§ 1. Гражданское общество и суверенитет народа

В последнее время у нас стало модным обращение к проблемам гражданского общества: собираются форумы, проводятся конференции, в которых выдвигается задача построить в стране гражданское общество, хотя уже принят Гражданский Кодекс, выражающий и закрепляющий функционирование этого самого гражданского общества и его институтов. Казалось бы достаточно извлечь из Гражданского Кодекса его социальноэкономическое содержание, чтобы получить характеристику существующего гражданского общества. Однако этого не делают. Обычно понятие гражданского общества используется для того, чтобы им прикрыть реставрируемое у нас капиталистическое общество, название которого не устраивает не только наших правящих кругов, но и представителей мирового капитализма. Те и другие предпочитают называть себя странами с “рыночной экономикой”.

Что касается гражданского общества, то одни из его защитников готовы объявить строительство такого общества чуть ли не национальной идеей России, другие полагают, что гражданское общество – это универсальное понятие, его концепция является одной и той же для всего мира. России остается лишь усвоить эту концепцию. В действительности гражданское общество как в историческом плане, так и в современной России было и остается буржуазным (капиталистическим) обществом. Прав В. А. Тюлькин, заявивший на «Гражданском Форуме» в С-Петербурге: «теория формирования так называемого гражданского общества как института, уравновешивающего, дополняющего и очеловечивающего капиталистическое государство, относится к категории примочек, румян и косметических кремов, не устраняющих язв капитализма» .

В отечественной литературе, даже у авторитетных авторов, гражданское общество рисуется как особая общественно-экономическая формация, основанная уже не на том или ином способе производства, а на вневременных ценностях свободы и справедливости, присущих человеческой природе как таковой. “Сущность гражданского общества, – пишет В. Г. Марахов, – раскрывается в его ценностях. Таких ценностей несколько. Но решающих, поскольку они затрагивают всех членов общества и делают их гражданами, – две. Это ценности свободы и ценности справедливости” . Автор, однако, не забывает и экономические основания гражданского общества – это товарно-денежные отношения, отношения стоимости, которые он тоже относит к ценностям, образующим некий социальный пространственно-временной континиум . В итоге капитализм в его современной либеральной маске, т. е. без ценностей социального равенства, подгоняется под более замаскированное название “гражданское общество”.

Для России оно выглядит как продолжение НЭПа, создавшего экономическую среду для действия закона стоимости. В отличие от этого своего прошлого, гражданское общество будущего может возникнуть, как полагает В. Г. Марахов, и в обход закона стоимости, предполагающего равенство причины и следствия, и даже в обход всякого закона, т. е. на основе чистой случайности вместо необходимости (закона) . Социальной средой для такой возможности предполагается переход от физического труда к информации, взятой из соответствующих концепций информационного общества. Автор отказывает способу производства определять судьбы гражданского общества, сваливая вину на азиатский способ производства, помешавшему социализму встать на путь гражданского общества. Не хочет он связывать понятие гражданского общества и с развитием труда, в частности, с преодолением отчуждения труда, которое не исчезает, а только меняет свой знак с минуса на плюс. Не случайно из споров о гражданском обществе выпали известные тезисы К. Маркса о том, что старый материализм ограничивается созерцанием отдельных индивидов в “гражданском обществе”, что точкой зрения старого материализма остается “гражданское общество” с его отчуждением труда, в то время как точкой зрения нового материализма является обобществившееся человечество, или человеческое общество.

Со времен Гегеля под гражданским обществом, в отличие от политического общества, понимаются отношения людей, взятых в качестве частных лиц с их собственными целями, потребностями, родом занятий и имущественными отношениями на базе частной собственности. В этом своем качестве одни частные лица соотносятся с другими такими же лицами, а их взаимоотношения опосредуются их принадлежностью к определенным общностям сословно-классового или корпоративного порядка. “В гражданском обществе, – писал Гегель, – каждый для себя цель, все остальное для него ничто. Однако без соотношения с другими он не сможет достигнуть своих целей во всем их объеме: эти другие суть поэтому средства для цели особенного. Но особенная цель посредством соотношения с другими придает себе форму всеобщего и удовлетворяет себя, удовлетворяя вместе с тем стремление других к благу… Особенность, ограниченная всеобщностью, есть единственная мера, при помощи которой каждая особенность способствует своему благу” .

Очевидно, что в данном случае Гегель имел в виду социально-экономическую сторону жизни буржуазного общества, главным стержнем которого, его социальноэкономическим основанием выступает частная собственность, трактуемая как право владения, пользования и отчуждения.

Принцип индивидуализма, характерный для гражданского общества, предполагает индивидуальную частную собственность в качестве “наличного бытия личности” (Гегель). Но в силу того, что каждый индивид реализует свои частные интересы через отношения с другими такими же индивидами, через участие в определенных социальных группах, объединенных общим для данной группы интересом, то индивидуальные интересы для своего осуществления нуждаются в социальных коллективных объединениях.

Окончательное становление частной собственности и соответственно гражданского общества происходит в эпоху капитализма. Именно капиталистическая социальноэкономическая система с ее требованием личной (гражданской) свободы человека становится стержнем гражданского общества.

Основу капитализма как социально-экономического уклада хозяйства составляет, как известно, частная собственность на капитал, экономическую форму которого приобретают средства производства. Поэтому социальная структура капитализма представлена двумя основными классами: собственниками средств производства (капитала) – буржуазией и пролетариатом, который, будучи лично свободным, но лишенным своих средств производства, остается лишь собственником своей рабочей силы. Формальное равенство перед законом в данном случае лишь определяет и гарантирует возможность для каждого быть частным собственником, но то, каким образом реализуется эта возможность, выходит за рамки данной гарантии. В экономической сфере реализация возможностей всех стать частными собственниками приводит к конфликтам частных интересов, которые принимают форму борьбы за наиболее выгодные условия производства и сбыта товаров, то есть форму капиталистической (свободной) конкуренции как объективного закона товарного производства. Поэтому свободная конкуренция является неотъемлемой характеристикой функционирования гражданского общества.

Примат частного интереса и конкурентной борьбы выдвигают на первый план экономического пространства гражданского общества личность предпринимателя.

Впервые о необходимости изучения этого феномена было заявлено в рамках классической политической экономии, где предпринимателем считался собственник капитала, который сам организует свое дело и управляет им.

В целом место и роль предпринимательства в социально-экономической системе гражданского общества изменяется вместе с развитием самой этой системы. Классическая капиталистическая модель общества предполагает, что владелец предприятия (собственник капитала) также и управляет им, то есть функция владения и функция управления совпадают. Однако стремление капитала к концентрации производства, и, соответственно, рост предприятий, развитие технологической стороны производства, расширение ассортимента выпускаемых товаров вызвали усложнение и дифференцию функции управления, в результате чего стало невозможным совмещение данных функций одним лицом. Происходит разделение экономической и юридической сторон капиталистической собственности. Управленческая функция как организационнотехнологическая отошла к инженерам и специалистам, владельцы стали осуществлять функцию владения и финансового учета. Реальная же управленческая функция все больше переходила к менеджерам постепенно формировалась группа совладельцев, реализовывался переход от фамильной капиталистической частной собственности к корпоративной, поскольку распределенные между субъектами хозяйствования функции владения, пользования, распоряжения и присвоения образовали расчлененную собственность. Субъект собственности уже перестал быть единичным, стал представлять собой коллектив, группу совладельцев, распределение дохода среди которых осуществляется пропорционально капиталу, вложенному каждым (акционерному капиталу). Поэтому предпринимателя перестают отождествлять с собственником капитала, все больше придавая значение организационной составляющей его деятельности.

Между тем все не могут быть предпринимателями и частными собственниками. Капиталистический уклад хозяйства, основанный на развитом общественном разделении труда и крупной индустрии, кроме предпринимателя требует живой труд, то есть труд непосредственного производителя, без которого невозможно существование не только капиталистической, но и любой другой хозяйственной системы. Институт предпринимательства сопровождается и дополняется институтом наемного труда, форму которого принимает труд в гражданском обществе. Поэтому непременное условие реализации принципов гражданского общества – это законодательное закрепление и гарантия свободной продажи труда и свободного распоряжения своей способностью к труду, то есть продажи своей рабочей силы, но для наемных работников, а не работодателей. Реализация права обладания частной собственностью как принадлежностью либо к частным собственникам средств производства, либо к собственникам своей способности к труду означает, что именно экономические критерии становятся главными критериями формирования социальной структуры капиталистического общества.

За капиталистический период своего развития западный мир выработал две экономические модели – классический (чистый) капитализм и капитализм со смешанной экономикой. Какая же из них наиболее полно и адекватно реализует основные требования гражданского общества как принципа общественного устройства?

Главным отличительным моментом этих двух моделей выступает роль, место и степень участия государства в рыночной экономике. Модель классического капитализма предполагает, что государство практически не вмешивается в игру рыночных сил, предоставляя рынку саморегулироваться. Соответственно государственная собственность как ресурсная база проведения общегосударственных интересов практически отсутствует. Данная модель противопоставляется этакратической модели, где государство играет господствующую роль в регулировании экономической системы общества.

Смешанная экономика занимает промежуточное положение между вышеназванными двумя моделями. Данная модель являет собой эволюционное продолжение модели классического капитализма и в настоящее время преобладает практически во всех развитых странах Запада. В таких хозяйственных системах государство играет важную не только регулирующую, но и хозяйственную роль, формируя особый общественный (государственный) сектор экономики. Необходимость такого участия в хозяйственной жизни определялась по мере того, как рыночная система, основанная на взаимодействии частных интересов и направленная на их реализацию, обнаруживала свою неспособность к удовлетворению все возрастающих общественных потребностей и интересов. Такая неспособность в современной экономической литературе связывается с понятием “провалов” рынка (в качестве синонимов встречается термины “ошибки” рынка, “неэффективности” рынка, “изъяны” рынка), когда частному собственнику невыгодно производить то или иное благо, необходимость производства которого для социально-экономической системы диктуется условиями развития всего общества. Поэтому функцию по обеспечению производства общественных благ вынуждено брать на себя государство как единственный в обществе социальный институт, способный организовать необходимую для этого ресурсную базу.

Для того, чтобы определить противоречит или нет участие государства в качестве экономического агента в реализации социальной свободы личности, необходимо обратиться к структуре и диалектике интересов.

В системе интересов традиционно выделяются три основных структурных уровня. Первый из них представлен индивидуальными интересами, носителем которых выступает индивид как конкретный представитель данного общества. Индивидуальные интересы имеются у всех индивидов в силу одинаковости базовых (прежде всего биологических) потребностей. Но в то же время они и различаются по возможностям и способам их удовлетворения, так как индивиды занимают разное положение в общественной системе, в системе форм собственности и неравное положение в системе распределения общественного продукта.

Второй уровень представлен групповыми (коллективными) интересами, чьи носители – социальные группы – могут выделяться на основе различных критериев. Особенность интересов данного уровня состоит в том, что они, с одной стороны, производны от интересов индивидов, входящих в данную группу, с другой стороны, – полностью не сводимы к какой-либо сумме индивидуальных интересов. В данном случае индивид уступает часть своих второстепенных интересов в пользу приоритетного для него интереса, который совпадает с преобладающим интересом группы.

На третьем уровне находятся общественные интересы. Носителем данных интересов выступает все общество в целом, а сами они производны как от индивидуальных, так и от групповых, и, соответственно, непоглощаемы и не сводимы ни к тем, ни к другим. Поскольку общее существует и реализуется не иначе как через единичное, то общественный интерес всегда присутствует в интересе индивидуальном, так как последний выступает в той или иной мере его способом бытия (например, интересы безопасности, охраны окружающей среды, порядка и т. п.). Несмотря на это они могут выступать и как взаимоисключающие друг друга сущности, когда реализация интересов одних индивидов или их групп ограничивает или вовсе исключает реализацию интересов других. В данном случае имеет место конфликт интересов.

