§ 1 Отказ от экономики как жизненной основы общества.

Одно из «изобретений» постмодернизма – это так называемое постэкономическое общество, которое наступает после предшествующего ему общества, базирующегося на экономике. В этом обществе, по словам В. Л. Иноземцева, труд по производству материальных благ теряет свое значение, исчезает мотивация труда во имя удовлетворения основных материальных потребностей. «В отличие от Маркса, - утверждает он, - который первым применил в своих работах понятие экономической эпохи, мы полагаем, что важнейшим условием ее преодоления является не устранение эксплуатации или уничтожение товарного обмена, заменяемого плановым хозяйством, а осуществление необратимых изменений в характере человеческой деятельности, обуславливающих ее трансформацию из трудовой в творческую… Как основная характеристика постэкономической эпохи, творчество противостоит труду и предтрудовой инстинктивной деятельности, характеризующей экономическую и доэкономическую эпохи» .

На что же опирается автор, разделяя общества и эпохи на экономические и неэкономические?

В первую очередь, конечно, на постмодернистский «логико-методологический» принцип дихотомии «экономическое – постэкономическое». Когда на историю накладывается формула «до – после», то ничего не остается кроме как делить ее на «экономические» и «постэкономические» эпохи.

Главное же сводится к тому, что такое деление дает возможность автору отказаться от материалистического понимания истории и общества. И не только отказаться, но и «опровергнуть» тот общепринятый естественный факт, что люди прежде чем создавать идеальные образы реального мира, в том числе и «виртуальные общества», должны есть, пить, одеваться, т. е. удовлетворять свои материальные потребности и для этого производить средства существования и орудия для их производства. Люди, по словам К. Маркса и Ф. Энгельса, должны иметь возможность жить, чтобы быть в состоянии делать историю .

Общество вынуждено кормить и тех людей, которых освобождает от производства материальных благ и которые обслуживают общество продуктами своего умственного труда. Среди них оказываются и те, которые играют роли на «сценах» истории и имеют дело с образами людей и вещей, в том числе и с виртуальными. В их головах мир и общественная реальность может представляться в любом виде, в том числе и без экономики, с одним лишь производством информации. Дело лишь в том, что неэкономическое общество существует лишь в воображении тех людей, кто из вещей делает понятия, создает их смыслы и значения. Таково их предназначение. Создается иллюзия: жизнь представителей «золотого миллиарда» за счет остальных 5 миллиардов живущего ныне населения как будто и есть образец для «построения» постэкономического общества.

Для обоснования своей концепции постэкономического общества В. Л. Иноземцев вынужден обращаться к авторитетам из деятелей мировой науки. На Аристотеля не смог опереться, ибо тот признавал экономику в качестве нормальной для своей эпохи стороны жизни и осуждал хрематистику, т. е. деятельность по выколачиванию барыша. Античность, следовательно, знала экономику, Аристотель не относил ее к доэкономическим эпохам.

Нашему постэкономисту трудно было обойти известную концепцию общественно – экономических формаций К. Маркса, поддержанную В. И. Лениным. В этом случае ему пришлось идти на искажение мысли К. Маркса: якобы К. Маркс писал не об «общественно – экономических формациях», а об одной и единственной экономической формации, которой начинается предистория, т. е. о капитализме . Ссылка на К. Маркса, на его работу «К критике политической экономии», бьет мимо цели, ибо К. Маркс там писал о «буржуазной», а не какой-нибудь другой «общественной формации», которой кончается предистория общества . В. Л. Иноземцев же слово «буржуазная» выбрасывает, заменяя термином «экономическая» и делает из этого вывод, что экономическое общество у К. Маркса – это лишь один период истории, когда превалируют материальные интересы в деятельности людей.

Не могут быть приняты и ссылки на авторитет Ф. Броделя. Насколько известно, ни Ф. Бродель, ни И. Валлерстайн в своих работах относительно капиталистической мироэкономики тоже имели в виду капиталистическое общество и не подвергали сомнению марксово понятие общественно – экономический формаций, высказываясь критически лишь по поводу их трактовки как обязательных и последовательных стадий истории. «Гений К. Маркса, - писал Ф. Бродель, - секрет силы его мысли состоит в том, что он первый сконструировал действительные социальные модели, основанные на долговременной исторической перспективе. Эти модели были увековечены в их первоначальной простоте тем, что к ним стали относится как к жизненным законам, априорным объяснениям, автоматически приложимым ко всем обстоятельствам и всем обществам… Эта жесткая интерпритация ограничила творческую силу самой мощной системы социального анализа, созданной в прошлом веке. Восстановить ее возможно только в долговременном анализе .

Понятие «исторической системы» как единицы анализа истории, используемое И. Валлерстайном, по существу аналогично понятию общественно – экономической формации К. Маркса. Он, сравнивая понятие исторической системы с понятием общества или общественно – экономической формации, полагает, что они более или менее синонимичны и речь идет о выборе формального символа. И. Валлерстайн считает ошибочным брать в качестве такой исторической единицы что-либо вещественное, например, то или иное состояние сельского хозяйства или индустрии и в этом смысле не допускает деления на общества «доиндустриальное – индустриальное – постиндустриальное», смешения капитализма с обществом, где господствует промышленность, т. е. с «индустриальным» обществом .

Очевидно, что ни одно общество принципиально не может обойтись без производства средств к жизни, без труда, с помощью которого они изготавливаются, ибо все это является первичным условием жизни. Отказ многих отечественных авторов от материалистического понимания общества во многом объясняется догматическим толкованием экономики только как производства вещей, технологических процессов.

Материалистическое понимание истории требует особого внимания к особенностям применения его общей формулы, согласно которой определяющим моментом в историческом процессе является производство и воспроизводство общественной жизни. Но «к сожалению, - писал Ф. Энгельс о материалистическом понимании истории, - сплошь и рядом предполагают, что новую теорию вполне поняли и могут ее применять сейчас же, как только усвоены основные положения, да и то не всегда правильно» . Эти предупреждения не потеряли своей актуальности и в наши дни. Например, в анализе таких социальных объектов, как духовное производство, производство знаний, информации некоторыми нашими авторами допускается не только ограничение общей формулы материалистического понимания истории, но в ряде случаев и отход от нее, ее искажение.

Отклонения обычно начинаются с того, что материальное производство берется не вместе с его определенной общественной формой, а лишь как материальная деятельность (труд) и ее средства (производительные силы). Так, например, противопоставление творчества, производства знаний труду, отрицание роли труда в постиндустриальном обществе в определенной мере объясняются тем обстоятельством, что из непосредственного трудового процесса трудно вывести причины возникновения и функционирования ряда важных общественных форм. Простое обращение к труду, по словам К. Маркса, наталкивается на необъяснимые вещи, которые обычно непосредственно не выводятся из труда. Так, для того, чтобы развить понятие капитала, нужно непосредственно исходить не из труда, а из стоимости, и притом из меновой стоимости, уже развитой в движении обращения. Перейти от труда прямо к капиталу столь же невозможно, сколь невозможно от различия человеческих рас перейти прямо к банкиру или от природы – к паровой машине .

