Раздольные южные степи. Алое от пожарищ небо.

Летящие навстречу светлой победе конники. Жестокие сражения. Жаркий огонь кавалерийских схваток.

Пылающие сердца всадников Великой Революции. Тяжкий ратный труд. Марши побед.

Все, все это звучит в полотнах Митрофана Борисовича Грекова — крупнейшего советского баталиста, создавшего в своих холстах летопись бессмертных лет гражданской войны, запечатлевшего саму жизнь, без прикрас, во всей полноте ее тягот, крови и лишений.

Его картины честны и реальны, по ним можно воссоздать историю боев с белогвардейской контрреволюцией на юге нашей страны.

Живописец положил начало советской батальной школе, отразив в своих полотнах сам дух времени — эпохи непередаваемого по взлету массового героизма.

Творчество мастера — суровая правда будней, которую он писал с той же страстью, как будто сам переживал все эти вихревые штурмы и атаки. Можно только поражаться тому чувству меры и такта, которыми обладал художник, изображая необычайно динамичные боевые сцены, до отказа насыщенные экспрессией и яростью сражений.

Греков… Это звенящие медные трубы буденовцев, выгоревшие ковыльные степи, сумятица переправ, летящие с оголенными шашками кавалерийские лавы и пыльное марево знойного донского полдня.

Все это крепко, темпераментно и сочно написано, так, как мог написать только живой свидетель, очевидец, современник, влюбленный в свое время, в своих героев, отдавший до конца весь свой дар делу показа исторической правды незабываемых дней, весь жар своего честного сердца.

«Детство я провел в трудовой семье земледельцев, — пишет Греков. — Мои впечатления были: сельский быт, степи, лошади, волы… Уклад жизни нашей был трудовой…»

Юные годы художника окрашены ярким колоритом Донгци-ны, казачества, вольных полынных просторов. Хутор Шарпа-евка, где родился будущий живописец, был той каплей воды, в которой отражался весь непростой мир начала 80-х годов XIX века.

Мальчик мечтал быть художником.

Он листал «Ниву», «копировал, фантазировал». Словом, жил в «мире реальности суровой и грез», рождаемых общением с искусством мастеров.

Особенно люб был Митрофану художник-баталист, современник Верещагина Николай Николаевич Каразин. Этот живописец умел ярко, остро рисовать и писать картины, в которых отражались подвиги русского войска, его походы, сражения, быт. Пристрастие к искусству Каразина, правдивому и суровому, осталось у Грекова на всю жизнь.

Талант и упорство молодого человека заставили задуматься семью, и Митю решили отправить в Одесское художественное училище.

Греков с яростью отдался учебе. Он впервые столкнулся со школой, рисованием с натуры.

Пора «фантазий и грез» ушла.

Перед ним была студия с суровыми законами.

«Натурой были гипсовые орнаменты, — вспоминал художник, — казавшиеся мне очень скучными».

Но юноша понимал, что, не пройдя школы, не научившись рисовать с натуры, не станешь мастером, и усердно штудировал гипсы.

Ученик П. П. Чистякова, профессор К. К. Костанди отлично воспринял опыт своего пастыря, воспитавшего Репина, Серова, Врубеля, и вел Одесское училище по твердому пути реалистического искусства. Он был человеком прогрессивных взглядов, далеких от рутины Академии, писал превосходные картины: жанры, небольшие по размеру, четкие по художественному языку, они отличались правдивым колоритом и точным рисунком.

В отряд к Буденному.

Репин и Крамской отмечали работы Костанди на передвижных выставках.

И к этому талантливому художнику и педагогу попадает в ученики «наш донец». Вскоре талант молодого студента был замечен.

«С эскизами у меня пошло лучше, — пишет Греков. — Потом у меня выправился рисунок с натуры, и я стал получать хорошие разряды, но живопись тела отставала, этюды же пейзажа и животных меня выручали».

Оканчиваются годы учебы в Одессе, и юноша, напутствуемый добрыми советами любимых учителей и верных товарищей, едет в Петербург, в Академию художеств.

