ГЛАВА ПЕРВАЯ

1.

Постоялый двор «Петух и собака» в городе Мургабе оказался на удивление пуст. После битком набитого деревенского трактира подобная пустота неслабо радовала усталый королевский глаз. Да, что там — глаз, весь Василий, каждой клеткой измученного двухдневной верховой ездой тела, отдыхал на этом курортном безлюдье. Не все, как оказалось, навыки можно передать одной только рефлекторной тренировкой памяти мышц. Навык выносливости, например, не передался.

«— А я тут при чём, сир? — оправдывалась Капа. — Я и так сделала, что могла. К мышечным рефлексам у Вас претензии есть? Нет? Вот и молчите себе…»

Король и молчал, со всех сил стиснув зубы, чтобы никто из солдат не заметил, какой слабак их король. Многочасовые тренировки не заменишь привитыми рефлексами — это была плохая новость для Василия, привыкшего уже считать себя мастером во всех военных умениях. Хорошо было, что проявилась она сейчас, а не на поле боя. Король прикинул и так, и этак, и сделал неутешительный вывод: рефлексы не сработают, когда от усталости не движутся мышцы. Тренировочный бой в Чернигове с Эрином не в счёт — мечи были деревянными, да и били ими не в полную силу. Сражение за Храмы тоже нельзя было воспринимать серьёзно: оно состояло из множества коротких стычек, где Василий был то пешим, то конным, и в промежутках успевал передохнуть…

«— А в победном бою у стен Скироны Вы и вовсе отделались одним ударом, — радостно поспешила на помощь королю Капа. — И вылёживались после него целых пять дней!»

«— Да, длительной, многочасовой рубки в пешем строю мне, пожалуй, не выдержать. Жалко мне себя, но ничего не попишешь — буду тренироваться… Вот налажу свой быт в Раттанаре, составлю распорядок дня и сразу — за тренировки».

«— Правильно, сир, но лучше начнём прямо сейчас. Эй, кто там есть! Поединщика нам подавайте! Немедленно!»

«— Как же я иногда рад, что тебя никто не слышит, кроме меня! Живого места на мне не осталось, а ты — поединщика. Совесть имей!»

«— А Вы это, сир, чево — хочете мастером стать? — зашамкала по старушечьи Капа. — Безо всяких там трудностёв? Или сложностёв там всяких? Испужались преград ерундовинных, застращалися делишком махоньким? Не видать Вам, напуганным страхами, ни полпальца красавицы-девицы…»

«— Она у тебя что, по частям?»

«— Кто по частям? — в растерянности Капа заговорила своим обычным бархатным голосом. — По каким частям, сир?»

«— Девица-красавица твоя. По полпальца каждому храбрецу — вот оно, справедливое и, одновременно, мудрое решение! По полпальца давать — на всех желающих хватит. Значит, обижаться не будут, потому что у каждого есть. Поэтому решение справедливое. А, поскольку, эти полпальца от красавицы и даром никому не нужны, то и ссориться не будут — не из-за чего. Поэтому решение мудрое…»

«— Да, ну Вас, сир… Вам бы только хи-хи надо мной строить, да дразнить меня, несчастную…»

«— Я вот что думаю, дорогая несчастная. Маскам выгодны долгие битвы, ведь пустоголовые не чувствуют усталости, и тупой своей настойчивостью рано или поздно завалят любого воина, даже самого лучшего. Нам надо стремиться к быстрым победам, тогда потеряем меньше людей. И сохраним больше претендентов на полпальца твоей красавицы…»

Капа не ответила, и король понял, что просто так насмешка ему с рук не сойдёт. Против ожидания, гроза не разразилась сразу, а потом стало не до сведения личных счётов: приехал Илорин с письмом от королевы Магды, и государственные дела избавили короля от неминуемой расправы. Что-что, а дело с играми Капа не мешала. Ну, почти не мешала…

Королева поздравляла Василия с победой, благодарила за сочувствие, сообщала о том, что хочет быть рядом с мужем и присоединяется к обозу. Она просила короля передать прокурору Рустаку, через Илорина, порядок церемонии по встрече его, Василия, в столице. Подписано письмо было: «Ваша верная подданная Магда».

Василий прочитал, Василий задумался, Василий удивился.

— Так-так-так, — сказал он. — Вы знаете, о какой церемонии идёт речь в письме Её Величества, лейтенант?

— Так точно, сир! Её Величество объяснила мне… — и лейтенант толково и коротко пересказал королю суть проблемы.

Король выслушал, король обдумал, король сделал выводы. Дело оказалось вот в чём: психология столичного жителя несколько отличается от психологии провинциала, и связано это, прежде всего, с размером понятия «родина». Да простят меня провинциалы, но обитатели стольного града вкладывают в это слово большее территориальное пространство. Для них родина — земля в пределах государственных границ, никак не меньше. У провинциала площадь родины ограничена землями села, города, района, области, наконец. Было бы ошибкой считать, что провинциал не видит границ государства. Видит, и прекрасно различает понятия «свой» и «чужой», общаясь с соотечественниками и иностранцами. Но по настоящему он привязан только к тому клочку земли, который считает родиной, и живёт только его интересами. Здесь и возникает ещё одно различие между провинциалом и столичным жителем, и заключается оно в понятии «любовь к родине».

Любовь к родине столичного жителя велика, как и сама родина и… неконкретна. Она похожа на любовь дамского угодника, любящего всех женщин мира вместе, скопом, услужливо сюсюкающего с ними, со всеми, при встрече, причём, количество женщин не имеет для него значения, лишь бы только не одна. А так, тысячей больше, тысячей меньше — без разницы: любит, и всё. Ему, привыкшему любить большими числами, с ними, большими числами, и управляться легче. Поэтому руководить государством труба зовёт именно столичных жителей.

Провинциал же любит индивидуально, но зато преданно и рьяно, и за малую свою родину пойдёт на любые жертвы. Именно провинция даёт большинство героев в трудный для государства час. Однако, это не означает, что провинция не в состоянии дать государственного деятеля своей стране, как и столица — героя. Но и тут существует разница: столичному герою не обязательно покидать столицу, а вот провинциалу — переезд, в столицу, обязателен. Как же без этого попасть в государственные люди?

Корона при выборе короля никогда не покидала столичных стен ни в одном из королевств Соргона. Не было такого прецедента, а, значит, не было и церемонии для чествования нестоличного, тем более — иномирского монарха. Варяг Василий заставлял ломать головы лучшие соргонские умы, плодя сложности в общении со своей персоной одним лишь только существованием. Этикет постоянно трещал по швам, так же, как и столетние традиции.

Нет, пришлых королей чествовали, их красиво принимали и за ними красиво ухаживали. Но то были гости из соседних королевств, а церемония для гостей никак не могла не быть оскорбительной для своего родного короля, пусть он и десять раз гость в этом мире. Боги упаси, ещё подумает, что это намёк на временное его положение: мол, не признаём тебя, и всё тут!

Не зная, как быть, раттанарцы решили искать совета у самого Василия: скажи нам, что делать, и мы обязательно тебя отчествуем по твоим пожеланиям. В Скироне обошлось без чествования, но там король сначала въехал, завоевал, стал правящим королём, и потом — только был узаконен в этом качестве. Поздно было чествовать того, кто уже и так правил.

«Скирона — нам, раттанарцам, не указ, мы и сами — с усами» — так, примерно, понял просьбу научить прокурора традициям собственного въезда в столицу Василий. Но почестей ему не хотелось. Никаких почестей. Даже разобиженная королём Капа, уловив в мыслях Василия промелькнувшее вскользь шутливое словечко «отчествуем», вложила в него некий неприличный смысл и ехидно хихикнула, не проявив своего отношения к почестям как-то иначе.

— Вот что, лейтенант. Ответа я писать не буду: с Её Величеством увижусь уже завтра, когда догоню обоз. Там и поговорим. Прокурору на словах передайте: я хочу придти в Раттанар незаметно, как пришёл в Скирону. Любые почести новому королю неуместны, пока не предано земле тело его предшественника. Вы меня хорошо поняли, лейтенант? Запомните: мне — никаких почестей! Только постарайтесь изложить это Рустаку так, чтобы у него не осталось обиды — я не отчитываю его, я просто излагаю свои пожелания… Кого следует чествовать при въёзде обоза в Раттанар — это короля Фирсоффа и его свиту, живших для Раттанара, и умерших ради блага Раттанара. Пусть прокурор сам решает, как встретить обоз с погибшими раттанарцами. Ну, неужели я должен подсказывать городу, что нужно делать при прощании с королём, правившим в нём в течение тридцати лет!?

2.

Отвертеться от обсуждения темы въезда в Раттанар королю не удалось, и помешала этому Магда. Когда Василий добрался до лагеря ставшего на ночлег обоза, его встретила тёплая компания поддатых подданных. В ней, вдобавок к Эрину, барону Инувику и Паджеро, были ещё прокурор Рустак, барон Геймар, глава Маард, командор Тусон и мастер Бренн. По-видимому, процесс знакомства раттанарцев с первым рыцарем и князем Ордена был в самом разгаре, что не укрылось от проницательной Капы.

«— Не ждали! — наябедничала она королю. — Это, наверняка, затея Эрина».

«— Я думаю, здесь отмечают возвращение Паджеро и Инувика, Капа. Всё-таки это чудо, что они остались живы».

— Сир, Вас желает видеть Её Величество, в своём шатре, — Илорин, показывая, махнул рукой. — Я провожу Вас.

— Продолжайте, господа, продолжайте, — сказал король, проходя мимо замершей в смущении компании («Хоть сейчас в музей восковых фигур, сир»). — Мы познакомимся с вами позже.

«— Вы сумели подбодрить их всего двумя словами, сир! Хи-хи-хи! Похвалы и одобрения из Вас так и лезут, так и прут… Хи-хи-хи…»

В шатре, кроме королевы, Василий застал нескольких женщин. Память Фирсоффа подсказала имена трёх: Верховная жрица Матушки Апсала, внучка советника Лонтира Сальва — фрейлина Магды, ещё одна фрейлина — Огаста… Имя четвёртой не знала даже Капа, но, судя по возрасту, она тоже была фрейлина.

— Рада видеть Вас, сир!

— Рад видеть и я Вас, Ваше Величество! Рад видеть вас, дамы!

— Простите, сир, что не вышла Вам навстречу, как подобает Вашей подданной, но я… но мне…

— Я всё понимаю, Ваше Величество, Вы нездоровы — именно поэтому госпожа Апсала здесь. У Вас усталый вид, может, перенесём нашу встречу? — Магда, и в самом деле, выглядела очень больной. К тому же, она была выше короля, и разговаривать ему было не удобно. — В любом случае — садитесь, Ваше Величество. Впредь попрошу Вас в моём присутствии не вставать: мы с Вами равны по положению, и Вы — женщина. К вам, госпожа Апсала, это тоже относится.

— Я уже больше не королева, сир. Да и быть ею не желаю… Эта должность забрала моего мужа — единственное ценное, что было в моей жизни… Девушки, оставьте нас…

— Девушки, задержитесь на минутку. То, что я хочу Вам сказать, Ваше Величество, должен знать весь Раттанар, и я прошу вас, дамы передать мои слова вашим близким, друзьям, знакомым… Я не могу издать по этому поводу указ, поэтому вам придётся поработать моими глашатаями. Вы заблуждаетесь, Ваше Величество, считая, что со смертью Вашего мужа перестали быть королевой. На общественной лестнице есть ступени, взойдя на которые, человек уже не может сойти вниз. Король однажды — король навсегда! Хотите Вы того или не хотите, но королевой Вы останетесь до конца своих дней, чем бы Вам не пришлось заниматься. Да и после смерти Вас иначе, как королевой, никто не вспомнит. Я понимаю Вашу утрату, я понимаю Ваше нездоровье, я понимаю Ваше нежелание нести ответственность за судьбу королевства — Вы устали, Вы горюете, Вы больны. Но у меня нет другого выхода, как только просить, даже умолять Вас продолжить своё правление в Раттанаре. Вы — королева уже тридцать лет, я — всего несколько дней король. Того, что Вы знаете о внутренней жизни королевства, мне не узнать никогда, Ваше Величество. Мне некогда этому учиться, моё дело — война. Нет ничего проще, чем разрушить налаженную мирную жизнь страны, и разрушить так, что потом — не восстановить. Я не хочу этого. Возьмите на себя, Ваше Величество, заботу о жизни королевства, и воевать мне станет легче. Мы оба — наследники короля Фирсоффа, и наша с Вами задача — наследство это сохранить. Я рассчитываю на Ваше понимание, полную поддержку и помощь, Ваше Величество…

Дамы, можете идти, вы свободны, — король подождал, пока фрейлины вышли. — Что касается Вашей болезни, то способы её лечения мы завтра, вместе с госпожой Апсалой, обсудим во дворце — у палаток слишком тонкие стены… Вам надо время, чтобы обдумать мои слова: оно у Вас есть, но только до завтрашнего приёма… Да, Вы хотели меня видеть! Не по этому ли поводу, Ваше Величество? Извините, что не дал Вам высказаться первой…

— Я обдумаю Ваши слова, сир. Но сказать Вам я хотела вот что: король не имеет права незамеченным проникать в свою столицу, когда каждый житель с нетерпением ждёт его прихода. Король — символ власти, её живое воплощение, а честная власть не движется тайными тропами. Люди должны видеть, как их король входит в город, особенно после того, что случилось у Скиронских ворот. Там они ждали Вас, и там они были обмануты. Не обманывайте их ожиданий ещё раз, дайте им посмотреть на себя. Это их право, сир, за которое они заплатили своей кровью. Ведь они не требуют от Вас многого — всего лишь капельку внимания, проявленного ко всем вместе, и немного уважения к ним, ко всем. Вы для них — король-победитель, король, за которого они уже сражались, и для которого сберегли столицу. Вы — король, за которого они будут сражаться вновь…

— Простите, Ваше Величество, что перебиваю Вас… Вы очень убедительны, и Ваши слова только ещё раз доказали мне, что на троне Раттанара Вы — незаменимы. Уверяю Вас — я не собираюсь прятаться от жителей города, я всего лишь не хочу никому не нужных сейчас почестей, которых не удастся избежать, если проводить какую-либо церемонию встречи. Мне никогда не нравились всякие там церемонии, и завтрашнего приёма будет, на мой взгляд, вполне достаточно, чтобы показать жителям столицы, что я уже здесь…

— Что вы думаете, Апсала, о короле? — спросила Магда жрицу, когда Василий откланялся для встречи с военными: выслушивать их доклады. — Не слишком ли он прост и прямолинеен?

— Он не так прост, каким кажется, Ваше Величество, и мы убедимся в этом завтра, обсуждая Ваше здоровье. Я думаю, он знает Вашу тайну, и уже решил, как её сохранить. И он решил, что Вы останетесь на троне Раттанара, а решения он выполнять умеет…

3.

От лагеря до Скиронских ворот было всего четыре часа ходу, и сани печального обоза достигли городских стен к часу дня. Убитых ввозили в Раттанар такими же, какими подобрали их на поле боя. Только лица обмыли от крови, да расчесали волосы. И въезжали по подъёмному мосту с левой новой цепью сани с телами в изрубленных кольчугах, с искажёнными смертью лицами.

На первых санях лежал Фирсофф, сжимая безжизненными руками, со сплющенными тяжёлой работой пальцами — пальцами каменщика, рукоять меча прекрасной гномьей работы, на котором не остаётся зазубрин. Ноги мёртвого короля были прикрыты богатым ковром по совету Василия:

— Пусть смотрят королю на лицо, а не на подошвы сапог: вид безжизненных ног вызывает у зрителя жалость к покойному, а мне нужна ненависть к врагу…

И ноги прикрыли всем павшим.

В изголовье Фирсоффа сидела на санях гордо выпрямившаяся Магда и смотрела полными болью глазами на стоящих вдоль дороги горожан. Руки заглянувших в её глаза людей искали у пояса рукояти мечей и кинжалов, и, находя, хватались за них до белизны в судорожно сжатых пальцах.

«— Ненависти и боли, сир — хоть мешками собирай. Ничего вокруг, кроме боли и ненависти. Я не слышу других эмоций, сир».

Василий шёл рядом с санями Фирсоффа, стараясь в движении своём не обгонять сидящую на санях Магду. Он был тем же простачком в гномьем костюме, с усталым невыразительным лицом, и казался совсем маленьким в сравнении с гордо выпрямившейся королевой. Его бы не узнавали, если бы не портреты с монет, но, и, узнавая, не сильно обращали внимание. Будучи на виду, он оставался почти не заметным, как того и хотел.

Дальше, через небольшой промежуток, шли сани мёртвой свиты мёртвого короля — последний выезд Фирсоффа, его траурный кортеж. Рядом с санями, не разрывая их длинного строя, шли сановники королевства и родственники, и друзья убитых. Кто был слаб, и не мог идти долгую дорогу по городу — до дворца, присаживался на сани к потерянным близким, скрывая их от молчаливых народных толп, и тогда не видели зрители лиц мёртвых, но видели горе на лицах живых. Куда его, это горе, спрячешь?

Ехала на санях дама Сайда, баронесса Лонтир, сидя у тела своего мужа-советника, рядом шла, держа её за руку, бледная от горя Сальва. С другой стороны саней тяжело шагала беременная, на последнем месяце, вдова Тараза, подсадив к телу отца двух сыновей: трёх и пяти лет. Возле следующих саней шёл, сцепивши от ненависти зубы, Яктук, командир роты Водяного. Он смотрел то на отца с пробитым стрелой виском, то на идущую впереди Сальву: держится ли, не нужна ли ей его помощь?

Шли родственники и друзья Морона, Сурата и барона Тандера. Шли родственники погибших стражей. Сотни и сотни людей шли в составе кортежа, тысячи смотрели на его молчаливое движение. Родственники выплакались, отголосили ночью, в лагере, и только редкими приглушенными всхлипами нарушали торжественную тишину торжественного шествия мёртвых…

Король Фирсофф возвратился в свою столицу.

4.

Близился конец движения: сани с Фирсоффом уже въехали на Дворцовую площадь. Василий этому рад был несказанно — его по-прежнему ломило от непривычки к верховой езде, а после седла долгий путь пешком — вовсе не отдых.

«— Добрались, сир! — довольно щебетала Капа. — Вот он, дворец раттанарских королей. Мы — дома, сир!»

Но не всё так складывается, как мечтается.

— Я вызываю тебя, самозванец! — окрик был громкий, близкий и настолько неожиданный, что король вздрогнул. Над Дворцовой площадью, и без того примолкшей, сгустилась тревожная и глубокая, до звона в ушах, тишина.

— Не сейчас, — не оборачиваясь, бросил в толпу Василий, стараясь сохранить невозмутимый вид. — После похорон.

Рядом, за правым плечом короля, лязгнул тащимый из ножен меч, потом послышались женский всхлип «Не-е-ет!» и вязкий звук пронзаемого мечом тела.

«— Ну, что же ты, Капа! — упрекнул Василий. — Проморгала?»

«— Осторожно, сир! — не прокричала, скорее — дико взвизгнула, Капа. - Сзади!»

«— Сам слышу!» — король обернулся и успел подхватить на руки тело падающей женщины.

— Она закрыла Вас от удара мечом, Ваше Величество, — пояснили из толпы.

Кто-то из солдат расстелил на снегу свой плащ, и Василий бережно опустил на него раненую. Над ней тут же склонились Баямо и Бальсар. Сани траурного кортежа проползали мимо в распахнутые настежь ворота дворцового парка.

— Что с ней, господа маги? — негромкий вопрос короля, казалось, было слышно во всех концах огромной площади. Толпа затаила дыхание, ожидая ответа.

— Мертва, сир, — Баямо выпрямился и сокрушенно развёл руками, — Ничего нельзя сделать.

Бальсар ограничился согласным кивком и закрыл убитой глаза.

Василий нагнулся и снова поднял женщину, затем положил её на проезжающие мимо сани с погибшими стражами. Кровь ударила королю в голову, и, едва сдерживая охватившее его бешенство, Василий посмотрел на виновного. В окружении обнаживших мечи солдат стоял человек в полном доспехе — только поднятое забрало шлема открывало бледное лицо с блеклыми, словно выцветшими на солнце, глазами. Окровавленный меч, выбитый стражами, лежал у его ног.

— Я принимаю твой вызов, и даю слово короля: после поединка ты будешь казнён за убийство этой женщины! — Хрустальная Корона сверкнула драгоценными камнями над безмолвной площадью.

Лёгкая улыбка скользнула по губам убийцы:

— После поединка меня некому будет казнить.

— Я сам тебя казню! Освободите нам место для боя!

Подошёл Тусон:

— Прошу Вас, сир, поручите его убить мне. Это пенантарский барон Неблин, мастер меча…

— Неблин? «Брат Наместник»? Тем лучше: смерть одного из адептов Разрушителя вполне согласуется с похоронами убитых Разрушителем людей. У вас с ним счёты, командор?

— Да, сир. Убив безоружного, к тому же — женщину, он нарушил наш кодекс мечников и обесчестил себя. Как мастер меча, я обязан наказать преступника. Кроме того, он нападал со спины — ещё один бесчестный поступок. Вы вправе не обращать внимания на его вызов, сир, — и тихо добавил, уже только для короля:

— Пожалуй, даже я с ним справлюсь с трудом.

Василий гневным взглядом ответил на попытку командора заменить его в поединке:

— Ценю ваше участие, командор, но больше никогда не предлагайте мне подобную помощь, если не желаете стать моим врагом… Кроме того, вы можете наказать только убийцу, а обвинение короля в самозванстве так и останется безнаказанным. Оскорбление нанесено мне — мне и отвечать. Это мой бой!

Эрин потянул Тусона за руку:

— Не мешайте Его Величеству, командор. Этот мастер меча из Пенантара плохо представляет, с кем связался. До поединка он, может быть, и был Неблин, а после — будет один только блин.

«— Верно, блин, будет блин!» — поддакнула провинившаяся Капа, но слышал её, как всегда, только король.

5.

Дворцовые стражи, руководимые Илорином, оттеснили толпу к стенам домов и выстроились кольцом вокруг места боя. Тусон и Паджеро начали проверять готовность бойцов и соответствие их вооружения правилам поединка.

Правил было немного. Одно из них касалось шлемов с забралами: боец на поединке не имел права скрывать своё лицо. Требование это, безусловно, ослабляло защиту, но зато позволяло избежать подмены одного из участников боя. Второе правило относилось к оружию. Хотя каждый из бойцов мог выбирать оружие по своему умению и вкусу, его противник имел право требовать примерного равенства в вооружении, которое и устанавливалось опытными бойцами, следящими за честностью поединка.

Так, например, считалось, что двуручный меч и боевой двуручный топор примерно равны по своим качествам, зато боец, выступающий против двуручного меча с мечом обычного размера, мог использовать ещё и кинжал. Правда, это правило — равенства вооружений — только недавно введенное Фирсоффом, на деле применялось крайне редко. И всё — из-за болезненного самолюбия раттанарцев, предпочитающих смерть в бою обвинению в трусости. Честь иногда выкидывает странные штуки, заставляя принимать заведомо проигрышный бой.

— Ваше оружие, барон Неблин? — вопрос Паджеро прозвучал сухо и хлёстко, словно удар кнута.

— Меч! Что же ещё? Только меч, и ничего больше, — барон явно намекал на пояс с двумя кинжалами на короле. Василий услышал и на такой же вопрос Тусона ответил:

— Только меч, командор.

После чего расстегнул пряжку пояса и отбросил его в сторону. По бледным губам Неблина снова скользнула лёгкая улыбка. Тусон заметил её и занервничал ещё больше. Рискуя впасть в немилость, он тихо спросил:

— Может, потребуете использовать в бою щиты, сир?

— Только меч, командор, — повторил король.

— Бойцы готовы? — громко спросил Паджеро. — Если готовы, выходите в круг!

Василий и Неблин шагнули навстречу друг другу.

«— Самодержец, мы пропали, — отыскала в памяти Василия подходящую к случаю цитату неугомонная Капа. — Рядом с Вами, сир, он — настоящий бугай!»

Неблин был выше короля почти на голову и пропорционально сложен. Широкий в плечах, узкий в бёдрах, с длинными руками и ногами, он, в сравнении с коренастым, приземистым королём, смотрелся намного внушительней и опасней.

— Ну, что, гном-переросток? Успел приготовиться к смерти? — прошипел барон Василию, прежде, чем скрестил с ним мечи.

Король не ответил — обмен оскорблениями вряд ли мог помочь победить, а сбить болтовнёй дыхание было проще простого. И без того, казалось, все преимущества на стороне Неблина: длинные руки позволяли ему дотягиваться до Василия, находясь вне зоны поражения королевским мечом, а длинные ноги давали возможность, при необходимости, сблизиться с Василием, нанести удар, и снова отойти на безопасное расстояние. Меч у барона тоже был длинней, потому что любой мало-мальски хороший фехтовальщик подбирает оружие в соответствии со своим ростом.

Поединок стал новым испытанием для короля. Несмотря на славу отличного бойца и умелого воина, прилепившуюся к Василию после битвы за Храмы Скироны, опыта у короля не было никакого. Память — памятью, но настоящего бойца делает собственный характер, а не воспоминания о чужих воинских подвигах, пусть и рефлексорно связанные с мышцами тела.

В общей свалке у Храмов Василий ни разу не оставался наедине с противником: рядом были и раттанарцы Брашера, и скиронские дворцовые стражи. Промахи и ошибки короля во владении мечом, если они и были, легко исправлялись действиями прикрывающих его спину солдат. Как-то само собой разумелось, что после всего совершённого в Скироне король не может не быть храбрым и умелым.

Уверено в этом было всё окружение короля, да и сам Василий не имел ни времени, ни повода выяснять границы, как собственной храбрости, так и реального боевого своего мастерства. Пока что единственным своим недостатком в предстоящих сражениях он видел только недоразвитую выносливость.

Теперь же, уставший от недосыпания, недомогающий после верховой езды, король стал заложником воинской, да что там воинской — королевской чести, и вышел на поединок не готовым к нему ни морально, ни физически. Знал бы Эрин о самочувствии Василия — не был бы так уверен, когда удерживал Тусона.