Но это не значит, что труд перестает служить субстанцией капитала и стоимости, что стоимостью может стать не овеществленный в продукте труд, а, например, знание как продукт чисто познавательной деятельности, не получившей опредмечивания. Обращение к материальному производству, труду при анализе общества, в том числе духовной жизни, является обязательным требованием материалистического метода. Вопрос, однако, в том, чтобы правильно понимать само материальное производство.

Производство со своей наиболее простой и очевидной стороны предстает процессом созидания той или иной вещи, материального продукта. «Труд, как источник вещественного богатства, — отмечал К. Маркс, — был так же хорошо известен законодателю Моисею, как и таможенному чиновнику Адаму Смиту...» . Этого знания, однако, явно недостаточно, если речь идет о сущности производства. Еще в «Нищете философии» К. Маркс выразил неудовлетворенность по поводу сведения производства к обычному процессу производства вещей. «Г-н Прудон-экономист, — писал он, — очень хорошо понял, что люди выделывают сукно, холст, шелковые ткани в рамках определенных производственных отношений. Но он не понял того, что эти определенные общественные отношения так же произведены людьми, как и холст, лен и т. д.» В другом месте эту же мысль К. Маркс выразил в следующем виде: «Г-н Прудон очень хорошо понял, что люди производят сукно, холст, шелковые ткани, и не велика заслуга понять так мало! Но чего г-н Прудон не понял, так это того, что люди сообразно своим производительным силам производят также общественные отношения, при которых они производят сукно и холст» .

Прудон и другие буржуазные экономисты доходили до признания того, что производство вещей осуществляется в системе определенных общественных отношений, например, в условиях частной собственности, в рамках капиталистического отношения. Они объясняли, отмечал К. Маркс, как совершается производство при указанных отношениях, но у них оставалось невыясненным, каким образом производятся сами эти отношения, как появляются новые общественные отношения? Им недоставало понимания самого главного — того, как создаются общественные отношения, а также того, что производственные отношения, в которых движется процесс производства, являются в одинаковой мере его условием и его продуктом.

Это столь важно, что К. Маркс, реферируя свои рукописи («Тетради»), выставил данное обстоятельство условием правильного понимания всего вопроса, записав: «Правильное понимание общественного процесса производства» . В отличие от буржуазных экономистов, которые лишь видят, как осуществляется производство в рамках капиталистического отношения, но не видят, как создается само это отношение, К. Маркс показал «не только, каким образом капитал производит, но и каким образом он сам производится и как он выходит из производственного процесса совершенно, изменившимся по сравнению с тем, каким он в него вступил» .

К. Маркс усматривал главный результат общественного процесса производства не в вещах, не в производстве продукта, а в производимых общественных отношениях; при капитализме, например, — в создании и постоянном воспроизводстве отношения между наемным трудом и капиталом. Это социальное производственное отношение фактически является, по убеждению К. Маркса, еще более важным результатом общественного процесса производства, чем его материальные результаты . Проследим эту мысль К. Маркса, начиная с первоначальных ее формулировок в рукописях «Капитала» и кончая формулировками, вошедшими в его окончательный текст. Остановимся сначала на сравнениях производственных отношений как главного результата процесса производства с другими его результатами.

Рассматривая буржуазное общество в его целостности, К. Маркс приходит к заключению, что конечным результатом капиталистического процесса производства всегда выступает само общество, т. е. сам человек в его общественных отношениях. Что же касается вещных форм результатов этого производства, например, создаваемых продуктов, то они выступают в движении общества лишь как мимолетный момент. Более того, сам непосредственный процесс производства составляет тоже лишь момент всего движения общества; условия и предметные воплощения процесса производства, соответственно, не могут не быть всего лишь его моментами. На передний же план выходят субъекты общественного производства — люди в их взаимоотношениях, которые как воспроизводят, так и производят эти отношения заново. Это их производство и воспроизводство образует постоянный процесс движения самих людей, «в котором они обновляют сами самих себя в такой же мере, в какой они обновляют создаваемый ими мир богатства» .

Называя вещественное богатство и материальные условия его производства моментами исторического движения общества, К. Маркс не отрицает важности и первичности создаваемых условий материальной жизни: обновление людьми своих общественных отношений и самих себя происходит в той мере, в какой совершается обновление материального богатства. Дело лишь в том, что материальное богатство и материальные условия производства в каждый исторический этап исчезают, в то время как общество сохраняет свое существование, переходя из одного состояния в другое. Общество, безусловно, каждый раз создает материальные условия для своей жизни в своем материальном производстве, являющемся фундаментом всей общественной жизни. Но не в этом только состоит роль и назначение производства. Оно есть одновременно — и это главное его назначение — производство и воспроизводство общественных отношений. Не только вещные условия процесса производства, поясняет К- Маркс, выступают его результатом, но таким результатом является и их специфически общественный характер: производятся, являются постоянно возобновляющимся результатом процесса производства общественные отношения, а следовательно, и общественное положение агентов производства по отношению друг к другу, сами производственные отношения .

В первом томе «Капитала» приведенному положению придан характер обобщающего вывода: капиталистический процесс производства, рассматриваемый в общей связи, т. е. в форме процесса воспроизводства, «производит не только товары, не только прибавочную стоимость, он производит и воспроизводит само капиталистическое отношение — капиталиста на одной стороне, наемного рабочего — на другой» .

К. Маркс много внимания уделил механизму производства общественных отношений: поискам рычагов, посредством которых оно осуществляется, раскрытию звеньев и способов воспроизводства этих отношений. В капиталистическом обществе основным средством воспроизводства капиталистического отношения служит производство прибавочной стоимости. Отношение наемного труда и капитала и соответственно производство наемных рабочих и капиталистов выступают основным результатом процесса увеличения стоимости капитала. В рефератах к собственным тетрадям К. Маркс констатирует: «Главный результат процесса производства и процесса увеличения стоимости: воспроизводство и новое производство самого отношения между капиталом и трудом, между капиталистом и рабочим» . В другом, более позднем варианте рукописи «Капитала» Маркс, делая выводы из рассмотрения всего непосредственного процесса производства капитала, заключает: «Мы видели, что капиталистическое производство есть производство прибавочной стоимости… (при накоплении) оно есть вместе с тем производство капитала и производство и воспроизводство всего капиталистического отношения во все более расширенном (увеличенном) масштабе» .

Приведенные К. Марксом характеристики производства как производства общественных отношений имеют принципиальное значение для доказательства материалистического понимания общества . Это доказательство, с нашей точки зрения, состоит не в простой констатации того факта; что без материального производства общество не может существовать, а в том, чтобы этим производством объяснить само движение общественных отношений, представить его их производством.

Это положение, к сожалению, не стало еще общепринятым толкованием результатов производства, которые обычно сводятся к той или иной форме или части общественного продукта. Конечно, осознается, что данный продукт создается производством в рамках определенной общественной формы, но производство самой этой формы пока не подверглось анализу. Производственные отношения в качестве предмета политической экономии рассматриваются не как то, что должно создаваться в процессе производства, а как форма, в которой осуществляется производство другого результата — продукта, вещей. Учебники по экономике ограничиваются определением, что производство есть производство материальных благ, имеющее своим результатом продукт, необходимый как для самого производства, так и для потребления.