Поскольку общество как субъект общественных интересов уже не способно четко выражать и формулировать свои интересы, то эту функцию берет на себя государство, в противопоставлении которому и заключается смысл функционирования институтов гражданского общества. Тем самым общественный интерес приобретает форму общегосударственного, который, в свою очередь, характеризуется “мнимой всеобщностью” (К. Маркс). Дело в том, что государство интегрирует в себе множество интересов практически всех уровней, которые, будучи частными интересами, находятся между собой во взаимоисключающем состоянии.

Как единственная в обществе организация, централизованная в масштабах всей страны и способная обслужить достигнутый уровень развития обобществления производства и труда, государство выступает выразителем общественных интересов. Именно в этом качестве оно и представляет общественный сектор экономики. В этом смысле государство соотносится с обществом и противопоставляется множеству обособленных (частных) экономических агентов.

Помимо этого государство как организация, не тождественная обществу, представлено государственным аппаратом, который, являясь достаточно сложной иерархически организованной структурой, также стремится максимизировать свою функцию полезности и потому обладает своими особыми корпоративными интересами. В данном случае государственный интерес противопоставляется не только обособленным частным интересам других групп и отдельных индивидов, но также и общественным. Это означает, что оно в своем функционировании может преследовать общественные цели, когда законы его деятельности будут определяться обществом и тем самым оно будет выступать как правовое государство, как одна из общественных структур; но может проводить и свои частные, корпоративные интересы, используя для этого ресурсную базу всего общества, оказаться властью, предписывающей обществу определенный характер жизнедеятельности, то есть оказаться “над обществом”. В этой ситуации преобладание частных интересов государства ущемляет реализацию одновременно и общественных, и индивидуальных интересов как взаимополагающих друг друга сущностей.

Кроме того сам государственный аппарат, в свою очередь, представлен конкретными людьми, государственными служащими, каждый из которых, следуя принципу экономической рациональности, также стремится наиболее полно реализовать свой частный интерес. Всеобщей принцип, согласно которому каждый индивид реализует свои частные интересы через участие в функционировании той или иной организации, применительно к государству принимает форму коррупции. Она возникает вместе со становлением института государства и непременно присутствует во всех государственных формах правления.

Общегосударственная форма общественного интереса интегрирует в себе интересы множества уровней помимо собственно самих общественных интересов. Последние же в процессе формирования и проведения государственной политики на практике могут подменяться частными интересами самого государства, отдельных государственных структур, различных общественных групп и отдельных индивидов (в связи с чем и возникают “провалы” государства). Поэтому когда посредством государственной политики проводятся разного рода частные интересы, то они, соответственно, входят в конфликт с такими же частными интересами других общественных субъектов, в том числе и индивидов. Поскольку государство по отношению ко всем другим общественным субъектам обладает законным правом принуждения, то проведение им частных интересов может принимать форму произвола, существенно ущемляя все прочие интересы.

Если же государство как экономический агент реализует общественные интересы, которые всегда присутствуют в каждом из множества индивидуальных интересов, то его деятельность не только не ущемляет или исключает возможность самореализации отдельного человека, но выступает в качестве основы данной возможности, существенно расширяет ее и тем самым предстает как обязательное условие развития каждого. Именно в этом качестве государство и призвано участвовать в экономической жизни общества при функционировании экономики общественного типа.

Повышение степени участия государства в функционировании экономики связывается с общемировой тенденцией социализации собственности как постепенным естественноисторическим отрицанием частной собственности, поскольку последняя не является универсальной и имеет свои ограничения для дальнейшего социальноэкономического развития. Этим ограничением становится чрезмерная концентрация средств производства в руках немногочисленных частных субъектов, когда распределение общественного богатства по праву частной собственности на средства производства перестает обеспечивать дальнейший социально-экономический прогресс. Данный принцип распределения результатов общественного труда не способен сформировать материальную основу развития личности непосредственного производителя как обязательное условие и базис дальнейшего развития всего общества.

Означает ли это, что естественноисторическое отрицание частной собственности как центрального экономического основания гражданского общества предполагает отрицание самого гражданского общества?

В данном случае речь идет о существенном признаке гражданского общества, о выходе за рамки собственно европейской цивилизации, с которой традиционно связывается становление и функционирование гражданского общества. В этом смысле само существование государства определяет наличие противостоящей ему более или менее развитой системы общественных институтов, проводящих отличные от государственных интересы. Становление и конкретные формы функционирования данной системы будут зависеть от уровня развития самого общества и формы государственного устройства. Естественноисторическое отрицание частной собственности означает, что социально-экономическое развитие общества начинает требовать изменений частнособственнической системы распределения общественного продукта, то есть показывает, что частная собственность, исчерпывающая свой потенциал для общественного прогресса, перестает быть основой развития личности. Вместо гражданского общества образуется обобществленное человечество (К. Маркс).

В настоящее время у нас в стране проблемы становления гражданского общества приобретают актуальность в связи с практикой социально-экономических реформ, направленных на тотальное разгосударствление экономики. Исходя из приведенных характеристик гражданского общества, можно сказать, что оно уже получило законодательное, конституционное оформление своих экономических основ. Прежде всего принципиальное значение имеют закрепленные в Конституции РФ права частной собственности и государственная гарантия свободы деятельности обособленных экономических агентов. Данное положение содержится в действующей Конституции РФ в ст.8 п.2: “В Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности”; в ст.9 п.2: “Земля и другие природные ресурсы могут находиться в частной, государственной, муниципальной и иных формах собственности”; в ст.35 п.1: “Право частной собственности охраняется законом”; в ст.36 п.1: “Граждане и их объединения вправе иметь в частной собственности землю”. Свобода экономической деятельности и конкуренции как другое необходимое экономическое условие закрепляются статьей 8 п.1: “В Российской Федерации гарантируются единство экономического пространства, свободное перемещение товаров, услуг и финансовых средств, поддержка конкуренции, свобода экономической деятельности”. Свобода быть наемной рабочей силой фиксируется в ст.8 п.1 и в ст.37 п.1: “Труд свободен. Каждый имеет право свободно распоряжаться своими способностями к труду, выбирать род деятельности и профессию”. Статьей 37 п.1 гарантируется также и свободный труд как право распоряжения своими способностями к труду.

Более конкретно правовая характеристика гражданского общества раскрывается в Гражданском Кодексе РФ, в котором осуществлено юридическое закрепление основополагающих социально-экономических отношений, реализующих принципы и требования гражданского общества. Наиболее подробно определяется предпринимательство, которое по ст.2 п.1 выступает основным объектом регулирования гражданским законодательством: “Гражданское законодательство регулирует отношения между лицами, осуществляющими предпринимательскую деятельность или с их участием, исходя из того, что предпринимательской является самостоятельная, осуществляемая на свой риск деятельность, направленная на систематическое получение прибыли от пользования имуществом, продажи товаров, выполнения работ или оказания услуг лицами, зарегистрированными в этом качестве в установленном законом порядке”.

Практически вся система норм Гражданского Кодекса направлена на регламентацию совокупности сторон и аспектов предпринимательской деятельности.

Конкуренция упоминается лишь в ст.10 п.1: “Не допускается использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции, а также злоупотребление доминирующим положением на рынке”. Ее регулирование выходит за рамки Гражданского Кодекса и осуществляется посредством специального антимонопольного законодательства. Институт свободного наемного труда тоже закреплен в действующем Гражданском Кодексе, хотя более детальную регламентацию отношений в сфере наемного труда можно найти в трудовом законодательстве.

Действующий в настоящее время Гражданский Кодекс представляет собой кодекс, обслуживающий жизнедеятельность гражданского общества и проводящий в жизнь его требования и принципы, а значит сложившееся у нас в стране на текущий момент общество и по состоянию экономики, и по сформировавшейся социальной структуре можно охарактеризовать как гражданское.

На практике реальный процесс формирования экономических основ гражданского общества в России как реформирование отношений собственности испытывает влияние со стороны двух объективно действующих тенденций. Это прежде всего частная собственность как организационная основа производства. Вторая тенденция – это общемировая тенденция социализации собственности. Она свидетельствует о том, что дальнейшее социально-экономическое развитие общества происходит на основе развития общественных производительных сил и развития личности каждого работника, что требует расширения материальной базы воспроизводства каждой личности и делает необходимым изменения в частнособственнической системе распределения произведенного всем обществом продукта.

В связи с этим на первом плане проводимых сейчас реформ остается определение места и функций государства в обществе, и, в частности, в российской экономике, поскольку это имеет принципиальное значение для определения характера общества в России, где государство традиционно играет доминирующую роль во всех сферах общественной жизнедеятельности. Становление экономических институтов общества в современной России предполагает решение двух проблем: во-первых, это определение оптимальных масштабов общественного сектора (государственной собственности), и, во-вторых, выработка основных положений регулирующей деятельности государства, которые обозначили бы его место и роль в экономической системе российского общества.

Текущая государственная экономическая политика характеризуется ярко выраженной непоследовательностью. Так, например, при реформировании государственного сектора в промышленности выявилась необходимость определения перечня предприятий, производящих продукцию (товары и/или услуги), имеющую стратегическое значение для обеспечения национальной безопасности государства (в связи с чем они имеют особый правовой режим реформирования). Первый такой перечень, утвержденный 18.09.1995 г. насчитывает 1075 предприятий промышленности, второй (от 17.07.1998 г.) – 486, а третий (от 31.12.1999 г.) – уже 512, причем увеличение количества предприятий по третьему перечню произошло за счет исключенных при составлении второго (то есть в 1995 г. предприятия имели стратегическое значение, к 1998 г. они потеряли его, но через год вновь обрели). Такая противоречивость свидетельствует не только об отсутствии четких принципов государственной экономической политики, но и сильном влиянии текущей политической конъюктуры на выработку решений по насущным социально-экономическим проблемам. Сформировавшаяся в результате этого структура государственного (общественного) сектора экономики носит неоптимальный (нередко случайный) характер, что ставит проблему его дальнейшего реформирования, упирающуюся главным образом в выработку единой государственной программы развития, учитывающей кроме всего прочего и современные общемировые тенденции развития труда и производства.

По тем же причинам регулирующая деятельность государства является крайне несовершенной:

   - отсутствие норм регулирования по ряду важных аспектов (например, практически нет возможности информационного отслеживания процессов оборота результатов интеллектуальной деятельности в сфере науки и техники внутри страны, процессов передачи объектов промышленной собственности и т. д.);

   - обилие слабо систематизированных и противоречащих друг другу норм (совершенствование регулирования в данном направлении идет не по линии обеспечения логичности и целостности правового пространства, а по пути нагромождения разнообразных норм);

   - отсутствие четко определенных “правил игры”, не позволяющее говорить о единой системе правил регулирования экономической системы общества, что “создает основу для развития коррупции и использования возможностей государства одними частными лицами в ущерб другим”.

Поэтому правовое закрепление экономических основ функционирования общества требует формирования в экономике отношений, на практике реализующих принципы и требования социального развития российского общества как гарантию развития каждой человеческой личности, что предполагает прежде всего определение единой, целостной и последовательной государственной политики как важного элемента всей социальной и структурной политики государства. Эти цели в существующих условиях могут быть реализованы, если действительным сувереном станет народ и его суверенитет получит правовую реализацию.

При обсуждении проблемы соотношения прав социальных общностей и отдельного человека мы встречаемся с двумя противоположными концепциями. Одни авторы стоят на позиции безусловного приоритета отдельного индивида, самоценности и самодостаточности личности, что обычно связывается с главной парадигмой западной цивилизации - индивидуализмом. Другие защищают первенство коллективного субъекта - общества, что служит обоснованию общинности, соборности, приоритета общих интересов, и что характерно для отечественной цивилизации. В системе этих двух парадигм общество и индивид предстают как две противоположные сущности, противостояние которых не удается преодолеть ни в теории, ни в практике. В настоящее время перекос в сторону самоценности и самодостаточности отдельного индивида становится все более очевидным: все международные акты, конституции разных стран охотно провозглашают права и свободы отдельного человека и почти совсем обходят права народа и других социальных общностей.

