Глава 1
Виктор и Вера Заозёрские жили на севере Москвы, в старой многоэтажке, одной из немногих сохранившихся рядом с Останкино.
С одной стороны от дома была шумная улица; с другой — ряды гаражей, за которыми начинался парк. Где — то далеко он переходил в парк культурный, обжитый отдыхающими; но здесь, на задворках, он скорее напоминал глухой, пустынный лес, где между чёрных дубов журчали чёрные ручьи, а землю скрывал плотный слой опавших, полусгнивших листьев.
Не сказать, чтобы место это было особенно приятным для жизни; однако Артуру жилище Заозёрских сразу приглянулось своей неприметностью. Сложно было представить, чтобы оно могло вызвать подозрения у кого — нибудь из агентов вражьих сил.
Квартира Виктора и Веры находилась под самой крышей, на углу дома, и была настолько маленькой, насколько только может быть претендующее на уют помещение.
Кухня и гостиная были объединены в одном помещении; за тонкой стенкой скрывалась крошечная ванная. Был ещё остеклённый балкон — его Виктор использовал в качестве спальни и рабочего кабинета.
Юрию и Артуру постелили матрацы в гостиной; за прошедшие три месяца они оба уже привыкли к походной жизни, и такой вариант их вполне устраивал.
…Первые дни на новом месте прошли мирно и спокойно, без особенных приключений. Правда, Артур и Виктор пару раз порывались устроить очередную священную войну за политические убеждения, но Вера и Юрий вовремя останавливали их и не давали делу дойти до серьёзного скандала.
Вообще же большую часть дня Юрий и Артур проводили вдвоём — Виктор блуждал по Москве то ли в поисках работы, то ли для собственного удовольствия, Вера ходила в художественную академию, готовилась к сдаче экзаменов.
Свободного времени было много; Точило, пользуясь этим, дорабатывал свою уже почти совсем законченную книгу, и вскоре наступил день, когда он набрал короткое, победительное слово «КОНЕЦ».
Юрий перечитал главу и с чувством глубокого удовлетворения оторвал взгляд от экрана. Это было именно то, что нужно.
«Миссия Галахада Стоуна» теперь не имела ничего общего со своим первоначальным замыслом. Из плохонькой книжонки по альтернативной истории она превратилась в цельную, интересную повесть, с глубоким смыслом и ясным посылом.
Плоские фигурки банальных персонажей превратились в героев; пересыпанные штампами корявости выпрямились в стройные фразы.
Точило чувствовал то, что чувствует токарь, выточивший особенно сложную деталь; программист, нашедший наконец рабочий алгоритм; ювелир, вставивший в оправу лучший из своих камней.
— Как отнесётся к этому Игорь Аркадьевич? — подумал Юрий.
Он не был уверен, что книга понравится издателю — ведь Точило нарушил едва ли не все его предписания и очень далеко отошёл от первоначального сюжета.
С другой стороны, теперь книга была куда лучше того былого шлака, и Юрий надеялся, что Укради — Пиво поймёт это и согласиться издать шедевр. Писатель зашёл в почту и, прикрепив файл с повестью, послал письмо издателю.
Глава 2
Пока Юрий дописывал последние строчки своей книги и отправлял её куда следует, Артур тоже времени зря не терял.
Его деятельной натуре опротивело сидение без дела; от мысли же, что едой, деньгами и жилищем его с Юрием вынуждены обеспечивать едва сводящие концы с концами Заозёрские, и вовсе становилось противно.
Саламатину не терпелось заняться каким — нибудь делом; и, не помышляя уже о государственном перевороте, он решил попытать счастья в качестве телевизионщика.
Он помнил о заманчивом предложении ТВ-Квартета; и вот в этот день в самом конце декабря, не без труда добившись согласия Юрия, Саламатин отправился в Останкино.
На метро он доехал до Тимирязевской, попутно закусив пустой лепёшкой на Белорусском вокзале и прочитав какую — то бессодержательную газетёнку; потом забрался в монорельс и интереса ради прокатился на нём до конечной остановки; оттуда пошёл пешком назад, через ВДНХ и Останкинский парк.
В конце концов он добрался до башни и огромной серой коробки телецентра; Артур вошёл в здание и отправился на поиски офиса своего канала.
…В просторном помещении было шумно; то и дело входили и выходили люди, звонили телефоны, дребезжали принтеры, стучали клавиши.
— Простите, — обратился Артур к первому встречному, — я по поводу приёма на работу…
— Стол пятнадцать, — бросил тот и поспешил по своим делам.
— Простите, — подошёл к указанному столу Артур, — я хотел бы…
— Кабинет десять.
— Извините, — Саламатин зашёл в кабинет, — насчёт приёма на работу…
Сидевшая за столом женщина в красном жакете молча указала на дверь в дальнем конце комнаты.
…За дверью находился ещё один офис, совсем небольшой. Посреди него, перед кожаным диваном, стоял на журнальном столике круглый аквариум, в котором сонно плавали пухлые золотые рыбки; у окна — заваленный бумагами стол.
За столом сидел круглый, коротенький, сам чем — то похожий на аквариумную рыбку человек в мятом, топорщащемся чёрном костюме. Увидев Артура, он сразу же вскочил; на пол полетели папки и бумаги, но человек, не обращая на это никакого внимания, подбежал к Саламатину, схватил его за руку и крепко её пожал.
— Здравствуйте, здравствуйте! Александр Соколов. Некоторым образом… директор канала, некоторым образом.
Артур хотел было тоже представиться, но Соколов не дал ему заговорить.
— Что же вы стоите! Садитесь, садитесь…
Саламатин присел на диван.
— С кем, некоторым образом, имею честь?
— Что?
— Как вас, так сказать, зовут, молодой человек?
— Я Артур Саламатин. Я снимался в вашей программе и…
— Ах, да! — Соколов смешно всплеснул руками, — вы тот самый человек, который увидел инопланетян в Тольятти?
— Нет, я…
— Извиняюсь, извиняюсь! Так значит, это вы, некоторым образом, поймали в Новгороде американского, извините за выражение, провокатора?
— Да нет! Я устроил восстание и захватил деревню Евратово…
— О, так это вы! Так это вы, так сказать, снесли ветрогенератор! Что ж, я очень рад. Чем, позвольте узнать, могу быть полезен?
— Мне предлагали работать на вашем канале. Ну вот я и подумал…
Соколов заметно помрачнел.
— Дорогой Артур, вы, конечно, некоторым образом, так сказать… но нужно понимать, что в стране сейчас, извините за выражение, кризис… я бы рад, но сами понимаете… если бы у вас были связи, рекомендации, диплом, в конце концов… а так…
Артур хотел подняться, но телевизионщик остановил его.
— А впрочем, если вам это принципиально… приходите сегодня вечером. Для программы «Пускай Покричат» не хватает статистов…
…Это было, во всяком случае, лучше, чем ничего. Артур рассудил, что даже роль статиста может стать первой ступенью к известности и успеху, а потому вечером, в означенное время, вновь заявился в телецентр.
Теперь Саламатин понял, что утром он видел здесь лишь призрак, тень толпы; настоящая толпа была сейчас. Огромное количество людей всякого рода, возраста и звания шныряло туда — сюда по лестницам и переходам, толклось в длинных коридорах, шумело в офисах, набивалось в лифты.
Если бы на месте Артура был кто — нибудь более сведущий в культурной жизни нынешней России, он, несомненно, узнал бы в толпе немало знаменитостей; но Саламатина интересовала лишь его собственная работа.
С трудом он отыскал нужную студию; там уже собралась массовка, операторы и все прочие.