Понимание производства как производства общественных отношений оказалось не реализованным и в работах по социальной философии. Такой реализацией не может считаться выведение производственных отношений из характера и уровня развития производительных сил, поскольку в соответствующем законе взаимодействие производительных сил и производственных отношений касается больше их функциональной, а не генетической зависимости. Функциональная связь, безусловно, имеет место, и закон соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил ее фиксирует надлежащим образом. Но этой связью не объясняется процесс созидания производственных отношений, который выражает более глубокую, генетическую связь, раскрывающую способы, источники и механизмы производства общественных отношений.

Из-за того, что производство в большинстве случаев не оказалось представленным производством общественных отношений и выглядело процессом создания вещей, возникли трудности(как в прошлом, так и в настоящем) в вопросах объяснения воспроизводства человека, его личности, его образа жизни, в том числе в проблеме воспроизводства рабочей силы, созидательных способностей человека, человеческого фактора производства. К числу этих вопросов следует отнести прежде всего вопрос о том, откуда надо выводить развитие человека, его созидательных способностей — из сферы производства или из сферы потребления.

На первый взгляд кажется, что человек в своем бытии оказывается непосредственным результатом потребительной деятельности, обеспечивает собственное непосредственное бытие потреблением, т. е. предопределяется в своем развитии сферой потребления, а не материального производства. В этой области мы встречаемся с таким же противоречием, которое обнаруживается при объяснении происхождения капитала — возникает ли он из сферы обращения, или его источником является сфера материального производства. Эти противоречия, как известно, не были разрешены ни в буржуазной политической экономии, ни в социологии.

В вопросе о соотношении производства и потребления классическая буржуазная политическая экономия остановилась перед дилеммой: с одной стороны, признавалось (например, Смитом и Рикардо), что труд, затрачиваемый на формирование производительных способностей рабочего, является непроизводительным, и следовательно, производство указанных способностей не есть область собственно производства, оно совершается в сфере потребления, не являющегося предметом экономической науки; с другой стороны, производительные силы рабочего включались в состав элементов производства и вместе с орудиями труда относились к основному капиталу, что позволяло рассматривать их воспроизводство так же, как и воспроизводство всего капитала, хотя делалась оговорка относительно отличия формирования способностей от производства вещей.

Названную дилемму не удалось решить и последующим школам экономической науки: ни представителям вульгарной политической экономии, ни авторам современных концепций «человеческого капитала». Наоборот, разногласия относительно того, в собственно материальном производстве или сфере потребления воспроизводится человеческий фактор производства, еще более углубилось. Одни теоретики продолжали искать объяснение воспроизводства созидательных способностей рабочего в потреблении, другие — в «производстве человеческого капитала».

А. Маршал, например, защищал положение о том, что вложения капитала в воспитание и обучение рабочего, осуществляемого обычно его родителями, не должны отождествляться с вложениями капитала в вещественные факторы производства, от которых всегда ожидается превышение стоимости над себестоимостью. Человеческий же фактор, по его мнению, «не покупается и не продается, как машины и другие вещественные факторы производства. Рабочий продает свой труд, но сам он остается собственником самого себя; те, кто несет расходы по его воспитанию и обучению, получает лишь очень малую долю цены, выплачиваемой за его услуги в последующие годы» .

Другие исследователи, занимая противоположную позицию, представляли созидающие способности рабочего таким же капиталом, каким являются средства производства у предпринимателя. Согласно данной концепции рабочий от инвестиций в свой человеческий «капитал» получает доход таким же образом, каким получает свой доход капиталист от инвестиций в средства производства. Вложения в вещественный капитал, с этой точки зрения, ничем не отличаются от инвестиций в «человеческий капитал». Капиталист может участвовать на равных с рабочим условиях в производстве «человеческого капитала», если он свои деньги будет вкладывать в формирование созидательных способностей рабочего: как рабочий, так и предприниматель будет иметь определенную долю от этих своих вложений. В данном случае совокупный капитал будет выступать как сумма вещественного (воплощенного в вещах) и человеческого (воплощенного в людях) капитала .

Ни та, ни другая позиция не оказалась способной решить противоречия, возникшие в экономической науке, прежде всего потому, что производство созидающих способностей человека в форме ли потребительной деятельности, или инвестиций в «человеческий капитал», отрывается от материального производства и от производственных отношений, складывающихся в материальном производстве. Без обращения к последним экономическая наука смогла лишь словесно «разрешить» противоречие — подогнать потребительную деятельность рабочего под формулу производства капитала, т. е. провозгласить, что рабочий своей деятельностью в сфере потребления, реализуя собственную заработную плату, создает «капитал»в форме своих способностей к труду, от продажи которых он получает возможность не только возместить издержки на их формирование, но и иметь дополнительную стоимость, приобрести соответствующий «человеческий капитал».

Действительное разрешение противоречия и проблемы применительно к капитализму было сделано К. Марксом на базе трудовой теории стоимости. К. Маркс преодолел присущее прежней политической экономии отождествление труда и рабочей силы, доказав, что труд не имеет стоимости, что рабочим продается не труд, а способность к труду — рабочая сила. Это позволило ему обосновать положение, согласно которому рабочий каждый раз в процессе материального производства создает продукт, необходимый для воспроизводства своей рабочей силы.

Конечно, если подходить к процессу труда как к таковому, независимо от его общественной формы, то потребление жизненных средств рабочими можно включить в процесс труда и рассматривать его наподобие потребления машинами смазочного масла или других вспомогательных материалов . Но уже здесь, в отличие от работы машины, потребление рабочего может осуществляться лишь во время перерыва или вне рабочего времени, хотя оно социально может быть доведено и до аналогии с потреблением угля паровой машиной . Независимо оттого, где и когда происходит это потребление, рабочий для того, чтобы трудиться, сначала должен удовлетворить свои жизненные потребности, иметь соответствующие жизненные средства для восстановления и приведения в движение собственных созидательных, производительных способностей. Но главное не в этом. Хотя жизненные средства рабочего приобретают форму переменного капитала, обмениваемого на его рабочую силу, их реализация в потребительной деятельности рабочего для восстановления и развития своих созидательных способностей не является ни инвестицией в «человеческий капитал» (производительные способности), ни производством «капитала» (человеческого), т. е. здесь капитал не создается. Рабочая сила, конечно, производится и воспроизводится при капитализме как товар, имеющий стоимость, по этим не создается дополнительная (прибавочная) стоимость, переходящая в руки рабочего. Если постоянный капитал как таковой в процессе производства входит в форме той же самой потребительной стоимости, которую раньше имели составляющие его товары (средства производства), то иначе обстоит дело с переменным капиталом. На его место, т. е. вместо жизненных средств, в процесс производства вступает «живой фактор проявляющей себя в новых потребительных стоимостях рабочей силы, реального труда; здесь стоимость средств производства, постоянного капитала, как таковая, вступает в процесс увеличения стоимости, между тем как стоимость переменного капитала вовсе не вступает в него, а замещается создающей стоимость деятельностью, выступает в виде деятельности живого фактора, существующей как процесс увеличения стоимости» .

Заработная плата, обмениваемая рабочим на жизненные средства, служащие ему для восстановления и развития созидающих способностей, не может участвовать в производстве, приносить рабочему дополнительный доход, т. е. иметь свойство капитала. В производстве вместо жизненных средств (стоимости переменного капитала) участвует сам живой труд.