Холодные сфинксы на берегах державной Невы встретили его у врат «храма искусства». Мечта молодого художника осуществлялась. Он стоял на пороге Академии.

… Петербург. Дворцы. Сокровища Эрмитажа. Величие строгих ансамблей столицы.

Все это покорило и смутило Митю. Но он не робел.

Цельный донской характер, привычка к труду, к покорению трудностей выручали Грекова.

Жизнь вокруг Академии бурлила. Нарастала волна революционных выступлений, и наконец грянула революция 1905 года.

Студенты Академии, в том числе сам Греков, участвовали в борьбе с черносотенцами.

«Академия художеств все еще оцеплена войсками, — вспоминал Митя. — У главного входа, на дверях которого красуется старинная надпись: «Свободным художествам», по-прежнему безмолвно стоят двое часовых и штыками преграждают доступ внутрь свободным художникам».

В ответ на забастовку «августейший» президент Академии художеств великий князь Владимир незамедлительно распорядился:

«Полагаю академию закрыть и даже наглухо заклепать. Это — мой ультиматум».

Студентов распустили в долгосрочный отпуск. Греков со своим другом Бродским едет в деревню.

Вернувшись в Петербург, Греков и Бродский решают идти в мастерскую Репина, к художнику, жившему жизнью народа и писавшему картины, обличающие самодержавную Россию. Его полотна будили в зрителе чувства гнева, желание бороться за свободу.

Чертов мост.

Вот что писал Репин в те дни:

«И сейчас не могу рассуждать теоретически об отношении революции к искусству… Революция так опьяняет молодые души… Если при самых адских условиях, еще будучи искрой, не погасла воля освободительного движения, то как остановить теперь разгоревшуюся оргию, охватывающую уже весь жизненный строй нашей планеты?.. Спали цепи… Свобода, свобода заблестела вдали!»

В декабре 1906 года Греков зачислен в мастерскую Репина. Начался новый этап в творческой жизни молодого живописца.

Он стал одним из девяноста учеников крупнейшего русского мастера, который, по словам Игоря Грабаря, «был до конца прост и ласков со всеми, кто приходил к нему за советом, особенно бережно и любовно относясь к подрастающему поколению. Вот почему память о нем с такой нежностью храним в своих сердцах мы, его ученики, даже те из нас, кто, преклоняясь перед его гигантским дарованием и творческой волей, не считали его таким же блестящим педагогом, каким он был художником».

Около года работал Митрофан Греков в его мастерской.

Но на всю жизнь запали слова великого художника, что высшая правда искусства — в правде жизни, и метод, единственный для отражения этой правды, — реализм!

Мастерская Репина была истинным бастионом в борьбе с декадентами всех мастей, и вечно увлекающийся мастер любил говорить: «В Академии стены учат».

И Греков отдавал все силы учебе — успех был результатом этих усилий! «Будучи учеником, начал участвовать на выставках, — вспоминал живописец. — Рисунок и эскиз шли у меня впереди, за них я получал первые разряды, что давалось очень редко. Ежегодно устраивался конкурс эскизов учащихся. На этих конкурсах я получал премии и награды в течение всего пребывания в Академии».

Огромные затраты энергии, лишения (средства юноши были более чем скромны) привели к серьезному надрыву. Он переутомился и взял отпуск по болезни.

Степной воздух, южное солнце, родные края сделали невозможное — вернули свежесть ощущения, восторг от соприкосновения с красотой природы.

Ночная разведка.

И, когда Греков возвратился в Петербург, летние этюды громко говорили о его втором рождении. На очередной «Осенней академической» выставке он получает за них стипендию имени Судковского.

Но тут в судьбе молодого художника случилось непредвиденное. Репин прекращает вести мастерскую в Академии, и Митрофан Греков переходит к Рубо в «баталическую мастерскую».

«Я решаю перейти к Рубо Францу Алексеевичу, — писал Греков. — Меня волновали его большие холсты, мастерство, движение, просторы, действие в его картинах».

