Я оказался далеко не единственным жителем Сан-Франциско, кто стал жертвой частотной гистограммы. В городе полно людей, чьи передвижения — чье существование — отклоняются от принятых за норму. Множество отклонений от нормы по сути делает их нормой.
Икснет, а также газеты и теленовости публиковали курьезные факты, когда полиция задерживала мужей, изменяющих своим женам, и жен, изменяющих мужьям; несовершеннолетних любовников, спешащих в укромное место па тайное свидание. Одного парня, зараженного СПИДом, взяли по дороге в клинику, где он проходил курс лечения, а его родители, как оказалось, даже не знали о болезни сына.
Всем этим людям было что скрывать — нет, они никого не убивали, просто имели свои личные, интимные секреты. Но среди задержанных часто попадались такие, кому и скрывать-то нечего. Естественно, их возмутили действия полиции — кому понравится очутиться против воли в патрульной машине, где тебя допрашивают и требуют доказать, что ты не террорист?
Помимо пассажиров общественного транспорта, копы останавливали и водителей частных автомашин. У большинства автовладельцев в зоне залива к солнцезащитному козырьку прикреплен «фастрэк» — карта электронной оплаты проезда через мосты. Его можно назвать «радиокошельком», поскольку он избавляет водителя от необходимости часами простаивать при въезде на мост в длиннющих очередях к пропускным пунктам оплаты наличными деньгами (ее, кстати, взвинтили в три раза, но не афишируют этот факт, а только всячески рекламируют фастрэк как более выгодный метод оплаты, то есть просто жульничают). Даже самые стойкие приверженцы анонимной налички сдались после того, как количество пропускных пунктов уменьшилось до одного по обоим концам моста, и очереди к ним стали еще длиннее.
Поэтому, если вы местный автовладелец или взяли напрокат машину в одном из агентств Сан-Франциско, у вас обязательно есть фастрэк. Но оказывается, сигнал с вашей карты считывается не только на пропускных пунктах платных дорог. ДНБ установил фастрэк-декодеры по всему городу, и когда вы проезжаете мимо, они засекают время и ваш идентификационный номер, создавая полную картину того, кто, куда и когда поехал. В общую базу данных стекается также информация с полицейских радаров, фиксирующих превышения скорости; камер «красного света», установленных на перекрестках со светофорами, и прочих видеокамер, предназначенных для регистрации номерных знаков автомашин и вылупившихся повсюду, как грибы после дождя.
До недавних событий об этом никто особо не задумывался. Но теперь люди стали повнимательней оглядываться по сторонам и замечать всякие мелочи — например, то, что фастрэк нельзя отключить, как, скажем, мобильный телефон.
В общем, не удивляйтесь, если однажды вашу машину остановит полицейский патруль и поинтересуется, по какой такой причине вы зачастили в магазин «Хоум-Депо» в последнее время и какова цель вашей ночной поездки в Соному на прошлой неделе.
Все чаще по выходным в разных местах Сан-Франциско возникали стихийные демонстрации протеста, становясь все многочисленнее. Пятьдесят тысяч человек прошагали по Маркет-стрит после недели тотальной слежки. Да что толку? Я плевать хотел на эти демонстрации, как и те, кто оккупировал мой родной город. Армия завоевателей знает о настроениях и пожеланиях туземцев, но не обращает на них внимания.
Как-то утром я спускался к завтраку и услышал, как папа рассказывает маме, что две крупнейшие таксомоторные компании предлагают «скидку» пассажирам, которые платят за проезд специальными карточками. Таким образом у водителей при себе будет меньше наличных денег, и это якобы сделает их работу более безопасной. Я сразу подумал, что теперь дээнбистам станет известно также, кто и куда ездил на такси.
Между тем задуманное нами постепенно превращалось в реальность. Обновленный индинет автоматически зарегистрировал нового клиента, когда шифровальный маховик начал набирать обороты. Джолу сообщил мне, что трафик, который он наблюдает в «Пигсплине», уже на восемьдесят процентов закриптован. Это могло означать, что икснет уже спасен.