Неблин выглядел бодрее короля и к действиям перешёл сразу. Он провёл несколько осторожных атак, прощупывая защиту Василия и не забывая после каждой из них отходить на безопасную дистанцию. Король защищался грамотно, но опытные рубаки обратили внимание на некоторую запоздалость в действиях короля. Отбивая выпады барона, он еле-еле успевал, и изменение скорости боя неизбежно привело бы к поражению Василия.

Как мастер меча, Неблин не мог не заметить этого, и стал понемногу наращивать темп. Уже и не искушённые в фехтовании зрители с удивлением смотрели на беспомощность своего нового монарха. С удивлением, потому что считалось — нет фехтовальщиков лучших, чем соргонские короли, и мало было желающих за все пятьсот лет существования королевств убедиться в этом лично. И уж совсем не существовало таких, кто сумел бы это мнение опровергнуть. По всему выходило, что Василию предстояло стать первым королём, убитым на поединке.

Провалившись в защите, король пропустил сильнейший удар в голову. Как ни был прочен сработанный гномами шлем, но и меч у барона оказался не худшего качества: голова Василия уцелела только благодаря высокому гребню шлема. Сильный удар бросил короля на колени, и от повторного — смертельного — удара его спасло чудо: меч Неблина застрял в разрубленном гребне.

Чтобы освободиться, барону пришлось несколько раз дёргать меч к себе, пока он не сорвал с короля шлем (не выдержал замок застёжки) и, удалившись на безопасное расстояние, махать мечом, стряхивая с клинка эту неожиданную помеху. Василий тем временем поднялся, и спокойно ждал готовности Неблина продолжать поединок. Никто, после столь неудачного начала боя, пожалуй, не осудил бы, напади король на занятого шлемом противника: одним только благородным искусством фехтования смертный бой даже мастеру выиграть не под силу. Сражаясь за свою жизнь, человек пускает в ход и ноги, и зубы, не говоря уже о бесчисленном количестве пакостных боевых приёмов. А не использовать любое затруднение противника — было ошибкой непростительной, и часто последней. Король же — ждал.

— Скоро ты там? — поторопил он барона. — Поединщик хренов!

Говорил Василий спокойно, не выказывая в голосе ни усталости, ни сбитого дыхания. Зато насмешки в нескольких сказанных им словах было хоть отбавляй.

Неблин дёрнулся, как от пощёчины, и, наступив ногой на шлем, наконец-то избавился от ненужного трофея. Атаки он возобновил сразу же, но… Против него словно вышел другой боец, ловкий, быстрый и очень умелый. Мастер — не чета Неблину.

Всё былое преимущество барона корова языком слизала. Не помогали ни длинные ноги, ни длинные руки, ни более длинный меч: король не давал Неблину отойти на безопасную дистанцию, тесня его по кругу, не нанося, впрочем, решающего удара.

Он бил барона мечом плашмя, как нашкодившего мальчишку бьёт ремнём отец, и эта унизительная порка приводила барона в бессильное бешенство.

Шлепок мечом по пальцам правой руки, и из разжавшихся пальцев барон роняет свой меч. Василий ждёт, пока противник поднимет оружие. Ещё один шлепок, и меч барона отлетает на несколько шагов. Завершающего удара нет, и Неблин снова поднимает оружие. Шлепок, и меч барона опять на снегу.

— Сабельку-то подними, — снова слышен полный издёвки голос короля.

Неблин устал, Неблин выдохся, Неблин повис на короле, как виснет на сопернике вошедший в клинч боксёр. Левой рукой он пытается обнять короля — так поначалу показалось зрителем. Потом все увидели блеск кинжального лезвия, ползущего по спине короля. Непробиваемая гномья кольчуга расползлась под нажимом баронова кинжала, но в тело короля лезвие не вошло: «чешуя» не дала.

Тут даже необычный кинжал барона спасовал. Король потерял спокойствие, король разъярился.

— Твоё оружие — только меч, говоришь? — он отбросил в сторону свой и влепил Неблину пощёчину. Пенантарский мастер меча не успел после удара кинжалом отскочить от короля, только чуть отклонился назад, и королевская ладонь в железной перчатке, скользнув по лицу противника, своротила ему набок нос.

Король тут же нанёс удар левой, но уже кулаком и по корпусу, а не в голову.

Железный нагрудник барона вогнулся, вмялся от этого удара, и молчаливые зрители ясно услышали хруст бароновых рёбер. Удары посыпались один за другим, и барон шатался от них, но стоял. Вот только руки его повисли бессильными плетями, не выпуская, впрочем, ни меча, ни кинжала.

— Только меч, говоришь? — снова и снова повторял Василий, не прекращая избиения. Он наносил удары расчётливо и метко, не давая Неблину возможности ни отойти, ни упасть. Из-за более низкого своего роста король бил только по животу и груди, и каждый удар отзывался внутри барона глубоким грудным всхлипом. Наконец у того изо рта сплошным потоком хлынула кровь, и он стал валиться на Василия, уронив оба своих клинка. Двумя последними ударами — в голову — король остановил это падение и смял лицо Неблина, превратив его в кровавое месиво.

Изуродованный барон застыл перед королём на коленях, всё ещё пытаясь бороться: пальцы правой его руки тщетно шарили по рукояти меча, не в силах охватить её. Меч Неблина поднял Василий, ногой отбив бессильную баронову руку.

— Слово короля! Казню тебя за убийство! — Василий проявил Корону и одним коротким взмахом меча снёс с плеч голову барона. Обещанная казнь убийцы состоялась.

Меч, осквернённый убийством женщины и казнью, король тут же сломал о колено и бросил обломки на безголовое тело Неблина. Посмотрев на окровавленные кольчужные перчатки, он, одну за другой, стряхнул их с рук туда же, вслед за мечом.

Первый поединок короля закончился его бесспорной победой.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

1.

Из ближайшего дома вынесли кресло, и Василий, благодарно кивнув в толпу, устало опустился в него. Возле короля сразу же захлопотали Баямо с Бальсаром, отирая кровь со лба: удар, разрубивший шлем, всё же нанёс небольшую рану на королевском темени. Затем обмыли тёплой водой руки короля, чтобы определить, чьей кровью они испачканы. Оказалось, что у Василия сбиты все костяшки на кулаках: в нервной спешке готовясь к поединку, он не надел под кольчужные других перчаток, и, конечно же, рассадил себе руки, избивая барона.

Круг, образованный для поединка, не расходился: раттанарцы с интересом наблюдали сначала, как исцеляют их короля, затем — как король, жадно глотая, захлёбываясь и обливаясь, пьёт поднесенное ему вино. Отследили глазами Эрина, который осмотрел отрубленную голову, качнув её носком сапога, помотал королю отрицательно и, подобрав кинжал и обломки меча, ушёл из круга. Чего-то, всё-таки, не хватало для завершения эпизода с поединком. Что-то должно было произойти ещё, и знали об этом зрители, и знал об этом король.

Василий сидел, обводя взглядом первые ряды стоящих вокруг людей, пока не заметил Илорина, державшего за руку девочку лет пяти. Рядом, с суровым выражением на лице, стоял мальчишка постарше, примерно восьми лет. Это были единственные дети, которые так открыто смотрели на кровавую схватку, и король удивился: Илорин не был женат, и родни у него здесь, в столице, как помнится, не было.

— Лейтенант Илорин, подведите ко мне детей! Кто они?

— Это дети той женщины, сир.

— Мою мать зовут Гайя, Ваше Величество, — поправил лейтенанта мальчишка.

Голос его был по-детски звонок, но в нём Василий услышал нотки взрослого мужества.

— А твоё имя как?

— Меня зовут Индур, Ваше Величество. А сестру — Салана.

«— Какие красивые у них имена, сир! Да и мордашки у детей симпатичные…»

— Кто у вас остался из родных, Индур?

— Кроме матери не было никого, Ваше Величество. Жаль, что я ещё мал и сам не смог отомстить за неё.

— Извини, что помешал твоим планам, но оскорбление было нанесено и мне тоже. Я не мог оставить его безнаказанным.

— Смерть убийцы была достаточно позорной, Ваше Величество. Я удовлетворён.

— Называй меня «сир». Ты и твоя сестра имеете на это право. Я — должник вашей матери, а, значит, и ваш. Илорин, позаботьтесь о детях, и приведите их на вечерний приём. Там и решим, как нам с ними поступить.

Завершила сцену с поединком вездесущая Капа, которая сочла этот момент неподходящим для молчания.

«— Сир! — сказала она. — Ох, и умеете Вы незаметно придти в город! Чего-чего, а этого у вас не отнимешь…»

2.

Первым делом Василий прошёл к воронке, выжженной в земле гостинцем Разрушителя. Ямища впечатляла своими размерами, в пропорции с создавшим её малым объемом горючей жидкости. Ничего похожего по описанию в памяти короля не нашла даже дотошная Капа.

«— Сир, в Вашей голове пусто, как кармане у пьяницы. Про такую горючую штуку — фактов ноль, слухов ноль, анекдотов ноль, и любой другой информации — ноль. Не верите — вспоминайте сами!»

Василий и не рассчитывал на особую удачу: таинственная горючка, скорее всего, не имела земных аналогов. Да и по знаниям король отнюдь не слыл энциклопедистом. Поэтому следующим его шагом в резиденции раттанарских королей стала обещанная беседа о здоровье королевы. Число участников разговора король ограничил четырьмя особами, считая и себя среди них. Приглашены были в кабинет короля Её Величество королева Магда, Верховная жрица Матушки Апсала и капитан Паджеро.

— Причина Вашей болезни, Ваше Величество, одна из самых важных соргонских тайн, и мы должны сделать всё, чтобы так оно и оставалось до поры, до времени. Не мне вам всем говорить, что означает рождение прямого наследника в одной из королевских семей Соргона. Да-да, капитан, королева беременна, и примерно через полгода у вас родится брат. Мы должны спасти не только жизнь будущему ребёнку, но и сохранить существующий сейчас принцип наследования, при котором Корона выбирает короля. Любой другой механизм внесёт ненужную смуту в беспокойные умы баронов и прочих троноискателей, и не будет спокойной жизни ни у ребёнка, ни у Вас, Ваше Величество. А сын Фирсоффа ещё послужит Соргону…

— Вы убеждены, что будет сын, сир?

— Спросите у жрицы. Госпожа Апсала, я прав?

— Я не понимаю, сир, откуда Вам это известно. Только жрицы Матушки высшего ранга могут определить пол будущего ребёнка до его рождения. Видно, в силе соргонских королей и наших жриц много общего. Да, Ваше Величество, у Вас будет сын.

— Вы уже решили, что нам делать, сир? — Паджеро воспринял новость с бесстрастностью опытного солдата.

— Решил, капитан, и главную роль придётся играть вам. На мой взгляд, только вы, капитан, сможете обеспечить надёжную защиту ребёнку.

— Кто защитит ребёнка надёжней матери, сир? Пока я жива и пока я королева Раттанара… Никто не посмеет обидеть сына королевы!

— Сын королевы будет причиной постоянных интриг, и потому — в опасности, как прямой наследник короля Фирсоффа. Я уже говорил, что не желаю этого…

— Тогда я спрячусь где-нибудь в глуши, где никто не узнает ни меня, ни ребёнка…

— Этому тоже нет никакой гарантии… Что не узнают, я имею в виду. А там защитить будет некому ни Вас, Ваше Величество, ни ребёнка. Мы не можем ни открыто признать сына Фирсоффа, ни надёжно спрятать его от посторонних глаз…

— Что же мне делать? — Магда чуть не плакала от безысходности. — Я не стану прерывать беременность, сир… Я не откажусь… Я столько лет этого ждала… Ребёнок не только мой, он и — Фирсоффа… Должен же быть какой-нибудь выход!

— Ваше Величество, выслушайте моё предложение. Я для этого и затеял нашу встречу. Главная идея моего плана — мы не станем прятать ребёнка, мы спрячем его происхождение, и спрячем так, чтобы Вы, Ваше Величество, не утратили права держать ребёнка возле себя.

— Я согласна на всё ради ребёнка! Но, разве такое возможно, сир?

— Да, Ваше Величество, если мы будем думать о благе ребёнка и благе Соргона. Как ни странно, но оба эти понятия тесно связаны между собой. Скажите, Ваше Величество, многим ли известно, что капитан — Ваш приёмный сын?

— Мы никогда не делали из этого секрета, но и шума по этому поводу никто не поднимал. Когда Фирсофф стал королём, наш мальчик уже в чине капитана командовал заградотрядом. Перевод на ту же должность в дворцовую стражу — единственное передвижение по службе, которое Паджеро получил от отца. Но он был этого достоин, потому что был лучшим. Даже наши недоброжелатели не стали возмущаться его назначением. Существует закон, не признающий за приёмными детьми права на наследование имущества усыновившей их семьи. Поэтому приёмыш в Соргоне не может стать ни бароном, ни королём, и присутствие Паджеро во дворце, рядом с нами, не раздражало поборников Короны и не привлекало к нему внимания тех, кого Вы, сир, называете троноискателями.

— Пришло время напомнить о вашем родстве, Ваше Величество. Нужно, чтобы о родственных отношениях капитана и королевской семьи судачили во всех уголках королевства. Внебрачные дети, как я понимаю, наследовать могут?

— Да, сир, если король признает их, по просьбе одного из родителей, законными детьми.

— Ну, за этим дело не станет: знакомый мне король признает законным вашего, капитан, сына. Конечно, когда он родится от одной из ваших случайных связей. Вы, Ваше Величество, на правах бабушки, сможете возиться с ребенком приёмыша сколько Вашей душе будет угодно. Остаётся ещё одно: сын короля не должен становиться каменщиком — как говорится, положение обязывает. Мы обеспечим ребёнка благополучным будущим, это в наших силах. Вам, капитан, и ради ребёнка, и по вашим заслугам, придётся поменять общественное положение. Пора вам превратиться в дворянина и занять достойное место в свите нового раттанарского короля. Король Фирсофф мечтал об этом, и мы постараемся осуществить его мечту. Место первого советника короля в новом раттанарском Кабинете вас устроит, капитан?

— Бароны будут возмущены, сир…

— Не думаю, капитан. Недовольны, может быть, но не возмущены — не осмелятся. Война, капитан, развязанная не без их помощи, сделала почти всех баронов верноподданными. А со строптивыми я знаю, что нужно делать…

— Скажите, сир, а как Вы думаете скрыть мою беременность от раттанарского Двора? Растущий живот не спрячешь от любопытных глаз.

— Нам поможет госпожа Апсала. Когда одежда обычного покроя перестанет хранить Вашу тайну, Ваше Величество, Вы удалитесь от Двора, чтобы молиться в Храме Матушки о процветании Раттанара, и проведёте там столько времени, сколько понадобится, в полном уединении, общаясь с миром только посредством писем и через госпожу Апсалу. После родов Вы снова займёте место на троне Раттанара, приняв на себя заботы о сыне неотлучно находящегося при короле первого советника. Такой у меня план… Можете ли вы, кто-нибудь, предложить лучший? Если да, то я слушаю…

3.

Подготовку тронного зала к большому вечернему приёму Василий забраковал:

— Почему здесь стоит только один трон? Где, по-вашему, буду сидеть я?

— Это Ваш трон, Ваше Величество.

— Тогда где будет сидеть королева Магда?

— Но, Ваше Величество, с Вашим приездом она уже не королева!

— С каких это пор дворцовые лакеи решают, кто в Раттанаре король, а кто — нет? Поставьте на возвышение второй трон и запомните мои слова: король однажды — король навсегда! — Василий снова повторил эту великую фразу, которой предстояло стать основой для политических отношений в Раттанаре. — И ещё запомните: тот, кто не будет упоминать имя Её Величества должным образом, рискует остаться без языка. Это ясно? Тогда пойдём дальше… Скажите, вы считаете правильным, что Верховная жрица Апсала будет на приёме стоять в толпе среди подданных? По-моему, это недопустимо. И принесите кресла для женщин и стариков. Я не желаю подвергать их такому испытанию, как многочасовое топтание у трона. Вам что-то не нравится в моих словах? Всё в порядке? Тогда исполняйте.

Кресла поволокли в тронный зал со всего дворца, разнообразные и разностильные, за креслами, вторым рядом, расставили стулья. Для прочих гостей, чьи ноги могли выдержать топтание на месте в течение нескольких часов, оставили пространство между спинками стульев и стенами зала.

— Совсем другое дело, — одобрил король. — Нужно будет изобрести здесь что-нибудь вроде трибун, чтобы не перетаскивать мебель с места на место, когда мне захочется увидеть своих подданных…

«— Правильно, сир! Шайбу-у! Шайбу-у! — отозвалась Капа. — А ворота поставим: одни вместо трона, а вторые — на входных дверях. Первую команду, под названием «Динамо», тренировать буду я. Вам, так и быть, уступаю «Черноморец». Даёшь чемпионат Соргона по футболу!»

«— Ты бы подумала, лучше, почему проморгала этого Неблина…»

«— Я подумала, сир. Ненависть. Всё дело в ненависти. Я же говорила Вам, сир, что не чувствую ничего, кроме ненависти и боли. Ненависть барона ничем не выделялась среди прочей — он же был не пустоголовый. А на кого направлена ненависть, я ещё не научилась определять. Так и проморгала, сир… Но Вы же не оставите детей этой несчастной женщины… Гайи?»

«— Нет, конечно же, нет…»

«— Скажите, сир, а почему Вы так странно вели себя на поединке? От этого удара у меня все мысли разбежались, до сих пор не соберу».

«— Я тут не при чём, Капа. Сначала я сражался сам, как умел, и как здоровье позволяло. А потом — уже и не знаю, кто. Думал, ты вмешалась… Если нет, значит — опять соргонские штучки специально для короля. Тот прилив сил, который у меня начался после удара, больше ничем не объяснить. Все эти королевские чудеса с грамотами и монетами, переделанная в майку «чешуя», теперь победа в поединке… Мне иногда кажется, что я черпаю энергию со всего Соргона, да и силу тоже: помнишь, как вогнулся нагрудник Неблина от удара кулаком? Никогда я не был способен на удар такой силы… Человек ли я ещё, Капа?»

«— Добро пожаловать в клуб неизвестных науке созданий. В нашей компании Вы найдёте снежного человека, русалок, домовых, и прочая, и прочая, и прочая… А председателем клуба числится Ваша покорная слуга — бестелесная сущность Капа Хрустальная… Хотя, наверное, Вы всё ещё человек, и наш клуб сможете посещать только в качестве гостя…»

4.

В тронный зал король вошёл без предварительного объявления через боковую дверь, и потому заметили его не сразу: неразбериха в зале была полная. Ошарашенные новшествами, придворные не знали, как себя вести, пытались выяснить друг у друга новый церемониал приёма и толпились в центре зала или жались к его стенам — подальше от кресел и стульев, поставленных неизвестно для кого. Оказалось, никто ничего не знал и никто не был готов усесться на одно из мест, из опасения вызвать гнев у нового короля. На слова старшего лакея, пытавшегося объяснить им пожелания Василия, не обращали внимания.

Король усмехнулся и, поднявшись на возвышение к трону, по-разбойничьи свистнул в два пальца. Упала тишина.

— Рад видеть вас, господа и госпожи придворные, а также гости Раттанара! Извините за плохо подготовленный к приёму зал. Первый блин — сами понимаете, всегда комом. Поэтому, перед тем, как мы с вами займёмся делами государственными, немного времени уделим организационным вопросам. Ваше Величество! — Василий сбежал с возвышения навстречу входящей в зал Магде. - Прошу Вас занять Ваше место на троне Раттанара, — и начал пояснять придворным:

— Её Величество согласилась помочь мне и взяла на себя, не смотря на нездоровье, управление королевством. Это, чтобы мы с вами быстрее изгнали Масок из Соргона…

С этими словами Василий проводил королеву на отведенное ей место, усадил и обернулся к залу:

— Теперь с вами, господа и госпожи. Вы видите кресла и стулья? Их поставили для женщин и пожилых мужчин, которым будет затруднительно выстоять весь приём. К следующему разу и кресел будет больше, и сами кресла будут получше. Сейчас воспользуйтесь тем, что удалось собрать во дворце за столь короткое время. Вас, госпожа Апсала, я прошу занять это кресло, — Василий подвёл жрицу к первому от тронного возвышения креслу с правой стороны. — Садитесь, пожалуйста…

— Почему она будет сидеть первой? Это моё место по праву!

— О, первосвященник Ардифф! Вы, как всегда, полны мятежных настроений. Сколько крови вы попортили королю Фирсоффу! Но тогда было мирное время, Ардифф. А сейчас — война. Если вы будете мне надоедать, я вас попросту повешу. В Раттанаре каждый будет сидеть там, где я сочту нужным его посадить. («Или куда посажу» — тут же подсказала королю Капа). У вас есть какие-нибудь возражения? Я надеюсь, что мы поняли друг друга…

Ясное дело, король сразу же попал в список личных врагов Ардиффа и даже возглавил его, но, на счастье первосвященника, не узнал об этом. Правда, Капа предупредила Василия:

«— Это скрытый враг, сир!»

«— Знаю, Капа, спасибо. Но он пока не изменник».

— Рассаживайтесь, дамы и господа, рассаживайтесь. Вам нет смысла спорить за близкие к трону места: где бы вы ни сидели или стояли, я вас найду, когда вы мне понадобитесь. Господа военные, помогите поделить кресла и стулья: у нас мало времени…

По залу забегали стражи, замелькали в толпе Паджеро, Эрин, Илорин и Тусон.

«— Оказывается, военные могут навести порядок и без стрельбы, сир, — похвалила Капа. — Давайте научим придворных строем ходить. Ать-два, ать-два! Левой! Правой! Запевай!»

— Мы все сегодня скорбим по погибшим, — заговорил король, когда суета в зале прекратилась, и Эрин помахал ему рукой: всё, мол, в порядке. — Каждый достойный человек, покидая этот мир, оставляет в наших душах незаживающую рану. Но скорбь не освобождает человека ни от обязанностей, ни от чувства долга. Живые должны жить! Королевство должно жить! И для этого мы обязаны собой заменить павших, как в любом бою павшего воина заменяет его товарищ. А мы сейчас ведём смертный бой с Масками… Королевство должно жить! Поэтому, прежде чем мы перейдём к прошениям, жалобам и прочим важным вопросам, я хочу пополнить наш Кабинет. Число королевских советников я увеличу до четырёх: два советника-дворянина, два советника из прочих сословий. Число министров я тоже намерен увеличить: война требует от нас гибкости и перемен. Но сначала — советники. Капитан Паджеро!

— Я здесь, сир! — Паджеро вышел в центр зала.

— За заслуги перед Короной и долгую верную службу Раттанару я, Василий Раттанарский, король по выбору Короны, жалую тебе, воин, и потомкам твоим, дворянство и земли, бывшие землями изменников: барона Фехера, барона… - Василий назвал ещё два родовых имени, — а также жалую тебе и потомкам твоим город Бахарден с прилежащими землями. Эти земли — земли трёх баронств и города Бахардена — я объединяю в одно Бахарденское графство, и жалованный тебе, и потомкам твоим, титул будет: граф Бахарденский. Графский герб я утверждаю такой: под графской короной четыре башни, как символ четырёх земель, вошедших в графство. Внизу девиз: ВСЕГДА ВЕРЕН. Вот тебе, Паджеро, граф Бахарденский, грамоты на дворянство и жалованные земли…

Василий спустился с тронного возвышения и протянул капитану два свитка, перевитых зелёным шнуром, взятые им, конечно же, из воздуха. Паджеро принял у короля свитки, и руки старого солдата дрожали от волнения, как и слезинка в уголке левого глаза.

— Ваш опыт, граф, и ваши знания делают вас незаменимым советником для любого короля, и я прошу вас занять эту должность, и войти в состав Кабинета. Вы свободны, граф…

— Это неслыханно, сир, — выдавил из себя барон Геймар. — Ещё ни один король в Соргоне не жаловал никому дворянства…

— Барон, воздержитесь от прилюдного осуждения своего короля, да и тайком я не советую вам этого делать. Вы же не изменник, барон? Я был уверен, что нет. Скажите, барон, есть ли у вас преемник на посту главы Дворянского Собрания? Я хотел у вас спросить: есть ли кому вас заменить на этом посту?

— Заменить всегда можно, сир, но я ещё не думал уходить с этой должности…

— Придётся, барон, и подумать, и уйти. Кандидатуру вашего преемника мы обсудим на заседании Кабинета, на котором вы будете присутствовать в качестве советника короля, если, само собой, принимаете эту должность. Принимаете? Прекрасно… Таким образом, два советника от дворян у короля есть. Советники от прочих сословий… На этих местах я вижу вас, глава Маард, и вас, господин королевский прокурор Рустак. Теперь перейдём к министрам. Министр Велес, готовы ли вы продолжать работу в Кабинете?

— Да, сир, готов.

— Министр Инувик, вам тот же вопрос.

— Я готов, сир, продолжать свою работу…

— Мастер-маг Кассерин!

— Я здесь, сир!

— Я предлагаю вам заменить погибшего министра Демада на посту министра образования и науки. Принимаете ли вы это назначение?

— Принимаю, сир, и благодарю за честь.

— Купец Ахаггар!

— Я здесь, Ваше Величество!

— Я предлагаю вам занять в Кабинете пост министра торговли, вместо погибшего министра Тараза.

— Я… Я согласен, Ваше Величество, но справлюсь ли?

— Справитесь, я уверен. Капитан Вустер!

— Я здесь, сир!

— Вы — теперь военный министр, вместо министра Тандера.

— Слушаюсь, сир!

— Замену несчастному Сурату в казначействе мы подыщем на заседании Кабинета. Теперь о новых министерствах. Война — это не только убитые. Это и огромное число раненых, это калеки, это — сироты. Задача одного из новых министерств — заботиться о них: исцелять, содержать и оказывать всемерную поддержку и помощь. Я назвал это министерство — министерством веры и здоровья, и заниматься ему не только здоровьем телесным, но и здоровьем духовным, которые неотделимы одно от другого. Это министерство я прошу возглавить вас, госпожа Апсала: у вас даже штат уже набран — жрицы Матушки. Помощь жриц в Скироне была просто неоценима…

— Благодарю Вас, сир, я принимаю это назначение.

— Ещё одно новое министерство — министерство народностей. В Соргоне живут, кроме людей, гномы, эльфы и орки. Мы пока имели дело только с гномами, но надо смотреть вперёд, в будущее. Война, наверняка, затронет и другие народы, и нам следует быть наготове. Министерство народностей я прошу возглавить вас, мастер Бренн.

