…В твоих глазах я хочу видеть только радость, на твоих губах – только любовь, в твоей походке – только счастье…

Джон Китс сегодня считается одним из величайших англоязычных поэтов. При жизни, однако, влиятельные критики, агрессивные и реакционные, – те самые, что травили Уильяма Хэзлита, – относились к нему как к выскочке (он учился на аптекаря, а его отец держал платную конюшню, что, по мнению критиков, было непреодолимым препятствием для писания стихов) и называли поэзию Китса вульгарной и излишне цветистой.

Всю свою жизнь Китс был стеснен в средствах и окружен болезнями и смертью: он потерял мать, брата и дядю – все они умерли от туберкулеза. В возрасте двадцати четырех лет, в 1820 году, поэт и сам почувствовал симптомы коварной чахотки. Его друг Чарльз Браун приводит душераздирающие слова Китса, которые тот произнес, впервые увидев кровь на своем носовом платке: «Я знаю цвет такой крови – это артериальная кровь. Меня не обмануть. Эта капля крови – предупреждение о смерти. Я должен умереть». Поэт уехал в Италию в надежде вылечиться от недуга, но прожил там лишь несколько месяцев. Его похоронили в Риме, на могильном камне по его просьбе сделали надпись: «Здесь лежит тот, чье имя написано на воде».

Любовью всей жизни Китса была его соседка по Хэмпстеду, Фанни Браун, с которой он был помолвлен. Его страсть часто омрачалась ревностью – у Фанни была репутация ветреной кокетки, хотя доказательства ее легкомысленного поведения найти сложно. Наоборот, факты свидетельствуют о том, что она носила траур по жениху на протяжении почти десяти лет и, как он просил, дружила с его сестрой. В конце концов, в 1833 году она вышла замуж за богатого коммерсанта по имени Луи Линдо.

 

Джон Китс – Фанни Браун

(8 июля 1819 года)

Милая моя девочка!

Ничто в мире не могло одарить меня большим наслаждением, чем твое письмо, разве что ты сама. Я почти уже устал поражаться тому, что мои чувства блаженно повинуются воле того существа, которое находится сейчас так далеко от меня. Даже не думая о тебе, я ощущаю твое присутствие, и волна нежности охватывает меня. Все мои мысли, все мои безрадостные дни и бессонные ночи не излечили меня от любви к Красоте. Наоборот, эта любовь стала такой сильной, что я в отчаянии оттого, что тебя нет рядом, и вынужден в унылом терпении превозмогать существование, которое нельзя назвать Жизнью. Никогда прежде я не знал, что есть такая любовь, какую ты подарила мне. Я не верил в нее; я боялся сгореть в ее пламени. Но если ты будешь любить меня, огонь любви не сможет опалить нас – он будет не больше, чем мы, окропленные росой Наслаждения, сможем вынести. Ты упоминаешь «ужасных людей» и спрашиваешь, не помешают ли они нам увидеться вновь. Любовь моя, пойми только одно: ты так переполняешь мое сердце, что я готов превратиться в Ментора, едва заметив опасность, угрожающую тебе. В твоих глазах я хочу видеть только радость, на твоих губах – только любовь, в твоей походке – только счастье.

Я хотел бы видеть в твоих глазах только удовольствие. Пусть же наша любовь будет источником наслаждения, а не укрытием от горя и забот. Но если случится худшее, вряд ли я смогу оставаться философом и следовать собственным предписаниям; если моя твердость причинит тебе боль – не смогу! Почему же мне не говорить о твоей Красоте, без которой я никогда не смог бы полюбить тебя? Пробудить такую любовь, как моя любовь к тебе, способна только Красота – иного я не в силах представить. Может существовать и другая любовь, к которой без тени насмешки я готов питать глубочайшее уважение и восхищаться ею. Но она лишена той силы, того цветения, того совершенства и очарования, которыми наполнено мое сердце. Так позволь же мне говорить о твоей Красоте, даже если это опасно для меня самого: вдруг ты окажешься достаточно жестокой, чтобы проверить ее Власть над другими?

Ты пишешь, что боишься – не подумаю ли я, что ты меня не любишь; эти твои слова вселяют в меня мучительное желание быть рядом с тобой. Здесь я усердно предаюсь своему любимому занятию – не пропускаю дня без того, чтобы не растянуть подлиннее кусочек белого стиха или не нанизать парочку-другую рифм. Должен признаться (раз уж заговорил об этом), что я люблю тебя еще больше потому, что знаю: ты полюбила меня именно таким, какой я есть, а не по какой-либо иной причине. Я встречал женщин, которые были бы счастливы обручиться с Сонетом или выйти замуж за Роман. Я видел твою Комету; хорошо, если бы она послужила добрым предзнаменованием для бедного Раиса: из-за его болезни делить с ним компанию не очень-то весело, тем более что он пытается побороть и утаить от меня свой недуг, отпуская сомнительные каламбуры.

Я расцеловал твое письмо вдоль и поперек в надежде, что ты, приложив к нему губы, оставила на строчках вкус меда. Что ты видела во сне? Расскажи мне свой сон, и я представлю тебе толкование.

