился на стоящей на полке фотографии старой леди.

— Моя бабушка. Я был ближе к ней, чем к своим родителям. Через два года после того, как мы переехали сюда, она упала, сломала бедро и… — Чувствуя себя неловко, Бак пожал плечами. — Я не мог уже ухаживать за ней. Я уже стал шерифом, но не мог найти никого, кто бы оставался с ней целый день. Но это был ее выбор. Я не принуждал ее. Она сама решила, что пора.

— Бабушка и дедушка — это то, о чем я тоскую больше всего. Я знаю, что они должны быть у меня, но… — Карли увидела, как Бак посмотрел на нее, и не закончила. Она хотела все вновь объяснить ему, хотела достать семейную фотографию из своего бумажника и снова показать ему, заставить его поверить, что ребенок на фото — это она сама, и что люди, держащие ребенка, — это ее родители. Но ей никогда не убедить его. А в последние несколько дней она не была уверена, что сможет убедить хотя бы себя.

— Не возражаешь против сандвичей на ланч? — спросил Бак, поднимаясь с кресла.

Карли неохотно последовала за ним на кухню.

— Это здорово. — Она оперлась локтем на стойку и наблюдала, как Бак вынимает продукты из холодильника. Ей нравилось наблюдать за ним, особенно когда он был в этих плотных джинсах и футболке с эмблемой университета в штате Небраска, которая сидела на нем так же хорошо, как джинсы. Сейчас он не выглядел офицером, блюстителем закона. Нет, он воспринимался просто как привлекательный мужчина. Очень привлекательный мужчина. Он был в связи с Лорой, которой могла быть и она; он ненавидел, беспощадно ненавидел, как она поняла за несколько мгновений вчера, женщину, которой Карли не хотела быть.

Отвернувшись от него, Карли увидела автоответчик на столике рядом с телефоном.

— Тут сообщение, — заметила она, увидев красную лампочку мигающей.

— Ты не нажмешь кнопку?

Карли нажала, и приятный, материнский голос Морин Фелпс наполнил комнату:

«Бак, это Морин. Хэзел сказала мне, что Лора… — Пауза. — Я имею в виду Карли. Я еще не могу привыкнуть называть ее так. Во всяком случае, Хэзел сказала, что она уехала утром из гостиницы с тобой. Я надеюсь, что смогу увидеть вас обоих сегодня у себя к обеду. Позвони мне, дорогой, ладно?»

Автоответчик дал сигнал отбоя. Не поднимая глаз, Карли знала, что Бак смотрит на нее. Он предоставил решение ей. Если она хочет пойти, он пойдет с ней. Если она не хочет, он не будет заставлять ее.

Карли не возражала бы побывать вновь в этом чудовищно безобразном доме. Она не возражала бы разделить трапезу с теткой Лоры. Она бы не испугалась, если бы Морин обняла ее. Она боялась Трины.

Подняв глаза, Карли встретила взгляд Бака. На его смуглом усталом лице она не увидела подсказки, намека на то, какого решения он от нее ожидал.

— Она пугает меня, — сказала Карли тихо.

Бак тотчас понял, кого Карли имела в виду.

— Трина безвредна.

— Тебе легко говорить. Она тает перед тобой, но ненавидит меня. Что я… — Карли спохватилась, но Бак успел обратить внимание на ее оговорку. — Что же Лора сделала, чтобы возбудить в Трине такое чувство?

— Она была красива. Остроумна. Более популярна среди парней. — Бак поставил две тарелки на маленький круглый стол около окна, потом вернулся к холодильнику за льдом и содовой водой. — Лора была более… живой. Когда она была рядом, ты ощущал ее, она привлекала внимание. Трина… у нее всегда было стремление уйти в тень. Полжизни с Лорой сломили ее.

Бак был уже на середине комнаты, когда внезапно остановился и посмотрел на банки консервов у себя в руках.

— У меня нет никакой диеты.

— Вот и хорошо. У меня тоже. — Карли сбросила туфли и села, вытянув ноги, потом, поколебавшись, сказала:

— Я знаю, ты уверен, что я — это Лора…

Бак долго не отвечал, так долго, что Карли успела съесть свой сандвич и опорожнить наполовину стакан с соком. Когда он наконец ответил, то слова его были взвешенными и выстраданными.

— Лора никогда не увлекалась внезапными вопросами. Она никогда не съела бы кусок вишневого пирога или сандвич с майонезом.

Карли посмотрела на свой сандвич и на толстый слой майонеза на нем.

— Ее бы никто не увидел, пока она полностью не спрятала бы шрам под гримом. Она никогда не позволила бы Трине собой командовать. Она никогда бы не задала все те вопросы обо мне или о ком-нибудь еще, которые задала мне ты, во всяком случае, не слушала бы ответов. — Бак остановился и посмотрел в окно, наблюдая, как ветер шевелит ветви деревьев, потом смущенно взглянул на нее. — Лора не ждала меня одетой, и она никогда не оттолкнула бы меня.

Забыв о еде, Карли смотрела на Бака. Больше ей не следует задавать вопросы этому мужчине. Слишком часто его ответы были такими, какие бы ей не хотелось слышать.

— Теперь я спокойно думаю о вас, как о двух разных людях. Чем больше времени я провожу с тобой и лучше узнаю тебя, тем лучше я понимаю, что ты и Лора — разные люди, своего рода человек до и после. Плохой и хороший. Темный и светлый. Черное и белое.

Если Карли — это «после», она также была «хорошей и светлой»? Она надеялась, что да. Она не хотела быть плохой. Она не хотела приносить печаль людям вокруг нее. Она не хотела быть Лорой. Но если она была ею, то не хотела быть той Лорой, которую Бак ненавидел.

Боже, помоги ей, она действительно не хотела этого.

— Ты думаешь, что любого оставишь в дураках, да?

Голос Трины, ледяной и низкий, раздался прямо позади Карли, и у нее мурашки поползли по коже. Женщина напугала ее, входя в комнату и направляясь к окну, где стояла Карли. Нет, дрожь, которая ее охватила, была вызвана чем-то более острым, более коварным, более угрожающим, чем простое удивление.

Трина безвредна. Так считал Бак, и на первый взгляд она казалась такой. Она была высокой, с каштановыми прямо расчесанными волосами до плеч, а ее глаза были карими, невыразительными и мутноватыми. Ее внешность была заурядна, без изюминки. Безвредна. Взглянув в эти глаза, Карли поняла, что Бак не прав. Она видела злобу, слышала ненависть в голосе Трины, чувствовала зло, обволакивающее ее.

Повернувшись лицом к Трине, Карли, силясь улыбнуться и сдерживая тревогу, ответила:

— Я никого не пытаюсь оставить в дураках, Трина.

— Мать, Бак, все в городе — все они верят твоей лжи. Но не я. Я знаю тебя. Я знаю, на что ты способна.

Все еще улыбаясь, Карли сильнее сжала стакан, который держала обеими руками, страстно желая, чтобы Бак и Морин вернулись из кухни. Почему старая женщина упомянула поломанный мусорный ящик сразу же, как только они закончили обедать? И почему Бак вызвался взглянуть на него? Почему они оставили ее одну так надолго с Триной?

Как будто прочитав ее мысли, Трина придвинулась еще ближе и понизила голос почти до шепота:

— Что бы ты сейчас ни хотела, ты этого не получишь. Ты поняла? Ты не можешь вернуться сюда. Ты не можешь занять мое место у мамы. Ты не можешь забрать снова Бака.

Карли ответила инстинктивно, не думая и без колебаний:

— Почему? Может быть, ты сама влюблена в шерифа?

Трина резко отпрянула назад; мгновение она выглядела ошеломленной. Она что, думала, что ее влечение к шерифу является тайной? Любопытно, подумала Карли. Трина смотрела на него, словно он управлял ходом светил, ловила каждое слово, которое он скажет, не пропускала случая привлечь его внимание к себе, при этом полагая, что ее чувства к нему были ее маленькой тайной…

— Шериф — взрослый человек, — сказала Карли спокойно. — Он способен сам принять решение.

— Да, если ты позволишь ему сделать это! Он никогда не хотел тебя, никогда не хотел с тобой спать или проводить время. Но ты насильно вторглась в его жизнь, так же, как ты делаешь сейчас. Ты не обращала внимания на его протесты, его нужды и желание, но твои-то, конечно, должны были выполняться. Ты сделала его несчастным. — Улыбка Трины была жестокой и коварной. — Но он, наконец, научился говорить тебе «нет», не так ли? Когда ты настаивала, чтобы он на тебе женился, он холодно отвернулся от тебя; он, наконец, увидел, для чего ты была с ним, и сказал, чтобы ты убиралась ко всем чертям. И он сделает это снова. Больше он не попадется на твою хитрость. Бак знает, какая ты испорченная.

Испорченная. Это слово заставило Карли передернуться от отвращения. Она была испорченным, безнравственным человеком? Она каким-то образом манипулировала Баком в их отношениях? Она брала все, что хотела, и ничего не давала взамен? Она сделала его несчастным?

Эти вопросы отравили ей остаток вечера, хотя Бак и Морин вскоре вернулись, а Трина хранила молчание. Карли сидела на диване рядом со старой женщиной и не принимала участия в разговоре, желая только одного — уйти отсюда. Карли хотела бы поехать домой в Сиэтл, где она была бы в безопасности и в комфорте.

После трех лет желания вспомнить теперь она испытывала желание все забыть.

Наконец они распрощались, и она с Баком покинула викторианский дом. На середине лестницы Бак не выдержал и спросил:

— Что случилось?

Карли остановилась рядом с его машиной, но не открывала дверцу. Вместо этого, запрокинув голову, она посмотрела на небо.

— Ты знал, что амнезия не всегда вызвана физическими травмами? — спросила она мягко, но не дождалась ответа. — Иногда бывают причины психологические. Человек был свидетелем чего-то ужасного, стресс был таким всеобъемлющим, что его необходимо было избежать, поэтому мозг выключает память, и все — нет больше ужаса, нет стресса. — После секунды молчания она добавила: — Хотела бы я знать…

Бак уже понял, что она хотела знать, не была ли ее амнезия, по крайней мере, частично, психологической. Никто не отрицал ее страданий, вызванных несчастным случаем, но кто мог уверенно сказать, что только раны были причиной ее амнезии? Вполне возможно, что где-то глубоко внутри Лора была несчастна, что она устала от эгоизма и жестокости, что она не хотела больше видеть, во что превратилась ее жизнь, кем она стала. Несчастный случай дал ей шанс избавиться от эгоизма, зла и жадности, шанс стать приятным, скромным человеком. Шанс позаботиться о ком-то, чтобы кто-то заботился о ней.

И все, что она делала раньше, было забыто.

Бак ждал, что Карли выскажет вслух свои мысли, но она только взглянула на него и, не говоря ни слова, села в машину.

Бак в темноте обошел вокруг автомобиля, потом сел за руль и включил двигатель, дав ему минуту поработать вхолостую, прежде чем включить передачу.

— Ты бывал в обществе с Триной?

Пока Бак ехал по грунтовой дороге к шоссе, он раздумывал, чем был вызван ее вопрос. Ревность? Ревность Лоры была горяча и неприятна, рожденная непоколебимым стремлением к полному обладанию и контролю. Как и все остальное в ее характере, эта черта за три года смягчилась и сгладилась.

— Да, пару раз.

Ответ, казалось, что-то объяснил ей. Она издала тихий звук понимания и кивнула головой.

— Если ты думаешь, что это объясняет, почему Трина так враждебна, то ты не права, — сказал Бак. — Я, наверное, побывал в обществе каждой незамужней женщины на пятьдесят миль вокруг Новера, — такова моя работа, — но ведь они не ненавидят тебя.

— Но они не все влюблены в тебя, а Трина влюблена.

— Что заставляет тебя так думать?

Бак предпочел бы не видеть взгляд, которым Карли посмотрела на него. Ему стало неуютно.

— Бедная женщина выставляет себя на посмешище, а ты даже не замечаешь, — сказала Карли с укором.

Лора жалела кого-то, тем более Трину? Это так же смешно, как если бы кто-то жалел Лору, подумал Бак. Потом он напомнил себе, что это Карли, а не Лора.

— Может быть, твои свидания с Триной не были важны для тебя, но они много значили для нее.

— У нее не могло быть и мысли, что они что-нибудь означают. Они даже не были настоящими свиданиями. Мы делали вместе кое-какую работу, и я сводил ее пару раз пообедать, вот и все.

— Ты приглашал ее? Ты провожал ее домой? Ты заплатил по счету в ресторане? Ты привез ее домой и поцеловал, сказав «доброй ночи»?

— Нет.

Теперь они были в городе, где свет уличных фонарей позволял ему видеть выражение ее лица: было ясно, что она знала, который из ее вопросов вызвал его слишком страстный ответ, и он в ответ нахмурился.

— Они не были настоящими свиданиями? — сказала Карли мягко. — Для Трины они должны были означать, что ее мечты сбылись. Как же тяжко было ей видеть тебя с Лорой, зная, каким человеком была ее кузина, и не имея возможности с ней соперничать?!

Бак вырулил на стоянку перед гостиницей, потом посмотрел в лицо Карли.

— Какой была Лора, теперь не имеет большого значения.

Карли грустно посмотрела на него.

— Это имеет значение для меня.

Желание защитить не было для Бака новым — он часто пытался защитить себя от Лоры. Но в первый раз в жизни он хотел защитить ее. Бак хотел стереть все темные воспоминания, весь страх и все сомнения, всю грусть, стыд и волнения. Он хотел восстановить ее веру в себя, спасти от любых обид и разочарований.

Он хотел спасти ее от самой себя. А может быть, только может быть, он хотел спасти ее для себя?

— Каждый совершает поступки, которыми не приходится гордиться, — сказал Бак угрюмо, не глядя на Карли. — Надо только научиться оставлять их в прошлом.

— Может быть, это как раз то, что я сделала. И после того, как я избавилась от всего плохого, не осталось ничего. Мне пришлось начинать все с самого начала

Может, она права, подумал Бак. Может, быть Лорой слишком больно, слишком стыдно. Она могла бы счастливо прожить остаток жизни, не зная правды, но какой-то упрямый поворот судьбы привел ее обратно в Новер, к единственному месту, где она не могла отделаться от прошлого, того, кем и чем она была.

— Что же ты сделал, — спросила Карли, — чем не можешь гордиться?

Его самым большим стыдом, самым большим раскаянием были его отношения с Лорой. Его слабость к ней. Его одержимость ею. Она заставила его ненавидеть самого себя, и это заставило его возненавидеть ее. Но он не мог этого сказать. Для ее спасения, но больше всего для своего спасения, он не скажет.

— Ничего, — ответил Бак наконец, скрывая за усмешкой горечь воспоминаний. — Я исключение из правил. Пойдем, становится холодно. Давай выпьем чашку кофе в ресторане.

Но прежде чем он успел открыть свою дверцу, Карли задала другой вопрос:

— Трина сказала, что ты не хотел быть рабом Лоры, что она силой вторглась в твою жизнь. Это правда?

Что он не хотел быть рабом Лоры?! Боже, да он бы отдал все, только бы избежать ловушки, которую она расставила для него.

— Что она сделала?

Бак открыл дверцу, потом посмотрел на Карли в слабом отблеске верхнего света.

— Тебе это будет неинтересно, — сказал он безразлично.

С этим он вылез из кабины и прошел вдоль автомобиля, ожидая Карли. Он не чувствовал холода, который проникал через его кожаную куртку, не замечал облачков морозного пара, которые вырывались при дыхании. Он как бы оцепенел, слишком устав.

Но Карли настойчиво повтоиила вопрос.

— Я хочу знать.

— Нет.

— Я имею право…

Его горький смех прервал ее слова.

— Ты изменилась так сильно, что, несмотря на то же лицо, я забываю, что ты та женщина, которую я знал. Но порой ты говоришь точно так же, как и раньше говорила: эгоистично и требовательно. Ты думаешь, что имеешь право на мои воспоминания, на мое прошлое? Но поверь мне, если бы было так просто избавиться от них, я бы отдал их тебе сразу, потому что они не нужны мне, я не хочу иметь их. Я не хочу вспоминать тебя.

Опираясь руками на край сиденья, Карли переплела пальцы.

— Я знаю, она не была особенно приятным человеком…

— Говори «я», черт побери, — прервал ее Бак. — Хватит прятатся за всеми этими «она» и «Лора». Говори «я». «Я не была особенно приятным человеком».

Карли побледнела, но упрямо продолжала:

— Я знаю, тебе не просто иметь дело со мной после трех лет покоя и мира без нее…

Бак ударил кулаком по крылу автомобиля, и машина закачалась на рессорах. Карли замолчала.

— Ты хочешь знать, что она делала? — спросил он вкрадчиво. — Ты решила, что мы должны завязать близкие отношения. Не имело значения, что я не интересовался этим. Что ты даже не нравилась мне. Не имело значения, что я был связан с кем-то еще. Ты хотела кого-нибудь новенького, а я был бедный ублюдок, на которого ты положила глаз.

Бак медленно двинулся к ней.

— Везде, куда бы я ни направился, я натыкался на тебя. Ты приходила в мой офис, в мой дом. Если я шел в ресторан выпить чашку кофе, ты уже была там. Когда я останавливался в магазине купить продукты, ты была там. Везде. И ты дразнила, надоедала, приставала, насмехалась надо мной, играла в свои маленькие игры и поработила меня. Я был дураком, думал, что смогу переделать тебя, не понимая, насколько ты опасна. Я не знал меру твоей порочности.

Его последние слова заставили Карли вздрогнуть, но Баку уже было на все наплевать. Она хотела услышать это, и она это выслушает.

— Я пробовал отделаться от тебя. Я говорил «нет» тысячу раз, но ты каждый раз получала то, чего тебе хотелось.

Теперь он стоял с Карли лицом к лицу, но она не отступала, а глядела на него застывшим взглядом и слушала.

— Чем больше ты играла, тем больше я ненавидел тебя и… тем больше хотел тебя. Я презирал тебя. Я проклинал все, что с тобой связано… но ты была мне нужна. Ты была как болезнь, которая охватила всю мою душу.

Карли медленно покачала головой в знак отрицания, Бак опустил руки, его пальцы сжались в кулак.

— Ты почти разрушила меня.

— Не я, — шептала Карли, качая головой. — Лора.

— Ты и есть Лора, — настаивал Бак.

— Нет. Я бы никогда этого не сделала. Я бы не обидела никого, я не обидела бы тебя.

— Ты никогда не приносила ничего кроме боли мне или кому-либо еще. — Бак знал, что его слова были жестоки, но уже не мог остановиться, изливая накопившееся. — Ты использовала людей. Ты только брала, оставляя меня ни с чем. Без гордости. Даже без самоуважения.

Карли отошла на несколько футов, потом остановилась, голова ее была наклонена вниз, плечи опущены. Горькая злость Бака начала уступать место острому чувству вины. Еще совсем недавно он хотел защитить ее от всего плохого, от открытий, которые она делала о самой себе. Теперь же он добавил большую тяжесть к ее ноше и сделал это сознательно.

— Почему ты просил меня здесь остаться? Почему ты не дал мне уехать домой в Сиэтл?

— Потому что я должен знать.

— Ты еще ничего не доказал.

— Нет. — Бак подождал, пока она снова медленно повернулась к нему лицом. — Но ты доказала.

На мгновение Карли уставилась на него, потом покачала головой.

— Я не была ею. Ты понял? Никогда не отождествляй меня с той женщиной!

Почувствовав внезапную усталость и душевную пустоту, Бак на минуту закрыл глаза, как бы отгородившись от ее вызывающего заявления, от ее упрямства и безнадежного печального взгляда ее глаз. Он хотел сказать ей: уезжай в Сиэтл, упаковывай свой чемодан, отправляйся сегодня же вечером. Он хотел извиниться за все те слова, что он сказал ей, выдумать какую-нибудь правдоподобную историю, которая убедила бы ее, что он лгал. Он хотел изгнать эту боль и отчаяние, написанные на ее лице. Он хотел, понял Бак с раскаянием, удержать ее. Коснуться ее. Притянуть ее ближе и обнять, утешить, излечить ее.

Боже, помоги!

Горько улыбнувшись, Бак открыл глаза и увидел, что Карли смотрит на него, все еще упрямая, все еще сомневающаяся и по-прежнему невыразимо печальная.

— Ты хочешь, чтобы я сегодня уехала? — спросила она тихо.

— Я не буду винить тебя, если ты так сделаешь. Ты сказала, что все это не просто для меня. Но я даже не могу себе представить, как это должно быть трудно для тебя.

— Какая-то часть меня хочет знать правду, — признала Карли. — А другая часть молится о втором ударе по голове, который стер бы из моей памяти последние четыре дня.

Они оба молчали какое-то время; потом с внезапной дрожью Карли снова спросила:

— Ты хочешь, чтобы я уехала?

Бак не имел права просить ее остаться. После всего, что он ей наговорил, что он обрушил на нее, он, по крайней мере, должен оставить ей шанс вернуться домой без невыносимой тяжести на душе.

Но он не мог дать ей даже это.

— Нет, — ответил он спокойно. Потом тяжело, со стоном вздохнул и сказал слова, которые могли стоить ему очень дорого: — Я не хочу, чтобы ты уезжала.

Ночные кошмары… Карли проснулась поздно ночью в воскресенье от собственного крика, резко звучавшего в ушах. Минуту она не могла понять, где находится, не могла вспомнить ничего, кроме чувства ужаса, но постепенно уютные, знакомые очертания гостиничного номера вернули ее, успокаивая, к действительности. Карли лежала в постели, ее сердце колотилось, кожа была влажной, дыхание затрудненным, а широко открытые глаза смотрели в потолок. Впервые в ее снах было нечто большее, чем страх. Там были крики, не те, которые разбудили ее, а крики внутри сна. Там был ужас, парализующий, иссушающий душу ужас. И полные слез мольбы: пожалуйста, Боже мой, пожалуйста, Боже мой, пожалуйста, Боже, пожалуйста…

Пожалуйста, что? Не дай мне умереть? Ей приснился несчастный случай? Несомненно, она была в ужасе, когда увидела другой автомобиль, пересекающий перекресток. Несомненно, был момент, когда она поняла, что столкновения не избежать, и вскрикнула в ужасе. Несомненно, было мгновение, когда она думала, что умрет, и пыталась молиться.

Торговалась ли она, как делают некоторые люди? Пожалуйста, Боже, если ты оставишь меня в живых, я больше никогда, не буду плохой, никогда никого не обижу, никогда никого не унижу.

И когда она выжила, не превратилась ли она в кого-то еще, чтобы выполнить условия этой сделки?

Карли медленно откинула одеяло и опустила ноги на пол.

Как обычно, ее ночная рубашка промокла от пота. Дрожа, она достала халат и уже завязывала пояс, когда раздался стук в дверь.

— Лора! То есть Карли!

Это была Хэзел, владелица гостиницы. Комната, которую она со своим мужем занимала, находилась напротив номера, где жила Карли, не так далеко, чтобы они ничего не услышали.

Карли открыла дверь, пытаясь пригладить рукой волосы.

— Извините. Я не хотела беспокоить вас.

— Что случилось?

— Это только плохой сон. У меня иногда бывают кошмары.

— Я не могу вам помочь?

— Все хорошо, извините.

Хэзел вытянула руку и коснулась большим пальцем теней под глазами у Карли.

— Постарайтесь подольше поспать. Вам обязательно нужно выспаться.

— Я постараюсь, — Карли закрыла дверь и снова заперла ее.

Взяв другую ночную сорочку, она прошла в ванную, сбросила халат и замочила рубашку. Бросив взгляд в зеркало, она задержалась, стянув с себя сорочку, и минуту просто смотрела. Она была стройной; ее грудь не была ни слишком маленькой, ни слишком большой, талия не была слишком узкой, у нее были красивые ноги. Да, ее тело было красиво, но не настолько, чтобы мужчины сходили по нему с ума, не настолько, чтобы соблазнить мужчину — любого мужчину — против его воли. Особенно такого мужчину, как Бак Логан. Интересно, какую надо иметь внешность, чтобы ошеломить такого мужчину, размышляла Карли, натягивая свежую ночную сорочку.

Радующую?

Возбуждающую?

Умиротворяющую?

Карли размышляла от случая к случаю, какой была ее интимная жизнь до аварии. Было ли у нее нечто большее, чем обычные свидания? Был ли у нее кто-то особенный? Нравилась ли она мужчинам, которые ухаживали за ней? Или она была как дама, оставшаяся без кавалера, скромная и застенчивая?

Карли никогда не могла себе представить, что она могла быть такой женщиной, какую описывал Бак Логан. Очаровывающая. Соблазнительная. Неотразимая. Это предположение было опьяняющим для женщины, которая однажды забыла, как надо целоваться, как люди любят друг друга.

Потом пришло воспоминание о том, что он сказал в субботнюю ночь, лишая ее самого маленького удовольствия, которое Карли испытывала от этих мыслей: «Ты была как болезнь, которая проникла в самую душу».

Опускаясь на коврик ручной работы перед ванной, Карли тоже чувствовала себя больной. Закрыв лицо руками, она вновь вспомнила о своем кошмаре. Может быть, она неправильно его истолковала? Может быть, она грезила о несчастном случае, а ее вопль был рожден не страхом смерти, а, наоборот, страхом выжить? Может быть, ее молитвы были не просьбой выжить, а, напротив, мольбой о смерти? И Бог оставил ей жизнь, стерев из ее сознания все воспоминания…

С горьким чувством Карли вытерла слезы. Все: врачи, медсестры, ее друзья — расценивали ее выздоровление и возвращение к жизни как чудо. Но не было ли это все для того, чтобы она вернулась в Новер другой женщиной, — счастливой, доброй, уравновешенной, и узнала ужасную правду о себе той, которой была раньше? Теперь она должна оставить всякую надежду найти покой. Но зато она может смотреть Баку в лицо. Она сделала его жизнь невыносимой. Она ничего не дала ему, кроме боли. Она почти разрушила его, и он никогда не простит ее. Но теперь она снова здесь, в его жизни, столь изменившаяся, и ее влечет к нему. Женщина, которой он нравится. Женщина, которая находит естественным заботиться о нем и любить его.

 

6

Днем в понедельник Бак сидел за своим столом, когда Харви принес почту. Сверху лежал большой плоский конверт с поставленным поперек него штампом срочной почты. Он был из Сиэтла.

Не обращая внимания на остальную почту, Бак вскрыл его и вытащил фотокопию анкеты Карли, заполненной при приеме на работу.

Откинувшись назад на стуле, Бак повертел документ из стороны в сторону, потом начал читать. Там была текстовка (рядом с заголовком) о том, что компания оставляет за собой право уволить любого служащего, предоставившего ложную информацию. Дальше шли интересующие его данные.

Некоторые из них Бак пробежал быстро: имя, адрес. Карли указала свой предыдущий адрес — в Далласе, а дату рождения — 4 апреля. Графы, предназначенные для указания прежних мест работы, были пусты, и ниже — пометка карандашом, сообщающая, что данное лицо было занято лишь на неоплачиваемых работах в благотворительных организациях.

Добровольная работа без оплаты. Это прекрасное дополнение к части рассказа Карли и признак того, как тщательно Лора планировала свое исчезновение. Она должна была понимать, что тот, кто нанимается на работу в тридцать с небольшим лет, не выглядит достойно, если никогда прежде не имел работы.

Вызвало ли ее заявление вопросы о том, как жила она все эти годы, работая только в благотворительных целях без зарплаты, размышлял Бак. Естественно, у нее были приготовлены какие-то ответы: может быть, правда о ее капитале. Может быть, полуправда о богатой преуспевающей семье. Или совсем ложь о бывшем муже, чьи финансовые успехи сделали возможным роскошь благотворительной работы.

На второй странице были вопросы об образовании, где Карли перечислила школу и колледж в Техасе. Под ними были три графы для лиц, дающих рекомендацию, но Карли заполнила только одну — адвокат из Хьюстона. Интересно, подумал Бак, действительно ли существует леди-адвокат, и если существует, действительно ли Карли когда-то знала ее или просто выбрала ее имя из телефонной книги Хьюстона.

Последний раздел анкеты запрашивал имя человека, с которым следует связаться при чрезвычайных обстоятельствах. Карли указала свою соседку Хилари Уайт. Женщину, которая верила, что годы учебы в школе — лучшие в ее жизни. Кто-нибудь вызывал Хилари после несчастного случая? Ей сказали о том, что ее соседка едва не погибла?

Она давала клятву? Испытывала ли она чувство вины, когда подписывала это? Испытывала ли она когда-нибудь угрызения совести? Наверное, нет. Анкета заполнена и подписана до несчастного случая. Когда Карли была еще Лорой. Лживой, безнравственной, бесчестной Лорой.

Бак был поражен ее предусмотрительностью. Она была относительно честна в главных графах: например, прежнее место работы, и ограничилась ложью там, где компания не могла бы проверить. Кто стал бы тратить время и деньги, проверяя прежний адрес и образование, полученное почти пятнадцать лет тому назад кандидатом на канцелярскую работу?

Как она узнала это? Карли спрашивала его на прошлой неделе, знала ли Лора, как создать себе новую личность. Документ перед ним был доказательством того, что Лора знала. Если только…

Если только Карли — это не Лора.

Бак не хотел рассматривать эту возможность. Проведя четыре из последних пяти дней с нею, он знал, что она была Лорой, знал так же точно, как свое собственное имя, но, тем не менее, желал устранить все случайности. Что, если Карли не лжет? Что, если он проверит всю информацию, и это подтвердится? Что, если она действительно Карли Джонсон из Далласа, штат Техас?

Тогда ему придется на коленях просить прощения у Карли.

Бак достал из ящика телефонную книгу. Найдя код Далласа, он потребовал номер публичной библиотеки. Его соединили со справочным столом. Доброжелательная женщина с чисто техасской манерой растягивать слова заставила его довольно долго ждать, пока она просмотрела адрес Карли в городе.

— Вы уверены, что адрес правильный? — спросила она, вернувшись на линию.

Бак прочитал адрес опять, уже зная, каким будет ее ответ.

— Прошу извинить, но я не могу найти запись о такой улице в городе. Вы уверены, что это в Далласе?

— Полагаю, что да. Послушайте, вы не могли бы посмотреть сведения за пару лет назад?

Эти поиски тоже были безуспешными. Женщина предложила проверить по телефонной книге, но Бак отказался. Для города размером с Даллас в телефонном справочнике будут страницы с Джонсонами, возможно, несколько К. Джонсон и, может быть, одна или две Карли. Но так как адрес был ложным, то не было смысла проверять дальше. Даллас был только частью ее истории.

Одна ложь обнаружена.

К тому времени, когда его рабочий день закончился, Бак обнаружил еще некоторые несоответствия в ее анкете. Ни школа, ни колледж не имели никаких сведений о ее пребывании в них. Не была найдена и леди-адвокат из Хьюстона, а в списке коллегии адвокатов нигде в Техасе не было практикующего поверенного с таким именем.

Завтра Бак начнет со звонка в администрацию службы социального обеспечения, а сегодня вечером он поговорит с Карли, которую не видел с субботнего вечера. Тогда, стоя рядом со своим автомобилем, он просил Карли остаться, и она дала на это согласие. Потом она ушла в гостиницу; Бак хотел бы проводить ее до номера, но она не пригласила его, поэтому и он не предложил. Вместо этого он стоял, погруженный в свои мысли, не замечая холода, и смотрел на Карли, пока она не скрылась внутри гостиницы. Потом зажегся свет в комнате номер три, и Бак увидел ее тень, появившуюся из полумрака и потом исчезнувшую. Тогда он забрался в свой автомобиль и поехал домой.

В воскресенье Бак старался держаться от нее как можно дальше. Он поехал в Миссоулу, намереваясь увидеть бабушку и навестить семью сестры. Но как только Бак выехал, он почувствовал, что не в настроении общаться с кем-либо. Его бабушка сразу поняла бы, что с ним что-то не в порядке. Ее здоровье было неважным, но ум оставался острым, и она не оставила бы его в покое до тех пор, пока бы он ей все не рассказал. Поэтому Бак сходил в кино, посмотрел фильм, сюжет которого тут же забыл, съел обед, вкус которого едва ощутил, и ездил на автомобиле до тех пор, пока изнеможение и усталость не заставили его вернуться домой.

Бак подошел к телефону, намереваясь позвонить Карли в гостиницу; потом медленно положил трубку, не сказав ни слова. Не было смысла звонить ей, если дойти туда занимало лишь пару минут, причем вместо того, чтобы просто услышать ее голос, он мог увидеть Карли.

Выходя из участка, Бак сказал диспетчеру, что его можно найти в гостинице или дома. Редко случалось, чтобы дежурным приходилось связываться с ним после работы, но такая возможность была. По заведенному порядку, Бака вызывали на все случаи смерти: было ли это дорожно-транспортное происшествие, несчастный случай, умышленное или непредумышленное убийство. Его присутствие всегда требовалось, если дело касалось их окружного сенатора, жившего в пятнадцати милях от Новера, а также при любых происшествиях, в которых был замешан кто-либо из его подчиненных. Иногда, когда Бак был с Лорой, он молился, чтобы его вызвали…

Когда Бак зашел в гостиницу, он обнаружил Карли удобно сидящей на скамье за столом с маленькой худой рыжеволосой девочкой на коленях. Бак знал, что ребенок принадлежит старшей дочери Хэзел и выглядел в точности, как его мать: бледная кожа, морковно-рыжие волосы и большие голубые глаза.