— Значит, так, — выскочил из угла Соколов, — ничего, некоторым образом, не говорите, сидите, улыбаетесь, извиняюсь за выражение, когда господа Покупник и Компотов закончат спорить, голосуете за Компотова, так сказать.
Тут Александра кто — то позвал, и он, смешно подпрыгивая, поспешил прочь. Из дверей соседнего помещения высунулся молодой человек в чёрном пиджаке:
— Массовку в студию! Скорее, скорее!
Артур и ещё несколько человек прошли в место, уготованное им.
Уготована им была маленькая студия, где амфитеатр сидений спускался к возвышению сцены. Там стояли два микрофона и два кресла; в креслах возлежали длинный мужчина в пиджаке и толстый мужчина в свитере.
Статистов быстро рассадили по местам; включили камеры, и шоу началось. Компотов — тот, что в пиджаке, и Покупник — тот, что в свитере, долго говорили о политике, частью внутренней, но всё больше внешней; потом начали выступать по заранее заготовленному, записанному на бумажках тексту некоторые из зрителей.
…В какой — то момент Комптов выпрыгнул из кресла и закричал:
— Вы позорите Россию своим существованием! Вы поедаете французские сыры!
Зал отозвался аплодисментами.
Артур встал со своего места и медленно пошёл в сторону микрофона для массовки.
— А разве сейчас должна быть речь человека из зала? — спросил Соколов у сценариста.
— Да нет, не должна.
Соколов замахал руками, призывая Артура сесть на место.
Но Артур не обратил на это внимания и запрыгнул на сцену. Через мгновение у него в руках уже был микрофон, который он забрал у ошарашенного ведущего.
— Вам интересно это смотреть? Вам интересно это слушать? Люди, одумайтесь! Эти люди не говорят вам ни правды, ни истины, они просто играют роли! Эти роли не скажут вам ничего дельного! Эти роли просто орут. Крик ничего не изменит. Эти люди не сделали ничего, что бы изменить этот мир, они спрятались за масками политических убеждений! Неужели вы не видите, что они не борются, не сражаются, что они сами не верят в собственные слова, потому что закоснели в безделье и невежестве. Они даже неспособны изменить взгляды друг друга, что уже говорить о России! Одумайтесь!
Глава 3
— Зачем вы устроили это представление? — мягко, но с укоризной выговаривал Арутру Соколов, — хотели открыть всем глаза? Спешу вас разочаровать. Наших зрителей, некоторым образом, не переубедить. Всё, что находится за пределами их понимания, вызывают у них только непонимание и слепую, извиняюсь, ярость. Хорошо, что не прямой эфир, и мы смогли аккуратно вырезать этот фрагмент, а то у вас была бы куча врагов. Как говорит молодёжь, хейтеров.
Артур уставился в пол и не промолвил не слова. Он чувствовал себя довольно глупо.
— Что же мне с вами делать? Знаете, вы мне сразу понравились. Ваша тирада была, так сказать, просто изумительной. Даже жалко, что её никто не услышит. Кстати, есть одна идейка. Не хотите ли вести авторскую программу?
Артур удивлённо посмотрел на Соколова и утвердительно покачал головой.
— Это просто замечательно. Назовём её «Одумайтесь». Как вам?
— Нормально.
— Вот и отлично. Мы берём вас на работу. Осталось сущая формальность — паспорт. — У меня нет паспорта. — Нечего страшного. Начинайте работать, а паспорт принесите, когда восстановите. — Это будет трудно сделать. Я не совсем отсюда. — Ничего страшного, если у вас нет московской прописки. Паспорт можно восстановить и так. — Мне кажется, что у меня никогда не было российского паспорта. — Хватит говорить загадками, откуда вы? — Из Белоруссии, если можно так сказать. — Так идите в посольство. — Я не могу идти в посольство. — Надеюсь, вы не беглый западенец? — Нет. — Так вы за включение Белоруссии в состав России? — Не… — хотел возразить Арутру, но его перебили. — Не переживайте, паспорт мы вам сделаем. Но пожалуйста, не распространяйтесь об этом.
…Ответ от издателя пришёл Юрию тем же вечером, даже раньше, чем вернулся со студии Артур.
«Здравствуйте, Юрий», — писал Укради — Пиво, — «к моему сожалению, ваша книга, представленная, кстати, с опозданием на целый месяц — совсем не то, что требуется нашему издательству. Нашим читателям не нужны такие сложности, не нужны все эти выкрутасы — им нужен простой, банальный сюжет, такой, чтобы хватило на пару дней. И никаких «Белорусских империй»! Такого издевательства никто не потерпит.
Мне очень жаль, но ваш талант явно идёт на убыль, а рабочие качества оставляют желать лучшего. Я надеюсь, что вы сумеете найти себе какое — нибудь боле подходящее занятие, чем писательство; ваша же книга, не в обиду будь сказано, боюсь, совершенно никуда не годится».
Глава 4
…Дом Игоря Аркадьевича Укради — Пива, известного и богатого книгоиздателя, находился на самом краю Москвы, в одном из тех районов, про которые нельзя сказать определённо, город это ещё или уже предместье.
Здесь, над рекой, в соснах, расположилось гетто богатеев и культурной элиты. Сюда не забредали весёлые компании отдыхающих после занятий студентов и шумные кучки подвыпивших рабочих; дворник — узбек и повар — сириец, закончив свою дневную работу, стремились поскорее покинуть эти чуждые места и вернуться в тепло и уют знакомых трущоб.
Тут беседовали об экономике и геополитике не для собственного удовольствия, а по долгу работы; тут утром пили зелёный чай с лучших плантаций Тибета, а вечером коротали время за бокальчиком божоле нуво или стаканом виски девяносто первого. Здесь было прибежище эстетства и безвкусицы, святошества и разврата, милитаризма и пофигизма — всего того, что, зарождаясь в верхах, пускает свои корни вниз, воспламеняет и дурманит людей, разделяет и объединяет, раздражает и убаюкивает, разжигает вражду и приближает тепловую смерть Вселенной.
Пётр Кипарисов поднялся по крутым гранитным ступеням и вошёл в большой, ухоженный коттедж.
Укради — Пиво ещё пять минут назад увидел в окно, как он идёт по узкой кривой улице, месит ногами слякоть, и поспешил в прихожую.
— О, добрый вечер, Пётр Павлович! Долгий же путь вы проделали…
— Ничего страшного, — Кипарисов снял пальто и шляпу, — не так уж и далеко.
— Рад, что заглянули. Могильцов уже тут… проходите в гостиную, садитесь за стол, на диван, как вам удобно.
Молодой психиатр поправил рубашку, отряхнул брюки и прошёл в комнату. Там в плетёном кресле у камина сидел и попивал горячий шоколад доктор Могильцов собственной персоной; на широком дубовом столе стояли хрустальные вазочки с оливье и цезарем, посреди которых возвышались нефритового цвета бутылка и толстобокий прозрачный графин.
— О, вот и Петя, — Могильцов чуть приподнялся в кресле, — что ж, весь совет в сборе…
— Да ну вас с вашими шутками, — Укради — Пиво подошёл к столу и налил себе бокал воды.
Кипарисов присел на диван в углу.
— После зимних каникул жду вас снова на стажировку, — обратился к нему Могильцов, — в лечебнице всё вернулось на круги своя. Вот только теперь охранники в коридорах дежурят.
— И хорошо.
Петру не хотелось вспоминать про тот погром в психбольнице. Сейчас, в уютной зимней Москве, все эти события казались странным бредом, фантастической галлюцинацией вроде тех, какие Кипарисов сам описывал в своих научных работах.
