Как мы летели в Колорадо

Это осознают и в Соединённых Штатах: миф о непобедимости американских спортсменов развенчан. Есть в мире спортивные державы, и посильнее. Советский Союз и Германская Демократическая Республика опередили былых лидеров. Пришёл неприятный черёд признать поражение и пуститься в погоню. Преследование организовано тщательно и обдуманно. Я убедился в этом, побывав в олимпийском тренировочном центре национальных команд США в Колорадо-Спрингсе, где по приглашению американского Студенческого спортивного совета тренировались советские спортсмены.

Перелёт через океан всегда труден и утомителен. Неважно, летишь ли ты в Мексику, Канаду или США в первый или в двадцать первый раз — легче не становится. Комфортабельно-бесшумный Ил-62М, милые девушки-бортпроводницы и невидимые миру повара всячески стараются скрасить жизнь пассажира. Но почти любого, удобно устроившегося в мягком кресле, на протяжении доброго десятка лётных часов настойчиво гложет назойливая мыслишка: «Скорей, скорей бы долететь».

Наконец посадка в тихом и знакомом Гандере на Нью-Фаундлендских островах. Повсюду канадские кленовые листья — и натуральные, и смотрящие на тебя в упор с ярких плакатов. Короткая передышка для уставших пассажиров и заправка для неутомимого лайнера. Последнее усилие, несколько часов в воздухе, и под традиционные в таких случаях аплодисменты пассажиров «Ил» мягко приземляется в нью-йоркском аэропорту Кеннеди.

Аэропорт необъятно огромен. То, что сюда прилетает несметное количество пассажиров, мы поняли сразу. Забитый людьми зал прибытия. Длиннющие очереди к немногочисленным таможенникам. Толпы у стоек выдачи багажа. Здесь нам пришлось потолкаться особенно долго.

Мы примирились. Роются в вещах, и ничего страшного: запретного не везём, бояться нечего. Скукотищу дотошливого таможенного контроля нарушила бойкая Тима — волейболистка Люба Тимофеева. Таможенник беспощадно вытряхивал из багажа любые съестные припасы. Домашних пирожков, яблочек, конфеток, сложенных в кулёчки заботливыми мамами и жёнами, в Америке нам было не отведать. «Статья такая-то, пункт такой-то, — вяло бубнил себе под нос таможенник. — Ввоз в Штаты запрещён», — и летели куда-то вниз пирожки с картофелем. Тима везла стратегически опасный товар — солёные грибки. Банку хлебосольная Любаша скормила нам ещё в самолёте. Вторую оставила на потом: «Съедим, когда по дому соскучимся». Таможенник о Тиминых планах не подозревал.

— Грибы, — с некоторым удивлением констатировал наш новый знакомый.

— Белые, — подтвердила Тимофеева не без гордости. — Один к одному.

— Статья такая-то… Ввоз в США за… — привычно забубнил таможенник, опуская банку куда-то вниз, в темноту. Раз — и грибы перекочевали из лап таможенника в тимофеевские железные волейбольные пальцы:

— Это что? — От природы красивая Любаша во гневе была ещё прекрасней. — Мама с сестрой под Загорском неделю собирали: «Возьми с собой в Америку, ребят угостишь». А он — выбрасывать. Вы, что ли, собирали? Это наше, русское.

— Мисс, ввоз за… — Ошарашенный таможенник с усилием обретал дар речи после непонятной, но гневной и на слух убедительной тирады.

— Ноу мисс — миссис, — присочинила Тимофеева и перенесла сумку через стойку. Банку грибов мы открыли уже перед отлётом из США в Денвере,

Итак, одна половина делегации тоскливо отвечала на бесконечные вопросы придирчивых таможенников. Другая пребывала в томительном ожидании чемоданов. На просьбы помочь разыскать спортивные сумки шериф со звездой цедил, чавкая резинкой: «Не придёт через два часа — пойдёте вон туда, заявите о пропаже». Мне вдруг показалось, что этот неотёсанный малый и родился с чьюинг-гамом во рту. Приблизительно в том же духе — пренебрежительно, равнодушно, грубо — вели себя по отношению к нам и прочие служащие аэропорта, вести которым таким странным образом не полагалось просто по долгу службы. Чего-чего, а хвалёного сервиса заметно почему-то не было. Скорее полное отсутствие всякого внимания и граничащее с невежеством безразличие.

Сумки в конце концов нашлись. Но расставание с аэропортом затянулось. Шесть часов ожиданий и нервов, волнений и ненужной траты нужного времени. Женские студенческие сборные по волейболу и баскетболу и мужчин-ватерполистов хозяева не встречали.

В начале семидесятых я, тогда студент Московского иняза, проходил языковую практику в Протокольном отделе Спорткомитета СССР. Представляю, какой разнос устроили бы подчинённым за подобный промах руководители Протокола. Не встретить несколько десятков гостей из США? Невозможно.

Не знаю, чем бы кончилось великое ожидание, если бы не советский вице-консул. Он помог девочкам-баскетболисткам получить «о'кэй» на билеты в Рено, где их ждал тренировочный турнир. Отыскал в невероятном автомобильном водовороте подвернувшийся под руку автобус и отправил команду баскетболисток в другой аэропорт. Потом мы при помощи того же вице-консула связались с кем-то из Студенческого спортивного совета. Этот кто-то бодро заверил по телефону: скоро за вами приедут и отвезут в гостиницу.

Стоя в грязном закутке аэропорта, мы успели ещё раз перезнакомиться друг с другом. Вдоволь надышаться отравленным выхлопными газами воздухом. Наслушаться на несколько лет вперёд трелей несмолкающих полицейских свистков. «Скоро» тянулось невероятно долго. Бойкая девица, прибывшая наконец с автобусом, на ходу сочинила нелепейшее объяснение: «Вы же нам писали, что прилетаете рейсом авиакомпании „Эйр Марокко“».

Водитель автобуса был суров и несправедлив, прямо заявил: «Деньги вперёд, иначе не повезу». А когда мы попросили его хоть немного показать Нью-Йорк, уставился на нас в тупом недоумении: «Это не моё дело. И смотреть тут не на что».

Час мы гнали через город-махину в полном молчании. Нью-Йорк так и прошёл для нас стороной. И в памяти остался как серый, холодный, очень высокий и страшно бездушный. Город в этом, конечно, не виноват. Но и нас винить не за что.

И опять вспоминаю Москву. Вряд ли какая-нибудь иностранная спортивная делегация не воспользовалась бы любезным приглашением совершить экскурсию по столице. Что ж, у каждого свои порядки. И беспорядки тоже свои.

Утром мы провели час в очереди. Новенький компьютер, приданный в распоряжение портье, капризничал, барахлил, выдавал какую-то несусветную чушь и никак не хотел принимать от нашей делегации бешеные деньги за ночь, проведённую в не самом лучшем на свете отеле.

— У нас всё настолько компьютизировано, что даже слишком, — жаловался чернокожий портье, наблюдая за безрезультатными попытками машины перемножить два двузначных числа. — Компьютеры иногда выходят из строя, и тогда…

Что происходит «тогда», мы поняли: еле успели на рейс Нью-Йорк — Чикаго — Колорадо-Спрингс.

Переживая в очереди, я получил «добрый» совет от портье:

— Когда в следующий раз надумаешь приехать в Нью-Йорк, поменяй заранее деньги на чеки.

— Это почему? — не понял я.

— Тут долго с такой пачкой бумаг не проходишь. Пристукнут, — охотно пояснил симпатичный негр.

Мы успели к рейсу в нью-йоркский аэропорт Ла Гардия. В США, где все торопятся и спешат, не давая себе и другим ни минуты передышки, аэропорт — это целый город. У каждой авиакомпании, а их в Соединённых Штатах немало, своя стоянка с бьющим в глаза названием, свой, одетый в специальную форму, персонал. В просторных зданиях из стекла и бетона полно ресторанов, закусочных, баров, магазинов. Рядом тучи автобусов и минибусов, стаи разноцветных такси. Аэропорт Ла Гардия забит тысячами людей, многие из которых хотя и постоянно живут в США, но по-английски практически не говорят.

Наш «Боинг-727» начал было разгоняться, затем вдруг вернулся к ангару компании «Трэвел Уорлд Эйрлайнз». «Устраним маленькую неисправность в моей кабине и в путь, — успокоил пилот. — Это займёт минут 30, не больше». Капитан корабля Джон Коул сдержал слово. В воздухе он постоянно обращался через микрофон к пассажирам. Шутил, знакомил со стюардессами. В Чикаго, где «боинг» присоединился к длиннющей очереди самолётов, ожидающих разрешения на взлёт, Коул объяснил: «Не задержись мы в Нью-Йорке, всё было бы по-другому. Но обещаю — потерянное время нагоним в воздухе». И не подвёл.

Я не случайно подробно рассказываю о наших полётах и перелётах. Каждому большому спортсмену приходится сейчас колесить по свету в поисках борьбы, соперников, соревнований. Но не каждый быстро привыкает к этим нелёгким путешествиям. Смена климата и часовых поясов, привычных условий и окружающей обстановки, внимание или, наоборот, полное невнимание со стороны хозяев — всё это, бесспорно, влияет и на физическое, и на психологическое состояние атлета. Пролетев по маршруту Москва — Гандер — Нью-Йорк — Чикаго — Колорадо, я могу, как мне кажется, безошибочно объяснить, почему же наша хоккейная или баскетбольная команда, которая действительно посильнее соперника, уступила ему в первом матче турне с полуразгромным счётом.

Не открываю никаких Америк. Но об этих истинах, пусть и прописных, забывать нельзя. Тем более что в 1984 году Игры XXIII летней Олимпиады принимает далёкий Лос-Анджелес. В Колорадо-Спрингсе к этой встрече готовились в десять раз активнее, чем во всех городах США, вместе взятых.

 

Новая спортивная столица?

Нью-йоркская история в Колорадо-Спрингсе не повторилась. Нас встречали, и с каким энтузиазмом! Мелькали крошечные самодельные плакатики на русском языке: «Добро пожаловать, советские спортсмены!» Десятки по-спортивному крепких рукопожатий, заверений в американском стиле: «У нас вам понравится». И никаких сомнений. Не понравиться не может. Чего здесь больше — самодовольства? Дурного воспитания? Или переплёскивающей через край любви к своей стране?

На стене небольшого зала ожидания большой лозунг: «Приветствуем в Колорадо-Спрингсе — олимпийском тренировочном центре США». И буквами помельче подробное объяснение, как до этого центра добраться. Его двери, вернее ворота, распахнулись в конце 1977 года, но дорога туда знакома пока не всем будущим американским олимпийцам. Бегут года, а вместе с ними, как в калейдоскопе, меняются главные действующие лица спортивных представлений. Составы сборных США обновляются с необыкновенной быстротой. Темп жизни в Штатах чересчур высок: вот и в спорте долго ждать результатов от не прогрессирующих или никак не набирающих форму после травмы не привыкли, да и не любят. Жесточайшая конкуренция за место под солнцем — в данном случае под колорадским — поощряется, а в итоге со спортом расстаются и не сказавшие в нём последнего слова.

Нам же объяснений на стенке читать не пришлось. Подхватив наши чемоданы, любезные хозяева приглашают в машины и автобусы. Направление — олимпийский центр.