Как общество в целом, так и различные формы социальных общностей (народы, нации, классы, трудовые коллективы), до сих пор не имеют или почти не имеют соответствующих их социальному статусу прав. Между тем войны и другие большие социальные конфликты возникают не по поводу нарушения прав отдельной личности, а из-за непризнания прав народов, наций, классов и других общностей. Достаточно напомнить, что для защиты прав русского народа (а не отдельных русских) как в самой России, так и в странах СНГ нет ни одного международного документа, не говоря уже о существующей Конституции России. В ней правам и свободам отдельного человека отведена целая глава из 48 статей, а народу одна статья, где сначала народ объявляется носителем суверенитета (неизвестно кого или чего), а затем освобождается от этой функции, поскольку там же утверждается, что "никто не может присваивать власть в Российской Федерации" (ст. 3), т. е. и сам народ не может присваивать вроде бы свою власть, источником которой он вроде бы является.

С принятием ныне действующей Конституции народы России лишились права верховного собственника. Общенародная собственность, лежащая в основе единения народа, была устранена. Не допускается существование общей собственности у самоуправляющихся трудовых коллективов, насчитывающих более 50 человек. Согласно вновь принятому Гражданскому кодексу общая собственность возникает при поступлении имущества в собственность двух или нескольких лиц, т. е. общей собственностью может быть имущество, находящееся в собственности лишь нескольких лиц.

Народ по существу лишился прав на власть, рабочие и крестьяне уже не представлены в законодательном органе России, в государственных органах. Народ не имеет возможности присваивать власть, т. е. делать ее своей. Его высшие властные функции сведены к участию или не участию в выборах и референдумах, причем достаточно 20-25% участия. Результаты референдумов, да и выборов, как это случилось с референдумом по поводу сохранения СССР, не обязательны для власти. В этих условиях народ не может быть источником власти и носителем суверенитета.

Народы по существу лишены возможности самоопределения: это право, декларируемое формально, между прочим, отрицается суверенитетом федерации на всю ее территорию и на ее государственную целостность. О каком самоопределении русского народа может быть речь, если он не имеет ни своей собственной единой государственности, ни прав единого субъекта федерации. В этом отношении он не равноправен с другими народами, выступающими самостоятельными субъектами федерации. Вряд ли можно надеяться, что Псковская или Костромская области, Москва или Санкт-Петербург, да все вместе взятые области и края, смогут представлять единые интересы русского народа, они, скорее, представляют свои собственные региональные интересы, далекие от общих интересов народа.

Не лучше обстоят дела с правами народов в международных правовых документах, особенно в их западных вариантах. Кое-что удалось сделать в области правовой защиты малых народов, национальных меньшинств. Их права как коллективных образований сводятся к двум пунктам: к праву на защиту от деятельности, угрожающей их существованию, и к праву на самобытность. Большая же часть их фиксированных прав опять-таки сводится к правам отдельных лиц, т. е. подменяется правами отдельного человека.

Что же касается больших народов, то их права, декларируемые в "Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах"(1966), "Международном пакте о гражданских и политических правах"(1966) ограничиваются: а) правом на самоопределение, в силу которого они могут свободно устанавливать свой политический статус и обеспечивать свое экономическое, социальное и культурное развитие; б) правом свободно распоряжаться своими естественными богатствами и ресурсами и не быть лишенными принадлежащих им средств существования. Очевидно, что сами народы непосредственно эти права осуществлять не могут, эта обязанность возлагается на соответствующие государства, которые, в свою очередь, это осуществляют опять-таки через права отдельного человека. Отдельный человек и здесь выходит на первое место, а народ отодвигается на второй план.

По-другому и быть не может, ибо без признания собственности народа (общей собственности) на естественные богатства, ресурсы и средства существования, подобные права и право на свое свободное экономическое, социальное и культурное развитие народ осуществить не может, лишаясь при этом и возможности установить свой политический статус.

Под отрицание за социальной общностью (народом) самостоятельного статуса и возможностей его реализации в соответствующих правах подводится теоретическое обоснование, определенная концепция (и идеология), согласно которым реальным и самодостаточным существованием обладает только индивид. Что же касается общества и общественного целого, особенно их субстанциональности, то они лишаются этих своих свойств, т. е. если, например общественная собственность лишается своего основания в действительности, то ни о каком реальном праве собственности народа (общества в целом) на свою землю, естественные богатства и ресурсы речи быть не может. Без права общей собственности народ распоряжаться своими естественными богатствами тоже не сможет. В то же время охотно признается ничем не ограниченное право индивида на свою собственность, т. е. право частной собственности, но только не право человека быть собственником общего достояния, иметь в нем свою долю для удовлетворения своих потребностей в совместных благах. Полагают, например, что если признать право каждого индивида на общественное богатство, скажем на землю как на общее достояние, то каждый в качестве собственника исключает всех других и общественная собственность становится невозможной, т. е. если всем, то никому в отдельности, а если каждому, то уже не всем. В итоге только частному лицу должна принадлежать собственность.

Конечно, если общество понимать формально логически, как общий признак, не имеющий реального существования в единичном, или в виде чего-то особенного, то всякие общие состояния лишаются объективности. Пустым всеобщим является то, что свойственно всем, но само не является реально существующим явлением, не присутствует в отдельном (Гегель).

С этой номиналистической точки зрения и общество как таковое, и народ - это лишь имена, создания головы, понятия без реальности. Этим обстоятельством, т. е. отрицанием объективного существования общего, во многом объясняется отсутствие конституционно оформленных прав народа. Признаются лишь права, относящиеся к абстрактной личности. Что же касается прав, имеющих своим основанием субстанциональные отношения, характерные для общества и социальных общностей, в том числе и народа, то они исключаются из конституций и других правовых актов. Права личности как бы поглощают права общества, имеющие своей предпосылкой иные, отличные от оснований прав личности субстанциональные отношения.

Чтобы обессмыслить понятие общенародности и лишить отдельного человека права на общенародное достояние (если всем, то никому), приводится и другой теоретический аргумент – отрицается общественная сущность личности, т. е. существование общества и общественных отношений в качестве сущности человека, отвергается его определение как совокупности общественных отношений. Ведь в науке давно признано, что общее составляет основу бытия всех единичных явлений, что оно укоренено в единичном как его сущность, что человек – существо общественное по своей сущности. Но многие наши социальные антропологи и “новые” социальные философы никак не хотят допустить применимость указанного общепринятого положения к человеку, полагая, что если признать общество образованием, в котором формируется сущность человека и в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности, то этим выводится сущность человека за пределы его личности и переносится во вне - в общество (общее), что вроде бы недопустимо. Так, например, В. С. Барулин, а еще раньше М. С. Каган, обрушиваются на определение К. Марксом сущности человека как совокупности общественных отношений, полагая, что такая трактовка расходится с мировой социально-философской мыслью и “идеально соответствовала определенному политическому режиму, именуемому “социализмом”, и подпитывалась им” . Чтобы не попасть в объятия "социалистов", В. С. Барулин отказывает обществу и общественным отношениям быть сущностью человека, полагая, что "определяющая роль человека в обществе абсолютна и принадлежит к числу его фундаментальных качеств" . Поэтому вроде бы надо не общество принять за сущность человека, а человека – за сущность общества. Если придерживаться этой позиции, то ничего другого не остается, как следовать требованиям другого режима, установленного действующей Конституцией России. Ее гарантом является не народ, который ее принимает, а Президент. Тем самым суверенитет народа подменяется суверенитетом отдельной личности.

Личность в праве, в конституции должна фигурировать со стороны своей социальной сущности, социальных, а не частных качеств: государственные функции – не что иное, как способы существования и действия социальных качеств человека, его общественной сущности. Соответственно, суверенитет государства может существовать только как суверенитет многих лиц, ибо отдельное, единичное лицо не сможет заполнить собой всю сферу существования социальной сущности личности . К. Маркс выявил непоследовательность и дуализм Гегеля, у которого народ и общество в качестве субстанции государства приобретают мистический характер (общество не рассматривается как действительная сущность действительного человека), а суверенитет государства сводится к личности государя (монарха). В результате абстрактная личность как субъект абстрактного частного права у Гегеля оказывается личностью государства в том же качестве абстрактной личности. Но в этом качестве суверенитет государя, по словам К. Маркса, может означать лишь произвол его воли (“я так хочу”, “государство – это я”). Глава государства может быть сувереном лишь постольку, поскольку в нем представлено единство народа, поскольку он сам только представитель суверенности народа, ее символ. Суверенитет народа – не производное от суверенитета главы государства, наоборот, суверенитет последнего основан на суверенитете народа. В принципе же здесь не может быть дуализма: если суверенитет существует в государе, то нельзя говорить о противоположном суверенитете на стороне народа, ибо по своему понятию суверенитет не может иметь двойного, а тем более, противоположного себе существования .

Для обоснования социального статуса и суверенитета народа необходимо, вопервых, отказаться от противопоставления общества и индивида как двух самостоятельно существующих противоположных сущностей, особенно от превращения сущности индивида в самостоятельную, противоположную обществу сущность, придания индивиду определяющей роли по отношению к обществу в качестве абсолютного и фундаментального определения назначения отдельного человека. Общество и индивид не составляют двух противоположных сущностей, они различные, противоречивые стороны одной и той же сущности - общества людей, человеческого общества. К этому и сводится теоретическое решение вопроса. Что же касается их противопоставления как двух противоположных сущностей, то раз последние не могут быть одинаково действительными, т. е. дуализма сущности общества быть не может. Поэтому не могут быть истинными ни абсолютизация самодостаточности личности, ни превращение общества в существо вне людей. Индивид и общество как две стороны одной и той же сущности находят в последней свое определение согласно требованиям к такого рода понятиям, т. е. общество и есть то общее, которое образует сущность и является основанием существования как своих частей, так и себя как целого.

В этом отношении можно сослаться на авторитет Гегеля по решению им другого вопроса – вопроса о соотношении принципа особого лица и принципа всеобщего в гражданском обществе. Если настаивать на том, что каждый для себя есть цель, а все остальное для него ничто, то эта цель без соотношения индивида с другими лицами как средствами не достижима. Отдельный человек вынужден вступать в отношения с другими и тем самым связывает себя с условиями всеобщности, которая становится почвой опосредования деятельности всех особых лиц. В результате особенное лицо получает право на развитие всех своих сторон, а общество (всеобщее) – право выступать основанием и необходимой формой существования особенного .

Важно, во-вторых, не сводить общество и социальные общности к сумме, к множеству составляющих их индивидов. Именно такое понимание общества (народа) служит основанием для отрицания за общностями (народами) специфических общих, коллективных прав и для редукции прав народа к правам человека. Права той или иной социальной общности (народа) возникают не из суммы прав составляющих ее единиц и не из их одинаковости для всех индивидов, а из различенности, социально-генетической связи особенных лиц, из их принадлежности к единой субстанции, имеющей особую форму своего реального существования. На этой основе только и могут возникнуть права той или иной социальной общности, народа.

Такое решение вопроса в теории позволяет предположить и обосновать программу по выработке и реализации “Всеобщей декларации прав народов”, аналогичной “Всеобщей декларации прав человека”. В качестве критерия ее разработки и эффективности можно было бы принять:

а) в какой мере признается право народа (нации) владеть, пользоваться и распоряжаться своими естественными богатствами и ресурсами, т. е. право собственности народа на землю, право верховного собственника земли, на которой он проживает;

б) до какого уровня допускается самоопределение народа и самоопределение нации, и какие ограничения допустимы в установлении народом (нацией) своего экономического, социального и политического статуса, развития своей культуры;

в) имеет ли народ способы непосредственного осуществления своего назначения как источника и основания государственной власти кроме участия в выборах и референдумах, является ли суверенитет народа единственным принципом, гарантирующим ему все права и свободы или же возможны ограничения этого суверенитета;

г) возможен ли самостоятельный статус общечеловеческих (всечеловеческих) образований, имеет ли право на существование всемирное правительство и может ли человечество в целом служить для него основанием и источником его власти.