Рубо был необычайно живым и темпераментным художником, владевшим секретом писания больших, многофигурных компози-ций-панорам. Как педагог он был врагом рутины. Вот что он писал:

«Все обучение в классе состоит в писании одних и тех же приевшихся казенных натурщиков, все разнообразие сводится лишь к ужасным по анилиновому колориту драпировкам и иногда к бутафорскому оружию и шлемам из вагнеровских опер. Боже мой, как все это скучно, тоскливо и безнадежно. Вдумайтесь в эту картину систематического обезличивания ученика и скажите, нужно ли еще дальше затягивать эту тоску… Я вижу ясно, что дело преподавания в Высшем художественном училище страдает из-за скуки, из-за равнодушия и формализма».

И слово у него не расходилось с делом. Мастерская находилась в парке Академии художеств. В огромное застекленное помещение приводили лошадей, в кладовой хранилось большое количество военного реквизита всех родов войск.

Словом, скучать у Рубо не приходилось. Ученики жили как бы одной дружной семьей, зараженные энергией и динамикой своего учителя.

Франц Алексеевич полюбил Грекова за талант и трудолюбие. И вот наступает момент, когда он приглашает ученика помочь ему в работе над панорамой.

Об этом вспоминает сам Греков:

«В мастерской Франца Алексеевича Рубо я начал знакомиться с баталией и с панорамным искусством вместе с Авиловым и Добрыниным. Мы работали в качестве помощников Рубо по реставрации».

Вскоре, в 1908 году, в Петербург привезли панораму Франца Алексеевича Рубо «Оборона Севастополя» и опять учитель приглашает талантливого ученика в числе прочих принять участие в установке этого грандиозного холста и в списывании его с предметным натурным планом. 15 метров по высоте и 115 метров по длине — вот размер холста.

Вступление полка им. Володарского в Новочеркасск.

Мастерство Рубо потрясло Грекова до глубины сердца. Он решает посвятить свою жизнь созданию произведений этого увлекательного жанра. Его душа художника-баталиста была разбужена, и отныне он посвятит себя этой теме.

Но путь любого большого художника не бывает усыпан одними розами. Так и у студента — настала пора писать диплом, но, как назло, Рубо выполнял очередной заказ и отсутствовал.

Тут еще раз сказалась крепкая натура Грекова.

Он храбро выбрал тему для диплома — «Пугачев». Учитывая время -1911 год, это было рискованно. И все же мы видим эскиз будущей картины — Пугачев с группой товарищей мчатся по предвечерней дикой степи. Сумрак. Гулко звенят копыта. Впереди долгий нелегкий путь. Над мглистой далью — зловещее марево…

Весь холст напоен энергией движения, романтикой исторической были.

Но картине не суждено было увидеть конкурса… Кто-то из друзей все же уговорил художника не воскрешать образ крамольного вождя. Греков пишет еще два варианта, но они при всех своих достоинствах чем-то не устраивают художника, и он едет к отцу на Донщину, где и находит наконец тему, ставшую окончательной для конкурса. Он временно отходит от батального жанра и пишет саму тогдашнюю крестьянскую жизнь, со всеми ее невзгодами, во всей горькой неприукрашенной правде.

«Волы в плугу». Быт трудового казачества. Полдень. Три пары волов согнулись под невыносимой тяжестью ярма. Зной. Пыль, жара…

22 декабря 1911 года Греков получает диплом и звание художника.

Греков сразу после диплома начинает энергично писать картину за картиной. Вот что вспоминает он:

«… Когда я должен был из мастерской выйти в жизнь, для накопления опыта и знания, я располагал для работы только одним годом, который принес мне некоторый успех и ободрил меня на моем художественном пути. Я получил на Весенней выставке в Академии художеств две премии. В 1912 году Академия художеств с Весенней выставки назначает мою картину

Хутор Шаблиевка.

«На Выборгской стороне» на международную выставку в Мюнхене. В этом же году приобретают мою картину с выставки в Лондонский городской музей. Но в это время я должен был отбывать воинскую повинность…»

Быстро промелькнуло время военной службы, и вот сразу по демобилизации Митрофан Борисович получает заказ на картины из боевой жизни.