Почему его открыли именно в Колорадо-Спрингсе? Помимо всего прочего, на этот вопрос частично отвечает история — сравнительно недалёкая для европейцев и чуть ли не древнейшая для самих американцев. В начале прошлого века население штата Колорадо росло быстро. В 1871 году возле Колорадо-Сити возник посёлок Колорадо-Спрингс. Одно из значений английского слова «спринг» — ручей. Ручейков у подножия Скалистых гор — превеликое множество. В их честь и получил название посёлок. В 1917 году разросшийся Колорадо-Спрингс начисто поглотил некогда несокрушимого соперника — Колорадо-Сити, присоединив его земли к своим владениям.

В Колорадо-Спрингсе с пригородами, по словам американцев, свыше 350 тысяч жителей. Раньше город был известен благодаря туристическим достопримечательностям, великолепным санаториям и минеральным источникам, бьющим иногда прямо на окраинах. Чистый горный воздух ставил на ноги больных туберкулёзом. У подножия Скалистых гор строили виллы удалившиеся на покой, обеспеченные, но не самые крупные бизнесмены, которым было нелегко тягаться с миллионерами, обосновавшимися на берегу океана в роскошной Флориде. Умеренный континентальный климат и триста солнечных дней в году — вот что привлекает в город с ручейками. Зимой здесь не холодно — средняя температура января 0, –4 градуса, летом сравнительно не жарко — в июле +20, +22, 300–400 миллиметров осадков, которые имеют обыкновение выпадать каждый год, не портят ни настроения, ни погоды.

Климат Колорадо привлёк и совсем неожиданного гостя — Пентагон. Район буквально кишит военно-воздушными базами. Военные самолёты, вертолёты, планёры… без передышки бороздят безоблачное небо. Полёты с демонстрацией элементов высшего пилотажа продолжаются, по-моему, круглые сутки. Однажды нас не то чтобы напугали, а неприятно удивили нахальством лётчики двух учебных самолётов со звёздами американской армии. Они вздумали синхронно пикировать на наш автобус, набитый спортсменами. Страшно было даже не за себя — за двух юных дурачков, едва не столкнувшихся при выходе из пике. Дослужив до пенсии, лётчики обычно не уезжают из этих благословенных мест. Шутят, что каждый третий житель Колорадо может при необходимости подняться в воздух на реактивном истребителе. Чуть ли не в центре города разместилась штаб-квартира командования североамериканской воздушной обороны (НОРАД). Как-то установленный тут насмешник-компьютер поднял в Штатах настоящий переполох. Подал сигнал тревоги, оповестив о мнимом нападении на США. К югу от Колорадо-Спрингса — крупная армейская база Форт-Карсон. К северу — военно-воздушная академия.

Итак, с погодой в Колорадо-Спрингсе дела обстоят благополучно. Теперь этим обстоятельством решили воспользоваться и спортивные руководители США. Нельзя сказать, чтобы и до этого в Колорадо не проводилось соревнований. Первый старт принял ещё в начале прошлого столетия капитан Зебулон Пайк. В 1806 году он разглядел в Скалистых горах высочайшую вершину, которой и было присвоено его имя — пик Пайка. Но самому Пайку на пик высотой около 3700 метров подняться не удалось. Трижды усатый капитан бодро отправлялся в горы и столько же раз огорчённо возвращался обратно. «Нога человека никогда не ступит на этот пик», — заявил небравый вояка. И конечно, ошибся. Гора была покорена уже в 1820 году. С тех давних пор на пик совершены тысячи и тысячи восхождений. Лишнее подтверждение, что со времён капитана Пайка человек стал гораздо выносливее и сильнее. Каждый год 14 августа у подножия горы собираются сотни спортсменов. Выстрел стартёра, и, энергично работая ногами и локтями, они устремляются к вершине. На пик Пайка проложена и автомобильная трасса. Рано утром 4 июля здесь образуется неимоверная пробка. Много лет подряд в День независимости организуется традиционная «Гонка к облакам», Сначала пик штурмуют старинные машины, на которых с шиком ездили в начале века. Потом за руль сверхсовременных гоночных авто садятся известные профессионалы.

И старина Пайк был бы несколько обескуражен своей теперешней популярностью. Ресторан Пайка, бар опять-таки Пайка, магазин сувениров всё того же Пайка… Такая реклама привлекает множество американских и зарубежных туристов, но уж как она назойлива!..

В августе любители лошадей из всех штатов съезжаются на знаменитое «Родео пика Пайка». Это состязание проводится с незапамятных времён, и поэтому в городе его с гордостью величают прадедушкой всех остальных родео.

Ну и, конечно же, в Колорадо-Спрингсе неимоверно популярны зимние виды спорта. В горах — бесчисленное количество хорошо укатанных лыжных трасс и великолепных подъёмников. Один из них считается рекордсменом. За час он поднимает на вершины свыше шестисот горнолыжников.

Однажды город даже рискнул пригласить к себе Белую Олимпиаду-56. Но уступил более удачливому итальянскому претенденту — Кортина-д'Ампеццо.

— Зато пять раз — в 1957, 1959, 1965, 1969 и 1975 годах мы были хозяевами мировых чемпионатов по фигурному катанию, — не унывают оптимисты из Колорадо-Спрингса. — Наша «Бродмор Уорлд Арена» вмещает пять тысяч зрителей и считается лучшей в Штатах.

Не раз на арене соревновались и хоккеисты. Но всё-таки «Бродмор» известна в основном благодаря фигуристам. На стажировку к работающим в «Бродмор Уорлд Арене» прославленным тренерам приезжают и сильнейшие американские спортсмены, и звёзды из Европы, Азии. Менее известные специалисты обучают новичков. Живут фигуристы в двух шагах от арены — в уютном общежитии, связанном с «Бродмор» закрытым подвесным переходом. Однако позволить себе роскошь, именно роскошь, тренироваться в Колорадо по карману немногим. Плата за пользование льдом и услугами тренеров выражается иногда в чеках с мелькающими четырёх-пятизначными цифрами.

В конце июля – начале августа 1979 года на первый Национальный спортивный фестиваль в Колорадо-Спрингс приехали две тысячи американских спортсменов. Нас, в глубине души где-то привыкших к грандиозному размаху Всесоюзных спартакиад, это число впечатляет слабо. Что такое две тысячи по сравнению со ста миллионами участников летних Спартакиад народов СССР. Но в США эту цифру произносят с трепетом, с дрожью в голосе, прямо с благоговением, не уставая повторять: прообраз фестивалей — советская Спартакиада. Национальный олимпийский комитет (НОК) США и стал главным инициатором проведения Национального спортивного фестиваля. Однако спартакиадная копия напоминает оригинал весьма отдалённо. Подозреваю, в Штатах не слышали не только о понятии, но и о термине «массовые спортивные состязания». Право стартовать — причём сразу в финале без всяких отборочных — не завоёвывают в борьбе с сотнями соперников, а спокойно получают. Спортивные федерации по собственному усмотрению рассылают приглашения крошечным группкам спортсменов, считающимся сильнейшими. Молодым и малоизвестным шанса поспорить с грандами не предоставляется. И в американской прессе фестиваль критиковали за непродуманный отбор участников. Никаких гарантий того, что в Колорадо-Спрингсе стартовали действительно две тысячи лучших, не существует.

Программа фестивалей, ставших ежегодными, единственна в своём необычном роде. Обычно атлетов делят по месту жительства на четыре условные команды. Условность даже в непритязательных названиях: «Восток», «Юг», «Средний Запад» и просто «Запад». Какие тут могут быть у спортсменов патриотические чувства? Ради чего, кроме личной славы, будут они отдавать силы и выкладываться на финише — загадка. Соревнуются в тридцати – тридцати трёх видах спорта, входящих в программу Олимпийских и Панамериканских игр. И хотя дело происходит летом, медали разыгрываются в фигурном катании, хоккее и скоростном беге на коньках — бегают в закрытых залах на хоккейных аренах. Проводятся первенства и в софтболе с бейсболом — не олимпийских, но в США популярных. Слава богу, организаторы пока не додумались затеять смотрины игроков любительского американского футбола. Не исключено, решатся и на это, ибо цель Национального фестиваля не только лишний раз проверить готовность спортивной элиты — стремятся привлечь как можно больше зрителей и оправдать неизбежные расходы. О массовости, о привлечении к спорту молодёжи не задумываются.

Американцы по-провинциальному склонны к пышности и обожают преувеличения. Вот и тогдашний президент НОК Роберт Кейн сразу же провозгласил фестиваль «мини-олимпийскими играми, ограниченными участием атлетов США». Но как бы то ни было, фестиваль позволил спортсменам прочувствовать атмосферу по-настоящему крупных или, как мы говорим, комплексных турниров. Дал им возможность продемонстрировать истинные таланты на глазах публики и, что в Соединённых Штатах тоже исключительно важно, прессы. Наконец, в Штатах раньше такие соревнования просто-напросто не организовывались.

Есть у сравнительно молодых фестивалей и рекордсменка — Синтия Вудхед. Приезжала к нам в страну неоднократно и также многократно била высшие достижения наших бассейнов. Юная Синтия не отличалась примерным поведением. Её то дисквалифицировали за постоянные нарушения режима, то прощали незабытые грехи. Она не совершила в спорте всего, что было отпущено щедрой матерью-природой и спортивным талантом. Фестиваль в Колорадо-Спрингсе — пока высшая точка в её головокружительной карьере, отмеченной стремительными взлётами и обескураживающими падениями: в Колорадо она выиграла шесть золотых медалей в плавании.

Есть, на мой взгляд, высшая точка и в истории Национального олимпийского комитета США, пережившего падений во сто крат больше и несравненно чувствительней, чем было у невинной нарушительницы дисциплины Синтии Вудхед. Пик приходится на 8 ноября 1978 года. В этот день 95-й конгресс США принял «Закон о любительском спорте» и, расщедрившись, впервые выделил крупную сумму — 16 миллионов долларов на подготовку будущих олимпийцев и создание тренировочных центров.

Этого светлого события не ждали. Ведь палата представителей отклонила просьбу о помощи не глядя, без особых дебатов. На что осмеливался претендовать какой-то любительский спорт, если и более важные законопроекты в области социальных мероприятий ещё в то, дорейгановское, время намертво застревали и увязали, были немилосердно урезаны и окончательно похоронены. Среди них закон о полной занятости, законопроект об обязательном ограничении платы за лечение в больницах, билль о реформе трудового законодательства, реформа социального обеспечения, страхование в области здравоохранение, программа городского жилищного строительства… Уф! Список неудачников легко продолжить. Но к чему? Сколькими же статьями государственного бюджета пожертвовали и всё из-за одной неизменно рекордной — ассигнований на военные цели.

И вдруг взяли да проголосовали за спорт. Отнюдь не трогательная привязанность конгрессменов к Олимпиадам и олимпийцам неожиданно заставила конгресс раскошелиться. Правящие круги США переживали из-за потери спортивного престижа Америки. Не хватало, чтобы американцы проиграли ещё и дома, в Лос-Анджелесе, противникам из социалистических стран. Вот какое соображение, а не забота об олимпийских идеалах, решило исход долгой и затяжной схватки за кредит в 30 миллионов долларов. Правда, 30 миллионов после изнурительных словесных дебатов-перепалок сократились до 16. Такое решение непонятно почему окрестили «компромиссным». НОК США был доволен и этим.