Можно ли надеяться, что разработанная с учетом этих критериев Всемирная декларация прав народов будет принята? Вряд ли западные страны на это пойдут. Они не откажутся от сведения прав народа к правам человека, а последних - к правам частного лица, частного собственника.

Другое дело – страны Востока. Им такая перспектива более подходит, и есть уже соответствующий опыт – это принятые ''Алжирская всеобщая декларация прав народов"(1976), "Делийская декларация человеческих прав индивидов и народов" (1988). Россия с ее многочисленными народами должна максимально поддерживать такую программу и активно участвовать в ее осуществлении. Следует иметь в виду, что первым конституционным актом, принятым III Всероссийским Съездом Советов в январе 1918 г. была «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа», которая вошла в Конституцию Российской Социалистической Федеративной Советской Республики в виде ее первого раздела. Согласно этой Конституции народ приобрел право собственности на землю, которая была объявлена общенародным достоянием. Национальным достоянием стали леса, недра, воды на территории России. Было признано равноправие народов и их право на самоопределение, вплоть до образования независимого государства. Вся власть передавалась трудящимся массам, рабочему населению, объединенному в Советах.

В последующих Конституциях СССР все эти права народов в основном сохранились, и лишь в действующей ныне Конституции они оказались урезанными. При разработке новой Конституции необходимо не только восстановить правовой статус народа, но и серьезно его расширить и развить, особенно в части его практической реализации. С этих позиций должны оцениваться и предлагаемые проекты.

Общепризнанно, что Конституция 1993 г. абсолютизирует права отдельного лица, в том числе президента, в ущерб правам народа. Она начинается с утверждения прав отдельного индивида (ст. 2), которым затем отводится целая глава (гл. 2), состоящая из 47 статей (ст. 17 – 64). Что же касается прав народа, то они умещаются в одной статье (ст. 3), расположенной после статьи о правах отдельного человека и состоящей всего из 4-х пунктов.

Новая Конституция, как нам представляется, должна начинаться с констатации ее основы – народовластия, с того, что Российская Федерация является общим народным государством, выражающим волю всех входящих в нее народов. Вслед за этим должна фиксироваться в общей форме сущность народовластия: а) суверенитет народа в государстве; б) принадлежность высшей власти народу; в) основные способы осуществления народом власти. Это значит, что народ должен выступать не просто источником власти и носителем суверенитета, а тем субъектом, который присваивает себе власть, т. е. признать, что власть никем, кроме как народом, не может быть присвоена, что сувереном в государстве является народ, а не президент или глава государства.

Эти общие положения, составляющие основу конституционного строя общества, подлежат раскрытию в специальных статьях, предшествующих изложению обязанности государства по защите прав отдельного человека. Подчеркивание приоритета прав народа, а не отдельного индивида, соответствует не только коллективистским традициям народа, но и логике права – тому, что общее, субстанциональное составляет исходную основу права, в том числе и прав отдельного человека. Только в обществе, в составе народа возможно свободное и полное развитие отдельной личности, реализация ее прав. По этой причине нельзя принять суждение о том, что государство исходит из приоритета прав человека при осуществлении социальной и национальной политики. Оно должно исходить из прав народа.

Важно определить статус народа как субъекта конституционной власти, а также те формы, в которых выражается этот статус. Здесь необходимо указать на то, что народ принимает, изменяет и отменяет Конституцию, для осуществления своей власти организуется в общественные объединения, политические партии, в трудовые, потребительские и иные коллективы, т. е. признать эти объединения в качестве конкретных коллективных субъектов власти.

Нуждается в значительном расширении круг способов прямого воздействия народа на власть и непосредственного осуществления своей суверенной власти. Кроме участия населения в референдумах и выборах важно предусмотреть последствия его неучастия для судеб власти и решения наиболее важных вопросов общественной жизни. Если, например, более 1/3 граждан не принимает участия в референдуме по изменению общественного строя или приватизации государственной собственности, то его результаты не признаются действительными. То же самое относится и к неявке большинства граждан при проведении второго тура выборов или других подобных мероприятий.

Участия в референдумах и выборах явно недостаточно для непосредственного осуществления народом своей власти. Следует признать необходимость коллективной народной законодательной инициативы и коллективного обращения по поводу деятельности государственных органов, организации петиций и манифестаций, забастовок и других массовых выступлений. Представляются нужными и более серьезные способы осуществления народом своей власти, в частности, акты гражданского неповиновения, политические стачки, применение силы против тирании и угнетения, что в неявном виде предусмотрено во “Всеобщей декларации прав человека” в качестве последнего средства воздействия на власть, не говоря уже о признанном в Конституции США праве народа на восстание.

Что касается опосредованных представительными органами форм осуществления власти народом, то в этой области народ выработал наиболее соответствующие его воле Советы, которые по существу и по названию должны быть народными. Они могут быть Советами народных депутатов всех уровней, муниципальными (местными) Советами, Советами трудовых и иных коллективов, общественных объединений и т. д.

Местные Советы народных депутатов (сельские, поселковые, районные, городские) не должны быть лишены властных функций, принадлежащих народу. Здесь речь может идти о том, чтобы местные Советы как органы общественного самоуправления возложили на себя как можно больше функций, выполняемых ранее сугубо государственными исполнительными органами. Вывод органов местного самоуправления из системы органов государственной власти оставляет местную исполнительную власть без соответствующей представительной основы и тем самым урезает права народа как субъекта и источника местной власти.

Нельзя ограничиваться общими положениями о власти народа без специальной главы о правах народа, предшествующей главе (разделу) о правах, свободах и обязанностях человека и гражданина. Из прав, принадлежащих народу должны быть обозначены прежде всего общепризнанные права, касающиеся равенства и самоопределения народов, т. е. признать, что все народы имеют право на самоопределение, и в силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус и свободно обеспечивают свое экономическое, социальное и культурное развитие. В соответствии с нормами международного права и принятыми на этот счет международными документами фиксируются права малочисленных народов и национальных меньшинств – их права на защиту от деятельности, угрожающей их существованию, права на самобытность, сохранение родного языка и культуры.

Согласно международным пактам должно определяться право народов “свободно распоряжаться своими естественными богатствами и ресурсами” и не оказаться лишенными принадлежащих им средств существования. Представляется важным, чтобы землю и природные ресурсы в их естественном состоянии признать народной собственностью, и не ограничиваться указанием на то, что они составляют основу жизнедеятельности народов (ст. 9 Конституции 1993г.) Без права собственности на землю и природные ресурсы народ не сможет установить не только свой политический статус, но и распоряжаться своими естественными богатствами и ресурсами и, следовательно, может оказаться лишенным средств существования. Без народной собственности на землю и основные средства производства не может обеспечиваться народовластие, без этого все записи о народе как носителе суверенитета, источнике власти остаются пустой фразой, не будут иметь не только прямого действия, но и какой-либо маломальской практической реализации.

Серьезным конституционным установлением должно стать запрещение эксплуатации народа народом, недопущение экономических и иных соглашений, которые ухудшают экономическое и социальное положение народа, не отвечают принципам взаимной и одинаковой выгоды. Не допускается какая-либо дискриминация народа по национальной, расовой, религиозной, языковой или иной другой принадлежности. Ни один народ не может содержать в рабстве представителей другого народа, вести торговлю людьми. Уже пора предусмотреть право народов на безопасную жизнь, в том числе на жизнь без войн, которые возникают в результате нарушения прав народов. В свое время Япония создала серьезный прецедент: в Конституции 1946г. было записано, что японский народ отказывается от войны как суверенного права нации. Последующие попытки сделать это положение общепризнанным в международном масштабе успеха не имели. В этой связи серьезным делом было бы возведение права народа отказаться от войны в ранг общепризнанного международного права. В противном случае народы остаются без права на безопасность.

 

§ 2. Обобществление труда и социализация человека

Труду, служащему предпосылкой и постоянной основой соединения людей в общество, ныне стали приписывать противоположную роль – функцию разъединения людей, их индивидуализации. Полагают, что постэкономическое общество, переходя от труда к творчеству, базируется исключительно на индивидуализированной деятельности, осуществит де-социализацию жизни. «В той же степени, в какой процесс становления и прогрессивного развития стоимостных оценок и отношений был идентичен процессу становления и развития общественного производства и протекал параллельно с процессом социализации производителей, - пишут О. Н. Антипина и В. Л. Иноземцев, - деструкция этих отношений обусловлена прежде всего индивидуализацией человека в его качестве как производителя так и потребителя, имманентно присущей нашей эпохе. Та революция, которую многие ожидали как социальную революцию, проявляется как революция десоциализации, затрагивающей все стороны жизни людей» .

Здесь названные авторы повторяют высказывания, появившиеся в западной литературе: «трудовые процессы обретают все более индивидуальный характер, происходит фрагментация деятельности в зависимости от производственных задач с ее последующей реинтеграцией для получения конечного результата» . Соответственно, «труд … теряет свою коллективную самобытность, становится все более индивидуализированным с точки зрения возможностей работников, условий труда, заинтересованности в нем и перспектив на будущее» .

В данном случае, с одной стороны, все более углубляющаяся специализация технических функций труда преподносится как отрицание на этой основе совершающегося обобществления труда, с другой – на труд переносится индивидуализм буржуазного общества, а само будущее общество предстает как скопление людей на вокзале, или, в лучшем случае, на барахолке, не знающих друг друга и безразличных друг другу.

Теоретическим основанием для такой индивидуализации труда обычно берется субъективизация его результатов как полезностей, оцениваемых исключительно субъектом. Такого рода субъективные оценки вроде бы ведут к устранению общественного характера затрат и их сводимости к абстрактному среднему труду. Как издержки труда, так и полезности, по мнению названных выше отечественных авторов, «утрачивают свой универсальный общественный характер, становятся индивидуальными потребностями и издержками» .

В действительности, общество никогда не откажется от измерения затрат труда временем. Даже тогда, когда меновая стоимость будет устранена, рабочее время остается созидающей субстанцией богатства и мерой издержек, требующихся для его производства. По уничтожении капиталистического способа производства, писал К. Маркс, определение стоимости остается господствующим в том смысле, что регулирование рабочего времени и распределение общественного труда между различными группами общественного производства, наконец, охватывающая все это бухгалтерия становятся важнее, чем когда бы то ни было .

В качестве аргументов против обобществления труда и соизмеримости его затрат обычно используется нерешенность (или не умение решить) задачи соизмерения потребительных стоимостей на объективной (трудовой) основе. Приходится обращаться к субъективным оценкам, людским предпочтениям, имеющим чисто индивидуальный характер. Оценки результатов труда как субъективных полезностей затем переносятся на труд, а его естественно-историческая, качественная, дифференциация преподносится как его индивидуализация, как результат чисто субъективного выбора формы деятельности.

Для этих целей обычно ссылаются на особенности труда по созданию знаний, информации, которые, якобы, призваны заменить обычный жизнеобеспечивающий труд. Производство знаний, научный труд представляются настолько индивидуализированными и субъективизированными, что уже вроде «никто не может воспроизвести созданное человеком знание» .

Автор последних строк почти дословно повторяет тезис М. Штирнера о том, что в отличие от обычных (человеческих) работ есть работы единственного, которые «никто не может выполнить за тебя… Это – работы единственного индивида, и их может выполнить только тот единственный, между тем как первые следует назвать человеческими работами… Нельзя установить общего тарифа для оплаты Моей единственности, как это можно сделать для тех работ, которые Я выполняю в качестве человека. Только для этих последних работ может быть установлен тариф» .

