Признаться, давненько не приходилось Чекалину видеть Исаева в таком возбуждении. Даже и для повышенно эмоциональной его натуры это был явный перебор. Он не говорил — рычал. Обрывистые фразы, и в конце каждой — ощутимый восклицательный знак, иногда два и три. А виною всему — Саня Буряк, которого Исаев теперь называл не иначе, как «этот Буряк». Так вот, «этот Буряк», как выяснил в порту Исаев, нагло врал, когда клялся и божился, что той ночью, во время своей вахты, ни на миг не отлучался с судна — дескать, даже если б и захотел — невозможно это было, физически невозможно, потому как «Геркулес» (так назывался буксирный катер) всю ночь в работе был, а не у причальной стенки загорал.

— Но ведь шкипер, — напомнил Исаеву Чекалин, — все это подтвердил давеча. Я не путаю?

— Шкипер! — кипел Исаев. — Да ни шиша он не знает!

Во время своего второго за этот день посещения буксира Исаев без особого труда — по вахтенному журналу «Геркулеса» — установил, что буксир в ту ночь не раз стоял у причала, причем однажды именно около ноля часов. Дальше — больше. Буряк, без сомнения, покидал судно в эту стоянку. Притом — тайно; ни шкипер, ни вахтенный штурман об этом не знали, поскольку отпрашиваться у них Буряк не посчитал нужным. Договорился с вахтенным у трапа — Платоновым, корешом своим давним, и был таков. Вернулся, по заверению Платонова, примерно через полчаса.

Факт, что и говорить, крайне любопытный открывался — за всей этой историей. Не то даже занозило Чекалина, что Буряк куда-то отлучался с судна, а вот — почему он так усиленно скрывает это? Какая такая нужда в том? Судя по всему, не тот парень Саня Буряк, чтобы испугаться какого-то там нарушения дисциплины, не признаться в эдаком пустяке: наверняка ведь обыденное для него дело. Тогда что же?

Комбинация фактов, затейливое их сцепление были не в пользу Буряка. Это надо же так идеально сойтись всем шестеренкам, чтобы отлучка с буксира, которую Буряк к тому же норовит скрыть, совпала — и по времени, и по месту — с убийством таксиста! Но что-то все- таки не устраивало Чекалина в этом фантастическом пасьянсе, в отличие от Исаева, которого, кажется, уже ничто не смущало. Собственно, именно дьявольские эти совпадения и настораживали: болван, спьяна хваставший будто бы совершенным им убийством таксиста, работает в порту; убийца, вероятно, сел в такси около порта; примерно в то время, когда совершено убийство, Буряк отлучается с судна, а затем именно это обстоятельство скрывает. Такой вот букет. Чекалин даже и в детективах терпеть не мог такого рода совпадений, полагая, что обилие их идет от неопытности автора. Реальность, по долгому уже своему опыту знал он, не столь щедра на подобные подарки.

Саню Буряка доставили в райотдел довольно скоро. По счастью, он еще не ушел от Леночки с Липовой аллеи, отсыпался там. Везли его хоть и без конвоя, но все же в милицейской машине. Должно быть, этот факт произвел на него надлежащее впечатление: был он заметно встревожен, оттого и суетлив не в меру. Увидев Исаева, заюлил, осклабился:

— Вот и я, товарищ майор. Явился — не запылился.

Да, подумал, приглядываясь к нему, Чекалин, именно

что Саня; не Александр, и даже не Саша, не Шура — Саня. Что-то такое в лице — тютелька в тютельку Саня. Лицо, в общем-то, доброе: скуластый, губастый, носастый. Легко представить, как губошлепил свои угрозы таксисту. Скорее смешно, чем страшно. Таксист Пономарев чересчур, пожалуй, всерьез отнесся тогда к его устрашающим словам…

— Я, Саня, недоволен тобой, — с ноткой обиды в голосе говорил Исаев. — Не люблю, понимаешь, когда меня обманывают.

Буряк с обеспокоенностью посмотрел на него, потом перевел быстрый взгляд на Еланцева и Чекалина, сидевших чуть в стороне, точно надеялся по их лицам угадать, в чем тут дело. Угадал не угадал — сие неведомо. Про говорил вроде бы и серьезно, но тоже немного и скоморошествуя, пожалуй:

— Я? Чтоб обманывать?! Да ни в жисть!