— С радостью, сир, с огромной радостью…

— И последнее: кто не согласен с моими действиями, может их оспаривать любым, кроме измены Раттанару, способом, вплоть до поединка. Мой меч всегда к услугам недовольных…

«— Так они и стали с Вами драться, сир. Ищите дураков!»

5.

— Ваше Величество, у меня жалоба! Выслушайте меня, Ваше Величество! — в центр зала выбежал здоровенный парень с гулей на лбу и разодранной щекой. — Я требую королевского правосудия. Умоляю, Ваше Величество, выслушайте меня!

— Охотно. Кто вы?

— Тимон! Моё имя — Тимон. Я из дома Лонтиров, и ближайший непрямой наследник по мужской линии.

— Слушаю вас, Тимон. Мы все слушаем. Говорите.

— Мы, Лонтиры, не берём оружия в руки. Так повелось издавна, Ваше Величество. И некоторые самонадеянные молодые люди пользуются этим для достижения своих неблаговидных целей…

— Вам нанесли оскорбление, на которое вы не можете ответить, так как не прибегаете к оружию? Верно?

— Да, Ваше Величество. Тринадцать дней назад я и несколько моих родственников были силой изгнаны из нашего родового дома здесь, в Раттанаре. Что мы, безоружные, могли сделать против вооружённых до зубов солдат?

— Вы подавали жалобу кому-нибудь из господ, отвечающих за порядок в городе?

— Да, Ваше Величество. Я жаловался командору Тусону на действия его подчинённых. Командор высмеял меня и не стал наказывать своего любимчика Яктука…

— Значит, бесчинствовал в вашем доме лейтенант Яктук? Лейтенант Яктук присутствует? Покажитесь нам, лейтенант.

Из толпы придворных вышел Яктук и остановился в стороне от Тимона.

— Это он бесчинствовал, Ваше Величество. Он и сержант Хобарт. Оба из роты Водяного.

Толстый сержант присоединился к своему командиру.

— Вы можете указать причину подобного поведения названных вами господ?

— Лейтенант Яктук, воспользовавшись гибелью барона Лонтира, домогается руки его внучки дамы Сальвы, в нарушение закона о наследовании.

— Что вы имеете в виду?

— Когда не остаётся прямых наследников по мужской линии, титул барона передаётся по женской, ближайшему к наследнице родственнику-мужчине. То есть — её мужу. Дама Сальва после замужества передаст мужу титул барона Лонтира. Яктук не имеет права жениться на ней, так как он уже сам барон и принять титул барона Лонтира не может. Сальва должна выйти замуж за мужчину из нашего дома, чтобы титул сохранился в семье.

— Поскольку вы — ближайший наследник по мужской линии, то именно за вас? Так?

— Да, Ваше Величество.

— Что вы нам посоветуете, барон Геймар? Как нужно поступить в данном случае?

— В ситуациях, подобных этой, так и поступают, Ваше Величество. Тимон имеет все права на руку дамы Сальвы.

Василий увидел, как побледнел при этих словак Яктук. Побледнел, но сдержался: ни стона, ни вскрика, ни жеста.

— Что скажет нам дама Сальва? Она здесь?

В центр зала выбежала уже знакомая королю фрейлина Магды. Женщина была взволнована и очень хороша собой.

— Ваше Величество! Ваше Величество! Я не имею ни малейшего желания выходить замуж за Тимона. Не принуждайте меня к этому, Ваше Величество! Ему, кроме титула, ничего не нужно. Так отдайте ему титул, а мне оставьте Яктука…

— Вы, милая девушка, титулами не разбрасывайтесь — это вам не шпильки. Сами видите, что происходит, когда баронами становятся случайные люди. Попробуем решить вашу проблему мудро. Сначала я хотел бы знать, что думает лейтенант Яктук. Говорите, лейтенант.

— Мы с Сальвой решили пожениться, Ваше Величество. Ждали только возращения моего отца и её деда, чтобы объявить о помолвке. Теперь всё запуталось, но я не намерен отказываться от женщины, которая мне дорога…

— Ну, не так уж и запуталось. Я хотел бы знать, как именно сформулирован этот пункт закона о наследовании. Кто-нибудь может мне в этом помочь?

— У меня есть свиток с этим законом, Ваше Величество. Вот он, взгляните, - Тимон протянул королю свиток. — Я сам переписал его в библиотеке городского суда.

Король прочитал раз, потом ещё раз. Задумался. Весело улыбнулся, найдя решение:

— Да, тут так и сказано: «…передаёт титул и все связанные с ним права ближайшему родственнику-мужчине…» Скажите, Тимон, сын дамы Сальвы будет ближе ей в родственном отношении, чем вы?

— Разумеется, Ваше Величество, ведь он унаследует половину крови матери.

— Вот вам и решение, Тимон, благодарю за помощь. Поскольку будущий муж дамы Сальвы не может получить из её рук титул барона Лонтира, так как сам является бароном, титул барона Лонтира переходит к первому по рождению сыну дамы Сальвы, поскольку он — самый близкий родственник наследницы. Что же касается вашей жалобы, Тимон, то вы забыли почему-то упомянуть, что насилие к вам и вашим родственникам было применено в ответ на ваше наглое поведение в доме перенёсшей горе женщины. Вам не следовало угрожать баронессе Лонтир, ведь она сейчас — старшая в вашем роду.

— Но, Ваше Величество, Яктук не воспитает настоящего Лонтира… — Тимон не сдавался.

— Вы об отказе от оружия? Граф, расскажите нам, как погиб барон Лонтир.

— Он погиб в бою, сир, погиб, сражаясь.

— Безоружным?

— Да, сир.

— Вот вам ещё один ответ, Тимон. Новый барон Лонтир сам выберет: брать ему оружие или нет. А я бы посоветовал добавить на герб, к сломанному копью Лонтиров, девиз: «И безоружный — не сдаюсь!» Тогда всё станет на свои места.

— Благодарю Вас, Ваше Величество, — Сальва склонилась перед королём в глубоком поклоне. — Против такого решения трудно что-нибудь возразить.

— Решение ещё не выполнено, дорогая девушка. У нас война, и оно может остаться только в наших планах. Лейтенант Яктук — солдат, и я не могу позволить ему отсиживаться возле вашей юбки. Чтобы ваш король не оказался пустозвоном, вам придётся поторопиться и с браком, и с детьми. Завтра мы хороним погибших. Послезавтра — свадьба. На третий день выступаем.

— Но, Ваше Величество! Как же обязательный полугодовой траур? — упрямился Тимон. — Нельзя играть свадьбу сразу после похорон!

— Госпожа Апсала, как вы думаете, вправе ли мы нарушить некоторые обычаи ради любящих друг друга людей, зная, что ещё одной возможности им может не представиться? Так ли привередливы соргонские боги, чтобы помешать короткому счастью двух любящих сердец?

— Законы и обычаи у нас, людей, диктуются необходимостью. Они не могут быть вечно неизменными, так же, как меняемся и мы сами. Горе по погибшим не станет меньше оттого, что мы не соблюдём полугодовой траур. Горе — это внутреннее состояние человека. Соблюдение же траура — дань приличиям, и в мирное время приличия сильно отличаются от этики поведения военных дней. Когда Смерть собирает свою жатву, живым хочется успеть сделать как можно больше до своего смертного часа. И это правильно: мы рождаемся для жизни, а не для смерти. Я готова сама провести обряд бракосочетания для любой пары, в которой мужчина уходит на войну. Как Верховная жрица Матушки я одобряю Ваше решение, Ваше Величество. Мою богиню прозвали Матушкой, потому что она — мать для нас всех. А какая мать не желает счастья своим детям?

— Я рад, госпожа, что наши мнения так совпадают. Дело за малым. Дама Сайда, баронесса Лонтир, нет ли с вашей стороны возражений против замужества вашей внучки?

— Есть, Ваше Величество. Замужеству должно предшествовать сватовство, а руки моей внучки никто не просил ни для себя, ни для кого-нибудь другого.

— И в самом деле, не по-людски выходит, — сказала Магда.

— Благодарю Вас, Ваше Величество, — откликнулась баронесса на простонародное «не по-людски» королевы — Есть обычаи, нарушения которых никакая война не спишет.

— Моё упущение — мне и исправлять. Лейтенант, ваш отец служил Короне и раттанарскому королю, и погиб на этой службе. Кому же и быть сватом, как не мне? Если у вас нет других планов на этот счёт, конечно.

— О такой награде я и мечтать не смел, Ваше Величество.

— Барон Геймар, нет ли какого-либо закона, запрещающего королю выступать в роли свата?

— Такого закона я не припомню, сир.

— Вот и прекрасно. Баронесса, у вас есть товар, у нас есть купец — статный молодец…

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1.

Следом за королём историю на приёме творил Эрин.

Князь Ордена и первый рыцарь Соргона, посвящая героев Раттанара — в рыцари, чувствовал себя намного уверенней, чем в Скироне. И не только опыт проведения церемонии был тому причиной, и даже не доверие к шкатулке, выдающей беспрепятственно рыцарские «причиндалы», как назвала Капа шпоры и гербовые цепи вместе с Грамотами. Эрин был счастлив — наблюдая за уверенной поступью короля по политическим лабиринтам королевства, и глядя, как запутанные узлами коридоры власти ложатся под ноги Василию широкой прямой дорогой. Не скованный соргонским воспитанием и привитыми этим воспитанием традициями, король опирался в своих поступках только на здравый смысл и целесообразность.

Препятствий он или не замечал, или не желал считаться с ними, когда шёл к намеченной цели. Без особых усилий и особо выдающихся деяний, Василий сумел собрать в своих руках столько власти, что у недовольных не хватало смелости даже на жалкий писк по углам, не говоря уже об открытом неповиновении королю. Король решил, король пожелал, король потребовал — и всё делалось по слову короля. Решил — и гном уже полноправный министр Кабинета, пожелал — и новое дворянство пошло по Соргону, дразня баронов красотой подвигов и дерзким узором своих гербов. А каждый новый дворянин — это новый меч, обнаженный за короля. И он, Эрин, множил их число, раздавая рыцарские шпоры, потому что каждый рыцарь — дворянин. И оттого весельем звучал в тронном зале голос князя Ордена:

— Капрал Тахат!

— Я здесь, сэр Эрин!

— Ко-о-о мне-е!

Услышав, что его вызывает Эрин, Тахат покраснел, и лоб его покрылся испариной. Сердце замерло, сжавшись в комочек, и провалилось куда-то в пятки, откуда с барабанным боем в ушах снова погнало холодную кровь по заледеневшим жилам Тахата. Оглушенный неожиданностью, капрал подошёл к Эрину старательным строевым шагом, и замер, громко щёлкнув каблуками. Для полуобморочного состояния Тахата была только одна веская причина: он не считал себя достойным рыцарского звания, и даже не помышлял об этом. Подумаешь — случайно попал в сложную ситуацию и, спасаясь сам и спасая своих людей, сделал единственное, что оставалось — атаковал. Но выбора-то не было: дерись или умри! Чего же тут героического? То ли дело — подвиги рыцарей под Скироной!

Имена соргонских рыцарей в Раттанаре были известны каждому горожанину и солдату — тут постарался сержант Ахваз, сильно расширивший свой запас солдатских баек. Следопыт вернулся домой, наполненный военными историями, что называется, под завязку. Наблюдательный и памятливый, Ахваз не упустил ничего из увиденного им в дороге, а также, в «Голове лося» и в Скироне, и по памяти шпарил, не переврав ни единого слова, описания подвигов, за которые Эрин вручал золотые шпоры.

Тусон, услышав повести Ахваза, выпросил его у лейтенанта Илорина, и три дня, до вступления в Раттанар короля, сержант провёл в казармах Тусоновых рот и на постах квартальной охраны, без конца повторяя свои истории. После детальных рассказов следопыта имена Котаха, Брея, Готама, Бушира и Астара, наряду с именем самого рассказчика, перекочевали на улицы, дав названия для новых мальчишечьих игр.

— Играем в «Котаха»! Играем в «Бушира»! — можно было услышать в любом конце города, где в сугробах возились пацаны, изображая битву под Скироной. Своих, раттанарских, героев, конечно, тоже знали повсюду, но… То, что рядом, то, что можно потрогать во всякое время, никогда не бывает так же интересно, как чужое и недоступное. К тому же, свои герои не стали дворянами, не получили золотых шпор и цепей с гербовыми щитами. А вот герб Ахваза — охотничью собаку, бегущую по следу, и его девиз: ВРАГУ НЕ СКРЫТЬСЯ — с закрытыми глазами мог изобразить на снегу любой мальчуган, едва освоивший написание букв алфавита.

Обалдевший от нежданной чести Тахат, будто сквозь толщу воды, слышал голос Эрина:

— …за дерзкую атаку… в пешем порядке… конный… вдвое большего состава… добился победы…

И так же, сквозь воду, слышал собственное «Клянусь честью!» А взгляд никак не мог отвести от своего гербового щита, на котором пехотинец опрокидывал всадника под девиз: НЕТ НЕВОЗМОЖНОГО. И только с третьей попытки понял обращённые к нему слова Эрина:

— Сэр Тахат, вы желаете что-то сказать? — с намёком, что пора, мол, вернуться на место. И Тахат правильно понял князя, но не ушёл.

— Сэр Эрин, у меня есть одна просьба…

— Я слушаю вас, сэр Тахат.

— Мой отец умер… давно… Я прошу вас, сэр Эрин, быть моим сватом к купцу Ахаггару, сватать за меня его дочь Огасту.

— Ой! — пискнули где-то в зале специальное фрейлинское слово. — Ой, мамочки! — пискнули снова. — Ой!

«— Это, сир, не приём, а непрерывное сватание какое-то. Что же Вы отстаёте от подданных? Давайте и Вам кого-нибудь подберём, — тараторила Капа, пока Эрин выполнял просьбу Тахата. — Вон та бородавчатая старушка с трясущейся головой, что сидит рядом с баронессой Лонтир, Вам не подойдёт?»

А королева Магда прошептала непонятное:

— Решился всё-таки, переписчик… — и тень улыбки сошла на губы королевы — впервые за много-много дней.

2.

После успешного сватовства Эрин вернулся к своим княжеским обязанностям. И опять не обошлось без драматических эпизодов. Прежде, чем князь вызвал следующего кандидата, в центр зала вышел Инувик:

— Сир! У меня прошение к Вашему Величеству!

«— Возьмите меня, пожалуйста, в рыцари, а то самому мне туда не пробиться! Пока тех подвигов ещё насовершишь, а мне уже сейчас золотых шпоров хочется… — стала помогать Инувику Капа. — Кстати, сир, сделайте из меня рыцерессу…»

«— Кого-кого?»

«— Рыцерессу, сир! Чтобы и мне золотые шпоры… А я Вам подвигов насовершу, а?»

Король не смог сдержать ухмылки, и, отвечая министру, показал ему все свои зубы:

— Слушаю вас, барон.

— Я прошу признать законным моего сына, рождённого не в браке.

— Дайте мне прошение!

Один из стражей взял у барона свиток и принёс его королю.

— Ваш сын — Довер!?

— Да, сир. За него и прошу.

— У вас есть дети, рождённые в браке?

— Одна дочь, Сула. Сейчас она — фрейлина Её Величества.

— Ваша дочь здесь? И чему же вы так рады, дама Сула? — спросил король, когда девушка стала рядом с отцом.

— Тому, что у меня появился брат, Ваше Величество. И тому, что он — замечательный воин.

«— Сир, это та самая, из палатки королевы. Ну, помните, вчера вечером…»

«— Я узнал, Капа», — король ещё раз перечитал прошение: — Барон, вы не просите признать Довера вашим наследником. Почему?

— Довер отказался, сир, а я не настаивал. Пусть с наследством всё остаётся, как есть…

— Сержант, объясните нам, почему вы отказались от титула и наследства, — потребовал король, когда Довер присоединился к отцу и сестре. — Разве быть баронетом настолько плохо?

— Для потомства Инувиков, Ваше Величество, нет разницы, мои это будут дети или Сулы. И те, и другие получат по четверти крови нашего с Сулой отца. Я молод и силён, и могу своими руками сделать своё будущее, каким захочу. Женщине же приходится рассчитывать только на удачное замужество. Суле, имеющей в приданом титул барона, будет легче выйти замуж за достойного человека. А уж мы с отцом сумеем отшить от неё хватких ухажёров вроде Тимона…

— Я вижу, сержант, что вы смелы не только в бою. Что ж, да будет так! — король достал шариковую ручку и размашисто написал на прошении барона: «Признаю Довера законным сыном барона Инувика, с сохранением прав на наследование за дочерью барона дамой Сулой». Кудрявая от завитушек подпись «король Василий» завершила резолюцию короля.

Но точку в этой истории поставил не король, а сэр Эрин, произнеся вслед уходящему в толпу придворных семейству Инувиков:

— А вас, сержант Довер, я попрошу остаться.

Немного времени спустя у Сулы появился ещё один повод гордиться братом:

Довер стал рыцарем и получил собственный герб — закрытые на висячий замок городские ворота с девизом ВРАГУ НЕ ПРОЙТИ. В углу герба сиротливо нахохлилась куропатка, намекая на принадлежность сэра Довера к роду Инувиков.

Завершился приём обсуждением судьбы двух детей — Индура и Саланы. Илорин, как и было приказано королём, позаботился о них: сирот отмыли и приодели. За несколько часов, прошедших от поединка до приёма, дворцовые портные и сапожники сумели доказать, что не даром хлеб едят. На Индуре ловко сидела ушитая форма дворцового стража, перетянутая в талии золочёным поясом с кинжалом. За голенищами щёгольских сапожек были видны головки метательных ножей («До чего же бравый солдатик, сир!»). А над Саланой, дополнительно, потрудились ещё и фрейлины королевы. Наряжали её со знанием дела: тут были и кружева, и рюшки, и банты с лентами. Две косички соломенного цвета волос торчали в разные стороны, делая девочку похожей на большую куклу. На тоненькой шейке — в три нитки бусики, подаренные Сулой. И белые туфельки с золотыми пряжками («Чисто прынцесса, сир!»).

Король повторил свой скиронский маневр: пересел на третью снизу ступеньку тронного возвышения — ему было намного удобней разговаривать с детьми, сидя здесь.

— Я вижу, что с тобой, Индур, вопрос уже решён: будешь воспитанником дворцовой стражи. Лейтенант, поставьте парня на довольствие, и пусть проходит службу новобранцем. Владение мечом, верховая езда, в общем, пусть изучает всё, что положено. Место в строю — среди барабанщиков. Найдите ему учителя — изучать школьную программу, и выделите ему время для занятий: я хочу, чтобы Индур мог окончить офицерскую школу, когда подрастет. Что касается средств на существование обоих детей, то каждому из них я назначаю пожизненную пенсию по два золотых в месяц. И, конечно же, Индур будет получать жалование согласно занимаемой должности и чина. У тебя возражения есть, рядовой дворцовой стражи?

— Никак нет, сир! Благодарю, сир!

— Теперь подумаем, что делать с твоей сестрой. Её в солдаты не запишешь…

— Ваше Величество, пусть девочка живёт в моём доме, будет мне внучкой вместо Сальвы. Я дам ей воспитание, достойное ребёнка из состоятельной семьи.

— Я не сомневаюсь, баронесса, что Салане будет хорошо в доме Лонтиров, но решать не мне — за Салану несёт ответственность Индур, как старший в роду, где его слово главнее моего. Что скажешь на предложение дамы Сайды, солдат?

Ответ Индура был ответом главы семьи:

— Не скрою, сир, это лучший вариант из тех, что у меня есть. Вот только сможем ли мы видеться? Моя сестра без меня пропадёт…

— Я тебе обещаю: вы будете видеться всякий раз, как позволит тебе служба. А на королевской конюшне ты всегда найдёшь транспорт, чтобы добраться до дома баронессы…

«— Хочется верить, сир, что Вы не станете обременять ребёнка солдатчиной — он же совсем ещё кроха. Их бы с сестрой не разлучать, жалко же!»

«— Успокойся, золотце, я — не пожиратель детей…»

«— Кто вас, королей, поймёт: что у вас на уме? Эксплуататоры несчастные…»

Василий понял, что Капа опять обиделась. Интересно было бы узнать, почему?

3.

Новый Кабинет собрался сразу по окончании приёма. Кресло Фирсоффа король уступил Магде, с извинениями за своё лидерство и на приёме, и сейчас, на заседании Кабинета:

— Мне, Ваше Величество, необходимо решить важные для войны вопросы и указать каждому его место в этой войне. Когда всё наладится, я не буду вмешиваться в Ваше правление Раттанаром без крайней на то необходимости: мало ли какие сюрпризы нам подкинет война…

На первое заседание, кроме назначенных Василием министров и советников, были приглашены Тусон, Эрин, Бальсар и Гечаур. Ахаггар, как министр торговли, рекомендовал хорошо знакомого ему Абера на должность королевского казначея. Василий не возражал, узнав, что тот долгое время был помощником Сурата. Не возражали и другие, и Абер занял место за столом Кабинета. Так же, без препятствий, в Кабинет вошли: Бодрог, с подачи Маарда, как будущий глава Совета Городов, и барон Ванбах — преемник Геймара в Дворянском Собрании.

— Итак, мы все в сборе. Тогда приступим… Сначала — главное. Как я уже говорил, через два дня мы выступаем на Бахарден и Кумыр. Опыта командования большими массами войск, что в походе, что в бою, нет ни у вас, ни у меня. Идти будем быстро, и нужно придумать, как нам избежать путаницы в войсках и обозах. По моим прикидкам, наша армия составит примерно девять тысяч солдат. Давайте ещё раз подсчитаем, какие отряды войдут в наступающую армию. Сэр Эрин?

— Полторы тысячи солдат, сир — вместе с гномами Бренна…

— Мастер Бренн — министр, и не ему командовать войсками. Вы, господа гномы, заканчивайте этот делёж: мне с головой хватает Железной Горы, которая сама не знает, чего хочет. Все гномьи войска, что у нас есть, я подчиняю вам, сэр Эрин: министру Бренну некогда будет вздохнуть после обнародования моего указа о равенстве прав гномов и людей. Министр, учтите, что сразу возникнет множество спорных вопросов. И, решая их, не забывайте — вы не только гномий министр, но и человеческий. Мы, люди, ведь тоже народность, не так ли? Поехали дальше: командор, вам слово.

— Пять тысяч солдат, сир. Из них пятьсот — конных.

— Что может дать город, министр Вустер?

— Три сотни всадников Ларнака и тысячу пехотинцев. Остальные квартальные охранники не годятся для долгих переходов и серьёзных битв — у них нет ни опыта, ни военных знаний. Да и возраст у многих неподходящий…

— И тысяча триста ваших солдат, граф. Вот и все наши силы. Кстати, кто мне скажет, как долго будут валять дурака солдаты городской стражи? Неужели там некого пустить в дело? Что скажете, господа Коллегия?

— Мы, сир, ограничились наблюдением — до Вашего приезда. Солдаты городской стражи не покидают своих казарм…

— Дорогой мой советник Рустак! Вы держите почти шесть тысяч солдат в казармах? Сколько же войск их сторожит? И когда мы все покинем город, какими силами можно будет удержать от бунта эту толпу ненадёжных бездельников? Сегодня, после заседания Кабинета, поедем, поглядим, чем они дышат, наши стражи…

«— А чем в казарме можно дышать, сир? Увидеть, Вы, конечно, не увидите, без мелкоскопа — я имею в виду, но вот нанюхаетесь от души! Представляю, как они озверели за пятнадцать дней сидения взаперти. А провонялись, так это уж точно. Можно, я останусь дома?».

— …Со мной поедете вы, Вустер, вы, Тусон, вы, сэр Эрин, и вы, Паджеро. Жалования мы городским стражам не задолжали? Если за нами есть долги — сегодня же выплатим. Абер, насколько вы хорошо осведомлены в денежных делах Раттанара?

— По казначейству я готов сделать Вам подробный доклад, сир. Что касается жалования, то задержек по выплате не было — тем войскам, которым оно назначено.

— Чьи солдаты, господа, сидят без денег? Одним энтузиазмом не победишь. Кстати, сэр Эрин, ваш отряд должен получать денежное довольствие из казны, а не из вашего кармана. Абер, затраты князя следует возместить… Как и затраты Её Величества, связанные с похоронами погибших во время попытки захватить город. Деньги, собранные горожанами на приют — на приют и должны быть истрачены. Это ваш недосмотр, Рустак, вы не имели права позволять тратиться Её Величеству. Министр Ахаггар, от вас мне нужна подробная перепись имущества и товаров купца Тетуана — я конфискую их на нужды королевства. Из запасов купца мы снабдим наши войска. Рустак, самого Тетуана арестовали, как я распорядился?

— Да, сир. Он возмущён и требует Вашей аудиенции.

— Хорошо, я встречусь с ним после казарм. Он где, в городской тюрьме?

— Нет, сир, у себя дома. Пока у себя дома — там ещё не закончен обыск. Я жду доклада с минуты на минуту…

— Ладно, пусть остаётся дома — до нашей встречи. Министр Вустер, прикажите расчехлить Знамя Раттанара — мы возьмём его с собой в казармы…

«— Знаете, сир, а трагедии у Скиронских ворот не случилось бы, если бы Знамя достали раньше. Моя промашка с Гайей не идёт ни в какое сравнение с небрежностью Коллегии и штаба квартальной охраны…»

«— Ты права, только ничего уже не исправить. Упрекать их сейчас и поздно, и вредно: нам только самоубийств совестливых командиров не достаёт… И без того опытных военных мало».

«— Может, они и не столь виноваты, сир: со времени битвы у Белого Камня, за двести с лишним лет, уже забыли, что объявление войны меняет не только монеты, но и Герб на Знамени, и как этот Герб умеет рычать на врагов, и даже убивать… А всё равно, людей — жалко…»

«— Ещё бы не жалко!» — король одновременно разговаривал и с министрами:

— Госпожа Апсала, как нам быть с ранеными? Раненых будут тысячи, и армейские лекари не смогут исцелить сразу всех. Многие тяжёлые умрут без врачебной помощи.

— Вы хотите, сир, чтобы я послала жриц вместе с армией?