— Ну что ж, господа, — Игорь Аркадьевич отошёл от стола и, отхлебнув немного, поставил бокал на каминную полку, — жизнь — то идёт. У вас вот, доктор, дела в больнице налаживаются, а у меня издательское дело как — то, прямо скажем, вяло…
— Да полно вам, — улыбнулся Могильцов, — хорошо ведь книги расходятся.
— Всё это пыль, пыль… жалкий шлак.
— Да разве сейчас есть что годное? Вот хоть Петю спросите.
— Кстати, — оживился Кипарисов, — Игорь Аркадьевич, а ведь, согласитесь, Точило оказался очень даже неплохим писателем, хоть и водился с тем психованным.
— Какое ещё точило? — не понял издатель, — вы о чём?
— Ну Юрий Точило.
— Баженов — Виардо, что ли? Да ну, никчёмный бумагомарака. Три месяца мне впаривал, что работает, а написал совсем никуда не годную книжку. Я с ним вообще больше дела не желаю иметь.
— Правильно, — поддержал Могильцов, — с этой братией так и нужно. А то тоже — возомнят о себе и начинают…
— Постойте, неужели вы не читали «Миссии Галахада Стоуна»? — удивлённо спросил Кипарисов.
— Петя, мы не должны знать о каждой новинке книжного… — начал было менторским тоном выговаривать Петру Могильцов, но его перебил Игорь:
— Читал, читал! А вы — то откуда о ней знаете?
— А как же не знать, когда она буквально взорвала интернет! — Кипарисов достал из кармана телефон, открыл нужную страницу торрент — трекера, встав с дивана, показал экран издателю.
Укради — Пиво изменился в лице и резким, хищным движением выхватил гаджет у психиатра. С пару минут он молча читал; потом отдал телефон Петру.
— Что — то случилось? — осторожно поинтересовался Могильцов.
— Да вот, доктор, полюбуйтесь. Меня форменным образом обманули. Этот писателишко Юрий Точило с неделю, если не больше, тому назад, присылал мне свой труд, и я его как следует раскритиковал; а Юрий, нате вам, взял да и выложил книжку в свободный доступ.
— И…
— И представьте, пользуется огромной популярностью! С чего бы это, а?
— Понять интернет нам не дано, — развёл руками Могильцов.
— А теперь, доктор, — Игорь Аркадьевич облокотился на каминную полку и продолжал говорить, пристально глядя куда — то мимо своих гостей, — представьте, сколько денег я на этом потерял. У этой молодёжи нет элементарной порядочности, господа! Но если, — Укради — Пиво сжал и разжал кулаки, — если Точило думает, что это сойдёт ему с рук…
Издатель замолчал, и тут же заговорил Могильцов.
— Не факт, что вы потеряли на этом деле. Может быть, наоборот, приобрели? Скажите, договор с тем писателем был заключён?
— Конечно.
— В таком случае, вы легко сможете повернуть это дело в вашу пользу. Призвать пройдоху к ответственности, взыскать с него неустойку…
— Я об этом и думаю. Надо адвокату позвонить…
— Именно, — согласился Могильцов.
Он встал, подошёл к столу, поставил допитую кружку; взялся за бутылку.
— Ну, Игорь Аркадьевич…
— Вы же знаете, что я не пью, — отмахнулся издатель.
Укради — Пиво поворошил угли в камине, тяжело вздохнул и тихо пробормотал:
— И всё же как такая книга могла стать популярной? Не понимаю…
…«…Доводим до вашего сведения, что, по нашему заключению, выделяемые на содержание поликлиники № 29 в д. Евратово, явно избыточны. Принимая во внимание, что все находящиеся в радиусе двадцати километров поселения — д. Узвонь, д. Притяжнопадь, д. Норья, д. Рукавшин заброшены, а население д. Евратово составляет 10 (десять) человек, а также учитывая тяжёлое экономическое положение в стране, мы сокращаем финансирование поликлиники № 29 до 4 (четырёх) рублей 60 (шестидесяти) копеек».
Кира Кимова отложила письмо и отвернулась к окну, чтобы сидевшие рядом отец, Аполлон и Ася не заметили катящихся по её щекам слёз.
Кимов — старший взял бумажку и бегло просмотрел; хотел что — то сказать дочери, но та, не оборачиваясь, заговорила сама:
— Поеду в Москву. Буду разбираться…
Глава 5
…Наступило белёсое зимнее утро. Сегодня на Ленинградский вокзал прибывала Кира Кимова.
Юрий приболел — схватил себе насморк, сидя с открытой форточкой; Вере нужно было спешить в академию, Виктор утверждал, что тоже занят; так что встречать отправился Артур.
Саламатин вышел из метро и увидел, что, пока он ехал по подземным туннелям, мир наверху чудесным образом преобразился, превратившись из чёрно — серого в белый.
Покрывало снега спустилось с низкого неба на отсыревший город; оно легло на дороги и дома, на машины, на чёрные мокрые каштаны и ели.
Опустился плотный белый занавес, размыв очертания зданий, скрыв далёкие контуры небоскрёбов; крупные хлопья медленно падали, ложились на землю, налипали на стены и фонарные столбы.
С осторожностью, боясь оступиться или налететь на кого — нибудь, Артур подошёл поближе к путям. Изчерна — серебряные рельсы терялись в густой белизне.
Скрипя колёсами, подъехала зелёная электричка, и Саламатин пошёл вдоль вагонов. Навстречу и наперерез ему шли пропитанные тёплым вагонным запахом пассажиры; но Артур не глядел на них.
Появилась Кира. Она вышла из — за снежной занавеси, в чёрном пальто и чёрных джинсах, и прошла пара секунд, прежде чем Артур узнал её и шагнул к ней.
Её привычно было видеть на фоне жёлтых лесов, полей, голубого неба; сейчас же, в снежном мареве посреди столицы, она, пусть и одетая по — городскому, казалась Саламатину пришелицей из другого, оставшегося в недавнем прошлом мира.
— Привет, Артур.
— Привет, Кира, — Артур смущённо улыбнулся.
— Поликлиника закрыта, — зачем — то сообщила уже и так ему известное Кимова.
— Я тебе сниму комнату. Ты же знаешь, я на телевидение устроился. Аванс уже получил, так что…
— Спасибо, Артур.
— А пока что переночуешь у Виктора. Тесно, правда, четверо человек в одной квартире…
— Да что ты, это же Москва. Здесь и сто человек в одной квартире бывает…
Они пошли по заснеженному перрону.
— Такси возьмём? — предложил Артур.
— Ты что. Сейчас знаешь какие пробки будут из — за снегопада… да и дорого очень. На метро доедем.
Полминуты помолчали; Кира заговорила вновь.
— Мы будем бороться. Я не хочу, чтобы Евратово погибло. Знаешь, Аполлон сказал, что он теперь в ответе за мою поликлинику…
— Так Аполлон…
— Конечно. Он ведь так и остался нашим премьер — министром. Много хорошего с друзьями сделал — пару изб поправил, электричество туда провёл… а Ася и Монета в магазине помогают.
— С Асей ведь всё в порядке?
— Да. Много работает, в ларьке меня заменила. Так что жизнь продолжается…
— Мы тут тоже без дела не сидим. Друг мой Юрий вот книгу свою опубликовал…
— Я уже прочитала, в электричке. Кстати, слушай, новые старварсы никто из вас ещё не посмотрел?
…Юрий и Виктор Заозёрский сидели на диване и играли в монополию.
— Не продашь Рублёвку?
— Ишь чего придумал! Нет, дружище, самому пригодится.
— Ну, Юра, похоже, ты не только враг народа, но ещё и жмот порядочный, а?
Раздался громкий звонок в дверь.
— Неужели уже Артур? — Юрий встал с дивана и пошёл открывать.