— Все, что ты мне утром говорил, — вранье.

— Где вранье, где? — всполошился Буряк. — Какое вранье?

— Самое обыкновенное, — вдумчиво разъяснил ему Исаев. — Бессовестное.

— Да нет, товарищ майор! Это вы зря! Чтобы Санька Буряк! Да что я, враг себе, что ли?

— Выходит, что враг, — отрубил Исаев. — Так как — отлучался ночью с буксира или не отлучался?

Пауза была внушительная — добрую минуту. Наконец Буряк воскликнул со смертной тоской:

— Вот же невезуха!

— Так мы вас слушаем, Буряк, — с подчеркнутой официальностью сказал Исаев. — Все как есть: когда отлучались с судна, зачем?

Санина история, если верить ему, была до смешного незатейлива. Стояли у стенки причала, захотелось выпить. Вахтенный у трапа — дружок, вмиг понял родную душу — отпустил на свой страх и риск. С водкой тоже особых проблем не предвиделось: девицы, в ожидании щедрых кавалеров, не прочь спекульнуть ею, у таксистов частенько бывает она, но больше всего надежда была на Женьку Калымыча, который чуть не еженощно, как на службу, подъезжал к порту на белом своем «жигуленке» и бойко торговал водкой. Но в ту ночь Сане как раз не повезло: Калымыч — окончательно совесть потерял! — за бутылку не обычный червонец требовал, а пятнадцать рубликов, таких денег у Сани не было. Он кое-что высказал Калымычу на сей счет, тот, в свою очередь, в долгу не остался. Девицы на глаза Сане не попадались, «тачек» с зеленым глазом тоже на стоянке не было — Саня и вернулся восвояси, злой и трезвый. Вся отлучка будто бы с полчаса заняла, не больше.

— Это все? — спросил Исаев, когда Саня Буряк умолк.

— Все.

— Ты и утром чистосердечно все врал мне.

— Сейчас другое дело.

— Почему же — другое?

Этого Буряк и сам, верно, объяснить толком не мог, поэтому ограничился лишь тем, что пожал плечами.

— Послушайте, Буряк, — сказал Еланцев, — странная штука получается. В районе порта убит таксист. Около ноля часов, как раз в то время, когда вы отлучались с судна и выходили за пределы порта. А наутро вы говорите таксисту Пономареву, что одного таксиста уже убили ночью, могу, мол, и тебя в случае чего…

— Да болтал я, товарищ, болтал. Чего с пьяных глаз не наговоришь!

— Допустим. Но в таком случае непонятно, почему вы скрывали тот факт, что ночью покидали свое судно. Ведь если вы просто болтали, то не могли знать, что ночью убит таксист, и именно у порта. Смотрите, как нескладно выходит. Мне кажется, что только человеку, знавшему про убийство, был резон утаивать о своем ночном походе за пределы порта. Так ведь?

Тут в Буряке что-то переменилось. Был увалень увальнем, оболтус к тому же, — куда все девалось! Стал вдруг собранный, цепкий, колючий…

— Это по-вашему так! — дерзко выкрикнул он. — По-вашему! А по-моему — все не так было!

— Ну и как же по-вашему?

— Очень просто! Я ведь самовольно с буксира ушел. Вот и скрывал. Кому охота под выговорешник попасть? А то и вовсе с судна попрут! Дальше смотрите: сколько я в этой самоволке был? С полчаса пусть. А до проходной от двадцать первого причала минут десять ходу. Плюс обратно столько же. Да пока с Калымычем ма- терно величали друг дружку… Когда ж тут и убивать было?

— Прежде всего — еще неизвестно, сколько времени вы действительно отсутствовали.

— Спросите у Валеры Платонова, он вахтенным был.

— А вдруг он не запомнил? Или, того хуже, вы сговорились?

Буряк зло сощурил глаза:

— Ну, дела… — Добавил с горьким смешком: — Вот же влип Санька Буряк! — Неожиданно спросил: — А правду говорят, что это вы должны вину доказать, а не тот, на кого вы думаете?

— Сущая правда, — сказал Исаев. — Презумпция невиновности называется.

Повеселел Санька Буряк:

— Вот и хорошо, вот и доказывайте! А я если захочу, то и помогу вам!