— С армейскими обозами, госпожа. И под бдительной охраной, которую мы им обеспечим. В моём мире госпиталя и лазареты следуют за войсками, что помогает сохранить немало жизней и быстрее возвратить раненых в строй. Правда, их присутствие сказывается на маневренности войск и скорости передвижения. И, если придётся отступать, для жриц может возникнуть опасность: пустоголовые умеют двигаться очень быстро, и очень скрытно.

— Но Вы же не бросите женщин и раненых на растерзание лысым, сир! Что касается опасности, то защитить нас от неё может только Ваша победа. Мы отправимся всем Храмом…

— Ни в коем случае, госпожа. Вы останетесь здесь, в столице, а с войсками отпустите тех, кто вызовется добровольно: от подвижниц будет больше пользы, чем от подневольных и перепуганных женщин. Если к вашим жрицам присоединятся желающие из горожанок — на подсобные работы, то и малым числом ваши жрицы спасут многих. Думаю, что женщины Раттанара откликнутся на ваш зов, а вы уж отберёте подходящих — в санитарки…

«— Крест, сир! Дайте им красный крест!»

«— Спасибо за совет, Капа»:

— В моём мире для лекарей принята эмблема — красный крест. Думаю, и для Соргона она вполне подойдёт, если, конечно, этот знак у вас не под запретом…

«— Ну, вот ещё, стала бы я Вам советовать что-то дурное, сир! Никакого ко мне у Вас доверия… Всё время Вы меня обижаете… Злопамятный Вы… Уйду я от Вас…»

«— Подожди, хоть чемодан купим, что ли. Куда ж ты так, налегке?»

4.

Предложение короля, простите — конечно же, Капы, приняли без возражений, и красный крест, отныне, стал медицинской эмблемой раттанарской армии. Походные лазареты решили придать каждому отдельному отряду, если для этого наберётся достаточно доброволиц: жриц и послушниц из Храма Матушки, в чём Апсала совершенно не сомневалась. Василий мудро решил, что это не его дело, каким образом она обеспечит добровольную явку нужного количества персонала, и поспешил переменить тему, пока не стали заметны его сомнения. Результат был ему важнее строгого соблюдения принципа добровольности.

«— Верно, сир, нечего им по тылам околачиваться, — одобрила короля Капа, — когда мы на фронте свою кровь вёдрами проливаем…»

«— Почему же — вёдрами? — поинтересовался король. — Почему не стаканами?»

«— Потому что ведро — больше стакана» — услышал он в ответ, и промолчал — с истиной не поспоришь.

После медицинской темы заговорили о похоронах. Собственно, король не стремился их обсуждать, чтобы не огорчать лишний раз Магду. К тому же, он не знал ни местных обычаев, ни похоронных обрядов: того и гляди, ляпнешь что-нибудь не то, и оно не забудется, и не простится. Но оставался один важный, на взгляд короля, момент, который без участия Её Величества не решишь.

Как хоронить Гайю, закрывшую его своим телом от удара мечом? Казалось бы, чего проще: завтра, вместе со всеми… Но… Сложность была том, что Гайя оказалась представительницей одной из самых древних профессий, попросту говоря, трактирной шлюхой. Знать бы, как посмотрят на такое соседство родственники погибших, и, прежде всего — королева. Поэтому король спросил осторожно, будто у воздуха в кабинете:

— Как вы думаете, имеет ли право Гайя на погребение в Мемориале?

Геймар дёрнулся сказать что-нибудь резкое, но сдержался, перехватив хмурый взгляд Паджеро. Остальные члены Кабинета дружно посмотрели на королеву, предоставив право ответа ей. Магда уже решила для себя, как следует поступить, и потому ответила сразу:

— Не вижу, сир, никаких препятствий. Давайте будем думать не о том, как она жила, а о том, что, умирая, совершила подвиг. Гайя погибла, защищая Вас, сир, так, где же ей и находиться, как не среди погибших за короля стражей? Я бы и одела её соответственно: в арсенале дворца можно подобрать для неё доспех и форму по размеру. А на памятной табличке следует написать: «Гайя, страж короля». Я уверена: раттанарцы не будут оскорблены, они всё поймут правильно. Вас же именно это беспокоит, сир?

«— Ещё раз Вам скажу, сир: воистину королева! И решает по-королевски щедро!»

— Вы угадали мои затруднения, Ваше Величество, и благополучно их разрешили. Благодарю Вас… Есть граница в поступках короля, перейдя которую, он теряет уважение подданных, а, значит, и свою власть над ними. Для воюющего короля это означает неизбежное поражение…

На этот раз Геймар уже не умолчал, разглядев в короле слабость: боится Василий осуждения подданных, ох, и боится.

— Сир, я — Ваш советник, и вижу свой долг в том, чтобы Вас предостеречь: не раздавайте конфискованные баронские земли без обсуждения с нами, баронами. Мы — опора Вашей власти, и…

— Звучит почти как угроза, барон. Хочу Вас предостеречь в свою очередь: давая советы королю, Геймар, тщательно обдумывайте свои слова, чтобы не быть заподозренным в измене. Это очень опасно в военное время, да ещё при короле, который изменников вешает… Будем считать, что любезностями мы обменялись. Что же касается самих конфискованных земель, то раздавать я их не спешу, и создание Бахарденского графства — шаг, прежде всего, политический. Я не только стремился наградить капитана Паджеро за многолетнюю службу Короне, но и показал всем подданным, и баронам, в том числе, что верная служба может быть щедро вознаграждена: ведь следующим графом может стать любой, заслуживший это право, в том числе и барон. Вы сумеете, советник, назвать мне барона, который бы отказался от расширения своих владений до размеров графства?

— Затрудняюсь ответить, сир…

«— Ха! Затрудняется он! Да Вам, сир, пора покупать большую губозакаточную машину — баронам губы закатывать. Этот уже раскатал свою — края не видно…»

— Моё поручение вам, советник Геймар, как раз и состоит в том, чтобы направить мысли баронов в нужном направлении. В Раттанаре, я думаю, справится барон Ванбах — ваша рекомендация позволяет надеяться на это. А лично вам предстоит поездка в Скирону: тамошний Баронский Совет должен идти в ногу с Раттанаром и с решениями нашего Кабинета. Постарайтесь удержать Крейна от глупостей и сделайте так, чтобы он не лез в армейские дела.

— Кто из нас там будет главным: я, Готам, Крейн или Брашер? — ничего не скажешь, умел опытный политик Геймар держать удар: напросился на почётную ссылку, и глазом не моргнул. — Мы все — бароны, и в этом равны, а по должностям — я не пойму, чья выше…

— Советник, главный в Скиронаре — я! Я, король Скиронара! Что касается управления королевством в моё отсутствие, то я ещё не решил, кого назначить… Думаю я пока об этом, советник, думаю…

Потом, с участием Велеса и Гечаура, обсуждали возможности городских оружейников и кузнецов: король дотошно выяснял, какими запасами военного снаряжения обладает Раттанар, и как увеличить производство оружия и доспехов.

Здесь Василию пригодились заученные в Чернигове сведения о видах и конструкциях «шоломов и броней», и Гечаур унёс с заседания Кабинета пачку листов с набросками калантарей, юшманов, куяков и зерцал. Велес же озаботился изготовлением тегиляя — древнерусского ватника, начинённого, для пущей надёжности, обрывками кольчуг. Ничего не скажешь — поразил король своими познаниями раттанарских спецов, до глубины души поразил.

«— За два дня, сир, я сделала из Вас академика по оружейной части, а Вы мне за это — чемодан совать. Интересно, есть ли у некоторых королей совесть?»

5.

Казармы городской стражи были удивительно схожи между собой. Не архитектурой, нет. Построенные в разное время, при разных королях, фасадами они, как раз, отличались, и очень сильно. Роднила их атмосфера запущенной безысходности, какой бывает она в комнате безнадежного больного: он ещё подаёт признаки жизни: шевелится, дышит, ест, пьёт, но уже давно бесповоротно мёртв и для себя, и для его окружения. Это понимаешь сразу, лишь только заглянешь в безжизненные глаза и больного, и ходящих за ним людей. И, заглянув, да ещё и вдохнув воздуха, пропахшего смертью, тут же стремишься убежать куда-нибудь в лес, в поле, в кабак: туда, где всё движется и кипит от избытка бурлящей жизни, а не жалко коптит и тлеет в ожидании обленившейся смерти.

Король брезгливо кривился и только скрипел зубами при виде зданий, пропитанных духовной людской немочью. Вид выходящих из них солдат тоже не радовал Василия. Неряшливые, расхлябанные, немытые, с обрюзгшими от долгого сна или долгого пьянства лицами — король ещё ни разу не встречал в Соргоне человеческого убожества в таком изобилии. Солдаты выползали на зов рассерженного Вустера из дверей казарм, и нехотя строились на плацу, равнодушно глядя себе под ноги. До чего же этот марш обречённых не походил на победное шествие войск, совсем недавно — шесть дней назад — виденное королём в Скиронаре!

— Как вы находите городскую стражу, граф?

— Мне кажется, что Рустак пережал с презрением к этим людям, сир. Не умея отличить правых от виноватых, он наказал недоверием всех. Похоже, бедолаги не ждут от нас ничего, кроме расправы… Эх, вот и доверяй солдат судейским!

— За что нам с ними расправляться!?

— За смерть короля, за предателей-командиров, за нападение на город… Да за что угодно! Им твердили, что они ненадёжны, они и верят теперь в свою ненадёжность… Если уж баронов вешают, чего же ждать им?

— Разве не вы первым заговорили о ненадёжности городской стражи — после бегства арестованных вами подстрекателей бунта в Храмах? Не вы ли настаивали на осторожности в отношениях с городскими стражами?

— Я, сир. Но осторожность по отношению к человеку не означает, что он обязательно должен быть арестован без доказательства его вины. Это уже не осторожность, сир, это — страх… Надо бы нам за Джаллоном послать: среди солдат, наверняка, есть его люди…

— Ну, так, посылайте, Паджеро! Я хочу скорее прекратить этот балаган: вид понурой солдатской толпы слишком сильно напоминает мне о методах Разрушителя. Вроде бы, мы — ничем его не лучше…

Закончилась долгая возня с построением, и король, спешившись, вышел перед строем.

— Солдаты! — заговорил он. — Вот перед вами Знамя Раттанара, перед вами Медведь, ставший на защиту родной земли от безликих завоевателей и примкнувших к ним предателей из разных сословий соргонских королевств. Долг каждого из нас, способных крепко держать в руке меч, выйти на битву с врагами Соргона, выйти и — победить! Я пришёл звать вас на бой…

— Как на убой гнать, — прервали короля, — так мы теперь хороши стали, годимся, а как нормальную жизнь солдату дать, так — на-ка, служивый, выкуси…

— в сторону короля вытянулась рука со смачно сложенным кукишем. — Да что с тобой говорить, одно слово: Василий-вешатель…

«— Так вот Вы какой, сир! Народ просто так прозвищ не даёт… А я-то, дура, нашла, с кем связываться…»

— Обесчестили нас перед народом, оболгали, — не унимались солдаты. — Без вины заточили в казарме, словно злодеев с большой дороги! К ответу виновных и оскорбителей наших!

И без того едва заметный, порядок в строю совершенно развалился, и двинулась на короля разгневанная солдатская масса. Поползли из ножен мечи, и шагнули навстречу друг другу две силы, убеждённые в своей правоте — стражи городские и стражи дворцовые. И быть бы здесь кровавой свалке, если бы не дерзость короля.

— А это ты видал? — сунул он в толпу ответную дулю. — Что, мало? Так на тебе ещё, — добавил он дулю со второй руки. — Может, сверху маком посыпать? С маком, оно вернее будет Прямо, по-королевски получится…

Кто-то не выдержал, рассмеялся, мысленно присыпав маком нехитрую комбинацию из трёх пальцев. Засмеялись и другие. Оно и понятно: глупо пытаться напугать того, кто тебя не боится. Король воспользовался сменой настроения толпы и, как ни в чем, ни бывало, продолжил прерванную речь:

— Солдаты! Слушайте сюда дальше! Во-первых, я не стану ни виниться перед вами, ни наказывать виновных за ваше недолгое заточение. Вы заслужили наказание своими прошлыми проступками, прошлой своей службой. Я имею в виду обирание пьяных и поборы с въезжающих в город. Вы занимались этим не все, я хочу верить, что многие из вас служили честно. Но и они, своим молчанием, тоже помогали процветанию продажности среди городских стражей. Про ваших офицеров я и говорить не буду: если бы вас не посадили под замок, то, по их приказу, вы натворили бы кое-чего похуже вымогательства. Не зря же они сбежали после нападения Масок на Раттанар. Второе: в моём мире принято за мелкие преступления наказывать пятнадцатью сутками лишения свободы. Вы свои уже отсидели, пора возвращаться к службе. Теперь, что касается вашей поруганной чести: я даю вам возможность счистить с неё все пятна, и большие, и малые, самым лёгким и самым опасным способом — на поле боя. И последнее: у вас есть время до утра, чтобы привести себя и свою казарму в соответствие с уставом. Предупреждаю: если завтра на прощании с королём Фирсоффом что-то у вас будет не так, вот тогда вы точно попомните Василия-вешателя…

Подобным же образом развивались события и у других казарм, только уже без угрозы для жизни короля, и без его жестоких обещаний: подоспевший Джаллон постарался распространить слух о проделке Василия по всем казармам ещё до приезда туда монарха, и солдаты слушали короля, не проявляя враждебности.

Завершилась поездка по казармам в Северном районе. Король, под конец своей речи, объявил там своё решение о слиянии всех отрядов городской стражи в одну воинскую часть — Раттанарский городской полк, а, заодно, назвал и его командира: полковника Паджеро, графа Бахарденского.

Но последнее слово всё равно осталось не за королём:

«— Надо было Вам, сир, объясняться с ними по матери — легче бы договорились, и не пришлось бы пошлые дули вертеть…»

 

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

1.

В дом Тетуана Василий попал уже глухой ночью. В зале, в креслах у камина, он нашёл дремлющих Рустака и хозяина: уморились, короля ожидаючи. Сторожили пленника бдительно — в глазах у стражи король не заметил ни тени сна, сам же готов был заснуть хоть сидя, хоть стоя, даже во время ходьбы.

«— Пропишите себе бочку красной икры за вредность, сир…»

«— Если за твою, то мне и десяти бочек не хватит, ещё обожрусь, заботливая ты моя. А от усталости я знаю только одно средство — сон. Вот бы опять забыться дней на пять…»

«— Чур, меня, сир! Будите своего купчишку, два слова, и езжайте спать. Ещё ноги протянете раньше полной нашей победы. Будите-будите, сир, спокойный сон врага — нам во вред, ему на пользу».

Тетуан, и впрямь, во сне казался совершенно спокойным и очень безобидным и добрым. Такой себе божий одуванчик в ожидании попутного ветра: купец был хорошо ухоженным альбиносом, с почти прозрачной кожей и белым, без примесей другого оттенка, волосом, и выглядел каким-то беззащитным в окружении одетых в железо солдат.

«— На мой взгляд, сир, ему не хватает хлорофилла…»

«— Это почему же?»

«— Чтобы прятаться среди огурцов, конечно…»

«— Может, помидоров?»

«— Помидоры, сир, это старо, избитая шутка. Вот огурцы — совсем другое дело. Скажите, почему все они у Разрушителя бесцветные какие-то? Что Неблин, что — этот… Так и хочется покрасить в любой сочный цвет. Чем Вам зелёный плох, сир?»

«— Красить — это ты позже, потом красить будешь. Скажи лучше, ты ничего не чувствуешь от этого торгового монстра? В плане враждебности или чужое что-нибудь. Он — пустоголовый?»

«— Не могу знать, Ваше Высокобродь! Сызмальства этому мы не обучены, а в старости кто нас учить-то возьмёт…»

«— А — конкретнее?»

«— Пока ничего, сир. Будите — послушаю».

— Разбудите!

Солдат пододвинул королю кресло и толкнул в плечо Тетуана. Тот сразу открыл глаза, будто и не спал вовсе. Зрачки у купца оказались нормального серого цвета, и глядели они на короля чуть ли не с нежностью.

«— Во — лис! — изумилась Капа. — Он сейчас лопнет от ненависти к Вам, сир, а глазами ест, что дворовая собака в ожидании пайки мяса. Ненависть, сир, и ничего чужеродного, обычный, вроде, человек. Но на пустоголовых у меня, и впрямь, опыта нет — могу и ошибиться».

Рустак проснулся сам, едва почувствовал около себя движение попытавшегося встать Тетуана.

— Сидите, господа, я слишком устал, чтобы смотреть на ваши расшаркивания. Вы хотели встречи со мной, Тетуан, я слушаю вас.

— Ваше Величество, я перед Вами ни в чём не виноват, и этот обыск, и, подозреваю, арест… Я никак не пойму причину Вашей немилости ко мне, Ваше Величество!

— Моя немилость? Об этом можете забыть, Тетуан. Милость или немилость — я не настолько капризен, чтобы строить свои отношения с людьми на таких пустяках. Я вижу в вас врага Короны, отсюда и обыск, и арест. Рустак, позовите кого-нибудь из писцов: записать рассказ господина купца. Расскажите о Разрушителе, Тетуан… Предостерегаю вас: от этого рассказа зависит ваша дальнейшая судьба.

— Чем же я могу помочь Вам, Ваше Величество, если об этом… о Разрушителе знаю не больше других?

— Не спешите с ответом, Тетуан, подумайте и попробуйте снова.

— Нет, Ваше Величество, мне нечего рассказать по этому поводу.

«— По моему, врёт, сир. Я думаю, что чувствую именно ложь».

— Тогда объясните мне, зачем вы скупали, и сами, и через подставных лиц, всё, что может дать рынок Раттанара, от пшеницы до золотых слитков?

— Я — купец, Ваше Величество, и получение прибыли — цель моей деятельности. Скупив много разного по видам и ассортименту товара, я гарантировал себе эту прибыль. А подставных лиц никаких не было: я не успевал один по времени приобрести всё намеченное, и попросил нескольких своих партнёров помочь мне. Скупать надо было быстро, чтобы не всполошились конкуренты, и не приняли ответных мер.

— Где вы взяли столько денег?

— Я вложил все свои, мои партнёры — тоже. Да и назанимали немало.

— Вы можете предъявить какой-нибудь документ, в котором прописано, у кого и сколько заняли вы и ваши партнёры, и сколько денег каждый из вас вложил в эту спекуляцию?

— У меня был где-то свиток с моими расходами и перечнем моих товаров, там же были и те цифры, что сообщили мне партнёры. Да разве сейчас найдёшь? Сами видите, Ваше Величество, что всё здесь перевёрнуто вверх дном в результате обыска…

— Знаете, а я начинаю жалеть, что запретил пытки. Вы уверены, что не хотите быть со мной откровенным?

— Ваше Величество, я не служу Разрушителю… Я не стал бы обманывать своего короля! Ни за что не стал бы…

— Охотно верю, Тетуан, и, раз вы так нагло мне врёте, я вправе сделать единственный вывод, что я — не ваш король. Интересно, кто же? Разрушитель? Вряд ли он назывался бы королём, подмяв под себя весь Соргон. Кто над Соргоном стоит — тот король над королями. Может ли это быть не Разрушитель, а кто-то другой, спрашиваю я себя, и сам себе отвечаю: не может. Что же это получается, Тетуан? Над вами есть король, и это не я, и вы не служите Разрушителю. По какой же линии вы мне враг?

— Я не враг, Ваше Величество! Одно то, что я мог уехать в любое время, но не уехал, остался, доказывает, что я — не враг.

— Опять врёте, Тетуан… Никуда вы уехать не могли: набитые товарами под самую крышу склады держат вас в Раттанаре надёжней тюремных стен. Утром проверим, враг вы или нет: присяга на Знамени разрешит все сомнения. Артачиться не советую, несостоявшийся король Раттанара господин Тетуан, по счёту единственный и — последний… Советник Рустак, вы тщательно пересмотрите все бумаги господина купца: там должны быть эскизы монет с его физией. И где-то здесь запрятано оборудование для чеканки монет с рожей этого «короля», может, и сами монеты найдутся. Потайную комнату ищите здесь же: в доме, или в подвале… Захотите поговорить, Тетуан, прокурор вас выслушает, а я на вас больше времени не имею…

«— Сир, а вдруг Медведь его отпустит?»

«— Не отпустит, Капа. Он хоть и не пустоголовый, а всё равно слуга Разрушителя, только по другой линии — по линии светской власти. Не верю я, что возможны два таких заговора одновременно. Один за всем этим стоит, уверен, что — один… Как же это я в Скироне забыл потрусить оптового скупщика? И ты мне не напомнила… Закрутились мы там совсем. Вышли бы, скорее всего, на Фалька, ну а вдруг — нет?»

«— Я знаете, чего не понимаю, сир? Почему самозваный король Скиронара Фальк Первый имел «жучка» в голове, а у этого, похоже, нет? И у Неблина не было. А как же контроль Разрушителя за своими пешками?»

«— Разная степень доверия… А, может, и не пешки они, а рангом повыше… Если Медведь его пропустит, нам несладко, Капа, придётся: представляешь, искать безжучковых врагов самим… Н-да, задачка…»

2.

Хлопотливая ночь выдалась не только королю. Вряд ли будет преувеличением сказать, что не спал почти весь Раттанар: причин тому было множество. Главными можно было считать подготовку города к похоронам и обсуждение личности нового короля. Но и других причин хватало.

Эрин, например, из казарм Северного района поспешил в Гномью Слободу, чтобы с помощью Бренна объясниться, наконец, с Железной Горой. Оба ослушника и нарушителя гномьей дисциплины сразу же нашли общий язык, едва только свиделись накануне, в лагере обоза, и были очень довольны своим единомыслием. Результат же, полученный от их независимых действий, превосходил все чаяния гномьего племени с момента прихода гномов в Соргон. И было не похоже, что это — достижимый предел. Лёгкость, с которой Василий сделал графа из командира дворцовой стражи, позволяла гномам тоже надеяться на получение земельных владений. А земля — это и гномьи города, и рудники. И земледелие: за триста лет жизни среди людей гномы переняли многие человеческие привычки, в том числе и любовь к хлебу, овощам и фруктам. Всё это можно покупать, а можно и самим выращивать. И дешевле получается, и доступнее.

Мастер Бренн терпеливо ожидал Эрина, не торопясь сообщать Старейшим последние новости. Неожиданно упавшая ему на голову королевская милость в виде министерского поста остро нуждалась в осмыслении, и министр раттанарских народностей теперь усиленно разминался красненьким в поисках необходимых мыслей. Приехавший из казарм Эрин немедленно кинулся ему на помощь. Он молча подсел к столу и выпил три полных кружки, прежде чем спросил:

— Говорить будем сегодня? Или перенесём?

Ещё через три кружки он услышал:

— Да!

Такой ответ означал что угодно, но Эрин уточнять не стал: со временем всё выяснится. Оживлённый разговор двух гномов мог бы и дальше развиваться в столь же бешеном темпе, но тут комната вдруг осветилась алым светом. Это заработал Бренов Камень Памяти, аккуратно уложенный среди пустых бутылок на столе - Железная Гора искала встречи с раттанарской общиной. Пока изображения Старейших набирали чёткости в углу комнаты, Эрин и Бренн успели переставить лишнее на пол, и чинно уселись за пустым столом: ничего, вроде бы, не делаем, сидим и ждём.

Народу с прошлой, для Эрина, встречи со Старейшими — семнадцать соргонских дней назад, заметно прибавилось: Бренна пожелал видеть весь Совет Железной Горы. Причина такого интереса к вожаку раттанарской общины стала князю ясна, едва он увидел среди Старейших Трента. Уже добрался домой, понял первый рыцарь, и от души настучал и на Эрина, и на короля, ябедник. Что ж, поглядим, кто кого. Хотя и так предсказать не трудно: победа в Соргоне поселилась на стороне Василия, а, значит, и на стороне тех, кто его поддерживает.

— Рад видеть вас, Старейшие, — бодро поздоровался Бренн.

— Рад видеть вас, Старейшие, — поддержал его Эрин.

Старейшие отделались приветственными кивками — радости от общения с присягнувшими Короне гномами они явно не испытывали.

— Бренн, — начал выволочку Гарут, самый старый в Соргоне гном, — для тебя, я вижу, не существует никаких правил. Почему ты пользуешься Камнем в присутствии посторонних?

— Вызов посылал не я, Старейший, это кто-то из вас вызвал меня без предупреждения. К тому же, здесь нет посторонних. С каких это пор глава одного из самых больших родов Железной Горы стал для её Совета посторонним? Если Эрин для вас — посторонний, то кто же тогда я?

— Не зарывайся, Бренн! Смотри, как бы мы не сменили в твоей общине руководителя…

— А, и меняйте, — обиделся Бренн. — Может, заодно, и всю общину замените? Гномы и так недовольны, что я присягнул только до конца войны — лучше не дразните их…

— Вот оно, твоё влияние на Бренна, Эрин! Вот она, твоя вина. Твоим интригам пора положить конец. Я требую, чтобы ты вернулся сюда и предстал перед судом.

— И какие же обвинения мне будут предъявлены?

— Ты присягнул королю людей, не имея на то нашего согласия…

— Но и вашего запрета на присягу у меня тоже не было.

— Не перебивай, Эрин! Твой поступок расколол наше единство: твоему примеру последовал Бренн, и готовы последовать другие. Но это — не самое худшее из содеянного тобой. Ты отдал свой Камень в чужие руки, Камень, хранящий наши секреты. И кому? Человеку и королю людей, достаточно сильному королю, чтобы уничтожить наш народ. Ваше с Бренном поведение я могу назвать только одним словом — предательство. Ты, Бренн, тоже пойдёшь под суд. Вместе совершали преступления, вместе и ответ вам держать… Не явитесь в Железную Гору через десять дней — мы объявим вас вне закона: любой гном при встрече с вами должен будет вас убить…

— В Скироне Трент предлагал королю Василию союз против Масок. Как вы собираетесь его заключать, отдав под суд или убив одного из раттанарских министров?

— Из раттанарских министров!? Кого это?

— Преступника и интригана Бренна, само собой. Рекомендую, господа Старейшие: член нового раттанарского Кабинета министр народностей Бренн. Король никогда вам не простит смерти своего министра: он никому не прощает глупости. Как он поступит в этом случае, я не знаю — короля трудно предсказать, но неприятности у вас будут большие. С другой стороны, вряд ли хоть один гном захочет подчиняться Старейшим, убившим того, кто обеспечил им равные права с людьми.