Это, конечно, не значит, что рабочая сила, способность к труду могут воспроизводиться вне потребления. Они воспроизводятся одновременно и в потреблении, и в производстве, но первоисточником жизненных средств рабочего является его наемный труд в материальном производстве. Соответственно, рабочая сила в качестве товара (стоимости) производится и воспроизводится на основе законов производства товаров, ее стоимость определяется общественными издержками ее воспроизводства, а необходимый продукт, за счет которого она воспроизводится, создается трудом рабочего в материальном производстве. С этой точки зрения, жизненные средства и их потребление уже не будут составлять особый элемент процесса материального производства. Он включает в себя лишь живой труд, его орудия и предмет, но без жизненных средств самого работника. Потребление последних, посредством которого воспроизводятся созидательные способности рабочего, оказывается как бы вне процесса производства, хотя без производимых жизненных средств не может совершаться живой труд, функционировать и реализовываться способности к труду. Налицо противоречие, нуждающееся в правильном разрешении.

Для будущего общества проблема — где и как происходит формирование и развитие способностей работника, — сохраняет свою силу. Ее решение, однако, нуждается в привлечении новых теоретических принципов. На основе трудовой теории стоимости объяснить воспроизводство созидательных способностей будущего работника невозможно, ибо рабочая сила теряет свойства товара иметь стоимость. Как для объяснения производства прибавочной стоимости нужно было обращаться к потребительной стоимости рабочей силы, так и для объяснения воспроизводства человека в качестве развитой личности необходимо от трудовой теории стоимости переходить к трудовой теории потребительной стоимости. Пока эти новые теоретические положения на базе трудовой теории потребительной стоимости не разработаны, неизбежны противоречия в науке, в частности в трактовке воспроизводства человека.

 

§ 2. Деструкция трудовой стоимости и виртуализация экономики.

Постэкономическое общество обычно связывается с деструкцией трудовой стоимости как отличительным признаком экономического общества. Существование стоимости, согласно мнению постэкономистов, исторически обуславливается главным образом тем, что как производители, так и потребители ориентируются в своей деятельности на удовлетворение материальных потребностей, придерживаются материальной (материалистической) мотивации . Стоимостью, соответственно, обладают продукты, к которым относятся как к средству удовлетворения материальных интересов. Повторяемость и однородность результатов обычного индустриального труда позволяют людям применять количественные стоимостные оценки его затрат применительно к общественной (а не индивидуальной) полезности создаваемых благ. В условиях постэкономического общества стоимость лишается объективных основ своего существования, превращается в субъективную, полезностную оценку особого рода благ – полезностей. Из основания существования стоимости исключается субстанциональность абстрактного труда, наличие частной собственности, наемной рабочей силы и ряд других объективных свойств экономики.

Из субъективистского понимания предпосылок существования стоимости выводятся и условия ее преодоления в постиндустриальном обществе – если она сводится к субъективной оценке, то и преодолевается путем изменения представлений о ней, экспансией субъективных мотивов и целей как социально-психологических основ человеческой деятельности. Достаточно, следовательно, поменять ориентацию на материальное производство (чтобы жить, надо производить средства существования) на мотивацию противоположную – на производство духовных благ и на индивидуальное развитие личности, как не будет необходимости в стоимостной оценке полезностей, в их подведении под какой-то общий знаменатель, измеряемый количественной мерой.

Постиндустриальное общество как раз и предоставляет такие условия: в нем материальное производство жизни и способ ее производства уже не будут составлять основу функционирования и развития общества; процессы обобществления труда и производства уступят место индивидуализации субъекта труда и потребления, их десоциализации.

Деструкция стоимости со стороны производства, по мнению В. Л. Иноземцева, в формальном отношении происходит потому, что в постэкономическом обществе становятся невозможными количественные измерения сугубо индивидуальных затрат сугубо специфического, индивидуального труда. Вроде бы стоимость существует лишь тогда, когда производятся однородные товары однородным трудом, редуцируемым к среднему труду, который можно подсчитать. Там же, где труд строго индивидуализирован, его затраты подсчитать невозможно, и следовательно, не будет и стоимости.

В сущностном же отношении, как он полагает, труд, превращаясь в интеллектуальную, информационную деятельность, перестает создавать субстанцию стоимости, ибо он уже не будет мотивироваться удовлетворением материальных потребностей . И это говорится в условиях, когда большинство населения земного шара, в том числе и России, живет не имея прожиточного минимума жизненных средств. Судить о переориентации населения с материальных благ на продукцию с символической ценностью, т. е. по потребительскому поведению, как выразился академик В. Н. Страхов, чавкающего борова (который, наевшись, требует «духовной пищи»), не только антинаучно, но и аморально.

В обоих случаях, как видно из приведенных суждений, существование стоимости ставится в зависимость от способности субъекта измерять затраты труда и мотивировать свою деятельность иными, чем материальные, интересами. Субъективизм еще более усиливается, когда автор рассуждает о деструкции стоимости со стороны потребления. Здесь он прежде всего берет на вооружение уже подготовленную субъективной школой предельной полезности замену стоимости полезностью, утверждая, что именно полезностные оценки, а не затраты труда, будут браться во внимание в постэкономическую эпоху.

К этому тезису субъективной школы он еще добавляет модернистскую трактовку полезности как высокоиндивидуальной, уникальной символической субъективной ценности, фиксируемой только «здесь и сейчас», в данной ситуации. Поскольку полезность индивидуализируется и субъективируется, то ни о какой соизмеримости полезностей не может быть и речи. Такого рода полезности уже не могут быть продуктом всеобщего, общественного труда, с которым связана стоимость. Автор вслед за Ж. Бодрияром заявляет, что предметом потребления становятся символические ценности, система знаков. «Объектом потребления действительно становится система знаков, и в этом отношении можно согласиться с социологами, обозначающими современный период как период доминирования символической ценности» . Боров, наевшись, довольствуется лицезрением этикеток.

Удалось ли В. Л. Иноземцеву обосновать действительную деструкцию стоимости в постэкономическом обществе? Нет, не удалось, ибо он борется не с реальной, а с виртуальной стоимостью. Он просто отождествил стоимость с полезностью, заменив первую второй, посчитав эту постмодернистскую операцию деконструирования понятия преодолением стоимости. Но ведь полезность была, есть и будет в любом обществе, она никогда не исчезала и не исчезнет. Если же стоимость определена как полезность, включена в понятие полезности, то она в этом качестве тоже остается в постэкономическом обществе. Чтобы как-нибудь согласовать свою позицию с марксизмом, основатели которого были решительными противниками вечности стоимости и ее сохранения в будущем обществе, он ссылается на раннюю формулировку Ф. Энгельсом понятия стоимости как отношения издержек производства к полезности продукта, от которой Ф. Энгельс впоследствии отказался, усмотрев в ней уступку маржинализму .

Автору ничего другого не оставалось как объявить о преодолении стоимости не в действительности, а лишь в представлениях людей, т. е. опять-таки виртуально. Ведь об исчезновении стоимости, по его мнению, свидетельствует то, «что движение цен и других форм денежной оценки сегодня определяется не объективным отношением издержек и полезностей, а взаимодействием субъективных представлений об издержках и столь же субъективными представлениями о полезности» .