Бак не был удивлен, увидев здесь ребенка, — Хэзел часто сидела с внуками. Но он был поражен, обнаружив Карли, нянчившей девочку: Лора терпеть не могла детей, тем более детей в том возрасте, когда они имеют обыкновение пускать слюни и пачкать пеленки.

Когда подошел Бак, Карли улыбалась ребенку. Ее лицо было прямо-таки озарено счастливой улыбкой; она выглядела так, словно все ее проблемы были уже позади. Но у Бака было иное настроение: проблемы только начинались.

Она была прекрасна. Но эту красоту в какой-то степени портила ее натура. Красота Лоры всегда казалась какой-то стерильной, холодно-идеальной, ее улыбки — хорошо отрепетированными, ее сексуальная привлекательность — тонко рассчитанной. Для всех своих поклонников Лора была пустой, как прекрасно упакованная коробка, внутри которой был только воздух.

Лора никогда не была дружелюбной. Она никогда не была самой собой. Она никогда не была невинной.

И она никогда не была столь прекрасной.

— Хэлло, шериф, — приветствовала Карли Бака, подвигаясь на скамье, чтобы он мог присесть. Бак сел на противоположный конец.

— Как ты управляешься с этой вонючкой?

— Я сама вызвалась. Я люблю детей. Кроме того, если бы я осталась в своем номере еще на час, то сошла бы с ума. — Ребенок начал беспокоиться, и Карли подняла его к плечу, нежно похлопывая по спинке. — Как люди могут оставаться дома, ничего не делая целый день? Я даже не могла посмотреть телевизор. Мой телевизор в номере принимает только полтора канала.

Бак протянул руку, приглаживая волосы на голове девочки. Этот жест приближал его к Карли.

— Полтора канала?

— Один канал работает хорошо, а на другом я поймала изображение пятого и звук шестого канала. — Карли посмотрела на ребенка. Веки девочки сомкнулись, а губки приоткрылись, делая слабые посапывающие движения.

— Хэзел пошла принести ее бутылочку, — нежно сказала Карли, — но, похоже, что она собирается заснуть и без нее. Ну, шериф, как прошел день?

Бак отвернулся от нее и от ребенка. Карли уже знала это движение, знала, что он обнаружил нечто, что одному из них не понравится. Стараясь не обращать внимание на занывшее вдруг сердце, Карли сказала:

— Дай-ка я угадаю. ФБР обнаружило, что мои отпечатки пальцем принадлежат одному из самых опасных разыскиваемых преступников.

Этой фразой Карли заслужила хмурый взгляд Бака:

— ФБР еще даже не получило твоих отпечатков пальцев. Зато я получил твою анкету с работы из Сиэтла.

— Так быстро? — спросила она. — Что же, Джанис оплатила немедленную доставку?

Бак кивнул.

— Джанис всегда так исполнительна, что просто жуть берет. Некоторые из менеджеров компании не могут работать без своих секретарей, которые постоянно водят их за ручку, но Джанис может все, что могу я… — Карли почувствовала, что дрожит, и, не закончив фразу, глубоко вздохнула, потом спросила — Что же ты обнаружил в этом документе?

— Адреса в Далласе, который ты указала, не существует, школа и колледж никогда не слышали о тебе, а в коллегии адвокатов ничего не ведают об адвокате, который якобы давал тебе личную рекомендацию.

— Но компания, тем не менее, наняла меня, — Карли слабо и натянуто улыбнулась. — У меня, наверное, настоящий талант лгать.

— Лора была великим лжецом, — равнодушно сказал Бак. — Я не уверен, что ты могла бы солгать, даже чтобы спасти свою жизнь.

Итак, Бак снова вернулся к различиям между ними. После субботнего вечера Карли вспоминала о том, как Бак требовал от нее бросить притворство и обман и настаивал на том, чтобы называть ее настоящим именем. Вчера, в одиночестве в своей комнате, Карли пыталась сделать то, что он хотел: поставить себя на место Лоры, допустить, что она — это Лора, что это она в прошлом делала все эти ужасные вещи.

Я соблазнила Бака. Я была женщиной, которую он ненавидел. Я была той женщиной, которая оскорбляла его. Я была той женщиной, которая отравила его душу.

Но Карли не могла представить себя делающей то, что делала Лора. Она не верила, что была способна на это. Она не верила, что она могла таким образом использовать и оскорблять Бака.

Может быть, раньше она и была Лорой Фелпс, но, как Карли сказала в субботу вечером, она никогда не будет ею снова. Даже если он представит ей неопровержимые доказательства, она все равно останется Карли Джонсон.

Она не могла бы иначе.

— Ну, и что же дальше?

— Завтра я позвоню в службу социального обеспечения. Хочу узнать, когда и где выдано твое удостоверение. А как насчет твоего свидетельства о рождении?

— А что с ним?

— У тебя есть копия?

Карли кивнула.

— Оно из Техаса?

Карли кивнула, но менее уверенно. Если вся информация, полученная в Техасе по ее анкете, была фальшивой, то какова вероятность, что ее свидетельство о рождении подлинное, хотела бы она знать. И если оно было фальшивым, это означало, что ее личность, ее жизнь были фальшивыми тоже. Это означало, что она вся опутана ложью.

Это означало бы, что она была Лорой.

— Я бы хотел получить копию. Завтра я свяжусь со штатом и тогда посмотрим…

Карли прервала его:

— Я… У меня есть копия. Она в машине.

Бак удивленно посмотрел на нее.

— Ты держишь копию своего свидетельства о рождении в машине?

— Да, только в путешествиях. — Это была привычка, одна из тех, которые Карли даже не пыталась объяснить. Большинство людей не смогли бы понять, как это страшно: проснуться однажды утром и осознать, что твое прошлое потеряно. Найти пустоту в своих воспоминаниях так ужасно, как если бы ты никогда не существовала до этого дня. Смотреть в зеркало на свое собственное лицо, — и найти там лицо незнакомого человека. Люди не могли понять этот шок, страх и ужасное чувство потери и заброшенности. Они не могли бы понять ее безнадежности.

— Какой документ для идентификации более важен, нежели свидетельство о рождении? — начала Карли тихо, глядя на ребенка, а не на Бака. — Оно удостоверяет твое существование, существование твоих родителей, оно доказывает, что ты была на земле неделю назад, десять лет назад, тридцать лет назад. Оно доказывает, что ты кто-то, а не просто призрак, медицинское чудо или каприз природы.

Прежде, чем Бак успел ответить, из кухни возвратилась Хэзел.

— Извините, что это заняло так много времени. Привет, Бак. — Остановившись, чтобы вздохнуть, Хэзел посмотрела на свою внучку. — Я не буду ее будить даже из-за бутылочки. Давай, я возьму ее, Карли. Отнесу в детскую.

Карли встала и передала ребенка. На мгновение она ощутила тепло маленького тела там, где оно лежало, уютно свернувшись около нее, и запах детской присыпки, которая просыпалась на ее свитер. Вспомнив разговор, который прервала Хэзел, Карли достала из кармана ключи:

— Я сейчас найду копию свидетельства.

Бак последовал за ней наружу и вниз по ступенькам к машине. Карли проскользнула на место пассажира, и, открыв отделение для перчаток, начала разбирать лежавшие там бумаги. В тот момент, как она нашла свидетельство, Бак внезапно наклонился и вытянул из ящика золотую цепочку. Обернутая вокруг его пальцев так, что медальон, который на ней держался, оказался у него на ладони, цепочка смотрелась красиво, и золото, хотя оно потускнело и нуждалось в чистке, сверкало на фоне его смуглой кожи.

Карли пристально смотрела на украшение. Она хотела бы убедить себя в том, что неожиданный комок в ее горле и колючее чувство догадки, которое пронизало ее насквозь, были вызваны близостью Бака, но она понимала, что это не так. Она знала, что если посмотрит на него, то по его глазам поймет, что Бак узнал эту цепочку.

Карли поняла, что этот кулон или другой, похожий на него, принадлежал Лоре.

— Там, кажется, сломалась застежка, — сказала она наконец, ее голос звучал тихо и напряженно. — Поэтому я положила ее сюда и забыла.

Карли наконец взглянула на Бака и увидела, что была права. Бак узнал украшение. Казалось, он искал нужные слова, но когда нашел их, Карли его остановила.

— Нет, — прошептала она. Схватив его руку обеими руками, Карли положила пальцы на медальон, накрыв его, потом крепко сжала пальцы. — Это просто совпадение. Это подарок. Кто-то подарил его мне…

— Ты помнишь?

Бак начал что-то говорить, но Карли остановила умоляющим голосом:

— Я не хочу этого слышать. Что бы ты ни собирался сказать об этом, о ней, я не хочу этого знать. Пожалуйста, Бак…

Последнее, что убедило его внять ее просьбам, это нежное и кроткое: «Пожалуйста, Бак…» Первый раз она назвала его по имени, не употребляя слова «шериф».

Бак наклонился к окошку машины, его темные глаза выдавали волнение. Карли могла бы сказать, что он собирался спорить с нею, хотел рассказать об этом кулоне, сообщить ей то, что она не желала слышать. Но он ничего не сказал. Низким и слегка охрипшим голосом Бак произнес:

— Я положу его назад.

Но Карли не отпускала его руку.

— Нет, держи у себя.

Она никогда не интересовалась этим кулоном.

Медальон был тяжелым, абстрактной формы, и Карли на мгновение показалось, что у нее на шее висит камень; знание того, что он мог принадлежать Лоре, не делало его более привлекательным.

Бак освободил руку и положил украшение в карман. Потом, легко коснувшись руки Карли, поглаживая своими пальцами ее, он сказал:

— Выходи и давай пообедаем вместе.

Карли мгновение размышляла над его предложением, хотя знала, каким будет ее ответ. Да, она хотела бы пообедать с ним, она хотела бы составить ему компанию сегодня вечером. Она хотела бы сидеть в его комнате и разговаривать с ним, даже просто слушать его. Смотреть на него.

— Хорошо, я сейчас иду.

Разогнувшись, Бак вытянул Карли из машины.

— Ты можешь поехать со мной. Тогда тебе не нужно будет вести машину назад самой.

Карли закрыла дверцу, положила ключи в карман, потом передала Баку свидетельство о рождении. К ее облегчению, он не стал раскрывать его, чтобы тут же изучить, а просто положил во внутренний карман своего пиджака.

— Когда Лора исчезла, она много взяла с собой? — спросила Карли, когда они добрались до его машины. Карли встретила долгий взгляд Бака искоса и пожала плечами. — Ее одежда в шкафу в доме Морин выглядела очень дорогой и эффектной. У меня никогда не было ничего подобного. Я носила простую одежду на работу и джинсы, свитер, майки в другое время.

— По словам Морин, Лора взяла с собой пару чемоданов и все свои драгоценности…

— Включая… — Карли не закончила фразу и забралась в кабину. Ей не хотелось спрашивать, но она должна была знать. — Включая этот кулон?

Бак закрыл дверцу, обошел вокруг и сел за руль, прежде чем коротко ответил:

— Да.

— Но он на свете не один. Таких должно быть десятки, а может быть, даже сотни.

— Возможно.

Бак выглядел мрачным и разговаривал сухо. Карли знала, о чем он думает: что она хватается за соломинку. Что касается его, то кулон был еще одним доказательством того, что она была той, о которой он говорил. Что она не была Карли Джонсон. Что она была той женщиной, которая столь многому научила его в науке ненависти.

— Это не доказательство, — упрямо сказала Карли, глядя прямо перед собой, когда Бак вырулил на стоянку автомашин.

— Само по себе — нет. Но взятый в совокупности со всем…

Через несколько минут молчания Бак посмотрел на Карли:

— Когда ты собираешься прекратить упорствовать и признаешь очевидное?

Карли холодно улыбнулась:

— Может быть, никогда, шериф.

— Не делай так, черт возьми! — Его слова закончились сердитым шепотом, который заставил Карли вздрогнуть. — Ты зовешь меня по имени, когда хочешь чего-то, а потом снова называешь шерифом.

Другими словами, подумала Карли со стыдом, не используй меня. Не играй так. Так, как играла Лора.

— Извини, Бак.

Он повернул в проулок и, остановил машину перед домом, но с минуту не двигался.

— Скажи мне вот что, Карли. Ты помнила дом Лоры. Ты помнила об озере и о доме Морин. Почему же ты не помнила обо мне? Почему ты ничего не помнила обо мне?!

Карли внимательно посмотрела на него.

— Хороший вопрос. И единственный ответ, который у меня есть, не понравится тебе. — Она остановилась, но Бак жестом попросил ее продолжать. — Может быть, я не помню тебя потому, что никогда не знала о тебе.

Бак нетерпеливо ответил:

— Пожалуйста, не надо больше игр.

— Я не играю в игры, Бак. У меня действительно нет никакого другого ответа. Как я могла помнить места и вещи и не помнить тебя?

— Забудь, что я спросил. Я просто любопытен. Твоя способность вспоминать кажется мне немного странной.

— Да? Ну и прекрасно, — сказала Карли бесстрашно. — Пусть странной. — Она вышла из автомобиля, захлопнула дверцу, потом направилась к крыльцу, не дожидаясь Бака.

Она обижена, подумал Бак, провожая ее взглядом. Последние три года явно не были простыми для нее, а последние несколько дней совершенно лишили Карли душевного равновесия. Она была расстроена любопытством по отношению к ней, которое напоминало ей те времена в больнице, когда ее воспринимали и изучали в первую очередь как интересный медицинский курьез, удивительный феномен. Она разрывалась между желанием знать правду о своем прошлом и желанием оставаться приятной, милой, безопасной женщиной, которой она теперь стала. Карли была напугана мыслью снова потерять свою личность и приходила в ужас от того, что Бак предлагал ей взамен.

Карли была в ужасе от возможности оказаться Лорой.

И Бак не мог винить ее за это.

Карли стояла у крыльца, чертя по земле кончиками своих туфель, ожидая, что он присоединится к ней. Бак и сам не хотел ничего, кроме одного: увлечь ее домой, провести долгий мирный вечер без сомнений, без страха, без опровержений. Бак хотел видеть ее улыбку, слышать ее смех. Он хотел сделать так, чтобы ее взгляд не был потерянным, разочарованным, хотел стереть с лица Карли малейшие следы тревоги.

Боже, он хотел слишком многого.

Бак вышел из машины и медленно прошел к крыльцу. Карли не смотрела на него, когда он подошел, но почувствовала его приближение. Он остановился рядом с ней, достаточно близко, чтобы слышать ее дыхание, видеть печаль в глазах. Бак простоял рядом несколько минут, пока Карли не подняла голову и их взгляды не встретились. На ее лице не было хитрости и коварства Лоры, никакого обмана, никакого вероломства. Эта женщина не знала, что такое лгать, как создать новую жизнь для себя самой. Она не знала, как соблазнять, как брать, как отравлять и разрушать.

Бак все еще допускал, что она могла быть Лорой, но склонялся к мысли, что женщина не была ею. Ее наружность напоминала Лору, но внутри ее тела жила совершенно иная душа. Женщина, о которой стоило заботиться. Женщина, которую стоило желать.

Женщина, которую стоило любить?..

Бак не знал точно, сколько они стояли так, но достаточно долго, чтобы солнце закончило свой медленный ход на другой стороне долины. Достаточно долго, чтобы спустилась вечерняя прохлада, достаточно долго, чтобы найти немного мира и покоя, которые они оба искали.

Бак взял Карли за руку, сжав пальцы вокруг запястья, и, как только отворил дверь, увлек ее с крыльца внутрь дома. Он не отпускал ее, пока они не оказались в центре гостиной.

— Давай я переоденусь, потом растоплю камин и начнем готовить обед.

Карли кивнула, и ее пальцы ослабли.

Бак оставил ее стоять и прошел через коридор к своей спальне. Сейчас он не волновался, что она зайдет сюда без приглашения. Это было в стиле Лоры, но Карли не сделала бы этого.

Но она не была бы нежеланной гостьей, если бы и вошла.

Бак положил оружие на полку, потом опустошил свои карманы у туалетного столика. Медальон и цепочка легли на кучу мелочи, ключи от офиса и стопку бумаг. Касаясь пальцами медальона, он подумал, что не хотел бы видеть его в машине Карли, не хотел бы привлекать ее внимание к нему. Бак не хотел держать его у себя, как она настаивала. Он не хотел иметь в своем доме ничего от Лоры, а особенно этот медальон, который подарил Лоре другой ее мужчина. Она носила это украшение, чтобы напомнить ему, что он у нее не единственный.

Подняв его, Бак уже собрался выбросить вещицу в мусорную корзину, но вместо этого открыл ящик и опустил медальон с цепочкой туда. Карли не захотела его взять сейчас, но, может быть, позже захочет. Если вспомнит.

Что это означало бы для него — если она вспомнит? Будет ли она чувствовать сожаление и раскаяние от того, что делала раньше? Останется ли такой, как сейчас? Будет ли она очарована той особенной властью, которой обладала? Попытается ли снова использовать ее?

Бак не хотел об этом думать. Сняв свою форму, он надел черные брюки, майку с короткими рукавами, шерстяные носки. Потом он вернулся в гостиную. К Карли.

Она сидела на коленях перед камином, пытаясь разжечь огонь в маленькой кучке щепок. Карли выглядела такой серьезной, такой поглощенной своей задачей. Черт возьми, Лора никогда ничем не была всецело поглощена, кроме себя самой. Она была поистине влюблена в саму себя.

Карли — ее полная противоположность. Эту женщину совсем не заботило ее впечатление на других. Она приписывала весь интерес к себе только вопросу о ее личности. Она даже не понимала, что была чертовски красива, и люди засматривались на нее, даже если они не знали Лоры.

Казалось, Карли совсем не волнует и ее впечатление на него.

— Ты любишь пожары? — спросил, невольно улыбаясь, Бак.

— Я не знаю, смогу ли я это сделать. У меня в квартире нет камина. Что я делаю неправильно?

Бак оторвал страницу газеты со столика и, скомкав, бросил ее Карли.

— Положи это под щепки и зажги.

Карли сделала, как он сказал, и улыбнулась, когда бумажный комок задымился, и его охватило пламя.

— Ты последи за огнем, а я начну готовить обед.

— Я могу помочь, — предложила Карли.

— Ты умеешь готовить?

— Я делаю это всю… — она не закончила фразы, и ее улыбка исчезла, — все три года.

Карли хотела сказать «всю свою жизнь», но это было бы неверно. Бак знал это, а она подозревала.

— Все хорошо, я сам. У меня получается. Если ты хочешь посмотреть телевизор, иди туда. У меня берет больше, чем полтора канала. А там стерео, если ты предпочитаешь музыку.

Бак вышел в кухню. Через минуту Карли появилась на пороге с двумя кассетами.

— Что ты хочешь послушать? — спросила она, держа их так, чтобы он мог выбрать.

Иметь выбор — это было что-то новое. В те два года, проведенные вместе, игра шла только по ее правилам. Куда им пойти, что делать, какую музыку слушать — все диктовала Лора.

Ножом, который он держал в руках, Бак показал на кассету в ее левой руке, и она снова исчезла. Почти немедленно комнаты наполнила музыка, нежная и расслабляющая.

Расслабляющая. Рядом с Лорой Бак никогда не расслаблялся, он недостаточно доверял ей для этого. Он никогда не разговаривал с нею просто и естественно. Он никогда не мечтал увидеть ее, провести с нею время. Он никогда не чувствовал к ней желания такого рода, как сейчас: не дикое, не страстное, не яростное. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не быть слишком нежным. Бак верил, что эта женщина способна на сильное, постоянное чувство. Страстное желание, наслаждение прекрасной женщины любовью.

Это было нормально.

Нормально.

Хотел бы он знать. Боже, помоги! Сможет ли он когда-нибудь снова иметь нормальные чувства к женщине?

Покончив с луком, который он резал, Бак смешал его с двумя отбивными, добавив две печеные картофелины, и поставил все это в печь. Установив таймер, он присоединился к Карли в гостиной.

Она задумчиво сидела перед камином, время от времени добавляя дрова в огонь. Бак опустился на ковер в нескольких футах от нее.

— Когда я бросил колледж, я знал только, как делаются сандвичи и как открыть банку. Моя мать никогда не учила меня, потому что думала, что я рано женюсь, и у меня будет жена, которая позаботится об этом. Мне тогда казалось, что я стану большой величиной в футболе и поселюсь в таком большом доме, что даже не буду знать, где кухня. Но когда я переехал сюда с бабушкой, то она решила обучить меня всему, чему только могла.

Показав рукой выше его головы, Карли спросила:

— Это футбольный трофей?

Баку незачем было оглядываться. Это была лишь одна из многих наград, которые он заработал, но единственная, которую Бак выставил напоказ.

— Мы были чемпионами штата три года подряд.

— Это, наверное, было трудно — вернуться сюда и начать все сначала?

— Я не возвращался домой полгода после того, как получил травму. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы понять, что теперь все будет по-другому, что я не смогу играть в следующем сезоне, да и вообще играть. — Даже спустя столько лет его улыбка была горькой. — Я покинул Новер как местный герой с будущим, а вернулся на костылях, едва способный ходить, и проходил курс физиотерапии три раза в неделю…

— Я знаю, это не могло быть большим утешением, но твоя семья должна была радоваться, что ты опять дома.

— Моя мать была рада. А отец… — Бак покачал головой. — Отец и я всегда плохо ладили. Он хотел, чтобы я остался на ранчо и работал бы на нем, пока он не состарится. А потом оно бы перешло ко мне. Он считал, что футбол — это потеря времени. Даже когда я поступил в школу в Небраске, он не верил, что у меня есть талант играть в футбол. Когда я вернулся домой, отец был сердит и разочарован. Я не только потерпел фиаско с футболом, как он и ожидал, но и получил такую травму, что не мог работать на ранчо. Мы жили в одном доме последние пять лет его жизни, но едва разговаривали. Чем больше он слабел, чем меньше работы мог выполнить, тем больше он негодовал на меня.

— И у вас с ним ничего не склеилось до его смерти?

— Нет. — Это было занозой в его душе. Бак пытался наладить отношения. Он старался говорить с отцом, пытался объяснить ему, почему сделал такой выбор, почему не оправдал его надежд, не выполнил его волю. Но старик был уже слишком болен, слишком расстроен. Он знал, что ранчо, на котором он работал всю свою жизнь, место, которое его отец сберег, где поселился еще его дед, будет продано после его смерти. Он знал, что оно еще будет называться «ранчо Логана», потому что так называлось сто лет, но Логаны там уже жить не будут, и винил в этом Бака.

Умирая, он с последним вздохом проклял своего сына за это.

Карли коснулась его руки.

— Извини, мне не следовало спрашивать.

— Спрашивай все, что хочешь. Сейчас это единственный способ для тебя узнать.

Карли хотела отнять руку, но Бак сжал ее, крепко держа. Какое-то время он просто смотрел на ее руку, изучая тонкие вены, длинные пальцы без колец, короткие ненакрашенные ногти. Кожа на руке была мягкой, но не слишком: она училась наслаждаться физической работой или занималась спортом.

Протянув руку, Бак дотронулся до ее запястья. Оно было достаточно узким, так что он мог пальцами обхватить его, и на нем была маленькая шишка выше косточки. Доктор Томас говорил, что она сломала запястье во время аварии. Должно быть, шишка образовалась при срастании перелома. Повреждение было относительно небольшим в сравнении с тем, от которого она чуть не умерла.

Она почти умерла.

Три года назад его бы это не обеспокоило. Если бы полиция Сиэтла уведомила его о несчастном случае с Лорой, он не смог бы почувствовать даже малейшую симпатию к ней, только облегчение, что он свободен, что она больше никогда не будет унижать его. Но сейчас он чувствовал сострадание.

Как же она выглядела с забинтованным лицом, сломанным носом, рука и запястье в гипсе? Она должна была казаться такой беззащитной в больничной палате — без сознания, с многочисленными переломами и кровоподтеками, обставленная капельницами. Кома была для нее милостью Божией, защищающей ее от страха и боли. Очнувшись и узнав, что два месяца ее жизни потеряны и что она забыла даже простейшие, самые основные факты о себе, Карли по-настоящему запаниковала. Но по крайней мере она не испытала страшной боли ото всех этих сломанных костей, ушибов и контузий, не пережила страха смерти.

Рассеянно поглаживая ее запястье, Бак спросил:

— Какую машину ты вела во время аварии?

Карли наблюдала за каждым движением его большого пальца, удивляясь, как случайное прикосновение может вызвать такое сильное, такое приятное, трепетное и сладкое чувство. Ей потребовалось усилие, чтобы сконцентрироваться на его вопросе, не обращать внимания на взрыв чувств, которые он вызвал, и дать ответ:

— Я не знаю, какая-то маленькая. Я помню, один из агентов говорил мне, что такие машины, как моя, очень ненадежны при авариях. Еще я знаю, что она была красного цвета. Когда я купила себе другую, которая у меня сейчас, маленькая дочка моей соседки была разочарована, потому что она не была красной, как прежняя.

В это мгновение его большой палец замер. Знает ли она, что машина Лоры, на которой она уехала из Новера три года назад, была маленькой и красной?

— Если это важно, ты можешь спросить Джанис. Когда я начала у них работать, то перевела свою страховку к ним.

— Все в порядке. Я могу узнать это из сообщений полиции.

— У тебя есть копия?

— Я позвоню завтра и попрошу одну. Мне придется пойти к Джерри Девону и узнать, не смогу ли я от него отправить факс.

Бак снова поглаживал ее руку таким успокаивающим движением, от которого ей хотелось закрыть глаза, свернуться калачиком и довольно мурлыкать. Но Карли держала глаза открытыми и соблюдала дистанцию.

— Кто такой Джерри Девон?

— Это адвокат в Новере. Он работает не каждый день, приезжает сюда раз в неделю из Миссоулы.

— Неужели в полиции нет факса?

— Дорогая, я с трудом могу выделить деньги на зарплату и газ. При необходимости мы пользуемся факсом Девона, а компьютерные проверки проводит шериф соседнего округа. Мы — маленький округ с маленьким бюджетом.

«Дорогая». Эта простая ласка, которая, в сущности, ничего не значила, наполнила душу Карли теплом. Она могла бы держать пари, что Бак никогда не называл Лору «дорогой».

Прозвенел кухонный таймер, и Бак поднялся на ноги, увлекая ее за собой.

— Настало время, когда ты можешь помочь, — сказал он, и она послушно последовала за ним в кухню. В то время, когда Бак доставал их обед из духовки, Карли расставляла тарелки, приборы и готовила напитки. Потом, вместо того, чтобы устроиться за маленьким кухонным столом или за обеденным столом в другой комнате, они перенесли все на кофейный столик и ели прямо перед камином.

Это был самый приятный обед, который Карли довелось испытать.

— Так какова же жизнь Карли Джонсон в Сиэтле? — спросил Бак, когда они закончили с обедом.

— Тоска, — Карли откинулась на подушки, опершись головой на руку. Это было удобное положение: мягкие подушки за спиной, Бак и потрескивающий огонь перед ней. — Ты был со мной, когда Морин спрашивала меня об этом? Ты слышал мои ответы?

— Не все. Ты не ответила на последний, потому что вошла Трина.

Потирая лоб, Карли попыталась вспомнить, какой вопрос Бак имеет в виду. Они разговаривали о ее работе, ее друзьях, о ее хобби и о мужчинах.

«Ты встречаешься с кем-нибудь? — Об этом спросила, кажется, старая женщина. — У тебя есть мужчина?» — Но, прежде чем Карли успела ответить ей, вмешалась дочь Морин, и все перевернулось, став напряженными угрожающим.

— У меня есть несколько знакомых: сосед, парень, с которым я вместе работаю. Но со свиданиями трудно. Я даже не могу вспомнить, целовал ли кто-нибудь меня, жила ли я с кем-то, занималась ли любовью. Я чувствую себя бесконечно наивной. Это все равно, как стать снова шестнадцатилетней… В моих встречах были мужчины, а не мальчики, и они ожидали большего…

Это как будто снова стать девственницей, сказал ей один из них. Он был тем человеком, который предложил ей заняться любовью. Они не успели еще поцеловаться, а он хотел сразу перейти к сексу.

— Поэтому ты поставила крест на мужчинах.

Карли засмеялась.

— Нет, не совсем. Я думаю, что любая женщина по-настоящему никогда не теряет надежды найти однажды того человека, с которым ей бы хотелось провести жизнь. Я думаю, что когда-нибудь я выйду замуж, ведь я хотела бы иметь детей.

На миг глаза Бака потемнели, и он отвернулся от нее к огню. Карли вспомнила свой последний разговор с Триной: «Когда ты настаивала, чтобы он женился на тебе, он просто холодно отвернулся от тебя. Он наконец увидел, для чего был нужен тебе, и послал тебя к черту». Это и привело их к разрыву и исчезновению Лоры? Может, она покинула Новер, чтобы наказать его за отказ жениться на ней?

— То, что сказала Трина, наверное, правда, — почти прошептала Карли, поставив на стол тарелки. — Лора хотела, чтобы ты женился на ней, не так ли?

Бак взглянул на нее хмурым взглядом и ничего не сказал.

— Ты сказал ей «нет», она спорила и потом сбежала.

Бак все еще смотрел на нее, ничего не подтверждая, ничего не отрицая.

— Почему она хотела выйти замуж?

— Потому что я не хотел. Потому что это помогло бы ей удержать меня. Потому что если бы я женился на ней, я не смог бы иметь дело с другими женщинами. Я не мог бы иметь семьи. Я не мог бы быть счастлив.

— Поэтому ты сказал ей «нет»?

Его глаза потемнели, четче обозначились и черты его лица.

— Я сказал ей, что убил бы ее.

— И она уехала, чтобы наказать тебя.

Бак кивнул, и Карли грустно покачала головой.

— Я не могу думать о ней, как о себе, — сказала Карли. — Я не могла бы сделать то, что она делала.

Карли не могла представить себе: преследовать его так, как преследовала Лора. Она совершенно не могла представить себе: бросить его так, как бросила Лора.

Карли невесело улыбнулась. Она не могла оставить его? Но если бы он просил ее остаться, если бы он хотел ее.

— Ну и не надо, — решительно сказал Бак, забирая у нее тарелки, чтобы поставить их на стол. — Не думай о себе, как о ней. Все, что случилось в прошлом, было сделано Лорой, а теперь она ушла. Ты — Карли.

Так просто? Нет, это не для нее. Карли не могла не обращать внимания на все плохое, что она слышала о Лоре, не могла освободить себя от ответственности за ее проступки только потому, что не помнила их.

Она подозревала, что это не было просто и для Бака. У него скопилось много злости и горечи, которые он держит в себе, притворяясь, что Карли совершенно другой человек. Разве это единственный способ, каким он мог мириться с нею?

А вдруг однажды, когда она вспомнит, все изменится? Если он знает, что она виновата во всем, что делала Лора, будет ли он по-прежнему притворяться? Будет ли проводить с нею время? Будет ли улыбаться, смеяться и разговаривать с ней? Будет ли он держать ее за руку и так нежно ее ласкать?

Будет ли она ему желанной?

Или он будет ненавидеть ее?

И если он возненавидит ее, то она определенно возненавидит саму себя за то, что была Лорой. Так стоит ли это ее воспоминаний?

 

7

Контора Джерри Девона была расположена в том же здании, что и приемная доктора Томаса. Во вторник после ланча Бак пошел туда, чтобы принять сообщение из полиции Сиэтла. Устав от ожидания в гостинице, Карли зашла вместе с ним. Теперь она спокойно стояла у дверей, в то время как Бак и Девон обменивались обычными любезностями. Поблагодарив молодого человека, Бак сложил бумагу и опустил ее в карман вслед за свидетельством о рождении Карли, которое еще не изучал. Он предполагал сделать это прошлым вечером, но было уже поздно, когда он отвез Карли в гостиницу. Вернувшись домой, он сразу же пошел спать.

И уснул. Бак спал спокойнее, чем за всю последнюю неделю.

Проводив Карли, он направился к себе в участок. Сегодня, хотя светило солнце, было прохладно. Как обычно, лето оказалось слишком коротким, приближалась зима. Лора никогда не любила зиму, выражая свое недовольство холодом, но Бак любил зиму. И он побился бы об заклад, что Карли тоже любила.

— Я вот думаю, — заявила она, когда они пересекали улицу, — наверное, это случается достаточно редко, когда объявляют розыск? — Карли смотрела на Бака, улыбаясь, и он был близок к остановке дыхания. Темные очки скрывали ее глаза, ее волосами играл холодный ветер, и шрам на лбу был мало заметен в солнечном свете; никогда она не выглядела более прекрасной. Более осязаемой. Карли никогда не выглядела счастливее.

— Не падай в обморок, шериф, — предупредила она, прежде чем поделиться своей новой гипотезой. — Меня только сегодня утром осенило, что я могу быть родственницей Лоры. Это объясняло бы, почему я так похожа на нее.

Несколько дней назад ее предположение могло только рассердить Бака. Но сегодня он ограничился тем, что отрицательно покачал головой и напомнил:

— У Лоры не был никаких родственников, кроме Морин и Трины.

— Это то, что ты знаешь. Но у нее был отец, помнишь? Отец, которого никто не знал. Где-то должна существовать его собственная семья: родители, может быть, братья или сестры. — Карли с триумфом улыбнулась. — Может быть, даже другие дочери.