— Ты уж не оставь нас своими милостями, — улыбнулся Исаев. — Помоги, Христа ради.

— А что? Если с Санькой Буряком по-хорошему, то и он по-хорошему может. Посмотрите вахтенный журнал. Когда причалились, когда отошли от стенки — там все написано.

— И что, вы полагаете, мы там прочтем? — спросил Еланцев.

— То, что ночью, около ноля часов, «Геркулес» стоял на приколе минут сорок. Только я прибежал — отвалили. Потому я и вернулся по-быстрому — таксистов с водкой уже не было времени искать. — От этих своих таких успокоительных слов Буряк ощутимо воспрянул духом; разговорился — не остановить. — А то — вон какую бочку на меня катанули! Хоть стой, хоть падай. Нет, не такой Санька Буряк человек, чтобы людей убивать. Насчет выпить да погулять — это я могу. Спец, можно сказать. Тут, — рассыпался смешком, — дурнее меня тут на всем свете не найти. А людей трогать — извините-подвиньтесь, нет, не приучен. Что я — мафиози какой, что ли?

— Веселый ты человек, Саня Буряк, — сказал Исаев. — Раз, два — и в «дамках». А нам еще ой сколько попотеть придется, чтобы тебя от грязи отмыть — если не виноват… Кто такой Калымыч?

— Женькой зовут.

— Фамилия?

— Не знаю. Калымыч и Калымыч, кличка такая. Слышал, он в море вроде ходил, механиком. Теперь на берегу вот кантуется.

— Номер его «Жигулей» тоже не знаешь?

— Тоже. А зачем вам это? Найти надо? Так это запросто. Я знаю, где он живет. Один раз подвозил меня — вот здесь, сказал, я живу. В квартире, правда, не был у него, но, я думаю, найти — не проблема.

— Еще вопрос. Посмотри внимательно на эти рисунки. Тебе, случайно, не попадался где этот парень?

Буряк быстро ответил (Чекалину, наблюдавшему за допросом со стороны, показалось, что чересчур быстро, едва ли успел как следует разглядеть):

— Видел я его, точно видел!

— Где?

— Тогда. В ту ночь то есть. Когда я Калымычу объяснял, какая он скотина, а он меня пьянью подзаборной обзывал, к «жигуленку» его белому подошли три мужичка, моряки, похоже, так один из них сильно на этого смахивает. Я тогда еще посмотрел на него — подумал, что где-то уже видел его. Поэтому, может, и внимание на него обратил.

— А где видел? Или — мог видеть? Это важно, это очень важно!

— Ну, где я мог видеть человека? Либо в порту, либо в кабаке.

— Если ты видел его у «Жигулей», то Калымыч тоже должен был видеть, так?

— Само собой. Я ведь ушел сразу — назад, на «Геркулес» свой. А те парни остались — для разговора. Ну, какой разговор — дураку ясно. Насчет водки. Личность он известная, этот Калымыч.

— Вот он какой интересный человек, твой Калымыч.

— «Мой»! В гробу я его видал такого интересного. В белых тапочках.

— Все концы, получается, у него в руках. И насчет тебя, и насчет того парня. Надо бы с ним познакомиться. Поедем, не возражаешь?

— Всегда пожалуйста.

Пока Исаев с Буряком ездили на оперативной «Волге» за Калымычем, Еланцев и Чекалин принялись просчитывать варианты. Мог ли Буряк совершить такое преступление, не мог ли — этого не касались. Средь юристов, если они, конечно, серьезные люди, подобное гадание на кофейной гуще не в чести: эдак до ломброзианских химер договориться можно. Не только внешность, но даже и образ жизни человека не приводят его автоматически к преступлению — тьма примеров тому. Можно быть выпивохой и гулякой (на манер того же хоть Буряка) — и мухи не обидеть. С другой стороны, случается, что и поговорка насчет тихого омута не так уж безосновательна.

Случай с Буряком был не из простых. Очень уж много фактов сошлось против него. Но и за него тоже кое- что было. Если подтвердится, что буксир в тот ночной час и впрямь не больше сорока минут стоял в порту, если будет установлено, что Буряк не опоздал к отходу судна, то весьма сомнительно, чтобы за полчаса своего отсутствия (а если вычесть двадцать минут на дорогу от причала к проходной и обратно, получается — за десять минут) он мог успеть сесть в такси, убить шофера, где-нибудь по пути передать руль Блондину и вернуться на свой буксир. К этому надо приплюсовать еще время на его стычку с Калымычем; если и этот факт подтвердится, можно считать, что у Буряка почти стопроцентное алиби.