Но это был отнюдь не Артур. На пороге стоял полицейский.
— Лейтенант Кращук, — представился он.
Следом зашли двое мужчин в штатском.
— Судебный пристав Рыжков.
— Судебный пристав Солодков.
— Что случилось? — опешил Юрий.
— Вы, если я не ошибаюсь, Юрий Точило?
Юрий не успел ничего ответить.
— Вы арестованы. Следуйте за нами.
Из комнаты в прихожую выскочил Виктор.
— Не смейте! Юрий не террорист! Всё их восстание было просто шуткой! Я могу быть свидетелем! Слышите? Они боролись за Россию, а не против!
— Молодой человек, вы, вообще, о чём? Господин Точило арестован за мошенничество, — лейтенант положил руку на плечо Юрию, — идёмте, и смотрите, без фокусов!
Полицейский подтолкнул Юрия вперёд; сопротивляться было бесполезно, и он вышел из квартиры.
— Попрошу не соваться, — бросил лейтенант Виктору и повёл Юрия вниз.
Следом, хлопнув дверью, вышли Рыжков и Солодков.
Глава 6
В квартиру вошёл Виктор; Кира и Вера, как по команде, вскочили с дивана.
— Ну что? Что с Юрием?
— О, господа, вот это было дело! — выдохнул Виктор, бросая крутку на диван, — это же попросту ужас какой — то! Но, скажу прямо, я задал этим бюрократам жару. Они у меня поплясали!
— Так, — нахмурилась Вера, — говори скорее, что с твоим другом?
— Не забывай, что он мне не друг, а враг. Короче, до этих держиморд, похоже, дошло, что дело тут никак не уголовное…
— В смысле…
— Прихожу я, значит, в это самое сизо, а мне и говорят: так, мол, и так, этот ваш знакомый мошенник и чуть ли не разбойник с большой дороги. Уж тут я им спуску не дал!.. Не на таких напали.
— Так отпустят его?
— Должны отпустить.
— Боюсь, что эти бюрократы никому ничего не должны, — грустно сказала Кира, — я уж с ними натерпелась…
— Здесь больше всё на издателя завязано, — несколько неожиданно вступился за «бюрократов» Виктор, — вот ведь тоже, тип весьма конкретный. То ему, видите ли, плевать на эту «Миссию» какого — то там не то Гада, не то Падавана хотелось; а теперь вцепился как клещ — ещё бы, выгоду же упускать не хочется! Ничего, ничего, я ему ещё покажу!
— Не обижайся, но, боюсь, этого у тебя не получится.
— Но почему, тысяча дохлых кошек, как говорил Пёс, мушкетёр среди собак?
— Потому что я сама хочу ему показать, — засмеялась Кира.
— Ребята, ему Артур покажет, а вы все в пролёте, — тоже засмеялась Вера.
— Смеётесь все… тут не до смеха, — Виктор прошёл в комнату и сел на диван, — включите, кстати, телевизор, сейчас этот ваш Артур выступать будет, хочу послушать, какую он на сегодня ересь заготовил…
Вера взяла со стола пульт и села рядом с братом; тут же с краю дивана пристроилась и Кимова.
….Под воинственную музыку из белого тумана вышел Артур.
— Здравствуйте, друзья мои, граждане великой России, — начал он свою речь привычным приветствием.
Прозвучали последние аккорды музыкальной заставки, Саламатин сел в кресло, достал кипу исписанной бумаги; и вдруг бросил листы на стол.
— Сегодня мы собирались поговорить о производстве картофеля и о борьбе с сельскохозяйственными шпионами, но я решил рассказать о кое — чём другом.
Кира отложила в сторону телефон; Виктор увеличил громкость; Соколов насторожился и строго посмотрел на Артура.
— До сих пор я говорил о преимуществах нашего государства, — продолжал ведущий, — но сегодня настало время поговорить о недостатках. С одним человеком, моим другом, произошёл весьма прискорбный случай… впрочем, боюсь, такие случаи не так уж и редки в нашей прекрасной стране. Друзья мои, вы все знаете, что я не только на словах, но и на деле доказал свою верность родине… в грязи и в холоде, в деревне и в дур… в одном нехорошем месте…
— Опять за своё, — вздохнула Кира, — сейчас начнёт рассказывать про свои великие подвиги во славу России.
— А, впрочем, что говорить обо всей этой ерунде! Я и раньше догадывался, а сегодня понял, что самая страшная угроза нашей стране — не шпионы, не предатели и даже не злокозненные белорусы.
— Наверное, казахи, — заметил Виктор.
— Я хочу сказать прямо — у вас… у нас есть проблемы внутренние. Я не замечал их — но они есть. Знаете, друзья мои, всё не так уж и хорошо. Как вы думаете, хорошо ли, когда честного человека сажают за распространение собственной книги? Нет, это
печенье.
— Дорогой Артур, — Соколов старался быть сдержанным, но его раздражение было всё равно заметно, — это уже слишком. Я готов был терпеть ваши странности, но так открыто выступить против существующего порядка… нет, знаете ли, зрители этого не поймут.
Глава 7
…Встречу с адвокатом Укради — Пиво назначил в одном из пригородных санаториев. Издатель порядком устал от рабочей суеты; к тому же для столь важного дела, как подготовка ликвидации подлого жулика Точилы, требовалась спокойная обстановка. Игорь Аркадьевич и его друг Могильцов давно уже собирались провести пару дней где — нибудь в лесу, за городом; и теперь, когда случай предоставился, они не замедлили им воспользоваться. Доктор пригласил и Кипарисова; тот как раз приступал к работе над своей диссертацией, и Могильцов хотел между делом дать ему несколько важных советов.
Адвокат, Вадим Казакевич, явился ближе к вечеру. Укради — Пиво, Могильцов и Кипарисов сидели на террасе огромной, двухэтажной бревенчатой бани, пили из больших кружек травяной чай и глядели на зимний лес. Сосновый бор сейчас был очень красив; солнце садилось, и в его лучах снежные шапки на ветвях блестели мириадами аллмазов; а небо уже потихоньку окрашивалось в розовый, и с запада наползала морозная темнота.
Снег заскрипел и захрустел под тяжёлыми ботинками, и по крутой лестнице на террасу поднялся Казакевич.
— Милости прошу, — Укради — Пиво жестом пригласил адвоката садиться, —!
Тут же откуда — то из глубин здания появилась девушка в одежде горничной; она поставила на стол ещё одну кружку и долила кипятка в чайник, а потом так же быстро скрылась.
Адвокат присел на скамью напротив издателя.
— Засудить человека, — отпив немного чаю, проговорил он, — задача в наши дни несложная. Вопрос лишь в том, как конкретно мы будем его засуживать. К сожалению, сначала мы пошли по ложному пути…
— Идея была ваша, — заметил Могильцов, — это вы…
— Не спорю, — остановил его Казакевич, — да, я перегнул палку. Уголовным делом тут и не пахнет, это факт; так что с обвинением в мошенничестве мы явно переборщили. Утром я ездил в полицию — оказывается, этого Точилу уже отпустили под подписку о невыезде.
— То есть денег мне не видать, — сказал Укради — Пиво.