Провозглашая единственность научного и художественного труда, М. Штирнер отделял человеческие работы от работы единственного индивида, подгоняя, как и современные аппологенты индивидуального труда, первые под стоимость (тариф), а вторые – под индивидуальную оплату, иногда очень высокую, за единственность.

У В. Л. Иноземцева получается то же самое: постэкономическое общество знает только индивидуализированный умственный труд, который не укладывается ни в какие общественные мерки, теряя всякий общественный характер, становится достоянием единственной в своем роде личности.

Между тем умственный труд, как и всякий другой, подчиняется общим законам труда, в частности, закону обобществления: развитие культуры, образования, науки не может происходить без воспроизводства полученных в них ранее результатов, в том числе новых. К. Маркс и Ф. Энгельс, возражая М. Штирнеру, в свое время отмечали, что не сам Моцарт, а другой композитор сочинил большую часть моцартовского «Реквиума» и довел его до конца, что Рафаэль «выполнил» сам лишь ничтожную долю своих фресок . Известно также, что на А. Дюма, оставившего 647 произведений (более шестисот томов) работал целый штат профессиональных литераторов.

Что касается научного труда, то воспроизводимость его результатов и его характер как всеобщего труда не подлежат никакому сомнению. Ученый всегда опирается на результаты предшественников и достижения современников. Он не может из самого себя черпать знания и на основе лишь собственного опыта развивать науку.

То же самое можно сказать об образовании. Образованными, по свидетельству Гегеля, можно считать в первую очередь тех людей, которые способны делать все то, что делают другие, не подчеркивая свою единственность, тогда как у людей необразованных бросается в глаза именно их частность, поскольку их поведение не следует всеобщим свойствам вещей. Соответственно, истинное образование есть сглаживание особенности, необходимое для того, чтобы она вела себя согласно природе вещей. Оно предполагает тяжкий труд, направленный на преодоление голой субъективности, посредством этого труда субъект обретает в себе объективность . Если обособленный труд и может создавать отдельные ценности, то ни общественного богатства, ни общей культуры он создавать не может.

Кооперативная организация научного труда, необходимого в современный период, является необходимым условием научной деятельности. Причем кооперативным здесь выступает как непосредственно совместный труд ученых, так и труд всего научного сообщества. «Всеобщим трудом, - писал К. Маркс, - является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение. Он обуславливается частью кооперацией современников, частью использованием труда предшественников» .

Из сказанного следует, что аргументы, приводимые для отрицания общественного характера труда, его социализации не имеют сколько-нибудь серьезного основания. Они испирированы чисто идеологическими мотивами – стремлением сохранить навечно индивидуальную частную собственность, а вместе с ней и частные формы деятельности. Прикрывают же эти мотивы ссылками на специализацию труда, которая не только не отрицает необходимости его обобществления, но и требует его.

На самом деле именно частная собственность вызывает отчуждение труда, а вместе с этим отчуждением и десоциализацию человеческой сущности. Непосредственным следствием отчуждения труда, т. е. отчуждения человека от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, выступает отчуждение его общественной (родовой) человеческой сущности. Это, по словам К. Маркса, ведет к отчуждению человека от человека: «положение о том, что от человека отчуждена его родовая сущность, означает, что один человек отчужден от другого и каждый из них отчужден от человеческой сущности» . Поэтому устранение частной собственности и отчуждения труда становятся условием преодоления индивидуализма и восстановления общественной сущности человека как совокупности отношений людей друг к другу как общественных существ, что несовместимо с основными принципами гражданского общества.

Отсюда отрицательное отношение к гражданскому обществу как у К. Маркса, так и у Гегеля. С одной стороны, писал Гегель, погоня за удовлетворением особых потребностей, субъективных желаний и произвола разрушает личность; с другой – делает ее жизнь случайной. «В этих противоположностях и их переплетениях гражданское общество представляет собой зрелище как излишества, так и нищеты и общего обоим физического и нравственного упадка» .

В этой связи К. Марксом был выставлен тезис о том, что гражданское общество после устранения частной собственности уступит место человеческому обществу, или обобществившемуся человечеству.

Что же понимал К. Маркс под человеческим обществом в противоположность гражданскому?

В своих ранних произведениях К. Маркс имел в виду общество, в котором прежде всего реализуется социальная сущность человека как совокупности всех общественных отношений. Эта социальность предполагает преодоление антропологического подхода к человеку, т. е. преодоление старого материализма, сводящего сущность человека к природным связям изолированных индивидов. По Марксу, необходимо исходить не из абстрактного человеческого индивида, что было присуще антропологическому методу Л. Фейербаха, а из определенного общественного характера человека, обусловленного определенной исторической формой общества.

Человеческое общество, в отличие от гражданского, базируется на общественной собственности, которая, в свою очередь, своим основанием вместо порожденной частной собственностью отчужденности труда имеет, обобществленный труд. Такое общество К. Маркс называл гуманистическим, видя в нем «как положительное упразднение частной собственности – этого самоотчуждения человека – и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому, как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека и самому себе как человеку общественному, т. е. человечному…» В нем произойдет «действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом» .

В этом обществе деятельность и пользование ее плодами, как по своему содержанию, так и по способу существования носят общественный характер, причем не только в форме непосредственно коллективной деятельности. Даже тогда, писал К. Маркс, когда человек занимается научной деятельностью, которую он может осуществлять и без непосредственного общения с другими, он занят общественной деятельностью. Ему не только дан, в качестве общественного продукта, материал его деятельности, в том числе язык, на котором работает ученый, но и его собственное бытие как общественная деятельность .

Общество, названное К. Марксом, человеческим, отличается от гражданского прежде всего тем, что индивидуализации человека, его индивидуализму противопоставляется обобществление (социализация) его сущности. Всякое проявление жизни человека здесь, по словам К. Маркса, даже если она не выступает непосредственно в форме коллективной, совершаемой совместно с другими, является проявлением и утверждением общественной жизни. Индивид непосредственно приобретает качество общественного существа , всеобщей формой существования которого является труд, причем, в первую очередь, созидание орудий производства, с помощью которых совершается обмен веществ между человеком и природой.

По-иному выглядит человек в трактовке некоторых современных социальных и культурных антропологов. Он у них подогнан под члена гражданского, т. е. буржуазного, а не человеческого общества.

Прежде всего в этом вопросе приходится встречаться с отрицанием сколько-нибудь серьезного значения для антропологии (социальной и еще более — культурной) определения сущности общества и человека как совокупности общественных отношений. Социальные антропологи не хотят связывать социальную сущность человека с общественными отношениями под тем предлогом, что в системе этих отношений нет места для индивидуальности и все общее, принадлежащее обществу как системе в ее целостности, не может принадлежать отдельному человеку . Их рассуждения таковы: общество как система обладает свойствами (системными качествами), которых нет ни у каждого его компонента в отдельности, ни у их суммы, т. е. они возникают не из отдельных и особенных составляющих общества, а только из их связанности в целое, из надындивидуальных, деперсонифицированных общественных связей и отношений. Поэтому, мол, методами социологии, особенно материалистическим пониманием общества как учением об «односторонней» детерминации человека обществом, социальность человека в антропологии и не раскрыть, и не обосновать. И вообще, в рамках исторического материализма теорию целостности человека реализовать невозможно.

Какое же понимание общества (социальной системы) устраивает сторонников указанного подхода? Им, оказывается, выступает давно уже преодоленное представление об обществе как совокупности отдельных людей, множества относительно автономных, относительно самостоятельных индивидуумов. В этом контексте человек якобы приобретает личностность, индивидуальное бытие, а его деятельность не рассматривается в контексте общества как безличной субстанции. Наоборот, только в сфере индивидуального создается имманентная человеку субъективная структура, что открывает широкую перспективу для развития социальной антропологии.

Верны ли обвинения в адрес социологии, в частности исторического материализма, относительно того, что в ее трактовке общества не остается места индивидууму и индивидуальному? Нет, такие претензии не состоятельны. К. Маркс, конечно, не отвечает за современных толкователей природы системных качеств, но у него был случай специально высказаться против понимания П. Прудоном общества как особого существа, стоящего над составляющими его лицами и имеющего свои особые законы, безразличные к этим лицам. В анализе системы «человек-общество» К. Маркс придерживался диалектического понимания отношения общего (общества) к единичному (индивиду). Он полагал, что существование общества реально лишь в форме существования особенных индивидов. Не персонифицируясь в особенных лицах, общество будет выглядеть пустой абстракцией. Общественные отношения, по его мнению, можно только мыслить, если их хотят фиксировать в отличие от тех субъектов, которые находятся между собой в этих отношениях .

Что же касается наиболее подходящего для современных социальных антропологов толкования общества как «множества относительно автономных индивидуумов», то в нем по сути отвергается социальная сущность человека, на нет сводится значение общества (общего) для понимания индивида, поскольку не принимается во внимание реальность общества (общего). Ведь в данном случае общим для каждого из множества относительно автономных индивидов может быть лишь тот или иной родовой признак, т. е. тождественность людей по этому признаку. Рассмотрение же общества с точки зрения этого общего (общечеловеческого) признака как раз и упускает из виду различия людей, специфическую черту каждого, ибо общество (общее), образуемое по этому признаку, не будет знать никакой разницы между рабочими и капиталистами, католиками и мусульманами и т. д., поскольку все они — люди. Вот почему недостаточно сказать, что общество состоит из индивидов, людей. Люди как люди, как одинаковые существа не нуждаются в обществе. В обществе же, определяемом как совокупность (сумма) отношений и связей, человек получает свое «лицо». Люди, вступая в отношения друг с другом, тем самым выявляют свои различия, особенности, индивидуальность. Последние существуют только в обществе и посредством общества . Вот почему желание угодить антропологам, определяя общество как «множество относительно автономных индивидов», оборачивается отрицанием человеческой индивидуальности и восстановлением, вопреки первоначальным намерениям авторов, критикуемой ими надындивидуальной, деперсонифицированной системы социального бытия и, следовательно, традиционного антропологического метода, не знающего социальных различий людей, классов.

В этом случае социальным антропологам приходится соглашаться с представителями структурно-функционального, системного анализа, которые существенно умаляют роль общества и социальной системы как средств познания индивида. У Т. Парсонса социальная система и система личности представлены как однопорядковые подсистемы. Личность выносится за пределы социальной системы и фигурирует лишь как часть среды, окружающей общество. Личность отсутствует и в составе структурных компонентов общества, к которым отнесены лишь нормы, ценности, коллективы и роли. Н. Луман отказывает индивиду в праве быть элементом, составляющим общество, считает эпистемологическим предубеждением суждения о том, что общество состоит из людей или из общественных отношений. Оперативная закрытость общества, по его мнению, исключает людей из общественной системы. Он призывает гуманистов не обижаться на это, ибо личность в его теории общества совсем не отбрасывается, а лишь помещается в окружающую его общество среду. Такое понятие общества исходит из полного разделения индивидуума и общества. Соответственно, как полагает Н. Луман, социология не может принять трактовку индивидуума как части общества, и лишь на основе их разделенности можно серьезно рассматривать личность .

Источник подобных суждений — в непреодоленности дуализма в решении вопросов о соотношении общего и единичного, общества и индивида, социологического и антропологического методов. Через этот дуализм, как известно, не смог перешагнуть даже Гегель, поскольку общее и единичное у него в конечном счете выступают как две противополжные сущности: общее как особая духовная сущность (идея) противостоит единичному, которое из-за своей конечности никогда не сможет подняться до истинной всеобщности. У Гегеля общее — принадлежность абсолютной идеи, обладает самостоятельным от единичного существованием только мистически воплощается в единичном, эмпирически и конечно существующем. В вопросах соотношения общества и человека действительным субъектом, по Гегелю, становится мистическая субстанция, а реальный субъект предстает как нечто, как инобытие и момент этой субстанции. Дуализм здесь проявляется как раз в том, что Гегель не рассматривает всеобщее как действительную сущность действительного человека, т. е. существующего, определенного, конечного. Другими словами, действительное существо он не считает подлинным субъектом общества.