Здесь стоимость как сущностное отношение подменяется ее видимостью, причем, доведенной до ее символизации в товарных знаках и этикетках. Сама же она остается по существу не тронутой. Она становится не нужной лишь как воплощение субстанциональности и, соответственно, как инструмент материалистического понимания экономической жизни общества.

Рассуждения, отрицающие стоимость, чаще всего нужны для того, чтобы «доказать» неприменимость трудовой теории стоимости К. Маркса и всего материалистического понимания истории к современному капитализму, который якобы уже становится «постиндустриальным» и «постэкономическим». На самом деле, мы наблюдаем необычное расширение стоимостных (рыночных) отношений: стоимость накладывается на все то, что раньше не могло и сейчас не может иметь стоимость (человеческое тело, человеческие органы, информация и т. д.). Отсюда масса искажений самой стоимости, которые выдаются за ее преодоление. Чаще всего эти искажения происходят за счет того, что стоимость пытаются выразить через полезность.

По утверждению известного исследователя современного капитализма И. Валлерстайна, начиная с 1968 г. «капиталистический мир – экономика столь настойчиво следовал своей логике бесконечного накопления капитала, что стал приближаться к своему теоретическому идеалу, превращению всего и вся в товар. Мы можем наблюдать, как это отражается во множестве социальных реалий: расширение механизированного производства; снятие пространственных ограничений на обмен товарами и информацией; дерурализация мира; приближение экосистемы к истощению; высокий уровень охвата процессов труда денежными отношениями; консьюмеризм / потребительство (то есть громадные масштабы превращения в товар самого процесса потребления) .

Автор полагает, что капиталистическая мироэкономика вступает в новый период экспансии, в результате которого всемирные экономические процессы приобретут еще более товарную форму и еще сильнее станет поляризация вознаграждений. Лет через 50, по его мнению, мировая экономика впервые в истории будет функционировать полностью в соответствии с законами стоимости как она изложена в I томе «Капитала», что означает триумф закона стоимости во всех уголках, до сих пор сопротивляющихся его господству. Одновременно полная победа капиталистических ценностей является главным признаком кризиса капитализма как системы .

Триумф закона стоимости одновременно означает и триумф товарного фетишизма, который в современном постмодерне представлен как виртуальная реальность, пришедшая на смену экономической действительности. Покидая экономическую эпоху, утверждает В. Л. Иноземцев, человечество перестанет быть общностью в той или иной форме, т. е. перестает по существу быть обществом. Субъектом становится не социум, не общность людей, а совокупность с самим собой согласных, обособленных в своей структурной уникальности индивидов, не подчиненных в своей деятельности никаким экономическим законам. Человечество «вступает в эру абсолютной субъективности, где действия отдельной личности обусловлены ее внутренними потребностями, продиктованными законами морали, имманентными каждому человеку новой эпохи» . Автор даже не замечает, что для человека «новой эпохи», не нуждающегося в обществе, законы морали и сама мораль будут излишними.

Можно заключить, что в данном случае в основу жизни людей постэкономической эпохи кладется самый обычный субъективизм, доведенный до солиннсизма. Отсюда и претензии деконструировать понятие общества по постмодернистским меркам. Замещение экономического постэкономическим, человеческого общества постчеловеческим отождествляется с заменой реального виртуальным, т. е. образом, симулирующим реальность, что означает, согласно Ж. Бодрияру, «упадок реальности».

На самом же деле виртуализация экономического мира проистекает из товарного фетишизма, из того, что социальные отношения, одевая форму товарной предметности, вещности, тем самым наделяются сверхчувственным свойством фетиша, в данном случае – товарного знака, денежной купюры и т. п. В самой бумажной предметности денежных купюр ничего таинственного или виртуального нет. Превращаясь же в товар и приобретая стоимостную предметность, эти купюры становятся представителями отношений между людьми, т. е. выступает вместо общественных отношений людей. Товарная форма денег, их обмен образуют отраженный, виртуальный мир людских взаимоотношений, превращенных в отношения самих денег как товара.

Это не означает, что происходит дематериализация, развеществление общественной жизни, как об этом твердят постмодернисты, а наоборот, идет ее фетишизация, все более широкое превращение социальных отношений в отношения между вещами и вещными символами. Даже самые что ни есть идеалисты не осмеливались заменять материю духом, хотя и не признавали субстанциональность материи. Представители же постмодернистской концепции виртуальности постоянно талдычат о дематериализации экономики, о ее постмодернистской ориентации, утрачивают способность к разумным умозаключениям. Об этом может свидетельствовать следующий набор слов, претендующий на итоговое заключение относительно понимания современности: «Итак, если овеществление – результат реализации ценностей, то развеществление – симптом их деактуализации. Симуляции, выдающие отсутствие реальности за ее присутствие, умножаясь, становятся самодостаточны и делают проблему реальности иррелевантной. Понимание существа современности как виртуализации – развеществления общества порождает массу проблем. Но единственно существенная возникает как следствие решения вопроса о ценностях: как возможно общество, лишенное ценностей? На столь зловеще звучащий для многих вопрос возможен столь же ироничный ответ: как виртуальная реальность» .

В действительности виртуальность – это сверхчувственность социальной товарной формы, выраженной тем или иным вещным свойством. Такого рода мистицизм товарной формы, ее превращение в «виртуальную реальность» выдается за постэкономическое общество. Это, однако, не «после-современность», а образ товарного производства на стадии его распада. Отчетливо обнаруживается то, чем ныне заполнено «постэкономическое время»: обслуживанием наркоманов, бандитизмом, коррупцией, деятельностью валютных проституток, игрой в рулетку, сидением за телевизионным ящиком и т. п. «Все это, - говорил А. Ф. Зотов в беседе за круглым столом, - по-моему и составляет суть мира, который вышел за пределы «экономического общества» .

Несмотря на все это, фетишизм товарного мира, вещная видимость общественных отношений, а вовсе не ее преодоление, вводит в заблуждение экономистов, пишущих о постэкономическом обществе. Вместе с тем доведение этого фетишизма до крайности, до превращения всего и всякого в товар, приведет к обратному результату – к преодолению фетишизации мира экономики. «Именно универсализация закона стоимости сделает в конечном счете невозможным сохранение мистического «туманного покрывала» товаров». Это произойдет потому, что противоречивые процессы текущей фазы капиталистической мировой экономики столь основательно демистифицируют технику господства, что сделают последнее политически несостоятельным» . Весь мистицизм товарного мира, все чудеса и привидения, окутывающие туманом продукты труда при господстве товарного производства, должно исчезнуть, как только сами производители возьмут свою общественную жизнь, свое производство под собственный контроль .

Наш отечественный постэкономист по вопросу о судьбах стоимости должен был бы опираться на суждение К. Маркса, Ф. Энгельса, В. Л. Ленина, которые были решительными противниками теории вечности товарного производства, стоимости, выступали против их сохранения в обществе, следующим за капитализмом. Этого он не делает, видимо, потому, что они исчезновение стоимости не связывали с исчезновением самой экономики и производства материальных благ или основы жизни общества. Поэтому автор не знает, что в действительности приходит на место стоимости. Если полезность, то она уже им определена как стоимость и не может ее заменить. «Мы не ставим задачу предложить новую концепцию стоимости; мы лишь анализируем процессы, радикально подрывающие представления об основах обмена» . Не случайно он почти ничего не говорит о деструкции стоимости в основной области ее функционирования – в сфере обмена. Не потому ли, что в постэкономическом обществе сократятся почти все остальные стоимостные категории: товар, товарное производство, деньги, цена, прибыль и т. д. Некоторые оставляют и стоимость, объявляя в качестве стоимости знание, информацию и другие подобные же продукты (Т. Сакайя).