— Почему же? Теперь мы просто заводим гражданское дело, о невыполнении условий договора. От вас требуется только явиться через пять дней в суд со свидетелями, и, будьте уверены, я выколочу из вашего писателя всё, что нужно, будь он хоть точило, хоть зубило…
— Будем надеяться, — ответил издатель, — поверьте, я человек не жадный, но выгоду свою упускать не собираюсь…
— Так дело — то благородное, — поддержал Могильцов, — и жулика на место поставить, и денег на развитие нашей литературы получить…
— Кстати, Игорь Аркадьевич, я взял на себя труд прочитать эту «Миссию Галахада Стоуна» и кое — что там почерпнул…
— Так вам понравилась книга — спросил Кипарисов, — там есть очень интересные места…
— Да нет, — отмахнулся юрист, — я в том смысле, что кое — что оттуда может пригодиться для суда. Например, там есть пропаганда вражды по национальному признаку… — Казакеывич достал из сумки планшет, — вот, я выписал… (отрывок). Или вот ещё — можно выставить как безнравственность: «В порыве чувств она накинулась на него, и они слились в длинном страстном поцелуе».
— Вот это правильно, — согласился издатель, — нравственность я блюду. Это, знаете ли, только фамилия у меня такая, а сам я мораль очень даже почитаю. Посмотрите, кстати, на предмет алкоголизма…
— Ну, это у нас пока ещё не преступление…
— Ну, тогда про курение поищите. Хотя такого там нет, сам знаю… но вы всё равно поищите.
…Пока издатель, адвокат и два психиатра составляли свой план по спасению литературы от подлого вора Точилы, сам этот лиходей приходил в себя после изолятора, отсиживаясь у Заозёрского. Тут же была и вся, с позволения сказать, шайка — Артур, Виктор с Верой и Кира; надо сказать, что по дому о них уже ходили легенды самого разного толка — поговаривали и о шпионах, и о наркоманах, и о созданном при попустительстве Нового Мирового порядка и лично управдома Кузнецова притоне, и о секте; в особенности народную фантазию возбуждал факт наличия в этом обществе двойника недавно ставшего известным телеведущего.
Впрочем, Кира уже перебралась на новое место — в Царицыно; Артур хотел снять ей комнату где — нибудь в Бутово, но увольнение эти планы сорвало; а у Веры как раз кстати съехала соседка, и она с радостью приняла Кимову у себя.
Однако сейчас, как я уже сказал, все собрались на квартире у Виктора — ведь всем им хотелось поддержать и подбодрить попавшего в такой перплёт Юрия.
— Кстати, в деревне про все эти дела уже знают, — сообщила Кира.
— Ну вот, — поморщился Точило, — их — то зачем сюда приплетать?
— А что, я врать им, что ли, должна? Они же тоже наши друзья. Так вот, я же не договорила. Завтра они сюда прибывают…
— Кто — они? — спросил Виктор.
— Да все — Аполлон, Фортуна, Георгий, бабушка и Асюта…
— Это самое… — смутился Заозёрский, — столько народу сюда не влезет…
— Они в гостинице остановятся. Ненадолго ведь приезжают, только на время суда. Собираются какой — то митинг устраивать…
— Этого ещё не хватало… — сокрушённо покачал головой Юрий, — как бы беды не вышло…
— Беда уже и так вышла, — сказал Артур, — а теперь можно надеяться, что выйдет что — нибудь получше беды. Мы тебе хорошего адвоката нашли…
— Да, — подтвердила Кира, — у меня есть один знакомый юрист, он член Пиратской партии. Согласился вести твоё дело за не слишком большие деньги… завтра встретитесь. Его Маламедовым зовут, если что.
— А я завтра думаю на канал «Ливень» пойти, — сказал Артур, — приглашали…
— И всё же не забудьте собраться у меня, — напомнил Виктор, — праздновать будем.
Глава 8
До судебного заседания, назначенного по делу о нарушении Юрием Точилой авторского договора, оставался один день. Писатель, как и собирался, встретился со своим адвокатом; это оказался довольно дельный человек средних лет, убеждённый сторонник идей антикопирайта. В деле Юрия его больше всего привлекала борьба за свободу информации, о чём он и заявил своему клиенту, заодно провозгласив его борцом за добро и справедливость и едва ли не героем.
— Со стороны обвинения выступает Казакевич, пройдоха редкостный, — сообщил затем адвокат, — другой бы за столь небольшую плату на моём месте не стал бы и связываться, но ради принципов попробую — таки его обставить. Задача не из лёгких, прямо скажу. Ну ничего, привлечём к делу ваших друзей, Кимову и этого… как там его… ну, который с телевидения…
— Артур Саламатин.
— Да, так вот, привлечём их как свидетелей защиты… и ещё они мне предлагали. Судьёй, кстати, будет О`Келли. Слыхали?
— Никогда в жизни.
— А были бы юристом — так наслушались бы историй про Альберта Карловича. Старикан весьма знаменитый. Кстати, славится своей справедливостью. Не факт, что это нам поможет — но славится.
— Да уж…
— Вы, главное, не беспокойтесь. Являетесь в суд в назначенное время — а дальше уж моё дело. Если что — созвонимся, а вообще завтра встречаемся в Останкинском суде.
Адвокат допил кофе — местом встречи была забегаловка на остановке — и, вежливо попрощавшись с клиентом, отправился по своим делам. Юрий посидел ещё немного и пошёл к Заозёрскому.
А там его уже ждали друзья — вокруг раскладного столика сидели Артур, Виктор и Вера.
— Кира скоро будет, — сразу объяснил Артур, — она сейчас Аполлона с друзьями на вокзале встречает.
Юрий сел за стол; Артур снял крышку с большой кастрюли; комнату наполнил жаркий запах свежесваренных пельменей.
— Сам готовил, — похвастался Саламатин.
— Да ты гений кулинарии, — Точило наложил себе пельменей и щедро полил их майонезом.
Немного поговорили; потом, как всегда легко и неожиданно, вошла в квартиру Кира.
— Всё в порядке, они прибыли.
Виктор разлил по кружкам горячий глинтвейн; Вера поставила на стол конфеты и печенье.
— Держись, Юрий, —
— Держусь. — ответил Юрий.
— Напридумывали всяких дурацких правил, а потом честные люди мучаются. — заявил — Вот взять бы и изменить их.
— Если бы я знал что так всё повернётся, то я бы никогда бы этого не делал. — сказал Юрий; затем, глотнув пол стакана глинтвейна, продолжил, — нет, всё равно бы сделал.
Глава 9
…Как ни приятны спокойные дни, как не хочется нам подольше задержаться в них — когда не нужно никуда спешить, когда можно отдыхать, заниматься своим делом, разговаривать с друзьями за стаканчиком чая — но всегда вслед за ними настаёт черёд беспокойств и деловой суеты.
Так и для наших героев пусть и не совсем уж идиллические, но всё же относительно мирные времена сменились временами тяжёлыми; и наступил день суда.
Все, кому следовало, явились в назначенный час к удивительному в своей нелепости, похожему на розовый гриб с какими — то причудливыми балюстрадами и балкончиками, зданию Останкинского суда.
Юрий сразу же увидел своего адвоката — тот вылез из жёлтого кургузого такси перед самыми дверями и, сделав Точиле какой — то знак рукой, скрылся внутри. Тут же Юрий заметил и ещё кое — кого — со стороны станции метро грозно надвигалась процессия министров и прочих государственных деятелей, явившихся сюда защищать своего маршала.
…Впереди, как и следует, шествовал Аполлон; кожаное пальто развевалось на ветру, на груди колыхалась трёхцветная ленточка — всем своим видом премьер напоминал о заправском, прожжённом революционере.
Следом шли Фортуна — с альбомным листом, на котором было красным фломастером написано «Руки Проч от Писателя Точила» и Георгий с плакатиком «Свобода информации — национальная идея России»; а за ними — Монета и Ася.
Юрий и шедшие с ним Артур, Виктор и Кира замедлили шаг; Аполлон, заметив их, остановился; и тут Точило заметил, что в руке у него — маленький оранжевый громкоговоритель.