— Боже мой! Ты чертовски упряма.

Засунув руки в карманы, Карли мрачно посмотрела на него.

— Если бы у тебя была амнезия и все улики указывали, что ты Джек Потрошитель, ты тоже был бы упрямым, — сказала она сердито.

У входа в полицию Бак открыл дверь и посторонился, жестом приглашая Карли войти.

— Давай забудем Лору, — предложил он мягко. — Я не буду больше доказывать, что ты — это она. Лучше посмотрим, что мы можем узнать о Карли Джонсон. Может быть, у нее есть где-то семья. Возможно, мы найдем ее.

После некоторых колебаний Карли кивнула и прошла в помещение. Прежде чем повесить на крючок около двери свой пиджак и жакет Карли, Бак вынул из кармана факс и свидетельство о ее рождении.

Как и говорил доктор Томас, несчастный случай был очень тяжелым. Это произошло в час пик, когда, вероятно, Карли возвращалась с работы. Она стояла перед красным светом, а пьяный водитель пересек линию и ударил ее машину в лоб. Его скорость, как было установлено свидетелями, превышала пятьдесят миль в нас. Столкновение превратило ее автомобиль в груду металла и, чтобы вытащить ее из кабины, потребовались объединенные усилия полиции, пожарных и «скорой помощи».

Другой водитель пострадал гораздо меньше, отделавшись несколькими синяками. Учитывая степень повреждения Карли и его предыдущие аресты, вместе с менее значительными обвинениями в нарушении правил, виновному было инкриминировано вождение в состоянии опьянения. В документе не было указано, какое наказание получил этот человек.

Поразмышляв об этом, Бак просмотрел запись о машине Карли. Старая красная «тойота». Не маленький быстрый «корвет».

Конечно, Лора могла продать «корвет»: такая машина привлекала внимание. Продав машину, она жила на эти деньги, пока не нашла работу в страховой компании. Последний раз Лора брала деньги со своего счета за три дня до своего исчезновения, и это была большая сумма — тысяча долларов или около того, хотя Лора могла растратить тысячу баксов за один день. Продажа «корвета» принесла бы ей дополнительную сумму, и это помогло бы ей продержаться первое время.

Когда Бак отложил факс в сторону, Карли, стоящая позади него у окна, спокойно сказала:

— Я знала, что у тебя здесь есть цветы.

Бак повернулся в своем кресле, — так, чтобы видеть, как она держит вощеный лист между пальцами.

— Конечно, ты знала. Ты же была здесь на прошлой неделе.

— Нет, до того. В прошлый четверг, когда я еще не переступала порог этой комнаты, я уже знала, как она выглядит, и знала, что здесь будут цветы.

Бак ничего не сказал. Собственно говоря, что он мог сказать? «Конечно, ты знала, потому что была тут прежде, три года назад ты заходила сюда почти каждый день». И это спустя пятнадцать минут после того, как он сказал ей, что они забудут о Лоре и сконцентрируются на Карли.

Карли повернулась к нему лицом.

— Может быть, это совпадение, — сказала она с надеждой. — Вероятно, комната напомнила мне другое место, где я была, и там были растения. Может быть, я… — Внезапно остановившись, Карли закусила губу, чтобы унять дрожь. Она выглядела такой взволнованной и невинной, что Баку до боли стало жаль ее.

Он подыграл ей.

— Многие люди любят живую зелень, — сказал он. — Поэтому они разводят цветы. Держу пари, что ты тоже держишь цветы на своем рабочем месте. И держу пари, твой босс — тоже.

Карли кивнула, и вдруг слезы покатились по ее щекам.

— Хочешь кофе?

— Нет, спасибо, — прошептала она.

— Горячий шоколад? У нас есть несколько пакетиков порошка. Его, конечно, не сравнишь с кофе у Хэзел, но он тоже неплохой.

Карли покашляла и сказала уже нормальным голосом:

— Нет, спасибо, все хорошо, я в порядке.

Бак указал пальцем на сообщение из Сиэтла.

— Ты счастливая женщина.

— Я тоже так думала… — До тех пор, пока в прошлую среду не приехала в Новер и ее жизнь не перевернулась с ног на голову. Бак знал это чувство, он ясно помнил посещение врача их команды, который пришел в его больничную палату и сказал ему, что он никогда больше не сможет играть в футбол.

Может быть, когда-нибудь Карли будет снова чувствовать себя счастливой.

Может быть, они дождутся этого дня.

Снова обратив свое внимание на бумагу в руках, Бак спросил:

— Ты не знаешь, что сделали с тем, другим водителем?

Карли покачала головой.

— Меня никогда не волновало это.

— Ты не мстительна? — Бак покачал головой с удивлением, граничащим с недоверием. — По его вине ты чуть не погибла, провалялась в больнице два месяца; он принес тебе столько боли, лишил тебя памяти, — и ты даже не полюбопытствовала, был ли он наказан? Ты никогда не хотела разыскать его, заставить заплатить?

— Его страховая компания заплатила за мою машину и лечение. Этого мне было достаточно. Узнавать, был ли он осужден? Это бы ничего не изменило. Это не вернуло бы мне мою память. — Карли пожала плечами. — Я старалась собраться, принять то, что случилось, найти способ жить с такой дырой в сознании. У меня не было ни времени, ни сил разбираться с ним.

Снова покачав головой, Бак повторил:

— Ты очень счастливая женщина… Но этот сукин сын еще счастливее. Ты могла бы отнять у него все, чем он владеет.

— И я все равно не знала бы, кто я такая, — Карли обошла его стол и села с другой стороны. — Я вожу машину так же, как Лора?

— Нет.

— Хорошо, — Карли натянуто улыбнулась. — Это немного, но я возьму на заметку. Что теперь?

— Что тебе говорит слово «Луизиана»?

— Жарко, — ответила она сразу же, потом немного подумала: — Экзотика. Я хотела бы посетить когда-нибудь Новый Орлеан.

— Ты когда-нибудь там была?

— Нет. Зачем?

Бак, наверное, должен был завести этот разговор, как только он встретил Карли перед ланчем, но перспектива приятного времяпрепровождения была слишком привлекательна. Карли была в хорошем настроении, разговорчива и весела, и Бак решил, что дело, особенно такое, как это, может подождать.

— Я звонил в службу социального обеспечения по поводу удостоверения. Они собираются прислать мне копию этого документа. Мы получим его через пару недель. Но я узнал, что он выдан в Луизиане.

— Это они сказали тебе?

— Нет, каждый штат имеет свой собственный шифр. Твой код 4-3-7, он присвоен Луизиане.

Карли поставила ноги на сиденье, подтянув колени к груди.

— Разве у меня такое произношение, как у жителей Луизианы?

— Нет, ты разговариваешь так, как будто ты ниоткуда. Но это не так уж необычно. Человек может сделать сознательное усилие и преодолеть акцент. Или потеря акцента может случиться, если человек подвергается влиянию носителей других диалектов. — Единственное, что не вызывало у них сомнений, что Карли приехала в штат Вашингтон три года назад. Либо из штата Монтана, как был уверен Бак, либо из Техаса, как полагала Карли, или, быть может, из Луизианы, как подтверждала карточка службы соцобеспечения. Но откуда бы она ни приехала, она могла за эти годы избавиться от любого акцента, если он у нее был.

— Луизиана, — пробормотала Карли. — Я не против оказаться оттуда. Мне нравится южная пища. Я люблю Новый Орлеан. Я неравнодушна к старым южным особнякам. И я люблю воду… — Она улыбнулась. — Да, я не будут переживать, если окажусь из Луизианы.

— Но если это так, почему ты сказала своим друзьям в Сиэтле, что ты из Техаса? Почему ты указала в своей анкете, что получила образование в Техасе?

— Может, я скрывалась от кого-то?

— Да. От меня.

Угрюмый взгляд Карли теперь напоминал его собственный.

— Лора не убегала от тебя, Бак. Она наказывала тебя.

Карли оперлась подбородком на колени и мрачно смотрела на шерифа.

— Что ты хочешь от меня, Бак? Чтобы я сказала: «О'кей, я Лора»? Сказала, что ты прав, а я нет? Что я останусь для тебя Лорой? Но тогда как насчет свидетельства о рождении? Ведь оно говорит, что я — Карли Джонсон, первый ребенок Марка и Хелен Джонсон из Далласа, штат Техас. Как ты объяснишь это?

— Здесь даже не о чем говорить. Все, что говорит свидетельство о рождении — это только то, что на свете появилась некто Карли Джонсон, дочь Марка и Хелен Джонсон из Далласа. Там нет твоей фотографии. Там нет твоих отпечатков пальцев. Там нет ничего, что доказывало бы, что в этом документе речь идет о тебе.

— Ты же не принимаешь фотографии, как доказательства, — растерянно прошептала Карли. — Я показывала тебе их.

— Ты показывала мне две фотографии, сделанные десятки лет назад; люди на них изменились до неузнаваемости.

— Но неужели тебе не бросилось в глаза сходство между маленькой девочкой и мной? — настаивала Карли; голос ее стал резким от обиды. — Почему ты его не хочешь замечать?

Бак задумчиво посмотрел на нее, потом ответил:

— Вероятно, ты видишь сходство потому, что это много значит для тебя. Потому, что ты хочешь быть Карли. За три года ты привыкла к этим фотографиям и не хочешь понять, что ты привыкла к чьей-то чужой жизни.

К чужой жизни? Карли всегда и везде носила с собой эти две фотографии. Она плакала над ними. Она утешала себя, что у нее была красивая мать и симпатичный отец, и они, вероятно, сильно любили друг друга. Даже если она осталась одна, даже если они умерли, и образы их стерты из ее памяти, у нее есть фотографии и сознание их любви.

Теперь же Бак говорил ей, что это — чужие люди, чужая кровь, чужая жизнь… О Боже, она не могла больше выносить это…

Вскочив на ноги, Карли сдернула свой жакет с крюка и дрожащими руками надела его. Бак встал и обошел вокруг стола.

— Карли, извини меня, — пробормотал он, стараясь удержать ее за руку. — Я просто, как шериф, проанализировал все версии.

— Оставь меня! — Слезы брызнули у Карли из глаз, она пыталась освободиться, уйти от шерифа, из полиции прежде, чем разрыдается. — Я не хочу с тобой разговаривать!.. Не хочу! Отпусти меня!

— О, черт, я не хотел расстраивать тебя, милая моя…

Наконец Карли освободилась и сделала шаг назад. Слезы текли по ее щекам. Бак стоял там же, такой растерянный и сердитый на самого себя, так сильно переживающий; но он не сделал ни одного движения к ней. Она была свободна, могла беспрепятственно уйти. Но, несмотря на свое горе, Карли поняла, что не хочет расстаться с ним из-за нескольких причинивших ей боль слов. Но она не могла больше терпеть то, что он говорил.

Карли повернулась к двери, с трудом нащупывая ручку: слезы застилали ей глаза. Карли могла сейчас бежать от этого человека, из его конторы, из этого города, из штата, но она не могла вынести одиночества, хотя целых три года прожила в одиночестве.

Теперь же она была не одна. Ее колебание у двери — это то, что было нужно Баку. С нежностью он притянул к себе Карли, заключив в свои объятия. Бак успокаивал Карли, прижимая ее лицо к своей груди, нежно поглаживая ее волосы. Он не говорил ей «не плачь», не обещал, что все будет хорошо. Он просто обнимал ее. Согревал и утешал. Карли хотелось, чтобы он всегда держал ее так. Она чувствовала бы тогда себя такой защищенной. Она хотела бы… Но вдруг Карли поняла точно, что она хочет. Этого мужчину. Всего и навсегда. Но он докажет, что она была Лорой, и покинет ее…

— Прости меня, — прошептал Бак, и прежде, чем Карли успела принести ему свои извинения, приблизил губы к ее, поймав ее слова невысказанными. Это был почти дружеский поцелуй, но он был тем, что ей сейчас нужно: товарищеское, успокаивающее тепло. Может быть, уверял себя Бак, с Карли действительно все в порядке.

В комнату вошел Харви.

— Бак, здесь…

Шериф отпустил Карли, и она быстро отошла в сторону. Нужно ли говорить, что Харви оторопел от увиденного и выглядел совершенно обескураженно?

— Что тебе нужно, Харви? — спросил Бак немного охрипшим голосом.

— Только что звонил Джансен. У него, хм, небольшие неприятности.

Карли посмотрела на Бака. Трудно сказать, чем был вызван румянец на его щеках — смущением или досадой.

— Снова? Никто не пострадал?

— Нет. — Не дожидаясь следующего вопроса своего босса, Харви продолжал — Все произошло по его вине. Он расслабился и вырулил сзади на грузовик Тима Мартини. Прямо на Консел-стрит.

— О, черт, грузовик Мартини прямо как стенобитное орудие. Он, наверное, разбил свою машину, как консервную банку. — Пригладив ладонью волосы, Бак взглянул на Карли. — Скажи Джансену, что я сейчас выезжаю.

Когда помощник вышел, Карли взяла свою сумочку.

— Не буду вам мешать.

Но когда она хотела последовать за Харви, Бак остановил ее.

— Как ты? — спросил он нежно.

— Все хорошо.

— Я хотел…

Карли ждала. Что он хотел? Что он недосказывает?

Но Бак натянул свой пиджак и взял шляпу.

— Я хотел бы избавиться от Джансена. Он абсолютно бесполезен как сотрудник, а это уже третья авария, в которую он попал. Его девушка работает на Консел-стрит. Держу пари, что он либо искал ее, либо разговаривал с ней, когда врезался в грузовик.

— Тогда уволь его.

— Не могу. Он…

— Племянник мэра, — закончила Карли за него. Бак не выглядел удивленным от того, что она знает это, но сама она удивилась. Она не могла найти никаких объяснений этого.

Карли вышла на улицу вслед за Баком, остановившись около его машины. Бак внимательно посмотрел ей в лицо, потом снова нежно спросил:

— Ты уверена, что все хорошо?

Карли кивнула головой, хотя это было далеко не так.

— Подвезти тебя к гостинице? Это по пути.

— Нет, спасибо. Я пройдусь пешком.

Казалось, Бак никак не хотел ее отпускать, впрочем, и ей не хотелось уходить. Нерешительно Карли положила свою руку на его, сжав ее через рукав:

— Тебе надо ехать…

— Пообедай со мной сегодня вечером. Мы поедем в Миссоулу, найдем какое-нибудь новое место…

Карли улыбнулась.

— Мне нравится эта идея. Я буду в гостинице.

Потом она отступила назад. Бак сел за руль и оглянулся, махнув на прощание рукой. Карли тоже помахала ему, затем поднесла руку к губам. Ее улыбка стала нежнее, спокойнее, более умиротворенной, когда она отправилась в гостиницу.

Как Бак и ожидал, машина сильно пострадала, и этому были причины. Джансен настаивал, что он просто не заметил грузовик Мартини.

— Не заметил этого монстра со сверкающими огнями? — сказал Бак насмешливо.

Мальчишка, стоящий рядом в толпе, не переставая ябедничал:

— Он ехал, разговария с Джорджиной, и бам, врезался прямо в грузовик.

Бак перевел взгляд с мальчишки на Джансена. У того не хватило духу продолжать лгать, особенно под пристальным взглядом начальника.

— Я ехал медленно, — настаивал он, — и был осторожен. Можно подумать, что я один во всем виноват. Какого черта он оставил грузовик посредине улицы?

— Подожди меня в машине. — Бак отвел мальчика на тротуар. Его звали Дэви, и он через дальнее родство приходился кем-то Баку.

— Почему ты не в школе?

Мальчишку охватил внезапный кашель.

— Я простудился.

— Тогда почему ты не дома, в постели?

— Да ладно, шериф, у нас нет сегодня ничего важного. Вы ведь не собираетесь рассказать об этом моей матери, а?

— «У нас нет ничего важного», — передразнил его Бак. — Если бы ты был в школе, то, может быть, научился разговаривать, как следует. Иди-ка ты лучше домой, Дэви. И я советую тебе рассказать все матери самому, пока она не узнала это от кого-нибудь еще.

— Пока, Бак.

Бак поговорил с Тимом Мартини, потом машина технической помощи из гаража отбуксировала разбитую машину Джансена. У них в управлении едва хватало денег, чтобы покрыть самые необходимые расходы, а тут еще это. Плюс немалая зарплата, уплаченная человеку, который даже половину ее не отрабатывает. Во сколько же обойдется управлению страховка и ремонт? Может, перевести этого молодого человека на велосипед или посадить на лошадь? Едва ли он мог быть более полезным, но стал бы тогда менее опасным и намного более дешевым.

Когда Бак вернулся к своему автомобилю, он увидел, что Джансен наблюдает за кем-то на другой стороне улицы. Прекрасная Джорджина. Девятнадцатилетняя брюнетка, красивая настолько, что могла остановить на улицах движение. В буквальном смысле. Но не такая уж красивая по сравнению с женщиной, от которой его отвлек этот инцидент. Недостаточно красивая, чтобы из-за нее уехать и оставить Карли на стоянке. И, черт побери, недостаточно красивая, чтобы прервать их поцелуй.

— Извини меня, Бак, — сказал Джансен, когда Бак сел в машину. Тот ничего не ответил и поехал в полицейский участок, по дороге завозя Джансена и Харви, проинструктировав старого сотрудника, как с ним быть. Потом вернулся в свой кабинет, где, как ему казалось, все еще чувствовалось присутствие Карли.

С большими трудностями Бак узнал номер департамента статистики в Техасе и заказал разговор. Клерк, с которым он разговаривал, согласился отослать ему по факсу копию свидетельства о рождении Карли. Копия, которую она дала ему, казалась подлинной, но всегда существовала вероятность, что часть информации в нем могла быть изменена. Потом Бак позвонил Джерри Девону и сказал, что к нему придет еще один факс, затем отправился получить его.

— Знаешь, управление шерифа могло бы заплатить за факс-аппарат пару сотен долларов, — сказал добродушно адвокат, передавая копию Баку.

— Управление шерифа не имеет даже пары долларов на это.

— Когда-нибудь у вас не будет даже патрульного отряда. — Девон сделал жест в сторону зеркального окна. — Я видел, как прошел тягач. Дай-ка мне подумать… Это был Крис Джансен.

— Ты угадал. Почему ты не окажешь городу услугу и не заберешь его с собой в Миссоулу?

— Его дядя там не мэр… Шериф только посмотрит на него и сразу отошлет обратно. — Адвокат сел на край своего стола. — Ну, шериф, ответь мне на тайну недели, нет, черт возьми, тайну года. Это Лора или просто редчайшее совпадение?

— Еще не знаю, — ответил тот спокойно и безразлично.

— А что, если она не Лора? Я никогда не знал Лору, только один раз случайно видел ее. Но я слышал, что у нее лицо ангела, а душа сатаны. Но эта, новая… Похоже, она имеет и лицо ангела, и его сердце. Она кажется милой, привлекательной. Своего рода невинный младенец.

Оказалось, что адвокат разбирался в характерах лучше, чем Бак мог подумать. После пяти минут пребывания в обществе Карли он дал ей точную характеристику.

— А ты что думаешь? Какая разница, Лора это или нет?

— Черт, я не игрок в азартные игры, шериф. Я могу предположить, что несчастный случай превратил ее в другую женщину. С другой стороны, она может быть совершенно иной, если она — действительно Карли Джонсон. Случаются и более странные вещи.

— Поэтому она продолжает напоминать мне Лору, — сказал Бак хмуро.

Девон рассмеялся.

— Она не из тех, кто жаждет вступить на Лорину стезю, не так ли? И если половина из того, что я слышал о ней, верно, то я не могу винить Карли за это. — Он встал со стола, когда Бак направился к двери. — Если понадобится факс, когда я буду в Миссоуле, у доктора Томаса есть ключ. Он может впустить тебя сюда.

Поблагодарив его, Бак вернулся в полицию, чтобы сравнить обе копии. Его подозрения не подтвердились. Копии документов были идентичными.

Что же дальше?

Полторы недели из двух, обещанных Карли, прошли. Он может получить ответ из ФБР об ее отпечатках пальцев, но скорее всего он ничего не узнает, пока она здесь.

Но, черт его возьми, он не готов отпустить ее!

Раздался стук в дверь. На этот раз Харви подождал добрых тридцать секунд, прежде чем войти.

— Я посадил Криса за стол на пару недель, — объявил он. — И за это время, родственник он мэра или нет, ему придется заплатить, по крайней мере, часть убытков. Если его дядя не хочет расставаться с деньгами, мы можем вычесть их из его зарплаты.

— Звучит отлично. — Бак отложил в сторону свидетельства о рождении и сделал приглашающий жест. — Садись.

— Как дела с мисс Джонсон? — Харви всегда был безукоризненно вежлив, даже с теми, кого арестовывал, и он был хорошим сотрудником. Он не намеревался сделать карьеру и дослужиться до шерифа, считая себя плохим администратором, но это было не так. Во всяком случае, с проблемами, возникающими в городке, как, например, с Джансеном, он справлялся не хуже шерифа.

Взглянув на него, Бак кратко изложил ему все, что знал. Когда он закончил, Харви спросил:

— Что ты собираешься делать?

— Я задавал такой же вопрос себе, когда ты вошел. У тебя есть какие-нибудь идеи на сей счет?

— Ты не думал поехать в Сиэтл, поговорить с людьми, которые знали ее до несчастного случая?

Бак покачал головой.

— Ты думаешь, она уже не делала этого?

Харви не смутил его скептицизм.

— Я уверен, что она говорила, но она не полицейский. Она не целенаправленно задавала вопросы и не сумела получить нужную информацию.

Вероятность такого развития дела Бак не предусмотрел. Разве отказывалась Карли слушать то, что он говорил, только потому, что это ей не нравилось? Возможно, Бак сумеет узнать то, о чем не знала Карли. Он возьмет пару дней отпуска, слетает в Сиэтл и поищет там. Если Карли согласится, он осмотрит ее квартиру, ее вещи, — такие, как, например, кулон, который он нашел в ее машине и который определенно принадлежал Лоре.

— А что ты пытаешься сделать сейчас? — спросил Харви. — Доказать, что она — это Лора, или что она не Лора?

— Не имеет значения. Она не собирается признавать, что она — Лора Фелпс до тех пор, пока я не докажу, что она не Карли Джонсон. А так как существует вероятность, что она — Карли… — Бак покачал головой. — Она никогда не согласится, что она Лора.

— А что насчет ее семьи?

— Она говорит, что у нее нет никого, что ее родители умерли, а она — единственный ребенок.

Бак потер большим пальцем печать, удостоверяющую, что свидетельство о рождении Карли — точная копия.

— Мы знаем, что это свидетельство подлинное, что действительно был ребенок по имени Карли Джонсон, родившийся тридцать два года тому назад в Далласе. Может быть, Марк и Хелен Джонсоны еще живы…

— И если они живы, они могут сказать тебе, их это дочь или нет.

— Значит, нам придется найти их. — Это не было слишком трудной задачей, как сначала казалось. Свидетельство о рождении давало им полное имя Джонсонов, дату и место рождения. Все, что надо было сделать, — это дозвониться до шерифа Кроудера в соседнем округе и попросить пропустить эти данные через компьютер. Если Марк и Хелен еще живы и имеют водительские права, выданные в США, это сразу выявится.

Баку не нужно было объяснять это Харви.

— Давай мне свидетельство, я позвоню Кроудеру.

Бак передал ему подлинник, потом сел и стал ждать.

«Что ты пытаешься доказать?», — спросил Харви. Баку совсем не понравился собственный ответ. Он знал, как отчаянно держалась Карли за то немногое, что знала о своем прошлом. Он понимал, какой это будет для нее удар, если ей придется расстаться и с этим. Бак знал и то, что она будет потрясена, если он точно докажет, что она не та, за кого себя принимает.

Но если обнаружилось бы, что она была Лорой, это не означало, что ей придется быть ею. Она может остаться такой же нежной, ласковой, чуткой женщиной, какой она была эти три года. Она может продолжать пользоваться своим новым именем, если это так важно для нее. У него с этим не будет никаких проблем, и он думает, что у Морин тоже не будет. До тех пор, пока Карли не признает истину. До тех пор, пока она не осознает, какое место в ее жизни занимали он и этот город.

Пока она не признает его в своей жизни? Хотел бы он этого?

Он хотел ее.

Такую, как она сейчас.

Только, ради Бога, не такую, какою ее сотворил Господь.

Харви просунул голову в дверь:

— Нигде никаких следов.

Это означало, что Джонсоны умерли. Тогда следующим шагом будет другой междугородний телефонный звонок в Техас. Бак будет запрашивать свидетельства о смерти.

Телефонистка, ответившая на вызов, сразу попросила его подождать и отключилась с линии, прежде чем он успел что-либо сказать. Бак все еще ждал, когда вошел Харви.

— Хэзел звонит по другому телефону. Она хочет, чтобы ты зашел в гостиницу, говорит, что-то случилось с Карли.

Сердце Бака неровно забилось; он вскочил, схватил свой пиджак и выскочил из комнаты. Позади себя он слышал, как Харви говорил Хэзел, что он уже идет.

Хэзел ждала его в коридоре, около комнаты Карли.

— Она выглядит ужасно, Бак, — сказала Хэзел, ломая руки. — Я пыталась отправить ее к доктору Томасу, но она говорит, что это только головная боль и что я должна позвонить тебе. Только головная боль, ничего себе… Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так быстро заболевал. Мне пришлось помочь ей подняться по лестнице. Она едва могла…

Бак дотронулся до ее руки, успокаивая.

— Я осмотрю ее, хорошо?

Дверь в комнату Карли была открыта на несколько дюймов и свет выключен; в комнате висело ощущение уныния. Карли лежала на кровати, полностью одетая, совсем как в прошлый раз, но она не спала. Жалкое, полное боли бодрствование. Увидев его, она улыбнулась, но ее улыбка была больше похожа на гримасу.

— Это у тебя? — прошептала она.

— Что «это»? — спросил Бак, склоняясь над кроватью.

— Мои таблетки. Пилюли. — Ее голос звучал слабо. — Ты взял их в прошлый раз, помнишь? Они были у тебя, когда мы спускались вниз, и я забыла.

Нахмурив брови, Бак грубо выругался про себя. Это он отобрал у нее пузырек с таблетками на прошлой неделе. Он вынул его из ее пальцев, пока она спала, и спрашивал доктора Томаса об этом лекарстве. Позже, когда Карли проснулась, она просила отдать их, а он вместо этого настоял на том, чтобы присоединиться к ней в ресторане, внизу. Потом была сцена с Морин, и Карли потеряла сознание, а он…

У него не было ни малейшего понятия, что он сделал с пузырьком. Остался ли он в кармане его формы дома? Выбросил ли он его где-нибудь? Может, он потерял его?

— Черт возьми, Карли, извини, — пробормотал он. — Я не знаю… Я позвоню доктору Томасу и посмотрим, не сможет ли он дать тебе что-нибудь подходящее, о'кей?

Бак увидел тревогу, которая блеснула в ее глазах. Карли уже приходилось быть захваченной врасплох этой головной болью. Она знала, что это такое — пережидать боль, пока она не пройдет, и эта мысль испугала ее.

Когда Бак поднял телефонную трубку одной рукой, он дотронулся другой рукой до ее щеки, вытирая на коже испарину и нежно гладя ее мягкую кожу.

— Все будет хорошо, дорогая, — заверил он ее. — У доктора есть что-нибудь.

И, конечно, доктор помог. Он тут же запер свою приемную и пришел, принеся шприц и маленький пузырек.

— Сейчас все будет хорошо, — сказал он, оттесняя Бака с дороги и по-отцовски похлопывая Карли. — Мы устроим тебя поудобнее, а потом я дам тебе что-нибудь успокаивающее. — Не меняя интонации, доктор сказал — Бак, выйди, пожалуйста, и пришли сюда Хэзел.

Бак хотел запротестовать, но не стал. Когда доктор начал здесь свою практику, Бак узнал у врачей в Линкольне, что в том, что касается пациентов, со стариком лучше не спорить. Поэтому он ждал снаружи, в коридоре, молча коря себя за то, что взял лекарство, в котором, он знал, Карли так нуждалась. Если бы не он, она могла бы принять таблетки, как только началась головная боль. Если бы не он, то все не зашло бы так далеко. Карли бы уже заснула и не испытывала боли.

Наконец дверь снова открылась, Хэзел и доктор вышли.

— Ты можешь сейчас войти. Она знает, что делать, когда проснется. Она уже проходила через это раньше, — сказал доктор. — И держи рецепт, заполненный для нее, хорошо? Только на тот случай, если это повториться.

Бак взял рецепт, поблагодарил старого доктора, потом вошел в комнату. Карли уже спала. Напряженные от боли линии ее лица уже начали смягчаться. Она лежала на спине, удобно устроившись под одеялом, только кусочек бледно-зеленой ночной сорочки виднелся около ее шеи. Щеки Карли уже немного порозовели, и дыхание казалось менее напряженным.

Понимая, что причинил ей боль, Бак почувствовал себя негодяем. Он уже заставил ее испытать потрясение? Теперь ему надо было добавить к этому еще и физическую боль?

Долгое время Бак стоял у постели Карли и смотрел на нее. Смотрел, как поднимается и опускается ее грудь при каждом вдохе и выдохе, смотрел на случайные движения, слушал сонный шепот…

Бак хотел спросить доктора об этих головных болях. Были ли они последствием травмы головы, полученной при аварии? Чем вызвано их появление спустя три года после травмы? Могло ли сегодняшнее волнение в его кабинете привести к их возобновлению?

Бак устал стоять, но он не устал смотреть. Бросив свой пиджак на тумбочку, он подвинул кресло-качалку из угла комнаты к ее постели и удобно устроился в нем. В тот раз она спала несколько, часов. Ей необходим отдых, и Бак надеялся, что она сейчас отдыхает.

Он может подождать. Он может наблюдать за ней всю ночь напролет. Если она позволит ему, если она останется, он сможет смотреть на нее всегда.

Было нечто приятное, почти сладострастное в таком медленном пробуждении, без тревоги, без грубых вторжений, только в уюте и комфорте, когда ее тело говорило ей, что она спала достаточно долго и что сейчас уже пора вставать. Карли редко испытывала такое удовольствие. В будние дни ей надо было идти на работу, в выходные — куда-либо ехать.

Но этим утром Карли просыпалась понемногу: за окном шумели машины, а рядом слышалось глубокое дыхание. Еще не открыв глаза, она знала, что это дыхание Бака, что она увидит его таким, каким уже видела раньше — в неуклюжей позе в кресле-качалке. Вчера он неважно себя чувствовал, винил себя за то, что потерял ее лекарство. Хотя вина была и ее: Карли знала, что должна держать свои таблетки при себе, а у нее даже мысли не было попросить вернуть их.

Но это теперь не имеет значения. Она проспала весь вчерашний день, после полудня и всю ночь и чувствовала себя здоровой и голодной, без следов слабости и головной боли.

Наконец открыв глаза, Карли увидела, что была права насчет шерифа — он дремал, ссутулившись в кресле. Правда, на этот раз он передвинул его ближе к кровати. На случай, если он ей понадобится? Он давно не спал в комфорте, подумала Карли с жалостью. На его лице отпечатались признаки усталости.

Двигаясь осторожно, чтобы не разбудить его, Карли откинула одеяло и соскользнула с другой стороны кровати. Потом она отодвинула шторы, пропуская в комнату утренний свет. Карли стояла у окна, когда позади нее раздался голос Бака:

— Я могу чертовски много увидеть сквозь твою ночную сорочку.

Стоя все еще лицом к окну, Карли слабо улыбнулась. Что это было: бесцельное замечание, комплимент или недовольство? Учитывая хриплость его голоса, Карли предпочла принять эту фразу как своего рода комплимент, хотя она могла быть и простой констатацией факта.

Что бы он подумал, если бы она спросила, как ему нравится то, что он видит, размышляла Карли. Возможно, что Лора однажды снова возьмет в ней верх. Этот вопрос, кажется, такого рода, какие задавала она. Если только она не выбирала другой способ: подойти, стягивая сорочку, так, чтобы он смог рассмотреть ее еще лучше. Лора уже была бы раздета и лежала в постели.

Но Карли была только Карли, и у нее не было мыслей о том, как соблазнить мужчину, который не хочет быть соблазненным. Поцелуй был бы прекрасным началом, но она чувствовала себя лучше, когда ее целовали, а не она.

А потом, после этого?

Карли снова слабо улыбнулась. Она просто невероятно наивна для тридцатидвухлетней женщины.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я в порядке. А ты?

— Разбитым. — Бак оттолкнулся от кресла, держась руками за его резные ручки, потом выпрямился. Когда он направился к ней, Карли заметила, что он довольно сильно прихрамывает.

— Колено болит?

— Только немного не гнется.

Бак подошел — не близко, а встав по другую сторону окна. Там он оперся плечом о косяк, перенеся большую часть своего веса на правую ногу.

— Почему у тебя эти головные боли? — Бак выглядел виноватым, его голос выдавал смущение.