Пусть только в Раттанаре, но мы, гномы, признаны во всём, повторяю: во всём, равными с коренным населением этого королевства. Никаких оговорок, никаких исключений или частных случаев. Даже характер присяги, её временность, не удержали короля от издания указа о предоставлении нам равных прав. Вот такой получился результат от моих с Бренном преступных действий. Что касается поездки в Железную Гору, то мы оба слишком заняты интригами на службе королю, чтобы тратить время на такие пустяки, как ваш над нами суд. Не затруднит ли вас, министр, зачитать текст указа нашим собеседникам? Вот свиток с текстом — я, как знал, прихватил с собой, идя к вам, в гости…

Пока Бренн оглашал указ Василия, Эрин достал из-под стола непочатую бутылку и две кружки — себе и Бренну, наполнил их и начал потихоньку прихлёбывать вино, не забывая наблюдать за лицами Старейших. Совет был ошеломлен, Совет был удивлён, Совет был повержен в прах. Никто даже не обратил внимания на неуважительное поведение Эрина, хотя тот уже не только хлебал красное во всю, но и наставил на стол тарелок с закусками и демонстративно ел, правда, не чавкая, чтобы не мешать Бренну.

Из Старейших один только Гарут упрямо не желал признавать несостоятельность обвинений, предъявленных рыцарю и министру, и, когда Бренн дочитал, он попытался снова наехать на обоих нарушителей:

— Это всего лишь ловкий трюк со стороны Василия, чтобы заключить с нами союз на более выгодных для него условиях. Где же тут равенство, если в Кабинете только один министр-гном, да и тому отдано министерство, которого фактически ещё не существует? Хитрый король старается использовать вызванный вами раскол… Я ещё раз приказываю вам обоим явиться сюда через десять дней!

— До конца войны я выполняю только приказы моего короля — это вопрос чести. Бренн находится в том же положении. Если вам нужны советы или помощь, какая-никакая, тут вопросов нет — обращайтесь, а вот приказывать… Попросите короля, а уж он нам прикажет, как сочтёт нужным… Вот с обвинениями, да и с судом, я бы не торопился — успеете нас осудить после войны, если сумеете придумать, за что…

— Нет, вы только послушайте, как он с нами разговаривает! И ест! Он — ест! Мы будто нищие просители в доме у богатея! Пусть Бренн — министр, и его жизнь важна для Раттанара и короля, но ты… Ты, Эрин, от расплаты не уйдёшь. Похоже, что Василию ты не больно нужен…

— Вы, Старейший Гарут, ошибаетесь, стараясь найти во мне лёгкую добычу. Отсутствие у меня должностей и постов при Дворе короля Василия говорит вовсе не о том, что он не знает, как от меня отделаться. Моё положение намного важнее, чем вы можете себе вообразить. В Соргоне сегодня есть только три личности, которых в войне с Масками заменить невозможно. Это — король Василий и два его друга: раттанарский маг-зодчий Бальсар и я, скромный гном Эрин.

— У короля не может быть друзей: на троне только одно место. А все, кто находится ниже трона — подданные. Дружба же подразумевает равенство.

— У этого короля есть, как я уже сказал, два друга. Мы успели подружиться до того, как он стал королём. Если бы вы пожелали выслушать мой отчёт сразу, как мы пришли в Скирону, то знали бы и о мире короля, и о том, сколько мы провели там времени, и что нас с королём связывает.

— Рассказывай, мы готовы выслушать твой отчёт…

— Теперь — нет! Мало ли как вы используете полученную от меня информацию. Скажем так, я вам не доверяю. Совет, готовый казнить гномов, которые участвуют в войне и побеждают, моего доверия не заслуживает…

— Уж не возомнил ли ты себя королём гномов! Ещё одно твоё преступление, Эрин…

— И у гномов, и у людей сейчас только один король — Василий. Вы не согласны с моими словами? Тогда назовите мне, Старейший, кого-нибудь, достаточно авторитетного, чтобы поднять на борьбу с Масками весь Соргон. Может быть, вы думаете: это — вы? Только я сильно сомневаюсь, что за вами пойдут.

— Да, как ты смеешь меня обвинять! Это уже переходит всякие границы…

— Подожди, Гарут, — в разговор вступил Блафф, не такой старый, но тоже очень умный гном. — Эрин, а Василию ты доверяешь?

— Как самому себе, Старейший.

— Он пойдёт на союз с нами?

— Вопрос следует ставить так, Старейший: пойдёте ли вы на союз с ним? Войну он выиграет и без союза с Железной Горой. А вы способны победить сами?

— Ты уже не считаешь себя частью Железной Горы?

— Это Гора не считает меня своей частью, Старейший Блафф. Я для вас предатель, интриган, изменник. Большое вам спасибо за столь лестное обо мне мнение.

— Прости, Эрин, мы были несправедливы к тебе. И ты нас, Бренн, прости.

— Приятно видеть, что хоть один из вас, Старейшие, способен признать свои ошибки. Чем мы можем быть полезны Совету? Не нарушая присяги, разумеется.

— Как нам следует поступить, чтобы заключить с королём союз, подобный тому, что он заключил с Агадиром?

— Признайте главенство Василия в военных вопросах: в этом ему нет равных в Соргоне. И дайте королю информацию по другим королевствам — нельзя управлять войной без точных сведений о противнике.

— Ты хочешь, чтобы мы дали ему Камень!?

— Камень у него есть — мой. Ему нужно только ваше согласие на использование Камня.

— Ты хочешь открыть человеку наши секреты!?

— В его мире столько разных изобретений, что ни один наш секрет не сможет удивить короля. Прошу об одном — не вламывайтесь к нему без предупреждения, как сегодня к Бренну: вы прервали наш ужин — дел столько, что и поесть нормально некогда. А король занят больше любого из нас…

Эрин оказался прав: победа сопутствует королю и тем, кто принял его сторону. Старейшие сдались. Они не только сняли все обвинения с министра и князя, но и пообещали информировать короля о событиях в других королевствах. Старейший Блафф уже наметил на утро отъезд в Раттанар — заключать союзный договор на условиях Василия. А Бренн… Бренн, слушая Эрина, размышлял о том, что Соргон после войны уже не будет прежним — король не только воюет, он изменяет окружающих его людей и гномов, и через них изменяет весь этот мир. Хочется верить, что изменяет в лучшую сторону…

3.

Паджеро начал день как обычно — капитаном и командиром дворцовой стражи, вечером же — превратился в графа и советника короля, а ночью стал ещё и полковником, и командиром Раттанарского городского полка. Король не ломал себе голову в поисках кандидатуры и, назначая Паджеро, сразу добивался решения двух необходимых ему задач.

Во-первых, он убирал графа из королевского дворца, чтобы ревность придворных к обласканному королём приёмышу Магды не высветила правды о рождении ожидаемого королевой ребёнка. О родстве Паджеро и королевской четы по окончании приёма говорили уже во весь голос с чувством неприкрытой зависти и возмущения. Но не станут придворные интриганы тратить силы и время на слежку за человеком, которого после щедрой награды (в угоду Магде, наверное), король сразу же отодвинул от себя. Должность советника, в отличие от командира дворцовой стражи, не требовала безотлучного нахождения подле монарха, а советник, принявший командный пост в армии, и вовсе утрачивал возможность влияния на политическую жизнь королевства: некогда — служба. Поэтому, по мнению Василия, такая перестановка должна была очень помочь сохранению тайны.

Во-вторых, новый полк получал боевого командира, прошедшего на побережье, в заградотрядах, путь от рядового бойца до одного из высших военных чинов, к тому же, ставшего важным вельможей. Такой командир обязательно должен был превратиться в предмет солдатской гордости, а кажущаяся королевская немилость, вызвав у солдат сочувствие, вполне могла лечь в основу уважения и любви к обиженному властью командиру. По замыслу короля, назначение Паджеро объединит и укрепит полк. С той же целью король разрешил на полковом знамени разместить графский герб — чтобы девиз ВСЕГДА ВЕРЕН стал девизом полка, создавая среди солдат нужное королю направление мыслей.

Этой ночью полковнику спать не пришлось вовсе: приказ короля был вполне однозначен — к прощанию с Фирсоффом, то есть, к полудню, полк должен принять нормальный внешний вид. После недавних ран бессонница далась Паджеро очень нелегко, но старый солдат выдержал на одном только чувстве долга. Если бы не помощь Джаллона, то и оно не спасло бы полковника от неминуемой потери сознания. Меняла указал всех своих людей в рядах городской стражи, и те, собравшись вокруг Паджеро, взяли на себя львиную долю работы, оставив командиру лишь право распоряжаться. Одного из них граф вспомнил: короткая встреча у Скиронских ворот в утро отъезда короля Фирсоффа в Аквиннар — через этого солдата Джаллон передал ему записку… Вспомнил он и имя:

— Капрал Хермон!

— Я!

— Рад видеть вас, Хермон, среди своих подчинённых!

— Служу Короне и Раттанару, господин полковник!

— Служи, капрал, служи…

— Рад стараться, господин полковник!

— Что мне делать, Джаллон? Ни одного офицера на шесть тысяч бойцов. Всего пара сержантов и десяток капралов. Может, вспомнишь, что ты — лейтенант, и пойдёшь под мою команду снова?

— Разжалованный, Паджеро, разжалованный… Тебе не нужен в строю бывший каторжник, поверь мне. Да и в бой мне соваться сейчас нельзя: погибну, и оборвутся все ниточки от моих ребят, разбросанных по Соргону. Или ты нас распускаешь?

— Разве война их не оборвала?

— Оборвала, наверное, но не все. Точно станет известно позже…

— А если оборвала все, что тогда?

— Ты сам знаешь: что-то всегда можно восстановить. Сдаётся мне, что наша с тобой разведка очень пригодится королю Василию. К тому же, я его должник.

— Когда это ты успел? Он только в город въехал.

— Он спас мне жизнь, Паджеро. Да-да, не смейся. Он своим существованием спасал меня до сегодняшнего дня, а сегодня спас окончательно.

— Что это ты загадками заговорил? Или цену набиваешь?

— Король убил Неблина, и потому я теперь останусь жив. Этот пенантарец обещал похлопотать о прекращении моей жизни и не трогал только из опасения, что, убив меня, не сможет добраться до короля — не подпустят. Я был слишком мелкой целью, вот он меня и не трогал, хотя знал, что его разоблачил я… Не поверишь, но, с тех пор, как он пообещал разобраться со мной, я жил в страхе, я боялся, Паджеро…

— Ладно, о своих страхах поведаешь мне в другой раз… Может, из тех офицеров, что работают на тебя, кто-нибудь захочет в строй?

— Я спрошу, но на них особо не рассчитывай. Сделай иначе: присмотрись к тем капралам и сержантам, что суетятся по твоим заданиям, и выбери из них, кто потолковее. Распиши их в лейтенанты и капитаны, и все дела…

— Что я им, офицерских патентов — нарожаю?

— Ты список составь и отдай королю. Так и так, скажи, не сделать мне из городских стражей боевой части, если вот такие мои подчинённые не станут офицерами. Василий мужик толковый, судя по всему, и решит твою проблему, как решает все остальные: раз, и — готово! Ты, как граф и советник, должен быть вхож к королю с любой нуждой. А я за некоторых и поручиться могу: не подведут. Тот же Хермон, к примеру. Готовый лейтенант, уверяю тебя. Послушай моего совета — сделай, как я говорю. Кого из моих ребят в офицеры отберёшь — отпущу. Только уговор — остальных отпустишь ты, мне сейчас каждый человек дорог: мне связи по всему Соргону восстанавливать…

— Как же я солдат из части отпущу в военное время? Шутишь?

— Какие тут шутки! Сведи меня с королём, и я всё ему толково объясню: не может быть, чтобы не понял.

— Попроси аудиенции…

— Устал ты, граф: чин полковника, неведомый и непривычный в Соргоне, совсем лишил тебя правильной рассуждалки. Подумай сам, после аудиенции на меня из всех подворотен пальцами тыкать будут: вот шагает главный королевский разведчик, по самую завязку набитый секретами…

— Извини, устал. Я скажу королю, как увижу — так и скажу… При первой же встрече скажу…

Но не получилось при первой же. Паджеро даже и не знал, что вскоре после этого разговора он встретился с королём. Когда дела с полком немного наладились, полковник поехал во дворец, чтобы, по обычаю, провести некоторое время у тела приёмного отца. Здесь, у тела Фирсоффа, он застал Магду. Присел возле неё на лавочку, да и не заметил, измученный, как заснул, положив голову Магде на колени. Потому и не видел, когда, тихо ступая, чтобы не потревожить его сна, заходил проститься с Фирсоффом Василий и посидел немного на соседней лавке, и так же тихо ушёл, чтобы самому забыться коротким сном на первом же попавшемся диване…

4.

Повторный обыск в доме Тетуана продолжался весь остаток ночи и только утром дал предсказанные королём результаты. Были найдены и потайная комната, и денежный пресс, и эскизы монет с портретом купца, и сами монеты, этот портрет воплотившие. Надпись вокруг портрета, возвещавшая миру, что это ни кто иной, как сам «Тетуан Великолепный, король Раттанара» окончательно изобличала изменника.

— Что скажешь теперь, купец? Не хочешь объяснить, что всё это значит? - Рустак тоже бодрствовал — весь повторный обыск, пытаясь понять, из чего Василий сделал вывод, что Тетуан готовился в короли Раттанара. Сонная голова тяжело соображала, но нашла всё же объяснение прозорливости короля.

Всё оказалось достаточно просто. На слова купца, что он не стал бы обманывать своего короля, Василий ответил, что охотно в это верит. Значит, король не сомневался в правдивости именно этих слов Тетуана. И тут же сказал, что купец нагло врёт — врёт, получается, на вопросы о Разрушителе. Ничего не знаю, мол, и ни в чём не повинен…

Тот, кто стоит над Соргоном — король королей. Но короли не служат королям, они сами — высшая власть. Король может признать над собой власть другого короля, более сильного, но он не служит ему, а всего лишь подчиняется, по-прежнему оставаясь королём у себя в стране. Слуга получает жалованье, оплату из рук хозяина. Король же сам распоряжается своей казной. Вот наместник — тот служит. Неблин — наместник и слуга Разрушителя. Тут противоречия нет. А с Тетуаном как? Своего короля ни за что бы не обманул, и Разрушителю не служит. Не служит, но подчиняется. Разрушитель — король королей, и ему не служит, но подчиняется только другой король. Вывод: Тетуан — король. Рустак аж вспотел от умственных усилий. И от осознания сложности заговора.

Существовали две независимые линии, по которым Разрушитель вёл свою политику. Одна должна была тихо и мирно взять в свои руки упавшую власть — это была линия королей. Там, где короли не смогут взять власть сами, вмешается наместник, и при помощи Человека без Лица с его армией пустоголовых подчинит королевство Разрушителю. Поняв это, прокурор засыпал Тетуана вопросами. Тот по-прежнему всё отрицал:

— Ну, что вы, Рустак, какая измена!? Всё это — шутка, и не более. Почему я не могу в своём доме представлять себя кем угодно? Да хоть бы и богом. Мои деньги позволяют мне это, и я этим пользуюсь. Где же здесь преступление? Я покупал что-нибудь на деньги с моим портретом, давал их взаймы, или ещё как-то иначе вредил денежной системе Раттанара? Вы же видите, что это обычные золото, серебро и медь. Разве можно сравнить мои монеты с деньгами из Денежного Сундука? Да, ни в коей мере.

— Почему вы сами не указали тайник, зная, что именно мы ищем?

— Зачем же мне самому подводить себя же под ваши измышления насчёт измены? Не настолько же я глуп, чтобы самому совать голову в петлю, раз король предпочитает именно эту казнь.

— Значит, вы отрицаете своё участие в заговоре против королей Соргона?

— Кто я такой, чтобы замахиваться на соргонских королей? У вас есть хоть какие-нибудь доказательства моей измены: документы с планами заговора, показания других заговорщиков, обвиняющих меня в мятежных словах и поступках, указания этого самого Разрушителя, как мне действовать, и как себя вести в случае успеха или неудачи? Где всё это, я спрашиваю вас? Где? Нету? Так почему же вы смеете обвинять меня в чём-то? Я понимаю короля Василия — он новый человек в Соргоне, и многого не знает, и не понимает. У него мало времени, он спешит, и его ошибки неизбежны. Торопливые часто ошибаются. Но вы, Рустак, вы, королевский прокурор, сточивший зубы на постоянном жевании законов, как можете вы действовать столь беззаконно? Вы должны удержать короля от пролития безвинной крови, моей крови. Я верный подданный раттанарской Короны.

— Вы готовы присягнуть в своей верности на Знамени Раттанара?

— Сколько угодно, Рустак. Не вижу в этом ничего трудного. Пусть только мне пообещают, что после присяги оставят меня в покое и перестанут хозяйничать на моих складах.

— Это может вам пообещать только король: вы арестованы по его приказу.

— Король, так король. Мне всё равно, кто пообещает.

Стали во дворце искать короля, чтобы узнать, что делать дальше. Искали долго, и нашли спящим. Едва его обнаружили, Василий проснулся, разбуженный Капой, и сразу же задал вопрос:

— Что там Тетуан?

Узнав, что тот требует от короля обещания неприкосновенности в обмен на присягу, Василий улыбнулся:

— Он получит то, чего добивается. Илорин, возьмите Знамя, только наденьте чехол. Поедем принимать присягу у нашей невинной жертвы. Одной проблемой будет меньше…

В доме Тетуана, только сняли чехол со Знамени, услышали знакомый по Скироне медвежий рёв. Знамя билось и полоскало на ветру, которого никак не могло быть в закрытом помещении. Тетуан стал белее мраморных статуй своего зала для гостей. Побледнели и многие присутствующие, кто не видел Медведя в действии.

— Может, всё же поговорим? — король ещё надеялся получить информацию. — Вы не сможете присягнуть безнаказанно…

Купец не ответил. Он неотрывно смотрел на Медведя. Потом сделал шаг, словно тянула его к Знамени неведомая сила. Было видно, что идти он не хочет, борется изо всех сил. Но шаг за шагом приближается к гневно ревущему зверю. И как в Скироне, метнулась от Знамени лапа, только не совиная, а медвежья, и оторвала купцу голову, залив кровью белый мраморный пол… Последовала немая сцена, и только король позволил себе вздохнуть с видимым облегчением: враг для Медведя и есть враг, с «жучком» Разрушителя он или без.

«— А мы так ничего и не узнали нового, сир».

«— Узнали, Капа, узнали: ни один вражеский шпион не сможет приблизиться к Знамени. Пока удовольствуемся этим».

«— А про Разрушителя?»

«— Дойдёт и до него очередь, дай срок. Куда он денется с подводной лодки?»

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

1.

Ардифф заливался соловьём, отпевая короля Фирсоффа, и, читая слова, рождённые похоронным обрядом, звенел неуместно бодрым голосом над недостроенным Мемориалом:

— О, Поводырь! О, Тот, Который Ведёт нас По Мирам! Прими в свой чертог короля Фирсоффа Раттанарского, павшего в бою за раттанарский народ, и потому достойного Твоего милостивого суда. Не будь к нему слишком строг, ибо и король — всего лишь человек, и как любой человек — существо несовершенное. Мы, остающиеся здесь, в этом мире, в ожидании своего срока встречи с Тобой, молим Тебя об этом…

«— Сир, Ардифф испытывает дикую радость по поводу смерти Фирсоффа. Ещё немного, и первосвященник запоёт во весь голос какую-нибудь весёлую частушку. Похоже, что он не прощает обид, а Вы его сильно вчера обидели…»

«— Чихал я на его обиды, Капа. Он — всего лишь самолюбивый дурак, но выпускать его из виду нельзя: как бы они с Разрушителем не нашли общего языка. Храмы, с их скрытой от глаз общества жизнью, словно созданы для заговоров и прочей вражеской деятельности. Нам бы внутри Храмов свою разведку завести, чтобы жить спокойно. Как думаешь?»

«— Знаете, сир, по моему, ничто так не разъедает государство, как тотальная слежка властей за своим народом. Недоверие всегда вещь взаимная, и, возникнув однажды, уже никогда не исчезает. А нет доверия — нет и верности. Странно слышать от короля, который одним только доверием сумел из религиозных фанатиков Скироны создать лучшее в Соргоне войско…»

«— Это заслуга Бушира…»

«— А кто такой Бушир без доверия короля? Без Вашей, сир, веры в его способности? А Котах? А Готам? Или тот же Эрин?»

«— А я кто — без них? Без их доверия ко мне и веры в мою правоту? Я, Капа, ноль, без их поддержки и доверия!»

«— Разве не это я имела в виду, когда сказала, что доверие — вещь взаимная? Вы же отлично меня понимаете…»

«— Ты отрицаешь необходимость разведки?»

«— Да, нет же, сир! Но только не в Храмах — это надругательство над верой, и Вам никогда не простят, если узнают. Представьте, какими качествами должен обладать священник, чтобы стать Вашим информатором. Веры в нём, конечно, не найдётся ни грамма, и, поддержанный властью, своё безверие он будет сеять в душах своих собратьев и прихожан. Вот Вам причина бездуховности, сир. Лучше уж введите снова пытки…»

«— Какую веру ты имеешь в виду: в бога или в человека?»

«— Это одно и то же, сир, если только бог — не Разрушитель…»

«— Но Разрушитель — не бог, Капа!»

«— Так и я о том же, сир…»

— …и теперь, уходящий от нас, стань нашим ходатаем перед богом-Поводырём. Попроси, пусть Ведущий нас По Мирам будет терпим к нам и милостив. Пусть посмотрит на нас с пониманием и, воздавая нам за ошибки наши и глупости, судит нас без излишней жестокости. И пусть не зовёт нас на суд свой раньше времени, до отпущенного нам срока… — первосвященник Ардифф декламировал молитву нараспев, завернув глаза к небу, и только на вдохе бросая быстрый взгляд на окружающих. Встретившись глазами с бодрым первосвященником, Василий погрозил ему кулаком в кольчужной перчатке, от чего голос Ардиффа сразу сломался, утратив нескромную радость, и в дальнейшем обряд протекал с подобающей печалью.

Хоронили погибших без пышности, но суровой торжественности было хоть отбавляй. Приложил к этому руку и сам Василий. Точнее, две руки. Перед выездом кортежа из дворцового парка он подошёл к саням с телом Фирсоффа, засветил Корону и снял её двумя руками. Все видели, что снял. Снял и надел на голову Фирсоффа.

«— Вы, сир, и по иллюзиям мастак!»

«— А я по всём мастак!»

Корона на Фирсоффе была миражем, фантомом, призраком, голограммой, если хотите — Короны подлинной, но ни один самый пристальный взгляд этого не определил бы. Так Василий узнал за собой ещё одну колдовскую способность, а король Фирсофф отправился в последний путь — к Мемориалу — при всех королевских атрибутах.

Народ на улицах обнажал головы, когда траурный кортеж проезжал мимо, и солдаты, стоящие вдоль дороги в почётном карауле, опускались на колено, склоняя к земле копья и обнаженные мечи. Ряды скорбящих воинов напомнили Василию о памятниках над могилами солдат Великой Отечественной, только собранных кем-то в одном месте, здесь, в Раттанаре, и выставленных по пути следования кортежа. «- Не так много, сир, у человека возможностей бессловесно выразить своё горе или сочувствие горю чужому. Чуть перестарался — и получится фарс. Потому и сходство такое, что горе подлинное…» А вслед последним саням неслось салютом громовое солдатское «Хо-о-о! Хо-о-о!» — это солдаты вставали с колен и отдавали воинские почести погибшей в бою свите Фирсоффа…

Ардифф завершил обряд над королём, и служители Поводыря приступили к отпеванию министров, советников и стражей. Магда была права: никто не возражал против присутствия тела Гайи среди погибших за короля солдат, никто не возмутился её облачением в форму стража, как и тексту памятной таблички на приготовленной для неё ячейке склепа. «Страж короля» было написано на табличке, ниже — имя и годы жизни. Королева тоже умела выполнять свои решения.

Потом Василий сказал речь — ситуация требовала. Наверное, это было самое короткое надгробное слово за всю историю Соргона. Засветив Корону, что позволило наблюдать с удивлением сразу две Хрустальные Короны, на головах обоих королей — живого и мёртвого, Василий обронил только два слова, но это была клятва короля:

— Я отомщу!

Помолчав, недовольный собственной такой лаконичностью, он добавил:

— Мы отомстим! За всех отомстим!

2.

После похорон, не дожидаясь окончания поминального пира, король покинул дворец в сопровождении Эрина, Паджеро, Вустера и Илорина с десятком дворцовых стражей. Он решил ещё раз объехать казармы нового полка и посмотреть, что изменилось в них с минувшей ночи. К тому же, Эрин настойчиво приглашал короля в гости к министру Бренну, не объясняя причины, и приглашение это, полученное не от хозяина, сильно заинтриговало Василия.

Казармы всё ещё выглядели запущенными, но исчезло, пропало исходящее от них ощущение безысходности. Солдаты охотно строились перед королём, сверкая приведенными в надлежащий вид доспехами и оружием.

— В походе я буду ехать с вашим полком, Паджеро. Скажите солдатам, что я доверяю им охрану Короны и свою безопасность, — повинуясь необъяснимому импульсу, принял решение король. — Вы хотели что-то попросить у меня, полковник?

— Прошу Вас, сир, уделить несколько минут для разговора с очень полезным для дела человеком… — Паджеро имел в виду Джаллона, которому велел ждать в одной из казарм со списком своих людей, служивших в городской страже. Было их немного, всего восемь человек, троих из которых меняла предлагал на офицерские должности в полк.

Василий охотно согласился на встречу под неизбежный Капин комментарий: «— Этот день, сир, чем дальшее, тем страньше». Хрустальная сожительница короля упорно сочиняла новые словесные формы: похоже, она исподволь готовилась к активной литературной деятельности. У короля заныли зубы — он вспомнил черниговскую Капину выходку с печатной машинкой и её «пратаколъ первава ваеннава савета». Скука Василию явно не грозила, ни сейчас, ни в будущем.

«— О! Местный Дзержинский! — узнала Капа Джаллона. — Вот Вам, сир, и начальник соргонской ЧК, о которой Вы столько мечтали…»

Встреча короля и менялы была тщательно засекречена, по соргонским меркам, конечно: захотелось Его Величеству перекусить, вот, и накрыл Паджеро стол для Василия, Вустера, Илорина и Эрина. А что за столом оказался Джаллон, так он и ночью здесь крутился на правах старого сослуживца полковника.