А вот отец начал меня заводить.
Однажды за завтраком я рассказал ему, как накануне в метро на моих глазах копы останавливали проходящих мужчин и обыскивали их.
— У тебя шизофрения, Маркус, — заявил он мне в ответ.
— Па, ну ты сам подумай! Они ведь еще не поймали ни одного террориста, так? Только народ стремают! Тупость сплошная!
— Возможно, никто из террористов еще не арестован, зато на улицах заметно поубавилось всяких подонков. Говорят, с тех пор, как все началось, одних только торговцев наркотиками упаковали несколько десятков. Вспомни, как тебя ограбили наркоманы! Если не бороться с этой заразой, она расползется так, что с ней сладу не будет.
Я действительно залетел на гоп-стоп в прошлому году. Вообще-то со мной обошлись довольно цивилизованно. Подошли двое. Один, костлявый и вонючий, сказал, что у него пушка. Второй вежливо попросил отдать ему мой бумажник. Они даже вернули мне удостоверение личности, хотя забрали дебетовую карточку и фастпасс. Но все равно я так перепугался, что потом еще целый месяц ходил по городу с оглядкой.
— Па, но большинство задержанных ими — обычные горожане, которые не сделали ничего плохого! — пытался доказывать я — кому? Собственному отцу! Это начинало меня доставать. — За каждого отловленного отморозка они заставляют париться тысячи ни в чем не повинных людей! Так не должно быть!
— Кого ты называешь ни в чем не повинными? Неверных мужей? Наркодилеров? Ты их жалеешь, а кто пожалеет тех, кто погиб во время теракта? Если человеку нечего скрывать…
— Значит, если бы тебя потащили на допрос, ты бы не стал возражать? — Частотная гистограмма моего отца упорно держалась в рамках нормы.
— Я посчитал бы это своим долгом, — заявил он. — Я готов добровольно пойти и ответить на все вопросы. Ради нашей с тобой безопасности.
Ему легко говорить.
Ванессе не нравилось, когда я заводил свою пластинку. Ей удавалось довольно долго уводить разговор в сторону, умело подсказывая тему. Поэтому всякий раз при встрече мы начинали обсуждать погоду, школу и все такое, но в конце концов я принимался за старое. Ван терпела и больше не возбухала на меня, как в тот день в кафешке, но все равно, как я видел, расстраивалась. Тем не менее.
— Ну вот, папашка и говорит — я, говорит, посчитал бы это своим долгом, прикинь, блин! Ни черта себе! Я чуть не проговорился тогда, так и подмывало спросить: а в тюрягу залететь тоже посчитал бы своим долгом?
Мы сидели на травке в парке Долорес после школы и наблюдали, как хозяева развлекают своих собак игрой с фрисби.
Ван успела заскочить домой и переодеться в старую футболку с названием ее любимой бразильской группы, исполняющей техно-брегу — «Carioca Probidao», «запрещенный парень из Рио». Она надыбала эту футболку два года назад во время большого концерта с участием бразильцев в «Кау-Паласе», на который мы тогда все вместе смылись с уроков. С тех пор Ван подросла на пару дюймов, и теперь футболка была ей в обтяжку и открывала живот с маленьким, плоским пупком.
Она опустилась на спину под неярким солнышком, прикрыла веки за темными очками и только пошевеливала пальцами ног с надетыми на них шлепанцами. Я знал Ванессу всю жизнь и по привычке воспринимал ее, какой лучше запомнил: маленькая девочка с ручками, унизанными сотнями шуршащих браслетиков, вырезанных из банок из-под содовой. В ту пору она уже умела играть на фортепьяно, но не смогла бы сделать ни одного танцевального движения даже ради спасения собственной жизни. Лишь сейчас, здесь, в парке Долорес, я вдруг разглядел, какой стала маленькая Ван.