Несказанно радовало руководителей НОК и другое. Не вдаваясь в подробности, скажу: было время, когда американские национальные федерации по видам спорта и некоторые влиятельные спортивные союзы мало считались со своим Национальным олимпийским комитетом. Предпочитали держаться от него обособленно. Вступали в конфликты. И заключали перемирие — вечно недолговечное — лишь на период непосредственной подготовки к Олимпиадам. Серьёзнейшим неукротимым соперником оставался любительский атлетический союз, не думавший отказываться от роли лидера в американском спорте даже в жаркие олимпийские денёчки. Бывало, перераставшие в публичные скандалы споры вспыхивали в столицах Олимпиад прямо на глазах изумлённых олимпийцев.

Сейчас распри остались где-то за Скалистыми горами штата Колорадо. Руководители федерации и не собирались превращаться в пай-мальчиков. Жизнь заставила. Постоянные проигрыши на Олимпийских играх, Всемирных универсиадах… спортсменам СССР и других соцстран кое-чему научили американских спортивных руководителей. К ним на выручку — возвратить потерянный престиж! — бросились и руководители далеко не спортивные. В уже знакомом нам «Законе о любительском спорте» прямо определено: НОК страны получает права самого главного спортивного учреждения США. Теперь исключительно он отвечает за подготовку спортсменов к Олимпийским и Панамериканским играм и остальным престижным турнирам. Комитет превратился в координатора и организатора любительского спорта Соединённых Штатов.

Наверно, в честь этой окончательной и бесповоротной победы над конкурентами Олимпийский комитет США взялся за финансирование первого Национального спортивного фестиваля. Транспортные расходы, размещение и питание атлетов, судей и официальных лиц оплачивались из его бюджета. В Штатах, где тщательно считают и пересчитывают каждый доллар, это выглядело необычно.

В Америке пословица о платящих и заказывающих музыку актуальна, как нигде. Влияние НОК всё усиливалось и усиливалось. Его штаб-квартира была перенесена в Колорадо-Спрингс. Сюда, в олимпийский центр, где ежедневно тренируются несколько сот претендентов на места в сборных командах США, перебрался на постоянное местожительство весь штат Олимпийского комитета. Кроме одного очень богатого и очень чудаковатого сотрудника, который на выходные дни отправляется на самолёте через полстраны домой, в Нью-Йорк.

Но рано утром в понедельник и он возвращается в жёлтое здание с американским флагом у въезда в центр. Это и есть, как свидетельствует аккуратная вывеска у парадного входа, «Олимпийский дом США». В нём штаб-квартира НОК. Здесь же под одной крышей разместились и национальные любительские федерации — их 31, и трудятся они в полном контакте с НОК. Президенты различных федераций делают вид, будто их спортивные организации по-прежнему сохраняют полную самостоятельность. Но это уже далеко не так. Ныне спортом в Соединённых Штатах управляют централизованно или, выражаясь языком американцев, по вертикальному принципу. НОК твёрдо осуществляет руководство спортом и старается укрепить его материальную базу, в первую очередь, конечно, олимпийскую в штате Колорадо. Вот так Колорадо-Спрингс и превратился в своеобразную столицу любительского спорта Соединённых Штатов. В ней мы и прожили десять дней.

 

Лагерь у подножия гор

— Для начала зайдём в Хельсинки, — предложила менеджер женской волейбольной сборной США Руфь Бейкер, доставившая нас из аэропорта на Ист Булдер-стрит, 1776, в олимпийский тренировочный центр.

— Куда? — переспросил я.

Бейкер улыбнулась:

— У руководителей Олимпийского комитета США богатая фантазия. Дома на территории центра названы в честь городов, принимавших Олимпиады.

Сначала это кажется непривычным. Потом настраивает на какой-то особый, олимпийский лад. Перед каждым зданием в зелёный газон врыт столбик с именем олимпийской столицы. Ко всему на свете привыкаешь быстро, и на второй день я уже предлагал соседу по комнате — судье международной категории по волейболу Феликсу Черсу — зайти к тренерам-ватерполистам в «Инсбрук». Кроме «Инсбрука», спортсмены живут в общежитиях «Афины», «Гренобль», «Осло» и «Кортина». Питаются в столовой «Санкт-Мориц». Лечатся в спортивной медицинской клинике «Мюнхен». Зал отдыха — в «Монреале». Тренировки по различным видам спорта проходят в «Мельбурне», «Лондоне», «Берлине» и нашей «Москве». А в «Хельсинки», куда приглашала заглянуть Бейкер, обосновалось всё начальство олимпийского центра.

Нас — официальных лиц, женскую сборную по волейболу и ватерполистов — разместили в мгновение ока. Отвечает за эту, по его словам, несложную операцию, отработанную с десятками сборных США, Джордж Кэлбер.

Кэлберу подчиняется и транспорт. И вот тут-то Джорджу приходится повертеться. Как это ни странно для машинообильной Америки, автобусов и прочих автомобилей в центре не хватает. Поездка на тренировку и даже соревнования превращается в целую проблему. Руководители федераций нижайше расшаркиваются перед «транспортным королём». В официальные программы турниров вставляются лестные для его самолюбия строки: «Надеемся, не подведёт и транспорт, за который отвечает опытнейший администратор Джордж Кэлбер». Иногда лесть не помогает, надежды не сбываются. Так, во время волейбольного турнира диктор пару раз под улюлюканье зрителей просил извинения за получасовые опоздания команд, «связанные с транспортными сложностями». Какие могли быть сложности, осталось непонятным, но жёлтые автобусы с надписью «Олимпийский тренировочный центр США» заставляли всех его жителей изрядно понервничать.

Итак, меня поселили в «Осло». Подобно четырём другим общежитиям, оно представляет собой длинное трёхэтажное здание серого цвета. И в жилых комнатах, рассчитанных на двух-трёх человек, преобладают ровные, спокойные тона. В номере умывальник, стенной шкаф, письменный стол, тумбочка. И никаких телефонов, единственный на весь корпус аппарат — внизу у входа. Среднестатистический американец вышел на первое место в мире по продолжительности телефонных переговоров. Жители олимпийского центра эту статистику резко портят — или улучшают? К аппарату их допускают в виде одолжения. Общение с родными и любимыми осуществляется при помощи тренеров и менеджеров команд. Хотят того спортсмены или нет, их энергию экономят и не дают растрачивать на часто бесполезные разговоры. Единственное исключение из полуспартанской обстановки — огромные, страшно удобные, чуть не двуспальные кровати. Я видел, как, не щадя сил, тренируются американцы. Думаю, значительную часть свободного времени они проводят на этих ложах. На каждом этаже — классы для теоретических занятий, великолепные душевые, прачечные и — предусмотрели и такую мелочь — места для сушки одежды, туалеты.

У входа в общежитие автомат за двадцать пять центов продаст баночку «Коки», бутылочку «Пепси». Но и только. Прямо на парадной двери — грозная надпись. Смысл её в том, что даже не распитие, а простое хранение любых алкогольных напитков в комнатах ведёт к выселению из центра. Имея кое-какой опыт общения с американскими командами в качестве переводчика и спортивного репортёра, я верил в это с трудом. Сколько раз на моих глазах победа или поражение шумно отмечались, бывало, и с ведома тренера, напитками, и отдалённо не напоминающими безобидную жёлтую «Фанту». Но времена изменились. Употреблению спиртного объявлен, как у нас пишут, бой. В период работы в центре от дурных привычек вынуждены отказаться и тренеры. Им то ли в шутку, то ли полуофициально (признаюсь: не понял) рекомендуют не курить на территории центра. Видимо, шутка близка к истине, ибо ни одной пепельницы я в Колорадо-Спрингсе не видел. А спортсменов, замеченных в этом грехе, без всяких шуток отправляют, причём за свой счёт, домой. Привлекать ли в дальнейшем нарушителей дисциплины в сборные, решит уже не тренер, а национальная федерация. Однако, какое бы решение ни было принято, спортсмену обеспечена как минимум недельная дисквалификация.

В олимпийском тренировочном центре нет принятого у нас отбоя. Но жизнь замирает рано. В половине одиннадцатого на его улицах, отгороженных от внешнего мира забором, — полная пустота. А в общежитиях тишина, нарушаемая похрапыванием хорошо потрудившихся за день кандидатов в олимпийцы. На каждой тумбочке — картонная табличка с лаконичным сводом законов, о которых, видно, не следует забывать ни днём, ни ночью:

«Приветствуем тебя в олимпийском тренировочном центре США.

Ради собственного блага и блага других будь хорошим гостем.

Открыл что-то, не забудь закрыть.

Раз включил свет, значит, и выключи его.

Если открыл комнату, то и закрой её и смотри не потеряй ключ.

Испортил — почини, не можешь починить сам — найди того, кто может.

Одолжил что-нибудь, обязательно верни.

Если используешь вещь, следи за её исправностью.

Наделал беспорядок — убери.

Передвигал мебель, поставь потом на старое место.

Если что-то принадлежит кому-то, а тебе это что-то нужно, спроси разрешения, прежде чем это что-то взять.

Не знаешь, как пользоваться, оставь в покое».

И заключительное, чисто в американском духе, меня покоробившее:

«Если это тебя не касается, занимайся своим собственным делом».

Законы эти, включая и последний, соблюдаются строго. Медленно и верно будущие олимпийцы Соединённых Штатов приучаются — пусть и не на всегда понятный нам манер — к дисциплине и порядку.

Симпатичные горничные, как и весь обслуживающий персонал одетые в фирменные фартучки в весёлую разноцветную полоску, ежедневно разносят по комнатам около четырёхсот этих наставлений, отпечатанных типографским способом. Приблизительно таково в среднем население центра. Например, вместе с советскими спортсменами, баскетболистами Болгарии, Канады, югославскими ватерполистами и другими командами-гостями в лагере жили сборные США по европейскому футболу, стрельбе, дзюдо, велоспорту, некоторым видам лёгкой атлетики, конькам, травяному хоккею, баскетболу (мужчины), синхронному плаванию, хоккею с шайбой и, конечно, волейболу.

Почему «конечно, волейболу», объясню позже. А вот на вопросе, почему «жили», а не «жили и тренировались», остановлюсь сейчас. Весь олимпийский тренировочный центр до последнего гвоздя является собственностью ВВС США. В военные годы и ещё лет десять спустя в общежитиях, именовавшихся казармами, жили лётчики-кадеты. Затем Пентагон тряхнул туго набитым кошельком и отгрохал для своих пилотов поблизости от Колорадо-Спрингса новенькую и баснословно дорогую военно-воздушную академию. Старый лагерь пылился и пустовал, пока НОК США и военные не заключили любопытного соглашения. ВВС отдавали абсолютно ненужную им базу в аренду Олимпийскому комитету за чисто символическую плату — 1 (один) доллар в год.

Понятно, до недавних пор в олимпийском тренировочном центре было не слишком много спортивных сооружений: стрельбище, зал тяжёлой атлетики, закрытые корты для игры в сквош, мелкий 25-метровый бассейн, отличный игровой зал… Пожалуй, всё, не считая бильярдной.

Но за работу взялись серьёзно. Быстро сделали превосходное футбольное поле и покрыли его ярко-зелёным искусственным ковром-газоном. На нём можно играть и в футбол, и в травяной хоккей. Вокруг поля бежит красная синтетическая дорожка. Аккуратно разровнены три-четыре ямы для прыгунов в длину и тройным. Рядом лежат мягчайшие маты — тут тренируются прыгуны в высоту и с шестом. Подальше — несколько кругов для толкателей ядра. Установили на стадионе и новейшее электронное оборудование. Кто-кто, а легкоатлеты обеспечены на все сто процентов. Представителям многих других видов спорта приходится потяжелее.