Исторический материализм в лице К. Маркса, а не его истолкователей из числа неокантианцев, всегда настаивал на приоритете действительного человека, на том, что именно он составляет базис общества (носитель общего), является его творцом (субъектом истории), его исходным пунктом и т. д. К. Маркс не мог согласиться с Гегелем и тем более с Прудоном в том, что человек (единичное) есть лишь превращенная форма некой духовной субстанции, некого общего, стоящего над действительными индивидами. На самом деле, общество (общее), по К. Марксу, образует свойство, сущность действительного субъекта, и именно индивид есть подлинный субъект всеобщего и бесконечного. Поэтому общественная история людей есть всегда лишь история их индивидуального развития, а свободное развитие каждого — условие такого же развития всех. Общественные отношения, посредством которых происходит это развитие, относятся к индивидуальности людей, а не являются чем-то внешним для них. Общество (общее) есть не некая абстрактно-всеобщая сила, противостоящая отдельному индивиду, а его творение. Оно является сущностью каждого отдельного индивида, его собственной деятельностью, его жизнью. С этой точки зрения человек всегда остается субъектом создаваемых им социальных форм своего существования — семьи, государства, гражданского общества и т. д., которые выступают как общие для всех людей.

Итак, преодоление дуализма общего и единичного сводится к следующему:

общество и индивид не есть две противоположные сущности. Если одна их них, скажем, общество, преподносится как некая особая над индивидами (надындивидуальная, деперсонифицированная) сущность, то она теряет свою действительность (необходимость), свою истинность, свое оправдание. И, наоборот, если другая сущность — индивид — лишается свойства быть носителем общего, субъектом общества, не доводится до уровня всеобщности, то и он не будет действительной, истинной личностью. Общество и индивид по необходимости образуют две различные, противоречивые стороны одной и той же сущности. Сущность у общества и индивида одна, она и составляет основание для них обоих, для их различия и единства, выступает единством различия и единства, и одновременно различием единства и различия.

Такое решение вопроса о соотношении человека и общества, т. е. преодоление дуализма общего и единичного, предполагает соблюдение двух исходных правил метода познания социальной сущности человека. Первое из них — это рассмотрение человека (индивида) в качестве отправного пункта анализа общества и его базиса. Ни обществу в целом, ни социальной группе не следует приписывать самостоятельное, независимое от составляющих их личностей существование. Действительным субъектом общества и всех социальных образований остается человек, индивид. В той мере, в какой социология при анализе общества исходит из реального человека (а не из социального действия или отношения взаимодействия и т. п.), она принимает антропологический метод, делая его и своим методом. Социология не может не согласиться с социальной антропологией в том случае, когда последняя стремится наполнить себя специфическим содержанием на пути движения познания от человека как субъекта к обществу, к объективизированным формам социального бытия. Нужно лишь дополнить эту мысль: отдельный человек приобретет мощь, станет человеком с большой буквы, если будет возведен на уровень всеобщности, т. е. если его индивидуальная сущность станет одновременно и его общественной сущностью, совокупностью всех общественных связей и отношений. Лишь когда индивидуальный человек в своей эмпирической жизни, в своем индивидуальном труде, в своих индивидуальных отношениях станет родовым (общественным) существом, будет действовать по меркам любого вида, освоит свои собственные силы как общественные, тогда совершится человеческая эмансипация . Очевидно, что такое понимание проблемы не имеет ничего общего с приписываемой К. Марксу мыслью об однолинейной детерминированности человека социальной средой, системой общественных отношений, о безоговорочном приоритете общества над личностью, о вторичности человека по отношению к объективным, деперсонифицированным, надличностным структурам. Приходится лишь сожалеть, что авторы подобных суждений не подтверждают их ссылками на работы самого К. Маркса, ограничиваются «безличностными» обвинениями в адрес исторического материализма, полагая, видимо, что антропологический метод не учитывается социологическим методом материализма.

Не следует забывать о втором требовании метода исследования социальной сущности человека: исходя из действительного человека как субъекта общества, следует раскрывать сущность человека через социальные формы его существования. Здесь дуализм сущности снимается другим способом — путем превращения общего (общественного) в свойства единичного (индивида), т. е. общественная сущность становится сущностью индивида. Имеется в виду не только возвышение и превращение индивидуального в общественное, но и, наоборот, общественного — в индивидуальное, т. е. не только измерение общества с точки зрения человека (человек — мера всех вещей), но и измерение человека общественной меркой. Необходимо, чтобы общее «снизошло» до единичного, реализовалось в нем, стало его свойством. К анализу единичного с точки зрения общего и сводится основная задача теоретического анализа всеобщего .

Исторически общество в лице «верхов» монополизировало родовую (общественную) сущность человека в форме максимального развития представителей «верхов» в ущерб «низам», оставляя последним область частного, знание единичного, отдельного. Отсюда— недоверие ко всем, кто имеет дело с общим, у кого высокое развитие индивидуальности происходит за счет принесения в жертву индивидуального развития большинства человеческих индивидов. Чисто теоретический дуализм общего и единичного оказывается практическим дуализмом общества и индивида. Можно надеяться, что общество, в конце концов, разрушит этот антагонизм, раздвоение на противоположные сущности единой родовой сущности человека, и развитие общества совпадет с развитием каждого отдельного индивида.

 

§ 3. Ассоциированный труд и очеловечивание общества.

Чтобы общество из гражданского превратилось в человеческое, необходимо еще одно условие – нужно, чтобы развитие каждого предполагало развитие всех. В этом пункте очеловеченное общество тоже противостоит гражданскому. Лучшее, что может дать гражданское общество – это развитие отдельных индивидов, идеал которого был выражен М. Штирнером в образе «единственного и его собственности».

Обобществление труда в рамках частной собственности и отношений меновой стоимости еще не приводит к очеловечиванию всего общества. В этих условиях свои социообразующие функции труд осуществляет не непосредственно, а косвенно. Их берет на себя обмен его стоимостных результатов, что с самого начала ограничивает социальные связи людей. Люди оказываются соединенными в одно общество, становятся зависимыми друг от друга только как носители меновых стоимостей, т. е. не прямо посредством самого обобществленного труда, а через отношения стоимостного обмена. В результате общественная связь людей предстает как зависимость безразличных друг к другу индивидов – носителей исключительно частного интереса, каждый из которых противостоит интересам других индивидов.

Кроме того, здесь как общественный характер труда, так и общественная (стоимостная) форма его продукта выступают как нечто чуждое самим индивидам, как нечто вещное: не как отношение людей друг к другу, а как их подчинение отношениям, существующим независимо от их воли и возникающим из столкновения безразличных индивидов друг с другом. В меновой стоимости общественное отношение лиц превращается в общественное отношение товаров, (вещей) и представляется людям как нечто чуждое, от них независимая потусторонняя сущность . Подчиненность этих отношений общественному разуму и контролю отсутствует. В итоге отчужденность общественного труда, вызванная отношениями частной собственности, самым непосредственным образом препятствует очеловечению общества, его гуманизации.

С точки зрения степени очеловеченности общественных отношений людей, общество, согласно обобщениям К. Маркса, может приобретать три формы или стадии: а) первоначально – это отношения личной зависимости; б) затем отношения личной независимости, основанные на вещной зависимости; в) и, наконец, отношения, базирующиеся на свободной индивидуальности, предполагающей универсальное развитие индивидов и превращение коллективных, общественных производительных сил их труда в их общественное достаяние .

Третья форма, будучи характерным признаком гуманистического общества, возникает из процессов обобществленного труда, но из труда, обобществленного непосредственно, т. е. когда еще до обмена деятельностями люди работают на общий результат, принадлежащий всем и каждому. Это – общество людей, ассоциированных на основе совместного владения средствами производства и совместного контроля над ними, что позволяет труду заранее приобрести коллективный характер, делает его продукт тоже общим, коллективным.

В противоположность гражданскому обществу, в котором взаимная личная независимость и безразличие людей по отношению друг к другу еще не создют условий для действительной социальной жизни, новая ассоциация предполагает действительную общность и всеобщность социальной жизни и социальных отношений. Она не отрицает индивидуальность и свободу личности, наоборот, делает их достоянием каждого. Более того, эта новая социальная общность, преодолевая капиталистическую частную собственность, в то же время восстанавливает индивидуальную трудовую собственность, основанную на кооперации и общем владении землей и произведенными самим трудом средствами производства (К. Маркс).

Здесь общество социализируется через максимальное развитие каждого, в то время как в обществе, основанном на частной собственности, неизбежна ограниченность каждого не только из-за однообразности самих меновых связей, но и из-за подчиненности этим связям как вещным и внешним по отношению к индивидам отношениям. В последнем случае только кажется, будто индивиды независимы и свободно сталкиваются друг с другом в рамках этой свободы. Это – иллюзия, таковыми они являются лишь по видимости, поскольку не берется в расчет их полнейшая зависимость от стихийно складывающихся производственных отношений. Конечно, отдельное лицо может случайно освободиться от подчинения этим внешним отношениям, но этого не может добиться «масса закабаленных ими людей, ибо существование такой массы выражает подчинение, и притом неизбежное подчинение индивидов этим отношениям» . Соответственно, свободная самоорганизация людей в общество возможна лишь на основе их контроля над своими общественными отношениями. Этого может дать только новое,

т. е. человеческое общество, являющееся продуктом ассоциации, распределяющей труд своих членов и подчиняющей общественное производство индивидам, которые управляли бы им как своим общим достоянием.

Гражданское общество, сколько бы ни приписывали ему свойств самоорганизованности, стабильности, солидарности и т. п., не способно освободиться от стихии рыночных экономических процессов. Поэтому, предупреждал К. Маркс, не может быть ничего ошибочнее и нелепее, нежели на основе меновой стоимости и денег предполагать контроль индивидов над своим производством и своими общественными отношениями .

О какой стабильности и солидарности гражданского общества в современной России может идти речь, если за 1990 – 2000 гг. строительства этого общества общая преступность выросла в 3 раза. Только в 2001 году зарегистрировано свыше 3 миллионов преступлений, совершено 32 тысячи убийств, около 25 тысяч тяжких телесных повреждений, более 30 тысяч человек пропали без вести, каждый четвертый мужчина имеет судимость. В настоящее время обитателями «социального дна» является 14 млн. человек: 4 млн. бомжей, 3 млн. нищих, 4 млн. беспризорных детей, 3 млн. уличных проституток. «Разве мыслимо достичь в обществе согласия, примирения, - пишет декан социологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, профессор В. И. Добреньков, - если идет жестокая борьба за передел собственности, когда не брезгуют ничем – подкуп, шантаж, заказные убийства. Всюду царит насилие и беззаконие. Общество разбалансированно, полностью разрушены духовные основы нации, традиционные представления о добре и зле… Россия медленно сползает в пучину зла, нравственно деградирует и превращается в уникальную по своим масштабам и глубине криминальную страну» . Профессор Добреньков уверен, что тот путь развития, на который встала Россия, исторически бесперспективен и грозит для нее огромными жертвами и будут стоить большой крови.

Очевидно, что без перевода отношений собственности, социальных и нравственных отношений людей на трудовую основу приостановить деградацию российского гражданского общества не представляется возможным. Сама эта основа, чтобы выполнить свою функцию по гуманизации общества, в свою очередь, должна приобрести еще одно существенное свойство – освободиться от старого социального разделения труда между различными классами и социальными группами, несовместимого с дальнейшим обобществлением самого труда.