— Мы не будем увольнять из армии ваших людей, — ответил король, выслушав менялу. — Думаю, что самое разумное создать при военном министерстве отдел военной разведки. Пора возвращаться на службу, Джаллон, и вам, и всей вашей организации. Всех восстановим в прежних званиях, кого надо — повысим, с вашей, конечно, подачи. У кого звания нет — присвоим, правда, щеголять своими нашивками им, видимо, не придётся. Жалование — двойное по отношению к армейскому, за риск и за ум. Дайте министру Вустеру перечень всего необходимого вам для работы. Людей, которых вы укажете, министерство отзовёт из частей в своё распоряжение, если они не в армии — мы их призовём, война даёт нам такое право. Но силой в разведку мы никого загонять не будем: ваши разведчики должны ясно представлять, что они делают, и почему. Поздравляю с возвращением на службу, полковник Джаллон…

Полковник Джаллон, бывший разжалованный лейтенант и каторжник, не такого ждал результата от встречи с королём. Но — спорить? Нет уж, только не с Василием: его умение решать спорные вопросы почему-то не вызывало желания спорить. Другими словами, Джаллон получил больше, чем просил, и не знал, радоваться этому или нет: спрос с него тоже возрастал, к тому же — армия, дисциплина…

Отведав угощения, Василий перед строем раздал патенты лейтенантов указанным Паджеро капралам и сержантам и, похвалив солдат Раттанарского полка за внешний вид, отбыл в Гномью Слободу на встречу с Бренном. Взял он с собой только Эрина и Илорина со стражами: пришло время для раскрытия некоторых гномьих секретов.

Связанный словом, данным Эрину, король в дом Бренна прошёл с одним лишь князем, Бренн вызвал Железную Гору, едва Эрин и Василий переступили порог его дома. Ответил на вызов Старейший Гарут, больше никого возле Камня в Железной Горе не оказалось.

«— Я же говорила, что это гномий видеотелефон, а Вы мне не верили, сир.

Давайте, я объясню, как им пользоваться…»

«— Потом, Капа, потом».

«— Чего это всё время — потом? А когда мне будет — сейчас?»

«— Пусть гномы покажут нам границы в своих секретах, за которые нам не следует переступать, тогда мы с тобой решим, будем ли следовать их указаниям».

«— Так это ж другое дело, сир. Согласна: помолчу».

— Бренн, Эрин!? Что случилось? Мы же всё обговорили ночью! И опять — посторонний! — Гарут был не в духе, и не старался этого скрыть. — Я требую объяснений!

— Требовать объяснений от них могу только я, как их сюзерен. Вы не хотите, Старейший, немного изменить тон в разговоре с моими подданными? — разозлился король. — И на каком основании вы называете меня посторонним в моём собственном королевстве? Насколько мне известно, дом министра Бренна всё ещё находится в Раттанаре. Кстати, как ваше имя?

— Старейший Гарут, — поспешил с представлениями Эрин. — Его Величество король Василий Раттанарский.

— Простите, Ваше Величество, я не ожидал Вас увидеть, и потому не узнал…

— Ладно, Старейший, проехали… У меня мало времени, поэтому, коротко, расскажите, что творится в других королевствах.

— У меня нет точной информации: все гномьи общины укрылись в подземных убежищах. Резня, наверное, усобица… Мы запретили гномам появляться на поверхности.

— Как мне связаться с общинами? Скажите, как мне их вызвать с помощью моего Камня?

— Никак, Ваше Величество… Общины можно вызвать только из Железной Горы. Мы не смогли установить связь между общинами.

«— Сир, я смогу, я знаю — как. Пусть только скажет формулы вызова…»

— Скажите мне формулы вызова, я сам установлю с ними связь.

— Формулы вызова имеют право знать только Старейшие…

— Ну, и какая мне польза от союза с Железной Горой? Что вы можете мне предложить, кроме войны за ваши интересы? Значит так, Старейший Гарут: никакого союза с Железной Горой я не заключу, пока не получу формул вызова и к ним ещё двенадцать Камней для раздачи моим разведчикам. И обязательно Камень для сэра Эрина взамен отданного мне.

— Но Старейший Блафф уже выехал для подписания договора…

— Я свои условия назвал…

«— Торг здесь неуместен. Верно, сир?»

«— Верно, Капа, верно. Не на базаре… Да и мы ведь не пучок редиски продаём…»

— …Что касается общин, то я намерен установить с ними связь в любом случае, и пусть они сами решают: отсиживаться в убежищах или сражаться рядом с нами. Если все гномы похожи на сэра Эрина и министра Бренна, то я уже знаю, что они решат. А вы, Старейший, знаете?

Когда Василий вышел, Эрин сказал:

— Старейший Гарут, вы обманули короля. Об этом знаю я, знает Бренн, и, что самое для вас плохое, знает король. Ваш возраст защищает вас от вызова на поединок, но я буду бороться с вами другим способом… Вряд ли вы надолго задержитесь в Совете Старейших, или я буду не Эрин…

3.

— Бабушка, ты не сердишься, что я выхожу замуж?

— Ну, что ты, Сальва! Мне просто немного не по себе из-за того, что не соблюдён траур. Но король прав: война многие обычаи делает лишними. И жрица Апсала его поддержала, а уж она-то лучше короля знает, какие из наших обычаев сейчас можно не соблюдать, а какие нарушать нельзя… Знаешь, никогда не думала, что буду чувствовать себя обязанной кому-либо из королей, но этому иномирцу я, Сальва, благодарна за решение по жалобе Тимона. Сразу видно, что король — человек неглупый, и не любит склочников. Он бы понравился моему Лонтиру, останься тот жив. Что ж, дом Лонтиров будет служить Короне верой и правдой, уж я об этом позабочусь… Нет, Сальва, твоё замужество меня не огорчает. Конечно, мне не такой бы хотелось свадьбы для тебя, дорогая: сегодняшние похороны украли радость у завтрашней церемонии. Но я желаю вам счастья: тебе и твоему лейтенанту, и буду молить всех наших богов, чтобы не стало оно по военному коротким. Не хмурься, девочка, и не бойся: Яктук смел, а смелых даже война щадит…

— Хочешь, мы будем жить в твоём доме?

— Это же и твой дом, Сальва. Твои комнаты будут всегда ждать тебя и твоего мужа. Хватит места и для ваших детей, сколько бы их не было… А для Саланы я приготовила комнату рядом с моей. Бедная девочка: потерять мать в таком возрасте…

— Подумаешь: я была ещё меньше, когда погибли отец с матерью, а вот какая выросла, — Сальва, кружась, прошлась по комнате. — Ты, и Салану такой же красавицей вырастишь. Воспитывать детей — твоё призвание, бабушка…

— Скромности бы тебе, где занять… Будущей баронессе, Сальва, скромность была бы совсем не лишней.

— Да, бабушка, завтра я стану баронессой… И снова буду выше Огасты по положению. Надо же: Огаста — дворянка, завтра станет ею, и будет носить герб мужа… Сэр Тахат, подумать только… Дворянин-переписчик… Переписчик-дворянин…

— Зависть, Сальва, не делает тебе чести.

— Это не зависть, бабушка. Это — удивление. Моя жизнь совсем недавно шла неторопливой, величавой поступью, и вдруг… Вдруг понеслась, как взбесившаяся лошадь, смешав воедино и горе, и радости, и у меня идёт кругом голова, и я не знаю, что делать хорошо, а что — плохо… И одну я вижу опору в этом круговороте — руку Яктука, и мне хочется держаться за неё, и не выпускать: вцепиться в неё изо всех сил, и держать, держать, держать… Только это… И чтобы ты тоже была рядом. Я не хочу потерять тебя, как потеряла дедушку. Ты ведь не оставишь меня, правда? Пообещай, что не оставишь меня никогда-никогда…

— Ты всё ещё глупышка, Сальва, дитя моё неразумное. Ну, как же я оставлю тебя? Мне правнуков понянчить охота. И увидеть желаю, каким он будет, следующий барон Лонтир…

— А если родится драчливым, как все Яктуки?

— Лишь бы не дураком вроде Тимона. А драчливость… Вот это было зажато в кулаке Лонтира, — дама Сайда открыла стоящую перед ней шкатулку и вынула из неё завёрнутый в носовой платок обломок стрелы: часть древка с наконечником. — Я взяла, когда обмывала… Твой дед держал его, как держал бы кинжал, если бы носил…

— Значит, Паджеро сказал правду: дед погиб, сражаясь…

— Зачем ему обманывать, Сальва? Он — человек чести… Даже из жалости или сочувствия к нам, он не стал бы говорить неправду. Один из немногих простолюдинов, достойных дворянства…

— А Тахат? А Довер?

— Довер по крови — из хорошего баронского рода, это что-нибудь да значит. А Тахат подстать Паджеро: такой же удалец… Король знает, кому раздавать гербы, пусть и руками своего гнома… Что мы ещё забыли сделать к свадьбе, дорогая?

4.

Храм Матушки был первым соргонским храмом, который посетил король. До этого был недосуг, да и потребности особой Василий не видел в воздаянии местным богам. Как-никак, а был он крещён в православной церкви, и места для соргонских божеств в его не очень религиозной душе как-то совсем не находилось. Но скорая свадьба, затеянная королём перед походом, требовала присутствия Василия на брачной церемонии. К тому же, он был сватом Яктука, а, значит, не только зрителем, но и действующим лицом.

Внутреннее убранство храма поражало своей простотой, и в то же время скромным богатством, как поражают нас изысканные наряды мастеров-модельеров, видимой простоте которых не сразу-то и цену определишь. Расписанные яркими красками стены, потолок, колонны — лишь оконных проемов не коснулись кисти художников. Но никаких излишеств, вроде вычурной позолоты или россыпей драгоценных камней. Только яркие краски везде, куда ни направишь взгляд.

Судя по росписи храма, Матушка была мастерицей на все руки. Рукоделие, лечение больных, обработка земли, скотоводство, садовые и огородные растения, домашний очаг, кулинария — каких только даров не получил от неё род людской. И всё это от доброты, от снисходительной расположенности к неуравновешенному и трудно предсказуемому существу по имени человек.

Король снова почувствовал себя туристом и потому с интересом вертел головой, разглядывая сценки из жизни богини. Гид у Василия был собственный, индивидуального, как говорится, пользования, и каждый поворот головы короля сопровождался неизменным Капиным: «— А теперь посмотрите направо, сир» или «— А теперь посмотрите налево». С тех давних пор, когда зародилась у людей речь, женщина так и пребывает в восторженном состоянии от волшебной силы, сокрытой где-то внутри каждого оброненного ею слова. И потому неустанно нанизывает словесные бусины на нить внимания первого попавшегося слушателя, благодарного или же нет. Вот и Капа поспешила отвести душу за все те минуты своего молчания, когда король Василий думал, спал или вёл умные разговоры, но, к сожалению, не с ней.

«— Сир! — возвещала она. — Прямо перед собой Вы можете видеть повесть о том, как Матушка научила людей виноделию. Сначала она подарила людям виноградную лозу — это вон тот черенок, который она протягивает крестьянину. Потом показала, как ухаживать за ней: глядите, Матушка с тяпкой борется с сорняками. Вот он, результат ежедневного труда — полная корзина виноградных гроздьев. Какой богатый урожай! А на следующей картинке крестьянки с загорелыми ногами давят виноград и собирают сок в большие кувшины…»

«— Пей, сынок, томатный сок — будешь крепок и высок!»

«— Вы меня не слушаете, сир!»

«— Напротив, дорогая, слушаю очень внимательно. Продолжай рассказывать дальше, как Матушка споила народ Соргона. Это очень интересно…»

«— Никого Матушка не спаивала, сир. Вино — напиток целебный, если не очень на него налегать. Спаивать народ Соргона скоро начнёт Ваш приятель Эрин, если уже не начал. Вспомните, какую он книгу притащил из Чернигова: «Самогон. Рецепты и конструкция аппаратов». Вот наладит гном производство водки, и благородные принципы виноделия полетят в тартарары. Будете знать тогда, что это значит — спаивать народ. Ещё и войну с пьяных глаз проиграете».

«— Твой оптимизм меня всегда приводит в восторг, Капа. Зачем же так горячиться, трезвая ты моя? Не настолько много здесь пьют. Да и водка, по-моему, не так сильно изменит жизнь Соргона, как каталог подшипников, прихваченный из Чернигова Эрином, или резьбовые соединения, которые тут не были известны. Я не говорю уже про учебники физики, что приволок сюда Бальсар…»

«— Вот-вот, сир, пустят соргонцы по прериям паровоз, и всем бизонам — кранты…»

«— А что, водятся?»

«— Кто, сир?»

«— Бизоны в местных прериях?»

«— А нету здесь никаких прериев, сир, давно уже нету… А, может, и не было никогда».

«— Тогда к чему нам бизоны и паровоз?»

«— А, чтобы Вы перестали мне глупостев говорить. Лучше уж за свадьбой смотрите, если Вам про Матушку не интересно. Когда ещё на соргонскую свадьбу попадёте…»

Свадьба отличалась необычайной строгостью из-за обилия военных: обнаружить мужчину без кольчуги или кирасы было довольно трудно, да и то — это был или совсем уж дряхлый старик, или зелёный юнец, кому железо на себе таскать — недостаточно силы. Даже бароны старались не выделяться в общей массе и скрыли обычно крикливые камзолы под добротными доспехами. Женщины совершенно терялись в этом море броней, поскольку плотная толпа зрителей скрывала их дорогие платья. Только высокие причёски, украшенные диадемами, показывали, что в храме присутствуют не одни только солдаты.

Желающих венчаться у самой Верховной жрицы набралось около сотни пар… «— Девяносто восемь, сир! Привыкайте к точным цифрам — Вы же король, как-никак!»

«— А ну-ка вспомни свои расчёты с корнем из минус единицы и всякими там экстраполяциями, когда в ответе — плюс-минус трамвайная остановка! Ты ничего не путаешь, точная ты моя?»

«— И охота Вам, сир, мешать мне смотреть на свадьбу? Нашли время счёты сводить. Прямо, маньяк какой-то: ни днём, ни ночью покоя от него нет!»

«— Но-но-но, Капа, ты не очень-то, с королём ведь говоришь!»

«— Король, да ещё и маньяк — беда королевству! Ну, дайте же мне невестами полюбоваться!»

Невесты, и впрямь, были хороши. Единственные из женщин, чьи платья оставались доступны всеобщему обозрению, стояли они длинным рядом вдоль ведущей к алтарю колоннады. Платья разного богатства неизменно выглядели роскошными на стройных телах, да и симпатичные личики впечатления отнюдь не портили.

«— На них, на каждую, хоть мешок надень — всё одно останется красавицей, сир. Или Вы опять не согласны?»

Король был согласен, к тому же спорить с Капой — занятие очень и очень неблагодарное, как-нибудь, да даст себя знать недовольство Хрустальной. Были, были у короля случаи убедиться в этом.

«— Женихи тоже — парни, хоть куда… — дипломатично ответил король. — Орлы! Богатыри! Гвардейцы!»

«— Это только кажется — из-за обилия железа. А кольчужки с них сними — одни шкелеты останутся».

«— Скелеты — ты хотела сказать?»

«— Я и говорю — шкелеты. А невесты-то, невесты!»

Удивительно, как по разному один предмет одежды — венок из колосьев пшеницы — сказывался на облике будущих супругов.

Невест венок делал краше и взрослее, добавляя им обаяния, строгости и по чуть-чуть воздушности и божественной нереальности. Королю казалось, что в брачном обряде участвуют волшебные существа, на которых только дунь неосторожно, и растают, развеются они в воздухе храма.

Женихи стояли длинным рядом напротив невест и выглядели не такими уж орлами, как хотелось видеть королю. Одетые в железо, они не имели воинственного вида из-за надетых на головы венков, и оттого казались смущёнными и немного растерянными. Вид у них был, словно у проказливых мальчишек, пойманных на очередном озорстве, и собранных здесь для наказания. То ли больно будет, то ли — стыдно, и прикрывают мальчишки неумелой бравадой своё тревожное ожидание неминуемой расплаты за содеянное. Наказание, правда, ожидало их приятное — женитьба на любимой девушке, но робость на лицах женихов преобладала над радостью: похоже, не понимали они так же ясно, как их невесты, важности совершаемого над ними обряда.

Сам свадебный обряд был несложен. Молодые люди, взявшись за руки, в сопровождении родителей, шли к алтарю, у которого их ждала Апсала. Положив на алтарь свои дары, жених с невестой отвечали на вопросы жрицы («— Вполне соответствуют любому ЗАГСу на нашей земле, сир»). Затем вопросы задавались родителям. После чего имена молодожёнов заносились в храмовую книгу, молодые обменивались медальонами с прядкой своих волос, снова брались за руки, которые им, в знак нерушимости союза, связывали шёлковым шнуром, и выходили из храма, осыпаемые зерном пшеницы под приветственные крики родственников и друзей.

Дальше — свадебный пир и прочие развлечения. Свадебный пир в этот раз был общим, и столы накрыли на площади перед храмом Матушки для всех девяносто восьми свадеб.

Первой парой предстояло быть Яктуку с Сальвой, родителей в обряде заменяли король и дама Сайда. Удивление короля вызвали дары, которые Сальва и Яктук положили на алтарь — это оказались детские игрушки: Сальва положила куклу, а Яктук — деревянный меч, которым играл, наверное, года в четыре. Капа тут же поспешила с разъяснениями:

«— Сир, вступление в брак означает, что люди выросли, стали взрослыми, и дар — игрушки — вроде как знак того, что они это понимают. Они отказываются от игрушек, принимая на себя взрослую ответственность за дом, за будущих детей, за друг друга. Очень символично, я бы сказала…»

Король поблагодарил и прислушался к словам Апсалы.

— Обещаешь ли ты, барон Яктук, быть верным мужем, надёжной опорой и защитником своей жене даме Сальве, и хорошим отцом вашим детям?

— Клянусь честью, госпожа!

— Обещаешь ли ты, дама Сальва быть верной женой, поддержкой для своего мужа и любящей матерью вашим детям?

— Обещаю, госпожа!

Дальше на вопросы отвечали король и баронесса Лонтир:

— Кто поручится за верность жениха своему слову?

— Я, король Василий Раттанарский, ручаюсь за верность барона Яктука своему слову — ручаюсь словом короля: барон Яктук сдержит своё обещание.

— Кто поручится за верность невесты своему слову?

— Я, дама Сайда, баронесса Лонтир, как старшая в роду Лонтиров, ручаюсь своим словом за правдивость моей внучки дамы Сальвы: дама Сальва сдержит своё обещание.

Обмен медальонами, запись в книгу храма, потоки пшеничных зёрен, и первая пара молодожёнов вместе со своими поручителями и гостями заняла место за свадебным столом, за которым их уже ждала королева Магда.

К алтарю подошла следующая пара: рыцарь Тахат и Огаста, сопровождаемые купцом Ахаггаром, матерью Тахата и сэром Эрином. Князь был неимоверно важен — ему ручаться за слово Тахата, а гном любил тешить тщеславие, произнося своё имя и титул:

— Я, сэр Эрин, сын Орина, из рода кузнецов и воинов, и сам — глава этого рода, прозванный в мире Его Величества Василия Раттанарского Железным, посвящённый Его Величеством в рыцари и произведенный в князи Ордена рыцарей Соргона, ручаюсь за слова сэра Тахата, моего брата по рыцарскому Ордену… — гудел голос гнома под сводами храма Матушки. Его было слышно даже на улице, и король спрятал улыбку в порыжелой от пламени седой бороде. Мелькнула лукавая усмешка в голубых глазах Бальсара, оскалили зубы на самовосхваление гнома Тусон и Паджеро, но не было злобы на их лицах, даже неудовольствия не было.

Зима, холодно, не для застолья погода: посидев для годится и выпив подогретого вина, свадьба за свадьбой сменялись за столами. Оставались королева с королём: нельзя уйти, не обидев подданных. Чем барон Яктук лучше захудалого новобранца? Приходится иногда для народа и пострадать. Усталая Апсала уже который час благословляла брачные союзы, а Двор, Кабинет и оба монарха мёрзли, приветствуя нескончаемый поток новобрачных. Суетились слуги, разнося горячее вино и меняя уголья в жаровнях: хоть и немного пользы от жаровен на открытом воздухе, но тепло от углей не давало закоченеть сановным гостям.

Главный повар дворцовой кухни Абим лично руководил сменой блюд на свадебных столах, красный то ли от мороза, то ли от избытка горячей крови и лишнего веса: не мог главный повар королевства быть худым.

«— А у худого повара никто не станет есть, сир. Раз повар себя откормить не в состоянии, значит готовить не умеет. Хороший повар — всегда толст, потому что пробует блюда лично, а если вкусно — то и пробует от души».

— Ваше Величество, разрешите мне сказать? — от соседнего стола к королю обратился молодой воин. — У меня вопрос к Вам, Ваше Величество!

— Кто вы?

— Баронет Брашер, Ваше Величество.

— Сын посланника в Скироне?

— Да, Ваше Величество.

— Я слушаю вас.

— Завтра раттанарская армия выступает в поход, но никто не указал места баронским дружинам. Мы — такие же раттанарцы, как и прочие, и война с Масками — наша война…

— Вы служили в армии?

— Три года на побережье в заградотрядах, лейтенант в отставке, Ваше Величество.

— И много желающих среди баронов обнажить на Масок свои мечи? Что скажете вы, советник Геймар, и вы, глава Ванбах?

— Желающих много, сир…

— Сделаем так, господа бароны. Я конфискую все баронские дружины. Всем баронам — освободить дружинников от вассальной клятвы. Из дружинников сформируем полк, назовём его… Баронским. Да, Баронским. Лейтенант Брашер, считайте себя вновь призванным на военную службу. Министр Вустер, бароны, желающие служить, поступают в ваше распоряжение — используйте их по своему усмотрению. И помогите лейтенанту Брашеру, с тем, чтобы полк, самое позднее, через два дня смог выступить в Скиронар, под начало полковника Брашера — я выдам посланнику офицерский патент, и вы его отвезёте отцу, лейтенант. Вы же отведёте ему и солдат. Советник Геймар, вам придётся задержаться, помочь с формированием. Отправитесь вместе с полком. А сейчас — выпьем снова: за здоровье молодых!

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1.

Утро следующего дня принесло с собой массу неприятностей. Сказалось отсутствие опыта, у всех, без исключения, начальников, в управлении большими воинскими соединениями. О взаимодействии командиров между собой — даже и говорить нечего. В назначенное королём время ни один отряд не выступил из расположения — выяснялось, что не готово к походу то одно, то другое, и Василий еле сдерживался от желания закатить истерику, и ускорить сборы при помощи крика, а то и — кулаков. Внешне он был спокоен, и только нарочитая медлительность в движениях да долгие паузы в ответах на вопросы, выдавали раздражение, снедающее короля в это утро великого похода.

Выискивать, чья именно нерасторопность стала причиной срыва так красиво составленного накануне графика выдвижения войск — за стены Раттанара, Василий благоразумно не стал, потому что сразу увидел свой собственный просчёт: выводить всю армию из города через одни только Восточные ворота было. мягко говоря, неразумно. Это привело к тому, что войска, наконец-то покинувшие свои казармы, намертво закупорили воротный проём спутавшимися обозами, и окончательно утратили и порядок, и бравый вид. Пока растаскивали обозную пробку, Ларнак, который должен был следовать последним, дабы не терять впустую времени, ожидая прекращения бардака, повёл свой отряд через Скиронские ворота.

Препятствий на своём пути он не встретил никаких, и самая необученная воинская часть, состоящая, в основном, из не служивших в армии горожан, собравшихся вокруг завсегдатаев «Костра ветерана» («- Называйте их ополчением, сир»), оказалась первой за пределами столицы. Василий неосторожно обратил внимание Капы на очевидный факт:

«— Похоже, что раттанарские добровольцы, так же, как и цветные повязки Бушира, иногда соображают получше кадровых военных…» — и проклял себя за несдержанность, слушая бесконечную Капину лекцию об энтузиазме народных масс, революционном порыве восставшего народа и преимуществе мышления свободного от подчинения человека — над тщетными мыслительными потугами солдата с одной-единственной, выпрямленной уставом, мозговой извилиной. Занудство королевской сожительницы привело к неожиданному результату: раздражение Василия улетучилось, и дальнейшие недоразумения он встречал уже с добродушной усмешкой:

— Не беда, научимся…

Ну, разве Капа — не умница? Удача Ларнака вдохновила Паджеро, и он, поотрядно, повёл свой полк туда же, через Скиронские ворота, на Северную Бахарденскую дорогу. Убедившись, что полковник прекрасно справляется сам, король оставил его со словами:

— Станьте биваком, где сочтёте нужным, и ждите меня: я, как и обещал, поеду с вашим полком. Ларнак тоже пусть ждёт.

— Нам выходить на Восточный тракт?

— Нет, ждите меня на Бахарденской дороге…

Некоторые географические названия своим частичным, а, иногда, и полным несоответствием обозначаемому ими понятию, предмету или местности способны поставить в тупик даже самого умного географа. Если бы удалось проследить историю возникновения подобных казусов, наверное, можно было бы много нового узнать о противоречивости человеческой натуры. Чего больше содержит в себе их существование: упрямства человека, нелюбви его к переменам или равнодушия?

Попасть из Раттанара в Бахарден можно было по двум дорогам: по Северной Бахарденской и по Восточному тракту. Восточный тракт пролегал строго на восток, начинаясь сразу за Восточными воротами Раттанара, лишь в непосредственной близости от Бахардена сворачивая на север и подходя к Бахардену с южной стороны. Если не сильно цепляться к тому, что тракт — это всего лишь улучшенная грунтовая дорога, а весь Восточный тракт был вымощен каменными плитами до самого Бахардена, то тут с названием было, вроде бы, всё в порядке.

Северная Бахарденская дорога тоже не соответствовала понятию «тракт» по своим дорожным качествам: грунтовка самого низкого пошиба, в распутицу она была малопроходимой почти на всём своём протяжении. Она шла параллельно Восточному тракту на расстоянии нескольких часов пути от него и подходила к Бахардену с севера. Может, в этом и крылся корень её названия? Но стоило ли называть дорогу так длинно, если не существовало Южной? Или Восточный тракт был некогда Южной Бахарденской дорогой?