Кровопролитные бои, стремительные атаки, смертельные поединки с врагом. Все это выписано сдержанно, сурово, без ложной аффектации.

Окончив этот серьезный труд, художник вновь едет на родину, на Дон, а оттуда — на Кавказ, который давно привлекал к себе Грекова. Но судьба вмешалась в творческие мечты и планы живописца.

«В 1914 году, — вспоминал художник, — по первой мобилизации я попадаю нижним чином на германский фронт и на много лет лишаюсь возможности заниматься живописью». В 1915 году Грекова отзывают в гвардейский Атаманский полк, где он раньше служил вольноопределяющимся. Вскоре полк выступил на фронт.

В боевом приказе было сказано: «…Близится час нашей встречи с врагом. Ваши предки под командой славного атамана Платова 100 лет тому назад удивляли мир своими действиями на полях брани».

… Прослужив в нижних чинах, он постиг всю жестокую правду первой мировой войны. Находясь в гуще солдат, будучи в самом котле страшных сражений, видя стонущих от смертных ран и погибающих товарищей, Греков мужал и креп как гражданин и художник.

Он ощутил весь ужас газовых атак и артобстрела врага…

Все, все примечал зоркий глаз художника, и походный альбом, с которым он не расставался, доносит до нас опаленную войною землю, израненную окопами и воронками, сгоревшие деревни и образ русского солдата.

Рисунки мастера отличала правда реалиста. В его эскизах бой — это труд, кровавый, тяжкий. Это не залихватский парад, который иногда изображали присяжные живописцы.

Греков набирает бесценный материал для будущих композиций, правдивый, терпкий, порою жестокий. Первые холсты, созданные в пятнадцатом и шестнадцатом годах, рисуют картины боевой жизни во всей их страшной наготе.

Тачанка.

Вскоре хворь надолго укладывает молодого художника. А в марте 1917 года Грекова по состоянию здоровья увольняют из действующей армии… Годы, проведенные на фронте, сформировали духовно Митрофана Борисовича. Он зримо ощутил всю бессмысленность этой войны, и кисть мастера, соприкоснувшись с истиной, возмужала, стала крепче и суровее.

Назревалр рождение новой эпохи в жизни России…

Греков, приехав на Дон, оказывается в кольце контрреволюционных войск атамана Каледина.

Вот горькие строки, написанные живописцем:

«Семья моя в то время жила в деревне, на родине в Донской области, куда я поехал, стремясь после длительного перерыва пописать с натуры. Но вскоре развиваются события, которые отрывают меня от работы. Против фронтового правительства Подтелкова, опираясь на пришедших немцев, поднимаются контрреволюционные силы. Проехать в Петроград, куда я предполагал вернуться после работы, уже было невозможно».

Наконец мастеру удается уехать в Ростов-на-Дону, но и здесь было не слаще. За время существования белых на юге ни о какой художественной жизни говорить не приходилось.

Конечно, он не был революционером-профессионалом, понимающим все пружины действующих сил, но талант, зоркость дали понять художнику трагедию Дона, ярко описанную Шолоховым. Поэтому, когда наступила пора и черные силы антинародного движения бежали, кисть и палитра Грекова были совершенно готовы к отображению классовых боев.

Однако в чуткой душе художника уже жила мечта — прославить подвиги молодой героической Первой Конной. Картины Грекова «Стремительный натиск» и «Красноармейцы врываются в станицу, занятую деникинцами» — это уже новь!

Здесь он полностью дает волю своему мастерству баталиста. Динамика, колорит, ракурс — весь свой недюжинный опыт вложил живописец в эти небольшие по размеру, но очень объемные по смыслу полотна. Свои. Родные. Освободители…

Вот смысл картин. В них светит жаркое южное солнце, пылают яркие краски. Образы красных бойцов суровы и мужественны.

1920-й. Части Красной Армии на подступах к Новочеркасску. Наступает конец власти белых. Паника в стане врага.

Предлагают бежать за рубеж и Грекову. Вот что рассказывает художник о тех днях:

Трубачи Первой Конной армии.