Передо мной лежала реально сексапильная женщина. Это все равно как смотреть на рисунок вазы и заметить, что в ее контуры вписаны два разных человеческих лица в профиль. С одной стороны, Ван оставалась все той же Ван, но теперь я видел также то, на что никогда раньше не обращал внимания — какая она потрясающе красивая.
А еще меня осенило, что Даррел, конечно же, всегда видел ее такой, и не думайте, что от этой догадки я не прибалдел еще больше.
— Ты сам знаешь, что отцу рассказывать нельзя, — сказала Ван. — Всех нас подставишь.
Ее глаза оставались закрытыми, и я пялился на ее грудь, вздымающуюся вместе с дыханием, не в силах отвести взгляд.
— Угу, — промычал я. — Только все дело в том, что мой папаша порожняк гонит. Попробуй-ка задержать его и сказать: докажи, что ты не педофил, не наркодилер и не террорист! Да он озвереет, пену пустит! Когда отец звонит по поводу счетов по кредитке, и его долго не соединяют, он уже начинает дергаться. А если запереть в машине и промурыжить с час дурацкими вопросами — да он будет кипятком писать!
— Это им пока сходит с рук, потому что «нормальные» чувствуют свое превосходство перед «ненормальными». А вот когда копы начнут задерживать каждого, начнется бардак. Все перестанут приезжать на работу, в школу, а будут только стоять в очереди и ждать, когда их допросят. Вот тогда наступит полный абзац.
Опа!
— Ван, ты гений! — восхитился я.
— Ты мне еще будешь говорить. — Она посмотрела на меня сквозь ресницы с ленивой, почти обольстительной улыбочкой на губах.
— Нет, серьезно. Ты прямо как в воду глядишь. Можно легко ускорить наступление этого бардака, заставить копов чаще выдергивать людей на допрос.
Ван резко села, откинула с лица волосы и посмотрела на меня в упор. У меня екнуло под ложечкой при мысли, что я, похоже, ее решено привлекаю.
— Для этого надо, чтобы все пользователи арфидов перемещались по городу с чужими картами, — продолжал я. — А сделать это очень просто, с помощью клонирования арфидов. Достаточно воспользоваться «радиошэком», портативным приемо-передающим сканером, который в открытой продаже стоит десять баксов. Мы ходим с ним по улицам, наугад копируем коды чужих фастпассов и фастрэков, а поверх них записываем новые коды, заимствованные у других людей. В итоге у всех резко изменится схема передвижений по городу и отклонится от нормы. Тогда каждый горожанин попадет под подозрение, что и приведет к полному абзацу!
Ван посмотрела на меня, поджав губы и приспустив с глаз темные очки, и я понял, что у нее от злости пропал дар речи.
— Прощай, Маркус, — наконец произнесла она сдавленным голосом, вскочила на ноги и, не успел я опомниться, быстро, чуть ли не бегом, зашагала прочь.
— Ван! — закричал я, тоже вскочил и бросился за ней. — Постой, Ван!
Она прибавила шагу, так что мне пришлось бежать, чтобы преодолеть расстояние между нами.
— Ван, какого черта! — Я схватил ее за локоть. Она яростно отдернула руку, и моя пятерня по инерции заехала мне в лицо.
— Псих ты, Маркус! Сначала ты рискуешь жизнями своих дружков по икснету, а теперь еще хочешь превратить весь город в подозреваемых террористов! Остановись, пока не поздно!
Несколько секунд я ошеломленно молчал, разевая рот.
— Ван, не я это начал, а они! Я не хватаю людей на улицах, не отправляю в тюрьму, не по моей вине они пропадают без вести. Этим занимается департамент национальной безопасности! Я лишь оказываю сопротивление, чтоб заставить их остановиться.
— Ты их не остановишь, а только хуже сделаешь!