Чуть позже расскажу о финансовых затруднениях НОК США. 16 миллионов долларов при инфляционных темпах рейганомики улетели со скоростью реактивного истребителя. Но строительство намечалось обширное, рассчитанное на годы вперёд: универсальный зал для игровых видов, крытый 50-метровый бассейн… Мечтали соревноваться по всем летним олимпийским видам спорта прямо в центре, не выходя за ограду.

Этими сокровенными и несколько волюнтаристскими планами — крупных денежных поступлений ждать было больше не от кого — поделилась со мной заместитель директора олимпийского тренировочного центра Маргерит Джиглиэлло. По словам её подчинённых — мужчин, всеми делами в центре умело заправляет именно хрупкая, миниатюрная Маргерит, а не директор Роберт Матиас. Признаться, эти комплименты из мужских уст слышать было удивительно. Но мы познакомились с госпожой Джиглиэлло и поняли, что свой ответственный пост она занимает не зря. Маргерит исключительно деловита, энергична и в дополнение к этим важным качествам дружелюбна и легко сходится с людьми. Жаль, не удалось побеседовать с её начальником. Единственный в мире атлет, дважды подряд выигрывавший — в 1948 и 1952 годах — звание олимпийского чемпиона в десятиборье, Роберт — Боб — Матиас использовал затем спортивную популярность в политических целях. Матиаса избрали в конгресс США. Сейчас он возглавляет центр. Но в Колорадо-Спрингсе бывает, как говорят, не часто. Матиас разъезжает по стране. Неплохой оратор, он произносит речи, создавая паблисити центру. Чемпион, политик и директор — живая приманка, реклама для крупных фирм и просто богатеев, которые жертвуют деньги на содержание американских национальных сборных. А работу в самом центре закручивают люди малоизвестные, но практичные, полностью отдающие себя важному и бесконечно хлопотливому делу. Пример — Маргерит Джиглиэлло.

Однако не всемогуща и она. Со спортивными базами пока в Колорадо сложновато. Некоторым американским спортсменам приходится здорово поколесить по окрестностям города в поисках тренировочных залов и бассейнов. Так, турнир по любимому здесь волейболу ютился в городском театре — ветхом и не приспособленном для соревнований. Странно было сидеть на скрипящих скрипом прошлого века стульях и оставлять вещи в душном склепе-раздевалке без зеркал и душевых.

Совсем туго пришлось ватерполистам. Тренироваться им было негде. Каждое утро начиналось со звонка исполнительного директора Спортивного студенческого совета США Глена Дэвиса начальству академии военно-воздушных сил Соединённых Штатов, Переговоры велись не по-американски долго и заканчивались тем, что раздосадованный Дэвис просил «подождать до завтра».

Неизвестно, настало бы это «завтра», если б в деле не вмешался президент Федерации водного поло США Берт Шоу. По каким-то «своим каналам» он договорился с руководством академии, и наши ватерполисты получили доступ в бассейн.

Академия, вернее её спортивная база, заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее. Попробуйте назвать любое пришедшее вам в голову спортивное сооружение, и оно обязательно отыщется на территории в 18 тысяч акров. Чего здесь только нет: теннисные корты, поля для американского и европейского футбола, газоны для регби и травяного хоккея, легкоатлетический манеж с синтетической дорожкой… Есть и закрытый стадион, в котором могут соревноваться хоккеисты, фигуристы и даже конькобежцы. Это далеко не всё, но описание свыше ста спортивных сооружений, принадлежащих академии ВВС США, отнимет слишком много времени и места. Отмечу лишь, что по договорённости с НОК кандидаты в олимпийские сборные США имеют право бесплатно тренироваться на любом из ста спорткомплексов. Правда, с одной оговоркой: время тренировок не должно совпадать с расписанием учебных спортивных занятий лётчиков-кадетов. Но есть тут и некоторые сложности. Дорога до академии занимает минут 35–40. А с транспортом, если вы помните, у олимпийского центра негусто.

Наши спортсмены кандидатами в сборные США не являлись, и поэтому советских ватерполистов в тренировочный бассейн допустили с большим скрипом. Это и понятно. Было бы странно, если бы хозяева вдруг ни с того ни с сего устроили для советских ватерполистов экскурсию по важному военному объекту. Подозреваю, редко кому из наших спортсменов довелось тренироваться за границей на пентагоновской базе. С приближением к академии ВВС контрольно-пропускные пункты попадались всё чаще, проверки на них делались всё жёстче. У входа в громадное здание, где находится и бассейн, строгое предупреждение: «Без сопровождающих проход абсолютно невозможен. За последствия отвечает нарушитель». Нарушить и отвечать за последствия не пришлось. Провожатых хватало с избытком. Перед тренировкой в бассейне появлялся скромный, пунктуальный человек, в течение двух часов задумчиво и безотрывно глядевший в какую-то неведомую точку в центре поля. Что виделось ему, кроме мелькания тяжёлых ватерпольных мячей? О чём думалось и мечталось?

Уравновешенных ватерполистов надзор нисколько не беспокоил. Да и бассейн был сработан на славу. Нажатие кнопки — и передвижной бортик превращал его из пятидесяти- в двадцатипятиметровый. Чистейшая вода менялась с поразительной быстротой и частотой. Её одинаково ровная температура поддерживалась автоматически.

Немного удивляли лишь куклы-манекены размером в человеческий рост, разбросанные по бортику бассейна. Случайно приехав на тренировку раньше обычного, мы попали на занятия будущих военных пилотов. Напрягаясь и сквернословя, кадеты вместе с инструкторами отрабатывали способы спасения сбитых над морем лётчиков. После тридцатиминутного просмотра я усвоил: спасая утопающего, ни в коем случае нельзя хватать его за волосы. Стоило студенту попытаться воспользоваться недозволенным приёмом, вцепиться в пышный парик куклы, как он мгновенно получал затрещину от плывущего рядом наставника.

Даже из нетипичного, может, примера ясно: к общефизической подготовке в академии ВВС относятся серьёзно. Нехитрую догадку подтверждала и намалёванная на стене бассейна картинка. Из клюва хищного сокола извергалось дружеское напутствие начинающим воякам: «Хочешь высоко взлететь — набирай высокую спортивную форму!» В спортзале, куда нас без всякого удовольствия допустили на третий день тренировок, висят таблицы с рекордами академии. И в каких бы видах спорта они ни устанавливались, достижения были на уровне наших мастерских нормативов, а в плавании и спринтерском беге — повыше.

— Это благодаря высокогорью, — пояснили недобровольные сопровождающие лица. — Природа сама дарит кадетам лишние секунды и дюймы. Живут ребята здесь круглый год, и высота им здорово помогает.

А для спортсменов из олимпийского тренировочного центра высокогорье создаёт сложную проблему. С моей точки зрения, она никогда не будет разрешена. Некоторые, хорошо переносящие тяжелейшие тренировочные нагрузки, с трудом приспосабливаются к высокогорным условиям. Напомню: олимпийский центр находится на высоте 1800 метров, академия ВВС — на 300 метров выше. И этот перепад высот проходит безболезненно далеко не для всех. В короткой памятке, вручаемой гостям лагеря, предупреждение: «Ты в высокогорье! Физическая деятельность, требующая большого напряжения, может затруднить дыхание, вызвать сердечную боль. Считай, что твоему телу потребуется в лучшем случае 72 часа, чтобы начать приспосабливаться к высоте. Не особенно утруждай себя в первый день…» Значит, драгоценное для любого классного атлета время — трое суток! — вычёркивается из его спортивной биографии. Да и после этих злополучных трёх дней не всё и не у всех идёт благополучно. Насморк, расстройство желудка, головная и даже зубная боль, какая-то вялая расхлябанность — почти непременные спутники первых дней в высокогорье.

Со всеми этими недугами, а также профессиональными травмами спортсмены, не стесняясь и не дожидаясь минуты, когда боль станет нетерпимой, обращаются в «Мюнхен». Оборудованная в нём клиника оснащена современной медицинской аппаратурой. В распоряжении врачей — лекарства на все случаи жизни. Меня поразило, что очень и очень многие спортсмены перед соревнованиями и тренировками заходят сюда забинтовываться.

Усатый рыжий доктор бинтовал ноги баскетболистов с фантастической скоростью. А те безучастно возлежали на специальных кушетках и не смотрели на виртуоза — привыкли. За этой картиной я наблюдал неоднократно. И спросил-таки врача, зачем, мол, всё это. «Травм будет гораздо меньше. Проверено», — объяснил он. Удивило и другое. Любые растяжения, ушибы, опухоли лечат льдом. Ледяные компрессы прикладываются прямо на голое тело белоснежными брусками-глыбами.

Штат клиники маленький. Но перед крупными турнирами — Всемирной универсиадой, Панамериканскими играми — в Колорадо-Спрингс приглашаются лучшие врачи. Они присутствуют на тренировках, знакомятся с будущими подопечными и, наконец, отправляются с ними на соревнования.

Не нарушая строгих законов географии, по соседству с «Мюнхеном» расположился «Санкт-Мориц». Нет в центре человека, который бы не побывал в нём трижды в день. «Санкт-Мориц» — столовая, и вполне приличная. Это единственное место в лагере, куда не попадёшь без идентификационной карточки, проще говоря, пропуска. Он выдаётся в первый же час приезда вместе с ключом от комнаты в общежитии. Вид спорта, страна, срок проживания — вот и все сведения, указанные в запечатанной в плексиглас бумажке. По идее, её надо предъявлять и при въезде в центр, но за этим как-то не следят. А симпатичный парнишка-негр, проверяющий пропуска у входа в «Санкт-Мориц», при всей своей симпатичности неумолим. Он шустро научился традиционным русским «спасибо» и «до свидания» и не очень-то традиционному: «Ваш пропуск, пожалуйста!»

Одновременно за столы столовой самообслуживания усаживаются 183 человека. Чтобы накормить 600 человек, требуется часа полтора-два. Если время обеда или ужина совпадает с тренировкой, спортсменам выдаются удобные картонные коробочки с сухим пайком. Надо только не забыть написать предварительную заявку.

На завтрак, обед и ужин предлагается на выбор одно из двух-трёх горячих вторых блюд. Дальше гостей ждёт шведский стол с закусками, приправами, салатами, разнообразными горячими и холодными гарнирами, сладким, мороженым, овощами, фруктами, чаем, кофе, какао, десятки соков и освежающих напитков. Для особенно увлекающихся у некоторых блюд лежит написанная от руки записка: «Здесь больше калорий, чем в трёх остальных, вместе взятых». Это слегка охлаждает пыл едоков.

И всё же мы дружно скучали по борщам и супам. Узнав о нашей гастрономической ностальгии, менеджер, а по-простому директор столовой, Фрэнсис Вети удивился:

— Меню составляют специалисты-диетологи. Цикл рассчитан на 7–10 дней. Нам настоятельно и категорически рекомендовали отказаться от супов, даже протёртых, и бульонов, даже куриных.