«Но вот приближался фронт гражданской войны. Шла агитация, что большевики всю интеллигенцию уничтожают. Многие учителя пошли отступать пешком за бегущими на юг белыми. Я не хотел соединять свою судьбу с теми, от кого я всю жизнь видел только оскорбления и унижения. И по убеждениям, и по взглядам я не был с ними, и я никогда не верил в движение белых. Я решил остаться…»

Никогда он не забудет ночь на 7 января 1920 года, когда лава красной конницы на плечах врага врывается на пылающий мост, не забудет, как зловеще дымят на белом снегу неприятельские танки… Через пять лет все это найдет свое блестящее пластическое выражение в известном всем полотне.

Наступило утро. И вместе с цокотом копыт, пением труб и рокотом барабанов вошли в город радость и свобода. Греков ликовал. Он восторженно пишет:

«После германской войны, какой-то фальшивой, казенной, почувствовалась настоящая, волнующая, затрагивающая за живое жизнь».

Наконец Греков может петь во весь голос, он не чужой, не «лишний человек».

Вскоре случилось то, что не могло не произойти: Греков вступает в ряды Красной Армии. И с этих дней все его творчество отдано безраздельно ей, ее победам и героическим свершениям.

,Но самое главное, что сулило будущее, — пишет мастер, — это то, что в Красной Армии интересовались искусством. На него смотрели серьезно, и мы, художники, получали какую-то значимость».

Первой из его картин была «Вступление полка имени Володарского в Новочеркасск».

Греков рассказывал:

«В это время я написал несколько вещей, которые были в двадцатом году первым живописным украшением первого рабочего клуба в доме бывшего дворянского собрания. Одна из этих вещей сейчас в Музее Красной Армии — это занятие Новочеркасска пехотным полком имени Володарского…»

На маленьком листе фанеры (а не на обычном холсте) написано это драгоценное по своему значению произведение.

…Город открыл свои просторы победителям. Привольно, широко дышится в этом снежном пространстве. Только-только схлынули с улиц соединения белых, и следы на искромсанной дороге дают возможность представить себе страшную картину отступления. Художник увидел и написал этот момент.

П. Кривоногов. Комиссар крепости.

Части красных на миг остановились.

И в эту минуту к ним прильнули люди, народ, который их долго ждал. Просто, естественно написана сцена встречи. В ней весь Греков — прямой, открытый.

И что очень важно в искусстве, тем более в батальной живописи, Греков — художник, знающий, перечувствовавший все то, что он пишет. И это, пожалуй, одно из самых главных и бесценных его качеств, которые помогли ему дальше создать сонм картин, отразивших целую эпоху из жизни борющегося народа. Это мог сделать только истинный сын народа…

… Лютый мороз. Буран. Снежная пурга врывается в ряды отступающих. Зловещий вечерний закат багряными полосами метит последние дни жизни белой армии — кучки отщепенцев, не понявших, ненавидящих свой же народ. Стынут офицерские полки, не помогают ни башлыки, ни поднятые воротники… Коченеют, замерзают отборные белые силы. Метет поземка. Впереди ночь. Без сна. Без надежды…

«Отверженные»…

Так назвал Греков этот холст, в котором звучат лучшие традиции русской реалистической школы. Сила художественного воплощения в знании автором корниловцев, в личностном к ним отношении. Этот холст мог написать только современник и очевидец…

«В отряд к Б уд е н н о м у»… Шедевр написан в 1923 году. Начало легенды… Первый ручеек, создавший позже неодолимую, властную, непокоримую реку.

Человек идет защищать свою правду. По бескрайней, первозданной степи движется всадник.

Он неспешно прикрепляет красную ленту к шапке, загорелое суровое лицо, на лице — глубокое раздумье. Позади полный риска путь. Кони устали. Обвисли плечи седока.