Всегда твой, моя любимая! Джон Китс

 

Джон Китс – Фанни Браун

(1820 год)

Милая Фанни,

ты иногда боишься, что я люблю тебя не так сильно, как ты того желаешь? Дорогая девочка, я полюбил тебя навеки и безоговорочно. Чем больше я узнаю тебя, тем больше люблю. Все мои поступки – даже моя ревность – это проявление Любви; в ее огненном пламени я могу умереть за тебя. Я принес тебе много страданий. Но виной всему Любовь! Что я могу поделать? Ты всегда новая. Последние твои поцелуи были самыми сладкими, последняя улыбка – самой яркой; последние жесты – самыми грациозными. Когда ты проходила мимо моего окна вчера вечером, меня переполнило такое восхищение, как будто я увидел тебя впервые. Ты жаловалась мне как-то, что я люблю только твою Красоту. Неужели мне больше нечего любить в тебе, а только это? Разве я не вижу сердца, наделенного крыльями, лишившими меня свободы? Никакие заботы не могли отвратить твои мысли от меня ни на мгновенье. Возможно, это достойно сожаления, а не радости, но я говорю не об этом. Даже если бы ты не любила меня, я бы не мог преодолеть всецелой преданности тебе: насколько же более глубоким должно быть мое чувство к тебе, если я знаю, что любим тобой. Мой Разум растревожен и обеспокоен, к тому же он обретается в слишком маленьком теле. Я никогда не чувствовал, чтобы мой Разум получал от чего-либо полное и совершенное удовольствие – ни от одного человека, кроме тебя. Когда ты в комнате, мои мысли не разлетаются, все мои чувства сосредоточены. Беспокойство по поводу нашей Любви, которое я уловил в твоей последней записке, – нескончаемое удовольствие для меня. Однако ты больше не должна страдать от подобных подозрений; я верю тебе безоговорочно, и у тебя нет повода обижаться на меня. Браун уехал, но здесь миссис Уайли; когда и она уедет, я буду особенно бдителен ради тебя. Поклон твоей матушке. Любящий тебя Дж. Китс.

 

Джон Китс – Фанни Браун

Дорогая моя девочка,

сегодня утром я пошел на прогулку с книгой, но, как обычно, не мог думать ни о чем, кроме тебя. Кажется, я могу сказать это определенно. Муки не отпускают меня ни днем, ни ночью. И все из-за моей поездки в Италию. Этого я никогда не смогу вынести – ведь это значит расстаться с тобой столь надолго; мои чувства к тебе не дают мне права скрывать от тебя что бы то ни было.

Воспоминания о нашей прошлой долгой разлуке причиняют мне боль, о которой трудно даже говорить…

Смерть следует за мной буквально по пятам, она – мое единственное пристанище. Я не в силах забыть, через что мне пришлось пройти. Через что? В масштабах человечества – ничего особенного, для меня же смерти подобно. Я буду откладывать отъезд, насколько возможно. Когда ты взяла привычку кокетничать с Брауном, ты бы остановилась, если бы твое сердце могло почувствовать хотя бы половину тех мучений, которые терзали мое. Браун – надежный человек, он не знал, что по его вине я оказался в шаге от смерти. Теперь я ощущаю последствия каждого из тех часов. Хотя именно из-за этого он оказал мне много услуг, хотя я знаю, что он любит меня как друг. В настоящий момент у меня нет ни пенса, но в этом нет его вины. Я никогда не увижу его и не буду говорить с ним до тех пор, пока мы оба не станем стариками, если доживем.

Мне не понравится, если мое сердце начнут пинать, как футбольный мяч. Ты назовешь это безумием. Я слышал, как ты говорила, что ждать несколько лет не было бы для тебя неприятно, у тебя есть развлечения – ты ни о чем не думаешь – ты, в отличие от меня, не мучалась над какой-то одной фантазией, да и как ты могла бы? Ты для меня предмет безмерно желанный – воздух, которым я дышу в комнате, когда тебя нет в ней, становится ядовитым. Я не похож на тебя – нет – ты можешь ждать – у тебя тысячи занятий – ты можешь быть счастливой и без меня. Любая встреча, все, что заполняет день, – тебе этого достаточно.

Как прошел у тебя этот месяц? Кому ты улыбалась? Все это может показаться мне жестоким. Ты не чувствуешь того же, что и я, ты не знаешь, что значит любить, но однажды ты поймешь: твое время еще не пришло. Спроси себя, сколько несчастливых часов Китс провел из-за тебя в одиночестве. Что до меня, то я мучаюсь все время, именно по этой причине я говорю; но сожаление может быть вырвано у меня только под пыткой. Умоляю тебя именем Христа, в которого ты веришь: не пиши мне, если ты в этот месяц сделала хоть что-нибудь, что может причинить мне боль. Возможно, ты изменилась; если же нет, если ты все еще проводишь время на танцах и в других увеселительных местах, где я тебя видел, я не хочу жить – если ты это делала, я хочу, чтобы грядущая ночь стала для меня последней.

Я не могу жить без тебя, и не только без тебя, но без тебя целомудренной, тебя добродетельной. Солнце всходит и заходит, дни бегут, ты отдаешься своим склонностям, ты не имеешь понятия о тех темных чувствах, которые одолевают меня каждый день.

Будь серьезна! Любовь – не игрушка. И повторяю, не пиши мне, пока ты не сможешь сделать это с совершенно чистой совестью. Тогда я быстрее умру от желания увидеть тебя. Твой навеки, Дж. Китс.