Для наступления на Бахарден Василий выбрал Восточный тракт не из-за более короткого названия или более качественного покрытия: морозной зимой любая грунтовка не хуже асфальта. Восточный тракт проходил через большее количество населённых пунктов, и король намеревался, при движении армии, защитить от Масок как можно большее количество людей. К тому же, в случае необходимости, города и городки Восточного тракта можно было превратить в опорные пункты для отражения атаки пустоголовых. Можно было и снабдиться в них тем, что в походе необходимо, а взять с собой, по неопытности, и не подумали. Северная Бахарденская дорога наверняка была разорена прокатившимся по ней табуном лысых, и никого, кроме сотни разведчиков под началом Ахваза, Василий посылать по ней не собирался.

Жизнь нарушила королевские планы и, надо сказать, что он довольно легко перестроился под сложившуюся ситуацию, ещё раз показав гибкость своего ума. Умение менять, при необходимости, продуманные проекты, с наибольшей выгодой для дела — возможно, и было тем, необходимым полководцу в войне против Масок, качеством, которого не обнаружил в себе покойный Фирсофф.

«Ладно, пойдём по обеим дорогам, если этого добивается наша распрекрасная госпожа Удача», — прикинул король Василий и занялся наведением порядка у Восточных ворот.

2.

Совместно с Тусоном, Вустером и сэром Эрином, король вскоре справился с досадной помехой, и войска размеренно потекли за крепостные стены, располагаясь биваком на открытой местности — подсчитывать понесенный ущерб и заново проверять амуницию.

Лучшая Тусонова рота — рота Водяного — неожиданно оказалась позади всех: уже прошли через ворота и гномы, и дворцовые стражи, и остальные роты священных отрядов, а Яктук ещё даже не вывел солдат из особняка.

Заминка случилась на утреннем построении, и лейтенант, не решив, как ему поступить, до сих пор держал роту в строю, не отдавая приказа к движению.

Причиной растерянности Яктука стали Сула с Огастой, нахально занявшие места среди солдат, и не желавшие ни под каким видом их покинуть. А силу к женщинам применять лейтенант был неспособен.

Почётные солдаты, докупив нужное количество армейского сукна, перешили подаренную Яктуком форму в строгие платья с красным крестом санитарки на спине и груди. Правда, военный их вид несколько портили дорогие беличьи шубки, но стоит ли придираться по этому поводу? Бледный от гнева Яктук только и нашёл в себе силы процедить сквозь крепко сжатые зубы:

— Как прикажете это понимать?

— Явились к месту службы, господин лейтенант! — лихо ответила Огаста.

— Капрал Тахат!

— Я!

— Сэр Тахат! Не будете ли вы настолько любезны, что отправите свою жену домой?

— Никуда я не пойду! И Сула не пойдёт! — Огаста шагнула из строя навстречу Яктуку. — Не имеешь права отправлять нас домой! Ишь, разорался!

Перепалка между бывшей фрейлиной королевы и командиром роты продолжалась уже битый час безо всякого успеха для одной из сторон, когда Огаста, постоянно озирающаяся вокруг в поисках поддержки, заметила короля и Тусона, въезжающих в ворота особняка:

— Господин командор! Ваше Величество!

Король с Тусоном подъехали к месту конфликта:

— Что здесь происходит? Почему шумим на весь Раттанар? Чего вы добиваетесь, милые дамы?

— Справедливости, сир. Мы с Сулой внесены в списки роты… А он нас — домой!

— Это верно, лейтенант?

— Я внёс Огасту с Сулой в списки в благодарность за помощь раненым, сир. Мне больше нечем было их наградить. Только это, да комплект парадной формы… Но я вовсе не собирался делать из них солдат!

— Война, лейтенант, война и храброе сердце сделали это за вас. Дама Сула, ваш отец знает, что вы здесь?

— Да, сир, я сказала ему. Он одобрил моё решение. Да Вы сами спросите, сир: отец где-то среди провожающих. И брат знает, он тоже согласен. Каждый делает для победы, что может, сир.

— А ваш отец, дама Огаста, — король назвал нарушительницу по новому, с дворянской приставкой «дама», — что он сказал?

— Он сказал, сир, что мы с мужем можем поступать, как считаем нужным, лишь бы не против чести, — казалось, она не обратила внимания на вежливость короля, только щекам добавилось чуть-чуть румянца. — Отец лишь просил не рисковать зря. Он тоже среди провожающих, сир.

— А вы, сэр Тахат, как относитесь вы к капризу своей жены?

— У Огасты это не каприз, сир, — капрал не стал признаваться, что и сам был в полном неведении относительно намерений Огасты. Напротив, отвечая королю, он не выказал ни досады, ни гнева: — Я счастлив, сир, что такая смелая женщина согласилась быть моей женой.

— Интересно, что скажет Её Величество… — пробормотал король, увидев подъезжающий возок Магды. — Вы, дама Сула, всё ещё фрейлина?

— Да, сир.

— Значит, сейчас и получим по первой программе, — загадочно высказался Василий, и, спешившись, поспешил к королевскому возку — помочь Магде выйти. Капа хихикнула, предвкушая развлечение, но короля дразнить не стала — ему и так было не очень весело.

— Добрый день, сир. Добрый день, господа. Я рада, что успела до вашего ухода: задержалась в арсенале дворца. Сержант Клонмел, несите, что мы там привезли.

Клонмел сначала помог выйти из возка Сальве, затем стал доставать привезенные королевой подарки: Её Величество, как оказалось, была в курсе происходящего. Знала и Сальва, тоже одетая в платье санитарки, но поверх платья у неё уже сверкала кольчуга, перетянутая в талии поясом с кинжалом. В общем, знали все, кроме тех, кому было знать положено, то есть, командиров, мужей и короля.

Магда привезла для Огасты и Сулы две изящные, на женщину сплетенные, кольчужки, два кинжала — явно гномьей работы, и две санитарные сумки, набитые бинтами. Король, Тусон и Яктук глупо хлопали глазами, глядя, как королева одаривает своих подопечных с обниманиями и поцелуями в мокрые от слёз щёки.

Последним подарок получил ротный, но уже не от королевы, а от своей жены. Сальва развернула свёрток синего бархата и явила миру знамя с гербом Лонтиров — сломанным копьём — и девизом: И БЕЗОРУЖНЫЙ НЕ СДАЮСЬ. Золотое шитьё копья и девиза, плюс золотая бахрома на синем бархате смотрелись необычайно богато, и Тусон только крякнул от избытка противоречивых чувств.

Рота Водяного получила знамя, хотя священные отряды своего знамени всё ещё не имели. Мнения командира, то есть — его, командора, никто не спрашивал, как и не удосужился никто хотя бы предупредить его о готовящемся нарушении устава.

Уткнувшись носом в бесцеремонный женский заговор с участием королевы, Тусон не имел ни малейшего представления, ни что ему делать, ни как себя вести. Выручил находчивый король:

— Лейтенант Яктук, примите знамя для своей роты. Пусть кто-нибудь подберёт ему древко. Что касается этих отчаянных женщин, то я не вижу оснований для отказа им… в праве… на смелые поступки. Раз они в списках — пусть служат. Помощь раненым — дело, для них посильное. Но не забывайте, дама Сальва, на вас, к тому же, лежит обязанность — дать дому Лонтиров нового барона. Вы, лейтенант Яктук, берегите своих почётных солдат, как зеницу ока: случится с ними что — строго за это спрошу, — король повысил голос, чтобы всем было видно: немного власти у него, всё же, оставалось. — Со всей роты спрошу, имейте это в виду! Командуйте выступление, лейтенант, ваша рота задерживает армию…

3.

С наведением порядка в войсках провозились почти пол дня, прежде, чем король разрешил двигаться к Бахардену. На военном совете, подводя итоги неудачного старта кампании, Василий объявил об изменении плана её проведения, которое сводилось к следующему: раттанарская армия наступала на Бахарден по двум, ведущим к нему дорогам с постоянным обменом вестниками.

— По Северной Бахарденской дороге пойдут ваш полк, полковник Паджеро, и ополченцы Ларнака… — тут королю пришлось давать пояснения, что ополчение в его мире — нерегулярные войска, набранные, в основном, из гражданских добровольцев: Капа таки навязала ему это словечко — не сдержался, употребил. — Если кого-нибудь из вас смущают новые слова, что я использую, называя чины и воинские части, которым у вас до сих пор не было аналогов, то… Привыкайте, господа: вам придётся это сделать, чтобы не усложнять мне мою задачу — выиграть войну…

— Да по мне, сир, как не называй — лишь бы толк был, — подхватил Эрин. — Считайте, что мы уже привыкли.

— Я так и считаю, сэр Эрин. Командовать на Бахарденской дороге будете вы, Паджеро, но я оставляю за собой право вмешиваться, когда сочту нужным. Гномы, дворцовые стражи и ваши, командор, роты, будут двигаться по Восточному тракту. Общее командование этими войсками я возлагаю на вас, сэр Эрин. С сегодняшнего дня вы — генерал раттанарской армии. Пусть ваше назначение никого не удивляет — вы видели войны моего мира, а такой опыт дорогого стоит.

— Сир, неужто Вы разделите армию!? Для нас это может быть опасно…

— Армия уже разделилась без моего участия, командор. Я просто возражаю против её соединения — мы не в состоянии нормально двигаться единой массой: как показало сегодняшнее утро, войск слишком много для моих с вами опыта и знаний. Давайте будем учиться постепенно. Соединим наши войска под Бахарденом, господа военные — город, наверняка, захвачен пустоголовыми. Где-то там нас и ждёт Безликий. Разведку с сэром Ахвазом я возвращаю под ваше начало, сэр Эрин. Мы же будем полагаться на защитные свойства Короны («— Спасибо, сир! Я — постараюсь!»).

Королю никто больше не возражал, только после военного совета, когда Василий, Паджеро и Ларнак уехали на Северную Бахарденскую дорогу, Эрин позволил себе проворчать:

— Не нравится мне всё это…

Тусон расслышал и упрекнул:

— Что же вы не сказали об этом королю?

— Мне может не нравиться то, что делает король — я многое делал бы иначе, но таких результатов мне никогда не достичь…

— Вот потому вы — и не король! — съязвил командор.

— Вот потому я и не король, — согласился гном. — Вот потому никто из соргонцев — не король. Выступаем, господа, выступаем!

4.

Походная жизнь пришлась королю по вкусу: он с удовольствием возглавлял передовую заставу, объясняя это тем, что, благодаря Короне, почувствует врага раньше, чем увидит любая разведка. Так это или нет, не знал никто. Не знали ни сам Василий, ни даже всезнайка Капа. Но желанию короля Паджеро с Ларнаком не противились. А когда место рядом с королём заняли нагнавшие его дворцовые стражи, оба командира совершенно успокоились.

Стражей прислала королева, поровну разделив между собой и Василием оставленные Илорином для её охраны две сотни солдат. Сержант Клонмел, приведший королю его сотню, передал и короткую записку от Её Величества:

«Сир! Вы вправе распоряжаться раттанарскими войсками по своему усмотрению, и я не собираюсь указывать Вам, как решать военные вопросы. Но в вопросах политических я прошу Вас быть более благоразумным. Дворцовая стража призвана охранять особу короля, и хоть сколько-то стражей всегда должно находиться подле Вас. Это не только охрана Вашей персоны, это ещё и Ваш престиж. Илорин молод и не решается указывать Вам на подобные промахи, я же молчать не стану.

Я выполнила Вашу просьбу — осталась на троне Раттанара, выполните и Вы мою — не роняйте королевского достоинства в глазах подданных. Король без свиты — уже наполовину не король, так как свита указывает на разницу между ценностью Вашей жизни и жизнями остальных раттанарцев. Чем выше будете ценить себя Вы, тем выше будут ценить Вас Ваши подданные, и с тем большей охотой будут Вам подчиняться. Извините, сир, за возможную резкость моих слов, но, поверьте, то, о чём я Вам говорю, очень важно для укрепления Вашей власти.

С уважением

Королева Магда.»

Король, поразмыслив, согласился с доводами королевы, и на первом же привале нашкрябал ей ответ, полный благодарностей за науку.

«— Истинно — королева, сир! — снова восхитилась Капа. — Учитесь, что значит быть настоящим правителем…»

«— Учиться быть королём, учиться быть полководцем… А жить-то, Капа, когда?»

«— Учиться — и значит «жить», сир. По крайней мере, в Вашем случае. Глядишь, мы вместе с королевой и вылепим из Вас путёвого короля — сами себя не узнаете».

Василий промолчал, но все шесть дней, пока войска двигались к Бахардену, терпеливо учился быть полководцем, правда, на примере полковника Паджеро, предоставив тому полную свободу и совершать ошибки, и исправлять их.

Слушая в Скироне рассказы Трента о следах, оставленных армией пустоголовых, король всё равно не мог представить себе, насколько эти следы страшны воочию. И, насмотревшись за день на объеденные людские костяки, опустевшие деревни и насмерть перепуганных уцелевших жителей городов и городков, прилепившихся к Северной Бахарденской дороге, прежде чем уснуть, Василий изрядно накачивался вином в паре с Бальсаром. Мага он потащил за собой, не в силах расстаться сразу с обоими своими корешами, а вместе с магом потащил и весь сапёрный магический штат, набранный так, на всякий случай. Маги плелись где-то позади, с обозом, а Бальсар каждый вечер присоединялся к королю, и ночевал в его шатре, принимая на себя изрядную долю королевской меланхолии вперемешку с раттанарским красным. И продолжалось это шесть дней — шесть дней военной учёбы и шесть ночей угрюмого пьянства.

5.

На седьмой день, примерно в полдень, когда до Бахардена оставалось ещё пара часов ходьбы, передовая застава короля выехала из леса на открытое пространство.

«— Сир, печёнкой чувствую — дальше идти нельзя! А посмотреть, так и некуда нам идти: через поле — враг! Не нравится мне здесь, сир…»

«— Мне тоже здесь не нравится, Капа. И больше всего мне не нравится, что нас встречают на открытой местности. Бахарден уже рядом, я думаю, и, если бы не тот лесок позади пустоголовых, мы увидели бы его стены. Зачем выводить войска в чистое поле, когда под рукой есть крепость?»

«— А Вы — под Скироной?»

«— То была военная хитрость…»

«— Значит, и они хитрят».

«— Так и я о том же, Капа», — король оглянулся на свою армию, что, выходя из леса, выстраивалась у него за спиной. Войск опять оказалось меньше, чем у противника, и вина за это ложилась на него, Василия. Ошибкой было намечать точку встречи с колонной Эрина у стен Бахардена, давая противнику шанс разбить королевскую армию по частям, до соединения. Кто бы ни командовал у Масок, он оказался далеко не дурак, и не преминул воспользоваться королевским подарком. Если быть честным, то подарков врагу было два, потому что нельзя было не считать подарком слабость войска, оставшегося с королём.

Паджеро спешно перестраивал Раттанарский городской полк из походного порядка в боевой. Ларнак пытался проделать то же с раттанарским ополчением, в которое по дороге влились бойцы из пострадавших от лысых селений, и король грустно наблюдал, как ополченцы бестолково суетились, путая стройные на походе ряды, но всё же занимали указанное Василием место, готовые к немедленной атаке.

«— Энтузиазма у них — выше крыши, сир. Но лысый табун сомнёт ополченцев в мгновение ока: толпа, она и есть толпа».

«— У Скиронских ворот не смял же!»

«— Там были гномы, сир. И там нельзя было бежать — вокруг дома с семьями. А здесь простор — беги, не хочу».

Королю самому было тревожно. Припомнились городские стражи Скироны, и их неудержимое бегство под натиском лысых… Но под Скироной было, кому сражаться: отчаянно дрались добровольцы Бушира, и гномы Эрина не уступали им в стойкости. И всё равно, от тех, кого Готам выгнал из казарм городской стражи на поле боя, уцелел, разве что, каждый десятый. Если побегут эти, не спасётся, пожалуй, никто.

Здесь не было подготовленных заранее позиций, не было никаких природных препятствий, за которые можно было бы уцепиться в надежде, что подоспеет на помощь Эрин, не было, из чего слепить хоть что-нибудь, отдалённо напоминающее укрепления — разве, что сани отставшего обоза. Да и времени на строительство не было вовсе. Вон она, вражеская армия — только поле перейти, начнёшь возиться с постройкой — тут же нападёт.

Самое скверное, что у короля совершенно не было конницы. Три сотни всадников Ларнака, да сотня стражей. никак не могли спасти положение: у Масок было не менее пяти тысяч конных, плюс табун лысых, которые могли бежать со скоростью всадника — ещё десять тысяч. А вражеская пехота, числом примерно равная лысым, пойдёт следом за ними и добьёт оставшихся… Хотя после лысых вряд ли кто останется. У короля похолодело внутри от страха: да, нарвался, самоуверенный лопух, допрыгался… Решил о себе, что равных в Соргоне нет, и тут же получил по сусалам… Военный гений Соргона… С восемью тысячами пехоты на ровном, как стол, поле, а противника — втрое больше… И даже ненависть, накопленная солдатами за шесть дней пути по следам пустоголовых, не компенсирует численного неравенства.

«— И где же это Вы видите ровное поле, сир? — принялась утешать короля Капа. — Я не военная, но даже мне сразу видно, что их сторона ниже нашей. Наступать нам с горки, сир — удобно для разбега. Только бы ноги не переломать на вашем ровном столе. Если это стол, тогда что же за лунки насверлены в снегу? Будто одиночные стрелковые ячейки, и только с нашей стороны. Какой-нибудь нам от Масок сюрприз? Обож-ж-жаю сюрпризы, сир!»

Король сюрпризов не любил. Тем более, сюрпризов, устроенных врагом. Лунки, о которых говорила Капа, начинались шагах в тридцати перед фронтом королевской армии. Располагались они неровно, без видимой какой-то системы, но все вместе рисовали на снегу изломанную линию, которую неминуемо придётся пересекать солдатам короля, если они пойдут в атаку. Или когда пойдут в атаку.

Была в этом некоторая странность: тройное превосходство, а нападения ждут от него. Верно Капа заметила: даже наклон для него удобный подобрали — только атакуй. Почему? Судя по всему, пустоголовые присмотрели это поле для боя заранее. Присмотрели, подготовили и — ждали. Ждали — кого? Армия короля двигалась двумя колоннами от самого Раттанара по двум, отстоящим друг от друга на несколько часов пути, дорогам. Что колонны ещё не соединились, враг не мог не знать. Значит, ждали только его, короля.

Василий в задумчивости как-то машинально тронул каблуками бока Грома, одновременно потянув левый повод. Конь шагнул вперёд и влево, описав небольшой полукруг, и вопросительно скосил глаз на короля: «Что это ты задумал, хозяин?» Король не заметил удивления коня и, продолжая размышлять, повторил те же движения. Послушный Гром прошёл круг до конца, охотно поддержав предложенную игру. Следующий круг он прошёл, сместившись влево вдоль строя Раттанарского полка, солдаты которого были удивлены не меньше Грома. А конь продолжал кружить, перемещаясь на левый фланг, и в движениях его стал заметен определённый ритм.

Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… — вышагивал конь, подчиняясь командам ног и рук короля. — Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Всё ближе край левого фланга, где в удивлении замер Паджеро, закончивший выравнивать строй своего полка.

…Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Дойдя до края левого фланга, конь замер рядом с полковником, постоял какое-то мгновение в ожидании, заговорит король или нет, и закружился в другую сторону, перемещаясь к центру строя и дальше, на правый фланг.

…Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Зажглась, засверкала хрусталём и драгоценными камнями Хрустальная Корона на голове Василия.

…Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Две армии, больше тридцати тысяч бойцов, стояли в ожидании битвы, а король кружился вдоль фронта своего войска в ритме Королевского вальса:

…Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Кружился и думал, думал, думал.

«— Капа, ты помнишь наши черниговские опыты по останову и увеличению картинок из воспоминаний Фирсоффа?»

«— Ещё бы, сир! А что это Вас сейчас на воспоминания Фирсоффа потянуло? Не ко времени, вроде…»

«— Мне нужна увеличенная картинка той стороны поля. Должны же эти лунки что-то означать?»

«— Задание ясно, сир, исполняю. А может, я Вам лучше Ваших фотокарточков нашлёпаю, три на четыре, для удостоверения короля? Или побольшего размера, для местного пачпорта?»

«— Капа!»

«— Не хочете, так бы и сказали. А чего кричать, спрашивается? У меня давно всё готово, сир».

И возникла в голове Василия увеличенная картинка той стороны поля: всё, как заказывал, даже лица были хорошо различимы. Центр вражеского армии занимал лысый табун, совершенно не страшный в своей неподвижности, вроде строя оловянных солдатиков, только весьма неприятного вида. На флангах лысых испуганно жалась пехота, явно подневольная, но всё же опасная: со страху принуждаемый человек много пакостей сделать может. Фланги армии прикрывали конники, в рядах которых соседствовали и баронские дружинники, и случайный, где попало собранный сброд — тоже, видать, страхом набранные. Только от этого не легче — подневольные будут убивать не хуже доброхотов. А где же безликий друг мятежных баронов? Вот и он, красуется металлическим шаром под капюшоном плаща, сразу за лысой своей бандой. А за ним, ближе к лесу, что за ерундовины торчат?

Кружится король и рассматривает картинку, а в сторону врага, внешне, даже оком не ведёт.

«— Узнаёшь, Капа?»

«— Ясный перец, сир! Узнаю, то есть. Катапульты это, между ними — горками, и ядра приготовлены. Значит, и лунки эти в снегу — пристреливали нашу сторону, чтобы без промаха бить. Только ядра в снег ушли, вот их и не видно».

«— Как думаешь, зачем такие сложности?»

«— Вас боятся».

«— С чего бы это? Я ведь — добрый».

«— Им могли не сказать об этом. Забыли, или ещё как. А вдруг они добрых не любят?»

«— Выжженную яму у дворца помнишь?»

«— Вы думаете, это — оно? То самое?»

«— Думаю».

Танец короля кончился. Василий развернулся спиной к врагу:

— Бальсара ко мне, быстро!

Маг для скорости явился верхом:

— Слушаю, сир!

— Бальсар, у вас хорошее зрение?

— Не жалуюсь, сир.

— Там, позади лысых, не знаю, видно ли вам, установлены катапульты. Лунки от пристрелочных ядер — перед нами. Только кажется мне, что по нам будут стрелять не каменными ядрами, а той же дрянью, что спрятал Кассерин. Вы можете на расстоянии разбить сосуд?

Бальсар, молодчага, сразу ухватил суть:

— Безликий где?

— Рядом с катапультами.

— Попробую, сир.

На зов Бальсара явился Аксуман «со товарищи», и стали маги дружно священнодействовать по Бальсаровым командам. Король же с интересом наблюдал за таинством, как и вся его армия, как, наверное, и армия врага — те, у кого мозги ещё были свои. Но кроме Бальсара и короля никто не знал ни цели магической беготни, ни задачи, порученной королём магу-зодчему.

Маги, один за другим, легко погружали в землю свои посохи, словно вдавливали их в масло, а не в мерзлоту, которую и ломом не возьмёшь. Вокруг посохов полным составом суетилась магическая команда Бальсара, включая и нового его ученика — Бобо, сына трактирщика Дахрана. Редкий умелец по скисанию молока был допущен к посоху самого Бальсара, который тот воткнул посередине длинного ряда посохов. Оглядев своё колдовское воинство, главный маг раттанарской армии поплевал на ладони, для пущей надёжности, и, ухватившись за набалдашник обеими руками — поверх рук Баллина, подал команду:

— Приготовились! — и немного погодя: — Начали!

Кто ожидал после этих слов чего-то сверхъестественного, необычного, был наверняка разочарован. Просто засветились голубым светом набалдашники посохов, и протянулись между ними тоненькие ниточки голубого цвета. Сначала — паутинками, потом — потолще, и с увеличением толщины этих связей менялся и их цвет, с еле заметного голубого — на ослепительный синий. Из Бальсарова посоха полезла молния, коленчатая и яркая, как небесная — в грозу, только медленная и синяя. Молния нырнула в ближайшую к ней лунку, из неё — в следующую. И дальше, дальше, ветвясь и расползаясь в обе стороны по ряду лунок.

«— Что это он делает, сир?»

«— Ядра проверяет — нет ли в них начинки. Так я думаю. Солдат бы отвести подальше, да нельзя — догадается Безликий и смоется. Потом ищи по всему Раттанару».

«— А так — не догадается?»

«— Кто знает, Капа. Подождём».

Молния продолжала ощупывать лунки — ни в одной не полыхнуло, не вспыхнуло. Вот они и закончились, лунки. Молния замерла, словно раздумывая, что делать дальше, продолжая набирать толщины и света, и вдруг… Вдруг метнулась на ту сторону поля мгновенным броском, скакнула через табун лысых, ветвясь, уткнулась в пирамиды катапультных ядер, и… И белое зарево накрыло почти всю вражескую армию. Безликая фигура в плаще с капюшоном беззвучно лопнула, едва лизнуло её белое пламя, и неуправляемые лысые кинулись друг на друга, пожираемые жарким огнём. Рванули наутёк всадники, дальше всех находящиеся от центра пожара, но конский бег оказался медленнее жадного пламени, и даже им не всем удалось уйти. Пехотинцы, спасаясь, что было сил, побежали к армии короля, но никто не смог пробежать и трети бесконечной для них дороги к жизни.

Обугленные, они валились в снег, окутанные то ли дымом, то ли паром. Страшным был конец армии пустоголовых.

Когда жарким горелым воздухом пахнуло на его солдат, король заорал во весь голос:

— Паджеро! Ларнак! Быстро уводите бойцов! Назад, к месту ночлега! Бегом! Бегом!

Маги тащили из земли посохи трясущимися руками, с ужасом глядя на Бальсара, а тот стоял бледный и гордый: сделал, выиграл для короля битву, и при этом не погиб ни один королевский солдат.

— Это вам за Аквиннар, сволочи! — процедил он сквозь зубы, вытягивая свой посох. — Какие будут приказания, сир?

Король не ответил, но повёл себя странно, совсем не по-королевски: соскочил с коня и бросился на Бальсара с обниманиями и поцелуями в обе щеки.