— Но ведь что может быть полезнее для усталого спортсмена, чем чашечка бульона, несколько ложек супа…

— Крепкий горячий чай, натуральный сок и с три дюжины прочих блюд. Супы, как уверяют диетологи, дают мало калорий и много жира.

Почти всю закупку продуктов Фрэнсис взял на себя и предпочитает иметь дело не с магазинами, а ездить на своей машине прямо по фермам. Там продукты посвежее. И, что по нынешним американским инфляционным временам тоже немаловажно, подешевле.

Спортсмены честно заслужили обильные обеды и ужины. Не собираюсь рассказывать в этой книге о каких-то конкретных примерах подготовки американских атлетов к Олимпийским играм. Замечу только: тренируются они с неистовым энтузиазмом, неимоверным старанием и полным послушанием. При всём при этом мне показалось, что женщины занимаются ещё более самозабвенно, чем мужчины.

После обеда наши ребята-ватерполисты заглядывали в «Монреаль». Перекидывались в настольный теннис, играли в бильярд. В этом зале отдыха собрана неплохая библиотека. Но её услугами, по-моему, из всех жителей центра пользовался лишь один читатель — ватерполист, студент экономического факультета МГУ Георгий Крупин.

Вообще американцы нашей любознательности не понимали. Когда мы попросили организовать экскурсию по Колорадо-Спрингсу, это вызвало, к полному моему недоумению, кучу вопросов: «А зачем? Что же вы хотите увидеть?..» Всячески отнекивались, разводили руками, клялись, что смотреть у них нечего. «Это у вас-то нечего смотреть?» — дипломатично льстил тренер ватерполистов Попов. И бодро сыпал названиями из предусмотрительно захваченного туристического справочника. Преодолевая плотный прессинг непривычных к такого рода развлечениям хозяев, мы всё-таки выбрались и в «Пещеру ветров», в «Сад богов», и в ещё пару колорадских музеев.

Скромные суточные тратились и на кинофильмы. Шли все вместе — охотно и дружно. Случалось, спорили с американцами. В «Саду богов» затеяли дискуссию с молоденьким гидом. Он гордо сообщил: этот исторический сад безвозмездно передал городу местный миллионер. Ждал, видно, привычных возгласов одобрения, вздохов «боже мой, как благородно!». Не дождался и поразился единодушной реакции: «Передал, и правильно. К чему одному человеку такой парк, если садов у вас в городе маловато».

Приятно, что наши спортсмены хотя и уставали после тренировок, но предпочитали такой активный, полезный отдых бессмысленному лежанию на кушетке. Спортивная жизнь — это не только бесконечные перелёты и переезды, радость состязаний и счастье побед. Это и чудесная возможность познать мир. Увидеть великолепные по красоте места. Встретиться с новыми, пусть и говорящими на другом языке людьми. Рассказать им о великой нашей стране. И советские спортсмены всегда пользуются этой возможностью сполна.

Наши всегда налаживали товарищеские контакты со спортсменами других команд удивительно быстро. Получалось это естественно и легко. Тут не было ни излишней снисходительности, ни заискивающей подобострастности. Видно, и те, кто через несколько дней или часов превращался в жаждущих побед соперников, чувствовали искренность и доброжелательность новых, а иногда и старых друзей из Советского Союза. Я первое время по наивности поражался: парни и девушки разных стран порой объяснялись с нами на ломаной мешанине из десятка языков, бывало, чуть не на пальцах, а взаимопонимание устанавливалось отличное, Позднее, с возрастом, понял — к открытым и честным душам всегда тянутся. Совместное общение, дарит радость, запоминается надолго, как нечто приятное и, к сожалению, не так часто в жизни встречающееся.

Сколько их было — таких добрых знакомств! Рассказать обо всех — не хватит не то что главы — книги. Напишу о самом рядовом, случайном и совсем не образцово-показательном. Не знаю, помнит ли нас Барбара Локхарт — черноволосая американка с мелко вьющимися кудрями — даже кудряшечками. Хотя почему-то чувствую, что взаимная симпатия, возникшая в Колорадо, промчалась сквозь годы, выжила и устояла. А познакомились ранним утром на стадионе. Пробежали вместе несколько кругов, разговорились. Локхарт — бывшая спортсменка, соревновалась ещё со Скобликовой, Гусевой, Стениной. На зимних Играх в Скво-Вэлли олимпийский чемпион Виктор Косичкин в шутку назвал её «бабушкой» — Барбара с детства носила очки с мощными линзами. Шутливое прозвище понравилось. Перекочевало из советской сборной в американскую. И двадцать лет спустя далеко не пенсионерка Локхарт попросила обращаться к ней именно таким непривычным для нас образом. О чём и о ком мы только не переговорили — о спорте, политике, знакомых конькобежцах, наших и Барбариных родственниках… Случалось, точки зрения упрямо расходились. Образованная и эрудированная заместительница декана Нью-Йоркского университета вдруг поражала полным провалом в элементарных знаниях. Вторая мировая война представлялась ей одной лишь высадкой десанта союзников и открытием второго фронта. Советский Союз воспринимался необъятной матушкой Сибирью. Договор об ограничении стратегических вооружений — любезной уступкой галантных соотечественников настойчивым партнёрам по переговорам. Мы объясняли и убеждали, стараясь быть по возможности тактичными и ненавязчивыми. Кое в чём убедили. Через неделю, читая по складам сложные для любого иностранца фамилии, Локхарт твёрдо знала, что большинство девушек-волейболисток живёт в республике с труднопроизносимым для неё названием — РСФСР, а вратарь ватерпольной сборной Миша Георгадзе приехал в Колорадо-Спрингс из Грузии, главный город которой — Тбилиси. Наметились незначительные сдвиги в понимании значения ОСВ-2. «Вот уж не предполагала, что договор, оказывается, настолько важен и для вас, и для нас», — повторяла Барбара.

Локхарт самоотверженно помогала советским гостям чем только могла. С боем пробивала экскурсии. Доставала дефицитные автобусы для поездок на тренировки. Возила по городу и окрестностям в арендованном фургоне. Расставались с грустью и твёрдой надеждой на встречу в олимпийской Москве. Подарили Барбаре комплект открыток с видами Лужников и договорились встретиться около памятника Ленину через час после торжественного открытия Олимпиады. Я очень боялся, что никак раньше не смогу: надо будет диктовать репортаж об открытии в номер. Бояться, как выяснилось, надо было совершенно другого. Не спрашивая нашего согласия, тогдашний президент Картер самовольно отменил намечавшуюся встречу.

Некоторые недоброжелатели из олимпийского тренировочного центра стращали Локхарт: «Русские тебя одурачат. Сделают своим агентом». Барбара поведала нам об этих предупреждениях со смехом. Однако слышались в том смешке и печальные нотки.

Да, порой Америка нас удивляла. Мы тоже удивляли многих. Однажды днём решили прогуляться вместе с массажистом нашей делегации, кандидатом педагогических наук Анатолием Бирюковым. Вышли на широченную магистраль и не нашли нигде поблизости ни единой пешеходной дорожки. Выбрались на захудалую, поросшую бурьяном забыто-нехоженую тропинку. Машины сбавляли скорость, и ездоки смотрели на нас с Бирюковым как на диковинку. Мы прошагали мили три и на всём пути не встретили ни единого коллеги-пешехода. В неизвестно откуда взявшемся одиноком велосипедисте Бирюков и я почувствовали союзника и сподвижника. Фальшиво затянули подходившую под ситуацию русскую народную песню «Выхожу один я на дорогу». Но и выйти на дорогу не дозволялось. Натолкнулись на угрожающее: «Пешеходам и велосипедистам прохода нет. Штраф…» Не желая обогащать чужую казну, проголосовали. Были доставлены в центр девушкой-водительницей, смотревшей на нас с Толей будто на людей каменного века.

Вечером у входа в «Осло» разговорились с известным борцом вольного стиля, а теперь тренером Л. Кристофом. Глядя на нескончаемый поток машин, мчащихся по дороге, он сам завёл речь о том, что в США автомобиль медленно уничтожает спорт. 13–14-летние мальчишки и девчонки и не подумают сбегать в булочную напротив. Они обязательно сядут за руль родительского авто. Результат, по мнению Кристофа, тревожен. Не приученные с детства к физическим нагрузкам юные американцы стараются увильнуть от уроков физического воспитания в школе и в колледже. Тренерам не из кого выбирать и растить чемпионов. В спорт рвутся дети из малообеспеченных семей. Быстрые ноги, ловкие броски через бедро или по кольцу помогают им поступить в «приличные», по выражению собеседника, школы и университеты. Плату за обучение спортсменов вносят различные фонды, благотворительные общества, частные лица. Об этом я читал, услышать такое из уст знаменитого борца, многолетнего соперника наших Александра Иваницкого и Александра Медведя, было любопытно и познавательно.

— Олимпийский центр в Колорадо-Спрингсе и отличная возможность потренироваться для наших лучших, и приманка для молодых. — Кристоф одобрительно качает головой с по-борцовски приплюснутыми ушами. — Колорадо — семейный курорт. Сюда едут с детьми. Малыши увидят своих кумиров и захотят стать такими же сильными, как они. Не замечали? Даже кандидаты в олимпийцы — спортсмены в основном бывалые — и то по утром толпятся у большого информационного табло рядом с входом в «Хельсинки». Там вывешивают таблички с фамилиями наших великих, но только обязательно чемпионов или призёров Олимпийских игр. Значит, знаменитости приехали или собираются приехать в тренировочный центр.

…В заключение этого рассказа об олимпийском тренировочном центре США я бы мог сделать серьёзное и, боюсь, скучноватое резюме. Написать, что в Соединённых Штатах подготовке к Олимпиадам уделяется сейчас небывалое внимание. Привести ещё несколько цифр и конкретных фактов. Но, по-моему, это ясно из всего моего повествования. Поэтому завершу эту главку интервью с исполнительным директором Спортивного студенческого совета США Гленом Дэвисом, фигурой в американском спорте достаточно авторитетной. В прошлом неплохой волейбольный судья, Дэвис в 1977 и 1979 годах возглавлял студенческие делегации США на Всемирных универсиадах. А руководимый бизнесменом из Канзаса спортивный союз — один из крупнейших в Соединённых Штатах.

— Почему мы заварили эту кашу в Колорадо? — Дэвис усмехается. — Потому что устали быть битыми.

— В чём вы видите главную задачу центра?

— Хотим дать возможность потенциальным олимпийцам быстрее развить свои способности и поскорее набраться опыта.

— Значит ли это, что в лагерь попадают только представители олимпийских видов спорта?

— Точно. И никаких исключений.

— Объясните, пожалуйста, поподробнее, кто из спортсменов приглашается в олимпийский тренировочный центр?

— Любая федерация имеет право заполнить письменную заявку на спортсмена, у которого есть хоть малейший шанс попасть на Олимпиаду. НОК эту заявку обязательно одобрит.

— Странно. На газоне для хоккея на траве я видел десятка три-четыре мальчишек, которым тренер терпеливо объяснял правила игры.

— Ничего странного — всё верно. Некоторые виды спорта, которые в США непопулярны, выделены в особую группу. Попал в неё и травяной хоккей. Что вы хотите: на Олимпиадах здесь разыгрываются две золотые медали. В лагерь приглашаются все, у кого есть подходящие физические данные для этой игры, достижения в других спортивных дисциплинах и желание. Тренеры ведут отбор. Способные не затеряются, если даже не знают правил.

