Возвращаясь от Лолей, я миновала Познанскую улицу и зашла к Роберту. Правда, застать его я не ожидала, а заглянула просто так. И оказалось, что очень хорошо сделала. Много интересного узнает он от меня о своей красотке! Вот пусть только вернется.

Уже на лестнице слышались звуки патефона. Я должна была ждать минут пять, пока мне открыли. Наконец она таки услышала мой звонок. Я сразу поняла, чем здесь пахнет. Лицо ее пылало, волосы были растрепаны. Хоть она и преградила мне дорогу, чтобы я не могла пройти, я велела ей посторониться и зашла.

Готова отдать голову на отсечение, что кто-то сбежал из комнаты вглубь квартиры. К сожалению, у меня не было возможности осмотреть все закоулки. На столе стояли две чашки недопитого кофе и фрукты. Итак, пользуясь тем, что хозяина нет дома, она принимает здесь своих любовников, а потом они обворуют его или даже убьют. Ведь об этом все время пишут в газетах.

Я спросила ее:

— Что это, у вас гости, панна?

Она нагло посмотрела мне в глаза и соврала:

— Простите, пани, но никаких гостей здесь нет.

— Пан Тоннор позволяет вам пользоваться патефоном?

— Он никогда мне этого не запрещает, пани.

Я не могла больше смотреть на ее наглую физиономию и поклялась себе, что разобьюсь вдребезги, но добьюсь, чтобы Роберт выгнал ее прочь. Пусть возьмет себе лакея. Куда же это годится, чтобы молодой человек был без лакея. Это даже просто безвкусица. А если уж держать прислугу, то пусть наймет кого-нибудь постарше, солидную женщину.

Хуже всего было то, что я не могла объяснить этой гусыне, зачем пришла. Видимо, не стоит забывать о такой важной вещи как предлог.

Не знаю, задумывался ли кто над этим вопросом. А жаль. Следовало бы написать об этом целое исследование. Для первобытного человека предлог — вещь ненужная. Он ведет себя грубо, не подыскивая себе никаких мотивов, реальных или вымышленных… А мы, люди культурные, во множестве случаев должны прибегать к поводу. Например, в довоенное время было принято упускать на пол платок, чтобы человек, на которого мы положили глаз, его поднял. Конечно, теперь к этому способу уже не прибегают и каждый раз нужно придумывать что-то новое. А это совсем нелегко.

Иногда сближение с кем-то зависит от такой вот мелочи: найдет ли мужчина повод, чтобы взять женщину за руку. Речь идет только об этом первом шаге. Дальше все происходит по инерции. Надо будет поговорить об этом с дядей. Роберт тоже очень умен, но мне кажется, что проблемы повода для него не существует. Он принадлежит к вполне современному типу мужчин. А кто знает, не является ли современность той же самой первобытностью. Так по крайней мере, утверждает отец. Эти старики иногда правы.

Даже дядя Альбин не в восторге от современности. Когда-то он сказал мне:

— Самая приятная вещь в любви — это вступление, предварительная игра. Добиваться взглядов женщины, пленить ее воображение, тонко играть на ее нервах, возбуждать в ней первые чувственные порывы. Если я и не виртуоз в этой игре, то, во всяком случае, заслуживаю минимум на звание весьма одаренного дилетанта. А что из этого я имею сегодня? Современная женщина не дает мне возможности, не дает мне времени показать во всей красе все мои знания, умение и искусность. Современная женщина жаждет любви, как голодный еды. И всей точной механики так называемого обольщения теперь избегают, как чего-то ненужного, вышедшего из употребления, и даже немного смехотворного. Я бы понял еще, почему от нее готовы отречься мужчины. Но женщины должны ценить этот так называемый анахронизм выше всего. Каким бы путем ни пошла дальше феминизация мира, неоспоримо типичным свойством женщины останется одно: стремление, чтобы ее добивались.

Вне всякого сомнения, дядя определенно прав. Однако он не принимает во внимание темпа нынешней жизни. Сегодня просто нет времени на все эти забавы. Отец добивался маминой привязанности целых три года.