Раттанарский полк и ополченцы Ларнака уходили прочь от Бахардена, оставив за спиной огненный шквал на месте вражеской армии. Как сказала королю Капа:

«— Это было круто, сир!»

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1.

В Бахарден войска Паджеро вошли только утром следующего дня, широко обогнув раскалённую воронку — на месте вражеской армии. Северные ворота оказались распахнутыми настежь, охраны — никакой, на улицах — пусто: ни врагов, ни жителей.

В этот же момент, с юга, в город вступили и войска Эрина, давшие сражение спасшейся от огня коннице, и без особого труда, с малыми потерями, разгромившие её.

Оба отряда встретились на центральной площади Бахардена, с идеальной точностью воплотив замысел короля. Встреча вышла и радостной, и, одновременно, грустной.

И Эрин, и Тусон с Илорином, когда увидели накануне днём ослепительно-белое зарево в стороне, где по их расчётам должны были находиться войска Паджеро и, соответственно, король, решили, что те попали в засаду. А случай в Аквиннаре не позволял надеяться на благополучный исход сражения с применением белого пламени. И пусть портрет Василия на монетах всё ещё сохранялся, это было только свидетельством того, что король жив. Но он мог быть живым и — в плену, а судьба остальных — намного того хуже. Стать пустоголовым — врагу не пожелаешь, а тут — друзья, товарищи по оружию. Обмен вестниками в этот день не состоялся: ни Паджеро, ни Эрин не стали рисковать своими солдатами в виду близости вражеской армии — раттанарские войска разделял только занятый врагами Бахарден. Поэтому, торопясь на выручку королю, Эрин даже не остановился на ночлег. А наткнувшись на бегущую из города вражью конницу, в сердцах отдал приказ не брать пленных. Их и не брали, вырубив около тысячи обезумевших от страха конников, прежде, чем сообразили узнать о случившемся на севере.

Немногие, сумевшие всё-таки сдаться, ничего толкового рассказать не смогли. Твердили одно:

— Сгорели, все сгорели!

— А король?

— Сгорели, все сгорели!

— А Безликий?

— Все, все сгорели…

— А бежали-то — от кого?

— Огонь, жарко! Сгорели, все сгорели…

Вот и понимай, как хочешь: кто кого сжёг, и почему портрет короля на монетах цел? Эрин только сплюнул, в досаде на бестолковых врагов:

— Пользы от их сведений, как от самих пустоголовых, будто каждый, кто с Масками дело имеет, остаётся без мозгов. Даже если ему в голову не залезал Безликий. Раньше я думал, что столько дураков во всём Соргоне не наберётся, а теперь… Местность здесь, что ли, такая… дурацкая?

— Давайте ещё кого-нибудь допросим, генерал: может, поумнее кто найдётся…

— Бесполезно, командор — они напуганы до беспамятства, и напуганы непонятным. А всё непонятное к нам сейчас приходит только из двух источников: от Масок и от короля. Судя по виду этих вояк — сгорела армия пустоголовых, значит…

— Значит король устроил над ними какую-то штуку, и они растеряли из своих голов весь навоз, что заменяет им мозги, — обрадовано подхватил Илорин. — И король, и капитан Паджеро… я хотел сказать — полковник… Значит, они живы!

— Подождём, лейтенант, радоваться. Вот возьмём Бахарден, а там уж и повеселимся, если будет с чего…

Встретились войска в Бахардене, свиделись и командиры, порадовались наскоро успехам друг друга, но без веселья. Не располагала к веселью площадь, на которой встретились. Заваленная расчленёнными трупами людей, принявших перед смертью муку лютую, площадь всё ещё пахла человеческой кровью — тяжело, до удушья пахла. Этот запах прибить и мороз был не в силах. Останки не имели на себе никаких иных следов, кроме следов изуверских издевательств.

— По всему видать, что не лысых это работа, — заметил король, вдоволь насмотревшийся на следы вражьего табуна на Северной Бахарденской дороге. — Это сделали руки человека… Человека со своими собственными мозгами, но абсолютно чокнутого человека: садиста или маньяка. Узнайте, кого здесь истязали и за что, я подожду снаружи, на свежем воздухе…

Бахарден был отписан королём на Паджеро, и графу — сюзерену этого города, пришлось заняться исполнением безадресного приказа короля. Солдаты Раттанарского полка стали обшаривать дом за домом вокруг площади — в поисках хоть одной живой души. А король в шатре, поставленном у Северных ворот, снова налёг на красное, стараясь залить вином бушующий в груди огонь ярости. Кто? Зачем? Неужто в роду человеческом всегда скрывается подобное зло, и нужен приход каких-нибудь Масок, чтобы выплеснуть его наружу, на своих же единокровных братьев и сестёр? Да, что же ты за существо, человек? Разумен ли ты вообще? Или твоя разумность — тоже маска, а суть твоя и есть — Человек без Лица?

2.

— Мы нашли, сир!

— Кого вы нашли, полковник?

— Свидетелей нашли. Тех, кто знает, что случилось на площади.

— Рассказывайте, Паджеро.

— Я прошу Вас выслушать их самому, сир.

— Я совершенно разбит, Паджеро, и, кажется, здорово пьян. Я не смогу слушать их ужасы спокойно — мне уже выть хочется.

— Сир, я прошу вас, как граф — за своих вассалов прошу. Им нужно увидеть Корону и нужно увидеть короля, иначе они никогда не поверят, что самое страшное для них позади. Как Ваш первый советник, сир, я советую Вам встретиться с жителями Бахардена.

— Не много ли прав я дал вам, Паджеро?

— Вы дали, сир — Вы можете взять обратно всё, на Ваш взгляд, лишнее…

— Простите, граф. Вы, конечно же, правы — я должен встретиться с жителями Бахардена, и для вашего спокойствия, и для своего. Пошли, послушаем, каково это — жить под Разрушителем.

Жителей на площади собралось немного, всего около сотни. Вид у них был весьма неважный: худые, оборванные, запуганные. Они съёжились в центре уже частично убранной площади в жалкую дрожащую группку и молча ждали решения своей судьбы.

Солдаты широким кольцом охватили этих несчастных, стараясь не ступать на не расчищенные ещё от останков места, и король отметил среди солдат представителей всех отрядов армии. Кто-то догадался, и собрал солдат с выбором, чтобы услышанное было передано всему раттанарскому войску — каждому раттанарскому воину.

«— Наверное, Паджеро, сир, больше некому. Только он может распоряжаться здесь в Вашем присутствии. Он — у себя дома, сир».

«— Думаю, так и есть, Капа».

Король высветил Корону и сделал несколько шагов от солдат в сторону местных жителей. Случившегося дальше не мог предвидеть никто. Бахарденцы упали на колени и, обливаясь слезами, поползли к ногам короля. Василий замер, застыл неподвижно от неожиданности, и пребывал в параличе, пока первый из подползших горожан не начал целовать его сапоги. Король попытался поднять несчастного, но не сумел: другие стали хватать его за руки, покрывая их поцелуями. Целовали колени, ножны меча, края кольчуги. На помощь королю попробовал придти сержант Клонмел, командир охранной сотни короля, но завяз среди ползающих на коленях фигур, приняв на себя изрядную долю поцелуев. Больше никто не двинулся с места, понимая, что силой этих людей останавливать нельзя, неправильно это. Освободить людей, отвести от них беду, и тут же начать избивать их самим? Была надежда, что, возможно, король найдёт выход из неловкой, несуразной ситуации.

Это не было раболепием, это была благодарность доведенных до предела людей — благодарность за наступившее, наконец, спасение, избавление от владевшего ими ужаса. Слишком сильна была эта благодарность, и выразить её иначе — не получалось. Василий не принял её на свой счёт и, не имея возможности вырваться, пытался словами остановить захлестнувшие подданных эмоции:

— Прекратите, господа, прошу вас! Возьмите себя в руки — всё кончилось, господа, всё уже позади…

Короля не слышали, на его протестующие жесты не обращали внимания. Король был всего лишь олицетворением той силы, которая привела его сюда, в Бахарден, той силы, что вновь дала этим людям если не мир и спокойную жизнь, то хотя бы чувство собственного достоинства. Не существовало в данный момент для этих людей короля-человека. Существовала Корона, сияющая на его голове хрусталём и драгоценными камнями, существовала власть, ставшая на их защиту, существовал Раттанар, не бросающий в беде своих. Всё это было больше, чем просто король Василий, и всё это было в нём — в короле.

То, что дальше сделал король, поступок короля — снова был скорее поступком простолюдина, чем поступком монарха. Василий, так и не сумев вырваться из хватающих его рук, и не сумев поднять на ноги ни одного из бахарденцев, опустился на колени сам. Такой и запомнилась окружившим площадь солдатам эта встреча в Бахардене: сияние Хрустальной Короны, на коленях — плачущие бахарденцы, и среди них на коленях же — Василий, моливший их:

— Ну, что вы, господа! Ну, перестаньте! Я прошу вас, не надо! — и из глаз короля тоже текли слёзы — слёзы сострадания — которых он не замечал. — Ну, что вы, господа! Прекратите же!

И смотрели на всё это солдаты сквозь воду собственных слёз, ибо и они тоже — плакали.

3.

Бахарден пострадал из-за своего положения в пространстве — так уж случилось, что оказался он окружен землями мятежных баронов. Именно это натолкнуло короля на мысль о создании Бахарденского графства, но король был не одинок в своём стремлении объединить все земли вокруг города, и не был первым в этой попытке.

Злополучный барон Фехер страстно желал того же: любой город для землевладельца — лакомый кусок, а Бахарден был богатым городом, знаменитым на весь Раттанар своей осенней ярмаркой. Да, что там Раттанар — Бахарденская ярмарка была очень популярна в Двенадцати королевствах, и собирала гостей со всего Соргона. Золотое дно для предприимчивого человека.

Жизнь часто вносит свои поправки в самые продуманные планы. И неожиданности, которыми она щедро наделяет особо везучих на них людей, бывает, камня на камне не оставляют от этих планов. Фехер на себе испытал всю горечь разрушения мечты. Сначала не заладилось со взятием власти в столице: к моменту гибели королей Коллегия, своим указом о мерах по предотвращению возможного мятежа, отсеяла многих колеблющихся, не пожелавших брать власть такой ценой. Остальным мятежникам объединить силы для захвата Раттанара не позволили священные отряды и квартальная охрана, заперев баронов в особняках, а городских стражей — в казармах. Затем провалилась попытка взять Раттанар одновременным ударом снаружи — табуном лысых, и изнутри — баронскими дружинами. Попытка эта лишила Фехера не только возможности присоединить Бахарден к своим владениям, но и стоила ему жизни: потерпев поражение в поединке против Яктука, он покончил с собой.

Город Бахарден, который должен был спелым яблоком упасть в ладони барона Фехера, не достался никому из претендентов, и, будучи ничьим, подвергся неоднократному ограблению разношерстными бандами из окрестных лесов. При этом тащили не только ценности и имущество, но угоняли и людей. Страшная судьба угнанных стала известна, когда под Бахарден припёрся табун пустоголовых и устроился лагерем в ожидании войск короля. Пленниками пополняли естественную убыль численности табуна (мороз понемногу брал своё с плохо одетых и спящих на мёрзлой земле существ) либо отдавали их табуну в пищу. Отряды людоловов рыскали по улицам в поисках добычи, и жители прятались с хитростью загнанных крыс, за два неполных десятка дней пустоголовой власти изрыв крысиными ходами всю территорию города.

Худшее началось, когда у людоловов объявился командир. Не ватажек какой-то одной банды, а общий для всех банд командир, назначенный, по его словам, самим Безликим.

— Ростом — вроде бы гном, — объяснили бахарденцы.

— Не верю, что гном способен на такое, — возмутился Эрин. — Ни один гном не станет сотрудничать с Масками. Ручаюсь своей головой!

— Мы не утверждали, что — гном, но роста гномьего, это точно. А сложения щуплого — в чём душа только держится. Лица мы его не видели — забрало на шлеме было всё время опущено. Да и не до разглядываний вражеских лиц, когда все мысли только о счастливом бегстве… А голос — резкий, визгливый, бабий какой-то…

Командир этот для горожан оказался сущим бедствием, без труда находя свои жертвы в самых причудливых ухоронках. Охота на людей была его любимым развлечением, и не спасали ни отсутствие дыма (в морозы трудно удержаться от соблазна для обогрева разжечь костерок), ни тишайшее поведение (ни шороха, ни стука) хоронящихся от гибели бахарденцев.

Когда тащили добычу из нор, главы семей отчаянно защищали своих домочадцев, но где одиночкам устоять против сотен. Их вязали, скручивали верёвками, и волокли на площадь — на расправу и развлечение командира.

Никто из бандитов в этой кровавой забаве участия не принимал, только щуплый карлик в одиночку неустанно трудился, истязая беззащитных пленников. Трудно поверить, но заваленная останками площадь — дело рук всего лишь одного человеческого недомерка.

«— Мясник, сир! Хуже мясника! Вот кому сгореть на костре с Безликим — кара малая!»

Оказалось — не сгорел. Когда полыхнуло белое пламя, он в скорости промчался через Бахарден с сотней конников по дороге, ведущей в земли Фехеров, там и скрылся в одном из замков.

— Ничего, от нас не скроется, сир: из-под земли достанем, не будь я гном. И тогда… тогда… тогда… — сэр Эрин не сумел найти слов, пояснявших — что будет «тогда», но его и так все поняли, и все были согласны: поймают и тогда… тогда… тогда…

4.

Свой головной замок бароны Фехеры выстроили посреди небольшого лесного озера, на скалистом островке, расположенном ближе к восточному берегу.

Единственным путём, единственной дорогой, соединяющей замок с берегом, был подъёмный мост, переброшенный от замка к вытянутому в центр озера мысу, прозванному Лисьим Носом. Штурмовать замок можно было только с воды: Лисий Нос был скорее ловушкой, чем возможным путём атаки — ширина мыса на конечной его точке, у замка, не позволяла штурмовой колонне построиться более шести солдат в ряд. Если добавить к этому необходимость преодоления водной преграды на месте поднятого моста, то становилось очевидным, что получится не атака замка, а полное истребление атакующих.

Штурм с воды хотя и давал мизерные шансы на успех, но тоже выходил слишком смертоносным для армии короля. Строить огромные плоты, с которых можно было бы влезть на стены по приставным лестницам, имея под ногами не твёрдый грунт, а ненадёжную воду, да ещё под обстрелом защитников замка… И падать с лестниц в озёрную воду для не умеющих в большинстве своём плавать соргонцев — верная смерть. А в доспехах и вовсе шансов выбраться из воды никаких. Нет, этот вариант король тоже забраковал. Одновременная атака и с воды, и с мыса нисколько не уменьшала возможных потерь, а на длительную осаду, на измор, не было времени. И не было никаких осадных орудий, чтобы разбить издали, разломать стены этого неприступного замка.

Военный совет так и не принял решения штурмовать, поскольку король был против бессмысленной гибели своих солдат у последнего очага мятежников на землях Раттанара: как раз к совету вестник привёз добрые новости из Кумыра, с начала мятежа простоявшего в осаде, но так и не открывшего ворот пустоголовым.

Осада была снята три дня назад, когда собирали армию против короля под Бахарденом, и Кумыр отделался, так сказать, лёгким испугом.

— Не сожгли, как Аквиннар, не так-то много у них этой белой горючки, сир.

— Кто знает, Бальсар… Ладно, попробуем договориться… Всем ждать здесь!

Король засветил Корону и поехал к замку («- Словно в магазин за покупками, — определила Капа. — За пивом, — уточнила она»). Василий выехал на кончик Лисьего Носа, к опорам подъёмного моста, в полной тишине и бездвижности, что среди осаждённых, что среди осаждающих. Корона сверкала в лучах зимнего солнца, отбрасывая радужные блики на лицо короля, от чего он казался каким-то ненастоящим, нереальным, что ли, и столпившиеся на стенах защитники замка пялились на сказочное видение во все глаза.

— Стреляйте!

Никто не шевельнулся — не было ещё у соргонцев привычки стрелять в своих королей. Даже и для мятежников, сознательно или случайно оказавшихся в этом последнем приюте мятежа, король по-прежнему оставался символом власти и особой неприкосновенной Гибель Фирсоффа была в большой степени случайной: лучники Фалька не знали, что стреляли в короля, да и королём для них он не был — не его подданные атаковали «Голову лося».

— Стреляйте, трусы! Стреляйте же! — голос, отдающий команду, был резкий, визгливый и явно — женский. — За неподчинение — повешу, четвертую… Замучаю и труса, и всю его родню…

Одиноко тренькнула тетива, и никакого больше движения. Гром переступил ногами, уклоняясь от выстрела — неуверенно пущенная стрела цокнула о камень возле его копыт и отскочила в воду. Обождав, не найдётся ли ещё один отчаюга — такого не нашлось — король заговорил:

— Я не скрою, замок выстроен толково и хорошо укреплён, и взять его будет трудно. У меня нет времени на осаду и нет желания губить своих солдат ради этого куска камня посреди озера. Если вы не сдадитесь, я вас сожгу вместе с замком, как сжёг Безликого со всей его армией…

— Не слушайте его — он врёт! Нечем тебе нас сжечь, самозванец! — перебил короля тот же голос. — Все запасы белого огня сгорели…

— Не все. Кое-что осталось: вместо дворца раттанарских королей попало ко мне, и я охотно пущу это кое-что в дело здесь. У меня целый воз этого добра, хватит на десять таких замков. Это первое. Второе, по поводу моего самозванства: барон Неблин, «брат Наместник», уже выдвигал такое обвинение — оно стоило ему жизни. Итак, поговорим о сдаче замка. Я не стану пленных ни четвертовать, ни вешать, ни мучить. Не трону я и вашу родню. Это не значит, что вы останетесь безнаказанны. Судить вас будет суд вашего сеньора — графа Бахарденского. Он — человек справедливый, и он — человек чести, — король зачитал свои указы по созданию графства и производства Паджеро в графы.

На стенах замка зашумели: обсуждали новости, услышанные от Василия — у Паджеро была репутация благородного солдата, и сдача на его милость гарантировала от сиюминутной расправы, оставляя хорошие шансы на жизнь.

— Хочу сразу предупредить, что моё обещание — не мучить — ни в коей мере не касается бахарденского изувера. С ним у меня будет разговор особый. Ты слышишь меня, бахарденский мясник? Ты получишь возможность испытать все удовольствия, которые сможет доставить хорошо знающий своё дело палач…

Визгливый голос перебил короля:

— Не осмелишься, Седобородый! Я — не какая-нибудь простушка. Я — баронесса Инувик («— О! Лендора нашлась! Вот так номер! Вот она где, пропажа, сир!»)! Я — женщина, в конце концов…

— После устроенной тобой резни в Бахардене никакие внешние признаки не заставят меня поверить в это. Я сделаю то, что обещал… Сам сделаю, своими руками… Медленно, кусочек за кусочком, я разделаю твою тушку на мелкий фарш, а маги-лекари не дадут тебе умереть. И когда останется от тебя маленький огрызок, я, возможно, подарю тебе жизнь… Если это можно будет назвать жизнью…

— Ты не посмеешь!

— Слово короля, что — посмею. Назови мне хоть одно обещание, которого я не сдержал… Выдача этого существа во многом облегчит участь остальных. Эй, в замке, вы слышите меня?

Наверху, на башне завозились, послышалось?

— За руки её хватай, за руки!

— Вёрткая, змея, не даётся…

Потом крик:

— Она убила меня, братцы!

Лендора вырвалась из рук бывших своих соратников и появилась между зубцами башни:

— Будь ты проклят, Седобородый! — она шагнула вперёд, со стены замка, и замерла внизу, на острых скалах островка, жалким бесформенным комком.

Заскрипел, опускаясь, подъёмный мост — мятежный замок прекратил сопротивление. Подъехал Паджеро — принимать сдачу:

— Не желаете ли осмотреть мой замок, сир?

— Спасибо, граф, но не сейчас. В другой раз, как-нибудь. Позаботьтесь о теле Лендоры: пусть отправят в Раттанар для погребения. Барон Инувик заслужил, чтобы мы с уважением отнеслись к его чувствам — жена, как-никак. Вот Раттанар и свободен… — король устало улыбнулся своим словам и поехал назад, к берегу.

«— Сир, а Вы это серьёзно, насчёт пыток Лендоры?»

«— Короли не лгут, Капа!»

«— А, вдруг, её захватили бы?»

«— Но её же не захватили…»

«— Так, пожалуй, лучше для всех, сир. Ни у Инувика, ни у Геймара нет причин вспоминать о баронской чести в связи со смертью Лендоры, и точить зуб на Вас, сир. Самоубийство было неизбежно — Вы не оставили ей выбора…»

«— Это она не оставила себе выбора. Она — не я, запомни это, Капа».

5.

Король так и не посетил графа Бахарденского в его имениях: он торопился, как «наскипидаренный» (определение Капы), вернуться в Раттанар. Из намеченного королём на первый этап войны с Масками не выполненным оставался только один пункт — освобождение Хафелара.

Прошло тринадцать дней с отъезда из Скироны, и тревога снова начала хватать короля за сердце. Страшно неудобная это штука — почтовое сообщение — когда свежесть новостей определяется расстоянием до места событий, и ни вмешаться вовремя, ни дать хотя бы дельный совет — никак не поспеть, потому что все сроки давно уже вышли, и новость, пока добиралась, состарилась и превратилась в необратимый исторический факт. Например, полученные известия от Агадира, что он — на месте, и вся Аквиннарская долина под его рукой готовится к обороне, откуда бы не ударили пустоголовые. К ним, к этим известиям, как относиться: как к нынешней реальности, или нет уже ни Агадира, ни собранных им сил, ни свободной от Масок Аквиннарской долины? Как определить, переросли ли стычки на границе с Хафеларом в полномасштабное вторжение Масок в Скиронар, или, напротив, там всё утихло, чтобы не дразнить его, Василия, и не вызвать до срока ответного удара армий двух королевств на отрезанный от Разрушителя Хафелар?

Пехота тормозила короля, и, собираясь утром выступить на Раттанар, он не захотел брать с собой никого, кроме стражей, намереваясь достичь столицы через два дня. Полк Паджеро оставался вместе с графом до наведения полного порядка в графстве. Ларнаку, Тусону и Эрину предстояло двигаться следом за королём спешным маршем.

Совещание, собранное королём накануне отъезда привычно свелось к раздаче Василием команд и указаний. Паджеро получил дополнительный приказ выяснить, как сильно пострадали восточные районы королевства от пустоголовых, в какой нуждаются помощи, а, заодно, отобрать у местных баронов, которые не ездили в столицу, дружины да наладить здесь набор солдат:

— Они побывали под властью врага — да им в армии цены не будет!

— Солдат я обеспечу, а вот бароны… Бароны не захотят отдавать дружинников, сир, могут оказать сопротивление…

— Они что — лучше столичных? Те отдали, не пикнули, и эти отдадут. Церемониться с ними нечего, не те нынче времена. Кто не подчинится — разрешаю жечь. Больше никаких мятежей, господа, мы не допустим! Ларнак, вас я попрошу пройти до Раттанара побережьем — посмотрите, чем дышат заградотряды. Я понимаю, командор, что вам это было бы проще, но вы и сэр Эрин нужны мне в Раттанаре, и чем скорее, тем лучше. Вы, Бальсар, поедете со мной — маги пусть догоняют. Ну, что — отпразднуем наш успех, господа? Наливайте, что ли!

Вино разлили по кубкам и выпили, чокнувшись с королём, но больше по принуждению, чем от души. Василий ещё после взятия замка отметил следы неудовлетворённости на лицах своих солдат. Теперь то же самое наблюдал на лицах их командиров.

— Хотел бы я знать, чем вы, все, господа, недовольны? Почему такие кислые лица у каждого, от рядового состава до высших офицеров? Вам вместо вина стали выдавать уксус?

— Сложно это объяснить, сир, но выигранная без битвы война разочаровала наших солдат…

— Не понял, повторите ещё раз, командор!

— Не было сражений — не было и подвигов, а, значит, не будет и наград…

— И кто это мне говорит?! Что с вами, Тусон!? Я понимаю новобранца, у которого не отыграла ещё пионерская зорька в… одном месте. Он по глупости своей и неопытности может не соображать, что в этой кампании ему досталась высшая награда — сохранилась его жизнь. Но — вы!? Я каждый день просыпаюсь с надеждой: может, хоть сегодня никого не убьют! Я… Я, не знаю, что я готов отдать, лишь бы не оставлять за собой свежих курганов над павшими бойцами! Да, какая муха вас всех покусала!? Что за бред — о выигранной войне!? Война ещё и не начиналась: нам просто пока везёт, что нас не принимают всерьёз. И сколько война продлится, и кто из нас доживёт до её конца — не знают даже боги. Вы же, вместо того, чтобы научить своих солдат радоваться каждому нашему успеху, вместе с ними свесили носы до земли и ходите, спотыкаетесь. В общем так: либо вы находите способ поднять настроение своих солдат, либо я испорчу остатки вашего до конца ваших дней, — король вышел из штабной палатки и в сердцах пнул стоявшее у входа пустое ведро: зазвенело, загрохотало на весь лагерь.

«— Хи-хи-хи, хи-хи-хи…»

«— А ты чего завелась?»

«— Бедняги: всю ночь не спать — думать…»

«— Ничего, думать полезно…»

«— Только им, сир, ни в жисть не догадаться, что такое — пионерская зорька, и где она играет у новобранца. Хи-хи-хи, хи-хи-хи…»

Где-то в темноте на грохот ведра перекликнулись часовые:

— Что там за шум?

— Похоже, в штабе. Седобородый офицеров долбает…

— А-а, тогда ладно…

«— Сир, поздравляю — Вам народ Раттанара сменил прозвище с Вешателя на Седобородого. Сначала — Лендора, теперь — солдаты. Можно сказать — прогресс в отношениях на лицо. Ещё немного, и будут принимать Вас за своего…»

Король не ответил, но Капины слова не пропали втуне: наутро монеты обоих королевств Василия снова изменили свой вид. На них вместо надписи ВАСИЛИЙ ПЕРВЫЙ теперь стояло ВАСИЛИЙ СЕДОБОРОДЫЙ, что означало: король перестал быть первым в длинном ряду будущих Василиев с номером таким-то, но становился единственным и потому неповторимым. А это и было признанием того, что он теперь в Соргоне — свой!