— Раньше постоянные тренеры были далеко не у всех ваших сборных по игровым видам спорта. Или я ошибаюсь?

— К сожалению, вы правы. За месяц соревнований на сборы приглашалась какая-нибудь сильная университетская команда со своим тренером. К ней добавляли трёх-четырёх отличных игроков, умницу менеджера, и ребята побеждали весь мир. Сейчас так не выиграешь и Панамериканских игр: сильны кубинцы. Поэтому национальная федерация подбирает тренера сборной, а Олимпийский комитет оплачивает его работу.

— Если верить американской прессе, у вашего Спортивного студенческого совета отношения с НОК были не блестящи.

— Были, были. Теперь они ужасны.

— То есть?

— Ужасно хорошие. С 1977 года НОК согласился нас финансировать. Например, команды на Универсиаду мы отправляем за его счёт. Сборы студенческих сборных в центре финансирует тоже Олимпийский комитет. Он же одевает ребят в парадную форму. В НОК понимают: половина олимпийской команды всегда состоит из студентов. Исключение составляют только девушки-волейболистки. Но это особый случай, который, впрочем, в наши дни постепенно превращается в случай рядовой и типичный.

 

Мяч на подачу!

За некороткую жизнь Арье Сэлинджер успел сменить несколько гражданств и профессий. В конце концов постоянным местом жительства стали Соединённые Штаты, основным занятием — обучение искусству игры в волейбол студентов колледжей и университетов. Но честолюбивому Арье быстро надоело почти что без толку возиться на занятиях с пухлячками студентами и тренировать бездарные университетские команды. Хотелось большего, гораздо большего.

И Арье Сэлинджер решил — не в первый и не в последний раз в непростой своей биографии — рискнуть.

В 1977 году в одном из калифорнийских колледжей стало на десяток студенток меньше. Было у всех десятерых нечто общее — девушки неплохо играли в волейбол и входили в состав молодёжной сборной США. Остаётся загадкой, каким же образом удалось Сэлинджеру убедить их оставить родителей и родные места, бросить учёбу и поселиться в уже хорошо знакомом нам олимпийском тренировочном центре Колорадо-Спрингса. Сэлинджер и его команда были одними из первых даже не гостей — жителей — только-только открывшегося лагеря. Здесь сравнительно молодые (средний возраст — около 23 лет) и высокие (средний рост в пересчёте с футов приблизительно 180 сантиметров) девушки жили и тренировались десять месяцев в году. Команда превратилась в любимицу и НОК США, и всего города. Игроки, как того и требуют строгие правила Международного олимпийского комитета о любительстве, получали лишь небольшую стипендию. Но Олимпийский комитет США исправно снабжал их красивой цветастой формой и, главное, оплачивал все расходы, связанные с проживанием в лагере.

Болельщики души не чаяли в своей команде и даже создали специальный спортивный клуб «Бустер». Слово это переводится с английского как «горячий сторонник, большой патриот», а его жаргонное значение — «толкач» и «рекламщик».

Что ж, члены клуба действительно и горячие сторонники, и толкачи. Сотни поклонников женского волейбола отправляются вместе со спортсменками на матчи в другие города поболеть за своих. В «Бустер» вступило немало хорошо обеспеченных людей. Они аккуратно платят небольшие членские взносы и с энтузиазмом поддерживают собственное детище. Мне рассказывали, что большинство волейболисток были приняты на работу в самые различные фирмы, получали приличные зарплаты, а трудовой деятельностью с согласия хозяев себя не особенно утруждали. Болельщики из «Бустера» всегда приходят на помощь волейболисткам. Кто побогаче, даёт им минибусы для поездок на соревнования, кто просто продаёт в свободное время билеты на состязания и посвящённые команде программки или значки.

Богатые покровители решили: пусть спортсменки всё-таки получат образование. Команду зачислили в колледж. Но с учёбой что-то не получилось. Зато тренировались вовсю. Два раза в день Арье Сэлинджер собирал их в спортивном зале на территории центра. Ни одна другая сборная США не пыталась соперничать с женской волейбольной командой: ей и только ей предоставлялось самое удобное для тренировок время. Каждое занятие проходило так, будто оно было последним и самым важным перед Олимпиадой. За каждым, порой безнадёжным мячом волейболистки бросались, словно разыгрывалось последнее очко в пятом заключительном сете олимпийского финала. Дублёры тянулись за лидерами, а на тренировках даже превосходили их в самоотверженности, самоотдаче.

В сборной сияло две ярких звезды. Маленькая Дебби Грин выделялась точнейшими пасами. Негритянка Фло Хаймен — мощнейшими атакующими ударами. Рост этой спортсменки — 196 сантиметров, но как же она подвижна, как гибка! Фло крайне популярна и в то же время как-то скромна на площадке. Этого никак не скажешь о её подругах. И хотя, когда шла игра, ребята из «Бустера» не замолкали ни на секунду, девушки-волейболистки мало уступали им по крикливости. Чуть не после любого выигранного мяча вся шестёрка собиралась у сетки. Начинались бесконечные похлопывания по плечам и другим местам, с площадки и со скамейки запасных неслись громкие похвалы в адрес удачно сыгравшей волейболистки. Девушки обменивались лёгкими ударами по ладошкам, аплодировали подругам. Все действия соперниц, но не судей, оживлённо комментировались иногда с применением набора чисто мужских выражений. Игроки часто подсказывали друг другу, как бы «заводя», заряжая себя на борьбу. Я бы сравнил эту сборную с неутомимым оптимистом-говоруном, не дающим себе ни секунды передышки.

Но мне понравилось другое. В случае неудачи или промаха никто не корил виновную. Раньше в американских национальных сборных я такого что-то не замечал. Одна из специальностей Арье Сэлинджера — психология. Говорят, ему удалось создать в команде благоприятную психологическую обстановку. Сдружить не совсем склонных к дружбе спортсменок. Внушить волейболисткам, что им по силам бороться с любой командой и на любом турнире. На удивление быстро сборная из не принимаемого всерьёз новичка превратилась в опасного соперника. На первенстве мира 1978 года лишь в пятом сете уступили японкам. Стали бронзовыми призёрами мирового первенства-82.

А ещё недавно любительский волейбол не пользовался популярностью среди спортсменов, ни тем более среди зрителей. За короткий срок волейболистки сделали не шаг, сразу два вперёд. Интересно, что мужская сборная США так и не добилась каких-либо заметных успехов. Мужчин-волейболистов тоже собирались пригласить на постоянное жительство в Колорадо-Спрингс, но покровителей не нашлось. Зато нашлись они у других сборных.

Спортсменам начала семидесятых такое почудилось бы сладким сном или фантастическим эпизодом из слащавой киноленты. Тогда любительский спорт США с безнадёжной регулярностью терял около половины спортсменов — выпускников колледжей и университетов. Стоило покинуть альма-матер, и они в буквальном и переносном смысле оказывались на улице. Колледжам собственные выпускники были абсолютно не нужны, ибо к студенческим состязаниям не допускались. Оставаться в спорте на свой страх и риск без какой-либо помощи, выплачивать деньги за поездки на соревнования, пользование тренировочными залами, инвентарём… было не по карману даже неплохо обеспеченным.

Журнал «Ю.С. Ньюс энд Уорлд Рипорт» признавал: «За исключением обучающихся в колледжах на спортивные стипендии, американские атлеты тренируются за собственный счёт до того, пока не попадут в олимпийскую команду на время отборочных состязаний, которые организуются всего за несколько недель до начала Олимпийских игр. Многие бросают работу, идут в неоплачиваемые отпуска, чтобы принять старт в предолимпийском отборе. Раньше они не получали никакой компенсации за пропущенное рабочее время».

В летних видах спорта талант, умноженный на изнурительное упорство, изредка, но выводил в звёзды первой величины. Получались дивиденды — известность и её неизменный американский спутник — деньги. В зимних видах не спасала никакая одарённость. Занятия бобслеем, фигурным катанием, санками, горными лыжами в Америке — привилегия элиты. Неизвестно, кто или что обходится дороже — оборудование ли, услуги ли модных тренеров. Не требовалось сложных исследований, чтобы определить: дочь рабочего из Детройта, конькобежка Шейла Янг-Оковиц была белой вороной в скопище детей миллионеров и близко к ним стоящих, которые входили в состав сборных США на Олимпиаде-76 в Инсбруке,

Олимпийские поражения — регулярные, а оттого ещё более обидные, заставили задуматься над причинами и способами борьбы с ними сначала руководителей НОК США, а потом и членов федерального правительства. Как же! «Самая богатая» и «самая свободная» страна терпела на спортивных аренах одну неудачу за другой. Престиж американского спорта в глазах общественного мнения быстро падал, тускнел. Рупор НОК журнал «Олимпиэн» взывал: «В сегодняшнем мире напряжённости и недоверия демонстрация силы США во всех видах спорта необходима для укрепления наших отношений со многими странами, для которых мощь США в олимпийских соревнованиях служит мерилом национального характера… Целеустремлённое движение Советского Союза к первенству во всех видах программы… вызвало к жизни новую перспективу».

И Национальный олимпийский комитет пустился во все тяжкие. Будто заправский биржевый маклер, занялся непростыми финансовыми операциями: закупал акции промышленных компаний, вкладывал капитал в государственные ценные бумаги… Вырученных долларов катастрофически не хватало. Тогда отцы американского любительского спорта кинули клич: подайте кто сколько может. Призыв не остался гласом вопиющего в каменной пустыне небоскрёбов. В банковском счёте НОК олимпийская дистанция между Мюнхеном и Монреалем отмечена денежными взносами 275 тысяч частных и, без сомнений, благородных жертвователей. На отрезке Монреаль — Москва помощников у спортсменов прибавилось. 10 миллионов — вот общая сумма взносов от всех добровольцев, организованно действующих во многих городах с не меньшей энергией, чем знакомые нам члены клуба «Бустер» из Колорадо-Спрингса.

Включился в олимпийскую игру и его американское величество Биг Бизнес. Как всегда, цели у него были сугубо специфические, от филантропии и любви к спорту далёкие. НОК США заключил соглашение о поддержке и финансовой помощи с полусотней фирм-покровителей, по-американски — спонсоров. В отличие от спортсменов, которым ещё только предстояло доказать право на место в сборной, эти действовали наверняка. Суммы, затраченные на помощь будущим олимпийцам, автоматически вычитались из налоговых платежей компаний и корпораций. Одним ударом, точнее, банковским чеком убивалось сразу несколько зайцев. Уплачивались налоги. В глазах спортсменов и многочисленных болельщиков формировался чистый и незапятнанный образ добреньких дяденек-промышленников. Рекламировались выпускаемые ими товары.

К более или менее постоянным спонсорам — «Кока-коле», «Пепси-коле», «Арене» — добавились настырные покровители-новички. Ещё в олимпийском лагере меня удивили попадавшиеся через шаг рекламы фирм «Макдональдс» и «Бергер Чейн», владеющих сетью закусочных и бутербродных. Хотя чему тут было удивляться — реклама двигала если не американский любительский спорт, то уж торговлю — наверняка. Поразило появление двух относительно щедрых спонсоров — «Миллер Брюинг» и «Анхайзер Буш». Оба пивоваренных магната с удовольствием грели загребущие ручищи у олимпийского огонька. Одно только хранение алкогольных напитков в тренировочном центре, если вы помните, строжайше каралось. Но рекламные кружки с изображением пенного напитка были заботливо расставлены в каждой комнате. Перед поездками на соревнования спортсменам вместе с экипировкой вручали какой-нибудь сувенир, на котором красовалось название очередного сорта пива.