Странное и смешное слово: «добивался». Всегда, когда я слышу это слово, мне кажется, что я вижу привязанную собаку, которая, хрипя и высунув язык, силится так натянуть цепь, чтобы достать кость, лежащую поодаль. Она тоже чего-то добивается. Это сравнение невольно приходит мне в голову всякий раз, когда я слышу, что та или иная панна имеет кого-то, добивающегося ее расположения. Я сразу представляю его себе на цепи и с высунутым языком.

Это тоже анахронизм. Сегодня никто никого не добивается. Просто люди сходятся или нет. Или любят, или обдуманно женятся. Яцек тоже не добивался меня. Он познакомился со мной, убедился, что я под стать ему родовитостью, обеспеченностью, возрастом, красотой, умом, а тогда уже позволил себе влюбиться в меня. А когда влюбился, просто сказал мне об этом. Было бы смешно, если бы он поступил иначе или думал по-другому.

Все это вместе продолжалось две недели. Правда, бывают случаи, когда какой-то поклонник не нравится девушке. Тогда он, конечно, добивается, но совсем не ее. Он добивается, чтобы она признала его лучше, милее и вернее, чем он показался ей вначале. Когда некто, как говорится, добивается благосклонности женщины, это не делает ей чести, а его только унижает. К тому же на все эти причуды не хватает времени. По крайней мере, в городской жизни. Когда-то все великосветские люди жили в деревне. В городе они только встречались между собой. Все эти карнавалы, конные скачки, корсо (уличные гуляния) и тому подобное — пережитки. Сегодня люди встречаются на танцах или в кафе, иногда в гостях у знакомых. Кавалер может месяцами не знакомиться с родителями девушки, ведь они и так знают все о нем из сплетен. Удивляет меня только, что в прежние времена, когда сплетничание якобы было еще более распространено, люди не довольствовались теми сведениями.

Сегодня я настроена философски. Недаром ведь мой отец говорит, что, отвлекаясь от повседневных дел, человек приоткрывает ворота к тем залежам собственных мыслей, о существовании которых так легко забыть в вихре повседневной жизни. Я люблю время от времени углубляться в такие материи. Тогда я вижу, насколько я умственно выше многих таких пустышек, как Гальшка или Мушка. Я уверена, что ни одна из них не способна мыслить абстрактно. Вспоминая об этом, я вовсе не имею в виду чего-то особенного. Нисколько не хочу показаться читателю какой-то исключительной особой. Наоборот. Заверяю всех, что я вовсе не самоуверенна. Своими духовными достоинствами и умственным превосходством я обязана только собственной натуре.

В этом нет никакой моей заслуги. Я с детства имела выраженные наклонности к умозаключениям. Всегда много читала. Знаю все романы Ванды Милашевский и все стихи Казимежа Верзинского. Их я прочитала просто назло отцу. Не могу понять, почему они ему не нравятся. Стихи как стихи. Зато автор их действительно очаровательный. Он на удивление привлекательный и миловидный. Раз уж речь зашла о поэзии, то он далеко превосходит красотой всех поэтов, которых я знаю.

Никогда не забуду его великолепное стихотворение об осени:

Как игуменья, из безмолвия

Седьмая осень моя — сладкая самая -

Приблизилась по увядшему сену.

Моя родная, единственная, любимая!

Приблизилась она тропинкою тени

Из дней наших давних, осенних

И вшепталась в сердце, рахманная …

Даже Тото, ничего не смыслящий в прекрасном, был в восторге от этого стихотворения.

Хотя я полностью разделяю восхищение автором цитируемого выше стихотворения, однако хотел бы дать здесь небольшое опровержение. Дело в том, что это стихотворение, а точнее начало стихотворения, под названием «Седьмая осень», принадлежит перу Юлиана Тувима. Пани Реновицкая ошиблась, приписав его кому-то другому. (Примечание Т. Д.-М.)

Я читаю очень много поэзии. Даже когда куда-то еду, всегда беру с собой «Тоi еt mоi» Жеральди. («Ты и я» (франц.)) Боже мой! Уже девять, а я еще не одета. В десять у меня свидание с Тото. Опять встретит меня с кислой миной. А вообще, пусть благодарит бога, что у меня есть охота с ним встречаться.