Кроме того, он не хочет иметь дело с марксистским пониманием будущего общества. Классики марксизма-ленинизма полагали, что в действительности стоимость преодолевается другим способом и при других предпосылках. Главным здесь выступает не потеря материальным производством своего значения основы общественной жизни и источника материальной мотивации жизнедеятельности, а развитие этой основы: прогресс производительных сил (производительности труда), предполагающий рост потребительной стоимости и уменьшение стоимости продукта; обобществление труда и производства, подрывающего частную собственность и отчуждение труда, с которыми опять-таки связана стоимость. Жизнь и богатство общества всегда будут базироваться на труде, а то, сколько времени и как будут трудиться люди будущего общества, должно определяться не стоимостью рабочей силы и жизненных средств для ее воспроизводства, не потребностями получения прибыли, а разумными потребностями людей и полезностью нужных для этого благ. Не отказ от потребления, а развитие производительной силы и поэтому развитие как способностей к потреблению (потребительной силы), так и средств потребления – это тоже условия преодоления отношений стоимости. Их сохранение во многом объясняется ограниченностью потребления масс, поскольку это потребление базируется на присвоении их рабочего времени капиталом. Поэтому полагание общественного труда в форме противоположности капитала и наемного труда представляет собой последнюю ступень развития стоимости и основанного на стоимости производства .

Стоимость может заменить только ее противоположность – потребительная стоимость, которую в свое время она вытеснила вместе с установлением господства товарного производства и которая составляет необходимую сторону любого товара, обладающего стоимостью. Знание законов движения потребительной стоимости и ее источника – труда, создающего не только стоимость, но и потребительную стоимость, создание ее трудовой теории дадут возможность определить исходные параметры будущей не-стоимостной экономики и не-стоимостного общества, вращающегося не вокруг стоимости, а вокруг труда, непосредственно производящего средства жизни и развития человека и общества.

 

§ 3. К производству на основе закона трудовой потребительной стоимости

В отличие от теоретиков постиндустриального общества К. Маркс связывал преодоление отношений стоимости с развитием производства и крупной промышленности (крупной индустрии). Именно «по мере развития крупной промышленности созидание действительного богатства становится менее зависимым от рабочего времени и от количества затраченного труда, чем от мощи тех агентов, которые приводятся в движение в течение рабочего времени и которые сами, в свою очередь (их мощная эффективность), не находятся ни в каком соответствии с непосредственным рабочим временем, требующимся для их производства, а зависят, скорее, от общего уровня науки и от прогресса техники, или от применения этой науки к производству» . По К. Марксу, именно развитие техники производства, применение науки к производству, а не просто развитие информации и средств информации, приводят к тому, что рабочее время перестает и должно перестать быть мерой богатства, «и поэтому меновая стоимость перестает быть мерой потребительной стоимости… Тем самым рушится производство, основанное на меновой стоимости, и с самого непосредственного процесса материального производства совлекается форма скудности и антагонистичности» .

Что же приходит на место производства, основанного на меновой стоимости? По К. Марксу, – производство, которое являлось бы лишь средством для удовлетворения потребностей, производством ради потребительной стоимости, т. е. “таким производством, в котором господствовала бы только потребительная стоимость” . Соответственно, стоимостная парадигма в теории должна уступить место трудовой потребительностоимостной парадигме.

Закон производства потребительной стоимости, взятый в своем простом виде, отражает связь между трудом и его продуктом, но иную, чем это имеет место в законе стоимости: если законом стоимости выражается связь, идущая от труда, взятого в его общественно необходимых затратах, к его результату, овеществленному в стоимости, то закон производства потребительной стоимости, наоборот, устанавливает обратную зависимость затрат живого труда от общественной потребительной стоимости продукта, от потребности в нем. В первом законе стоимость результата определяется общественно необходимым для его производства трудом, т. е. мы исходим из затрат труда. Вторым законом, т. е. законом потребительной стоимости, выражается обратная связь: мы исходим из потребительной стоимости продукта и идем в обратном направлении – к созидающему ее труду, чтобы определить, сколько нужно затратить труда, чтобы иметь данную потребительную стоимость и удовлетворить данные потребности в ней. По закону стоимости этого нельзя сделать, ибо в нем трудом обусловливается лишь стоимость продукта, сама же “стоимость” труда, величина труда остаются необъясненными. Труд, его затраты в рамках закона стоимости не приобретают своей причинной обусловленности со стороны продукта, и поэтому мы лишены возможности определить величину труда, что, безусловно, свидетельствует об ограниченностях классической стоимостной теории и соответствующей ей практики. В законе потребительной стоимости преодолеваются эти ограниченности, он является законом, по которому общество определяет, сколько необходимо трудиться, уделять времени материальному производству, чтобы удовлетворять свои жизненные потребности.

Ввести этот закон в экономическую науку, даже в его исходной общей форме, не так-то легко. Кажется чем-то самим собой разумеющимся определить действие закона потребительной стоимости через отношение полезности продукта к овеществленному в нем труду. Но как только трактовка данного закона переводится в эту плоскость, так неизбежно встаем на путь, который ведет к закону стоимости. Вековое господство отношений стоимости всякому взаимодействию труда и его результата, если даже результат берется как потребительная стоимость, заставляет придать стоимостной характер, рассматривать его в рамках теории стоимости и ее законов. Конечно, производство потребительной стоимости (как и стоимости) требует определенного, причем необходимого для удовлетворения данной потребности количества затрат труда. Но если потребительную стоимость (полезность) результата хотят определить через эти необходимые (предельные, оптимальные, дифференциальные и т. п.) затраты, то законы движения потребительной стоимости оказываются частным случаем (или дополнением) законов стоимости.

Этого, к сожалению, не избежал и В. В.Новожилов при анализе затрат и результатов труда. Он полагал, что общественные затраты труда и времени, необходимые по условиям потребления, а также соответствующие суждения К. Маркса об этом новом смысле общественно необходимого рабочего времени, свидетельствуют лишь о более развитом выражении закона стоимости, учитывающем не только условия ее производства, но и условия ее реализации в потреблении, т. е. если товар не покупается, то затраченный на него труд перестает быть необходимым. Поэтому, по мнению В. В.Новожилова, соответствие производства потребностям, а также труда, необходимого по условиям потребления (реализации стоимости), труду, необходимому по условиям производства стоимости, осуществляется на основе затраченного труда. Все потребительские оценки как средств производства, так и предметов потребления должны быть выражены в той же единице, в какой измеряются затраты общественного труда4.