— Бывает, надо сделать хуже, чтобы стало лучше, Ван. Ты же сама говорила — если каждого хоть раз задержат копы…
— Я не говорила, что так надо! Я имела в виду совсем другое. Если хочешь изменить положение к лучшему, протестуй вместе со всеми! Но протест не должен быть деструктивным! Неужели пример Даррела ничему тебя не научил? Ничему?
— Вот именно, научил, черт возьми! — взорвался я. — Научил, что верить им нельзя! И не сопротивляться им — все равно что помогать! Дай им волю — они целую страну переделают в тюрьму. А чему научилась ты, Ван? Забиться под корягу и бояться, как бы тебя не заметили? Надеешься отсидеться до лучших времен? Не получится. Если сидеть сложа руки, само лучше не станет. Отныне будет только хуже и хуже. Хочешь помочь Даррелу? Тогда помоги мне опустить ДНБ!
Вот, опять. Моя клятва. Не просто освободить Даррела, но разобраться целиком с департаментом национальной безопасности США. Шизовая идея, я сам это понимал, но отступать не собирался. Не дождутся.
Ван изо всех сил оттолкнула меня обеими руками. А силенка у нее имелась: в школе их гоняли по всяким девчоночьим видам спорта — фехтованию, лакроссу, хоккею на траве. Так что я не удержался на ногах и приземлился задом на грязный тротуар Сан-Франциско. Ван зашагала прочь, а я не стал ее догонять.
> Изучая систему безопасности, важно понять не как она работает, а как дает сбой.
Такой строчкой начиналась первая запись на моем икснетовском блоге «Открытый мятеж». Ею же объявлял свою войну М1кЗу.
> Возможно, нынешнее поголовное сканирование имеет целью поимку террористов. Возможно лаже, что рано или поздно какой-нибудь террорист попадется в сеть. Важно, что сейчас этой сетью отлавливают всех нас, хотя мы не совершили ничего предосудительного.
> Чем больше людей попадает в сеть, тем больше она изнашивается, и наступит миг, когда она порвется.
> Идея ясна?
Я скопировал в блог свое ноу-хау по изготовлению клонера арфидов и привел несколько советов, как невзначай приблизиться к человеку на достаточное расстояние, чтобы считать его арфидную карту или сбросить на нее информацию. Потом сунул собственный клонер в карман моей фирменной байкерской куртки из черной кожи с армированными карманами и пошел в школу. По дороге я успел склонировать шесть арфидов.
Кто с мечом к нам пришел, от меча и погибнет.
* * *
Если вы когда-нибудь задумаете сварганить автоматический детектор терроризма, то, пока с вами не случилось такой несуразности, вот вам небольшой урок математики. Его тема — «парадокс мнимого позитива». Не бойтесь, будет прикольно.
Предположим, возникла какая-то новая болезнь, скажем, суперСПИД. Пусть им заражен только один из каждого миллиона человек. На вашем вооружении имеется анализ на суперСПИДа, точность которого составляет 99 процентов. То есть в 99 случаях из каждых ста анализ дает правильный результат — положительный, если испытуемый заражен, и отрицательный, если оный здоров. Вы подвергаете анализу один миллион человек.
Реально суперСПИД имеет только один из миллиона. Результат одного анализа из каждых ста покажет «мнимый позитив», то есть наличие болезни, хотя на самом деле ее нет. Это и есть «99-процентная точность» — результаты одного процента анализов неверные.
Сколько будет один процент от миллиона?
1.000.000/100 = 10.000
Только один человек из миллиона имеет суперСПИД. Взяв анализ у миллиона наугад отобранных людей, вы, вероятно, обнаружите только один случай фактического заражения суперСПИДом. Однако ваш анализ даст больше, чем один положительный результат. Он даст десять тысяч положительных результатов.
Ваш анализ точностью в 99 процентов даст результаты с неточностью в 99,99 процента!