— Это только часть посттравматического синдрома, который часто имеют люди, перенесшие сотрясение мозга: головные боли, головокружения, бессонница, неспособность концентрироваться, депрессия и так далее. — Карли говорила спокойно, по памяти повторяя то, что один врач за другим объясняли ей, и что она сама повторяла своим озабоченным друзьям. — Это может продолжаться несколько недель или несколько лет. Считают, что эти симптомы — и физиологические, и психологические по своей природе — вызваны физической травмой и усилены эмоциональной. Сначала у меня были почти все симптомы. Сейчас у меня только головные боли и иногда головокружения. Но мне уже лучше. Скоро и это пройдет.

Минуту они помолчали. Бак напряженно изучал ее. Протянув руку, Карли коснулась его руки:

— Не смотри на меня так. Как на экспонат.

— А как ты хочешь, чтобы я смотрел на тебя?

Карли глубоко вздохнула и потом ответила:

— Как на женщину.

То, что она намеревалась представить, как нормальный, небрежный ответ, вышло слишком тяжелым, значительным.

Улыбка Бака была ласковой:

— Я видел в тебе женщину с того момента, как встретил…

И он не был счастлив от этого, знала Карли, чувствуя только, что Бак едва не был втянут в нечто, во что не хотел быть втянутым. Хотел ли он Карли? Ему нужна была Карли? Или им управляли его воспоминания о Лоре?

Внезапно почувствовав себя неловко, Карли направилась к кровати. Подняв халат, лежавший там, она накинула его и завязала пояс. Это защитило ее, она с усилием улыбнулась и спросила:

— Что у тебя на повестке дня, шериф?

— У нас на повестке дня. Сегодня мы берем выходной.

Карли понравилась эта идея.

— Для чего?

— Для чего захотим. Есть предложения?

— Я бы хотела увидеть ранчо, где ты вырос, — предложила Карли импульсивно. — Сегодня достаточно тепло, и если это не повредит твоему колену, я бы хотела путешествовать по холмам позади твоего дома и устроить пикник.

— Я подожду тебя в ресторане.

Бак покинул комнату, не сказав ей, чего бы он очень сильно хотел. Но это и хорошо, думала Карли, сидя одна в комнате, все еще не расслабившись после напряжения.

Она почувствовала его желание, горячее и трепетное, сильное и глубокое. И она почувствовала собственное желание. За короткую трехлетнюю историю жизни Карли Бак Логан был единственным мужчиной, которого она хотела.

Но кого хотел он? Ее? Или Лору?

 

8

Бак не знал точно, чего он ожидал, предлагая провести выходной день вместе. Приятное времяпрепровождение. Интересный разговор. Дружеские отношения.

То, что получилось — это приятный, беззаботный день.

И Бак наслаждался им больше, чем мог себе даже представить.

После быстрой поездки к его дому, для того чтобы принять душ и переменить одежду, они выехали на ранчо, теперь пустое и неиспользуемое, купленное каким-то дельцом Биллингсом и забытое. Бак показал Карли небольшой двухэтажный дом, когда-то покрашенный бледно-голубой краской, чтобы доставить удовольствие его матери; теперь краска выцвела и шелушилась на его стенах. Незашторенные окна, казалось, придавали дому выражение удивления своей заброшенностью. Загоны для скота были в жалком состоянии и медленно разрушались…

Они бродили и разговаривали, скорее он говорил, а Карли слушала. Она возвращала его к историям, деталям, давно забытым воспоминаниям и слушала, нет, впитывала все это. В своей жизни Бак получал свою долю женского внимания. Звезда футбола, знаменитый полузащитник был счастливчиком в этом плане. Но он не мог вспомнить другой женщины, которая проявляла бы такой интерес к нему и искреннее удовольствие от разговора с ним, как Карли.

И Бак не мог вспомнить другую женщину, которую он бы хотел больше, чем Карли.

Бак никогда не испытывал недостаток в самых красивых девочках из колледжа, одиноких женщинах, которым он назначал свидания, когда вернулся в Новер.

Бак нуждался в Лоре, но никогда не хотел ее.

Но его желание Карли и необходимость в ней так переплелись в нем, что Бак не мог бы сказать, где кончается одно и начинается другое. Он не знал, где физическое уступает дорогу эмоциональному.

Бак знал только, что ему нравится это чувство.

Теперь они возвращались к его собственному хозяйству, ступая по земле, где когда-то была тропа, уже давно заросшая. Карли шла рядом с Баком, когда это было возможно, пропуская его вперед, когда тропинка сужалась. Карли набросила на плечи, словно шаль, толстую выцветшую накидку, сшитую из лоскутов неровными стежками. Это грех, учила его бабушка пять лет назад, стегать по-настоящему ровными стежками, потому что только Бог может созидать совершенство.

Быть может, он потерпел ужасную неудачу в своей первой попытке, подумал Бак, наблюдая за Карли, но в этой, второй попытке он, похоже, достиг совершенства. Карли была прекрасна; милая и ласковая, светлая и нежная. Она была полной противоположностью Лоры.

Она была всем, о чем он мог мечтать.

И из-за Лоры она была тем, что он боялся взять.

Сегодня утром в ее комнате он хотел поцеловать ее, хотел этого со страстью; и она хотела этого тоже. Бак видел, как светились ее глаза, чуть приоткрылись губы, слышал, как ее дыхание стало неровным и взволнованным.

Но он не мог сделать этого. Он посмотрел на нее, на лицо Лоры и не смог поцеловать ее. Даже если она не помнила, помнил он: манипулирование им, издевательства, насмешки. Он помнил, когда потерял над собой контроль, потерял свою гордость, свою личность. Из-за Лоры. И не имело значения, как она изменилась, Карли была Лорой. У нее было лицо Лоры и тело Лоры, и Бака не оставлял страх, что где-то внутри у нее было сердце Лоры и ее черная душа, от которой нет спасения.

Но это, черт возьми, не останавливало его.

Он все еще хотел ее, но мягким, нежным желанием: оно не угрожало ему. Если бы он занимался с Карли любовью, это было бы сладкое и нежное блаженство. Если нет, то он испытал бы не более, чем легкое разочарование. Сожаление о потерянном времени. Это желание не могло разрушить его.

Пока он не взял ее.

И тогда вернулась бы Лора.

Тропа вилась, постепенно поднимаясь, раздвигая мелкие просветы, окаймленная деревьями и валунами, пока наконец они не достигли цели своего путешествия. У их ног расстилалась долина с Новером, с причудливо вьющейся автострадой, с холмами, окаймляющими другую сторону долины на расстоянии нескольких миль.

А слева показалась узкая лента гравия, потом исчезла. Дорога вела к озеру.

Раньше Карли назвала Лору эксгибиционисткой за ее пристрастие заниматься сексом на озере. А что заставляло его делать так? Бак мучительно размышлял об этом, разворачивая и расстилая на земле накидку с ее плеч.

Лора больше не существует, но он был еще под ее властью. Его воспоминания о ней продолжали пугать его.

— Это место прекрасно, — сказала Карли, прислоняясь к Баку. — Ты тосковал по нему, когда жил в Небраске?

— Да, скучал. — Резко, не останавливаясь для объяснений, Бак спросил: — А ты будешь скучать, когда вернешься в Сиэтл?

Карли посмотрела на него ласково, задумчиво и немного грустно. Но потом она ответила так же просто, как и он:

— Да, я буду скучать.

— Я хотел бы… — Бак размышлял и никак не мог выразить мысль словами. Он мог бы закончить эту фразу разными способами: «Я хотел бы, чтобы ты была другой»; «Я хотел бы, чтобы ты не была прекрасной блондинкой с голубыми глазами»; «Я хотел бы смотреть на тебя и не видеть Лору»; «Я хотел бы, чтобы ты действительно была Карли»; «Я хотел бы быть уверенным, что Лора ушла навсегда из моей жизни»; «А больше всего… я хочу, чтобы ты могла остаться. Со мной. Навсегда».

Чувствуя замешательство Бака, Карли подвинулась к нему на бабушкиной накидке, нежно положив руку ему на колено:

— Дай мне угадать, — сказала она, и улыбка коснулась ее губ, но не тронула глаза. — Ты хотел бы, чтобы я не останавливалась в Новере. Ты хотел бы никогда не возвращаться из Небраски. Ты хотел бы, чтобы правительство построило эту дорогу между штатами где-нибудь еще и оставило Новер медленно умирать. Ты хотел бы, чтобы этот уголок штата Монтана никогда не был бы заселен. Ты хотел бы, чтобы все это защитило тебя, твой город, твои воспоминания от меня.

Ее прикосновение было легким, словно перышко, но Бак чувствовал его каждым нервом своего тела. Он ощущал ее тело, тепло, блаженство, которое длилось бы вечно…

Бак медленно накрыл руку Карли своей, ее пальцы своими, и медленно притянул ее к себе.

— Ты не угадала, дорогая, — прошептал он, а потом солгал: — Я хотел бы сделать вот что, — и Бак поцеловал Карли. Это было простое, медленное сближение, которого он страстно желал с тех пор, как проснулся и увидел ее стоящей у окна, залитой солнечным светом, в тонкой ночной сорочке. Бак понял, что его слова не были ложью. Это действительно было то, чего он страстно желал. Упоительно. Без испепеляющей страсти. Только постепенно растущее осознание наслаждения.

Закрыв глаза, Бак нашел ее плечи и притянул Карли к себе. Склонив голову, он прижался своими губами к ее, почувствовав ее тепло, ее сладость и неискушенность. Он хотел брать, брать и брать до тех пор, пока боль в его душе не ослабнет. До тех пор пока страсть в его сердце не будет удовлетворена. До тех пор пока раны, которые она нанесла, не исцелятся.

Карли целовали несколько раз, но так — никогда. Никогда так жадно. Так нежно. Так ласково…

Подняв руки, Карли позволила себе коснуться Бака. Она притронулась к его груди через мягкий хлопок рубашки, обтягивающей широкие плечи, сильные мышцы, плоский живот. Бак напрягся, когда она гладила его, и Карли чувствовала волны дрожи, проходящие по его телу. Ей хотелось большего: коснуться его кожи, смотреть на него, целовать его, вся она трепетала. Ее пальцы задержались на ремне, играя пряжкой; потом Карли обняла его.

Они сидели на накидке, не отрывая взгляда друг от друга. Карли выглядела немного удивленной, сильно взволнованной и чуть-чуть испуганной. Бак тоже испытывал сильное волнение. Возбуждение. Радость. Блаженство.

— Это изумительно, — сказал он тихо.

Карли улыбнулась. Изумительно — это такое книжное слово. Не многие женщины посчитали бы его за комплимент. Лора, конечно, не посчитала бы, но Карли оценила его. Все, что она узнала о Баке и о Лоре, показывало, что ему с нею очень редко было прекрасно. Злобно — да, горько и тяжко — да, ненавистно — да, но никогда — прекрасно. А это было то, чего он хотел больше всего. Прекрасно и нормально.

Это было как раз то, что нужно было Карли.

Отведя свой взгляд от Бака, она открыла рюкзак, который Бак нес от дома, и начала доставать еду. Он предпочитал сандвичи и чипсы. Карли отдавала предпочтение жареному цыпленку и картофельному салату. В результате они согласились на грудинку, салат из капусты и печеную фасоль от Петера с двумя кусками орехового торта из кухни Хэзел на десерт.

— Поцелуй со мной похож на поцелуй с нею? — беззаботно спросила Карли, накладывая на тарелку Бака салат и фасоль. Когда она наклонилась, чтобы передать ему тарелку, Бак выглядел раздраженным и обиженным. Это заставило ее рассмеяться.

— О, пожалуйста, шериф, не притворяйся, что ты не сравниваешь нас постоянно. Она была полна ненависти, а я — нет. Она была шлюха, а я — нет. Она была сексуальна, а я — нет. — В голосе Карли на последней фразе промелькнула нотка сожаления, и она постаралась скрыть ее. — Ну… так мы похоже целуемся?

Бак взял тарелку, добавив пару кусочков грудинки из пакета, и ловко ушел от ответа.

— Она не была совершенна.

— Она была красива, — напомнила Карли.

Это был единственный пункт, с которым, независимо от своих чувств к Лоре, соглашался каждый.

— Не так красива, как ты.

— Да, я уверена, что с таким носом и этим шрамом на лбу я затмеваю ее полностью.

— С твоим носом и шрамом все в порядке, — сказал Бак ворчливо. Потом в его голосе зазвучал гнев, и он жестко сказал: — Красота Лоры была порочна, потому что она сама была порочна. Ее личность исковеркана. Она была лишена сострадания. И не так уж сексуальна. Лора была человеком, всегда обеспокоенным своей сексуальностью и ее влиянием на окружающих. Ее сексуальность была агрессивной, ошеломляющей и далеко не всегда приятной. Будто ты находишься в лифте с кем-нибудь, от кого пахнет духами. В малых дозах все может быть прекрасно, но если запах удушающий, тебе может стать плохо.

Ему и стало плохо, он заболел Лорой.

— Может быть, Лора покинула Новер не для того, чтобы наказать тебя. Может, она хотела начать новую жизнь, — сказала Карли задумчиво.

— Ей не нужно было уезжать, чтобы сделать это.

— Разве? Подумай о том, как ты действовал во время моих первых дней здесь. Прошло три года с тех пор, как ты видел ее, и у тебя даже мысли не возникло, что она могла измениться. Здесь, в Новере, где каждый знал ее и ожидал от нее только плохого, ей невозможно было измениться.

Карли бросила кость от грудинки, которую она ела, в медленно растущую кучку отходов, потом слизнула соус с пальцев.

— Но это все так, к слову. Ты никогда не отвечаешь на мои вопросы. Поцелуй со мной похож на поцелуй с Лорой?

Она ожидала всплеска эмоций, но Бак только рассмеялся.

— Ни в малейшей степени. Лора не была такой… — Он остановился, пытаясь найти верное слово; наблюдая за ним, Карли молча предположила несколько вариантов: неловкой, наивной, неопытной. — Она лишилась девственности в тринадцать лет, — закончил Бак.

Девственность. Странное слово, способное польстить или обидеть. Но когда это касалось ее, то эти слова: девственность, прекрасно, нормально, — точно характеризовали ее. У нее были любовники, но она не могла вспомнить ни одного из них. Она не могла вспомнить, что они делали, и что делала она. Она не могла вспомнить чувства или желания, которые двигали ею. Все это было для нее непривычным, новым, волнующим.

Карли брала другой кусок мяса, когда Бак коснулся ее.

— Я часто сравнивал тебя и Лору. Мне не хотелось этого, но при данных обстоятельствах, я думаю, это неизбежно. Заметь только… она… ей далеко до тебя. Она не может даже сравниться с тобой. Ты — такая, какой она никогда не могла бы стать.

— Прекрасная и невинная, — сказала Карли. Ее голос подчеркивал горечь шутки. — Как раз то, чем хочет быть любая женщина около тридцати.

Еда была забыта, Бак наклонился к ней и снова поцеловал ее. Она ошущала вкус их ланча: зовущий, острый, копченый; запахи соблазняли ее и дразнили, они утоляли голод и заставляли страстно желать, просить, умолять его: еще, еще, еще…

Когда Бак отстранил свои губы, он не сразу отпустил Карли. Он осторожно провел подушечкой большого пальца по ее приоткрытым губам и почувствовал тепло ее дыхания, все еще неровного.

— Прекрасна и девственна, — повторил он нежно — Быть может, это не то, что ты хочешь, дорогая… Но это то, что мне нужно, — закончил Бак тихо.

Днем в пятницу Бак снова пытался позвонить в Техас, в департамент статистики. Его снова заставили ждать, но наконец он получил информацию, о которой просил.

Марк и Хелен Джонсоны умерли.

Как сказала Карли.

Это ничего не доказывает, объяснял он ей за обедом в Миссоуле тем же вечером. Только то, что она тщательно создавала свою личность.

— А ты не думаешь, что это означает только то, что мои родители умерли? — не сдержалась она.

— Карли…

— Выслушай меня, шериф, — прервала его Карли. — Ты выдвинул свою теорию, как Лора превратилась в Карли. Теперь, пожалуйста, послушай меня. — Она глубоко вздохнула и спросила: — Ты по-прежнему уверен, что я — Лора?

— Да.

— Это слишком быстрый ответ. Я хочу, чтобы ты сначала подумал… Ты был скептиком насчет амнезии. Ты не верил, что травмы головы могут так повлиять на психику человека. Ты обвинял меня в притворстве, помнишь?

Нехотя Бак кивнул.

— Что если ты прав? Что, если травмы головы не могли бы привести к таким различиям между мной и Лорой? — Карли дала ему только мгновение обдумать ее слова и продолжила: — Ты сказал вчера, что мы с Лорой не похожи, когда целуемся, и указал на другие различия, которые определяют личность. Лора ненавидела детей. Я люблю их. Лора была тщеславна, я — нет. Ей нравилось быть грубой, я — не могу. Наши вкусы в одежде, даже в еде, совершенно разные. Может ли травма головы объяснить все это? Если тебя сегодня вечером стукнут по голове и ты очнешься после комы через месяц, полюбишь ли ты вдруг брюссельскую капусту и соленые огурцы и возненавидишь мороженое?

— Я не знаю, к чему может привести травма головы, — ответил Бак натянуто. — Но если ты не Лора, как ты узнала, что я ненавижу брюссельскую капусту и соленые огурцы? Как ты узнала, что я обожаю мороженое?

Карли выглядела удрученной и разочарованной.

— Просто моя догадка, — пробормотала она растерянно.

— Карли… — Бак тоже выглядел разочарованным.

— Я чувствую так же, как она? — резко перебила его она. — Ты много времени проводишь со мной. Ты целовал и обнимал меня. Я чувствую так, как Лора? Когда ты со мною, ты испытываешь те же чувства, что и с нею?

Баку не хотелось отвечать на ее вопросы, но он заставил себя серьезно их обдумать. Чувствовал ли он к Карли то же, что и к Лоре? Ни в малейшей степени. Все чувства к Лоре, которые им владели, были отрицательными, разрушительными, иссушающими. Целуя Карли с закрытыми глазами и бережно обнимая ее, вспоминал ли он поцелуи Лоры? Нет. Карли могла быть любой другой женщиной в мире, но не Лорой; в ней ничто не напоминало ему Лору. Ни дружеских отношений, ни родства душ с Лорой никогда не было.

— Нет, — сказал он тихо. — Ты не чувствуешь, как Лора, но это говорит только о том, что ты сильно изменилась за последние три года.

Карли опустилась на стул, аппетит у нее пропал, хорошее настроение улетучилось. И она оставалась мрачной, пока они возвращались в Новер в его машине.

— Я действительно не хочу быть ею, — сказала Карли тихо, глядя в окно.

— Я знаю. Но если мы докопаемся до правды, это ничего не изменит, Карли. Это не означает, что если ты была раньше Лорой Фелпс, то тебе придется быть ею снова. Ты навсегда можешь остаться Карли.

Она услышала в его голосе оптимистическую интонацию.

— Это то, на что ты надеешься? Что я останусь Карли навсегда? Что Лора никогда не вернется?

Бак нащупал в темноте кабины ее руку.

— Да, — решительно сказал он. — Я верю в это.

— Я тоже, — прошептала Карли, нежно сжимая пальцами его руку.

Теперь молчание не было тягостным, оно стало похоже на молчание супружеской пары, возвращающейся домой с вечера. На мгновение Бак позволил себе представить, что они действительно муж и жена. Не шериф, чьей целью было доказать, что женщина рядом с ним была кем-то, кого он не любил, которая однажды могла вспомнить, кто она такая и снова взяться за свое. Следующие несколько миль они были просто мужчиной и женщиной, которые разделили приятный ужин и были на пути домой, где они позволят себе несколько нежных поцелуев, прежде чем сказать друг другу «спокойной ночи».

Было около десяти часов, когда их машина остановилась на улице у гостиницы. Бак выключил двигатель, потом посмотрел на Карли.

— Спасибо за ужин, — сказала она, отстегивая ремень безопасности и повернувшись к нему лицом, но не делая ни одного движения, чтобы вылезти из салона. — Мне понравилось.

— Завтра… — Не закончив, Бак поцеловал тыльную сторону кисти ее руки.

— Да? Что — завтра?

— Я подниму тебя в десять часов.

— Зачем?

— Для визита в одно место, знакомое Лоре, которое Карли еще не видела. — Для путешествия из долины к озеру наверху. Попытка подтолкнуть, освободить какие-то ее воспоминания и чувства. Но он не сказал ей этого. Ведь он уже предлагал отвезти ее к озеру, но она отказалась. Он не намеревался спорить с ней сейчас. Они просто поедут туда.

Карли стеснительно откашлялась.

— Ты не обязан проводить со мной все свое свободное время, Бак.

— Это что, вежливый способ сказать, что ты не хочешь провести завтрашний день со мной? — спросил Бак.

Не отстегивая своего ремня, он притянул Карли ближе: ее ответом был слабый стон, когда Бак целовал ее.

Это был единственно нужный ему ответ.

В субботу утром Карли надела полинявшие джинсы и свитер, который она купила в Хэленсе недели две назад. Шерстяной, темно-каштанового цвета, отделанный узкими полосками тонкой кожи. Необыкновенная шерсть приглянулась ей, и она заплатила за него почти половину денег, приготовленных для возвращения домой. Она не пожалела о своей покупке, увидев восхищенный взгляд Бака.

Карли испытывала удовольствие, находя все новые различия между собой и Лорой. Может быть, она хотела таким образом обрести уверенность в том, что она никогда не станет вновь этой женщиной.

— Куда мы направимся? — спросила Карли, когда они выехали из города.

— К одному из красивейших мест в штате.

— К твоему дому? — Карли нравился дом Бака и лес, который окружал его. Она любила проводить там время. Ей нравилось осознавать, что это место, где он живет, где он спит. Где он любил.

— Увидишь, — услышала она в ответ.

Карли с чувством разочарования заметила, что они проехали мимо его дома. Это почему-то вызвало у нее напряженность и страх. Страх. Когда Карли посмотрела на Бака, жесткое выражение его лица подтвердило эти опасения.

— Я не хочу ехать туда, — сказала она тихо, но решительно.

— Почему? — спросил Бак. Но он не замедлил ход. Он не свернул на обочину дороги и не остановился, как делал прежде, и не искал места, чтобы повернуть назад.

— Я не хочу видеть его.

— Это только озеро, одно из красивейших. Тебе понравится, — ответил Бак безразлично.

— Мне оно не понравится. Отвези меня назад, в город, Бак. Я не хочу ехать туда.

Бак взглянул на нее. Он не был на самом деле так непреклонен и холоден, как можно было предположить по выражению его лица. В его глазах было сожаление, вина за причиняемую боль. Но в них была и решимость.

— Мы не останемся там долго.

— Я не хочу… — Глубоко вздохнув, Карли постаралась успокоиться. Без обоснованных причин он не послушает ее. Он не собирается поворачивать назад и везти ее обратно. И не собирается принимать во внимание ее немотивированный протест, вроде: «Я не хочу туда ехать».

Но она действительно не хотела видеть место, где Лора и Бак занимались любовью. Она не хотела стоять рядом с озером, к берегам которого тянуло Лору, не любящую природу Лору. Карли не хотела знать, где это было, где она искушала судьбу и Бака, проявляя свои эксгибиционистские склонности.

Карли не хотела думать о Баке с Лорой.

Дорога повернула еще один, последний раз и закончилась на травяной лужайке. Там росли старые сосны, а под сентябрьским солнцем желтела осенняя трава. На земле были разбросаны банки из-под пива, обертки от продуктов, осколки разбитой бутылки.

Бак выключил двигатель и вышел из машины, но Карли не двинулась с места. Она не могла. Отсюда она не видела озера. Карли знала, оно должно быть впереди, за небольшим холмом, но она не собиралась идти туда.

Бак открыл дверцу, наклонился внутрь и расстегнул ее ремень, потом взял Карли за руки и вытянул из машины, захлопнув дверцу ногой. Теперь она пыталась помочь ему. Чем быстрее они одолеют подъем, тем быстрее Карли сможет покинуть это место. Но ноги не повиновались ей, и Карли чувствовала, что не смогла бы идти дальше, если бы Бак не поддерживал ее.

Они остановились на вершине холма. Бак, обхватив ее за плечи одной рукой, другой крепко сжимал ее руку.

Бак назвал это место одним из красивейших в штате, но мало кто согласился бы с ним. Вокруг не было ничего красивого. Озеро было небольшим, вода мутной, темной, угрожающей, сильный холодный ветер гнал по небу зловещие тучи.

Все вокруг было недобрым.

Зловещим.

Бак отодвинулся от Карли, отпустив ее руку.

— Мы обычно шли вон туда, — сказал он голосом безразличным и равнодушным, указывая в направлении маленькой бухточки на противоположном берегу. — Мы приходили днем…

— Нет, — прошептала она. — Нет. Я не хочу слышать это! Я не хочу знать! — Оттолкнув его, Карли побежала вниз по холму. Она должна была выбраться из этого места, уйти от связанных с ним страха и боли. Она слышала, как Бак звал ее по имени, слышала позади его шаги, но только ускоряла бег. Карли добежала до машины и, задыхаясь, дрожа, лихорадочно рванула на себя ручку чертовой дверцы. Подбежавший Бак обнял ее и, крепко держа, притянул к себе.

— Все хорошо, — прошептал он. — Дорогая, все хорошо.

Карли могла бы поверить ему, могла бы перестать бояться и не испытывать отвращения, могла бы погрузиться в его объятья и дать ему успокоить себя. Она могла бы…

Если бы он не поцеловал ее.

Его поцелуй был успокаивающим и нежным, но Карли не могла вынести его здесь, где для него так просто было поверить, что она была Лорой, той Лорой, которую он ненавидел, но с которой не мог расстаться даже тогда, когда она ушла от него.

На то, чтобы оттолкнуть Бака, Карли израсходовала последние силы.

— Не смей дотрагиваться до меня, — выдохнула она. — О Боже, увези меня отсюда. Пожалуйста!

Бак молча открыл ей дверцу, завел мотор, и они отправились в обратный путь.

Карли дрожала. Ни одно другое место не производило на нее такого тяжелого впечатления. Это было ужасное место… Но более трех лет назад она приходила сюда регулярно. Бак и она приходили делать на берегу то, что она не могла вспомнить. А как насчет озера, которое притягивало ее тогда? Его природа была такой же темной и отталкивающей, как и ее собственная? Заниматься любовью в таком зловещем месте Лору влекла извращенность?

А как шерифа? Карли взглянула на него. Он держал руль обеими руками, суставы его пальцев побелели. Он явно был разъярен, но на кого? На нее? На Лору? На самого себя? Карли не могла угадать и не смела спросить.

Бак свернул с дороги в своей переулок. Может быть, он хотел захватить что-нибудь, прежде чем вернуться с нею в гостиницу? Конечно, он отвезет ее назад. Конечно, Бак не будет проводить с нею остаток дня, если он даже не желает взглянуть на нее, заговорить с нею, думала Карли.

Но тут Бак прервал молчание, почти приказав Карли идти в дом. Сам он последовал за ней. Там Бак стянул пиджак, бросил его на стул, швырнул ключи на кофейный столик с такой силой, что они соскользнули с другого края, и резко опустился в кресло-качалку. С помощью дистанционного управления он включил телевизор, перебрал каналы, пока не нашел футбольный матч, и направил все свое внимание на игру.

Карли долго стояла около двери, не зная, что делать: войти и сесть или выйти из дома. Ей следовало бы знать, подумал Бак, что если она уйдет, то он пойдет за нею. Он не позволит ей одной добираться до гостиницы.

Бак не понимал ее реакции там, у озера. Лора никогда не боялась этого места. Оно нравилось ей, и она тянула его туда десятки раз. Лоре там было хорошо.

Но Карли не была Лорой.

Или была?

Не отрывая глаз от телевизора, Бак потер царапину на руке, которую оставила ему Карли, когда тянула его от озера. Царапина причиняла боль, но он не переставал трогать ее. Небольшая боль отвлекала его, удерживала от того, чтобы встать и, подойдя к Карли, попытаться успокоить ее.

Отталкивать его — это была одна из «игр» Лоры. Манипулировать, дразнить, играть, соблазнять, а потом уйти прочь, промурлыкав грудным голосом:

— Прости, дорогой, я передумала. — Это служило демонстрацией ее власти над ним, которой она пользовалась нечасто, но достаточно, чтобы заставить его презирать эти игры. Достаточно для того, чтобы презирать ее.

Но Бак не презирал Карли.

Она не хотела его обидеть. Он знал это так же точно, как свое имя. Она была расстроена, почти в панике, и это была его вина, потому что он заставлял ее идти к тому месту, на которое она не в силах была смотреть.

Искоса Бак посмотрел на нее, и остатки его раздражения улетучились. Карли выглядела такой растерянной и смущенной… Положив пульт дистанционного управления на стол, он поднялся с кресла, медленно подошел к ней и остановился на некотором расстоянии. Карли посмотрела на него, вздохнула, потом отвела взгляд. Он не смог бы подойти к ней. Он не дал бы ей еще один шанс отвергнуть его. Но если она хочет его…

Вздохнув еще раз, Карли снова посмотрела на него, и Бак ответил нерешительной улыбкой. Это определило исход дела. Тихо всхлипнув, Карли подалась вперед, прямо в его объятия, спрятав лицо на груди Бака.

— Это место напугало меня, — прошептала Карли; его рубашка приглушила ее голос.

— Все хорошо, тебе не придется идти туда снова.

Бак долго держал ее, чтобы унять ее дрожь, ее трепет. Понемногу она согрелась, дрожь прекратилась, но Бак все еще обнимал Карли, слушая ее дыхание, чувствуя, как она расслабляется.

Наконец, когда Карли взглянула на него, он поцеловал ее; она прижалась к нему крепче и ответила на поцелуй. Карли была грустна, и у нее внезапно появились слезы. Когда Бак почувствовал их вкус на губах, он поднял голову.

— Что с тобой, дорогая? — прошептал он.

— Я не Лора, — ответила Карли дрожащим голосом. — Я не твоя Лора, я не смогу быть для тебя ею.

И это было причиной ее слез? Бак поздравил себя.

— Я не хочу той Лоры, которую я знал прежде. Я хочу тебя.

— Ты уверен? Когда ты поцеловал меня у озера…

— Я целовал тебя.

— Правда? Если бы у меня было другое лицо, другое тело, я бы не выглядела так, как Лора, а ты твердо знал, что я кто-нибудь еще… ты бы все равно хотел меня?

Бак откинул волосы с ее лица и вытер слезы, которые текли по ее щекам.

— Послушай меня. Я не хочу Лору и не ищу ее в твоем лице… Боже мой, это больше страшило бы меня, чем привлекало. Мне нет дела до того, как ты выглядишь. Меня не волнует, каким именем ты себя называешь. — Его последние слова потерялись в новом поцелуе. — Я хочу тебя. Только тебя.

Карли поверила ему. Может быть, потому что хотела этого, нуждалась в нем, но она поверила ему. Возможно, Лора исчезла из Новера, и судьба забросила ее сюда затем, чтобы она и Бак могли разделить эти минуты. Это блаженство. Эту любовь.

Их поцелуи продолжались — теплые, страстные, сводящие с ума поцелуи, которые причинили ей давно забытое наслаждение, делали ее грудь более округлой, а соски — твердыми. Когда Бак взял ее груди в свои ладони, у Карли вырвался стон, а когда он убрал руки и снова притянул ее ближе к себе, Карли опять застонала.

— Я хочу тебя, Карли, — прошептал Бак; его дыхание согревало и щекотало ее ухо. — Я не знаю… было ли у тебя это, и ты сама не помнишь…

Все еще держа ее руку, Бак долго изучающе смотрел на Карли. Она выглядела, как юная невинная девушка: ее щеки пылали, в глазах виден был испуг, губы немного распухли, — и одновременно это была женщина, и красивая женщина, которая ничего не помнила о том, как любят, как соблазняют, какие радости это сулит. Женщина, которая была не расположена позволять мужчинам, с которыми она встречалась, освежить ее память. И это была женщина, которая так верила Баку, что позволяла ему это сделать.

Неожиданно для самого себя Бак тоже почувствовал себя молодым, неопытным и неловким. Он почувствовал разницу между близостью с женщиной, которой увлекся, и уступкой женщине, которую не любил.

— Я никогда не чувствовал этого раньше, — прошептал он.

Ее глаза расширились, она притянула его голову к себе и поцеловала его нежно и ласково, и при этом — страстно.

Бак повел ее через холл в свою спальню. Она без сомнения следовала за ним, доверчиво наблюдая, как он задергивает шторы, чтобы в комнате царил полумрак. Боже, она выглядела такой покорной… А вдруг он разочарует или обидит ее? Что если…

Его способность думать, сомневаться, задавать вопросы исчезла через десять секунд — время, которое потребовалось Карли, чтобы взяться за кромку своего свитера и медленно стянуть его через голову. Под ним на ней был лифчик, светлый, тонкий, обильно украшенный кружевом. Карли не торопилась, и узкие полоски соскользнули с ее рук и упали на пол рядом со свитером.

Движения Карли были соблазнительными, взгляд ее глаз совершенно невинным. Бак подошел к ней, крепко обнял ее, и Карли прижалась к нему вся, так, что он мог ощущать гладкую кожу ее плеч и нежные округлости грудей.

Бак медленно поцеловал ее, стараясь продлить сладость момента. Он никогда не был близок с женщиной совершенно неопытной, но намеревался доказать ей, что она будет наслаждаться каждой секундой их близости. Он собирался целовать ее до тех пор, пока она не вспыхнет, ласкать ее, пока она не ослабнет, возбуждать ее, пока она сможет выносить это, а потом он собирался удовлетворить ее так, чтобы она заплакала.