В этом случае измерение осуществляется по закону стоимости и речь идет лишь о том, чтобы учесть зависимость меновой стоимости от потребительной стоимости, т. е. то обстоятельство, что потребительная стоимость есть предпосылка меновой стоимости, без первой нет и второй. По этой причине приходится обращаться к услугам потребительной стоимости как предпосылке меновой стоимости и на этой основе считать необходимыми лишь те затраты на производство товаров, которые покупаются, потребляются. Затраты здесь ставятся в зависимость от потребления, платежеспособного спроса, что в какой-то мере выходит за рамки стоимостного отношения.

В рамках же закона потребительной стоимости необходимый труд и необходимое рабочее время приобретают совсем иной, противоположный смысл: они становятся необходимыми по требованиям удовлетворения потребностей в данных потребительных стоимостях. Необходимый труд, взятый в этом смысле, не имеет отношения к меновой стоимости, не является ее эквивалентом. В законе потребительной стоимости предпосылкой в движении последней выступают не затраты труда на ее создание, не ее обусловленность этими затратами, а наоборот, обусловленность затрат труда потребительной стоимостью продукта и стоящими за ней потребностями общества. Здесь мера потребления определяет меру труда.

Величина и пределы затрат труда в этом случае обусловливаются потребностями, а время труда, оставаясь полюсом данного экономического отношения, приобретает принципиально иное значение. Когда говорится о необходимом рабочем времени общества в смысле того времени, которое нужно обществу израсходовать для удовлетворения данных потребностей, то это время не выступает мерой стоимости продукта. Такого рода необходимый труд имеет отношение к потребительной стоимости, а не к меновой стоимости. Здесь имеется в виду не то рабочее время, которое необходимо для того, чтобы создать ту или иную стоимость, в том числе стоимость суммы благ, необходимых рабочему для своего существования и для воспроизводства своей рабочей силы. Речь идет об относительной необходимости удовлетворения потребностей продуктами тех или иных видов труда, например, об удовлетворении потребностей в питании посредством земледельческого труда, который в этом отношении является самым необходимым.

В общем же виде такого рода необходимое рабочее время определяется и многими другими обстоятельствами, связанными с потребительной стоимостью, ее потреблением и потребностями людей. Нужно указать прежде всего на то, что именно потребительная стоимость жизненных средств работника диктует, сколько нужно затратить труда и времени на их производство. (Если эти затраты определять стоимостью жизненных средств, то мы оказываемся в порочном кругу: трудом определяется их стоимость, их стоимостью – труд). Рабочее время и количество производительного труда, необходимые для жизни общества, зависят от количества нуждающихся в средствах существования людей, т. е. от общего количества потребителей и потребительских “корзин”, от потребительной силы общества. Объем необходимого рабочего времени, в свою очередь, находится в зависимости от другого потребительностоимостного фактора – производительной силы общества. Последняя во многом предопределяет численность занятых производительным трудом, и, следовательно, общий объем необходимого рабочего времени данного общества.

Зависимость затрат труда и рабочего времени от потребностей общества и от необходимых для этого потребительных стоимостей, существующих в виде средств для жизни и средств для труда, очевидна. Возникает, однако, вопрос: не будут ли эти затраты, взятые по отношению к потребительной стоимости, ее мерой, измерением, т. е. нельзя ли потребительную стоимость измерять этим же затраченным трудом (как и стоимость), но с той лишь разницей, что он затрачен по условиям потребления, а не производства. Если воспользоваться примером К. Маркса относительно того, что Робинзон на своем острове распределял свое рабочее время и свои трудовые функции согласно полезным эффектам предметов потребления, то нельзя ли такое распределение рабочего времени (в зависимости от потребительной стоимости продукта) считать отношением, в котором «уже заключаются все существенные определения стоимости» (Маркс).

Такое утверждение будет неправильным, оно сводит потребительную стоимость к стоимости и возвращает к закону стоимости. Но это не значит, что эти два закона нигде не пересекаются, что закон потребительной стоимости не содержит в себе в снятом виде отрицаемое стоимостное отношение продукта к созидающему его труду, и, наоборот, что требование потребительной стоимости затрачивать труд, необходимый лишь по целям потребления (лишнее, не потребленное пропадает), не учитывается в законе стоимости. К тому же оба закона имеют общее основание – труд, затраты которого должны учитываться в любом обществе.

Вторым, более глубоким определением закона потребительной стоимости является выражаемый им принцип превышения результатов труда над его затратами. Если закон стоимости зиждется на принципе эквивалентности общественно необходимых затрат и стоимости товара, то закон потребительной стоимости в своем сущностном определении базируется на противоположном принципе – труд по условиям производства потребительной стоимости не равен, не эквивалентен не только труду по производству стоимости, но и по созданию потребительной стоимости. Казалось бы, например, что вне эквивалентности затрат и результата, содержащейся в законе стоимости, не мыслимо соответствие между производством и потреблением. Но это не так. Закон стоимости на самом деле не предполагает такого соответствия, ибо движение стоимости находится в отношениях обратной пропорциональности как с ростом производительности труда, так и с возвышением потребностей. И, наоборот, соответствие производства и потребления достигается тогда, когда потребительная стоимость продукта превышает затраты труда на его производство. Этого рода диспропорциональность (неравновесность) как раз и обеспечивает пропорциональность производства и потребления, поскольку здесь осуществляется возвышение потребностей и их удовлетворения при минимизации трудовых затрат.

Этот принцип – главное в определении закона потребительной стоимости, ибо им объясняется все то, что не подпадает под объяснительную силу закона стоимости, например, понимание того, почему при эквивалентном обмене на жизненные средства рабочая сила производит прибавочную (дополнительную) стоимость. Превосходство результата труда по своей полезности (потребительной стоимости) над затратами труда на его достижение составляет, по нашему глубокому убеждению, смысл и назначение человеческой деятельности и всего развития общества. Поэтому объяснению того, как, по каким законам происходит прирост потребительной стоимости (полезности), нужно уделить особое внимание.

Здесь нельзя ограничится абстрактным и простым определением закона потребительной стоимости: объяснением зависимости величины затрат труда от потребительной стоимости продукта и их пропорциональности по условиям потребления. Речь должна идти о возрастании, увеличении, получении прибавочной (дополнительной) потребительной стоимости. Для решения этих вопросов требуется более глубокое, сущностное определение самой потребительной стоимости, позволяющее понять ее динамику, изменение степени полезного эффекта блага. Подобно тому как для объяснения самовозрастания стоимости (производства прибавочной стоимости) недостаточны законы простого товарного хозяйства, так и для понимания процесса увеличения потребительной стоимости факторов и продукта производства нельзя ограничиваться знаниями того, что полезность продукта и потребность в нем обусловливают время, необходимое для его производства, и что время и труд должны распределяться пропорционально потребностям в определенной массе потребительных стоимостей. Необходимо еще знать закон, согласно которому прирастает потребительная стоимость факторов производства в процесс их производительного потребления, а также полезность самого труда в процессе индивидуального потребления. Для этого надо предварительно определить потребительную стоимость основных факторов производства – средств производства и рабочей силы с точки зрения их участия в увеличении потребительной стоимости результата производства, в создании новой производительной и потребительной силы общества.