В его пользу говорило также то, что он сам вызвался найти Калымыча — надеялся, значит, что тот подтвердит сказанное им. Правда, несколько подозрительным выглядело то, с какой молниеносностью Буряк узнал Блондина. Чекалин уж предпочел бы, чтобы Буряк выдумал это — допустим, решил по-детски, что так вернее отведет от себя подозрение. Да, лучше так, а то слишком уж гладко все получается: человек, которого есть основания подозревать в совершении убийства, случайно, притом, вероятно, всего за несколько минут до преступления, встречает истинного убийцу… Не одного Чекалина смущало это — Еланцева, оказывается, тоже. Так повстречать (в нужном месте и в нужный момент) можно разве что сообщника!

Как ни удивительно, но не исключено, что Саня Буряк тут не врал… Приехал Петрунин, майор из портовой милиции, одно из его сообщений, по-видимому, имело прямое отношение к тому, о чем толковал Буряк. Коллегам из порта удалось установить, что примерно в ноль часов на площадке перед проходной стояла группа солдат, дожидалась автомашины, чтобы ехать в часть. Солдаты эти работали в порту на разгрузке судов — время от времени, в авральные моменты, портовое начальство прибегает к их помощи. Так вот, эти солдаты видели машину «Жигули» белого цвета, стоявшую неподалеку от них с включенными габаритными огнями. Видели они также и то, что к «Жигулям» подходил парень, по совпадающему описанию нескольких человек — чернявый, без шапки, челка вниз, нос картошкой, в черной телогрейке, какую обыкновенно носят портовые работяги. Этот парень (по приметам — точь-в-точь Саня Буряк) сперва сел в машину, потом выскочил из нее и, не закрывши дверцу, ругался с шофером; так, по крайней мере, показалось солдатам, хотя они не слышали ни одного членораздельного слова.

Потом к солдатам подошли три человека, одеты довольно легко, в модных нейлоновых куртках. Один из них шутливо предложил рядовому Сивкову обменять шинель на куртку, а то, мол, от колотуна загнуться можно; потом сказал, что они с «Бискайского залива», завтра чуть свет отход, и тут же спросил: где бы водку раздобыть? Сивков показал на «Жигули» — поди, неспроста тут маячит. Те три парня в куртках направились к машине. В этот момент парень в телогрейке хлопнул со злостью дверцей, пошел к проходной. Кругликов, младший сержант, спросил у него шутливо: «Что, не обломилось?» Парень в телогрейке ответил: «Пятнадцать колов хочет, во живодер!»

Парни в куртках через открытую дверцу о чем-то тем временем беседовали с водителем. Чем закончился этот разговор, солдаты, правда, уже не знают: за ними подошла машина, увезла их. Майор Петрунин лично побывал в части, показал композиционный портрет лица, подозреваемого в убийстве. Трое военнослужащих — уже упомянутые Сивков и Кругликов, а также рядовой Силантьев — независимо друг от друга показали, что лицо, изображенное на портрете, напоминает одного из тех трех человек, которые подходили к автомашине «Жигули» белого цвета. Приметы, сообщенные ими, полностью совпадают с приметами, указанными в ориентировке на разыскиваемого преступника…

— Что это за белые «Жигули»? — спросил Чекалин. — Установлено, кто их владелец?

— Тут и устанавливать нечего, — сказал майор Петрунин. — Давно известен. Евгений Павлович Гольцев, по прозвищу Калымыч. Все руки не доходят всерьез им заняться.

— Крупная фигура?

— Да нет, кусошник. То подвезет кого, то водку сбагрит втридорога, то заморскую вещичку перекупит. Но скользок — что твой угорь, как ни ухватишь — все вывернется. Правда, вплотную не занимались им, так, мимоходом. Теперь, видно, настал момент. Разрешите вызвать его?

— Нет, это мы сами сделаем, — сказал Еланцев. — Как раз поехали за ним. У вас есть его адрес? Хорошо, оставьте на всякий случай.