Бак собирался научить ее любить. Черт, он и сам собирался научиться кое-чему.

Как заниматься любовью.

Как делать это по-человечески.

Как держать себя под контролем.

Дальше все было сказочно хорошо. Их поцелуй заставил Карли трепетать; почти до боли, но не так, чтобы это нельзя было вытерпеть. Он хотел ее, но не дико, страстно, не так, словно он умрет, если не возьмет ее. Он был горяч, но эта горячность не угрожала захватить его целиком.

Бак гладил ее кожу, такую гладкую и нежную; осторожно зажав соски зубами, он омыл маленький пик языком, сделав его твердым. Черт побери, очень долго Бак не знал, что это такое, любить ту, о которой хочется заботиться, забыл, что возбуждая ее, он возбуждается сам. Но это было прекрасно.

Карли не знала, что она ждала. Чтобы мужчина, который прекрасно разбирается в сексе и знает все его способы, соблазнил ее? Или она ждала нежную страсть? Или утоление неодолимого зова плоти?

Но Карли не ожидала, что почувствует нечто особенное. Она не ожидала тихого стона Бака, когда скользнула рукой под его рубашку, дрожи в его мускулах, когда она гладила его; Карли не ожидала такой силы волнения…

До этого она не думала о любви. Ни о его, ни о своей. Карли не знала, любит ли он ее. Это страшно мучило ее. Но, Боже, помоги ей, она-то любила его.

Неловко потянув за ткань, Карли стащила с него майку, потом гладила его грудь, ощущая его ровную кожу, упругие мышцы, двигаясь рукой ниже, к ремню джинсов. Вдруг оробев, она отдернула руку, но Бак задержал ее и повел еще ниже. Карли хотела снять с него джинсы и без помех ласкать его горячую, трепещущую плоть.

У Бака перехватило дыхание от ее нерешительной робкой ласки. Все, что бы она ни делала: каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждая ласка — все возбуждало его. Глаза его плотно закрылись, и он словно окаменел в блаженной истоме.

Не так. Бак не хотел таким способом, не хотел, чтобы его трясло, не хотел, чтобы его тело предавало его. Бак призвал все свои силы, ласково отстранил Карли, восстанавливая контроль над собой, чтобы замедлить удары сердца, притушить пламя страсти. Но когда Карли обхватила его лицо ладонями и поцеловала его так нежно, так неумело, он понял, что больше не владеет собой.

Бак сбросил свою и ее одежду, уложил ее на постель и лег рядом, лаская ее. Он заметил маленькие шрамы на гладкой смуглой коже, тонкие белые линии — следы аварии, в которой она чудом уцелела. И Бак целовал их. Шрамы не испортили ее тела: она была прекрасна.

Ее дыхание участилось, а тело откликалось на его малейшее прикосновение, и он был уже на грани своих сил. Двигаясь между ее ног, он перенес тяжесть тела на руки, осыпая ее сладостными поцелуями.

Это было больше, чем Бак хотел, больше, чем он ожидал. Их близость была приятной и нежной, кроткой и ласковой. Она была страстной. Их близость была вызвана не просто желанием, вожделением. Эта близость принесла Баку самые острые ощущения, какие он когда-либо испытывал.

Их близость была неистовой.

Умелый. Опытный. Карли подумала, что Бак действительно оказался таким, и блаженная улыбка коснулась ее губ. Он точно знал, как коснуться ее, где поцеловать, как двигаться внутри нее, чтобы привести ее в восторг. Обняв Карли, Бак показал ей, как войти в ритм его глубоких, наполняющих ее толчков, как обострить страсть, потом усилием воли ослабить ее и усилить снова. И своим хрипловатым низким голосом он ободрял и поощрял ее, успокаивая Карли, шепча ей на ухо самые ласковые и нежные слова.

Наконец они достигли высшей точки наслаждения. И даже когда дрожь прошла, бешеные удары сердца замедлились, а неровное дыхание стало глубоким и спокойным, Бак все еще держал ее в своих объятиях, ласкал ее легкими нежными прикосновениями и целовал нежными поцелуями.

Никогда Карли не чувствовала себя в большей безопасности, чем в его объятиях.

Никогда она не испытывала таких ощущений.

Никогда за эти три года она не чувствовала такого страстного желания жить.

Бак лежал рядом с Карли, глядя, как она спит, слушая ее ровное мерное дыхание. Он выскользнул из постели, надел джинсы, потом натянул на Карли одеяло. Минуту он все еще стоял над ней, нежно поглаживая разметавшиеся по подушке волосы, потом резко повернулся и вышел из комнаты.

Все изменилось за последний час. Все. Утром в гостинице, на озере, даже здесь, в доме, Бак был абсолютно уверен, что женщина, которая называет себя Карли, на самом деле Лора Фелпс. Он шел в спальню совершенно уверенный, что он собирается заниматься любовью с Карли, которая на самом деле была Лорой.

И он вышел из спальни точно так же уверенный, что Карли никогда не была Лорой.

Вчера она спросила его: «Разве я чувствую, как Лора?» Нет, ответил ей Бак. Нет, но…

Карли Джонсон, женщина, с которой он только что был близок, которая спала в его постели, в которую он влюбился, никогда не была Лорой Фелпс.

 

9

Имело ли это значение? Имело ли значение, что Карли не была Лорой? Сказалось ли это на его чувствах?

Будет ли он и дальше близок с нею?

Ничто не могло заставить его отказаться от этого.

Но тут вновь возникли вопросы, которые он было отбросил как несущественные. Например, почему она указала неверный прежний адрес в своей анкете при приеме на работу? Почему она обманывала насчет школы и колледжа, в которых училась? Почему указала несуществующего адвоката? Почему три года назад она пришла к решению стать другим человеком?

Быть может, она совершила какое-то преступление? Если так, то ее отпечатки пальцев, скорее всего, есть в картотеке ФБР, и они известят его…

Бак словно очнулся. Карли — это бежавшая преступница? Ни в коем случае. Он мог бы поручиться за нее своей репутацией. Он мог бы поставить на кон свое будущее.

Может быть, она скрывалась от кого-нибудь: от мужа, любовника. Может быть, она оказалась в опасной ситуации и была вынуждена скрываться ради собственной безопасности. Или она просто решила начать жизнь сначала, новую жизнь, безо всяких воспоминаний о былом…

Итак, что же он должен теперь делать? Исследовать скрытую подоплеку ее поступков? Попытаться доказать, что она — Лора? Или отбросить все мучительные сомнения и прекратить все поиски? Бак сказал ей, что теперь она Карли навсегда. Доказательство того, что она была Лорой, не изменят суть той женщины, которой она стала теперь. Доказательство того, что она — Карли, также ничего не изменит. Не имеет значения, как она называет себя. Она все равно останется для него очаровательной, любящей женщиной.

Ее жизнь останется тайной даже для нее самой.

Существовало только одно дело, которое ему надо было сделать сейчас же, только одно место, где ему надо было побывать, только один человек, на котором надо было сконцентрировать свое внимание. Всем остальным он займется позже.

Они займутся вместе.

Карли чувствовала себя до смешного робко, когда несколькими часами позже присоединилась к Баку на кухне. Она оделась, волосы были гладко зачесаны, и, посмотрев на нее, никто не смог бы сказать, что совсем недавно она испытала любовную страсть. Тем не менее, Карли чувствовала себя не в своей тарелке: у нее не было никакой практики поведения с мужчиной после близости с ним.

Бак был одет только в джинсы и подпевал радио приятным баритоном, раскладывая продукты для ланча. Когда Бак увидел Карли, он перестал петь и так самодовольно и удовлетворенно ухмыльнулся, что Карли рассмеялась и сразу расслабилась.

— Думаешь, ты действительно такой умелец? — спросила Карли, подходя, чтобы помочь ему. Его усмешка стала еще шире. Карли покачала головой с притворным ужасом. — Мужчины и их эгоизм.

— Скажи мне, что это было лучше, чем у тебя когда-либо было. — Прежде чем Карли смогла ответить, Бак угрожающе поднял палец. — Помнишь, ты стонала: «Пожалуйста»?

Взяв два стакана из буфета, Карли возразила:

— Это был ты, шериф. Я не могла вымолвить ни слова.

Его усмешка поблекла, и Бак посмотрел на нее.

— Скажи мне, — попросил он настойчиво.

— Это было лучше, чем у меня до этого было, — искренне ответила Карли, а потом добавила: — По крайней мере, по последним воспоминаниям. — Она подождала, не улыбнется ли Бак, но он не улыбнулся. — Шучу, ведь последние воспоминания — мои единственные.

Но Бака это не позабавило. В его голосе зазвучали металлические нотки.

— Будет ли беспокоить тебя, если все останется так, как есть? Если ты никогда не вспомнишь свое прошлое? Если ты никогда не узнаешь, Карли ты или Лора?

Карли была занята: она наполняла стаканы, расставляла тарелки и приборы, избегая его испытующего взгляда. Наконец она взглянула на него:

— Ты и я во многом похожи, Бак. Мы оба были вынуждены отбросить свои мечты, мы оба лицом к лицу столкнулись с тем, что не можем жить так, как хотим. Ты был вынужден прервать спортивную карьеру и создать для себя новое будущее. Я потеряла мое прошлое. Может быть, когда-нибудь оно вернется, и я вспомню, что я была Лорой. Если это произойдет, прекрасно. Но я не собираюсь строить свою жизнь наобум. Если я лишена прошлого, я буду жить в настоящем. Тогда я смогу смотреть вперед, в будущее.

Бак положил на тарелки сандвичи, покрытые расплавленным сыром, потом поставил тарелки на стол. Когда Карли присоединилась к нему, Бак угрюмо спросил:

— Ты хочешь, чтобы я бросил все это?

Бросить доказывать, что она была Лорой. Не пытаться вернуть ее личность, которую она потеряла три года назад. Прекратить поиски теперь? Потому что после близости с ней он уверился, что она не была Лорой? Потому что он знает, как отчаянно она не хотела быть Лорой? Или из-за того, что не хочет признать вероятность того, что снова имеет дело с Лорой?

— Я бы хотела знать, — сказала Карли спокойно.

— Меня не волнует, кто ты такая.

Карли нежно улыбнулась.

— Спасибо. Но меня это волнует. Даже если я не смогу вернуть мою прошлую жизнь, я хотела бы знать, как эту жизнь прожила.

— Даже если тебе не понравится то, что ты обнаружишь?

— Я смогу с этим справиться.

Но с чем я не смогла бы справиться, добавила Карли про себя, это то, что ему не понравится то, что он узнает. Если он отвернется от нее? Если он больше не будет хотеть ее? Это могло случиться, и с этим ей придется считаться. Бак ничем не намекнул, хотел ли он, чтобы она осталась; он не говорил, что хотел бы видеть ее рядом на следующей неделе, тем более в следующем месяце или в следующем году. Он не давал Карли оснований уверовать, что она ему ближе, чем другие его женщины.

Да, Бак назвал ее «особенной». Он занимался с ней любовью, как будто она действительно очень необычна.

Но этот комплимент, приятный, как и все комплименты, не был обетом, обещанием любить навсегда. А несколько часов близости — важнее ли они для него, чем близость с другими женщинами?

Что может быть хуже, размышляла Карли мрачно, чем жить без него? Без него и без принадлежащего ей прошлого, даже не зная своего настоящего имени?

 

10

Воскресным утром Бак сидел перед камином с чашкой кофе, ожидая, когда Карли проснется. Он думал о ней все эти дни. О своем желании близости с нею. О том, что нуждается в ней.

Вчера он был самонадеян, когда привел ее в свою спальню с намерением научить ее искусству любви. Но вместо этого она его учила. Она показала ему, что страсть может быть прекрасной, что горячность и неистовость могут быть добрыми. Что сильное желание построено на любви. Она, Карли, показала ему, что близость может быть естественной, человечной и нормальной. Она научила его, что такое настоящая близость.

Вчера поздно ночью, в темноте его комнаты, Карли задала ему вопрос, которого он боялся, на который он сам не мог найти ответа.

— Я занимаюсь любовью, как Лора?

Бак ответил и сказал ей правду, хотя и не всю.

— Нет, ты занимаешься любовью, как Карли. — И это удовлетворило ее. Когда она подвинулась к нему ближе, он понял, что Карли довольна.

Но сегодня утром она снова может спросить. Что он скажет ей на этот раз? Что его близость с нею даже отдаленно не напоминает его занятия сексом с Лорой? И что она в постели не такая, как Лора, потому что никогда и не была Лорой?

Бак подложил в огонь другое полено, когда раздался стук в дверь. Вытирая руки о брюки, Бак выбрался из кресла-качалки и подошел к двери как раз в тот момент, когда стук повторился.

Трина улыбалась на пороге своей странной слабой улыбкой.

— Бак, я думала, что пришла слишком рано.

— Я уже встал. — Он взглянул через коридор, вспоминая, не оставил ли он дверь в спальню открытой? Хорошо бы, Карли услышала их голоса, когда проснется. Увидеть лицо Трины рано утром — это для нее лишнее.

— Чем я могу помочь тебе?

— Можно войти?

Бак оступил назад, потом последовал за ней в гостиную. Трина положила свою сумочку, потом сняла пальто. Зачем она пришла сюда? Успела ли Карли проснуться? Заметила ли ее здесь Трина?

Трина опустилась в кресло и жестом пригласила его тоже сесть. Бак выбрал простой стул с другой стороны кофейного столика.

— Я хотела поговорить с тобой, пока мама в церкви, — начала она. — Я хотела узнать, что ты разузнал о Лоре?

— Ничего особенного, кроме того, что ее свидетельство о рождении поддинное, ее родители умерли, как она и говорила. Так что это не Лора, а Карли.

Ему хотелось добавить, что она была нежна с ним, как с внучкой Хэзел. И что она очаровательная, милая, хрупкая и добрая от природы. Что она страстная и чувственная и что она могла бы возбудить его одним взглядом, могла заставить его умолять, если бы захотела, но она никогда этого не сделает.

— Почему ты смешишь всех, называя ее этим именем?

— Потому что это единственное имя, которое она знает.

— Ты не попался на ее удочку снова, а? Надеюсь, ты не принимаешь всерьез всю ее ложь? Ты лучше других должен знать ее. Ты знаешь, как она зла. Она недостойна жить в этом городе с такими хорошими людьми, как моя мама.

— А что думает Морин? — спросил Бак быстро, пока Трина переводила дыхание. — Она верит, что это Лора?

Трина отвела взгляд.

— Моя мать — добрая христианка. У нее нет ни капельки подлости, и она не видит подлости ни в ком, даже если она очевидна. Она жалеет Лору. Ты можешь в это поверить? — Ее смех был коротким и неприятным. — Шлюха испытывает такое наслаждение, разрушая жизнь людей. Она предпочла прожить отцовские деньги, но не работать; довела других до бедности, а потом исчезла, не сказав даже «до свидания». А теперь моя мама жалеет ее. «Бедная девочка, у Лоры, наверно, было очень трудное время в эти последние три года, — передразнила Трина. — Бедная Лора могла погибнуть в той аварии». Она должна была умереть!

— Но она не умерла.

Взгляд Бака быстро скользнул к дверному проему, где стояла Карли. Даже если бы она была полностью одета, а не вышла в его старой футбольной майке-джерси, сомнений в том, что она только что из постели, не возникало. Ее волосы не были расчесаны, черты лица смягчены сном, а взгляд однозначно говорил о полученном удовлетворении.

Карли выглядела хорошенькой и милой; Трина не пыталась скрыть, что шокирована. В ней появилось что-то отвратительное и опасное. Взгляд, которым она посмотрела на Бака, был полон неприязни, и тот впервые понял то, что Карли увидела с первого раза. Что ненависть Трины к Лоре зашла слишком далеко.

— Ты дурак, Бак. Она никогда не беспокоилась о тебе. Ты был такой большой и сильный, звезда футбола, шериф… Она хотела проверить свои чары и разрушить тебя. И ты даешь ей еще шанс сделать это. Ты не мог дождаться, когда снова заполучишь ее в свою постель, да? — Презрительный голос Трины звучал холодно и неприятно. — Ты дурак, Бак Логан. Просто идиот.

Схватив свои сумочку и пальто, Трина рванулась к двери. На полпути она снова повернулась к нему лицом:

— Придет день, и тебе придется заплатить за свою глупость. В свое время ты тоже будешь наказан.

Наконец, хлопнув дверью, она ушла. Карли перевела на Бака широко открытые глаза.

— Она угрожала тебе.

Бак молча смотрел на вход, пока звук отъезжающей машины Трины не затих вдали. Потом он взглянул на Карли. Ее лицо побледнело, рот приоткрылся. Она боялась Трины, вспомнил Бак. Она чувствовала в этой женщине нечто, что пугало ее. Интуиция? Или воспоминания Лоры?

— Она только говорит, — сказал он рассеянно. — Она никогда мне ничего не сделает. Не забывай, я ведь шериф! Я бы посадил ее за решетку, если бы она попыталась сделать какое-либо зло.

Бак надеялся вызвать у Карли улыбку, хотя бы слабую, но она не расставалась так быстро со своими дурными предчувствиями.

— Дорогая моя, я знаю Трину всю мою жизнь. Она не причинит мне вреда. — Бак верил в это. — Хотя… Только держись от нее подальше. Не приближайся к ней без меня или Морин, — хорошо?

— Мне не следовало приходить сюда. Извини, я не думала…

— Она могла узнать что-то о нас, когда мы расплачивались в гостинице утром.

Постепенно шок от прихода Трины прошел. Обхватив руками его шею, Карли спокойно спросила Бака:

— А почему мы сделали это, шериф?

— Потому что ты собираешься проводить все свои ночи здесь, со мной. — Бак ласково коснулся ее. — Потому что нет смысла тратить деньги на комнату, в которой ты не ночуешь.

— И это единственная причина, которую ты смог найти?

Он захватил руками мягкую ткань ее джерси и потянул:

— О, дорогая, я могу найти настоящую, хорошую причину, — прошептал он, улыбаясь, — если ты дашь мне руку.

Охнув, Карли запрокинула голову назад, открывая свою шею навстречу его поцелуям:

— Это плохая причина, шериф, — прошептала она.

Бак целовал ее шею, спускаясь по атласной коже.

— А вдруг она не только грозит, Бак? — с беспокойством спросила Карли. — Ревность может побудить ее к действиям. Это ведь сильная причина. Что если…

Бак заставил ее замолчать поцелуем.

— Поверь мне, Карли. Я знаю Трину. Я знаю, на что она способна. Я хорошо знаю характеры людей.

Карли нехотя и с сомнением смягчилась.

— У тебя появился серьезный шанс проверить это.

Руки Бака скользнули под джерси, под которым ничего больше не оказалось. Это сильно и быстро возбудило его: вчера, наверное, это удивило бы его, но сегодня утром он находил это совершенно нормальным. Абсолютно.

— Отлично, — пробормотал он, нежно проводя рукой между ее бедер, гладя там завитки волос, ощущая ее тепло. — Твой характер сильнее, чем мой, потому что я не могу сопротивляться тебе. Если я не наполню тебя сейчас, — Бак прижался к ней всем телом и она, застонав, задрожала, — я умру на месте.

Карли смотрела на него нежным взглядом, капитулируя.

— Мы не должны делать это.

Бак снова гладил ее; Карли прикрыла глаза, он слышал ее неровное дыхание, чувствовал желание, которое все сильнее охватывало ее. Бак поднял ее над полом:

— Обними меня ногами, — хрипло скомандовал он, и Карли сделала так, крепко прижав свои бедра к его.

Бак принес ее в спальню к неубранной постели, положил ее и отбросил ее и свою одежду. Карли остановила его, перевернувшись. Когда он запротестовал, она заставила его замолчать поцелуем.

— Я способная ученица, — промурлыкала она с нежной улыбкой. — Дай мне показать, чему я научилась.

Ее предложение разогнало туман желания и позволило прошлому — воспоминаниям со всеми страхами и отвращением — вторгнуться в его сознание. Карли увидела в его глазах беспокойство, неуверенность и отвращение, и поняла, о чем она его попросила: дай мне соблазнить тебя, дай мне контроль, дай я буду управлять тобой, дразнить и возбуждать тебя. Это способ, каким пользовалась Лора.

Сев на колени рядом с ним, Карли обхватила его руками.

— Я не обижу тебя.

Бак облизнул губы.

— Я знаю.

— Я никогда не сделала бы то, что делала она. Я только хочу… — быстро, прежде чем Бак сообразил, что она имеет в виду, Карли продолжила: — Все хорошо. Это была плохая идея, я понимаю.

Бак выдержал ее долгий неотрывный взгляд, и выражение беспокойства понемногу исчезло из его глаз.

— Давай, — пригласил Бак с ленивой, насмешливой улыбкой, — покажи мне, чему ты научилась.

Если бы не эта улыбка, Карли бы отказалась. Она молча корила себя за то, что напомнила Лору в их постели. Лучше бы она лежала пассивно и позволяла ему вести, быть лидером. Но его улыбка была так самодовольна, — ведь он знал, что все, чему она научилась, она научилась от него. Так насмешлива, потому что Бак знал: она не даст новую пищу его сомнениям.

Она поцеловала его, это была медленная и простая проба губ, которая стерла его улыбку. Прежде чем Бак смог ощутить удовольствие, она оставила несколько поцелуев на его заросшей щетиной шее и дальше вниз, к груди.

— Когда ты впервые сказал мне, что играл в футбол, — шептала она, ее дыхание горячило и увлажнило его соски, — я подумала, что ты совсем не похож на тех гигантов, которых я видела по телевизору.

— Полузащитнику не нужны груды мышц, — ответил Бак, его голос был низким и хриплым. — Им нужны хорошие руки.

Карли пробормотала что-то в знак согласия, когда целовала его сосок, сделавшийся твердым и выпуклым. Ее нежное покусывание вызвало у него вздох удовольствия, и он коснулся ее, но она оттолкнула его руку. Это для него. Она скоро получит свое.

Его кожа была такой теплой, такой гладкой и ровной. Его мышцы были упруги, а живот был плоским и твердым. Его кожа покрылась мурашками, когда она ласкала его, и он затаил дыхание в безмолвном наслаждении. Ей нравилось смотреть на него, касаться, целовать его. Это заставляло ее почувствовать знакомое дрожащее тепло между ног. Она чувствовала себя пустой, голодной и больной, как будто все слишком затянула.

Касаясь его бедер, Карли перенесла свои ласки на самую интимную часть тела… Не было никаких сомнений в его страстном желании и никаких сомнений в том, что это она доставила ему удовольствие. Она гладила его, заставляя Бака стонать, стискивая зубы, напрягая мышцы. Через минуту Карли поцеловала его, коротко, только попробовав, потом вытянулась и направила его туда, где она хотела иметь его. Где он был нужен ей.

Она наделась на него так горячо и крепко, что Бак мог кончить сразу же, не сделав и одного движения бедрами. Закусив нижнюю губу, Бак закрыл глаза, мельком взглянув на нее: волосы растрепаны, лицо бледное, губы полуоткрыты; она сконцентрирована на ожидании дальнейшего, на продолжении. Она соблазнила его не слишком умело, но это было намного лучше, чем то, что он испытывал в прошлом. Ее нежные ласки, ее искреннее удовольствие, когда она касалась его, и ее скромный нерешительный поцелуй возбудили его гораздо больше, чем могла бы сделать самая опытная любовница. Первые одну-две минуты Карли просто лежала, привыкая к его вторжению. Потом она двинулась, и волна чувств пронзила его.

— Подожди, — прошептал Бак или, по крайней мере, попытался прошептать, но его голос звучал приглушенно.

Когда он открыл глаза, она ему улыбалась самодовольной, чисто женской улыбкой триумфа.

— Подождать? — повторила она. — Ты не готов?

Его руки скользнули под джерси, Бак обнял ее бедра, удерживая от новых движений.

— Если ты не хочешь закончить прежде, чем мы начнем по-настоящему, ты будешь лежать тихо, — прошептал он.

— Я так не думаю…

Теперь Бак тоже улыбался. Напряжение постепенно ослабевало, его интенсивность уменьшилась, предоставляя ему минутную передышку. Бак знал, что она не продлится долго: одно поглаживание, один длинный глубокий толчок, и он будет отброшен на самый край…

— Власть ударила вам в голову, леди, — пробормотал он, просовывая руки глубже под джерси, поглаживая ее шелковистую кожу. Его пальцы коснулись чего-то похожего на шрам, потом ее сосков и, наконец, влажных нежных волос между ног. Ее тело было разгорячено, нежно и чувствительно к его прикосновениям. Его первая ласка вызвала трепет всего ее тела. После следующей она закрыла глаза и застонала.

— О Бак… О, пожалуйста… — Она трепетала теперь, ее мышцы ослабли, тело прижималось к его.

— Сейчас, — тихо сказал он, — ты можешь двигаться.

И Карли двигалась. Ей не нужна была его помощь или указания. Она отдавалась, думая только о нем, поглощенная ритмом огненной бури желаний. Бак отвечал ей, его тело трепетало, потом напряглось, и с беспомощным стоном он вошел глубоко в нее и словно наполнил ее, исторгнув из нее крик блаженства.

Карли лежала на нем, он ощущал гладкую и теплую ее кожу. Совсем еще слабая, Карли подняла голову и торжествующе посмотрела на него:

— Я не хочу власти над тобой или кем-нибудь еще.

Когда они наконец привели себя в порядок и оделись, они поехали в город, в гостиницу. Бак предложил ей помочь упаковать вещи, но Карли вежливо отказалась. Он мог бы подождать ее в ресторане, предложила она, и заказать для них ланч. Он так и сделал, когда вошли Харви и его жена, возвращаясь из церкви.

— Как дела? — спросил Харви, останавливаясь рядом со столиком, в то время как его жена продолжала идти.

— О'кей. — Бак вздохнул. — Как ты думаешь, Салли сможет выдержать без тебя несколько минут?

— Мы встречаемся здесь с моей сестрой. Они не будут скучать без меня. — Он присел на пустую скамью и терпеливо ждал, когда Бак начнет. Тот даже не намекнул бы никому о том, что произошло между ним и Карли, но Харви был старым другом и помощником, вместе с тем часто заменяя ему отца, и был самым лучшим его сотрудником. Кроме того, поскольку до него все равно дошли бы слухи, Бак предпочел сам все рассказать ему.

— Карли наверху. Она спустится сюда, когда запакует вещи. Она переезжает ко мне.

Комментариев не последовало.

— Я не думаю, что она — это Лора, — продолжал Бак. — Я знаю, это звучит глупо, словно я оправдываюсь. Конечно, есть много причин думать, что Карли и Лора — одно лицо, но я действительно уверен, что она — не Лора.

Старый Харви взял у официантки чашку с кофе, добавил сливки и помешал сахар ложечкой, прежде чем взглянуть на Бака:

— Ты помнишь старого пса, который у меня был? — Казалось, вопрос не относился к делу, но Бак не удивился. Каким-то образом ленивый старый пес Харви собирался внести ясность в этот разговор. — У моего брата есть два сына-двойняшки, абсолютно одинаковые. С момента их рождения никто не мог их различить, даже родители. Один из них — хороший ребенок: умный, сообразительный, вежливый, работящий, получает хорошие отметки. Другой — как дьявол. — Харви сделал паузу, попробовал кофе и добавил еще сахара в чашку. — Когда они были маленькими, они обычно приходили и оставались со мной и Салли. Наш старый пес любил первого. Другой заставлял его беситься день и ночь. Если эти дети сидели на диване, совершенно одинаковые, одетые одинаково, то ни я, ни Салли не могли сказать, кто из них кто. Но пес мог. Это не объяснишь логикой. Только инстинкт.

Бак тихо смеялся, применив собачью историю к своей собственной ситуации. Только здесь он сам был собакой.

— Ты был полицейским долгое время, Бак. У тебя хорошие инстинкты. Иногда логика не значит ни черта. Иногда мы должны поверить чутью. — Харви улыбнулся, наблюдая, как Карли пересекает ресторан. — А иногда, сынок, — сказал он, вставая, — быть сумасшедшим — не самая плохая участь.

Этой ночью Карли лежала в постели, ожидая, когда Бак закончит разговор по телефону с диспетчером и присоединится к ней. Ее присутствие существенно изменило вид его жилища. Ее одежда висела в шкафу рядом с его. Ее туфли были засунуты в угол под стул. Ее жакет висел на крючке у двери. Ее часы лежали рядом с его часами на тумбочке. Карли никогда не делила свое жилье с мужчиной. Сейчас ее охватило чувство дома. По крайней мере, до следующей недели или около того. На следующей неделе, во вторник, она должна приступить к работе. Это значит, что у нее осталось, считая от завтрашнего дня, семь дней.

Если, конечно, Бак не попросит ее остаться.

Она останется?

Может быть. Это важное решение. Карли недолго знала Бака. Хотя это вопрос: как долго она должна его знать? Карли знала его достаточно хорошо, чтобы желать близости с ним. Она знала его достаточно хорошо, чтобы иметь дело с ним. Она знала его достаточно хорошо, чтобы в него влюбиться. Сколько еще надо знать человека, чтобы решить, хочет ли она провести оставшуюся жизнь вместе с ним?

Но у нее была своя жизнь в Сиэтле. Там была работа. Там жили ее друзья. Конечно, она могла найти другую работу, хотя и не в Новере. Может быть, она будет ездить на работу в Миссоулу. По зимней автостраде в западной Монтане.

Она будет скучать по своим друзьям, но она могла бы найти здесь новых, потому что теперь она была нормальным человеком. Она стала нравиться людям.

По крайней мере, подумала Карли с неприятным чувством, Трина скоро поймет, что большинство людей любят ее.

О, черт, подумала Карли, замирая, что же она себя обманывает? Если Бак попросит ее бросить работу, ее дом и остаться здесь с ним?.. Она уже отвечает «да» — еще до того, как он задал этот вопрос.

Бак положил трубку и лег рядом с Карли, наклонившись к ее груди. Карли опять надела его джерси. Подоткнув поудобнее свою подушку, Карли смотрела, как Бак одним пальцем поднял край ее одежды, и она задрожала, когда он оставил след поцелуев вдоль ее бедра.

— Откуда у тебя этот шрам? — спросил он, когда перестал целовать. Вопрос звучал так деланно-небрежно, что Карли сразу же поняла его важность.

Ей была знакома та отметка, на которую Бак обратил внимание: маленькая утолщающаяся подушечка соединительной ткани в форме неправильного круга у нее на левом бедре. Карли посмотрела на Бака недовольным взглядом.

— Как я вспомню? Наверное, после аварии.

— Хм-м. — Предполагалось, что это звучит уклончиво, но попытка Бака говорить на эту тему как бы между прочим, потерпела неудачу.

— Ты так не думаешь?

— У тебя есть другие такие же?

Карли предпочла не заметить, что Бак не ответил на ее вопрос. Все нормально. Она может притвориться.

— Еще один. На пару дюймов выше этого.

Бак поднял джерси еще выше, открывая простые белые трусики, которые Карли надела под его майку. Спустив резинку вниз, Бак нашел второй шрам, потрогал его пальцем.

— Что в них интересного?

— Ничего.

Карли ждала, размышляя. Он собирался рассказать, что у Лоры были такие же шрамы в точно тех же места? Если это так, она не хочет этого слышать. Она не хочет этого знать.

— Ну, если вы интересуетесь шрамами, шериф, — сказала Карли с деланной легкостью, — то вы попали к нужной вам женщине. У меня их достаточно.

Бак передвинулся на постели и лег рядом с ней на подушку.

— Мы оба интересуемся ими. Только некоторые из них видны больше, чем другие. — Бак убрал волосы с ее лица и поцеловал в лоб. — Ты сумеешь побыть здесь одна пару дней?

Ее горло вдруг пересохло. Почему эти особенные шрамы и все остальное на ее теле так интересуют его? И почему он старается притвориться, что все эти вопросы не имеют значения, когда очевидно обратное! Это связано с его внезапным решением уехать?

— Я была одна большую часть трех лет, — ответила Карли смущенно. — Куда ты планируешь поехать?

Бак посмотрел на нее долгим взглядом, потом сел, и Карли пришлось повернуться на бок, чтобы увидеть его лицо.

— В Сиэтл.

— А-а-а… — Итак, он собирается разыскивать ключ к ее жизни, к ее личности. — Я поеду с…

— Нет. Я еду ненадолго, самое большее, на два дня. Оставайся здесь. Позволь мне сделать по-своему.

— Но ты не знаешь дорогу.

— Я могу читать карту.

— Я могу представить тебя людям, которых тебе надо будет увидеть.

— Когда я спрашиваю, я предпочитаю представляться сам. Если ты будешь со мной, то единственные ответы, которые люди дадут мне, будут те, какие, как они думают, ты хотела бы услышать. — Бак улыбнулся, но Карли не нашла это забавным. — Я еду ненадолго, Карли, и я хорошо сделаю то, что в моих силах.

— Я знаю, — сказала она нехотя. — Я только… Я только не хочу находиться здесь, в Новере, когда тебя нет.

Карли не хотела переезжать в его дом только из-за того, что он уехал в ее дом в Сиэтле; ей жаль было терять эти несколько дней, которые они могли провести вместе. Она хотела быть вместе с ним в каждую из предстоящих ночей.

— Когда ты решил сделать это?