Премьер поднёс его ко рту, повернулся к своим сподвижникам — и начал:
— Учил Точило в лихих боях…
Демонстранты тут же подхватили:
Держать во славе российский флаг.
Отцом и братом Точило был,
Сухарь последний с бойцом делил.
В дыму походов, в огне боёв
Ковал победу, громил врагов.
На белорусов и на Пекин
Победно войско своё водил.
Точило, братцы, пример для нас,
Ему поможем в тяжёлый час!
За честь отчизны я жизнь отдам,
Не дам в России гулять врагам!
— Это уже перебор, — пробурчал Юрий и хотел было подойти к Аполлону, чтобы высказать ему своё мнение о подобных акциях, но тут из дверей судилища высунулся Маламедов.
— Ответчик, свидетели, вы что тут топчетесь? Десять минут до начала!
И, не успев перекинуться парой слов с друзьями, Юрий поспешил внутрь.
…Зал суда наполнялся народом. Точило сразу же отметил обилие зевак и репортёров; у многих из них были диктофоны и камеры.
— Смотрю, вниманием общественности наше дело не обделено, — заметил он адвокату.
— А вы как думали? — откликнулся Маламедов, — если свидетелем по делу проходит скандально известный телеведущий, а причиной всему — взорвавшая Сеть книга, глупо удивляться ажиотажу…
— О, да это же Иван Доскен! — из толпы навстречу Юрию и адвокату вышел высокий человек в чёрном костюме — Казакевич, — здравствуй, Маламедов.
— Привет, Казакевич.
Юристы пожали друг другу руки.
— Мы вас уделаем, — предположил Казакевич.
— Это мы ещё посмотрим, — ответил Маламедов.
— Так, господа, все по местам, все по местам!
В зале появились двое судебных приставов — те самые Рыжков и Солодков, что несколько дней тому назад участвовали в аресте Юрия.
— Здравствуйте, господин Точило, — не то с насмешкой, не то серьёзно поприветствовал ответчика Солодков, — пройдите на своё место, вон на ту скамью.
Большие настенные часы показали полдень; в зал вошёл судья Альберт Карлович О`Доэрти. То был высокий старик — нет, скорее благообразный старец, с длинными седыми волосами и окладистой седой бородой, облачённый в чёрную судейскую мантию. Он шёл медленно и важно — может быть, потому, что осознавал себя королём этого судебного мирка, князем юриспруденции — а может быть, просто потому, что был стар и ходить быстро ему было тяжело.
Он дошёл до судейского места — и вдруг остановился, с удивлением пялясь на собственную кафедру. Там стоял какой — то совершенно посторонний человек — странный смуглый дед неопределённого возраста и национальности.
— Извините… — набравшись смелости, заговорил он, — пятисотку не разменяете?
— Да как вы сюда попали? — вскочил с места пристав Солодков.
— Дак открыто же было… вы разменяйте пятисотку, а то в магазине отказываются…
— Иди, иди отсюда, здесь тебе не ларёк, — подошёл к незваному гостю Рыжков.
— Вы разменяйте… я уж и в магазине просил, и в этом… в кахве…
— Так, вот, держи, — О`Доэрти сунул деду пять банкнот, — и уходи остюда.
— Ох, спасибо! Вот спасибо вам! Вот что значит добрый человек…
— Послушайте, уведите его уже отсюда!
Приставы взяли старика под руки и повели к выходу.
— Зачтётся вам доброе дело, ох, зачтётся! Вот попадёте на тот свет, нужно вам там будет пятисотку разменять — вам и разменяют!..
— Встать, суд идёт, — дождавшись, пока экс — обладателя пятисотки вывели из зала, ударил молотком О`Доэрти.
Все встали; Виктор и Кира едва удержались, чтобы не разразиться звонким смехом.
Потом последовала обычная перекличка адвокатов и свидетелей; наконец, последний из них назвал свои имя, фамилию и дату рождения, и заседание началось.
— Даю слово господину Казакевичу, — возгласил судья.
— Ваша честь, — адвокат слегка наклонил голову в сторону судьи, — уважаемые дамы и господа, — также слегка поклонился он всем прочим, — думаю, все вы уже наслышаны об этом вопиющем случае. Я думаю, вы уже знаете об этой вылазке врагов частной собственности и государства, об этом очередном покушении на устои нравственности, об этой, скажу без преувеличения, попытке подрыва самых основ нашего общества…
— Господин Казакевич, не увлекайтесь, — вмешался О`Доэрти, — насколько я знаю, ответчика обвиняют в нарушении договора. Так давайте из этого и будем исходить, а вылазку устоев и покушение на основы оставим на внесудебное время.
— Да, ваша честь. Так вот…
Глава 10
…Пока суд да дело, на улице перед зданием этого самого суда происходили события, тоже достойные внимания.
Аполлон сотоварищи всячески старались привлечь к своему митингу общественное внимание — кричали, орали, топали ногами, снимали всё происходящее на телефоны; Ася предлагала ворваться в суд и сорвать заседание, а Фортуна призывал во славу России писать на стенах здания гадости.
В конце концов внимание демонстранты привлекли, но отнюдь не СМИ и не мировой общественности, а местного участкового.
— Так, что у нас здесь происходит? Несанкционированная акция?
— Ничего санкционного, — поспешила отвести подозрения Монета, — это вообще не распродажа, а митинг.
— Ну вижу, что митинг. Разрешения от мэрии, конечно, нет?
Ответа не последовало.
— Значит, нет разрешения. Непорядок, господа.
Митингующие стояли молча, готовясь к худшему.
— Так вот, друзья — товарищи… надо бы вас в участок сопроводить, но ладно уж, сделаю по случаю праздничка исключение. А вот фамилии ваши, товарищи демонстранты, придётся записать… говорите, как кого зовут.
— Меня Фортуной кличут, — первым отозвался Фортуна.
— Попрошу без кличек, — погрозил пальцем полицейский.
Фортуна вопросительно посмотрел на Аполлона; тот глубоко вздохнул.
— Ладно, братья. Раз уж за правду боремся, так и говорить будем правду, — произнёс он и сам первый представился участковому: —
— Маргарита Потапенко, — процедила Монета.
— Аркадий Неплюев, — скрепя сердце, признался Фортуна.
— Владлен Первомаевич Мирумир, — сказал Георгий, — если не верите — могу предъявить паспорт.
— B вот что я вам, товарищи, скажу, — закончив записывать фамилии, сказал полицейский, — хотите протестовать — устройте лучше пикет. Приходите на площадь, вставайте подальше друг от друга — и стойте в гордом молчании. Мой вам совет, товарищи.
…Господин из министерства стоял перед двумя учёными — кандидатом наук Леонидом Тороватом и его ассистентом — и пытался донести до них суть пожеланий правительства.
— Господа учёные, министерство обороны выделало грант на создание отечественных процессоров… понимаете? Хороших, совершенно оригинальных отечественных процессоров…
…Леонид Тороват вошёл в свой кабинет и со щлобой бросил папку с документами на стол.
— И что нам делать? Как мы вдвоём разработаем процессор, если эти чиновники даже не могут толком объяснить, что им нужно?
— А если… — нерешительно заговорил ассистент, — помните ту работу для ФСБ?..
— Тот таинственный гаджет?
— Ну да. Что если взять его принципиальную схему и…
— Гриша, да ты гений!
Глава 11
…Заседание суда затянулось. Поначалу казалось, что победа в руках у обвинения; но Маламедов, дав Казакевичу выговориться, предъявил неожиданный козырь.
Он напомнил всем собравшимся, что вот уже месяц, как тот треккер, на котором Точило выложил свою книгу, заблокирован решением суда; следовательно, сайта, формально, не существует, российская юрисдикция на него не распространяется и выкладывать там можно всё что угодно.