Известно, что согласно закону стоимости, средства производства лишь переносят свою стоимость на продукт по мере их износа. Что касается потребительной стоимости материальных средств производства, то она, реализуясь в производственном потреблении, сводится, в конечном счете, к замещению ими живого человеческого труда, к его высвобождению и, следовательно, к повышению производительной силы функционирующего труда. Конечно, это не исключает маржиналистской характеристики средств производства или производительных благ с точки зрения их служения удовлетворению человеческих потребностей, а также соответствующего определения их ценности через ценность создаваемого при их помощи продукта, в частности заключительного, конечного продукта, удовлетворяющего непосредственно человеческие потребности.

Проблема заключается в том, как определить полезность (ценность) самого этого конечного продукта, что взять для его оценки вместо субъективного критерия полезности. Трудовая теория потребительной стоимости предлагает для этого вполне объективный критерий – замещение, высвобождение средствами производства живого человеческого труда. Потребительная стоимость машины, как известно, – это замещение ею живого труда. Прошлый труд, овеществленный в виде потребительной стоимости средств производства, в этом случае выступает как средство высвобождения живого труда или уменьшения численности рабочих. При этом высвобождаемого труда должно быть больше, чем было затрачено на создание данных средств производства, на достижение данной экономии труда. Затраты же абстрактного труда (издержки производства), образующие стоимость, составляют некую антиполезность, должны вычитаться из полезного действия средств производства, из их потребительной стоимости. В итоге разность между высвобождаемым и затраченным трудом будет характеризовать величину полезности средств производства, их потребительную стоимость, реализуемую в процессе их производительного потребления.

По отношению к продукту производства потребительная стоимость средств производства и рабочей силы реализуется в более высокой потребительной стоимости самого продукта, которая, однако, выявляется в процессе его последующего производительного потребления в виде, с одной стороны, новых материальных средств (техники), с другой – жизненных средств, потребляемых рабочей силой. Продукт, вступая в качестве средств труда в новый процесс труда, утрачивает свой характер продукта, становится “жизненным” средством труда.

Из определения потребительной стоимости продуктов труда, реализуемой в их потреблении как факторов производства, средств труда и рабочей силы, следует, что их потребительная стоимость может быть сведена к одной и той же основе – высвобождаемому, незатраченному труду, взятому в соотношении с затраченным на их производство трудом. Эта общая основа делает потребительные стоимости соизмеримыми. Тем самым получает решение одна из серьезнейших проблем экономической науки – соизмерение потребительных стоимостей, причем оно осуществляется на объективной, трудовой основе – посредством единицы высвобождаемого, сэкономленного труда. Отпадает, следовательно, тезис о несоизмеримости разнородных потребительных стоимостей, о том, что они могут соизмеряться только косвенно, через затраты труда (стоимость), хотя и учитывающие условия потребления.

Итак, закон потребительной стоимости в его сущностном виде выражает экономическую связь между трудом, высвобожденным в результате реализации конкретного труда в полезных свойствах продукта при его потреблении, и трудом, затрачиваемым на производство этого продукта.

Полезные свойства продукта, его потребительная стоимость в данном случае заключаются в совокупной величине замещаемого, незатрачиваемого труда, получаемого в будущем при использовании продукта в качестве средства производства или жизненного средства. На той и другой стороне отношения выступает труд, составляющий общую платформу для их взаимодействия и соизмерения: труд выполняет свое назначение созидателя продукта в качестве конкретного труда, реализующегося в полезностных свойствах продукта, и сохраняет свое значение затрачиваемого рабочего времени на производство данного полезного эффекта, причем в количестве, определяемом объемом потребности в этом продукте. Закон, таким образом, выражает условия и предпосылки движения труда как источника потребительностоимостного богатства, а вовсе не изменение натуральных свойств продукта, или движение потребительной стоимости как носителя меновой стоимости, ибо в таком смысле потребительная стоимость относится к товароведению.

Сферой действия закона производства потребительной стоимости остается труд, рассматриваемый в качестве источника материального богатства. Теория закона исходит из решающей роли труда и с этой точки зрения методологическим принципом исследования движения потребительной стоимости выступает трудовая концепция. Сохраняет силу и отношение произведенного полезного результата к источнику своего происхождения – реальному труду и к его естественной мере – рабочему времени. Дело лишь в том, что это время перестает служить измерителем потребительной стоимости. Им выступает уже не затраченное, а высвобождаемое время. В этом суть решения проблемы. Поиски единицы (предела) полезности наподобие особому весу самой тяжести или особой температуре самой теплоты не могли увенчаться успехом, ибо в такой постановке эта проблема не разрешима. Отсюда обращение к субъективным оценкам полезности. Между тем закон потребительной стоимости имеет не менее четкую количественную определенность, чем закон стоимости. Потребительная стоимость любого продукта может быть сведена к одинаковой основе – высвобождаемому, благодаря использованию его полезности, живому труду, а единица этого сэкономленного труда может служить не менее добротной мерой потребительных стоимостей, чем единица затраченного, овеществленного в них общественного труда для измерения стоимостей. Надо лишь иметь в виду, что экономия труда в роли полезного эффекта не имеет затратного характера, а потому единицей его измерения служит высвобождаемый труд, соизмеряемый с затратами труда на достижение указанного полезного эффекта. Во что превращается этот излишек труда – это другой вопрос. Обычно его связывают с социальной отдачей в виде свободного времени.

Величина потребительной стоимости продукта, соответственно, определяется экономией общественного труда, рассчитываемой как разность между количеством высвобожденного живого труда и объемом труда, затраченного на достижение данного полезного эффекта. Как в первом, так и во втором случае речь идет о труде, выраженном одной и той же мерой (временем), что создает общее основание для их соизмерения. Сведенные к нему различные потребительные стоимости становятся количественно сравнимыми. Их нельзя выразить количеством воплощенного в них труда. К ним применяется другое мерило, которое лежит вне природы продукта как меновой стоимости.

Этой мерой, не обнаруживаемой в рамках отношений меновой стоимости и стоимостной формулы, является, повторяем, сэкономленный, незатраченный труд, т. е. совсем не тот труд, который овеществляется в продукте, затрачивается на его производство. Общественно необходимые затраты труда из доминанты превращаются в условия производства потребительной стоимости. Если в законе стоимости потребительная стоимость продукта выступает в роли ограничителя стоимости, то в законе потребительной стоимости такую роль уже выполняют затраты рабочего времени. Они, не теряя своей функции созидающей продукт субстанции, тем не менее не могут составлять меру его потребительной стоимости. Высвобождаемый последней труд должен быть больше затрачиваемого. Нарушается, следовательно, стоимостное равенство. Вместо него принципом хозяйствования становится другое правило: труд по условиям производства должен быть меньше труда по условиям потребления. Соответственно, на практике хозяйство должно вестись так, чтобы результаты производства росли быстрее, чем затраты, чтобы наращивание вклада в удовлетворение потребностей происходило при наименьших затратах всех видов ресурсов. Такая желаемая всеми практика соответствует закону потребительной стоимости.

Поэтому нельзя полагать, что закон потребительной стоимости не имел и не имеет отношения к практике. Вплоть до возникновения капиталистической рыночной экономики в хозяйствах прежних формаций господствующим было производство потребительной стоимости. И в наше время, когда речь идет о развитии производительных сил (техники, технологии, труда), пользуемся потребительностоимостными категориями. Вся практика измерения производительности труда, например, базируется на потребительностоимостных принципах.