— Сегодня вечером. Мы оба хотим получить ответ, а я не много могу сделать, если буду сидеть здесь.

— Когда ты собираешься выехать?

— Возможно, во вторник утром и вернусь в четверг вечером. Двадцати четырех часов должно хватить.

Карли села, натягивая джерси, чтобы прикрыть ноги.

— Ну что ж, делай как считаешь нужным. Я не буду мешать тебе.

Его лукавая усмешка вызвала такую же у Карли.

— Угу, — сказал Бак, — правильно.

— Тебе, наверное, будут нужны ключи от моей квартиры? — Бак кивнул. — Ладно, я подожду здесь.

— Спасибо. — Бак обнял ее, притянув к себе. — А теперь… — Его усмешка вернулась. — Дай мне оказать тебе достойный прием в моем доме.

Рано утром в понедельник Бак вызвал Харви в свой кабинет; билеты на самолет были заказаны, и теперь ему нужно было поговорить со своим помощником, который оставался за него.

— Я уверен, мы ничего не узнаем, сидя здесь. Мы еще не получили ответ из ФБР о ее отпечатках пальцев?

Харви, чья работа включала просмотр почты, сухо посмотрел на него.

— Если бы что-то было, я первым делом сообщил бы тебе.

— Тут есть кое-что, что я упустил. Если она Лора, то существуют некоторые способы доказать это. А если не Лора, то она же должна иметь родственников, друзей, еще кого-нибудь. — Бак барабанил пальцами по крышке стола. Опустив глаза, он увидел свидетельство о рождении Карли. То, которое она передала ему на прошлой неделе. То, которое брала с собой в путешествие, потому что оно удостоверяло ее существование, потому что оно доказывало, что у нее есть семья. У нее были родители. Которые умерли.

— Все, о чем я спрашивал клерка при разговоре о свидетельстве о смерти, была дата смерти родителей, — сказал Бак задумчиво. — Я не спрашивал о родственниках.

— Но Карли была их единственным ребенком, естественно, они указывали ее, как родственника.

Марк Джонсон умер на три года раньше Хелен, и его свидетельство о смерти, в соответствии с сообщением клерка, говорило то, что Бак ожидал: его жена была указана как ближайшая родственница.

Но с Хелен было что-то странное.

Бак сидел неподвижно, и ответ клерка эхом отдавался в его мозгу. В свидетельстве о смерти Хелен Джонсон было указано, что у нее нет семьи.

Но это невозможно. У нее была дочь. Свидетельство о рождении доказывало это. Может, это приемная дочь? И она отказалась прийти в больницу и повидать свою умирающую мать? Но только не Карли. Не нашлось бы обстоятельства, могущего удержать ее вдали от смертного одра ее матери. Бак размышлял, как объяснить, что женщина, которая родилась в Далласе, жила и умерла там в одиночестве, никто вокруг не знал о ее дочери. Ведь у нее были друзья, знакомые. Наверняка она сама указала бы Карли, как лицо, с которым следует связаться при чрезвычайных обстоятельствах.

Но ее врач не знал о ее дочери.

В больнице не знали.

Ее друзья, если допустить, что они были у нее, тоже не знали.

Или, может быть…

Бак закрыл глаза, потирая веки, чтобы унять внезапную боль. Он не хотел больше думать об этом. Он только хотел позвонить, чтобы аннулировать свой заказ на билеты, пойти домой и сказать Карли, что, если она хочет обладать именем, пусть выйдет за него замуж и станет миссис Логан.

Но Бак не мог так поступить.

— Шериф? — голос клерка громко звучал в его ушах. — Вы здесь, шериф Логан?

— Да, я слушаю.

— Должен ли я что-нибудь еще сделать для вас сегодня?

Тяжело вздохнув, Бак сказал:

— Да, есть. Проверьте для меня еще одно имя.

Он продиктовал ее возможные имена и стал ждать.

— Вот она, шериф, — сказал клерк.

Он прочитал ему информацию медленно, предполагая, что он делает заметки. Но Бак даже не взял карандаш. Он вообще не двигался, за исключением того, что положил телефонную трубку, спокойно поблагодарив его.

Оцепенело он развернул свое кресло к окну. Так много неуловимого, так много места для чувств и инстинктов. Так прекрасно было бы любить Карли, потому что она абсолютно точно не Лора Фелпс…

Когда, он наконец заговорил, его голос был безмерно усталым и безжизненным.

— Карли Энн Джонсон; единственный ребенок Марка и Хелен Джонсон, умерла двадцать лет назад в июне месяце. Ей было двенадцать лет.

«Я не хочу плакать». Карли упорно твердила это себе каждый раз, когда к горлу подкатывался комок и на глазах выступали слезы. Пока ей удавалось сдерживаться. Крепко зажав руки между коленями, она неподвижно сидела на софе в гостиной Бака, а он, водрузившись на кофейном столике перед ней, что-то говорил. Слова его были доброжелательными, но это не имело никакого значения, хотя в глубине души она чувствовала им цену. Слова, ничего не значащие слова.

Может быть, для него это действительно неважно и ничего не меняет. В конце концов, он с самого начала был уверен, что она не та, за кого саму себя принимает.

Но для нее это было важно. Для нее это чертовски важно.

Все, что у нее осталось, единственное, что у нее осталось после аварии, это имя, свидетельство о рождении и несколько фотографий. А теперь он говорит ей, что это не ее имя. Не ее свидетельство о рождении. И любящие родители на фотографиях тоже не ее.

Она прилепилась к чьей-то чужой жизни.

Заметив, что Бак перестал говорить и смотрит на нее с беспокойством, она сумела заставить себя улыбнуться.

— Не смотри на меня так, шериф. Я не собираюсь падать в обморок. Ты готовил меня к этому с самого моего прибытия в город.

— Извини, Карли. Ты же хотела…

Хотела? Да, конечно, хотела. Она действительно хотела узнать, кто она, вспомнить свое детство. Хотела вернуть себе те простые, легко забываемые впечатления и даже не представляла, насколько они важны, пока не лишилась их. Хотела узнать, что кто-то любил ее, что она достойна любви…

Хотела вернуть себе свою жизнь. Жизнь Карли Джонсон.

Ту жизнь, которая никогда не существовала.

— Ни о чем не жалей. Все в порядке, — улыбнулась она.

— Я могу отменить сегодняшнюю поездку. Могу остаться здесь…

Она вновь прервала его.

— Нет, поезжай. Я хочу знать до конца. Все, что ты сможешь узнать… — Она внезапно вздрогнула, и он, встав со стола, сел рядом и обнял ее.

— Извини меня, дорогая. Я не должен был этого говорить. Надо было оставить тебе веру… Черт возьми, я так сожалею об этом!

— Ты лишь предложил, — напомнила она, положив голову ему на плечо. — Это я хотела узнать все. Я попросила тебя продолжать поиск и найти ответ. Теперь мне нужно что-то с ним делать.

— По крайней мере, теперь ты знаешь, что ты не одна. Ты знаешь, что у тебя есть родственники, — сказал он в надежде, что эти слова облегчат тяжесть новостей.

Может быть, со временем так оно и случится. Узнав Морин получше, она будет счастлива иметь любящую тетку. Возможно, ей удастся наладить отношения с кузиной. И даже исправить то, что Лора… То, что она напортила.

— Каким же образом Лора… — Помолчав, она медленно продолжила: — Как же я это сделала? Как узнала о настоящей Карли Джонсон?

— Продолжай говорить «она», — предложил он, нежно целуя ее в макушку. — Тебе будет легче.

Она кивнула, молча благодаря его. Может быть, она и должна быть Лорой Фелпс, но, по крайней мере, он не собирался возлагать на нее ответственность за то, что она совершила, будучи Лорой.

Обдумывая ответ, Бак нежно гладил ее по голове. Ей подумалось, что она могла бы сидеть так бесконечно, закрыв глаза и отдавшись ощущению безопасности, заботы и удобства. В его объятиях было тепло и надежно, щеке на его плече мягко, а под своей рукой она чувствовала, как ровно бьется его сердце. Хотя револьвер мешает, улыбнувшись, подумала она, отодвигая бедро подальше.

— Если бы я создавал для себя новую личность, — наконец начал Бак, — то уехал бы в большой город другого штата. Пошел бы на кладбище и нашел бы могилу ребенка, родившегося примерно в одно время со мной. Затем абонировал бы на это имя почтовый ящик и запросил бы у властей штата заверенную копию свидетельства о рождении. Потом использовал бы его, чтобы получить водительские права и регистрационный номер из службы социального обеспечения. После этого можно устраиваться на работу.

— А почему ребенок?

— Это многое упрощает. Нельзя использовать человека со сложившейся биографией: получившего образование, работающего, имеющего семью. Кроме того, если ты используешь кого-то, кто работал до того, как умер, то он тоже должен иметь номер социального обеспечения. И если ты будешь устраиваться на работу, используя его имя, дату рождения и прочие данные, то компьютер, без сомнения, обнаружит, что он умер много лет назад.

— А как умерла эта девочка? Тебе сказали?

Он покрепче обнял ее.

— Это не имеет значения.

— Имеет, — горячо сказала она. — Я на три года одолжила ее жизнь, Бак. Я хочу знать, как она умерла.

— Она утонула.

Как грустно, подумала Карли, чувствуя, как вновь подступают слезы. Настоящая Карли была девочкой всего лишь двенадцати лет! Впереди у нее была целая жизнь, и она неожиданно оборвалась. Она так и не узнала, что значит вырасти, ходить на свидания, влюбиться, заиметь детей. Она была лишена возможности прожить жизнь. Только двенадцать коротких лет.

А бедные родители, потерявшие единственную дочь, единственного ребенка? Они, должно быть, строили планы на будущее, надеялись на то, что та принесет им счастье, внуков, радость.

Вместо этого Марк Джонсон умер, имея рядом с собой только жену, а Хелен умерла в одиночестве.

— А что с моими фотографиями? — спросила она, украдкой вытерев слезы. — Кто эти люди?

— Понятия не имею. Если ты не возражаешь, вернувшись из Сиэтла, я покажу их Морин. Может быть, она узнает их. Возможно, это какие-либо родственники или друзья Лоры?

А может быть, они совершенно посторонние люди, подумалось Карли; случайно наткнувшись на фотографии, она просто взяла их, потому что они годились для ее целей. Наклонный, угловатый почерк подписей, утверждающих, что эта девочка — она, взрослые — ее родители, мог принадлежать ей и был изменен, чтобы еще более всего запутать.

Увидев, что она молчит, Бак мягко отстранил ее и заглянул ей в глаза.

— Я действительно думаю так, как сказал, Карли. Это ничего не меняет. То, что произошло раньше между мной и Лорой, не имеет ничего общего к нашим с тобой отношениям. Они никак не влияют на них. Ты понимаешь?

Он имел в виду, что она по-прежнему нужна ему. Несмотря на все ужасное, что она натворила, на ненависть и презрение, которые она в нем вызывала ранее, она все-таки по-прежнему нужна ему.

Может быть, стоит, в конце концов, поплакать, подумала она с усталой улыбкой.

Совсем немножко.

 

11

Сиэтл был шумным городом, совершенно непохожим на его маленький Новер. В аэропорту Бак взял напрокат машину и, изучив карту, полученную от агента, отметил на ней местоположение квартиры Карли, здания, где она работала и расположенных неподалеку офисов двух ее близких друзей. Этого ему хватит на сегодняшний день.

Бак собирался остановиться в ее квартире — она дала ему ключи и разрешение осмотреть все, что сочтет нужным, а на завтра у него была назначена встреча с доктором Паркером, после которой он собирался посетить больницу. Подписанное ею письмо, дающее ему право доступа к ее медицинским записям, лежало в бумажном пакете рядом с документом, о котором он ничего ей не сказал — фотографией Лоры, которую он вынул из письменного стола на работе. Больницы — места людные. Сотни, а может быть, тысячи пациентов побывали в ней со времени ее вьписки три года тому назад. Имена и болезни можно забыть, лица — дело другое. Такое красивое лицо, как у Карли, забыть чертовски трудно.

Он, во всяком случае, уже пробовал.

Потом, в четверг утром, он уедет домой.

Он собирался сказать Карли, что любит ее, кем бы она ни была.

Он собирался попросить ее выйти за него замуж.

Как странно все получилось. Три года тому назад Лора хотела женить его на себе, но он поклялся, что лучше умрет. В гневе она исчезла, вернулась преображенной, и вот теперь уже он хочет этого брака, непрестанно думает о нем.

Страховая компания, в которой работала Карли, располагалась в большом квадратном здании сугубо утилитарной архитектуры. В оформлении его не было ничего, что задержало бы глаз, — никаких архитектурных излишеств. Обыкновенное кирпичное здание, набитое обыкновенными рабочими помещениями. Секретарша, сидящая в холле, направила его к Джанис Грэм, начальнице Карли, сидящей на втором этаже.

Та была женщиной лет сорока, с привлекательной внешностью. Она мельком взглянула на его документы, и окинула его долгим, оценивающим взглядом.

— Присаживайтесь, шериф, — пригласила она. — Когда Карли просила отпуск, чтобы отлучиться, то сказала, что, может быть, узнает кое-что о своем прошлом. Она когда-то жила в вашем городе?

Он вытащил из конверта фотографию и положил перед ней на стол.

— Это женщина по имени Лора Фелпс. Она жила в Новере три года тому назад.

— Карли появилась в Сиэтле тоже три года тому назад. — Она взяла фотографию, отыскала под бумагами, лежащими на столе, очки, надела их и взглянула. Долгое время сидела молча, потом пробормотала: — Черт побери.

— При приеме на работу она назвала предыдущий адрес в Далласе, сведения об образовании там же и ссылалась на рекомендателей из Хьюстона. Ничего из этого не было проверено ни до, ни после приема. Почему? Вы всегда берете людей, не проверяя их происхождения?

Сняв очки, Джанис укоризненно улыбнулась ему.

— Мы нанимали секретаршу, шериф. Текучесть кадров в этой области очень высока. Нас больше интересовало, умеет ли Карли печатать, отвечать на телефонные звонки, составлять письма и приготовлять приличный кофе. Она умела. Собственно говоря, она делала это настолько хорошо, что, когда она вернулась на работу после аварии, я сделала ее своей секретаршей. — Остановившись, она вернула ему фотографию. — Но вы, без сомнения, проверили ее данные.

Он пожал плечами. Не имело никакого смысла говорить ей о том, что Карли обманывала. Если она решит вернуться в Сиэтл, ей понадобится работа.

— Могу я осмотреть ее стол?

Она провела его в комнату, расположенную рядом.

— Это вещи Карли?

— Да.

Стол ничем не отличался от множества виденных им ранее. На нем стоял телефон, компьютер и стеллажи с бумагами, маленький горшочек засыхающего плюща, вырезанная из дерева фигура пеликана и стеклянная скульптура дельфина. Карли говорила Морин, что любит воду.

Однако озеро возле Новера ей не понравилось.

Взяв стеклянного дельфина в руки, он подумал: приводя в действие свой план, знала ли Карли, как умерла та двенадцатилетная Карли? Вдруг она утонула в похожем озере. Это знание могло остаться запрятанным где-то глубоко в подсознании и проявить себя только тогда, когда он заставил ее поехать на озеро вместе с ним.

Поставив дельфина на место, Бак поднял лежащую рядом с ним пластмассовую рамку. В нее была вставлена фотография маленькой темноволосой девочки. В белозубой улыбке недоставало переднего зуба, а в руках она бережно держала белого кролика.

— Кто это?

— Амелия Уайт. Ее мать, Хилари, вероятно, самая близкая подруга Карли. Она служит в одной из юридических контор на пятом этаже.

Хилари, та, которая с таким удовольствием вспоминает о студенческих годах. Мать-одиночка, живущая по соседству с Карли, с дочкой которой, этой дружелюбной маленькой девочкой, Карли иногда оставалась.

Он вернул фотографию на место и обратил внимание на стойку позади стола. Там стоял другой цветок, кактус, прекрасно выглядевший даже без присмотра, и изделия, приобретенные на любимых ею художественных выставках: кролик из керамики, маленькая плетеная корзиночка с бантиком на ручке, миниатюрный глиняный горшочек с миниатюрными же искусственными цветами и рамка ручной работы с еще одной фотографией Амелии.

Джанис стояла, опершись на косяк двери, и наблюдала за ним. Он медленно повернулся к ней.

— Вы знали ее до аварии?

Она кивнула.

— Какие изменения вы почувствовали в ней?

— Она была неуверена в себе и вообще во всем. Потрясена. Утомлена. Напугана, но напугана она была и перед этим.

Испуганная Лора. Это было странно. Он не мог представить себе ничего, что могло бы ее испугать. Рассерженные любовники, ревнивые жены, Трина. На Лору не действовало ничего.

— А чего она боялась до этого?

— Не знаю. Она почти ничего не говорила о своей жизни до прибытия в Сиэтл. Рассказывала, что она из Техаса, что родители ее умерли. Мне кажется, она пряталась от кого-то. Она была так красива, что всех мужчин в офисе тянуло к ней — вы понимаете, легкое заигрывание, ничего особенного, но она шарахалась от них. Мне кажется, что ее сильно обидел какой-то мужчина, и поэтому она так их боялась.

Лора никогда никого не боялась, соблазняла и, выражаясь несколько фигурально, насиловала каждого встречного мужчину с тех пор, как ей исполнилось тринадцать лет. Картина не складывалась, мрачно подумал Бак. Она покинула Новер в начале октября — такая же дерзкая, наглая и агрессивная, как всегда, а двумя неделями позднее начинает работать здесь, чувствуя страх перед мужчинами. Что же должно было произойти за эти две недели, чем можно было объяснить подобную перемену?

— Стало ли с ней легче общаться после аварии? — спросил Бак в каком-то оцепенении. — Стала ли она приятнее? Менее эгоистичной?

Джанис Грэм рассмеялась.

— Шериф, с того дня, как она переступила порог этого здания, невозможно было бы отыскать более приятного, доброго, менее эгоистичного и более благородного сотрудника, можно сказать, друга. С Карли никогда не было трудно. Все, кто с ней работал, искренне любили ее.

К его оцепенению прибавилось чувство беспокойства. Они явно говорили о разных женщинах, а это было невозможно. Он уже доказал, что Карли Джонсон не существует. Она была Лорой.

Но Лорой, которой он не знал.

Лорой, с которой в двухнедельный промежуток между побегом из Новера и устройством на работу в этой кампании произошло нечто экстраординарное.

— Шериф, не хотите ли вы поговорить с некоторыми из друзей Карли? — спросила Джанис. — Я могу пригласить сюда некоторых из них.

Приняв ее предложение, он прошел за ней в офис. Может быть, люди, которых Карли называла друзьями, скажут ему больше, чем ее начальница, ответив на несколько волновавших его вопросов.

Однако, возможно и то, мрачно подумал Бак, что они только добавят новых.

Во вторник днем после недолгих поисков Карли обнаружила в столе на кухне Бака телефонную книгу Новера и набрала номер телефона Морин Фелпс. Бак сказал, что, когда возвратится из Сиэтла, покажет Морин ее фотографии, но зачем было ждать так долго? В конце концов, если уж Морин была ее теткой, она могла потратить некоторое время на повторную встречу с ней и спросить о людях, изображенных на фотографии.

Пожилая леди была дома и сказала, что будет счастлива составить ей компанию. Ее радушие заставило Карли почувствовать себя виноватой. Кроме двух раз, когда она посещала дома Фелпсов вместе с шерифом, она не пыталась встретиться с этой женщиной. Даже зная о том, что ее хорошо встретят, и, предполагая, что этот большой и уродливый дом за городом был когда-то для нее родным.

Она заперла дверь дома Бака и села в свою машину. Со времени прибытия в Новер она совсем не садилась за руль. После поездки к горе Рашмор, по голым холмам Южной Дакоты и заезда по дороге домой в Хелене было приятно избавиться на некоторое время от необходимости вести машину. Она не знала, нравилось ли ей это раньше, но после аварии вождение скорее стало необходимостью, чем удовольствием.

В полуденном свете солнечного, но холодного дня Новер выглядел почти безлюдным. Октябрь был уже близок. Прошло почти три года с тех пор, как исчезла Лора, и без нескольких недель три года с той поры, как она появилась в Сиэтле.

Карли не сомневалась в словах Бака, что Карли Джонсон мертва и что она, Лора, присвоила ее имя и жизнь, но она не чувствовала себя Лорой. Не чувствовала, что выросла в этом городе и среди этих людей. Не ощущала себя той женщиной, которой на самом деле была.

Она приспособится. Привыкнет. Примет это как должное. Сделала же она это, очнувшись в госпитале, приспособилась к абсолютно новой, незаполненной ничем жизни. Значит, сделает это еще раз.

Но где она этим займется, думала она, сворачивая на дорогу, ведущую к дому Фелпсов. Здесь, в Новере, с родными, с Баком?

Или в одиночестве в Сиэтле?

Морин встретила ее наверху лестницы с радушной улыбкой и приветливо протянутыми руками, провела Карли в гостиную и предложила на выбор чай или кофе и кусок теплого персикового пирога. Карли выбрала чай, отказалась от остального и подождала, пока женщина сядет. С любопытством она впервые посмотрела на нее как на родственницу, как на свою тетку.

Должно быть, в молодости она была красивой, но и сейчас выглядела привлекательно со своими совершенно седыми волосами и мягкими правильными чертами лица. У нее, наверное, было доброе сердце — она ведь взяла к себе Лору, не так ли? И все же в ее жизни, вероятно, были неприятности. Она была еще молода, когда умер ее муж, но больше не вышла замуж. Была любящей и самоотверженной женщиной, а имела только одного ребенка, одну стареющую, полную яда и ненависти, все еще одинокую дочь.

Морин, чихнув, села на кушетку.

— Извини, кажется, я все-таки подхватила этот вирус, который ходит вокруг. Так что я стараюсь держаться подальше. Не хочу передать его кому-нибудь. Бак сегодня работает?

— Он уехал в Сиэтл, — ответила Карли. — Вернется в четверг вечером.

— Мне кажется, ты проводила с ним много времени. Теперь, когда он уехал, тебе, должно быть, одиноко в отеле.

— Пока… пока он в отъезде, я остановилась в его доме.

Карли про себя пожалела о вырвавшихся у нее словах, но она сидела здесь не для того, чтобы рассказывать старой леди о мотивах ее переезда к Баку. Разумеется, Морин без труда может узнать правду от Хэзел или Трины, однако, рассчитывала Карли, она не покажет, что все знает.

— Миссис Фелпс… Могу я звать вас Морин?

— О, разумеется, моя дорогая.

— Шериф… Бак вчера обнаружил, что… — она посмотрела на чашку, которую держала в руках, и набрала воздуху. — Карли Джонсон — не настоящее мое имя. Очевидно, я выбрала его перед тем, как приехала в Сиэтл.

Было видно, что Морин поняла значение этой новости, ее глаза оживились: если перед ней сидела не Карли, то это была Лора.

— Пока я не приехала сюда, я полагала, что я Карли. После того как я пришла в сознание в госпитале, мне отдали водительские права, кредитные карточки, чековую книжку, и везде стояло это имя. Люди, которые знали меня до аварии, называли меня так. Я действительно верила этому. — Отставив чай в сторону, она открыла сумочку и, вытащив оттуда бумажник, извлекла из него две фотографии. — Эти фотографии были единственным, что связывало меня с моим прошлым, по крайней мере, я так думала. Если судить по надписям на обратной стороне, это моя фотография, а на этой я снята вместе с родителями. Не узнаете ли вы?..

Морин наклонилась вперед и взяла фотокарточки. Она внимательно изучила каждую, потом с сожалением покачала головой:

— Очень жаль, дорогая. Взрослых я не знаю совсем. Девочка… Она кажется знакомой, но первый класс — это было так давно, к тому же ты… Лора тогда с нами не жила. — Значит, вот как, разочарованно подумала Карли. То, что она три года принимала за самое ценное, оказалось подделкой. Незнакомцами. Людьми, которые никогда ее не знали, и которым не было до нее никакого дела. — Знаешь, — задумчиво сказала Морин, — у меня на чердаке до сих пор сложено почти все, что осталось от Лоры. Кажется, там были какие-то старые фотографии. Почему бы тебе не сходить со мной и не посмотреть. Может быть, мы что-нибудь найдем… — Единственным желанием Карли сейчас было вернуться в дом Бака, забраться в постель, накрыться с головой одеялом и не вылезать до его возвращения. Но такой неожиданный уход выглядел бы невежливо, кроме того, может быть, Морин права. Вдруг они и отыщут что-то. Не то, чего бы ей хотелось — доказательства того, что она не могла быть Лорой, — но, возможно, что-то, что поможет ей вспомнить себя как Лору.

Она была уже на полпути вверх по лестнице, в нескольких шагах от Морин, когда по спине у нее пробежали мурашки. Резко оглянувшись, она увидела Трину, лениво облокотившуюся на притолоку спальни. Как долго она стоит там? Карли не знала. Много ли она услышала?

Судя по усмешке, вполне достаточно.

Трина была какой-то жутковатой: не то чтобы злой, не вполне торжествующей, но, без сомнения, малоприятной.

— Итак… — В голосе Трины слышалась скрываемая злоба. — Кузина Лора наконец-то вернулась домой.

Карли, осторожно ступая, дошла до верха лестницы.

— Привет, Трина, — спокойно сказала она.

— Мы идем на чердак взглянуть на кое-какие вещи Лоры, — не останавливаясь, сказала Морин. — Идем, Карли.

Она послушно последовала за Морин через холл к другой лестнице. Ненависть Трины как будто следовала за ней по пятам, и ощущение ее вызывало у Карли внутреннюю дрожь. Она была слишком оптимистична, когда подумала, что может объясниться с этой женщиной. Трина зашла слишком далеко, была слишком сильно отравлена ядом горечи и ненависти, чтобы когда-нибудь простить Лоре ее грехи.

На чердаке они вместе с Морин начали осматривать коробку за коробкой, наполненные письмами, сувенирами и всякими мелочами. Тут были фотографии Норы, красивой, темноволосой женщины, и Лоры в младенчестве, раннем детстве, школьного возраста.

Хотя между маленькой Лорой и девочкой на фотографиях Карли было сходство, этим все и ограничивалось. Сходством.

Они были разными детьми.

Спустя некоторое время, почувствовав груз усталости, Карли сказала Морин, что должна идти.

Ей нужно было побыть одной.

Ей нужно было время, чтобы проститься с женщиной, которой, как ей казалось, она была, женщиной, существующей только в ее воображении.

Время оплакать ту женщину, которой она теперь станет.

Она уже вышла из дома и наполовину спустилась по лестнице к машине, когда заметила облокотившуюся на капот Трину. Женщина удовлетворенно улыбалась, и когда Карли подошла поближе, то поняла почему.

Во всю длину автомобиля была видна глубокая царапина. Сам по себе поступок был глупым, каким-то ребяческим выражением ненависти, однако у Карли похолодело внутри. Вид Трины не оставлял сомнений в том, что та считает машину недостаточной мишенью для вымещения кипящей в ней ненависти.

Стараясь успокоиться, Карли напомнила себе, что, если верить словам Бака, Трина безобидна. Так ли уж безобидна?

— Вот так штука, неприятно, — заметила Трина, подбросив вверх связку ключей и поймав их на ладонь. — Кому-то, кажется, не понравилось, как ты припарковалась.

Карли больше не смотрела на царапину.

— Ты что-нибудь имеешь против моего автомобиля, Трина? — спросила она спокойным и ровным голосом, несмотря на страх, вызывающий в ней внутреннюю дрожь.

— Я кое-что имею против тебя.

— Что? — От ее вопроса Трина на мгновение замерла, и за это время Карли успела собраться с силами. — Что я такого тебе сделала, чтобы ты так возненавидела меня?

— Ты… сука, — прошептала та.

Ее лицо побелело, взгляд потемнел, на лице появилось выражение бессильной ярости.

— Что ты сделала?! Ты разрушила мою жизнь! Украла у меня все — материнскую любовь, друзей, ухажеров! Украла мое будущее!

— Я забрала Бака, не правда ли? — мягко спросила Карли. Ее страх улетучился, и его место заняло сострадание, сострадание к этой жалкой, несчастной женщине, которой всегда чего-то недоставало — красоты, популярности, ума, сексуальности, — чтобы почувствовать удовлетворение от жизни.

— Он был бы счастлив со мной, если бы ты оставила его в покое! — выкрикнула она. — Я могла бы дать ему все, что ты не смогла — любовь, дом, детей! Он любил бы меня! Если бы ты не вернулась, он полюбил бы меня!

— У тебя было три года, пока Бак был один, три долгих года, чтобы дать ему все это. — Тихо вздохнув, Карли протянула руку, чтобы успокоить ее. — Это не моя вина, Трина. Ты не можешь обвинять меня. — Та отвернулась от ее прикосновения и разразилась рыданиями.

— Я ненавижу тебя! — всхлипывала она. — Хочу, чтобы ты наконец умерла!

Потрясенная и крайне утомленная, Карли смотрела, как та убегает, не по ступенькам в дом, а вдоль каменной стены в лес. Когда звук ее шагов замолк, Карли забралась в автомобиль и поехала вниз, с холма. Бак был прав. Трина тосковала и чувствовала себя неудовлетворенной, была полна желаний, которые никогда не исполнятся, мечтами, разбившимися годы тому назад. Все это было правдой и даже более того. Но она была не опасна.

Бак вошел в квартиру Карли, на мгновение остановившись в дверях.

Маленькая прихожая вела в гостиную. По левую руку был платяной шкаф, по правую — маленькая кухня. Закрыв за собой дверь, Бак поставил чемодан и открыл дверь шкафа. Там висело теплое пальто, плащ, две кофты и дождевик. Полка наверху была заполнена зонтами и разными мелочами, в углу стоял пылесос.

Кухня была такой же маленькой и ничем не примечательной. В шкафах стояли горшки и кастрюли, много консервов, четыре тарелки, набор дорогих рюмок, с полдюжины разномастных стаканов и штук десять пластиковых стаканчиков из соседней пиццерии. На полках холодильника не было ничего, кроме бутылки содовой, пачки маргарина и ополовиненной бутылочки кетчупа. Полки на дверце содержали обычный набор — майонез, горчица, приправы и целый ряд солений и маринадов. Укроп для гамбургеров, маринованные икра, овощи и лук, даже горшочек с маринованным перцем. Бак слегка улыбнулся. Как же он, не употребляющий маринады со времен первой попытки тридцать лет тому назад, умудрился влюбиться в знатока маринадов?

Оставив кухню, он прошел в гостиную. Обстановка — софа, кресло, стол, сервировочный столик — была элегантной. Может быть, элегантней, чем это позволяли заработки секретарши. Конечно, Лора взяла с собой из Новера тысячу долларов, немало стоила и ее машина.

Или все это было взято напрокат? А возможно, Карли просто очень экономна?

В углу комнаты, отведенном для приема пищи, стоял маленький столик из стекла и гранита, и два кресла. Карли рассказывала, что ее соседка Хилари забирает ее почту. Должно быть, у нее был ключ от квартиры, потому что на столике лежала куча писем и газет. Бак просмотрел их, но не нашел никакой личной переписки — пресса, несколько счетов, устарелые рекламные проспекты.

Он удивился висящим по стенам фотографиям. Это были не семейные портреты, а прекрасные кадры гор и океанов, водопадов, цветов и детей, родео, сломанной сосны, выветренной скалы и уличного рынка. Там висел очаровательный портрет Амелии и маленькая черно-белая фотография самой Карли. Влекуще красивая, она смотрела в камеру спокойно, немигающими и необыкновенно грустными глазами. Бак долго смотрел на нее, думая о том, была она снята до или после аварии, о чем она думала, глядя в камеру, поняла ли, что эта фотография передает саму ее суть.

Наконец оторвавшись от портрета, Бак прошел по короткому коридору в спальню. Странно, насколько пустым и безликим может стать помещение, если хозяин отлучается на какое-то время. Квартира казалась абсолютно пустой. В этих комнатах Карли провела три года, здесь она смеялась и плакала, играла с дочкой соседки. Встречалась с кем-то, принимала друзей, смотрела телевизор и делала рутинную работу по хозяйству.

Она жила здесь, а помещение казалось нежилым. Не чувствовалось ее присутствия, ее ауры.

Спальня была просто спальней, ничего необыкновенного: шкаф был наполовину пуст, и висящая в нем одежда полностью подходила под данное ей описание — простая одежда, джинсы, свитера и майки. Вещей из шелка и сатина не было. Не было элегантных платьев или юбок с разрезом вдоль бедра, блузок с глубоким вырезом и туфель на трехдюймовых каблуках.

Вернувшись в гостиную, Бак присел на кушетку и потянулся за телефоном. Он одновременно и желал, и боялся этого звонка. Жаждал услышать голос Карли, но в то же время не желал обсуждать с ней результаты дня. Ему не хотелось признаваться в том, что он озадачен еще сильнее, чем прежде, что вместо того, чтобы разрешиться, проблема еще более усложнилась.

И чертовски не хотелось говорить, что, несмотря на все известные им факты, невзирая на все свидетельства, в глубине души он не верит, что она Лора.

— Как странно, — сказала она после того, как они обменялись приветствиями, — что я здесь в твоем доме, а ты там — в моем. В этом есть что-то неправильное, шериф.

— Неправильно то, что твой дом находится в пятистах милях от моего, — ответил он. — С этим надо что-то делать.