Казакевич с этим не согласился. Решение о блокировке принято, сообщил он, но доступ к сайту ещё не закрыт, хотя и должен вскоре закрыться; Точило, несомненно, обо всех этих казусах знал, что говорит о его особенно подлом коварстве.
Свидетелей допрашивали несколько раз; Могильцов и Кипарисов подняли тему связей Юрия с подозрительным оппозиционно настроенным типом, то есть с Артуром Саламатиным; однако про захватывающую предысторию этой связи они, дорожа своей репутацией, умолчали.
Артур, Кира и Виктор, в свою очередь, настаивали на невиновности Точилы и обвиняли Укради — Пиво в корысти и предвзятости. Саламатин обвинил было Могильцова в коррупции и провозгласил его, издателя и Кипарисова одной воровской шайкой, но суд поспешил эту тему замять.
Время от времени свидетелям приходилось также давать интервью репортёрам; особенно много их вилось вокруг Артура, а один из молодчиков с «Ливня» и вовсе снимал всё на камеру, не прерываясь; похоже, руководство канала решило сделать из суда над только что нанявшимся к ним скандальным телеведущим шоу для повышения рейтингов и загребания денег.
Вся эта суета, конечно, работу суда только затрудняла; не единожды Рыжкову и Солодкову приходилось вставать со своих мест и призывать к порядку не в меру ретивых журналистов и общественных наблюдателей.
За окном уже темнело, а исход дела был всё так же неясен, как и утром. Правда, все уже порядком утомились; продолжать заседание всю ночь не было желания ни у обвинения, ни, уж тем более, у защиты.
Не было его и у О`Доэрти; потому, потерпев ещё с полчаса, он нервно постучал молотком и сказал:
— Господа! Вижу, сегодня мы вряд ли разберёмся…
— Что же вы предлагаете, ваша честь? — прищурился Казакевич.
— Назначить второе заседание.
— И когда же?
— Так, сейчас разберёмся…
Судья достал планшет и начал пролистывать графики судебных заседаний. Оба адвоката подянлись к нему на судейское место; подошли поближе и Точило с издателем.
— Да вот, через двенадцать дней вроде всё свободно… надо только уведомить всех, кого следует.
После недолгих споров вариант с повторным заседанием через двенадцать дней был принят.
Закончим же эту главу, нужную только для ровного счёта, и перенесёмся на двенадцать дней вперёд.
Глава 12
Снег в Москве в тот январь держался недолго и через две недели весь растаял. В царицынском парке было черно, холодно и пусто; над кронами голых лип и тополей нависали красные готические башни дворца, а здесь, рядом, светились жёлтым широкие, низкие окна церкви.
Юрий Точило стоял, переминаясь с ноги на ногу, и, поёживаясь, кутался в куртку и дышал на ладони. Вот двери церкви открылись; из золотой тёплой внутренности в вечерний мороз вышла Ася.
Она сняла чёрный кружевной платок и надела капюшон; и тут, спускаясь с крыльца, заметила Юрия.
— Бабушка Монета просила встретить, — развёл он руками.
— Всё держит меня за маленькую, — незло улыбнулась Ася, — но разве против неё попрёшь?
— Это верно…
Ася и Юрий пошли по парку к метро; впереди светящейся полосой проглядывала железная дорога, за которой виднелись коробки зданий, а за спиной неслышно качались тёмные деревья.
— Вот и прошли двенадцать дней, — тихо, то ли Асе, то ли самому себе говорил Точило, — завтра второе заседание суда. Надеюсь, последнее…
— Надеешься?
— Да. Мне так надоело всё это… даже если меня не оправдают, я буду рад, что всё закончилось.
— Я верю, что оправдают. Ведь ты, всё — таки, прав. Ты честный и…
— Правда не всегда побеждает, — Юрий и Ася шли уже под мостом, под железной дорогой; впереди и сзади торопились к станции другие запоздалые прохожие, — вернее, она не всегда побеждает по ходу действия. А вот в финале…
— Каком ещё финале?
Они вышли из тоннеля на маленькую грязную площадь; и здесь перед самым входом в вестибюль метро увидели маленькую, шумную, хорошо знакомую кучку людей.
— Бабушка! — Ася подбежала к Монете.
— Здравствуй, внученька! Ну что, писака подсудимый, ничего она не вытворяла? Нормально себя вела?
— Ну бабушка, — фыркнула Ася.
— Внученька ты моя, — Монета крепко, по — родительски обняла её, — кхам миро… мри бахталы чергони.
— Вы посмотрите — ка, сколько мы сегодня денег собрали! — к Юрию и Асе подошёл Фортуна.
Точило увидел, что за спиной у него висит гитара; у Георгия он заметил старую драную гармонь, а у Монеты — бубён.
— Вот, — объяснил Аполлон, — решили денег честным трудом подзаработать. У нас в Евратово в средствах большая нужда…
— Повыступаем в метро ещё с недельку — глядишь, и наберём, сколько требуется, — сказал Георгий.
— Да, Ася, — вспомнила Монета, — послезавтра мы с тобой — на базар, облепиховое варенье продавать…
Юрий, Ася и их друзья прошли в тёплое подземелье; и они не знали, что рядом, в том же царицынском парке, гуляют сейчас и другие их товарищи.
…Кира Кимова сидела на низкой скамейке; рядом, облокотившись на изогнутую чугунную спинку, стоял Артур.
— Пойдём, наверное, потихоньку, — встала Кира, — холодно долго сидеть.
Они небыстро пошли по аллее. Пахло холодом, сырой землёй и близким прудом; под туфлями похрустывали смёрзшиеся листья.
На небе уже проступали звёзды; холодными кристаллами блистали они во тьме, глядели из глубины космоса на уснувший старинный сад.
— Ночь… — пробормотала Кира, нащупала рядом с собой холодную ладонь Саламатина и осторожно, кончиками пальцев взялась за неё, — а не спится, и на душе как — то…
— Это всё из — за завтрашнего суда, — негромко ответил Артур, — не беспокойся об этом. Если даже мы не победим, разве стоят такие вещи беспокойств?
— Но Юрию тогда придётся тяжело… да и тебе тоже.
— Мне было тяжело. Теперь уже легче. И Юрия я в беде не оставлю. Знаешь, а ведь я даже не помню, как и где мы встретились с ним…
— Правда?
— Не могу вспомнить. Словно пелена какая — то перед глазами. А знаешь, когда я попал в нехороший… в сумасшедший дом, он с ног сбился, искал меня тут, в Москве…
Помолчали. Липовый лес перешёл в широкий луг; за ним лежало чёрное стекло извилистого пруда.
— Хорошо как, свежо… а в Евратово сейчас снег, — проговорила Кира, — все поля замело…
— Хорошо будет, если там всё наладится… слушай, Кира.
— Что такое?
— Ты меня прости. Я вот сейчас думаю — сколько лишних бед на твою голову, и всё из — за меня.
— Вот и неправда, — возразила Кира, — вовсе не…
— А как же. Да я ведь сумасшедший, Кира.
— Ещё чего!
— Су — мас — шед — ший, — повторил Артур.
Они подошли к пруду; Саламатин взбежал на крутой мостик, засмеялся и протянул руку Кире. Она легко подскочила туда же и встала спиной к кованым перилам. Её волосы отсвечивали серебром, и внизу, в ледяной воде, колыхался белый отблеск не то от них, не то от далёких звёзд.
— Если ты так говоришь, то ты точно не сумасшедший.
— Возможно. Хотя мне кажется, что истинная нормальность сродни сумасшествию.