В этом и заключается парадокс мнимого позитива. Если вы хотите выявить то, что встречается очень редко, точность вашего анализа должна соответствовать низкой частотности этого явления. К примеру, вы хотите указать на элемент изображения на экране монитора. Для этого вам достаточно взять в руку остро заточенный карандаш; кончик грифеля намного меньше (точнее) элементов изображения, а потому послужит отличной указкой. Но карандашом никак не укажешь на один атом поверхности экрана. Чтоб обнаружить такую мелочь, нужна указка (анализ), у которой кончик (точность) размером с атом или меньше.
И вот как парадокс мнимого позитива применим к поиску террористов.
Террористы встречаются очень редко. В городе с населением в двадцать миллионов человек, как Нью-Йорк, могут обретаться от одного-двух до десяти террористов. То есть если взять по максимуму, 10/20.000.000x100 = 0,00005 процента, или одна двадцатитысячная процента.
Это действительно мало. А теперь представим, что у вас на вооружении есть компьютерная система, способная просеивать банковские счета, электронные отметки передвижений граждан личным и общественным транспортом, записи телефонных звонков по всему городу и в результате выявлять террористов в 99 случаях из ста.
В двадцатимиллионной толпе горожан анализ с 99-процентной точностью идентифицирует в качестве террористов двести тысяч человек. Однако только десять из них настоящие террористы. Чтобы арестовать этих десятерых преступников, необходимо, помимо них, провести расследование в отношении 199.990 невиновных.
Но, что самое интересное, точность системы поиска террористов далеко не 99 процентов. Она едва достигает 60, а то и 40 процентов!
Для департамента национальной безопасности эта математика предвещала глубокий провал. Они пытались выявить событие с чрезвычайно низкой частотностью — человека, являющегося террористом, — пользуясь неточной системой вычисления.
Стоит ли удивляться, что мы развели их по-черному?
С начала операции «Мнимый позитив» прошла неделя. Во вторник утром я вышел из дома, насвистывая и балдея под новый рок, скачанный из икснета накануне вечером — пользователи засыпали М1кЗу маленькими цифровыми подарками в благодарность за надежду, возрожденную в их душах.
Свернув на Двадцать третью улицу, я начал осторожно спускаться по крутой лестнице с каменными ступенями, ведущей вниз по склону холма. На полпути мне встретился мистер Такса. Я не знаю его настоящих имени и фамилии, а дал ему это прозвище потому, что почти каждый день вижу, как он ведет на прогулку трех такс, тяжело пыхтящих через раскрытые пасти. На узкой лестнице разминуться с ними почти невозможно, и я вечно или запутаюсь в поводке, или залезаю одной ногой в чей-то палисадник, а то чуть ли не сажусь верхом на бампер автомобиля, припаркованного вплотную к лестничному бордюрчику.
Мистер Такса явно какая-то шишка, потому что носит навороченные часы и конкретный прикид. Я заочно причислил его к финансовым воротилам из делового района города.
Протискиваясь сегодня мимо мистера Таксы, я врубил клонер, который держал наготове в кармане куртки, и тот быстренько скачал коды его кредиток и электронного ключа машины, номера паспорта и стодолларовых купюр в бумажнике.
Практически одновременно с этим клонер заполнил его идентификационные карты цифрами, которые я позаимствовал накануне с документов других оказавшихся поблизости людей. Действие напоминало замену номерных знаков у нескольких автомобилей сразу, только мгновенно и невидимо. Виновато улыбнувшись мистеру Таксе, я продолжил спускаться по лестнице. По пути чуть задержался у трех автомобилей и поменял номера их фастрэков на скопированные мной вчера с других машин.