С одной стороны, разделение труда, будучи формой естественно-исторической дифференциации человеческой деятельности, способствует процессам обобществления и социализации общества, с другой стороны, оно, как общественное, социальное разделение труда, лежит в основе деления общества на классы и соответствующего социально-классового неравенства людей, противоположных классовых интересов. В этом отношении оно предполагает отчужденность общественного труда и не может служить признаком обобществившейся ассоциации людей.

Гражданское общество необходимо организуется как политическая ассоциация. Пока существуют социальное разделение труда, и следовательно, классы и социальные группы, люди неизбежно организуются в государство, посредством которого регулируются их общественные отношения. Экономической основой существования как государства, так и классов гражданского общества является противоположность города и деревни, умственного и физического труда, производительной и непроизводительной деятельности.

По-иному организуется общество, поскольку оно основывается не на разделении, а соединении прежде социально разведенных видов общественного труда. Оно будет представлять собой ассоциацию, содружество людей труда, не знающих классовых различий. Обобществление труда, позволяющее сочетать членам общества физический и умственный, производительный и непроизводительный, управленческий и исполнительский труд, приводит к качественно новому типу социальной организации, в которой критерием объединения людей в общность явится их совместная трудовая деятельность.

Новое общество в отличие от гражданского предполагает установление общественной жизни, функционирующей на принципах разума, общественного интеллекта. В нем люди наконец-то будут строить свои общественные отношения согласно требованиям социальной науки. В этой связи следует отметить, что благородное желание освободиться от сегодняшних пагубных, неконтролируемых людьми стихийных рыночных процессов у ряда авторов принимает форму отказа от материальной детерминации общественных процессов в будущем обществе в пользу их идеальной детерминации. Выдвигается тезис о наступлении «исторического идеализма» вместо исторического материализма, т. е. тезис об определяющей роли общественного интеллекта (сознания) по отношению к общественному бытию, если не в гносеологическом, то в онтологическом аспекте. Вместо принципа об усилении обратного влияния общественного сознания на общественное бытие выставляется закон роста идеальной детерминации в истории: «действует всемирно-исторический закон роста идеальной детерминации в истории через общественный интеллект, т. е. происходит «эволюция сдвига» от доминанты стихийной, материальной детерминации на базе конкуренции и отбора к доминанте идеальной детерминации на базе кооперации и общественного интеллекта» .

Безусловно, автор прав в том смысле, что роль сознательности по сравнению со стихийностью возрастает, особенно если иметь в виду общество ассоциированного труда и общественного самоуправления, способного контролировать свою деятельность. Никто иной как Ф. Энгельс, оставаясь сторонником исторического материализма, утверждал, что если до сих пор результаты деятельности людей оказывались иными, чем те, какие желали и даже противоположные тому, что желали, то в более или менее отдаленном будущем люди будут заранее знать необходимость изменения общественного строя и пожелают этого изменения, прежде чем оно будет навязано им помимо их сознания и воли .

Из приведенных слов Ф. Энгельса не следует, что стихийность тождественна с признанием материальной детерминации общественного развития, а сознательность – с ее отсутствием. Независимо от того, ведут ли люди свою общественную жизнь со знанием дела и социальных законов, планируют и прогнозируют ее ход, или этот ход осуществляется стихийно, они подчиняются законам своих общественных действий, своей общественной практики, причем подчиняются вместе с управляющей их делами головой, т. е. общественным интеллектом. Объективная, соответственно материальная детерминация общественного развития сохраняется и при переходе от стихийности и сознательности. Точно также управление своими общественными действиями у людей не будет делом субъективного произвола, как это стали утверждать «новые социологи».

С тех пор как в России началась эпоха рыночных реформ, их идеологи вновь взялись за отрицание обусловленности развития общества и управления им объективными экономическими и социальными законами. Налицо новая волна субъективизма кантианского и феноменологического толка: объективные законы функционирования и развития общества выносятся за пределы управленческой деятельности, не признаются законами, необходимыми для управления и планирования. Так, автор недавно опубликованной книги по социологии управления А. В. Тихонов, солидаризируясь с Э. Бернштейном в критике марксизма, ставит вместе с последним «очень современный и по сей день вопрос: если обществом управляет непреложная поступь «железных» экономических законов и все происходит независимо от воли человека, то что остается на его долю?» .

При такой постановке вопроса, или в случае с «невидимой рукой» А. Смита, ответ для вышеупомянутого автора очевиден: на долю человека вроде бы ничего не остается; там, где есть объективные законы, человеку делать нечего. Нужен, по его мнению, не какой-нибудь «железный» закон, а человек (правда, не всякий, а управленец), который всем управляет (и природой, и экономикой, и обществом, и самим собой). Поэтому автор не испытывает никакой нужды обращаться к объективным общественным, так и природным законам. Более того, с его точки зрения, управляться собственными законами общество не может. Нужен всегда управленец, правитель. Объективные социальные законы и управленческая деятельность человека противопоставляются друг другу как несовместимые способы функционирования общественного организма, составляют необходимую антиномию.

Так ли это? На самом деле никакой антиномии между ними нет. Ее или выдумывают на манер неокантианства, или не умеют решить проблему взаимоотношения сознательной человеческой деятельности с ее объективными законами. Так, например тот же В. А. Тихонов, заменяя понятие объективного термином «естественное», а субъективного - словом «искусственное», вместо характеристики развития общества как естественноисторического процесса предлагает «рассматривать общество ... как симбиоз принципиально неоднородных и неоднопорядковых систем: искусственной и естественной» . При этом он полагает, что «признание социальной реальности в качестве искусственно-естественной социосферы имеет для социологии далеко идущие теоретикометодологические последствия, что искусственно-естественная дихотомия получит признание как важная оппозиция для описания и объяснения общества .

Никаких двух, да еще принципиально неоднородных, находящихся в оппозиции социальных реальностей на самом деле нет. Социальный мир не делится на мир, с одной стороны, «вещей в себе», «потока событий», естественных «социальных тел», безличностных отношений, с другой, - искусственно созданный мир людей (мир «для нас»), личностных отношений, сознательной человеческой, в том числе управленческой деятельности. Нет независимо от людей, от их деятельности существующего особого социального мира имманентных надличностных процессов (кроме природы и сделанных из нее вещей и технологических процессов). Существует один единственный объективный социальный мир, отражаемый в сознании. Сознание противопоставляется объективной реальности только при решении гносеологического вопроса о первичном и вторичном. Вне этого вопроса социальная реальность и есть обладающие сознанием люди, их отношения и их деятельность. Когда говорят о естественноисторическом процессе, то имеют в виду их единство, а не разделенность человеческой истории на естественную и искусственную .

Противопоставление деятельности и объективных законов обычно сопровождается разделением общества на объективное и субъективное начала, что нередко выдается за исходное понимание истории, а решение вопроса сводится к признанию нерасторжимой координации указанных двух начал. Механизм действия законов общества в этом случае изображается как взаимодействие двух координат - субъекта и объекта, а возрастающее влияние субъекта (человека) на объект как бы определяет «кривую» этого взаимодействия. На место субъекта обычно вставляется одно лишь его сознание, которое объявляется равноправным с объективным естественноисторическим процессом. Этим вроде бы однокоординатное (монистическое) понимание общества заменяется двухкоординатным его пониманием, исходящим из субъектно-объектного отношения как базисного отношения общества, в котором тем самым независимость общественного бытия от общественного сознания заменяется их функциональной зависимостью.

Научное, материалистическое решение вопроса, преодолевающее субъективизм, лежит в иной плоскости. Во-первых, материализм не допускает дуализма в понимании сущности общества. Люди с их деятельностью и отношениями составляют, как подчеркивалось, единственную применительно к обществу форму собственно социального объективного процесса: нет двух отдельно существующих начал - объективного общественного процесса и деятельности людей. Объективный общественный процесс есть ни что иное, как деятельность вступающих друг с другом в общественные отношения людей. История вся и слагается из действий личностей, «ход вещей» и состоит в действиях людей и ни в чем больше (В. И. Ленин). Соответственно законы общественного развития являются законами собственной общественной деятельности и отношений людей, а не какого-то вне людей находящегося естественного, но социального процесса.

Объективные социальные законы не должны выноситься по ту сторону отношений людей и человеческой деятельности вообще, а также управленческой деятельности. Их нельзя исключать при рассмотрении управленческой деятельности, заключать, как часто пишут, «в скобки», то есть не принимать во внимание. Вместо нередко встречающегося неокантианского противопоставления (антиномии) объективных социальных законов и сознательной человеческой деятельности должен быть выставлен преодолевающий эту антиномию тезис: объективные законы функционирования и развития общества и есть законы деятельности и отношений самих людей, обладающих сознанием. Причем люди подчиняются законам своих действий и отношений вместе со своим сознанием, волей. Они не могут «игнорировать», «обходить» законы своей же деятельности и своих отношений, подобно тому, как и тело, падая, не может «игнорировать» законы своего падения - законы тяготения. В свою очередь, определяя общественные законы законами общественной человеческой деятельности, мы не должны исключать из их действия людей. Люди, их деятельность составляют необходимое составляющее объективной закономерной цепи событий. Объективные законы являются законами деятельности людей, законами производимых ими изменений, исправлений, в том числе и ошибочных. В этой связи лучше всего характеризовать место человека в механизме действия закона словами К. Маркса: «надо изображать... людей в одно и то же время как авторов и как действующих лиц их собственной драмы» .

К сожалению, в современной социологии люди чаще всего изображаются не как авторы, а лишь как введенные в историю действующие лица, чьи роли играют на общественной сцене социальные актеры (А. Турен). В этой ситуации люди нуждаются в управлении со стороны режиссера, деятельность которого отождествляется с функциями субъекта управления. В качестве примера приводится также деятельность дирижера, которому передаются все функции управления оркестром. При этом забывается, что дирижер или режиссер в своей сценической деятельности сами подчиняются тому, что заложено авторами произведения - композитором или драматургом. Последние исключаются из этой деятельности, хотя они олицетворяют творцов истории, законам которой подчиняется сценическое действие. Применительно к истории, человек выступает исполнителем законов своих общественных действий, законов совершаемого им дела, автором которого он сам является и которое осуществляется им самим так же, как им пишется и исполняется сценарий собственной исторической драмы. Будучи его исполнителем, он подчиняется законам своего дела, своей общественной деятельности.

Разница здесь лишь в одном: будут ли законы собственных общественных действий применяться людьми со знанием дела, что увеличивает их господство над своей жизнедеятельностью, или же они не познали их и вынуждены им подчиняться слепо. К сожалению, этого рода разграничение нередко представляется превратно: стихийное, не осознаваемое людьми протекание событий отдается под власть законов, «невидимой руки» рынка, а планомерное, осознанное управление общественными процессами освобождается от подчинения объективным законам, ибо таковыми считаются лишь те законы, в осуществлении которых люди участвуют бессознательно. Под этим предлогом Н. Бухарин, Е. Преображенский в свое время считали невозможным совместить планомерную управленческую деятельность государства с признанием действия объективных законов.

В наше время это же самое делается посредством противопоставления организационно-управленческой деятельности людей самоорганизации и самоуправлению. Последние вроде бы осуществляются стихийно и в принципе исключают организацию и управление. «Стихийного управления, - заявляет, например А. В. Тихонов, - не бывает» . Что же касается организации и управления, выставляемые как альтернатива самоорганизации, то их связывают с упорядочивающей деятельностью человека, его сознанием и деятельностью, но не с действием объективных социальных законов. Для апологетов «управляющего, доминирующего» субъекта «социальный порядок» может устанавливаться лишь сознательно при помощи управленцев. Там, где он устанавливается на основе действия имманентных законов, там вроде бы сознание отсутствует и нет никакого управления. Не случайно поэтому в упомянутой «Социологии управления» нет ни слова о самоуправлении.

В действительности же организовывать или самоорганизовываться, управлять или самоуправляться люди не могут, не подчиняясь законам этих своих действий. Законы составляют основу их управленческой деятельности. Если этого не признавать, не использовать законы, то ждать какого-либо положительного эффекта от управленцев бесполезно.