— Ты начинаешь философствовать, — заметила Кира, — что — то мне это не нравится.
— Не знаю, не знаю… мне почему — то легко и хорошо, хотя завтра суд, и всё такое… наверное, это тоже от сумасшествия?
— Нет, Артур… это от нормальности. Я чувствую то же самое.
— А значит, — Саламатин вдруг заговорил громче, — всё не так плохо. И враги ещё будут повержены, и мы ещё победим.
— Ты о…
— Нет. Я не о красных звёздах над Кремлём и не о победе над Белоруссией.
— Я понимаю.
Кира смотрела вдаль, на пруд, на деревья, на совсем далёкие башни высоток; а Артур говорил о справедливости и приключениях, и о соснах на жёлтых холмах, и о ивах по берегам Шоши; и она, не вслушиваясь особенно в его речь и не столь уж многое из неё понимая, всё же чувствовала, что может слушать это долго, долго; и ей стало вдруг ясно, что Артур Саламатин, временно исполняющий обязанности президента России — не только революционер, и не только вздорный смешной мальчишка, вчерашний школьник, и не только бывший псих — но и просто честный, добрый человек, один из тех, кто при всей своей бестолковости помогает нашему миру не сорваться ко всем чертям.
— Даже если мы проиграем в этом суде… — вдруг вспомнил Артур.
— Артур, это неважно. Мир меняется не только от громких дел и великих свершений.
— Это так. Разве ты сама не меняла… не спасала его? Ведь ты единственная, кто среди всего этого безумия работал и…
— Да ну, — вздохнула Кимова, — я тоже всё делала как попало. От меня не было никакой реальной пользы…
— Если бы так говорили про тебя другие — это было бы и вправду нехорошо. Но те, кто говорят так сами про себя, называются праведниками.
— Эх, Артур… — Кира посмотрела на него смеющимися глазами.
И вдруг Кира, хотя и не мог их сейчас никто увидеть, густо и жарко покраснела; ибо Саламатин преклонил пред ней колена и вложил свои ладони в её руки.
Глава 13
Итак, через двенадцать дней после первого заседания суда пришла пора и второму. Вновь все собрались в назначенное время в зале; вновь на судейское место поднялся седой старик О`Доэрти.
А на улицу перед зданием снова явились демонстранты. Мудрому совету участкового они решили последовать и теперь стояли на значительном расстоянии друг от друга и ничего не кричали.
Аполлон раздобыл для такого случая маску Гая Фокса; Фортуна счёл достаточной маску Деда Мороза. Георгий, он же Владлен Первомаевич, снова приволок плакат насчёт национальной идеи; Ася тоже заготовила плакатик: «Слава — Точиле! Свобода — информации!»; Монета продавала прохожим пирожки, что, по её мнению, тоже было формой гражданского протеста.
Полиция присутствовала; однако, во — первых, придраться было не к чему, а во — вторых она не особо и стремилась придираться, поскольку план по задержаниям на эту неделю был уже выполнен; а потому пикетирование проходило чинно и спокойно.
Нельзя сказать того же о заседании суда. Накал страстей чувствовался с самого начала, а через какое — то время кипевшие доселе под спудом эмоции выплеснулись наружу.
— Прежде всего мне хотелось бы попросить господина ответчика объяснить, какое отношение имеют к делу его личные соображения, а господина Кипарисова перестать уже болтать с господином Могильцовым и ответить на… — едва не кричал адвокат Маламедов.
— Прежде всего, — стукнул кулаком адвокат Казакевич, — мне хотелось бы попросить госпожу Кимову вытащить из ушей наушники, а господина Маламедова замолчать и…
— Тишина! — рявкнул, пробудившись от дрёмы, О`Доэрти, — не забывайте об уважении к суду! Высказывайтесь по порядку. Маламедов…
— Так вот, я хочу задать лишь один вопрос обвинению…
— Один? — судья грозно посмотрел на адвоката; тот съёжился.
— Двадцать четыре…
— Спасибо, не надо. Позвольте лучше уж мне самому.
— Хорошо, ваша честь, — Маламедов сел на место.
— Ну, вот так — то оно будет лучше, — Альберт Карлович повернулся к представителям защиты и сказал: — так, по существу. Факт размещения книги на этом… трекере — крекере признаёте?
— Признаём, но…
— Нарушение договора было?
Что поделать — пришлось согласиться и с этим, и тогда судья, довольно потерев руки, объявил, что ему нужно подумать.
Думал он с полчаса; закончив, ударил молотком, призвав ко вниманию совсем уже было расслабившихся заседателей, и заговорил.
…Долго на холоде не простоишь, даже когда борешься за справедливость; а потому демонстранты один за другим, оставив плакаты у стен судилища, укрылись в столовой напротив.
Здесь им уже не было нужды притворяться, будто они друг друга в глаза не видели; так что все собрались за одним столом, и Аполлон достал ноутбук.
— Будем следить за ходом заседания через интернет, — объявил он, — тут трансляция идёт.
Друзья уставились на экран; запись была не слишком качественной, но глухой, мягкий голос О`Доэрти слышался хорошо.
— Решением Останкинского районного суда Юрий Петрович Точило, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года рождения, признаётся виновным в нарушении авторского договора, заключённого с издательством «Фороракос»…
Десять глаз впились в окно видеозаписи.
— …И приговаривается к возмещению убытков в размере, установленном обвинением. Следствие по делу о пропаганде вражды по национальному признаку считать закрытым по причине отсутствия состава преступления; в связи с пропагандой безнравственных и антиконституционных действий вынести Юрию Петровичу Точило выговор и…
— Мы сделали два прототипа процессоров новой отечественной серии, — докладывал Леонид Тороват, — первый прототип сделан для военных и разработан специально для шифрования. Второй, гражданский, создан специально для гражданских нужд.
— Плохо, господа учёные. Зачем вы тратили деньги на гражданский вариант, на него грант не выделяли. Объявляю вам выговор, — сказал человек в костюме и вышел из комнаты.
— Почему нами руководят недалёкие люди? — спросил Тороват своего коллегу, когда тем же вечером они пили кофе в институтской курилке.
— И не говори. В такие моменты хочется всё бросить.
— А может, возьмём наш гражданский процессор, найдём инвесторов и откроем своё производство?
— То есть запустим в производство какие — то почти секретные чертежи против воли властей? Нас за это по головке не погладят.
— Ну и пусть. Слышал новость про писателя Точилу — не побоялся, пошёл против начальства.
«Галахад стоял на краю небоскрёба, что одиноко возвышался над разрушенным городом, и смотрел на кроваво — красный закат.
За его спиной открылся люк, и на крышу, прищурившись от яркого солнца, помахивая хвостом, вылезла Кинна.
— Галахад, мы победили! — радостно промяукала она.
— Победили? Посмотри на город под ногами. Ты видишь там счастливых граждан нашего отечества? Да, мы выиграли битву, мы выиграли войну, но проиграли будущее.
— О чём ты говоришь? — Кинна опустила хвост и повесила ушки, — разве ты не предотвратил ужасное будущее, которое нас ждало?
— Предотвратил, но этим создал ещё худшее. Имел ли я, человек иного времени, право выбирать для вас будущее?
— Но я всегда верила в тебя. Я готова идти с тобой до самого конца, и не говори мне, что всё было напрасным.
— Нет, такого я не говорю. Теперь мы будем жить не ради прошлого и будущего. Можно умереть, загнив; можно — сгорев; а я не хочу умирать ни так, ни этак, я хочу просто жить. И я не променяю тебя на самое прекрасное будущее.
— Я тоже, — Кинна крепко обняла Галахада.
КОНЕЦ»