Вы можете посчитать мое поведение в данной ситуации несколько бесцеремонным, однако по сравнению со многими икснетовцами я был достаточно деликатен и даже консервативен. К примеру, две девушки, обучающиеся в Калифорнийском университете в Беркли по программе химической инженерии, создали из кулинарных продуктов безопасное для здоровья вещество, запах которого привлекает внимание собак, натасканных на наркотики. Они развлекались тем, что брызгали раствором на пиджаки и кейсы своих преподавателей, а затем из укрытия наблюдали, как при входе в аудитории и библиотеки университетских профессоров атаковали дислоцированные повсюду охранные подразделения.
Кто-то из икснетовцев предложил пудрить почтовые послания веществом, дающим положительный результат при анализе на вирус сибирской язвы, но все решили, что это бредовая идея. К счастью, ее, похоже, так и не осуществили.
При виде огромных очередей перед входом в городскую больницу я удовлетворенно кивнул. Естественно, полиция и здесь установила свой пропускной пост, а среди больничного персонала — врачей, работников кафетерия и прочих — нашлось немало икснетовцев, чтобы заменить и перепутать информацию на всех идентификационных бейджиках. В газетах писали, что в связи с длительными проверками рабочий день в больнице увеличили на час, и профсоюзы грозили начать забастовку, если руководство не отменит этого решения.
Через несколько кварталов я увидел очередь еще длиннее, выстроенную желающими попасть в метро. Копы расхаживали вдоль нее взад-вперед, показывали на тех, кому следует выйти, отводили их в сторону, задавали вопросы, проверяли содержимое сумок и обшаривали самих людей. Такие действия полиции являлись нарушением закона, и многие подавали на нее в суд, но ничего не менялось.
Я добрался до школы слишком рано и решил пройтись по Двадцать второй улице до кафе. Там стоял полицейский патруль, наблюдая за проезжающими автомашинами, а некоторые останавливал для более тщательного осмотра.
В школе царил не меньший дурдом. Охранники у металлодетекторов сканировали наши школьные карточки, останавливали учеников, которые перемещались по городу не там, где надо, и принимались расспрашивать их. Стоит ли упоминать, что у всех нас нашлись поездки, вызывающие недоумение и вопросы. Ясно также, что уроки начинались позже на целый час или больше.
На занятиях стоял невообразимый кипеж. Не думаю, что кто-нибудь учился в эти дни. Я случайно подслушал, как две преподавательницы жаловались друг другу, что долго добирались до дома минувшим днем, и сегодня собирались улизнуть с работы пораньше.
Я едва не рассмеялся в голос. То был парадокс мнимого позитива в действии!
Конечно же, нас отпустили с занятий пораньше, и я пошел домой по долгому пути, кружа по Мишн-дистрикт и наблюдая творящийся вокруг хаос. Автомобили на дорогах застряли в бесконечных пробках. Очереди в метро тянулись вокруг кварталов. В проездах у банкоматов тоже скопились машины; водители ругались, не имея возможности получить деньги, так как банковские счета оказались заморожены по причине подозрительных передвижений владельцев (вот насколько опасно указывать номера счета в информации на фастрэке и фастпассе).
Я пришел домой, сделал себе сандвич, поднялся с ним в комнату и подключился к икснету. Удачный сегодня денек. Икснетовцы со всего города хвастались своими успехами. В результате их совместных усилий жизнь в Сан-Франциско замерла. Информационные сообщения подтверждали это; в них говорилось, что ДНБ не контролирует обстановку, и критиковались нелепые меры безопасности, принятые якобы с целью защиты населения от терроризма. В деловом разделе «Сан-Франциско кроникл» вся первая страница отводилась подсчету экономических издержек, понесенных в результате действий ДНБ, потерянных рабочих часов, демонстраций и прочего. По оценке редакционного экономиста, неделя такого бардака обойдется городу дороже, чем взорванный Бэй-бридж.
Бу-га-га!
Но самый прикол впереди: папа в тот вечер приехал домой поздно. Очень поздно. На три часа позже обычного. Почему? Да потому, что его задержали, обыскали, допросили. Потом повторилось то же самое. Его задержали дважды!
Дважды!