В полном соответствии с признанием объективного характера законов должен решаться вопрос об их использовании. Использование человеком законов общества не образует особую сферу - социальную субъективную деятельность с присущим ей особым социальным механизмом, принципиально отличным от механизма действия объективных законов. Поскольку законы и есть законы деятельности человека, то управление есть ни что иное, как сознательное или бессознательное использование законов природы и общества. Неправильно думать, отмечал В. П. Тугаринов, что «объективными являются лишь те законы, в осуществлении которых люди участвуют бессознательно... Надо различать действие, не зависимое от сознания, и действие, совершаемое с помощью сознания» . Управление совпадает с действием и использованием законов.

Использовать закон - значит, использовать знания о нем, совершать такие действия и вступать в такие отношения, которые соответствуют знаниям о законах, и не делать того, что не соответствует им. Поэтому проблема использования законов - это проблема их знания и деятельности согласно этому знанию. Здесь субъективность приобретает свойственный ее понятию смысл: сознательность действия, знание дела.

Из того факта, что объективный закономерный процесс общественной жизни складывается из практических действий, не проходя через общественное сознание и не схватываясь полностью им, не следует, что социальная управленческая деятельность не может быть обоснована и рационально направлена на достижение определенных целей, согласуемых с объективным ходом событий. Нельзя согласиться с доводами современного антирационализма, отвергающего возможность осуществления научно обоснованной управленческой и планирующей деятельности, основанной на объективных законах.

Ф. Хайек, например, положение о рыночной самоорганизации, не требующей управления и тем более планирования, превращает в аргументы против возможности рациональной управленческой практики:

а) против требования следовать на практике тому, что научно обосновано и не делать того, что не поддается этому обоснованию и не подтверждается опытом;

б) против правила выполнять то, что понятно и не следовать тому, что непонятно;

в) против идеи о неразумности того действия или поведения, цель которого не

определена заранее;

г) против того, чтобы делать что-либо, если следствия дела не предусмотрены

заранее или не выгодны .

В итоге, по мнению Ф. Хайека, «самонадеянный рационализм» считает неразумным все то, что либо не доказано научно, либо не вполне понятно, либо не имеет определенной цели, либо ведет к каким-нибудь неизвестным следствиям. Рыночный «расширенный порядок сотрудничества» не может базироваться на принципах научности, конструктивного рационализма, планирования. Ни традиционные нормы морали, ни традиционные практики не удовлетворяют критериям рациональности, не являются заключениями нашего разума.

Рыночный «порядок» выходит за пределы человеческого понимания, желаний, намерений, т. е. индивиды не знают и не могут знать, каков будет конечный результат их деятельности, и соответственно, не могут заранее определять свои цели. Человек в своей практической деятельности, с этой точки зрения, больше походит на пчелу, которая в отличие от архитектора заранее не планирует и не замышляет, что и как строить, но строит, руководствуясь чем-то вроде инстинкта (как пчела), лежащим, однако, выше животного инстинкта, но не охватываемого разумом.

На самом же деле естественноисторический процесс, складываясь помимо общественного сознания создающих его лиц, тем не менее, образуется, складываясь из действий людей, которые каждый раз ставят перед собой определенные цели и ждут заранее предполагаемых результатов, так или иначе понимают, что они делают, что хотят. Цель, воля людей, осознанность ими своих индивидуальных поступков, готовность к участию в той или иной деятельности - это субъективное сопровождение практической деятельности, без которого история не делается. Этого не отрицают материалисты, которым приписывается теория «железной» необходимости: «Что это за чепуха, будто разум и чувства не присутствовали при возникновении капитализма? Да в чем же состоит капитализм, как не в известных отношениях между людьми, а таких людей, у которых не было бы разума и чувства, мы еще не знаем. И что это за фальшь, будто воздействие разума и чувства тогдашних «живых личностей» на «ход вещей» было «ничтожно» . Люди и тогда, заметил В. И. Ленин, в здравом уме и твердой памяти, находили чрезвычайно искусные способы, при помощи которых загоняли непокорного крестьянина в русло капиталистической эксплуатации, проводили политические и финансовые мероприятия, посредством которых осуществлялись капиталистическое накопление и капиталистическая экспроприация.

Объективная закономерность, складывающаяся из практических действий людей независимо от их замыслов, целей, намерений, тем не менее, открывается наукой, человеческим разумом. Законы же науки становятся правилами практического действия и в этом смысле не только осознаются, но и используются людьми в своей практической деятельности. Люди, действуя, всегда подчиняются тем или иным законам, и в этом смысле их практическая деятельность совпадает как с использованием, так и с действием социальных законов.

Управляющая деятельность членов общества и соответствующих институтов образует звено механизма действия и использования законов общественного развития. Изменяют ли люди свои производительные силы или они перестраивают свои управленческие органы, они одинаково попадают под действие объективных законов этой своей деятельности. В этом смысле не может быть особого механизма использования законов, отличающегося от их действия тем, что первый относится к объективным образованиям, а второй - к субъективным. Явления или формы практического проявления внутренних законов, например, конкуренция или планирующая деятельность, не менее объективны, чем сами имманентные законы общественного развития. В противном случае понятия «использования закона», «механизма использования закона», неизбежно приобретают смысл некого «воздействия» людей на объективные законы, т. е. из механизма использования можно создать особую субъективную сферу, где не человек подчиняется законам своего действия, а законы подчиняются ему и он волен их игнорировать, отклоняться от них и даже устранять их по своему желанию. Независимо от того, добиваются ли люди своих целей или нет, ошибаются ли они в своих действиях или нет, они не могут в своей деятельности игнорировать ее законы, не подчиняться им. Ведь речь идет о том, что действующие и на практике используемые законы - это законы самой деятельности людей.

Когда речь идет об использовании законов в смысле их знания и деятельности согласно этому знанию, то и категория субъективного фактора приобретает адекватное ей значение: сознательность действия, знание дела, интерес к данному делу. Названная субъективность в своем движении может не совпадать с объективными законами как законами собственных общественных действий тех же самых обладающих сознанием людей. «Под субъективным фактором разумеется не всякая сознательная деятельность людей (ибо человек всегда и везде действует сознательно, целенаправленно, а не инстинктивно, как действует животное), а деятельность сознательная в смысле общественного сознания, т. е. не просто деятельность отдельного человека, направленная на удовлетворение его повседневных, будничных личных нужд, но деятельность, исходящая из понимания задач общества или того или иного класса в нем. Субъективный фактор в истории есть сознательная деятельность людей в смысле общественного сознания» . Соответственно, роль субъективного фактора в смысле общественной сознательности, целенаправленности действий, а не просто роль деятельности людей, по мере овладения законами общественной науки может повышаться.

Нельзя, однако, это трактовать как возможность возвышения управленческой деятельности над объективными законами. Это было бы субъективистским пониманием общественного развития, опасность которого в последнее время возрастает. Было время, когда возрастание роли сознательного начала представлялось как возможность создания или уничтожения людьми объективных законов общества. Теперь говорят в более мягкой форме: люди вроде бы могут игнорировать эти законы, использовать или не использовать их, отклоняться или не отклоняться от них в своей деятельности. Целые периоды истории страны нередко объявляются ошибочными, общество вроде бы только то и делало, что отклонялось от объективных законов собственной деятельности, и игнорируя их, вставало на ложный путь. Так, например, полагают, что сегодняшний кризис, упадок производства и жизненного уровня народа произошли не потому, что страна экономически перешла к рынку и стали действовать рыночные законы, а потому, что игнорируются законы рынка, в том числе закон стоимости. Но разве не этими законами определяется известный принцип: повышение благосостояния одних сопровождается соответствующим ухудшением благосостояния других (В. Парето). То, что стало с экономикой страны, произошло не вопреки законам рынка, а благодаря этим законам. Если не реализуются одни законы, то это лишь значит, что деятельность людей осуществляется по другим законам.

Склонность видеть главные причины современной деформации экономической и социальной сферы в ошибках управленцев, в том числе президентов, в их неумении правильно оценить те или иные явления и во время принять решение есть субъективистский подход. Субъективист, признав нечто желательным или нежелательным, должен найти условия осуществления желательного или устранения нежелательного. Им не допускается даже мысли об объективном характере процесса развития общества и потому ничего другого не остается, как говорить только о разных уклонениях от «желательного», о «дефектах», случившихся в истории вследствие того, что люди были не умны, не умели хорошенько понять того, что требуется, не умели найти условия осуществления разумных порядков. Ясное дело, что идея о естественноисторическом закономерном процессе развития общества в корне подрывает эту ребячью мораль, претендующую на наименование социологии . Сегодня эту же мораль можно встретить в расхожей фразе - «зачем законы истории надо любить больше, чем мать родную».

Люди не могут игнорировать объективные законы прежде всего потому, что последние являются законами их собственных общественных действий и отношений. Что и как люди делают, в какие отношения вступают - таковыми и будут законы, которым подчиняются их деятельность и отношения. Поэтому нельзя отклоняться от закона собственной деятельности. Не бывает так, чтобы деятельность, если даже она нежелательна о точки зрения тех или иных социальных групп, не подчинялась собственному закону. Не бывает периодов, или «участков» истории, свободных от действия объективных законов. Если то или иное действие идет в разрез требованиям одного закона, то это не значит, что оно не подчинено другому закону.

Речь может идти лишь о том, что люди, изменяя характер своей деятельности, свои общественные отношения, подчиняются законам этой своей новой деятельности и измененных отношений. Если, например, свою экономическую деятельность общество направляет на получение прибыли и люди завязывают между собой товарно-денежные отношения, то законами этой деятельности и этих отношений будут законы рыночного производства и обмена. Управленческая власть, какое бы положение не занимала, не может игнорировать законы, ведущие к последствиям капиталистического производства. Остается лишь их санкционировать в управленческих решениях и отделаться соответствующей фразой: «хотели как лучше - получилось как всегда». Управленческая деятельность в современных условиях подчиняется законам рыночного хозяйства, последствия функционирования которого в виде безработицы, кризиса возникают спонтанно, вопреки благим желаниям и обещаниям руководителей «поднять», «улучшить» жизнь людей.

Подчинение людей законам своей деятельности и своих отношений не означает отрицания общеизвестного факта, что историю делают люди, живые личности. Вопрос лишь в том, как понимать это «делание» людьми истории. Они ее делают не тем, что создают новые законы или их изменяют, игнорируя существующие законы, а тем, что изменяют средства и продукты своей деятельности, создают вещи, продукты в той или иной социально-экономической форме. Изменения общественных отношений тоже исходят от людей - их носителей. Однако из признания активности делающих историю людей вовсе не следует, что объективные законы являются результатом, продуктом человеческой деятельности. Объективные законы могут выражать результаты, к которым люди приходят в своей деятельности и в своем общении, но сами не могут быть созданными людьми по своей воле законами.

Исходным здесь является то, что управление есть воздействие людей, общества на собственное функционирование и развитие, на производство и воспроизводство общественных отношений (общества и человека) на основе объективных законов природы и общества. Чем полнее и глубже люди познают законы своих общественных действий и опираются на них в своей управленческой деятельности, тем эффективнее осуществляется управление их собственной общественной жизнью.

Трактовка управления как одного из способов воздействия общества на самого себя проистекает не из какой-то поздне-классической социологии, а из давно известного положения о самодвижении и саморазвитии общества, о порождении человека человеческим трудом (Гегель), из разработанной К. Марксом концепции о том, что производство не сводится к созданию вещей, что оно есть одновременно производство и воспроизводство общественных отношений, то есть самого общества и человека.

Теперь многие пользуются формулами «саморазвивающая человеческая система», «производство обществом самого себя», выдавая их за постиндустриальную парадигму всей науки или некой постнеклассической социологии. На самом деле они представляют собой достижения той социологии и той теории управления, которые достойны называться научными.