Нужда и чувство юмора полностью побороли щепетильность. Дары принимались и от иностранных фирм. Тут уж каждому было понятно: патриотизм ни при чём. Гонятся только за рекламой. Однако миллион долларов, переданных в фонд подготовки американских олимпийцев японской автомобильной фирмой «Тойота», приняли не моргнув глазом, будто от своей исконной «Дженерал моторс».

Очень пригодилась кандидатам в олимпийцы и тщательно продуманная «программа по обеспечению работой». Свыше сотни корпораций согласились предоставить сильнейшим спортсменам рабочие места и время для тренировок, Я рассказывал, как «трудоустроили» девушек-волейболисток. Приблизительно так же пристроили и многих других. Например, прыгунья в длину Марта Уотсон числилась служащей «Сезарс Пэлис» в Лас-Вегасе. Целая группа легкоатлетов якобы неустанно трудилась в чикагской «Кантин Корпорейшн»…

Вспомним к тому же о шестнадцати миллионах долларов, выбитых НОК из федерального правительства. Все эти правдами и полуправдами добытые деньги и позволили Национальному олимпийскому комитету резко изменить привычные методы работы. Главной его заботой стала не просто подготовка уже отобранных команд и спортсменов, самостоятельно достигших высочайшего класса. Упор делался на развитие, воспитание резервов, создание благоприятных условий для совершенствования способностей талантливых новичков.

Свидетелем сдвигов и разительных перемен довелось быть и мне, попавшему в далёкое Колорадо. И кто бы мог подумать, что 12,5 миллиона долларов, затраченных НОК США только на подготовку олимпийцев московского призыва, были выброшены на ветер. Но об этом позже. Пока же скажу: и тогда меня не покидало ощущение какой-то неясной боли, непонятного беспокойства за американских спортсменов. Сейчас, задним числом и умом, знаю, что же настораживало и тревожило. Парадокс — любительский спорт США, становясь на ноги, терял самостоятельность, крепче и крепче завязая в липких объятиях большого бизнеса. Он был закуплен на корню, снизу и доверху. Постучись в дверь беда, и никто бы не протянул ему ни руки, ни соломинки, за которую с отчаяния хватается утопающий. Беда постучала через год.

Мы же столкнулись со сложностями за несколько дней до отъезда из Колорадо-Спрингса.

 

Провокация

Все неприятности везде и всегда начинаются со слова «вдруг». Эта тоже подкралась нежданно. Что-то изменилось незаметно и чуть уловимо. Послышались перешёптывания. Я спиной ощущал непонятные взгляды, в которых было нечто большее, чем привычное любопытство. Что же происходило?

Вместе со спортсменами США мы жили за высокой изгородью тренировочного центра. Вход — по пропускам. Выход за территорию — свободный, но в Штатах пешком, как вы поняли, особенно не погуляешь. Будущих олимпийцев информацией не перегружали: радиоприёмники в комнатах были отключены, единственный телевизор испорчен, и чинить его не собирались. Стопка газет, закладываемых в автомат у столовой, раскупалась моментально. А кое-кто поглядывал на нас уже с откровенной неприязнью.

Местная газетёнка, выхваченная из-под руки какого-то тренера-американца, прояснила многое. И косые взгляды, и перешёптывания не были плодом разыгравшейся фантазии. На первой полосе рядом с привычно-одиозными антисоветскими высказываниями президента Картера была помещена статья о том, будто одна из пассажирок аэрофлотовского рейса покидает Соединённые Штаты не по «доброй воле», её якобы «насильно» увозят в Москву, «не считаясь с принципами гуманности».

Эти домыслы заслуживали бы лишь презрительной усмешки. Подумалось, что материал написан шаблонно. Набор заштампованных фраз набил оскомину. Представление разыграли по законам дешёвенького вестерна. Ил-62М со 112 пассажирами на борту готовился к взлёту, когда его окружила воющая стая полицейских машин. Какой-то шоферюга подогнал бензозаправщик прямо под колёса. Потеряв остатки стыда, забыв о приличии, прямо в самолёте женщину склоняли к невозвращению на Родину, совали заранее приготовленный американский паспорт.

Но она держалась твёрдо, как и все советские люди, находившиеся в лайнере. А было среди них 24 женщины и 13 детей. Издевательство продолжалось третьи сутки…

Нас же ждал матч женских волейбольных сборных СССР — США в Денвере. Этому городу в Америке дали кличку «олимпийского неудачника». Ещё до войны Денвер сражался с Лейк-Плэсидом за право принять Белую Олимпиаду 1932 года. Проиграл и сравнительно недавно сделал новую попытку пробиться в олимпийцы. Победив канадский Ванкувер, Гранаду (Испания), швейцарский Сьон и знаменитое Лахти, Денвер заполучил зимние Олимпийские игры 1976 года. То, что произошло накануне Игр-76, иначе, чем конфузом, не назовёшь. На Денвер и его жителей снизошло позднее прозрение. Поняв, что олимпийская ноша не по силам, город чуть не в последний момент отказал Олимпиаде.

Вежливо распрощались с хозяевами олимпийского тренировочного центра, уселись в микроавтобусы и… очутились в другом мире. Водитель включил радио, и, на какую бы кнопку приёмника он ни нажимал, отовсюду лилось нещадное враньё. Несколько часов отмеривал автобус длинные мили по широченной автостраде Колорадо-Спрингс — Денвер. И всё это время я выслушивал удивительную мешанину из откровенной лжи и фантастических небылиц о нашей стране. Изредка мутный поток читаемых по бумажке слов прерывался — передавали сообщения из нью-йоркского аэропорта Кеннеди. Радиожурналист окончательно заврался: команда самолёта из одиннадцати человек, присланных специально за единственной пассажиркой, вот уже 70 часов держит её в плену.

— Богатая у вас страна, — рыкнул на меня шофёр. — Гонять такую махину за океан ради бабы.

— Да это регулярный рейс, — возмутился я. — На борту 112 пассажиров.

— Откуда вы знаете? — в голосе неподдельное удивление.

— Ваши газеты и писали.

— Да? Значит, так и есть, — неуверенно согласился собеседник. — Наверно, не всё здесь, как они говорят, — кивок на радио. — Но много из рассказов о русских — правда. Всего не напридумываешь.

— Как могут у вас передавать такую околесицу?

— А у нас свобода слова, — заученно-бессмысленно отпарировал водитель.

Свобода чего? Свобода безнаказанно врать? Свобода с выгодой для себя проповедовать ложь? Или санкционированная свобода затыкать рот несогласным с этой «свободой»? Каким эпитетом охарактеризовать натренированных писак, пытающихся сорвать куш покрупнее с грязной пены антисоветизма? Обывателю без устали морочат голову нелепицами о «коварных русских». Американцам практически не дано узнать правду о СССР.

Первый раз я побывал в США в 1976 году. В то время в газетах и журналах ещё проскальзывали заметки и информации, в которых хотя бы между строк можно было почерпнуть относительно объективные, не сдобренные ядовито-злобной ложью сведения о Советском Союзе. Теперь исчезли и они.

А ведь при всём уважении к энергии, практичности и деловитости американцев их никак не назовёшь любознательными. Сознательно вдолблённое с детства «Америка — лучшее и самое богатое государство мира» едва ли не начисто убивает интерес к другим странам. Даже солидные учёные, с которыми общался, гордо щеголяли познаниями типа: «В России два больших города — Москва и Петербург. И у нас в США есть города с этими именами». Мой нехитрый рассказ о том, что в состав СССР, помимо России, входят ещё 14 союзных республик, был для слушателей целым откровением. Конечно же, в последние годы знаний о Советском Союзе не прибавилось. «Независимые» средства массовой информации косяком выплёскивали на газетные полосы и телеэкраны потоки клеветы.

В Денвере я столкнулся с представителями свободной прессы лицом к лицу, лоб в лоб. Мы не назначали свидания и не просили о встрече. Ещё в олимпийском центре нас предупредили: будете жить в «Рамаде Инн». Легко догадаться — предупредили и других. На площадке перед длинным двухэтажным отелем столпотворение. Нашему минибусу негде припарковаться. По-хозяйски обосновались здесь здоровенные фургоны телевизионщиков. В беспорядке брошены десятки автомобилей с надписью «Пресса» на ветровых стёклах. Фотокоры, по интернациональной привычке предпочитающие снимать с высоты, залезли на фургоны и второй этаж «Рамады». Вокруг нас толкотня, водоворот. Давка, склоки локального значения. Оттирают друг друга, работают локтями и тыкают чуть не под нос микрофоны.

— Как отнеслись бы ваши волейболистки к предложению остаться в США навсегда? — наглый вопрос рвался из репортёрской сутолоки.

Кого только не было в растревоженном муравейнике. Мелькали аккуратные проборы благообразных — на вид — комментаторов. Поддавали жару выкрикивающие какую-то гнусь на одной им понятной мешанине из русских и английских слов старики белоэмигранты. Без церемоний отталкивали их сопливые джинсовые мальчишки-телевизионщики. А они лезли и лезли — очень хотели подзаработать. Рыжий детинище — звукооператор в наушниках — почему-то вызвал у меня приступ бешеной ненависти. Хотя знаю почему. «Эй, — орал он. — Отвечайте громче в трубку. Это — микрофон. Ясно?»

Понимая, что опускаюсь на один уровень с хамом, всё равно не стерпел. В первый раз в жизни за границей не выдержал: «Уберите рыжего! Откуда он у вас такой наглый — из цирка?» Журналисты рассмеялись примитивнейшей шутке. Рыжий опешил. Во мне клокотало: «Кому говорю, убери микрофон под названием труба, — микрофон плясал в дрожащей руке у моих губ. — Кто нанял глухого звукооператора? Пока клоун не уберёт игрушку, не ответим ни на один вопрос. Конец пресс-конференции, — объявил я. — Ребята, зря вы сюда тащились. Этот рыжий вас никого не уважает», — вырвался сам по себе неизвестно откуда взявшийся русицизм. Странно: это и сделало погоду — рыжего вытолкнули.

Инициатива перешла к нам. Девочки-волейболистки были уже на втором этаже — расходились по номерам. На площадке остались мы со старшим тренером сборной Николаем Васильевичем Карполем.

По тому, как и о чём спрашивали, я понял: коллег — спортивных репортёров — тут раз-два и обчёлся. Собрались гонцы за сенсациями. Вдруг клюнет, вдруг повезёт. Не клюнуло и не повезло.

Когда раздался уж совсем бесстыдный вопрос, из толпы послышалось сочувственное:

— Можете не отвечать. Скажите: «Ноу коммент».

Так в Америке дают понять, что вопрос нетактичен.

— Никаких «Ноу коммент», — порадовал журналистов Карполь. — Ну-ка, Коля, переводи поточнее.

И так отбрил наглеца, что братия засвистела, зааплодировала. Парадом командовал Карполь.

— А теперь мы отнесём чемоданы в номера, примем душ и через двадцать минут будем снова в распоряжении прессы, — повелительно, как волейболисткам на тренировке, сообщил Николай Васильевич и, взяв ключи у пробившегося к нам шофёра, поспешил на второй этаж.