Но привычен человек к жаре, долгой дороге, многое повидал и передумал. Теперь у него один путь…

И с него он не свернет…

Потому так четок, скульптурен силуэт. Он будто вылеплен щедрым донским солнцем. Ничего лишнего, плакатного, бьющего на эффект нет в этой картине. Наоборот, художник убрал все мешающее рассмотреть главное — Человека. Потому так незаметно утонула в сизой мгле степь, став идеальным фоном. Потому так коротки и тревожны тени на земле, подчеркивающие внутреннее движение.

Б. Неменский. Сестры наши.

… Ночь. Луна. Безмолвная станица. Где-то вдали горят огоньки окон. Кто в станице? Красные или белые?

Тишина. На снегу следы колеи. Земля, бурая от прошлогодней травы. Два коня. У крайнего домика с таинственно алыми огнями в окнах — фигура разведчика.

Тайна и тревога объемлют картину. Еще миг — и взорвется призрачная тишина, и грянет первый выстрел. Так тихо, что, кажется, слышишь стук горячего молодого сердца бойца-развед-чика, притаившегося у окна. Опасность, безмолвие, тайна. Все это передал художник в картине «Ночная разведка», созданной в 1924 году…

В том же году написал еще один «лунный» мотив. Но если в первой картине, «Разведка», все полно ожидания, то вторая картина могла называться «Развязка».

Холодный саван смерти окутал степь. Лунно. Посверкивает хрусткий наст. На снегу, задавив все, — огромное черное чудовище — танк.

Чужой пришелец. Он мертв. Как мертвы его защитники и хозяева. Только не заметенные пургой глубокие следы на снегу ведут немой рассказ о жаркой схватке, о битве, которая бушевала здесь час-два назад… Сейчас тихо на этом залитом луной кусочке планеты.

Жутко раскинулись трупы. Умолкли яростные крики. Не слышно грохота выстрелов. Только воет, воет поземка и равнодушно светит далекая луна.

Словно из бронзы отлита картина Грекова «Красное знамя в Сальских степях». Так эпически построена композиция картины. Золотая светлая заря залила вечернюю темнеющую степь.

Свежий ветер гонит легкие облака, чуть колышет знамя, острым копьем воткнувшееся в небо. Стяг горит нестерпимо ярким багрово-алым цветом. В нем жар юных сердец, вся непо-коримая сила горячей людской крови, мощь веры в победу.

Поэтому так сплотились люди, всадники у красного знамени. Тянется сизый дымок от догорающих походных костров.

И сейчас, в эту минуту клятвы, все будто замерло на какой-то миг. И старый, и малый не сводят глаз со стяга — символа победы и правды. Застыли тачанки, готовые к бою, замер сверкающий клинок в руках Буденного.

М. Самсонов. По военным дорогам. Фрагмент.

Еще мгновение — и торжественная тишина разорвется от многоголосого клича, от грохота тачанок, от ржания коней. Художник запечатлел миг, торжественный и единственный, как единственна и неповторима каждая минута нашей жизни.

Картина песенна и былинна в самом высоком смысле этих слов. В ней есть и тревога, и восторг, и порыв. В ней нет одного — неправды, ложного пафоса и ходульности.

«Тачанка. Пулеметам продвинуться вперед!». Этот холст, написанный в 1925 году, являет нам пример органического соединения романтизма и реализма или, если хотите, своеобразного «романтического реализма».

Раскаленная добела стерня. Бескрайние, почти мифические дали степи. Над жародышащим простором свинцово-серая мга, древняя, как сам мир.

И вот из этого пекла, подобно стреле, пущенной из богатырского лука, вдруг вылетает упряжка коней. С грохотом разрывая вековую тишину, летит тачанка — героическая дочь гражданской войны.

Эта античная квадрига, которую ведут не шлемоблещущие боги, а чумазые, озорные, пыльные и израненные красноармейцы — герои, воспетые в песнях и поэмах, живые, неумирающие, как вечен сам народ.

Они, эти герои гражданской войны, не боясь ни черта, ни дьявола, ни огня, являлись подобно грому с ясного неба, налетая, как смерч, уничтожая все на пути… И, кажется, нет силы, способной остановить стремительно летящую тачанку, грозную для врагов — провозвестницу наших, катюш», ныне ставшую преданием и легендой!