На том конце воцарилась полная тишина. Наконец она спросила:

— Как прошел день? Узнал что-нибудь?

— Твоя начальница шлет тебе наилучшие пожелания и напоминает, что ты должна вернуться на работу к шестому числу.

Хотя это было не совсем то, что сказала Джанис Грэм. «Карли хорошая секретарша, — заметила она, провожая его к вестибюлю. — Она мне нравится, и я хочу удержать ее. Но у вас насчет нее другие планы, не так ли? Она нужна вам самому?»

— Хм. Ты не хочешь отвечать, шериф?

— Если ты спрашиваешь, узнал ли я что-нибудь новое о твоем прибытии в Сиэтл, то ответ будет отрицательный. Когда я вернусь, расскажу тебе все подробности, ладно?

Она рассмеялась, чего он и желал.

— Ты хочешь сказать, что я любопытна?

— Для человека, не являющегося полицейским, ты действительно любопытна. Но поскольку это касается твоей жизни, тебя можно извинить.

— Мне тебя не хватает, Бак.

Ее слова застали его врасплох и вызвали до боли сильное желание вернуться домой, к ней.

— Мне тебя тоже, дорогая, — тихо сказал он.

Один Бог знал, как ему не хватало ее.

Вечером он зашел к соседям и представился Хилари. Она была моложе, чем он ее себе представлял, года двадцать три, может, — двадцать четыре. Это означало, что Амелию она родила совсем юной. Хилари, как и ее дочь, была темноволоса и черноглаза, чуть более полутора метров ростом, разговорчива, дружелюбна и открыта.

Она рассказала, что познакомилась с Карли на третий день ее приезда в Сиэтл, когда та вселилась в соседнюю квартиру. Они быстро подружились, а Карли нуждалась в дружбе.

— Почему вы так подумали?

— Она была самым одиноким человеком из всех, которых я встречала, — ответила Хилари. — И поверьте мне, я знаю, что такое одиночество. Моя семья после развода отказалась от меня. Амелия и я живем только друг для друга. Но у Карли нет даже этого.

Они сидели возле обеденного стола и пили холодное пиво, а шестилетняя Амелия играла на бетонной площадке за раздвижными дверями. Квартира была такой же, как у Карли, может быть, немного попросторней. Зато, как сказала Хилари, у Карли не было Амелии, игрушки которой были раскиданы по всему дому.

— Какой она была до аварии? — спросил Бак, вновь сосредоточивая внимание на деле.

— Нервной. Знаете, мне кажется, что раньше она никогда не жила самостоятельно. Первое, что она сделала, так это установила замки на все двери и окна и никогда не выходила, не удостоверившись, что они все закрыты. Не выезжала, пока не установила телефон, и никогда не выходила по ночам. С работы шла прямо домой и не выходила до следующего утра.

— А вы не знаете, чего она боялась?

— Думаю, что мужчину. — Она рассмеялась. — Хотя, конечно, будучи недавно разведенной, я считала мужчин причиной всех женских бед.

— Но она никогда вам ничего не рассказывала, а вы не спрашивали?

Хилари допила пиво и запустила бутылку, как волчок.

— Карли была не тем человеком. Я всегда чувствовала, что некоторых вещей касаться нельзя. Не спрашивала ее о жизни в Техасе, не спрашивала, от кого она убегает и кого боится. Не то, чтобы когда-нибудь она просила меня не лезть не в свои дела. Просто она была такая. Замкнутая.

Бак поблагодарил ее и поднялся. Однако на полпути к двери обернулся.

— Упоминала ли она когда-нибудь при вас имя Лора?

Хилари подумала, потом покачала головой.

Поблагодарив ее еще раз, он вернулся в тихую и пустую квартиру Карли. Затем он приготовил себе суп из консервов, съел его в одиночестве за ее столом, посмотрел ее телевизор, помылся в ее ванной и залез в ее постель. За пятьсот миль отсюда она лежала в его постели, а он был здесь один.

Как она сказала, в этом было что-то неправильное.

И как только он вернется в Новер, ему придется это исправить.

Навсегда.

Отнюдь не все доктора являются седовласыми старцами, похожими на доктора Айболита. Время от времени Баку нужно было напоминать об этом, и доктор Джим Паркер сделал это. По оценке Бака, ему было немного за тридцать, у него были длинные светлые волосы, голубые глаза и загар яхтсмена. Он был обаятелен, под два метра ростом и мускулист. К тому же, если отсутствие обручального кольца на пальце что-либо означало, он был холост. Подарок для любой незамужней женщины Сиэтла. И, угрюмо подумал Бак, будучи доктором Карли три года назад, Паркер, возможно, лучше знаком с ее телом, чем он сам.

Ему не понравилась эта мысль.

Совсем не понравилась.

Когда Паркер прочитал письмо, которое подписала Карли, он искренне и открыто заговорил об аварии, полученных ею повреждениях и об оказанных ей медицинских услугах. Он рассказал о двух неделях сразу после инцидента, когда она подвергалась интенсивной терапии, и о следующих семи неделях, проведенных ею в отделении для тяжелобольных. Он не вставлял в разговор медицинскую терминологию, объясняя все ясно, но без снисхождения к собеседнику.

Как бы все сказанное ни было интересно — в конце концов они говорили о Карли, — пользы от этого было мало.

Пока Бак не заговорил о шрамах.

Ему не хотелось этого делать. Само упоминание о них расскажет доктору об их взаимоотношениях с Карли больше, чем ему нужно было знать. Более того, ему самому не хотелось думать о том, что они из себя представляют. Даже самому себе ему не хотелось высказывать отдаленные подозрения, возникшие у него после воскресной ночи, подозрения, которые после вчерашних разговоров только усилились. Ему не хотелось даже думать подобное о Карли.

Но он должен был спросить.

Он должен знать.

— У нее есть два шрама, — медленно и неохотно произнес Бак. — Один на бедре, другой на боку. Я не думаю, что они связаны с аварией.

Взгляд врача был прямым, сочувствующим и немного грустным. Он помолчал, потом глубоко вздохнул.

— Нет, не связаны.

— Они были у нее, когда она попала в госпиталь?

Тот кивнул.

— Можете ли вы приблизительно определить время их появления?

— В то время они были совсем свежими. Они даже не совсем зажили.

— Пять, шесть недель? Это совпадает?

Паркер снова кивнул.

— Вы знаете, какова их причина, не так ли, шериф?

Теперь была очередь Бака выглядеть сочувствующим и грустным.

— Да, знаю.

— И знаете также, что они были сделаны преднамеренно. — Откинувшись в кресле, доктор один за одним перечислил свои аргументы. — Карли не курит. Но если бы даже и курила, то, куря в постели, имея на себе майку или вообще ничего и выронив сигарету, вряд ли можно причинить себе подобное повреждение. До того как она поймала бы ее, та могла прокатиться немного, оставив более длинный, узкий и слабый ожог, чем эти. Ее ожоги были глубокими и зажженный конец сигареты был в прямом контакте с кожей. Сигарета не упала — ее там держали. — Он остановился, потом ровно произнес. — Кто-то насильно удерживал и жег ее.

Ожоги были небольшими, но Бак понимал, что они были чертовски болезненными. Кто-то жестоко и преднамеренно сделал это, — вероятно, человек, которого она знала. А может быть, и доверяла.

Понимание этого заставило его вздрогнуть, ощущения были неприятными. Он был полон бессильной ярости, потому что не было никакой возможности отыскать того, кто это сделал. Не мог разделаться с ним, заставить его пожалеть о том, что он родился на белый свет.

Бак одновременно был, как ни странно, рад амнезии Карли. Она забыла страх, который, должно быть, парализовывал ее тогда. Забыла о страшной боли, об отвратительном запахе горелой плоти, о жестоком удовольствии, получаемом человеком, который жег ее. Для нее шрамы были просто следами, маленькими изъянами на прекрасной коже.

Кто мог сделать это? Между исчезновением Лоры из Новера и появлением Карли в Сиэтле прошло всего лишь две недели. Где она была? Кого встретила? Который из ее мужчин — ее любовников — совершил это? Кто заслужил кару за такое обращение с ней?

— Все совпадает, — угрюмо пробормотал он. — Вчера я разговаривал с ее начальником и несколькими друзьями. Они сказали, что когда она появилась здесь, то была напугана. Она не въехала в квартиру, пока не были врезаны новые замки и в каждой комнате не установлено по телефону. Не выходила по ночам. Когда мужчины в офисе ухаживали за ней, она пугалась.

— В данных обстоятельствах это вполне естественно, — сказал доктор Паркер. — Ожоги и то, что она убежала откуда-то, доказывает, что с ней плохо обращались. То, что она боялась за свою безопасность, когда появилась здесь, указывает на то, что обидевший ее мог последовать за ней. Что она знала его. Что тот был другом или мужем, мужчиной, имеющим власть над нею. И что она боялась плохого обращения с его стороны.

Этого никогда не будет, сурово подумал Бак. Если она когда-нибудь вспомнит того, кто это сделал, а он найдет негодяя, ей больше не придется бояться его, потому что тот будет мертв. Бак убьет его.

Он обещает это.

 

12

Больница, в которой так долго пролежала Карли, представляла из себя комплекс высоких зданий, расположенных через дорогу от офиса доктора Паркера. В холле доброжелательный сотрудник направил Бака в службу информации, где после переговоров с дежурной, двумя секретаршами и наконец с самим главой администрации он получил разрешение поговорить с персоналом отделения для тяжелобольных неврологического корпуса. Помощник администратора провел его в нужное помещение, представил сидящей за столом старшей сестре и удалился.

— Вы хотите узнать о пациентке, которая лежала у нас три года тому назад? — Выражение лица сестры не было обнадеживающим. — Шериф… Логан, не так ли? У нас тут бывает масса пациентов. Каковы же шансы на то, что мы вспомним пациента спустя три года?

— Насколько я понимаю, она считалась, в своем роде… Необычным случаем. В своем роде медицинским чудом. Пролежала два месяца в коме и, очнувшись, полностью выздоровела, если не считать амнезии.

Выражение глаз сестры изменилось.

— Если бы вы сказали об амнезии с самого начала, я тут же вспомнила бы… Амнезия… Очень редкая вещь. Это запоминается. — Извинившись, она собрала у своего стола маленькую группу персонала, — как она объяснила, только тех, кто в то время работал на этом этаже.

Бак представился и сказал, что его интересует все, что они могут вспомнить о Карли, абсолютно все. Он знал, что он напрасно тратил свое и их время. По прошествии трех лет они, как и старшая сестра, могут вспомнить лишь что-то необычное. Но попробовать не мешало.

— Я не помню женщины с амнезией, — задумчиво сказала одна из женщин.

— А ты, случайно, сама ею не страдаешь? — поддела ее другая.

— Это не амнезия. Это старческий маразм, — сказал единственный мужчина в группе.

Бак прервал их пикирование, положив на стойку фотографию Лоры. Воцарилось молчание, каждый из группы изучал снимок. Потом первая женщина пробормотала:

— Да, я вспомнила.

— Которую из них? — спросила начальница.

Бак удивленно взглянул на нее.

— Что вы имеете в виду?

— Вам нужно подсказывать, шериф, — ответила она с упреком. — Сказали бы «амнезия», и я вспомнила бы. Сказали бы «близнецы», я тоже вспомнила бы. Росс тоже вспомнил бы. Та, здоровая, пару раз подъезжала к нему.

— Близнецы, — тупо повторил он.

— Да нет, — ответила маленькая женщина восточного типа. — Но они выглядели такими похожими, что мы их так прозвали. Я думаю, что они были родственниками. Это было похоже на встречу с привидением. Войдешь в комнату, видишь, как эта — как ее там? — Карли лежит в кровати без сознания, в гипсе, с наложенными швами и с трубками для переливания крови, а потом выйдешь в холл и натыкаешься на ее кузину. Фантастика.

Бак почувствовал, что у него дрожат руки. Он засунул их в карманы, но дрожь только распространилась по телу. Ему казалось, что после всего услышанного его стошнит; потом тошнота прошла, и пятнадцать лет полицейского стажа сделали свое дело. Он успокоился и продолжал задавать вопросы, выслушивать ответы и помогать им вспомнить.

Никто не помнил имени «близнеца» Карли. Нет, имя Лора Фелпс никому не показалось знакомым. Нет, она совсем не была разговорчивой и дружелюбной, не в пример обычным родственникам.

— Большинство наших пациентов находятся в крайне серьезном состоянии, — объяснила одна из сестер. — Это не операция и не сердечный приступ — кончилось благополучно и отправляйся домой. Эти люди попадают к нам надолго. Обычно члены их семей очень беспокоятся и им необходимо с кем-нибудь поговорить: хотят получить заверения, что их ребенок, супруг или родитель будет в порядке.

— Но этой кузине от нас ничего не было нужно, — продолжила вторая. — Кроме, конечно, Росса, — добавила она с улыбкой.

— Как часто она навещала Карли?

— Сначала каждый день. Иногда просто стояла у кровати и смотрела, но обычно все время говорила с ней.

— Говорила? — повторил Бак.

— Многие люди полагают, что люди в коматозном состоянии до какой-то степени могут слышать, что творится вокруг них, — сказала старшая сестра. — Мы много говорим своим пациентам. Все родственники делают это. Это обычное дело.

У него пересохло в горле. Работай профессионально, напомнил он себе. Записи можно посмотреть позднее.

— А когда пациент приходит в себя, помнит ли он, о чем ему говорили?

— Иногда. Думаю, каждый из нас видел подобное.

Несколько голов согласно кивнули.

— Вы сказали, что родственница вначале приходила каждый день. Потом что-нибудь изменилось?

— Да. — На этот раз заговорил Росс. — Спустя некоторое время она перестала приходить. Просто исчезла.

Кажется, она сделала из этого профессию, с горечью подумал Бак.

— В этом есть что-нибудь необычное?

— Нет. Трудно приходить и видеть, что кто-то, кого ты любишь, день за днем находится в одном и том же состоянии, не приходит в себя, не осознает, что ты здесь, — объяснил Росс. — Иногда только мать, жена или сестра продолжают приходить. Иногда сдается вся семья. Кто бы не лежал, даже ребенок. Люди продолжают жить своей жизнью.

Бак положил фотографию в конверт, поблагодарил их и спросил у старшей сестры, где ближайший телефонный автомат.

— Если это местный звонок, можете говорить отсюда. — Она поставила телефон на стойку и собралась было идти. — Да, шериф. А как там Карли?

Он слегка улыбнулся.

— Она прекрасно себя чувствует. Хорошо выглядит. Ничего не помнит.

— Передайте ей наши наилучшие пожелания, ладно? — уходя, попросила маленькая женщина.

Он позвонил в кабинет доктора Паркера и подождал, пока тот подошел к телефону.

— Что-нибудь еще, шериф? — спросил он.

— Пара вопросов. Было ли когда-нибудь отмечено, что пациент в коматозном состоянии может впоследствии помнить о том, что ему говорили во время пребывания в коме?

— Да, подтверждения этому были. Но не совсем так, как вы можете вспомнить разговор, услышанный вами три или четыре месяца тому назад. Это не настоящие воспоминания, а скорее их обрывки. Отдельные слова. Фразы.

— А описания чего-либо? Действия?

— Обычно лишь детали, но вообще это возможно.

— Еще одно. Знали вы, что в первые несколько недель пребывания в отделении для тяжелобольных к Карли регулярно приходила посетительница? Женщина, настолько похожая на нее, что их принимали за близнецов?

— Нет, не знал. В то время я был всего лишь одним из врачей, лечащих Карли. Я стал ее ведущим врачем только тогда, когда ее перевели из этого отделения. В мои обязанности не входило общение с ее родственниками или друзьями. — Он замолчал и сказал что-то в сторону, затем спросил — Это важно?

— Не знаю, — соврал Бак. — Спасибо за то, что уделили мне время, доктор.

Выйдя наружу, он глубоко вздохнул, но по-прежнему чувствовал себя неспокойно и напряженно. Его теории, касающиеся Лоры, оказались справедливыми, поскольку они касались ее, но он не ожидал разветвлений сюжета. Не предвидел таких проколов.

Он не ожидал существования двух женщин. На второй день пребывания Карли в городе его удивило, почему она так настроена против мысли о том, что она может быть Лорой. Она могла бы получить дом и семью, доказывал он ей, а она только смотрела на него.

— Вы не можете требовать от меня отказаться от собственной индивидуальности только потому, что, может быть, сумеете дать мне другую, — сказала она тихо и грустно.

Тогда он не обратил на это внимания. Он был чертовски уверен в том, что она Лора, ему оставалось только доказать это.

Вместо этого он доказал, что она не Карли.

А теперь, кажется, он доказал также, что она и не Лора.

Перемена имени не меняет человека, потому что у него есть память. У этой женщины было только имя. Заберите его у нее — и не останется ничего. Ничего.

А он сделал именно это. Он отобрал у нее имя, ее индивидуальность, и она осталась ни с чем.

Кроме его любви.

Не столь уж большая компенсация.

Следующий час Бак затратил на поиски доказательств того, что Лора была в Сиэтле и что именно она была той женщиной, которая посещала Карли в госпитале. На этот раз это получилось на удивление легко.

Понадобились только поездка в главное полицейское управление Сиэтла, предъявление документов и несколько минут, проведенные возле сидевшего за компьютером оператора, и доказательство было у него.

Лора Фелпс никогда не получала водительские права в штате Вашингтон.

Не регистрировала свой шикарный «корвет» в этом штате.

Но она получила две квитанции за неправильную парковку.

Возле госпиталя, который только что покинул Бак.

Во время пребывания там Карли.

 

13

Четверг был первым днем октября, но впечатление, будто сейчас ноябрь, подумала Карли, стоя на коленях у камина и подсовывая, как показывал ей Бак, скомканную газету под растопку. Ночью прошел сильный дождь, а утром все вокруг покрылось тоненькими иголочками льда. Если это осень, то хотела бы она знать, на что тут похожа зима. Коттедж, вероятно, весь укрывается снегом, как на рождественских открытках. Она сможет бродить по заснеженному лесу, слепить снежную бабу или, что еще лучше, уютно устроиться вместе с Баком перед пылающим огнем, укрывшись одеялом его бабушки.

Если этой зимой она будет здесь. Если он захочет иметь отношения с Лорой. Бумага была скомкана плотно и горела медленно, язычки пламени цеплялись за каждую складку и морщинку. Растопка, лежащая сверху на решетке, трещала и загоралась, испуская клубочки дыма и распространяя вокруг приятный запах. Карли закуталась в одеяло и, все время думая о Баке, начала поддерживать огонь, время от времени отпивая из кружки с горячим шоколадом.

Сегодня вечером он должен вернуться и обещал рассказать ей все. Она подозревала, что новости были плохими — слишком осторожно он говорил, когда звонил прошлым вечером. Что он узнал? Была ли она такой стервой, какой знали Лору до случившейся с ней аварии? Может быть, ее друзья из доброты не говорили ей этого? Узнал ли Бак еще какие-нибудь украшения из тех, что лежали в коробке на кухне? Обнаружил ли он одежду, туфли, безделушки, что-нибудь из того, что принадлежало бы Лоре?

Она должна сказать ему, что это не имеет значения. Она могла стать Лорой. В конце концов, это было имя, которое принадлежало ей. Лучше, чем ничего. Может быть, это и не так плохо. Он и Морин могут заполнить некоторые провалы в ее памяти. Конечно, это не то, что помнить, но через двадцать, тридцать или сорок лет она сможет поверить, что эти воспоминания действительно являются ее памятью, а не вторичным пересказом.

Камин уже разгорелся, когда зазвонил колокольчик у двери. Карли встала и уронила одеяло на пол. Если не считать вчерашнего короткого визита к Фелпсам, с той поры как уехал Бак, она ни с кем не встречалась, хотя и не скучала без компании. Единственным человеком, которого она действительно хотела видеть, был Бак.

На крыльце стояла Трина, замерзшая и сердитая. Карли пригласила ее войти, но та отказалась даже перейти порог.

— Мать хотела бы тебя видеть, — холодно сказала она.

— Она могла позвонить.

— Мне нужно было заехать в аптеку за ее лекарствами, и я сказала, что смогу забрать тебя. К тому же вчерашний дождь размыл дорогу. На своем автомобиле ты не подъедешь к дому.

Карли помедлила. Ей было жалко Трину. Она могла бы даже извиниться перед ней.

Но ехать с ней Карли не хотелось.

Должно быть, это было написано на ее лице, потому что Трина выругалась вполголоса.

— Я говорила ей, что ты не поедешь. Говорила, что тебе наплевать, что она больна и хочет тебя видеть. Говорила, что ты слишком эгоистична, чтобы провести с ней час или два, пока я не выполню ее поручения, но она уверяла меня, что ты изменилась. — Трина снова выругалась. — Ты изменилась ровно настолько, чтобы снова пробраться в ее жизнь и жизнь Бака, не так ли? А теперь, когда ты добилась этого…

— Я только надену туфли и куртку, — прервала ее Карли. Повернувшись, она прошла в комнату Бака, надела туфли и сняла куртку с крюка. Вернувшись в гостиную, она закрыла камин защитным сетчатым экраном, взяла сумочку и ключи от дома и, заперев дверь, села в автомобиль Трины, припаркованный позади автомобиля Карли.

— Пристегнись ремнем, — сказала Трина, заводя мотор. — С твоей привычкой попадать в автомобильные катастрофы тебе нечего делать в машине без ремня. — Она посмотрела на Карли долгим оценивающим взглядом. — Хотя тебе чертовски везет. Ты пережила обе без ущерба, не так ли?

— Обе?

Лора тоже попадала в аварию? Странно, что Бак никогда не упоминал об этом. Может быть, авария была небольшой. Может быть, он подумал, что она слишком незначительна по сравнению с последней.

— Тебе действительно необыкновенно везет. — Трина замолчала и повела машину по узкому проулку. Колеи казались немного глубже, чем раньше, и через каждые несколько метров по дну машины шлепали лепешки грязи. Трина оглянулась по сторонам и выехала на шоссе. Затем оглянулась на Карли почти дружелюбно. — Но ведь любая удача когда-нибудь изменяет…

По спине Карли пробежал холодок. Это была не угроза, если даже и прозвучала, как угроза, ощущалась, как угроза. Трина безобидна, помнишь? Она просто очень раздраженная и несчастная женщина.

— Конечно, ты была счастливее других, — продолжала Трина. — Если бы у твоей матери были мозги, ты вообще не должна была родиться. А если уж родилась, то умереть от голода в вашей нищете. Или замерзнуть в этой лачуге, которую Нора назвала домом. Тебе надо было умереть вместе с ней. Тебя должен был убить один из десятка мужчин, которых ты использовала. — Она тяжело вздохнула. — Лучше бы ты действительно умерла в озере.

Теперь Карли похолодела уже от подступающего страха. Озеро несло на себе знак зла. Оно было холодным, мертвым, пугающим местом. Почему она должна была умереть там? Может быть, это ревность? Может быть, Трина видела их с Баком у озера? Знает ли она, зачем они поехали туда?

— Что… — она прочистила горло. — Что ты знаешь об озере?

— О, пожалуйста, Лора, перестань играть, хорошо? Я чертовски устала от твоих игр! Можешь дурачить кого угодно, но меня, черт возьми, ты не одурачишь! Я знаю тебя! Я знаю тебя, запомни это!

С каждым словом она повышала голос, пока не перешла на крик, полный ненависти и злобы, заставивший Карли съежиться.

Взглянув по сторонам, Карли заметила, что они находятся на главной улице Новера, ведущей с севера на юг. Она перед этим раза два проезжала по ней с Баком, но не тогда, когда они ездили к дому Морин: та жила на западном конце города, а не на северном. Насколько знала Карли, с севера вообще не было дороги к дому Фелпсов, ни одной.

Трина, сидящая рядом, улыбалась и напевала про себя что-то непонятное. Сейчас она выглядела довольнее, чем Карли когда-нибудь ее видела, почти умиротворенной, но менее уравновешанной и более способной на решительный поступок.

— Куда мы едем, Трина? — спросила она, заставляя себя говорить спокойно. — Твой дом в другой стороне.

— Да, — любезно согласилась та. — В другой. Знаешь ли, я долго все обдумывала. Я не такая импульсивная, как ты. Я не стала бы выходить из себя и из прихоти покидать город. Не стала бы, устав от жизни в Сиэтле, возвращаться. Я планирую. Очень тщательно. Обдумывая каждую деталь.

— Конечно, ты это делаешь. Послушай, Трина, твоя мать ждет нас. Мы же не хотим, чтобы она беспокоилась, правда? Тем более, что она больна.

Трина оторвалась от дороги и раздраженно посмотрела на Карли.

— Ты совершенно меня не слушаешь, правда? После лекарств, принятых утром, она спит мертвым сном. До середины дня ее ничто не разбудит, а к этому времени я покончу с тобой. Это будет нетрудно. Сделаю это, потом вернусь к дому Бака, упакую твои вещи в автомобиль и отгоню его подальше — я уже выбрала местечко. Там его никогда не найдут. Он подумает, что ты снова убежала. Подумает, что глупо было опять доверяться тебе и что ему надо прислушиваться ко мне, потому что я, без сомнения, лучше подхожу ему.

— Это не пройдет, Трина, — сказала Карли, чувствуя, как дрожит от страха ее голос. — Скоро должен вернуться Бак. Он вернется скорее, чем ты сможешь все упаковать. Он поймет…

— Еще одна ложь, Лора. Бак должен вернуться вечером. Ты сама это сказала, а я позвонила в его офис и перепроверила. До шести часов его не будет в городе. А это достаточный срок.

Руки Карли дрожали. Грудь болела, как будто легким не хватало воздуха. Безобидная? Она убедила себя, что эта женщина безобидна? Да она собирается убить ее! Чтобы это выглядело так, как будто она снова исчезла, опять убежала от Бака.

О Боже, она не хочет умирать. Не хочет, нет. Наконец-то она поняла, что значить любить кого-нибудь. Пожалуйста, Боже, молила она. Не дай этому случиться.

Бак не трогался с перекрестка, хотя давно уже зажегся зеленый свет, и водитель позади него нетерпеливо сигналил. Желтая машина, только что свернувшая на главную улицу, принадлежала Трине — он знал ее достаточно хорошо, чтобы узнать даже за квартал, — и та сидела за рулем.

А рядом с ней сидела Карли.

Почему? Он же говорил Карли держаться от Трины подальше. Предупреждал, чтобы она не имела с ней дела в отсутствие его или Морин.

Но он также сказал ей, что та безобидна.

Стук в окно прервал его мысли. Опустив его, он увидел одного из своих помощников.

— Извините, шериф, — сказал молодой человек. — Я не думал…

— Дай мне свою рацию, — потребовал он. — И пистолет.

— Что?.. Но, шериф… — хотя и протестуя, помощник отстегнул передатчик от пояса и протянул его, затем передал пистолет. — Куда вы собрались? В чем дело? Не нужна ли вам…

Не дав ему окончить, Бак тронулся с места, резко развернувшись перед самым носом машины своего кузена Пита. Впереди себя, на отдаленном повороте, он увидел машину Трины. Куда она направляется, удивился он, мысленно перебрав дома, расположенные в этой части города. Там не было ничего особенного: пара ранчо, несколько заброшенных домов и участок государственного лесного массива, уходящий за пределы округа. Куда же, черт побери, направляется Трина?

И какого дьявола Карли едет с ней?

Ему надо было позвонить, когда он сменил этим утром рейс. Надо было сказать, что вылетает раньше, что узнал в Сиэтле все, что нужно, и возвращается домой. Но когда он выходил из ее квартиры, было еще рано — не было даже шести часов — и он не захотел тревожить ее сон, решив преподнести ей сюрприз, может быть, застать Карли в постели, а если нет, то заманить ее туда. Черт бы побрал все сюрпризы!

Он старался соблюдать необходимую дистанцию между машинами. Периодически машина Трины исчезала за поворотом извилистой дороги, и его сердце начинало биться чаще, пока он сам не поворачивал, и она снова не появлялась в его поле зрения. Правя одной рукой, он вытащил рацию другой и соединился с диспетчером. Помощник уже добрался до участка, чтобы сообщить о его странном поведении, и Харви был на месте.

Он быстро объяснил, где он и почему, и попросил того последовать за ним.

— Могу поехать я, — услышал он голос одного из добровольных помощников, включил микрофон и приказал всем, кроме Харви, оставаться на месте. Может быть, он напрасно паникует. Может, Трина и Карли выехали на обычную прогулку, однако инстинкт подсказывал ему, что это не так. А если Карли в опасности, единственная поддержка, в которой он нуждался, единственный человек, которому он действительно доверял, который не будет увлекаться и не ухудшит ситуацию, был Харви.

Бак только что отложил рацию и сделал еще один поворот, как увидел машину Трины, стоящую у дороги. Обочина тут была широкой, оставляя место для парковки и давая начало нескольким редко используемым тропинкам через лес. Три вели направо, одна налево. Мгновение Бак просто стоял здесь, во рту его пересохло. Кроме гулкого стука сердца он ничего не слышал: ни голосов, ни звуков шагов. Как далеко ему придется пройти по каждой тропинке, чтобы убедиться, что он идет не туда? У них и так была хорошая фора, а его неправильный выбор значительно увеличит ее.

Он двинулся направо. Метров через пятьдесят тропа разветвлялась на три. Одна вела на север, некоторое время следуя вдоль шоссе, а затем исчезая за деревьями. Вторая загибалась к востоку, третья шла на юго-восток. Когда-то он прошелся по каждой, знал, где они кончаются, как далеко ведут, насколько удобны для ходьбы. Знал также, что одинокая тропа с другой стороны дороги была самой длинной, тяжелой и, вследствие своей сложности, наименее людной.

Они пошли именно по ней.

Другой возможности не было. Если Трина хочет что-то сделать с Карли, — а по какой другой причине она могла ее сюда привезти? — она, разумеется, выберет самое уединенное место, где никто не бывает. Начало пути было обманчиво простым, пологий подъем на холм, но после вершины идти становилось все сложнее. Густой подлесок, валуны, осыпающиеся склоны холма и крутые овраги затрудняли путь, а вознаграждение за это было минимальным: красивые виды отсутствовали, лес тоже не обещал ничего особенного, живность скрывал подлесок.

Он связался с Харви по рации и объяснил, где находится и что собирается делать, попросив помощника проверить тропинки по другую сторону дороги. Харви, который был прирожденным охотником, сделает это лучше, чем он. Помощник заметит свежие следы — сломанные ветки, еле заметные следы ног, которые Бак мог легко пропустить.

На вершине холма он остановился, прислушиваясь. Он слышал звуки собственного дыхания, неровного и тяжелого, стук сердца, вызванный страхом, небольшой усталостью или тем и другим, слабый шелест колеблемых ветром сосен. И где-то, далеко впереди, раздался звук, похожий на шум осыпающихся под чьим-то весом камней, за которым последовал еле слышный звук голосов.

Бак убедился, что пистолет был за поясом. Рация лежала в кармане куртки, антенной вниз, и была отключена, чтобы неожиданный вызов или помехи не выдали его присутствия.

Они находились всего в пяти минутах ходьбы от него. Карли не была одета для лесной прогулки. А может быть, она специально задерживает Трину, может быть, она заметила его позади них на шоссе и дает ему шанс прийти на помощь.

К тому же после всего пережитого она, вероятно, не захочет сдаваться просто так. Она не хочет умирать.

И он, черт возьми, не позволит ей умереть.

Бак рванулся вверх по оврагу к скалистому краю. Там он обнаружил происхождение слышанного им ранее шума. Под тяжестью Карли часть склона обрушилась, протащив ее вниз. Бак понял, что это была Карли, потому что узнал ее красную матерчатую туфлю, лежавшую далеко внизу и ярким пятном выделявшуюся на осенней траве. Когда два дня назад он уезжал в Сиэтле, туфли также выделялись на полу его спальной комнаты.

Матерчатые босоножки не приспособлены для лазания по кручам, а теперь, с одной оставшейся туфлей, Карли стало еще тяжелей. Это замедлит их и облегчит ему поиск.

Боже милостивый, пусть он окажется легким.

И своевременным.

— Ладно. Дальше не нужно.

Карли, прихрамывая, остановилась и прислонилась к ближайшему дереву. Правая нога так замерзла, что она почти не чувствовала боли. Бедро, на которое она упала, ныло.

Отдышавшись, Карли оглядела место, на котором Трина собралась убить ее. В машине она говорила, что все обдумала, каждую деталь. Наверное, так оно и было. Место было отдаленным. По состоянию тропинки было видно, что ходили по ней редко. Наступила зима, и потому почти не было сомнений в том, что тропой не будут пользоваться до самой весны, когда исчезнут следы их пребывания здесь.

С одной стороны площадки была видна яма, судя по кучке земли, возвышающейся к ее краям, вырытая совсем недавно. Карли бросила на нее взгляд и, почувствовав острый приступ страха, отвела его. Но тут же ее глаза вновь обратились туда.

К ее собственной могиле.

Она была узковата, но какое ей дело? Ей будет уже все равно. Могила имела фута четыре в длину, два в ширину и фута три в глубину. Но сообщений о трупе, найденном в неглубокой могиле, не будет. С одной стороны находилась вынутая из могилы земля, а с другой лежали кучки камней, сосновой хвои и веток. Когда Трина закончит прикрывать могилу — ее могилу! — всем этим, кто бы ни посмотрел туда, он никогда не догадается, что здесь земля была потревожена.