Свободная пресса терпеливо переминалась на площади. Нас ждали.

— Хорошо, хоть девчонки эту гадость не слышали, — кинул мне Карполь. — Представляешь, у нас в Союзе перед игрой с советской сборной американцам устраивают такое развлеченьице. — Карполь засмеялся.

Мне было не до смеха. Впереди маячило новое сражение. Бросил чемодан, включил телевизор. В кадре появился самолёт с машиной у колёс. Он напоминал могучую птицу со связанными крыльями. И такая меня охватила тоска, жалость. Ну осталась ли у провокаторов частичка совести?

А вот и нечто новенькое. На телескопическом трапе — растерянный человек с блуждающими глазами. Меньше всего ему хочется сейчас беседовать с журналистами. На экране мелькает надпись: «Заместитель постоянного представителя США при ООН Макгенри». Он нем как рыба. Молчание затягивается секунд на двадцать. «Мы убедились, что она хочет вылететь в Советский Союз на основе собственного желания», — выдыхает он. И опять молчание. Момент позора крупным планом. Трое суток для признания очевидного. Полное отсутствие ответственности и здравомыслия. Абсолютное непризнание международного права. Разбой против ни в чём не повинных пассажиров под прикрытием трепотни о «свободе и защите прав человека». Но Макгенри оживает. Нет чтобы достойно признать поражение и принести извинения за 73 часа томления в самолёте! «Во всём виноваты русские, — глаголит Макгенри. — Они мучили своих детей и матерей». А дальше сплошной бред об американской демократии и цитирование конституции США. Камера переключается на лётное поле и ловит наш «Ил» в конце дорожки. Он отрывается от земли — полетел!

Выбегаю из номера, сталкиваюсь с Карполем, тоже смотревшим телевизор, быстро спускаемся. Радио, наверно, сдублировало сообщение телевидения. Хлопая дверцами, публика резво рассаживалась по малолитражкам. Провокация не удалась, а раз так — делать в «Рамаде» было нечего. Застаём нерасторопного репортёра, возящегося в моторе, и белоэмигрантскую парочку, ковыляющую по площади — видно, их услуги ценятся дёшево, не наработали и на машину. Прочих ревнителей и глашатаев свободы у входа в отель не осталось.

— А как же пресс-конференция? — кричу ковыряющемуся в аккумуляторе парню. — Вы же сами настаивали.

— Завтра-завтра. — Парень раздосадован. — Мы потратили уйму времени. Смотрите себя по местному каналу через час.

Но подзаработать на нас не удалось. Мы искали себя и по местному и неместному каналам — не нашли. Не те получились кадры.

— Эй, ребята! Давайте сюда, поговорим, — одинокая фигура в центре площади машет рукой. Жаль, забыл имя этого статного, красивого человека — бывшего игрока в американский футбол. Обычная для этого вида спорта история — тяжёлая травма разлучила с футболом, и он пошёл в газету. В Денвере его знали. Репортёрская свора затихала, когда высокий блондин задавал свои невинные вопросы о составе нашей сборной, о сильнейших волейболистках. Мы отнеслись насторожённо и к нему. Предохранительный инстинкт включался уже независимо от сознания, мешая всех в единую кучу. А зря. Он был хорошим парнем. Надо было бы поговорить, послушать. А так что-то осталось недосказанным. Какая-то преграда, которую можно было бы преодолеть, непреодолённой. Мы шли друг к другу на ощупь и разминулись, будто в темноте. Он специально вызубрил двадцать русских слов и, коверкая их, стеснительно комкал бумажку-шпаргалку. Карполь ответил на деловые вопросы о планах сборной, и экс-профессионал пригласил нас продолжить беседу в баре, за пивом. Мы, не сговариваясь, выговорили: «Ноу, фэнк ю». Журналист пожелал нам удачи, похлопал по плечам и дал совет: «Не бойтесь. Вечером хулиганья не будет. Шепну кому надо. Не обращайте внимания на всю эту чепуху».

«Всё это» не было чепухой. Хотя бы потому, что добродушный и объективный американец оказался один в бушующей, враждебно настроенной толпе. Мы с тревогой думали о вечерней игре. В Денвере собралось немало антисоветского отребья. Организаторы матча заметно нервничали. Как всё обойдётся? И только волейболистки радовали спокойствием.

Не уставал поражаться этому всегдашнему спортивному хладнокровию. Хлюпики и нытики попадали в команды в редчайших случаях. В каких бы условиях ни жили, тренерам не надоедали, на негостеприимных хозяев — было и такое — не жаловались.

На Универсиаде в Мехико нас поселили в продуваемые вечерними ветрами домики без особой мебели. И ничего — из срезанных веток смастерили вешалки. Парадные костюмы и форму гладили на дверях, ловко снимаемых и тотчас после глажки водворяемых на место не хрупкого сложения ватерполистами. Щели в стенах мастерски зашпаклевали. Хозяйственные девчонки навели уют и вместе с ребятами подсмеивались над жалобами спортсменов из других национальных сборных: «Вам хорошо, а мы живём в таких условиях!..»

Спорт давал не только крепкие мускулы — выдержку, аккуратность, наконец, оптимизм. Попав в главную команду страны, забывали о клубных спорах и азартном соперничестве в чемпионатах. Сплачивались и превращались в коллектив. Каждый стоял горой за товарища. И работать с молодыми, дружными людьми было если и не легко, то приятно.

Страшно хотелось, чтобы сегодня в Денвере девчонки выиграли. Так, чёрт возьми, хотелось! И, забегая вперёд, признаюсь: проиграли 2 : 3 в красивой и отчаянной борьбе. Зал аплодировал стоя, и ещё долго после игры я разминал задубевшие пальцы: попробуй пожми руки сотне-другой экспансивных американцев. Как всё-таки сближает спорт! И в ситуациях неблагоприятных, искусственно и искусно созданных, он выручает, выходит победителем, опрокидывая планы недоброжелателей.

А начинался вечерний матч тяжело. Перед разминкой в забитом зрителями четырёхтысячном зале местного университета ко мне подошёл вежливо улыбающийся человек. Признался: опасаемся враждебных вам действий. Призвали на подмогу лишний десяток полицейских в штатском. Не продали билетов группе из какой-то антисоветской организации. Всё равно пусть не удивляют пронесённые на трибуны плакаты с «недружелюбными» лозунгами и скандирование толпы. Он и его люди — в первых рядах, в случае чего помогут.

Однако помощь не потребовалась. Правда, и кричали, и размахивали знамёнами с шестиконечными звёздами. Но игра увлекла, благородное спортивное соперничество заставило забыть о раздутой шумихе. Не сдались только белоэмигранты. Этим было не до игры. И откуда брались силы. Пыхтели, задыхались, краснели от натуги, а кричать не переставали. И когда наши проиграли, запели нечто вроде «боже, царя храни!».

После первого сета вежливо улыбающийся отрапортовал: плакаты с призывами отобрали. Скандировать политические лозунги запрещать не будем и важно добавил знакомый припев: «Вы же знаете. У нас в стране — свобода слова». С этим он навсегда удалился, исчез из моей жизни, оставив в общем приятное впечатление, рефрен — не в счёт.

Интересно устроена память. Отъезд из Колорадо, «налёт» прессы, матч двух сборных… Мне же тяжёлый августовский день припоминается и милым шалуном Микки Маусом, потешавшим зал в Денвере. В одежду диснеевского мышонка нарядился студент университета. На разминке он забавно пародировал движения волейболисток. В минутных перерывах по-пластунски подползал к окружавшим тренеров спортсменкам, приставляя лапу к уху, будто подслушивая. В промежутках между сетами запускал на трибуны тарелочки-бумеранги, жонглировал тремя-четырьмя волейбольными мячами. Таяло напряжение, слышался смех, в перерывах публика не скучала. Наши девочки подарили американскому мышонку большой значок с Мишкой-олимпийцем, и Микки, приколов подарок к груди, от радости продемонстрировал серию кульбитов.

Об этом, а не о высосанных из пальца сенсациях надо было бы писать коллегам-американцам. На глазах случилось маленькое чудо — недружелюбная толпа была очарована, укрощена спортивным действом. И два, пусть шутливых, явно не главных символа наших двух стран — Микки Маус и олимпийский Миша — прекрасно ужились вместе.

Веселил меня не только проказник Микки. Перед игрой к нам раза три подбегал устроитель матча. Весь из себя озабоченный, с видом неимоверно деловым, он походил на игрушечный волчок, который все подкручивали, не давая остановиться. Его новости веяли безысходной стереотипностью: продано 3500, 3600, 3800 билетов. После игры завод кончился, и человек-волчок устало плюхнулся на скамейку запасных:

— Поздравляю! Вы продали нам весь зал, — в голосе торжество. — Вы принесли даже прибыль.

О чём шла речь? И почему нас должна была трогать прибыль устроителей? А человек, по-своему истолковав холодное молчание, выхватил из кармана микрокалькулятор. Прямо при мне вычислялась стоимость питания, проживания в «Рамаде Инн», не было забыто и о покупке бензина для автобусов, доставивших сборную в Денвер. Четыре арифметических действия оказались любимыми операциями в жизни этого робота. Особое предпочтение отдавалось сложению и умножению. Мы его так и оставили на скамеечке с зажатой в руке машинкой — дорвался.

Смех смехом, а в Штатах процесс подсчётов и пересчетов прибылей — занятие наилюбимейшее. Никаких стеснений по отношению к источнику прибылей, как вы поняли, не испытывается. Это коробит, а если касается вплотную, то и раздражает. Но такие чувства американцам непонятны. Мы были рады, что матч, бог с ним — проигранный, — стал маленьким, но шажком вперёд по негладкой дороге, ведущей к укреплению спортивных и культурных связей между двумя странами. Понравился болельщикам, пошёл на пользу спортсменкам. Устроители ликовали по другому поводу: вложенные затраты с лихвой окупались. И к любительскому спорту подход в США чисто профессиональный. Уж слишком закостенели некоторые денежные тузы в бесконечных расчётах.

Поздно вечером сборная США в полном составе пригласила советскую команду на лёгкий товарищеский ужин в кафетерий «Рамады». Трапеза была, как и обещали, лёгкой, но от этого не менее товарищеской. Заглянул на огонёк и человек-калькулятор, однако, не найдя достойных слушателей ни в той, ни в другой команде, вежливо, к общему облегчению, удалился. Среди спортсменов, да и среди любых нормальных людей он и ему подобные были чужими, лишними. Откупоривались бутылочки пепси-колы, пошла по кругу баночка белых грибов, сохранённых Любой Тимофеевой, произносились тосты. О чём бы ни заводили разговор, понимали друг друга неплохо. Договаривались о новых встречах и передавали приветы общим знакомым, игравшим в сборных раньше и теперь с волейболом расставшимся. Ни единой американской девчонке не взбрела в голову шальная идея осведомиться: «Не желаете ли у нас остаться?» Вопрос о призрачных американских свободах не дискутировался. А наши девушки не напоминали собеседницам о нетактичной дневной атаке журналистов. Взаимно приятной беседе не было бы конца, но рано утром неутомимых странников-спортсменов поджидала дорога. Нам — на Всемирную универсиаду в Мехико, им к себе — в олимпийский тренировочный центр…

И никто из девушек-американок не думал, не гадал, что меньше чем через год другие маршруты — олимпийские — будут для них перекрыты полностью и окончательно.