Батальные картины Грекова бесчисленны. Они многофигурны, сюжетны и, если хотите, предельно информативны, настолько досконально знал художник обстановку воссозданных им боев.

«Чертов мост»… 1931 год.

Как рождается подвиг?

Как звучит струна, готовая вдруг оборваться на самой высокой ноте, но вопреки ожиданиям остающаяся звучать вечно?

Как?..

П. Кривоногос. Победа Фрагмент.

Хрупкие мостки в две доски, рассчитанные на пешеходов. По ту сторону крутого и бездонного оврага — тайна. Ржет, упирается, не хочет идти на мост гнедой шалый конь.

Но человек упрям. Он зовет и тянет коня на зыбкие доски.

Тысячи людей застыли в тени склона крутых холмов.

Позади тяжкий поход…

В вольном мареве тает сизая даль. Беспощадное солнце осветило эту сцену и, подобно вспышке, остановило мгновение, ставшее вечным. Сейчас двинется армия. И только историки вспомнят тот день и час, когда мужество и отвага человека победили страх, а значит, победили саму смерть. Так вдруг, выношенный самой матерью-жизнью, рождается «обыкновенный случай», который после обозначается как подвиг. Все просто, не так ли?

Всего лишь победить страх смерти…

Есть еще одна картина у Грекова, о которой нельзя не написать, потому что подобного не создавал никто. Эго по-истине страница, которую нельзя повторить. И дело не в том, что огромные, многофигурные батальные сцены писали Рубо и другие славные баталисты.

Да. Они писали отличные панорамы и картины. Но Греков оставил свой неповторимый след в искусстве. След очевидца.

Не прохладного наблюдателя, а пристрастного и влюбленного современника событий, им изображаемых.

Солнцем победы, сиянием успеха пронизан один из лучших холстов советской живописи, созданный Грековым в 1934 году: «Трубачи Первой Конной Армии».

Есть мгновения в жизни, когда весь ужас, вся накипь суровых будней будто исчезают, и вот настает миг, в котором, как в радуге, отражены пафос времени, его удача, восторг, восхищение подвигом друзей и, наконец, атмосфера праздника, который еще не обозначен в календаре.

Таковы «Трубачи».

Взгляните на этих белых, трепещущих от музыки коней, на багровое живое знамя, на плывущие в солнечной кипени облака, неистово орущего что-то командира и самих героев-трубачей, и вы забудете все: ваш возраст, хвори, досады, — вас охватит ребячий восторг, и вам захочется бежать, бежать вприпрыжку за этими бравыми молодцами.

Греков не только создал великолепную галерею картин. Он оставил после себя школу советских художников-баталистов. Ему не суждено было осуществить свою мечту — панораму «Перекоп», но он поистине стал духовным отцом и учителем десятков наших живописцев, создавших многочисленные батальные панорамы и диорамы.

Недаром его имя носит Студия военных художников.

Познакомимся с несколькими полотнами грековцев.

Петр Кривоногов. «Комиссар».

Этот холст залит багровым светом пожарища. Руины крепости. Пал последний форт. Алые сполохи, дым. В свете вражеских автомобильных фар, словно из мрамора, не дрогнувший герой. Прямо глядит он в лицо смерти. Изломаны зловещие тени нацистов на битом щебне. Они чуют: таких людей победить невозможно.

Борис Неменский. «Сестры наши».

Ночь. Стихли раненые. Миг отдыха. В мерцающем свете коптилки — девушка в белом халате. Медсестра. Она задумалась. Что ей грезится? Родной дом, мать… Ее подругу сморил тревожный сон. Рядом ухают орудия. Фронт…

Марат Самсонов. «По военным дорогам».

Суровая правда войны. Тяжелые раздумья. Момент горький. Без прикрас. Страшное лицо героических будней. Все бывало…

Вы видите фрагмент знаменитой картины грековца Петра Кривоногова «Победа».

Слова здесь не слышны. Громовое «ура!» сотрясает павший рейхстаг. Гремят последние залпы салюта. Желанный мир наступил!

А. Дейнека. Фотопортрет