— За что, Трина? — спросила она, обращаясь к другой женщине. — Из-за Бака? Ты хочешь убить меня из-за него?

— Это только одна из причин. Знаешь, я всегда ненавидела тебя. Даже когда ты была маленькой, когда я не знала, что такое ненависть, по отношению к тебе у меня не было других чувств. Незаконная дочь городской бродяжки. Твоя мать даже не знала, кем был твой отец, потому что спала со многими. Ты была бедна, бездарна, но всегда получала все, что хотела. А то, что ты хотела, обычно принадлежало мне.

Карли подумала, не удастся ли ей спастись, если она побежит, но тут же отвергла эту идею. В этой дикой, каменистой местности, в одной туфле, усталая и пораненная, она не сможет соревноваться с Триной, одетой в крепкие походные башмаки и знакомой с окрестными лесами.

И ей не выстоять против маленького пистолета, лежащего в кармане Трины.

— Мне жаль, что ты несчастлива, — сказала Карли, стараясь не показать, что она в панике. — Жаль, что все так обернулось. Мне жаль, что обидела тебя. Однако…

— Зачем ты вернулась? — требовательно спросила Трина. — После того раза ты знала, что я обязательно убью тебя. Зачем ты приехала? Из-за Бака? Ты не могла без него? Или ты подумала, что случившееся на озере было случаем?

— Я… я не понимаю, о чем ты говоришь. — Карли дрожала. Ее куртка плохо спасала от здешнего холода, а солнечный свет не проникал сквозь плотный полог раскинувшихся наверху сосновых крон. Она попыталась сопротивляться холоду, не обращать внимания, собраться с силами, чтобы выжить, но ничего не получалось. Карли дрожала с ног до головы. — А что случилось на озере?

— Амнезия очень удобная вещь, не так ли? Нужно только с невинным видом говорить беспомощным голоском: «Я не знаю. Я не помню». — Трина мрачно улыбнулась. — Но твой маленький спектакль не обманул меня. Я знаю, что это очередная игра, обман. Знаю, что ты лжешь. Я знаю, что ты помнишь все — как ты обращалась с Баком. Как обманывала его. И как отняла его у меня.

Она подошла поближе и понизила голос. Теперь он звучал доверительно, почти дружески.

— Я знаю, ты помнишь, что случилось в тот день на озере. Тогда я спланировала не так хорошо. Наделала ошибок. Когда ты позвонила из Сиэтла и сказала, что возвращаешься, у меня было мало времени.

— Значит, ты… — Карли начала догадываться, и это напугало ее больше, чем все остальное. — Ты поехала туда со мной. В моей машине.

Трина самодовольно и снисходительно улыбнулась.

— А, так ты все-таки помнишь. — Так же быстро, как и появилась, ее улыбка исчезла, и на лице отразились тревога и раздражение. — Но мне надо было оказаться дома до прихода матери. Я должна была пройти весь путь от озера пешком. Ты всегда смеялась над моим увлечением бегом трусцой, помнишь, кузина? Ты говорила, что это так не по-женски. Что тебя никто не заставит появиться в такой одежде и потеть на людях. Но ты никогда не смогла бы добраться домой от озера, во всяком случае, так быстро, как это сделала я.

Карли облизала губы, но холодный ветерок вновь высушил их.

— Значит, мы поехали к озеру на моей машине. Я… я не помню, что произошло дальше. Моя голова… — она указала на шрамы на лбу.

— Это авария, — решительно сказала Трина. — Я хотела разбить твое лицо. Ты знаешь это? Всю свою жизнь я слышала, как красива моя кузина Лора. Видела, как мужчины смотрели мимо меня, когда ты стояла рядом, как будто я вообще не существую. Слышала, как эти мерзкие городские старые клуши говорили о бедной Трине, которая не идет ни в какое сравнение с Лорой. Прекрасная Лора. Милая Лора. Великолепная Лора. Боже, как я это ненавидела! Я хотела разбить твое лицо так, чтобы никто никогда не смог назвать тебя красивой.

Она вздохнула, уголки ее рта опустились вниз.

— Но я не смогла сделать этого. Как бы я тебя ни ненавидела, каким бы дьяволом ты ни была, я не смогла коснуться твоего лица. И я ударила по затылку. С моей стороны это был деликатный поступок, не правда ли, принимая во внимание то, что ты осталась жива?

Карли не знала, говорит ли она серьезно и нужно ли ей отвечать. Подняв дрожащую руку, она сделала Трине знак продолжать.

— Пока что результаты не очень хороши? — зловеще улыбнулась та. — Я ударила тебя сильно, достаточно сильно, чтобы сбить с ног и лишить сознания. Потом я засунула тебя в твою машину, твой драгоценный маленький «корвет», которым ты так гордилась перед всеми, и столкнула машину в озеро. Автомобиль был таким маленьким, таким легким. Один сильный толчок, и он поехал по холму как миленький. Всплеск воды — и он пошел ко дну.

— А ты стоишь и смотришь, как он тонет вместе со мной. Но у тебя мало времени, поэтому пора уходить. Надо возвращаться домой.

— А ты спасаешься. Несмотря ни на что, ты спасаешься. Если бы только у меня было побольше времени, — сказала Трина, с сожалением вздыхая.

Но на этот раз у нее сколько угодно времени, подумала Карли, стараясь проглотить стоящий от страха комок в горле. На этот раз она отыскала уединенное место, вырыла могилу, придумала объяснение отсутствию Карли.

На этот раз она собирается застрелить ее и похоронить под трехфутовым слоем каменистого грунта.

На этот раз она собирается преуспеть.

— Пройди туда, пожалуйста, — потребовала Трина, вытащив револьвер из кармана. Он был маленький, не больше ладони, но выглядел достаточно грозно.

Карли обомлела.

— Нет.

Трина направила оружие на Карли.

— Ты превратила мою жизнь в ад с тех пор, как родилась. Не мешай хотя бы на этот раз. Сделай, как я сказала.

Карли покачала головой. Трина все равно застрелит ее. Она не собирается подходить к ожидающей ее могиле и после выстрела упасть в нее.

— Ты не уйдешь, Лора. На этот раз я не ошибусь. Я застрелю тебя, посмотрю, как ты умираешь, и закопаю. Больше ты никому не причинишь зла, особенно мне.

— Если хочешь убить меня, убивай, — сказала Карли, чувствуя, что сердце вот-вот остановится, что страх убьет ее гораздо раньше, чем пистолет Трины. — Но я не собираюсь упрощать тебе задачу. Этого не будет.

Та пожала плечами.

— Мне все равно, где ты умрешь, Лора, главное, чтобы это случилось. У меня этот пистолет много лет, Бак сам учил меня стрелять, и я очень хорошо умею с ним обращаться. В нем шесть патронов…

— А в моем пятнадцать.

Когда Бак вышел из-за деревьев, колени Карли подкосились, и она, обмякнув, рухнула на землю. Нацелив одолженный пистолет в голову Трины, Бак быстро взглянул на Карли, убедился, что с ней все в порядке, и снова повернулся к Трине.

— Отдай мне свой пистолет, Трина, — скомандовал он ледяным голосом.

Та не ослабила хватку.

— Я не могу сделать этого, Бак. Неужели ты не видишь? Она провела меня в прошлый раз. Заставила поверить, что умерла, а сама уехала и смеялась надо мной. Все эти три года она издевалась надо мной. На этот раз я должна убить ее — ради тебя, ради матери, ради себя самой и во имя всего на свете. Ей лучше умереть, ты знаешь это. Нам всем будет лучше, когда она умрет.

— Она уже мертва, Трина, — спокойно сказал Бак. — Лора действительно умерла. Это Карли.

Трина бросила на него недоверчивый взгляд.

— Нет! Это часть ее лжи, Бак! Именно поэтому она и должна умереть!

— Когда ты с Лорой была на озере?

Она была настолько разъярена и полна ненависти, что должна была подумать, прежде чем ответить.

— В декабре. За несколько недель до Рождества. Она приехала домой на праздник.

— Перед Рождеством Карли лежала в госпитале в Сиэтле. Она пробыла там с середины ноября до начала февраля. Была в коме. Трина, она не Лора. Похожа, но не она. — Бак остановился, чтобы дать ей время понять это, потом снова потребовал: — Отдай мне пистолет, Трина. Пожалуйста.

Та как будто собралась подчиниться, потом внезапно передумала.

— Ты лжешь. Стараешься защитить ее. Ты опять позволил ей завладеть собой и, как и раньше, сделаешь для нее все!

Бак жестом показал Трине на пистолет, который держал в нескольких дюймах от ее головы.

— Не вынуждай меня стрелять, Трина. Подумай, что будет с твоей матерью. Подумай обо мне. Ты заставишь меня убить друга.

Позади послышался звук шагов — Бак знал, что это был Харви, но не отрывал глаз от Трины. Его лицо выражало многое: гнев, сожаление, неуверенность и, наконец, облегчение. Такое облегчение… Несколько мгновений спустя глаза ее наполнились слезами, она опустила руку и протянула пистолет Баку. Взяв его, он опустил свой и отошел в сторону, давая Харви возможность надеть ей наручники.

Сгорбившись и дрожа, Карли все еще сидела на холодной земле. Бак подошел и наклонился над ней. Сняв пальто, он закутал ее, потом бережно поднял. Она не плакала, оказавшись сильнее, чем он представлял себе, но дрожь продолжала ее бить даже после того, как она согрелась. Бак держал ее в объятиях, ласкал и шептал ободряющие слова.

Наконец она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Ее глаза, как и глаза Трины, выражали предельное отчаяние.

— Я не Карли, — прошептала она.

Он молча покачал головой.

— Но я также и не Лора, правда?

Сожалея, что не может преподнести эту новость в более подходящей обстановке, Бак покачал головой опять.

Последние силы покинули ее. Чтобы услышать ее шепот, Баку пришлось нагнуться ниже.

— Это означает, что я никто. — У нее вырвался истерический тихий смешок. — Точно, как сказала Трина.

 

14

На озере было холодно, холоднее, чем в обычный октябрьский день. Бак стоял на берегу, засунув руки в карманы и, прищурившись, смотрел на воду, из которой вылезали ныряльщики в мокрых гидрокостюмах. Они показали знаками, что машина подцеплена, и Харви махнул машинисту лебедки. Барабан с туго натянутым тросом медленно начал вращаться, с напряжением преодолевая вес машины и сопротивление воды.

Когда над поверхностью показался красный багажник «корвета», позади Бака раздался шум собравшейся на холме толпы. Чем ближе машина подползала к кромке берега, тем легче было ее тащить, и наконец лебедка вытянула маленький автомобиль на берег.

Бак долго стоял неподвижно. Он знал, что найдут внутри него, и не был уверен, что сможет перенести это. Он ненавидел Лору, это так. Очень часто ему хотелось, чтобы она умерла, настолько измучен он был ею, но осуществить это желание…

Рядом с машиной стояли два ныряльщика, рослые молодые парни из Миссоулы, всегда добровольно соглашающиеся помочь в подобных случаях, и один из его помощников. Чуть в стороне держался Харви с фотокамерой, готовясь сделать протокольные фотоснимки. Рядом с ним стоял доктор Томас и три человека из местного похоронного агентства, которые должны были перевезти останки в криминологическую лабораторию штата для экспертизы.

А на вершине холма, обняв за плечи Морин и выказывая ей участие, в котором так нуждалась сама, стояла Карли.

Прекрасная, чистая Карли.

Карли, чье имя, чью индивидуальность, даже чувство ощущения себя он украл.

Карли, которая сказала в горестном отчаянии: «Это означает, что я никто».

Бак медленно направился к машине. Из нее вытекала вода, образуя маленькие ручейки, стекавшие обратно в озеро. Сверкающая красная поверхность автомобиля была сейчас покрыта грязью и тиной. Стекла были подняты и покрылись в воде полупрозрачной пленкой. Собравшись с силами и сдерживая тошноту, Бак заглянул внутрь.

Тело Лоры, скрючившись, лежало на водительском сиденье, ремень безопасности удерживал его. Бак узнал юбку и красную шелковую, с глубоким вырезом блузку.

Это было все, что он мог опознать.

Трина сказала, что хотела разрушить лицо Лоры. Она добилась своего. На то, что когда-то было так прекрасно, нельзя было взглянуть без содрогания. То, что было несколько лет назад мечтой любого мужчины, теперь могло присниться только в кошмарном сне.

— Бак? Ты в порядке, сынок?

Рядом с ним стоял Харви.

— Да, — ответил тот, но в ответе прозвучали нотки неуверенности. Он не был «в порядке». — Скажи Джансену, чтобы он убрал отсюда людей. Можешь начинать снимать.

А он должен был взобраться на холм и сказать Морин, что Лора, несносная Лора, соблазнительная и очаровательная Лора была мертва.

Когда он поднялся на холм, его помощники оттесняли людей за вершину, вниз к автомобильной стоянке. Всех, кроме Морин и Карли. Им позволили остаться.

Морин, казалось, постарела лет на двадцать. Ее глаза потухли, были пусты. В последние десятилетия все ее внимание было сосредоточено на двух людях — Трине и Лоре. А сейчас Трина находилась в тюрьме за убийство Лоры. Морин — хорошая женщина, с жалостью подумал Бак, слишком хорошая, она не заслужила, чтобы на ее долю выпали такие страдания, и во внезапном приступе ярости он проклял Трину и Лору. Проклял и себя.

Когда он подошел к женщинам, необходимости в объяснениях не было. Старая леди взглянула на него и прочла ответ в его глазах. Тихо всхлипнув, она отошла, оставив их наедине с Карли, которая выглядела такой бледной и хрупкой, — этой женщиной, которая не согнулась перед убийцей с пистолетом в руке!

— Поезжай с Морин домой, ладно? — попросил Бак, чувствуя, что голос его звучит резко и отчужденно. — Побудь с нею.

Карли кивнула. Казалось, она хотела что-то сказать, но не нашла слов. Вместо этого она протянула руку и нежно погладила его по щеке. Это было всего лишь легкое прикосновение, но оно сказало Баку об очень многом: самое страшное позади и теперь наступило время уделить время их любви.

— Я позвоню тебе.

Кивнув, она убрала руку и пошла вслед за Морин. А он с усталым вздохом двинулся вниз. И в последний раз на встречу с Лорой.

Карли сидела на плетеном диванчике на крыльце дома Морин, смотрела, как постепенно светлеет небо, и думала, куда же пропал Бак, что он делает. Когда позвонит ей?

Как он себя чувствует?

Вчерашний день был для него тяжелым. Он ненавидел Лору, и бывали случаи, когда он желал ее смерти. Но Карли знала, что эти желания рождались от гнева, разочарования и невозможности что-либо сделать. На самом деле он не хотел, чтобы она умерла. Отдал бы свою жизнь, чтобы защитить ее.

Но этого ему сделать не удалось, и Бак, вероятно, винит в этом себя. Винит себя и в том, что случилось вчера в лесу, и в копании в жизни Карли, приведшем к тому, что она потеряла имя и биографию.

Когда он позвонит, она скажет ему, что он не имеет никакого отношения к смерти Лоры. Желания не обладают магической силой.

Карли вспомнила, как Бак предупреждал ее, чтобы она не оставалась наедине с Триной, а она отнеслась к этому невнимательно. Она не вняла своему инстинктивному чувству, говорящему ей, что Трина опасна, и чуть было не заплатила жизнью за легкомыслие. Что касается имени… Что ж, Бак предлагал ей прекратить поиски, но она толкала его на их продолжение. Если ей не нравится то, что он узнал, ей некого винить, кроме себя.

И этим холодным пятничным утром, когда восходящее солнце разливает нежно-розовое сияние по холмам на востоке, она так радовалась жизни, что отсутствие имени казалось ей несущественным, не хотелось винить никого ни в чем.

Она уселась поудобнее, и диванчик скрипнул под ней. Одетая в платье и халат, одолженные ей Морин, и уютно устроившись под одеялом, которое взяла в своей комнате, она чувствовала себя тепло и умиротворенно.

Маленькое облачко пыли, движущееся вниз по склону холма, говорило о прибытии первого посетителя. Сегодня, как сказала ей Морин, будет много народа. Все ее друзья приедут выразить сочувствие, а враги — хотя Карли не могла представить себе, что у старой леди есть хоть один, — прибудут с острыми языками и жадными до чужих несчастий глазами. Но для гостей было еще слишком рано. Большинство жителей города, как и Морин, еще спят.

Довольно улыбаясь, Карли узнала машину Бака и поплотнее завернулась в одеяло. Даже если он приехал по делу, чтобы расспросить ее или поговорить с Морин, все равно он уделит ей немного времени! Хотя бы поцелуй, взгляд, тихое «как поживаешь?»

Бак припарковался на нижней площадке и вскоре появился на лестнице. Он успел переодеться в форму: широкополая шляпа затеняла лицо. По тому, как он двигался, она поняла, что он совсем не спал. Устал физически и морально.

Когда Бак вошел, то не сел ни в одно из стоящих рядом кресел, а предпочел стоя облокотиться на перила.

— Ты рано встала, — сказал он охрипшим голосом.

— Не могла заснуть.

— Я тоже не мог уснуть. — Он провел рукой по небритому подбородку, потом снял шляпу и пригладил волосы рукой. — Из ФБР пришел ответ по поводу твоих отпечатков пальцев. Они там не числятся. Твоя карточка социального обеспечения была выдана в Монро, штат Луизиана. Если начать оттуда…

Карли вежливо прервала его:

— У тебя все нормально?

Он посмотрел на нее пустыми глазами, потом они словно ожили, в них стали видны боль, смущение, жалость, чувство вины.

— Извини, — прошептал он. — Ради Бога извини, дорогая.

Откинув одеяло, она встала, подошла к нему и обняла, положив голову на плечо Бака. Она ничего не сказала, а просто прижалась к нему, стараясь успокоить. Его била нервная дрожь, тело было напряжено, и он дышал так, словно пробежал не одну милю.

— Этой ночью я ездил в Хеленс, чтобы идентифицировать ее тело, — наконец сказал он. — Вернее, останки… Единственно, что я смог опознать, была ее одежда, украшения и сумочка, которую нашли в машине.

Постепенно успокаиваясь, он поднял к себе лицо Карли и легко погладил ее по голове.

— Уехав отсюда, Лора попала в Сиэтл. Каким-то образом встретила там тебя. Может быть, у вас были общие знакомые, а может, это была случайная встреча. Никто из твоих друзей не знал о ее существовании, а это значит, что она вела себя осторожно. После того, как ты попала в аварию и оказалась в отделении для тяжелобольных, она стала навещать тебя. Она разговаривала с тобой, и, зная Лору, думаю, что говорила она о себе.

— Поэтому-то я так много знаю о ней?

Он кивнул.

— Доктор Паркер и сестры, с которыми я разговаривал, сказали, что пациенты в коматозном состоянии иногда помнят то, что слышали.

— Почему я ее так интересовала? Она была не та женщина, которая имеет подруг. Почему именно я?

Бак осторожно провел кончиками пальцев по ее виску.

— Потому что ты выглядела так же, как она. Тебя легко можно было принять за нее. Я не думаю, чтобы Лора питала к тебе какие-либо дружеские эмоции. Красивые женщины вызывали у нее агрессивные чувства. Красивая женщина, выглядевшая точно так же, как она, могла показаться ей угрозой и в то же время вызвать любопытство. Вероятно, у нее были на тебя виды — может быть, ничего определенного, просто мысль о том, что ты в подходящий момент можешь оказаться полезной.

Так значит, мне была предуготована роль в осуществлении замыслов Лоры, подумала Карли. Не вызывало сомнения, что замысел Лоры повредил бы кому-нибудь — возможно, самой Карли или Баку, возможно даже — Морин и Трине.

Снова крепко обняв Карли, Бак погрузил лицо в ее волосы.

— Боже мой, я так виноват перед тобой! Из-за меня ты чуть не умерла. Ты потеряла единственное, что у тебя осталось: я знал, как важно для тебя было имя, и все-таки отнял его у тебя. Я отнял у тебя все.

В ее улыбке были одновременно и горечь, и радость.

— Имя — это всего лишь имя, — прошептала она. — Самое важное, — это ты, Бак. Пусть я не знаю своего имени. Ты возместил мне все утраты. Ты отдал мне себя. Свое тело. Свою нежность. Свою заботу. — Карли снова улыбнулась, в глазах ее стояли слезы.

Бак посмотрел на нее напряженным взглядом темных глаз.

— Останься со мной, Карли. Я знаю, что это не Сиэтл. Знаю, что с этим городом у тебя связаны неприятные воспоминания. Но ты, может быть, сможешь найти себе новую работу, приобретешь новых друзей, а я сделаю все, что в моих силах, чтобы у тебя появились более приятные воспоминания. Пожалуйста, останься со мной.

Ее улыбка выражала бесконечное счастье.

— Это что, предложение, шериф? Но ты знаешь теперь, что я не Лора… — добавила она с ноткой печали в голосе.

— А я никогда и не хотел, чтобы ты была ею.

— У меня даже нет имени.

— Карли — прекрасное имя, а фамилию я дам тебе свою. — Он нежно коснулся ее головы. — Ты выйдешь за меня? — спросил он охрипшим от волнения голосом.

— Ты меня любишь? — шепнула она.

Бак смотрел на нее. Неужели она не знает, что он любит ее и будет любить всегда? Не понимает, что она — единственная женщина, которую он когда-нибудь желал? Потом он заметил в ее глазах уверенность. Она знала ответ на свой вопрос. Просто она хотела услышать его от Бака.

— Я люблю тебя, Карли.

— Тогда я выйду за тебя.

Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его, но он ласково отстранился.

— Это все, что ты хочешь мне сказать?

— Я всю жизнь ждала этого. Тебя. — Она опять улыбнулась улыбкой, которая слепила ему глаза, задерживала дыхание, трогала до глубины души своей чистотой.

— Я люблю тебя, шериф. Я всегда буду тебя любить.

И тогда он дал поцеловать себя.

 

15

Тихо насвистывая, Бак уселся за рабочий стол и взялся за лежавшую на нем почту. Обычно Харви открывал и разбирал ее для него, но сегодня старика не было, и дежурный свалил ее всю ему. Все было, как всегда: уведомление о семинаре в Бьютте, пара каталогов оптовых магазинов, несколько оперативок на пропавших без вести, прошение о предоставлении работы от молодой женщины из Келлога. Он выбрал оперативки и начал просматривать их.

Шестилетний ребенок, украденный, как полагают, вышедшим из тюрьмы отцом.

Пятнадцатилетняя девочка, исчезнувшая по дороге в школу.

Семидесятитрехлетний старик, убежавший из приюта для престарелых, и тридцатитрехлетняя женщина, пропавшая в Новом Орлеане. В прошлом месяце исполнилось уже четыре года, как она пропала.

Бак отложил оперативку, даже не взглянув на фотографию, посмотрел в окно и в ушах его зазвучал голос Карли:

«Луизиана. Я не возражала бы быть оттуда. Мне нравится южная кухня. Думаю, что я полюбила бы Новый Орлеан. Обожаю особняки старого Юга».

Он и раньше предлагал просмотреть прошлогодние запросы, но Карли сказала «нет». Не важно, что с ней было раньше. Ее жизнь была здесь, рядом с ним. И будущее тоже. Он согласился с этим без большого сопротивления. По-своему он тоже боялся того, что мог найти в прошлом Карли. Вдруг у нее есть семья, которая захочет, чтобы она вернулась? А если там есть муж? Или, Боже упаси, дети?

Она не возражала против неизвестности, а он предпочитал неизвестность неприятным известиям. Они оба затаились.

Бак медленно вновь взял оперативку и заставил себя взглянуть на фотографию. Она была черно-белой, зернистой и плохого качества. На ней была изображена красивая женщина со светлыми волосами и испуганными глазами, женщина, на лице которой лежала печать несчастья.

Это была фотография его жены.

Текст, который включал в себя описание внешности, был коротким. Эллен Мэннинг исчезла из Нового Орлеана второго октября, четыре года и почти пять недель тому назад. Перед исчезновением она продала свой автомобиль и заложила несколько драгоценных изделий. Предполагалось, что она исчезла по своей воле. Внизу стоял адрес и телефон частного детективного агентства в Новом Орлеане.

Бак заставил себя повернуться, снять телефонную трубку и набрать одиннадцатизначный номер. Но, когда ему ответили, он чуть было не повесил трубку. Вместо этого каким-то чужим голосом он попросил подозвать лицо, указанное в оперативке.

— Говорит шериф Бак Логан из Новера, штат Монтана, — решительно сказал он. — Я получил оперативку из вашей конторы на женщину по имени Эллен Мэннинг. — Он опять запнулся, закрыл глаза и выпалил. — У меня, возможно, есть о ней некоторые сведения.

Эллен Мэннинг была единственным ребенком в богатой семье. Она прожила всю жизнь в Новом Орлеане, выросла там, окончила колледж, похоронила родителей и вышла замуж.

И оттуда же бежала четыре года тому назад.

Карли смотрела из окна машины на проплывающий мимо город, но ничего не замечала. Она и Бак были в Новом Орлеане уже три дня, и город оказался именно таким, каким она себе его представляла: экзотическим, поражающим воображение, опаленным солнцем юга. Ей понравился город, пища, люди, их непривычное произношение. Понравился французский квартал и медленная широкая река. Она увидела все, что хотела, но услышала больше, чем ей хотелось бы. Ее тянуло домой.

Благодаря деньгам семьи, у Эллен не было необходимости работать, но она щедро делилась своим свободным временем. Она состояла в правлении нескольких благотворительных обществ, особенно ее интересовали общества, занимающиеся детскими проблемами. Однако ее совершенно не интересовали каждодневные детали управления компанией, унаследованной ею после смерти родителей. Когда ее муж (Карли поежилась при мысли о том, что у нее есть другой муж, помимо Бака)… когда человек, за которого Эллен когда-то вышла замуж, предложил, чтобы она предоставила эти дела ему, она так и сделала.

Знала ли она, что он систематически разрушает то, что построили ее дед и отец? Знала ли она, что он тратит ее деньги на своих любовниц?

Мужчины, подобные Курту Мэннингу, редко нуждаются в предлогах, сказал ей Бак прошлой ночью, когда они были уже в постели. Это сутенеры, боящиеся того, кто может защитить себя, и жестокие с теми, кто не способен этого сделать. Она бы вышвырнула его, решила Карли. В первый же раз, когда он ударил ее, дал ей пощечину, она бы положила этому конец. Она бы не осталась с ним так долго. И, черт побери, она бы не предоставила ему шанс оставить на ее теле эти два ожога.

В прошлую ночь Бак рассказал ей о них, о том, как они возникли. Она не была очень удивлена. Может быть, она знала, что они появились не в результате аварии, чувствовала, что причина их появления темнее, более жестокая и насильственная.

Но Эллен осталась. Она начала действовать только тогда, когда муж — этот человек — попытался убить ее. С помощью своей лучшей подруги, адвоката Лидии Бенуа, которая поехала вместе с ней, она отправилась в Техас, где они отыскали могилу Карли Джонсон. Получив свидетельство о рождении Карли, она уехала в Монро, чтобы получить карточку социального обеспечения. Потом продала машину, все драгоценности, купленные ей Куртом за ее же деньги, и взяла из банка все, что смогла; купив билет, она уехала из Луизианы в неизвестном направлении. Она не сказала даже Лидии, куда и под чьим именем, потому что боялась, что Курт последует за ней, использует любое оружие против нее.

Он был в ярости и пытался отыскать ее, но потом бросил, продолжая жить в ее доме, управлять ее компанией и тратить ее деньги. Потом, когда деньги кончились, он подал на развод и покинул город. Но компания под его управлением только пошатнулась, но не развалилась. Совет директоров взял бразды правления в свои руки и спас дело, а потом они начали разыскивать Эллен. Все дальше и дальше, штат за штатом они рассылали оперативки в каждое полицейское управление и шерифский участок. Монтана, Айдахо и Вашингтон были их последней надеждой.

Автомобиль остановился у фасада дома — собственно говоря, особняка. «Обожаю особняки старого Юга», — сказала Карли когда-то Баку, и теперь они были перед одним из них. Бак словно смотрел кинофильм о Гражданской войне — дом в три этажа, с белыми колоннами, галереями и балконами, высокими окнами и зелеными жалюзи.

Карли с улыбкой подумала, что газон перед домом мог вместить футбольное поле; она хотела бы видеть, как Бак играл, познакомиться с ним еще тогда.

Трава была зеленой даже в ноябре, а вдоль извилистой подъездной дороги были высажены сотни азалий. Огромные дубы оживляли пейзаж свисающими с них гирляндами испанского мха.

Прекрасный старый южный особняк.

И если верить Лидии Бенуа, он принадлежит ей.

Что она будет делать с этим особняком?

Оглянувшись, она заметила, что все смотрят на нее. Даже водитель, молчаливый человек с плотно сжатыми губами, смотрел на нее в зеркало бокового вида. Она посмотрела на Лидию, когда-то бывшую ей лучшей подругой, женщину, которая помогла ей ускользнуть от того кошмара, в который превратился ее брак, на Бака — мужчину, вернувшего ее к настоящей жизни. Бак смотрел немного настороженно. Когда год тому назад он женился на ней, у нее не было ничего, даже имени. Теперь его жена стала богата. Может быть, подумал он, от этого что-нибудь изменится в их отношениях? Глупый, подумала она с мягкой улыбкой. Считает, что такое возможно.

Порывшись в сумочке, она вытащила из нее две фотографии и протянула их Лидии.

— Ты знаешь этих людей?

Улыбка Лидии была искренней и теплой.

— Это ты — в первом классе школы святого Франциска, а это твои родители, Ричард и Мелани Гамильтон.

Бак заметил, что когда она укладывала фотографии в бумажник, на губах ее блуждала легкая улыбка радости. Потом она вышла из машины, закрыла дверцу и остановилась, глядя на дом.

— Для нее все это ничего не значит, не правда ли? — спросила Бака Лидия.

— Нет. Она не помнит.

— Мы были лучшими подругами с первого класса. Когда я закончила юридическую школу, она убедила своего отца дать мне работу. Она любила говорить, что когда-нибудь я буду управлять за нее компанией. Пока она не повстречала Курта.

— Она любила его?

Женщина вздохнула.

— Не знаю. Ее родители только что умерли. На ее плечи свалилась большая ответственность. Она была опечалена, ошеломлена и одинока. Мне кажется, она в основном чувствовала к нему признательность. Ведь сначала он уделял ей много внимания, с ним она чувствовала себя не такой одинокой.

— Он ее использовал. — Как Лора использовала его. Не удивительно, что их тянуло друг к другу. У них было больше общего, чем они предполагали.

Бак вышел из машины и обошел ее. Подойдя к стоящей на газоне Карли, он обнял ее сзади.

— Приятное место.

Она ответила так тихо, что он скорее догадался, чем услышал.

— На этом месте можно уместить весь Новер.

Он тихо вздохнул и пощекотал ей ухо, заставив отстраниться.

— Ты богатая женщина.

Повернувшись в его объятиях, она мечтательно сказала:

— В Монтане идет снег.

— А в Новом Орлеане двадцать пять градусов.

— Поедем домой, Бак. Нас не ждут до следующей недели. Не будем никому говорить, что вернулись. Проскользнем в дом, выключим свет, запрем дверь, залезем под одеяло и будем любить друг друга, пока не наступит весна. Можем мы это сделать? — спросила она с лукавством.

— Дорогая, с такими деньгами, мне кажется, ты можешь делать все, что захочешь, — сказал Бак со смешком, затем серьезно добавил — А что с этим? Как быть с Эллен? С компанией?

— Я уже думала об этом. — Она посмотрела на него. — Совет директоров доказал, что без моего вмешательства они способны лучше управлять предприятием. Я хотела бы оставить все на них, и, может быть, организовать нечто вроде благотворительного фонда. Деньги можно использовать на помощь детям. Кроме того, — Она улыбнулась подкупающей улыбкой, — я знаю один шерифский участок, которому не помешает маленькая помощь, чтобы не отстать от века компьютеров.

Улыбка быстро исчезла, уступив место выражению кротости, серьезности и грусти.

— И может быть, что-то из этого пойдет на помощь женщинам, которых обижают мужья.

Он смотрел на нее, в это мгновение любя ее больше, чем когда бы то ни было.

— Мне кажется, Эллен бы это понравилось. Но уверена ли ты в том… Ты потратишь массу денег, больше, чем я когда-нибудь заработаю в своей жизни. Так…

Прежде чем он закончил, она закрыла ему рот ладонью.

— Эллен Мэннинг была грустной женщиной, не находящей удовлетворения ни в чем, кроме благотворительности. Ее родители умерли, семейная жизнь была кошмаром, муж плохо обращался с ней. — Тут она улыбнулась. — А теперь у меня есть муж, которого я не променяю на десяток таких, как тот. А месяцев через семь я собираюсь родить красивого, здорового и счастливого ребенка.

И, прежде чем Бак успел среагировать на этот сюрприз, прежде чем успел поднять ее на руки и закружиться с ней по этому холеному газону, прежде чем поцеловал ее, обнял и, встав на колени, поблагодарил ее и Бога, она продолжила:

— Эллен Мэннинг была богатой женщиной, Бак. Но я… — Она поцеловала его, — я единственная счастливая леди.